КОМНАТА АНТОНИО просто чудесна. Напоминает мою немного, только не такая пёстрая. Ну и, конечно, животных больше. Если у меня клумбы – у него деревья. Если у меня аккуратные кустики роз – у него спутанные лианы. Если у меня свет кажется лиловым из-за тысячи орхидей, у него светят жёлтым фонари и отливают зелёным кроны и стебли. Если в моей комнате веет лёгкий бриз, чтобы температура всегда оставалась идеальной, у него порывы сурового ветра сменяются горячим штилем. В его комнате постоянное движение: вечно кто-то носится, качается, прыгает, лазает. Высматриваю Антонио; мальчуган прямо светится от счастья. Запрыгивает на ягуара верхом, и вдвоём они скачут по лесной комнате, перемахивая через цепочку из капибар, точно через препятствия, а потом весело плещутся в искристых ручьях. Братишка вопит от восторга.
Прекрасно понимаю, что он сейчас чувствует. Помню сама, как была счастлива, когда впервые увидела свою волшебную комнату. Сколько себя знаю, всегда любила цветы, и когда оказалась буквально ими окружена, была в полном восторге. Помню, как вертелась волчком от упоения, как кружилось моё нарядное белое платьишко, как бабушка с мамой мне улыбались. Да, день дара – это самый волшебный, самый важный момент в жизни каждого Мадригаль. Только он и делает тебя настоящим Мадригаль.
Ну, кроме, конечно, Мирабель. В её случае... Хм, она, пожалуй, тоже настоящий Мадригаль, просто как бы немного другой.
О, мамочка зовёт. Сразу иду к ней; не люблю заставлять людей ждать.
Мамочка тыкает в меня вафельным сэндвичем, из которого капает крем.
– Ой, нет, спасибо, – отказываюсь как можно вежливее. – А то потом всё платье липкое будет.
Мамочка невозмутимо откусывает сама.
– Ну конечно, дочка, – говорит она с полным ртом, – я просто хотела сказать, тебя там Мариано ищет, – и подмигивает.
Чувствую, как щёки пунцовеют – всегда поневоле краснею при звуке его имени.
– Он ведь намерен тебя замуж позвать, Исабела.
– Мама, я знаю. – Смахиваю локон с лица. Внезапно мамочка ловит меня за руку.
– Это что такое? – вопрошает она, глядя на уколотый палец.
– А, да ничего. Просто розовым шипом случайно укололась. Мне совсем не больно, мам.
Но маму уже не остановить.
– На-ка, съешь арепу. Не бойся, крошиться не будет.
Послушно запихиваю кукурузную лепёшечку в рот. М-м-м, вкуснятина. Крохотный укол исчезает, и мамино лицо расползается в улыбке:
– Детка, я так горжусь тобой...
– КАСИТА В ОПАСНОСТИ!
Мы резко оборачиваемся к двери, и на наших глазах в комнату Антонио вваливается Мирабель, лицо белое, как полотно, юбка в грязи.
– КАСИТА В ОПАСНОСТИ!
И сгибается пополам, еле дышит.
– Свеча... там... по стенке... – пыхтит она. – Начала откалываться черепица, а потом везде трещины... И свеча – она почти догорела.
Мамочка так и ахает, ладонью рот зажимает. По толпе гостей разбегается тревожный ропот.
Бабушка твёрдым шагом приближается к Мирабель. Подбородок высоко, взгляд вперёд. Знакомая поступь. Я тоже так вышагиваю, когда я в городе, среди людей и хочу всеобщего доверия и уважения.
Низким голосом бабушка обращается прямо к Мирабель:
– Показывай.
Зачем, ну зачем Мирабель все эти чудачества? Только взбучку себе заработает.
Следом за бабушкой и Мирабель мы всей гурьбой вываливаем в патио...
И ничего. Нигде ничего.
Так стыдно за Мирабель. Ну да, с пары бутонов лепестки облетели. Ну, положим, скамейка на боку валяется. Но в остальном – совершенный порядок. Что она себе только думала? Вот, пожалуйста, у мамы испуганный, потерянный вид. Она протягивает руку и пробегает ладонью по гладкой стене Каситы.
– Э, Касита?.. – Мирабель застывает с открытым ртом – ну и физиономия. – Вот тут же начиналось... Дом буквально разваливался на куски! Свеча, она стала меняться... – И смотрит молящим взглядом на бабушку.
Бабушка вздыхает.
– Бабуль, я честно. Правда, оно...
– Так, хватит, – низким и суровым тоном обрывает её бабушка. Со мной она так никогда не разговаривала. Боже, как бы мне было стыдно на месте Мирабель.
– Но... – Мирабель ошарашенно оглядывается, рыскает глазами по совершенно целым стенам, по онемевшей толпе.
– Гхм. – Бабушка делает шаг вперёд. Взявшись за поручень галереи, обводит взглядом сверху собравшуюся в патио толпу. – С домом рода Мадригалей всё в порядке, – возвещает она сильным, уверенным голосом. Прямо чувствую, как люди вокруг моментально успокаиваются, как они рады, что у бабушки всё под контролем. – Волшебство в силе! Давайте же продолжим наше веселье. Ешьте! Пейте! Наслаждайтесь! Возвращайтесь к животным Антонио и к его волшебству.
И бабушка расталкивает толпу и выводит Антонио вперёд, в центр внимания, где ему сегодня самое место.
А Мирабель застыла, как камень. Приросла к полу.
Эх, Мирабель! Не могу не вздохнуть, как бабушка. Собираюсь спуститься в патио, но вначале – к Мирабель. Трогаю за рукав, спрашиваю:
– Почему бы тебе просто не порадоваться за него, а?
Но Мирабель не отвечает. Даже не знаю, что делать. Хочется, с одной стороны, утешить её, всё-таки я ей старшая сестра, а с другой – не хочется, чтобы бабушка и на меня тоже сердилась. Хочется спросить Мирабель, что у неё было в тот момент на уме, но не хочется, чтобы окружающие думали, будто я поверила в её россказни. Ладно. Убираю руку, поворачиваюсь к остальным и оставляю сестру наедине с её фантазиями.