Если у вас нет собаки…

Глава четырнадцатая Друзья по несчастью

Все происходило как во сне: Друж стонал, его куда-то несли; он вырывался, его связали; он завыл в голос, ему сделали укол. Друж замолчал.

…И вот он снова открыл глаза. В помещении горел яркий свет, в воздухе ощущался стойкий запах беспокойства. Где он? Что с ним? Свет слишком ярок… Слезятся глаза… Хочется заскулить, а сил нет. Друж попытался сделать глубокий вдох — куда там; вдохнуть как следует не удалось, а живот отозвался ноющей болью.

Живот! Что-то с ним происходит, Друж чувствовал дискомфорт, будто живот сковали обручем.

Встать у Дружа не получилось. Приподняв голову, он увидел молодую женщину в зеленом медицинском костюме. Она стояла возле стола, шумно перебирая в металлическом лотке инструмент. Друж огляделся: белый потолок, на нем несколько мощных плафонов, белые кафельные стены с ликующими огоньками отраженного света, белая дверь с медной круглой ручкой.

Напротив двери каталка, на каталке лежит черный лабрадор. Лежит, не шевелится, словно мертвый. Чуть левее примостилась каталка поменьше, на ней в цветастой попоне мечется пудель. Скулит, бедолага, завывает, просит о помощи.

Женщина продолжает перебирать инструменты, стук металла по металлу начал действовать Дружу на нервы, он напрягся и захрипел.

— Очнулся? — спросила женщина, обернувшись.

Отойдя от столика, она приблизилась к Дружу, улыбнулась ему, как старому знакомому (но эту женщину Друж точно никогда раньше не встречал), поправила висевшую на штативе капельницу с раствором, разгладила на каталке сбившуюся клеенку.

— С возвращением тебя, — женщина слегка сжала Дружу переднюю лапу и кивнула головой. — Везунчик!

Друж предпринял новую попытку подняться на лапы, медсестра запротестовала:

— Даже не думай. Лежи! Рано еще для подвигов.

Пудель пронзительно завизжал.

— Кто там у нас песняки заводит? — Медсестра подошла к каталке, нагнулась, погрозив беспокойному песику пальцем: — Не больно тебе, не больно. Ты давай не шуми тут. Смущаешь всех своим криком. Все, все, угомонись, милая. Знаю, что неприятно лежать привязанной, да еще в попоне. Терпи.

Пуделиха раскрыла пасть, высунула язык.

— Терпи! — повторила медсестра, отойдя к столику с инструментами.

Друж еще долго слышал жалобные стоны пуделихи, сам неоднократно подавал голос — медсестра оставалась непреклонна. На все собачьи жалобы один ответ — терпите.

Легко ей говорить, сама бы попробовала полежать на боку, связанная, с перебинтованным животом и лапой.

Да, живот Дружа был перебинтован: несколько часов назад ему была сделана операция. Она прошла успешно.

Из наркоза Друж вышел спокойно, не в пример несчастной пуделихе Джины и очнувшегося через час лабрадора Лорда. Избавившись от оков операционного дурмана, Лорд задергался, как в лихорадке, порывался вскочить, щелкал пастью, пищал, словно маленький щенок. Потом его стошнило.

Медсестра ненадолго отлучилась, в помещении остались три больные собаки, две из которых отчаянно нуждались во внимании.

— Что со мной происходит? Где я? Где мои хозяева? — скулил Лорд.

— Мне страшно! Страшно! — завывала Джина.

Друж до поры до времени хранил молчание, а когда выслушивать собачьи стенания стало совсем невыносимо, загавкал:

— Я тоже хочу домой!

— Мне плохо, — жаловался Лорд.

— Страшно! Страшно! Страшно!

— Кто-нибудь знает, что с нами сделали? — спросил Друж.

На мгновение в помещении сделалось тихо, первой тишину нарушила Джина.

— Мы с хозяйкой возвращались домой после прогулки, когда на меня набросился бультерьер. Больше ничего не помню. Проснулась уже здесь, хозяйки рядом нет… Мне страшно! Страшно!

Друж завыл в унисон с Джиной. Лорд молчал.

— Тебя тоже искусал бультерьер? — спросил немного погодя Друж.

— В меня стреляли. Пьяный сосед целился в хозяина, я помешал. Одна пуля попала в заднюю лапу, вторая в живот.

— Как страшно! — исступленно лаяла Джина.

— Хозяин не мог меня бросить, — сокрушался Лорд.

— А я своего хозяина потерял, — уныло ответил Друж.

От страха, от боли, от глубокой обиды и жгучей несправедливости три собаки устроили настоящий переполох.

Минуту спустя прибежала медсестра.

…Ночью в помещении царил полумрак. Рассеянный голубоватый свет исходил от двух шарообразных плафонов, неестественно звенела тишина, изредка нарушаемая то ли посапыванием, то ли похрапыванием Джины. Пуделиха угомонилась лишь к вечеру, и то после сделанного медсестрой укола. Заснула почти сразу, с тех пор не просыпалась; только лапами во сне подергивает да сопит-храпит чуть слышно.

Лорда увезли в неизвестном направлении. Пришел врач, осмотрел лабрадора, потом сделал знак медсестре, и каталку вывезли в коридор. Означало ли это, что Лорд пошел на поправку, или же ему стало хуже — Друж не знал.

Незадолго до полуночи у Дружа с Джиной появились новые соседи: доберман Людвиг и шарпей Индира. Девятилетний Людвиг перенес операцию по удалению желчного пузыря, трехлетней Индире вставили в заднюю лапу металлический штифт.

Собаки еще не отошли от наркоза, они были привязаны к каталкам, и каждые десять минут медсестра смачивала влажными тампонами вываливающиеся из пасти языки — чтобы те не пересохли.

Дружу сильно хотелось пить, всем своим видом он показывал, что умирает от жажды, но вредная медсестра (не иначе как издевалась) гладила его по голове и просила потерпеть.

Наконец в три часа ночи, когда от жажды Друж начал бузить, медсестра позволила сделать несколько глотков воды. Он их сделал, и его стошнило. Медсестра недовольно забурчала, отправилась за тряпкой.

Под утро из наркоза без особых проблем вышла Индира, Людвиг же, прежде чем окончательно прийти в себя, устроил настоящую истерику.

Друж лежал на каталке, мечтая поскорее убраться из мрачного помещения: здесь все было пропитано болью, страхом, отчаяньем; он не чувствовал боли физически, но страдал от боли душевной. Она клокотала внутри, сдавливая неспокойное дыхание.

Утром Людвиг рассказал соседям о своих хозяевах. Расхваливал их доберман на все лады. И хорошие, и пригожие, внимательные, заботливые, а как любят Людвига — словами не передать. О здоровье его пекутся, раз в полгода обязательно показывают ветеринару, проводят полное обследование. Чуть что в организме не так, врач сразу устраняет проблему. Вот и на этот раз во время осмотра выявили болезнь желчного пузыря.

— Спасибо хозяевам. Они у меня лучшие! — гавкал Людвиг.

Джина завела старую пластинку. Как проснулась, так сразу в крик. Страшно ей, и все тут! Лает и лает, не угомонится никак. Медсестра и успокаивала, и гладила, и шептала что-то, наклонившись над пуделихой. Не помогло.

— Страшно мне! Страшно! — разорялась Джина.

Через час ее увезли.

На Дружа напала апатия. Он завыл от жалости к самому себе. Индира начала подвывать.

— Прекратите, — гавкнул Людвиг.

— Тебе хорошо говорить, у тебя есть любимые хозяева, а у меня никого нет, — Друж приподнял голову, посмотрел на лабрадора и, вздохнув, прикрыл глаза.

— Мне хозяева не нужны! — испуганно протявкала Индира.

— Ты шутишь? Как такое возможно?

— Мой хозяин меня избил, сломал заднюю лапу, вывихнул переднюю. Хотел еще ударить по голове — не успел, хозяйка помешала. Теперь я здесь, и не знаю, заберут меня обратно домой или на улицу жить отправят.

— Лучше жить дома, — гавкнул Людвиг.

— Домой не хочу. Боюсь. Теперь я людям не доверяю, — проскулила Индира.

Друж молчал. Ему не хотелось хвастаться Денисом Евгеньевичем и Марией Тихоновной. Это ведь они, именно они, а не хозяева Людвига, самые верные и преданные. И Людвиг, конечно же, признал бы правоту Дружа, если бы познакомился с этими замечательными людьми.

…Новая медсестра принесла Дружу воды и миску жидкого корма. Но прежде чем позволить напиться и немного поесть, сообщила, что он должен оказаться на полу. В помещении появился крепкий парень в бордовом костюме.

— Значит, так, собака, — сказала медсестра, — сейчас я отвяжу тебе лапы. Сразу не прыгай. Кирилл, бери его аккуратно, живот не задень. Осторожно… Собака, подожди, не торопись.

Друж привстал, парень взял его на руки и опустил на кафельный пол.

— Теперь сам.

Друж сделал шаг, пошатнулся.

— Не-не-не, Кирилл, не отпускай. Придерживай его.

Друж поставил вперед лапу, затем вторую, медленно подтянул третью (заднюю), за ней четвертую.

— Уже лучше. Кирилл, пусть пройдется немного.

Поддерживаемый Кириллом, Друж доковылял до двери, подошел к каталке Людвига, поприветствовал коротким лаем Индиру и вернулся к миске с кормом.

— Освоился, — улыбнулась медсестра. — Кирилл, когда поест, на перевязку веди.

Жидкая еда — по консистенции она напоминала кашу — оказалась невкусной и вязкой. Съев меньше половины порции, Друж с большим удовольствием попил воды, с благодарностью взглянув на Кирилла.

— Позавтракал? — спросил тот.

Друж сел на задние лапы. В животе разлилось тепло, появились покалывание, тяжесть, пришлось спешно встать и попытаться лизнуть бинты. Но Кирилл не разрешил. Надев Дружу ошейник и прицепив поводок, он повел его на перевязку.

Индира с Людвигом проводили Дружа зычным лаем.

Из процедурного кабинета Дружа отвели в кабинет первичного приема; взвесили, внесли в карту необходимые записи и вручили поводок сидевшему в коридоре незнакомому мужчине.

— Можете забирать, — сказала медсестра, скосив взгляд на Дружа. — Через день привозите на перевязку.

— Пошли, Флинт, — мужчина слегка натянул поводок, но Друж не двинулся с места.

Смуглое лицо мужчины не задело в памяти ни единой струнки. Значит, прежде они не встречались. Друж вдохнул воздух. Нет, и запах ни о чем не говорит. От мужчины пахнет парфюмом и табаком.

— Флинт, нам пора домой, — повторил мужчина, сев перед Дружем на корточки. — Здесь нам делать нечего. Нас ждут дома.

Друж вконец растерялся. Незнакомец произнес волшебное слово — «дом»! — сказал, что его, Дружа, там ждут. Может ли Друж надеяться, на скорейшую встречу с Денисом Евгеньевичем? Правильно ли он понял слова мужчины, что так упорно называет его чужим именем (кажется, Флинтом); есть ли смысл доверять человеку, которого видишь впервые в жизни?

— Пойдем потихоньку, Флинт.

Ну вот, опять Флинт. Напутал ты что-то, незнакомец, ясно как день — напутал. И тем не менее Друж пошел за мужчиной. Он следовал за ним по больничному коридору, а после осторожно спускался по ступеням, не потому, что проникся внезапным доверием; Дружу хотелось скорее убежать из клиники, забыть сюда дорогу, забыть и не вспоминать.

Врач спас ему жизнь, но врача Друж хотел забыть тоже. И медсестру, и просторное помещение с ярким светом, в котором на скрипучих каталках лежали стонущие собаки; одни из них теряли надежду, другие ее обретали.

Сам Друж толком не знал, что стало с его надеждой: не то она безвозвратно утеряна, не то временно утрачена. Неизвестно. Впереди маячит неопределенность и… спина незнакомого мужчины.