Если у вас нет собаки…

Глава семнадцатая Сколько веревочке ни виться…

В середине марта Дениса Евгеньевича выписали из больницы. Домой он вернулся на костылях, с загипсованными ногами; неделю спустя гипс сняли.

Боль постепенно отступала.

Чувство вины набирало обороты.

— Как я мог… Как мог оставить его одного на дороге. Ночью! В незнакомом месте.

— В чем твоя вина, Денис? Ты был еле живой, без сознания.

— Я остался жив благодаря ему. А получается, отплатил черной неблагодарностью.

— Денис…

— Было холодно, от холода тело потеряло чувствительность, Друж меня согревал… Закрываю глаза, вижу его морду. Склонился надо мной, скулит, потом начинал лизать лицо, руки… Родной Друж! Он же ничего не понял, Маша. Он решил, что его бросили. Сердце разрывается.

— Бог даст, найдется.

— Прошло больше месяца, и ни одной зацепки. Сколько звонков, сколько сообщений о найденной овчарке. А толку?

— Сегодня звонила женщина.

Денис Евгеньевич подался вперед.

— И ты молчишь?

— Нечего говорить, Денис. Поводок темно-синий, на правом ухе застарелый шрам, и по возрасту несоответствие.

— А вдруг все-таки Друж? Ты переписала адрес, где она живет? Номер ее телефона?

— Собаку она нашла за неделю до аварии. Извини, — Мария Тихоновна опустила глаза.

Денис Евгеньевич сел за стол, включил ноутбук, обновил размещенные на десятках тематических сайтов объявления о пропаже собаки.

Первое объявление он написал еще в больнице, практически сразу, едва пришел в сознание и смог уяснить, что потерял Дружа. Потребовал принести ноутбук, заходил на сайты собаководов, на форумы кинологов, регистрировался и молил о помощи. «Пропал друг! Пропал Друж!» — так начиналось каждое объявление. Далее следовали особые приметы, плюс несколько последних снимков Дружа.

На электронную почту приходили письма, на телефон поступали звонки. Денис Евгеньевич договаривался о встрече, переписывал адреса, передавал их Марии Тихоновне. И она прямиком из больницы, уставшая, вымотанная, измученная напряжением последних недель, мчалась по выданным мужем адресам в надежде увидеть Дружа.

Поездки заканчивались разочарованием. Иногда было обидно до слез. Как, спрашивали одни, это не ваша собака? Но ведь вы давали объявление о пропаже кавказской овчарки, обещали вознаграждение… Вот она, ваша собака. Забирайте. У вас пропала немецкая овчарка? Кобель? Надо же. Извините, ошибочка вышла! Всего вам доброго.

Другие пытались всучить вместо собаки кошку. Третьи уверяли, что объявлений о пропаже животных никогда не читают, четвертые не открывали дверь, хотя из квартиры слышались шаги, голоса, смех.

Мария Тихоновна возвращалась домой и рыдала в голос. Но звонил телефон, и она спешно вытирала слезы, подносила трубку к уху и спокойным голосом (если бы кто-нибудь знал, чего ей стоило это показное спокойствие) говорила мужу, что пока, к сожалению, порадовать его нечем. Но не стоит унывать. Ведь наверняка за время ее отсутствия Денису Евгеньевичу снова писали, звонили… Что? Написали трое и каждый уверяет — Друж находится у них? Что-что, повтори? Еще четыре человека позвонили и оставили свои адреса?

— Хорошо, Денис, я обязательно завтра к ним съезжу. Ты только не волнуйся. Найдется Друж.

Перед сном Мария Тихоновна пила таблетки, но с острыми сердечными болями они не справлялись. Сердце болело всю ночь, болело и утром, когда Мария Тихоновна выгуливала в скверике Вильку, болело, когда спешила к мужу в больницу.

А в палате нельзя выдавать своей боли, слабости и разочарования. Надо держать себя в руках, «держать лицо», ободрять мужа и ждать момента, когда можно будет выскочить в больничный коридор, вдохнуть полной грудью пропахшего лекарствами воздуха и позволить себе снова стать больной, слабой, раздавленной.

Полторы недели спустя звонки почти прекратились, перестали приходить и письма. Спустя еще неделю наступило затишье.

Ездила Мария Тихоновна и к месту аварии. Дважды. Безрезультатно. Ездил туда после выписки и Денис Евгеньевич. Ходил, опираясь на палочку, звал, высматривал, присматривался.

Время шло, с каждым днем надежда вновь увидеть Дружа таяла подобно мартовской сосульке.

— Неужели мы его потеряли, Маша?

— Не накручивай себя. Вспомни собаку Фешевых. Три месяца где-то бродила, а нашлась-таки.

— Неужели потеряли? — не прислушиваясь к словам жены, повторял Денис Евгеньевич.

— Я в это не верю. Друж умный пес. В конце концов, Денис, не котенок он беспомощный. Что с ним страшного может случиться?

— Он не погибнет, в этом не сомневаюсь. Либо прибьется к стае бездомных собак, либо, что более очевидно, будет кем-то подобран и взят в семью. В трех километрах от места аварии есть поселок, я там был, разговаривал с местными. Старичок один сказал, что видел в середине февраля приблудившегося пса. Вроде тот бегал поблизости, только вот… Слеповат старик, породу собаки не назвал. Я что подумал, Маша, надо бы поехать туда снова, распечатать фотографию, расклеить по поселку объявления. Может, кто из местных жителей Дружа приютил.

— Поедем, Денис, — кивнула Мария Тихоновна. — Завтра и поедем.

…Поездку пришлось отложить. Утром Наташа привезла родителям Никиту; наигравшись с Вилькой, Никитка спросил:

— Дед, а покажи медали.

— Какие медали?

— Ну те, которые загнать можно.

Денис Евгеньевич похолодел, кровь прилила к голове, застучало в висках, в горле запершило. Усадив внука на стул, Денис Евгеньевич потребовал объяснений. А Никитка, открытая душа, взял и выдал:

— Мама с папой продали по Интернету твою медаль. Мама сказала, у тебя еще медали есть. Покажи, дед.

Пока Денис Евгеньевич судорожно глотал ртом воздух, Никитка перескочил на другую тему.

— Когда Друж найдется, будем водить его на выставки. У собак тоже медалей много бывает. Дед, ты чего?

Денис Евгеньевич достал из шкафа коробку, открыл крышку, начал выкладывать на стол содержимое. Никитка восторженно моргал ресницами.

Позвав жену, Денис Евгеньевич выпалил:

— Пропал орден Отечественной войны I степени!

Мария Тихоновна всплеснула руками.

— Как пропал?

— Наташка забрала. С Михаилом продали.

Никитка запротестовал:

— Нет, дед, они продали медаль. Я ее видел, такая со звездой.

…Мария Тихоновна настаивала на вызове «скорой», Денис Евгеньевич отказывался. Он хотел позвонить дочери, Мария Тихоновна не позволила.

— Я тебя умоляю, Денис, заклинаю, остынь. Она приедет вечером за Никитой, тогда и поговорите. Прошу тебя!

— Родная дочь… Моя родная дочь!

— Господи, я не верю, как такое возможно. Наташка взяла орден. Зачем он ей понадобился?

— Ба, я же говорю, они с папой его продали, — в который раз заявил Никита.

— Идите с Вилькой поиграйте в нашей спальне. Иди, Никита, иди.

Время шло медленно. День сменился вечером. Стемнело. Денис Евгеньевич неподвижно сидел за столом в гостиной. Рядом лежала открытая коробка, на скатерти — четыре медали и один орден.

В коридоре Мария Тихоновна не находила себе места. Голова шла кругом. Дважды ее подмывало позвонить дочери, попросить ту не являться сегодня за Никиткой. Она брала телефон, заходила в ванную комнату, но не смела набрать номер. Рука не поднималась.

Наташа пришла в начале восьмого.

— Ой, мамка, — запричитала она с порога. — Слякоть какая на улице. Как Никитка себя вел? Ник, где ты там, собирайся, домой поедем.

— Пройди в комнату, надо поговорить, — чужим голосом попросила Мария Тихоновна.

— Мамка, не могу, опаздываю. Мишка хочет…

— Поговори с папой.

— А что… Что-то случилось? Почему у тебя такое лицо?

— Папа в гостиной.

Скинув сапоги, Наташа сделала несколько шагов в сторону гостиной, но на самом пороге остановилась.

— Мам, это связано с Дружем? Что, погиб?

Развернувшись, Мария Тихоновна прошла в спальню.

В гостиной Наташа хотела крикнуть: «Привет, папка», но, увидев медали, сумела лишь сглотнуть, вжав голову в плечи.

Денис Евгеньевич посмотрел на дочь.

— Здравствуй, папа.

— Как ты могла?

— Пап, я сейчас все тебе…

Денис Евгеньевич резко вскочил со стула, подошел к Наташе, ударил ее по лицу. Она вскрикнула, приложила ладонь к щеке, усмехнулась.

— Не поверишь, но теперь мне полегчало. Когда увидела тебя с таким прискорбным видом, думала, будет хуже.

— Будет, — спокойно ответил Денис Евгеньевич. — Будет, если не вернешь то, что тебе не принадлежит.

— Да что ж вы все такие замшелые, — зашлась криком Наташа. — Что вы держитесь за эти побрякушки, как за спасательные соломинки. Нравственность, достоинство… Да плевала я на нравственность! О живых людях надо думать, а не о покойниках. Заслужил дед эти ордена и медали, не спорю, никто его достоинств не умаляет. Молиться теперь на них прикажешь? Я третий год в одних сапогах хожу, у Мишки куртки приличной нет, на Никитку чертова уйма денег уходит. Ну взяла, ну продала.

— Наташа! — в комнату вбежала Мария Тихоновна. — Опомнись! Что ты говоришь!

— Правду, мама, я говорю правду. Дед давно в могиле, а его железки, с которых вы с отцом пылинки сдуваете, могут хоть какую-нибудь пользу принести.

— Железки?! — взревел Денис Евгеньевич.

— Денис, не трогай ее! — взмолилась Мария Тихоновна, удерживая мужа.

— Смотреть на вас жалко. В кого превратились, живете, как улитки, забившись в свои раковины. Медали пожалели, да гори они синим пламенем.

— Молчи! Молчи, подлая!

— Уходи, Наташа!

— Ухожу, мама, — Наташа развернулась, выскочив из комнаты.

В коридоре стоял растерянный Никита.

— Чего смотришь, одевайся. Не ребенок, а наказание. Где твоя куртка, где ботинки?

Денис Евгеньевич порывался выйти в коридор, Мария Тихоновна рыдала.

— Сядь. Дорогой мой, сядь, пожалуйста. Она сейчас уйдет. Не говори больше ничего, Денис, там Никита, подумай о внуке.

И все же Денис Евгеньевич вышел из комнаты. Наташа уже была на лестничной клетке.

— Постой! — крикнул он дочери.

Она остановилась, но не решилась повернуться к отцу лицом.

— Слушай меня внимательно, — голос Дениса Евгеньевича вибрировал от волнения. — Сейчас ты уйдешь из этого дома и больше никогда здесь не появишься.

Наташа повернулась.

— Ты серьезно?

— Никогда! — повторил Денис Евгеньевич. — Я не хочу тебя видеть. Я больше не хочу… — он схватился за сердце, — тебя видеть.

Наташа ушла.

Через час Дениса Евгеньевича на «скорой» отвезли в больницу.

Две недели ему пришлось провести прикованным к постели; две долгих недели, чтобы не сойти с ума от боли телесной и боли душевной, он постоянно думал о Друже. Мысли о Друже помогали отвлечься, забыться; мысли о Друже помогли выжить!