Если у вас нет собаки…

Глава шестая Суета сует

Прошло несколько дней, в течение которых Друж не раз слышал от хозяина новое слово «операция». Друж так понял, что эту самую «операцию» должны сделать Марии Тихоновне и именно из-за «операции» Денис Евгеньевич потерял покой и сон.

В среду днем, после продолжительной прогулки, хозяин сказал:

— Друж, остаешься за главного. Я вернусь завтра… Может быть, утром, а может… — тут Денис Евгеньевич сглотнул, отвернулся и быстро добавил: — Я приеду утром. Не скучай.

Когда он ушел, Друж заметался по квартире. Ничто не доставляло радости, ни к чему не лежала душа, хотелось выть в голос от тоски.

К миске с едой Друж не притронулся, полакал немного воду, обнюхал лежащий рядом хрящик и отошел к окну. Запрыгнув на угловой диванчик, он поставил передние лапы на подоконник, впившись взглядом в горящие в сумерках окна высившейся напротив жилой башни. Сколько окон — и почти в каждом горит свет; за каждым окном своя жизнь, своя длинная, интересная история. Одно окошко погасло, через мгновение погасло второе, и внезапно вспыхнуло несколько окон в соседнем подъезде. Снова погасли, снова вспыхнули. Там люди, там голоса, там непрерывно что-то происходит. Нескончаемая людская суета. Собаке этого не понять, животные не так суетливы, они более степенны и спокойны. Люди слишком часто совершают лишние телодвижения, понапрасну растрачивая драгоценную энергию.

О-хо-хо, люди, хозяева. Дружу не хватало хозяев, он скучал.

Ночью пустая квартира заполнилась образами, по стенам бегали нетерпеливые тени, находиться одному стало невмоготу. Друж остановился у входной двери и заскулил. Заскулил так, как может скулить только несчастная собака.

Чуть погодя на лестничной площадке послышались шаги. Друж умолк и коснулся носом дверной ручки. В квартире раздался звонок. Друж загавкал.

— Денис Евгеньевич, — послышался высокий нервный голосок, и ручка заходила ходуном.

Друж продолжал лаять.

— Денис Евгеньевич, это Алла.

На площадке щелкнул замок, открылась дверь напротив. Друж услышал приглушенные голоса. О чем говорили, разобрать не удалось, до него долетали лишь обрывки фраз.

— Так громко скулит, — сказала Алла. — Митьку моего разбудил.

— Я сам проснулся, — ответил сосед.

— Дверь никто не открывает, может, случилось чего.

Друж вновь подал голос. Люди на площадке притихли, а потом раздался голос соседа:

— Ей операцию должны сделать.

— А-а, — протянула Алла.

— Я так думаю… — фраза соседа.

— Да-да, — торопливо ответила Алла.

— Наверное, остался в больнице… — снова сосед.

— Будем надеяться… — это было последнее, что услышал Друж, прежде чем соседи разошлись по своим квартирам.

До утра Друж без сна пролежал на подстилке, а когда пришло время первой прогулки, проковылял к двери. Вот сейчас она откроется, в коридоре появится хозяин (обязательно с черточками-смешинками вокруг глаз), попросит Дружа принести поводок, и они отправятся на улицу.

Время шло.

Вот сейчас, думал Друж, неотрывно глядя на дверь.

Ничего не происходило.

Сейчас, не терял надежду Друж. Он придет, он не может бросить своего друга.

Светало. Друж лежал у двери, реагируя на малейшие шорохи. Вскоре новый день разогнал последние клочья ночного мрака, в квартире сделалось светло. Денис Евгеньевич все не приходил.

На лестничной клетке появлялись люди: хлопали дверьми, щелкали замками, цокали каблуками по полу, переговаривались. Соседи подходили к створкам лифта, нажимали на кнопку вызова, и лифт начинал нехотя подниматься на этаж. Как и старик Бадди, лифт покашливал и похрюкивал и, прежде чем распахнуть дверцы, делал глубокий вдох, позволяя людям ступить в свою крошечную конуру.

Одних людей лифт опускал вниз, других развозил по этажам, но среди пассажиров не было того единственного, по которому у щенка немецкой овчарки болело сердце. Куда подевался хозяин, он же обещал Дружу прийти домой утром? Друж очень хорошо запомнил его слова, а утро давно наступило — не за горами полдень.

На вопрос, чем кошка отличается от собаки, большинство ответят: тем, что первых, в отличие от вторых, нет необходимости выгуливать. Чистая правда. Кошки в этом плане менее проблемные животные. Собаки же так устроены, для нормального функционирования им необходима прогулка — такая физиология.

Видит Бог, Друж терпел из последних сил. Он бегал по коридору, забегал в гостиную, носился вокруг стола, а оттуда опрометью несся на кухню. И все скулил, звал, ждал…

Но и собачьему терпению пришел конец. Оставив на паркете лужицу, Друж, чувствуя за собой вину, улегся на подстилке. Закрыл глаза, затих, лишь изредка морща нос и подергивая ушами.

…Денис Евгеньевич вернулся домой в хорошем настроении. Не обратив внимания на лужу (не заметил, что ли, подумал Друж), хозяин с порога крикнул:

— Друж, гулять! Гулять, мальчик.

О, как он обрадовался! Вскочил, подбежал к хозяину, стал перебирать лапами, повизгивать от восторга. А хвост ходуном, а чувства бьют фонтаном.

На улице Друж не отходил от Дениса Евгеньевича ни на шаг. Даже когда тот в сквере спустил его с поводка, предпочел остаться возле скамьи.

— Иди, побегай.

Друж положил морду на колено хозяина. Не хочу я бегать, читалось в его счастливых глазах. Я лучше с тобой посижу, а ты меня погладишь. Я соскучился.

Через минуту в сквере появился Марсель с хозяином. Уже не испытывая страха перед мастифом и считая в какой-то мере его своим другом, Друж подбежал и обменялся со старшим товарищем порцией обнюхиваний. После завершения приветственного ритуала завязался собачий разговор.

— Привет, — гавкнул Марсель.

— Здравствуй.

— Чему ты так радуешься?

— Хозяин вернулся, — гавкал Друж, поглядывая в сторону скамьи.

— Куда он уходил?

— Не знаю. Но он вернулся.

— Чудак, — прорычал Марсель и потопал к скамейке.

Друж бежал за ним. Сев возле фонарного столба, он услышал фразу Дениса Евгеньевича, обращенную к хозяину Марселя:

— Операция прошла успешно. Врачи довольны.

— Вот и хорошо, Денис Евгеньевич, я же говорил, все нормализуется.

— Камень с плеч упал, честное слово.

— Слушайте, Денис Евгеньевич, а может, сейчас ко мне завернем? Посидим, расслабимся, а то вы, я смотрю, комок нервов. По сто пятьдесят пропустим, глядишь, полегчает. Моя на работе, а если б и дома была, возражать не стала б.

— Спасибо за приглашение, Семен. Мне в больницу ехать надо. Я домой на пару минут забежал, с Дружем погулять, переодеться. В другой раз.

— Договорились, — хозяин Марселя пожал Денису Евгеньевичу руку и подмигнул Дружу.

Днем Друж снова остался дома один. На этот раз одиночество не зажало его тисками, теперь оно было другим: легким, как нежный ветерок, и светлым, как чистое августовское небо. Одиночество одиночеству рознь.

Вечером к Денису Евгеньевичу приехали гости. Наташа с порога заявила: надолго не задержатся. Спешат.

— Почему в больницу не заехали?

Зять Михаил — высокий, немного сутулый здоровяк — зевнул и прошел в гостиную.

— Пап, времени не было. Мишка неотлучно дома, за плиточниками глаз да глаз нужен. Мы в ванной плитку меняем. Знаешь, выбрали бордовую, однотонную. На пол тоже бордо, но с блестками. Плитка — закачаешься. Папка, итальянская, и с двадцатипроцентной скидкой. Магазин ликвидируют, у них сейчас акция…

— Мама ждала, — прервал дочь Денис Евгеньевич.

— Пап, ну я на днях заеду. Ну в самом деле, сегодня не смогла. Начальница работой завалила, а Мишка с плиточниками возился.

Ленка каких-то двух охламонов посоветовала, ой, пожалела, что согласилась. Квасят оба, работа стопорится… Вся на нервах.

Появившись в коридоре, Михаил снова зевнул.

— А что, батя, рама у зеркала и впрямь бронзовая?

— Бронза, — кивнул Денис Евгеньевич.

— Натусь, если настоящая бронза, то…

— Да замолчи ты! — огрызнулась Наташа. — Потом поговорим. Пап, мы тут в магазин заехали, пирожных к чаю купили. Никитка, где ты там, пошли чай пить.

— Сейчас, мам.

— Не сейчас, а сейчас же.

— Я с Дружем играю.

— Руки не забудь помыть. Пап, ну рассказывай, что врачи говорят. Мишка, отойди ты от зеркала, — Наташа толкнула мужа в плечо и, не слушая отца, спросила: — Сколько ты врачу заплатил?

— Нисколько, операцию бесплатно делали.

Михаил хмыкнул и снова зевнул.

— Ой, папка, наивный ты человек. Бесплатный сыр только в мышеловке бывает. Неужели сам не знаешь?

— Не знаю, — резко ответил Денис Евгеньевич. — И давай не будем об этом.

Когда Денис Евгеньевич скрылся на кухне, Михаил начал поглаживать массивную зеркальную раму.

— Твой отец пещерный человек.

— Он врач, — глухо отозвалась Наташа. — И прошу заметить, никогда не принимал от пациентов подарки.

— С мелюзги-то? Сказанула. Что он от своих сопляков взять мог? Грязные подгузники и жеваные соски?

— Не скажи. Родители этих самых сопляков часто благодарили отца. Конфеты там, шоколад, коньяк…

— И?

— Не брал.

— Дурак!

— Прекрати.

— А что, я не прав?

— Он мой отец.

Притянув к себе жену, Михаил миролюбиво прошептал:

— Ладно, не заводись. Лучше скажи, как старика с зеркалом уломать?

— Уламывать не придется, папка согласится.

— Неужели правда бронза?

— Ты же слышал.

— Я в гостиной напольную вазу приглядел. Хорошая, скажу тебе, вазочка.

— Это мамина. Что, раньше не замечал?

— Не-а. Внимания не обращал. Фарфор?

— Угу. Немецкий. Мамке на пятидесятипятилетие тетка из Гамбурга привезла. Дорогая, между прочим, вещица.

— Сам догадался.

— Вы где застряли? — крикнул из кухни Денис Евгеньевич.

— Идем-идем, — нараспев произнесла Наташа. — Никит, слышишь, дедушка зовет.

— Пять минут, мам.

— Никитка, — повысил голос Михаил. — Марш чай пить!

Никитка, вихрастый курносый мальчишка, прибежал на кухню и уселся на уголок рядом с дедом.

— А руки? — спросила Наташа.

— Помыл.

Друж суетился возле стола.

— Дед, он почти все команды знает.

— Перестань вертеться, — прикрикнула Наташа. — Хватит на собаку смотреть. Пап, ты бы закрыл его в ванной.

— Друж, место, — сказал Денис Евгеньевич.

Друж посмотрел в глаза хозяину, потом перевел взгляд на довольного Никиту и нехотя поплелся в коридор.

— Хм-м, — протянула Наташа.

— Дед, а дрессировать Дружа будешь?

— Дрессирую по мере возможности.

— Не-е, дед, ты сам натаскать его не сможешь. Надо, чтобы с Дружем дрессировщик занимался.

— Никит, жуй молча, — Наташа переглянулась с мужем и начала издалека: — В комнате ремонт сделали, теперь вот ванной занялись. Не знаю, дойдут ли руки до кухни.

— Руки до всего дойдут, если в них деньги зажаты, — Михаил быстро взглянул на тестя.

— Дело не в деньгах. Не только в деньгах. Сперва, наверное, прихожую надо обустроить, а потом за кухню браться. Пап, ты как считаешь?

— Ты права, ремонт вам не помешает. Если нужны еще деньги…

— Ну что ты, папка, мы больше ничего у тебя не возьмем, и так в должниках ходим.

— Брось, свои люди.

— Вот это, батя, правильно. Это посемейному.

Пнув под столом мужа ногой, Наташа начала водить кончиком пальца по ободку чашки.

— Пап, вам с мамой зеркало очень нужно?

— Зеркало? — удивился вопросу Денис Евгеньевич. — Так… как тебе сказать, не задумывался я об этом. Свыкся с ним. Оно в коридоре лет тридцать висит.

— А ты не мог бы отдать его нам, пап?

— А вместо вашего мы наше привезем. Повесим в лучшем виде, еще лет тридцать провисит.

— Натка, зеркала мне не жалко, но для вашей прихожей оно слишком громоздкое, его и пристроить некуда будет.

— Мы не собираемся его пристраивать, пап. Зеркало можно выгодно продать. Рама бронзовая, массивная, знаешь, сколько за него заплатить могут. Миш, скажи.

— Огромные деньги, батя! На гарнитур для прихожей хватит и еще на обмыв останется.

Никита уплетал пирожные и пил чай, разговоры взрослых его не касались, он думал о своем, не замечая на себе пристального, взволнованного взгляда деда. Денис Евгеньевич был растерян, слова дочери и зятя стали для него полной неожиданностью.

— Продать зеркало, чтобы купить гарнитур… К чему такие сложности? Пусть зеркало висит на прежнем месте, а с гарнитуром разберемся. А, Никит?

— Разберемся, дед, — улыбнулся Никитка.

— Допил чай? — набросилась на сына Наташа. — Ну так иди в комнату! Пап… Не надо все усложнять, я же сказала, денег мы не возьмем. А если разрешишь забрать зеркало, будем признательны.

Наташа не смела смотреть отцу в глаза. Она говорила и разглаживала на столе скатерть или вертела на безымянном пальце тоненькое обручальное колечко. Ее вкрадчивый голос звучал ровно, а губы слегка подрагивали; ей хотелось скорее закончить разговор.

— Берите, — спокойно ответил Денис Евгеньевич. — Мы с мамой не возражаем.

За доли секунды лицо Наташи преобразилось. Милая улыбка, блеск в глазах, румянец на слегка одутловатых щеках — все указывало на то, что первый этап пройден успешно. Она добилась своего, и она собою гордилась.

— Значится, так, папка, за зеркалом я подъеду завтра с утреца. С машиной договорюсь, грузчиков найду. Ты не волнуйся, снимут зеркало аккуратно, погрузят, отвезут. Для тебя никаких хлопот.

Денис Евгеньевич смотрел на дочь, ожидая, когда та вспомнит о матери. Не вспомнила. Просидела за столом добрую четверть часа, в красках поведала о гарнитуре, который она, оказывается, уже давно приметила, пересказала о последних новостях из жизни удачливой подруги Ленки и засобиралась домой.

— Вставай, Миш.

Зевнув и расправив плечи, Михаил скрылся в ванной. Наташа прошла в коридор.

— Никитка, мы уходим.

— Ага.

— Не ага, а иди одевайся.

— Я думал, мы завтра вдвоем поедем в больницу, — сказал Денис Евгеньевич.

— Завтра? Ой, пап… Хотя, если… ты знаешь, не будем загадывать, я утром приеду, разберусь с зеркалом, а потом решим с больницей. Мамульку все равно сейчас тревожить нежелательно, после операции покой нужен, сон крепкий. Чего толкаться-то там, а? Но позвоню я ей обязательно. Миш, сколько тебя ждать! Никитка, последний раз говорю, одевайся! Ой, папка, спасибо, что зеркало отдаешь. Ты не представляешь, как некоторые на антиквариат падки. Любое старье купить готовы.

Наташа бросилась отцу на шею и начала его целовать, поглядывая краем глаза на широкую бронзовую раму зеркала, покупателя которой найти дело двух-трех дней.

Утром Наташа забрала зеркало, пообещав навестить мать в вечерние часы приема. Вечером в больнице она не появилась. Зато приехала утром следующего дня. Держала мать за руку, плакала, говорила, что страшно соскучилась и целовала, целовала Марии Тихоновне руки, лицо, волосы.

— Ой, мамка, мамка, как ты нас всех напугала. Мамочка ты моя родненькая! Ты выздоравливай скорее, ладно?

— Ладно, — кивала Мария Тихоновна. — Обещаю.

Потом Наташа зашла к лечащему врачу, просила, чтобы за матерью был особый присмотр, достала из сумочки конверт, положила на стол. Врач от денег отказался. С плохо скрываемой радостью Наташа положила конверт в сумку.

От врача вернулась к Марии Тихоновне. Снова держала мать за руку, говорила теплые слова, плакала и целовала.

Незадолго до появления Дениса Евгеньевича Наташа ушла.

— У меня была Наточка, — сказала мужу Мария Тихоновна, едва он прошел в палату. — Господи, Денис, как она плакала, сердце от боли разрывалось.

Денис Евгеньевич был доволен. Дочь одумалась, поняла, что вся эта бытовая круговерть с бесконечными ремонтами ничто в сравнении со здоровьем самого близкого человека.

— Денис, — улыбнулась Мария Тихоновна. — Отвези в выходные Наточке вазу из гостиной. Она ей нравится. Это наш им подарок.

В ноябре хозяйка вернулась домой, жизнь стала налаживаться, черная полоса уступила место полосе белой. Друж был счастлив.