Эстонская новелла XIX—XX веков

ВЯЙНО ИЛУС АННА И ГОСПОЖА © Перевод Г. Муравин

— Так у вас теперь и в этой комнате электричество?

— Два года ходила в домоуправление. Все никак не проводили.

Бывшая хозяйка вздыхает, словно заново переживая все мучения, связанные с проводкой электричества.

— Ах, ты, Анна, живешь в Таллине… Потому-то тебя и не было видно. Я думала, что, может, умерла или…

Анна улыбается. Рот у нее довольно-таки беззубый, но лицо выглядит молодо.

— Нет, барыня, чего мне сделается. Здоровье еще совсем в порядке.

— Та-ак, тогда хорошо, тогда хорошо, — кивает барыня. Она сидит на диване со спинкой из закругленных подушек. На этом диване она теперь и спит. Гостья сидит на стуле возле маленького стола. В паузах Анна с любопытством рассматривает комнату: ведь когда-то здесь жила она.

— А барин… жив? — осторожно спрашивает гостья.

— Нет, он покинул этот мир уже несколько лет назад, — отвечает госпожа и спрашивает в свою очередь: — А ты, Анна, кажется, перед войной вышла замуж? Уж и не помню точно. Один-то, похоже, ходил к тебе сюда?

Бывшая прислуга кивает.

— Да, мы тогда поженились. Как раз перед войной. Первого мая это было, когда мы тихонько отпраздновали. Утром была прекрасная погода, а в обед похолодало и стало моросить.

— Этого я не помню, — бормочет барыня.

Обе молчат. Гостья перестала рассматривать комнату. Она торопливо вытирает уголок глаза и говорит:

— Муж мой погиб сразу же в сорок первом, пошел с кораблем на дно морское. Сын теперь уже большой. Жениться хочет. Вот так жизнь и идет.

И пытается улыбнуться.

— В самом деле? — старательно изумляется барыня. — Да, да, годы так быстро прошли, что…

— Я пришла к вам, хозяйка, чтобы получить бумагу о том, что я у вас служила, — продолжает гостья прямо вслед за словами хозяйки. — Для пенсии надо, иначе не выходит полный стаж.

— Ах, в самом деле? — снова изумляется барыня. — Разве служба у буржуев тоже учитывается?

Она слегка ухмыляется. Рот ее полон зубов. Правда, не все они свои собственные.

— Считается, а то как же, — отвечает гостья, оставаясь серьезной. — Это ведь тоже была работа. — И мгновение спустя добавляет: — Тяжелая работа, если барыня еще помнит.

— Но ведь платила я тебе неплохо, Анна, — говорит барыня с легким упреком в ответ на неприятное напоминание. — Перед тем как уйти от нас, ты получала, кажется, двадцать пять крон в месяц, питалась бесплатно, и свои поношенные платья я тоже тебе отдавала.

— Отдавали, барыня, верно, — подтверждает гостья. — Но я была как рабыня. Ни одного свободного вечера у меня не было, а с раннего утра опять надо было быть на ногах. И тогда сколько вас просила, чтобы в мою комнату, в эту комнату, тоже провести электричество. По всему дому было проведено, даже на чердаке лампочка висела, а я с керосиновой лампой… Да и то вы, хозяйка, не очень позволяли: вонь-де от этого.

— Ну да, — тянет барыня. — Но ведь электричество в то время стоило очень дорого, разве же ты не помнишь?

— Это-то вы хорошо помните, — замечает Анна. — А помните ли, барыня, как вы отдыхали на Рижском взморье и получили от барина тысячу крон, а уже через месяц барину пришлось высылать еще?

— Откуда ты это знаешь? — Барыня приходит в легкое замешательство.

— Барин сам мне рассказывал. Барин все-таки иной раз говорил со мной, когда бывал немного выпимши и когда у него бывало плохое настроение. Вот вы, барыня, помните, как я в самом конце службы получала по двадцать пять крон в месяц, но прежде ведь я получала по двадцать, а когда спросила прибавки, то вы, барыня, сказали — откуда я возьму. А барин прибавил. Барин тогда сказал: «Знаешь, Анна, недостатка в деньгах я не испытываю, денег у меня хватает. А вот счастья в моем доме нет». Так он сказал.

— Да, иногда он говорил всякую чепуху, кто же этого не знает, — хозяйка внешне выглядит спокойно. — Водка лишала его разума, иногда он выкидывал такие штуки, что потом было стыдно на люди показаться.

— Нет, хозяин тогда не был пьян, он был совсем трезвый, — упрямо утверждает Анна. — Хозяин был неплохой человек, он все-таки иногда со мной разговаривал… и…

Тут хозяйка не выдерживает, ее терпению пришел конец.

— Ах, я, значит, была плохая? А сама пришла выпрашивать у меня справку?

— Да я не выпрашивать пришла, я пришла спросить, Анна быстро совладала со своим испугом. — Я смогла бы при помощи свидетелей доказать, что служила у вас, но подумала, что сначала спрошу прямо у самой барыни.

— Какая я теперь барыня, — усмехается бывшая хозяйка. — Тоже мне, барыня…

— Привыкла я так называть, еще с прежних времен, — отвечает бывшая служанка.

— Живу я теперь в этой каморке, слава богу, что хоть это оставили, что в Сибирь не отправили. Девять рублей пособия… Если бы родственники не помогали, хоть с голоду помирай…

— Разве вам пенсию не платят? Ведь годы-то?! — спрашивает Анна.

— Кто мне заплатит? Я ведь не трудилась. Стажа нет, как ты говоришь. Эксплуататор!

— Так я получу от вас эту справку? — спрашивает Анна, немного помолчав.

Барыня смотрит пристально и долго на свою давнюю служанку — ту, что и кофе варила, и стол накрывала, и белье стирала, и полы мыла, и пыль вытирала, и постель взбивала, и спину чесала, и обувь надраивала до блеска, и шляпы чистила, и печь топила, и дверь отворяла.

— Сейчас написать нечем. Приходи вечером снова, тогда получишь. Погоди-ка, когда я взяла тебя к себе на службу? В каком же году это было?

— В тридцать четвертом, барыня. Как раз с Иванова дня. И до сорокового. До августа.

— Это-то я помню, — бормочет барыня, поднимается и гасит свет. Потому что наступило утро и совсем рассвело.

1965