Глава 10 «НА ИЗВИЛИСТОЙ ТРОПЕ НЕ ПОСКОЛЬЗНИСЬ, СМОТРИ ВНИМАТЕЛЬНО, УВЕРЕННО ДЕРЖИСЬ»
Литература дает мне силу и энергию, чтобы заниматься научной работой. Если ученые не понимают музыку, литературу, они уподобляются птицам со сломанным крылом. Об ученом, не знающем литературу, не сказал бы, что он станет истинным ученым. Крупные ученые всегда были людьми высокой культуры, поклонниками литературы и искусства…
Диапазон интересов Е. А. Букетова, служебных и общественных обязанностей был огромен: с неослабевающим вниманием он следил за возведением «Университетского городка»; формировал новые факультеты, переводил их на новую программу; обновлял и омолаживал преподавательский состав, строил новые планы — в общем, шагал вперед без оглядки. По правде говоря, у него не было времени даже дух перевести, особенно в первые годы. Но все же жизненная закалка и опыт помогали выдержать почти космические перегрузки. Помогало и то, что по всем вопросам, возникавшим ежедневно в процессе работы, ему оказывали постоянную поддержку и доверие руководители местных партийных и советских органов.
Однако бывали Моменты, когда все валилось из рук и ректор не знал, к кому обратиться за помощью, попав в почти безвыходное положение…
Торежан ЖУНУСОВ. «Человек большой души»:
«Однажды Ебеке показал мне фотокопию с какой-то схемы. Сначала я не смог разобрать, что там такое, потому что весь текст был напечатан мелким шрифтом.
— Это произведение очень глупого человека, — пояснил Евней-ага. — Из-за таких глупцов наши казахи до сих пор делятся на роды, племена и жузы, постоянно враждуют, ставят подножки друг другу. Если кто-то чего-то достигнет в жизни, смотрят на него с черной завистью. Если плохо кому-то, ничем не помогут, наоборот, столкнут в яму. Поэтому мы во многом отстали, позднее всех вступили на путь просвещения и не можем воспользоваться его плодами, до сих пор с умом не можем распорядиться щедрыми дарами нашей богатой природы. Вместо этого тратим свое драгоценное время на всякие споры, кляузы, подсиживания, из-за этого у нас нет согласия. И этот зловредный пережиток прошлого мы никак не можем изжить… — возмущенно продолжал Ебеке; наконец я понял, почему мой научный наставник вдруг так расстроился, показывая мне злополучный листок.
Ебеке тут же открыл, что, как только его утвердили на должность ректора университета, он получил эту генеалогическую родовую схему. Кто-то ее с пояснительной запиской, аккуратно отпечатанной на машинке, положил в его домашний почтовый ящик. В родовой схеме был показан его подрод и даже колено атыгайцев, из которого он произошел, затем были перечислены все руководители города и области, выходцы из казахов, по их родам, с примечаниями каких людей и чьих родственников они в основном опекают… Ясно, родовая схема была составлена и подброшена с целью воззвать к его родовым чувствам.
Излив все свое раздражение, Ебеке заключил, что надо кончать с делением народа на роды, жузы, и выразил глубокое убеждение, что тот, кто думает достичь высоких чинов с помощью родовых и жузовых связей, в конце концов жестоко просчитается. К постам и званиям надо, особенно молодым людям, идти честным путем…»
О таких подводных камнях и течениях в общественно-политической жизни он даже не подозревал в годы работы в ХМИ, Но, увы, с такими грязными проявлениями клановости Евней Арыстанулы столкнулся с первых дней своего ректорства в университете: при любом удобном случае некоторые его помощники и почтенные люди напоминали о родичах, просили о протекции.
— Ебеке, — урезонивали они его, — долго занимаясь чистой наукой, вы, оказывается, совсем оторвались от действительности. У вас должен быть надежный тыл, своих верных людей надо расставить на самых ключевых местах.
Профессор Букетов поступил наперекор своим «доброжелателям»: первым проректором назначил кандидата философских наук Р. А. Клещеву; после нее эту ответственную должность занял Николай Федорович Пивень, направленный из Министерства высшего и среднего образования Казахской ССР; проректором вечернего и заочного отделения назначил историка, ветерана войны и труда, доцента Курмана Касымжанулы Ермагамбетова (обязанности проректора Куреке с честью исполнял до последних дней, почти до кончины в 1982 году, и до конца оставался правой рукой ректора). А деканами восьми факультетов стали люди, которые работали еще в пединституте, заведующие кафедрами также остались на своих местах. И лишь на вновь открытые 12 кафедр были приглашены ученые из других городов. Правда, бывшим руководителям пединститута, надеявшимся на высокие посты в университете, почему-то не были предложены имевшиеся вакансии. Но никто из них не остался без работы. Тем не менее в их лице ректор нажил довольно многочисленную оппозицию…
Камзабай БУКЕТОВ. «Друг мой, брат мой»:
«Обиженными оказались люди, занимавшие определенные руководящие посты в прежнем педагогическом институте. Они долго таили зло, а некоторые вредили как могли. В том году был такой случай. Один молодой человек, наш земляк, окончивший медицинский институт, и дочь одного из бывших руководителей пединститута решили пожениться. Этот земляк попросил меня и еще нескольких близких людей пойти к ее родителям как свату. Когда мы появились, хозяева квартиры нас радушно приняли, помогли раздеться, провели в гостиную. Разговорились, стали знакомиться, и когда очередь дошла до меня и выяснилось, что я брат ректора университета, родители девушки, я заметил, изменились в лицах. Дальше разговор плохо клеился. Угостив традиционным чаем, хозяева проводили нас, пообещав, что свое решение о свадьбе объявят позже. Потом они категорически воспротивились, и этим молодым людям не суждено было соединить свои судьбы.
Причиной всему было одно: жених оказался земляком неуважаемого ими человека. Может быть, не так сложились бы их судьбы, не появись в качестве символического свата его родной брат, то есть я. Бывают же в жизни такие конфузы!..»
Быть заведующим кафедрой или деканом — очень хлопотно. Ведь их обязанность — организация учебного процесса, воспитательная работа среди студентов. В первые годы в КарГУ только на дневном отделении обучались около пяти тысяч студентов, и надо было следить, чтобы они не нарушали общественный порядок, соблюдали режим, не выпивали, не пропускали занятий и успешно сдавали экзамены.
В. А. БРЕННЕР, доктор технических наук. «Таким он был, таким остался в сердцах людей»:
«Он считал, что равноправие в получении знаний — основа нашего развития. Этой аксиомы он четко придерживался в своей деятельности на посту ректора. Мне приходилось неоднократно присутствовать при решении судьбы отдельных преподавателей и студентов, не отвечавших требованиям вуза. Звонки авторитетных лиц, национальный вопрос, запугивание, шантаж и другие воздействия не влияли на выработанную им линию на создание высококвалифицированного коллектива. Сколько такта и мужества проявлял при этом Евней Арстанович, но редко когда отходил от принципиальных позиций. И все это для него не прошло бесследно…»
«Бойся данайцев, дары приносящих», — говорили древние греки. Благодетели были опасны. Подлинное свое обличье они показали на приеме первых же экзаменов в КарГУ. Для них период вступительных экзаменов был самым прибыльным сезоном года. Некоторые преподаватели, вошедшие в приемные комиссии, воспользовались представившимися возможностями пополнить свои кошельки: кто брал за положительную оценку, зачисление в вуз деньгами, кто — зимним согымом[53]; словом, обирали родителей до нитки.
Мздоимство в вузах было поставлено на поток: какой-нибудь пронырливый и нечистоплотный городской делец собирал с родителей дань, обещая протолкнуть их чад, выпускников школ, в любой вуз. Набрав десяток подростков, он начинал торговаться с экзаменаторами… В результате абитуриент с хорошими знаниями, но не умевший или не хотевший «подмазать» экзаменатора или посредника, — оставался с носом. Но «счастливчик» заваливал первую же сессию, и бедные родители снова начинали бегать туда-сюда, чтобы лентяя и недоучку не выкинули из вуза. Опять на выручку приходили те же «спасатели», чтобы его вытянуть на экзамене хотя бы на троечку. Для обеспокоенных родителей — это опять дополнительные расходы. Да и для экзаменатора был определенный риск, мог возникнуть каверзный вопрос: как же такой недотепа набрал высокий балл при поступлении?!..
Это продолжалось из года в год. А вечный «троечник» в конце концов получал заветный диплом об окончании вуза и возвращался в свой аул. Для того чтобы он стал действительно стоящим специалистом, нужны были годы и годы жизненных университетов. Если он на беду детишек становился учителем, то, ясно, не учил их, а калечил. Ведь сам учитель ничего не знал, а что он мог дать своим подопечным?
Евней Арыстанулы до прихода в университет знал об этой «эпидемии», поразившей высшие учебные заведения. А теперь он непосредственно столкнулся со злоупотреблениями со стороны педагогов, с взяточничеством и жульничеством. Что делать, как бороться с этой напастью?
В объявлениях о приеме в КарГУ повсюду рекламировалось, что здесь в основном будут готовиться специалисты широкого профиля. И, конечно, желающих учиться в новом университете оказалось очень много: в среднем на одно место претендовали шесть абитуриентов. На юридическом и экономическом факультетах — даже двадцать.
Евней Арыстанулы решил первый набор провести чисто и честно, без всяких закулисных хитростей, чтобы на первый курс в престижный вуз пришли действительно победившие в конкурсе. Поэтому ректор взял под свой контроль весь процесс приема: провел беседы с преподавателями, принимавшими вступительные экзамены; строго предупредил всех о их ответственности за честность и прозрачность приема, по каждому предмету назначил наблюдателей; кроме того, не допустил некоторых преподавателей к приему экзаменов…
…За месяц до начала экзаменов к ректору университета пришел пожилой преподаватель, который проработал в пединституте более двадцати лет, доцент гуманитарного факультета А. К. с жалобой на то, что его без объяснения причин отстранили от приема экзаменов.
— Вы принимали вступительные экзамены десять лет подряд, аксакал, — объяснил ректор. — Отдохните год, другой…
— Ебеке, вы сначала выслушайте мои аргументы. Студентов, которые завтра станут учителями, я должен отбирать сам. Это — очень важно и принципиально. Молодые коллеги мои могут допустить ошибки…
— Партийное бюро университета приняло решение о ежегодном полном обновлении состава приемной комиссии. Это будет способствовать духовному очищению, оздоровлению коллектива преподавателей. Вы были долгие годы членом партбюро, как коммунист и заинтересованное лицо в поднятии престижа нашего учебного заведения должны поддержать это решение.
— Именно поэтому, Ебеке, я специально пришел к вам. Я десять лет участвовал в приеме экзаменов, и меня вдруг отстранили, когда институт получил статус университета… Для меня это — наказание. Получается, что ректорат мне не доверяет. А я — известный ученый, у меня немало наград…
— Если я вас включу в состав приемной комиссии, получится, что я не считаюсь с решением партбюро. В ваших же интересах отдохнуть от этих утомительных экзаменов, это мое окончательное слово…
— Ну, что ж, Ебеке, не обижайтесь, я этот вопрос доведу до партийных органов…
Ректор университета хорошо знал, что этот человек был известен в Караганде как большой скандалист. Бывших руководителей пединститута он своими бесконечными претензиями доводил до нервных срывов. Букетов понимал, что, отказав доценту А. К., приобрел закаленного в склоках противника. Все же решил не уступать жалобщику, за ним ведь придут и другие…
Через неделю ему позвонил секретарь райкома партии:
— В вашем университете, Евней Арстанович, среди преподавательского состава не так уж много членов партии, а А. К. — известный активист, он всегда добросовестно выполняет задания райкома партии… Почему вы ему не доверяете? Непонятно. А мы ему верим на сто процентов!..
Ректор КарГУ тоже не остался в долгу:
— Товарищ секретарь, меня назначили руководить университетом, наделили определенными правами, наверное, не для того, чтобы я выслушивал несправедливые нагоняи от секретаря райкома. В конце концов, каких преподавателей поставить на приемные экзамены — это уж, извините, моя прерогатива. Я же не вмешиваюсь в ваши кадровые вопросы…
Через неделю ректора вызвали к заведующей отделом науки, образования и высших учебных заведений обкома партии. Опять возник тот же вопрос: «Почему обижаете известного в области ученого? Вы что, не знаете его задиристый характер. Для вас и для нас будет лучше, Ебеке, если бы вы с ним поладили…» — так началась там беседа.
С заведующей отделом, обаятельной женщиной, Евней Арыстанулы был в дружеских отношениях. В служебных делах она помогала ему, поэтому Букетов не стал играть с ней в дипломатию, открыто изложил свою твердую позицию по существу конфликта.
— Знаете, почему этот доцент так рвется в группу экзаменаторов? Только в прошлом году он устроил в пединститут десять абитуриентов с юга. А почему он не тянет абитуриентов из наших районов, скажем, из Каркаралинского или Ульяновского районов, а постоянно помогает выпускникам школ из Чимкента и Жамбула?.. Вы, надеюсь, поняли, на что я намекаю. Я этому доценту не только в этом, но и в следующем году не позволю принимать вступительные экзамены! И не только ему, но и всем, кто экзамены принимает по расчету и кумовству. Пора уже в высших учебных учреждениях искоренить всех любителей брать на лапу. Что мы хотим: дать молодым людям знания или превратить вузы в место торговли и обогащения алчных прихлебателей?!
— Боритесь, Ебеке. Лучше сразу, чем потом. Желаем вам успеха! — ответила заведующая отделом обкома партии.
Все промахи августовского приема студентов в КарГУ вылезли наружу позднее: в ходе первой экзаменационной сессии из прошедших в вуз по конкурсу 625 студентов каждый пятый не смог сдать текущие экзамены; некоторые один и тот же предмет сдавали по три раза и получали при этом неудовлетворительные оценки, часть из них к весне распрощалась с университетом. Кто виноват в случившемся?..
Этот вопрос Евней Арыстанулы поднимал не только на заседании ректората, но и на специально созванном по этому поводу партийном собрании с участием всех деканов и заведующих кафедрами. Пришлось поднимать с места всех преподавателей и ректорских контролеров, которые прошлым летом принимали вступительные экзамены. Но ни от кого ректор университета вразумительного ответа не получил. У всех были общие отговорки: что в высших учебных заведениях такие явления бывают часто, потому что уровень знаний, получаемых выпускниками в средних школах, — весьма низкий, особенно в аульных и сельских школах; вузу остается поступивших слабых учеников доводить до среднего уровня, вообще будущих студентов надо готовить на подготовительных курсах, без этого, мол, не обойтись…
По убеждению ректора КарГУ, приемные экзамены были проведены нечестно, имели место кумовство, подачки, подарки. В результате в университет прошли слабые абитуренты, которые в школах получили весьма посредственные знания, а наиболее сильные и лучшие претенденты не смогли пробиться в вуз, потому что им ставили явно заниженные оценки. Потому этих слабеньких придется переучивать по основным предметам заново…
Иногда он своих коллег спрашивал:
— Каким химиком вы меня считаете?
— Вы знали, конечно, химию на отлично и поэтому стали профессором…
Евнея Арыстанулы это всегда веселило:
— В аттестате зрелости у меня по химии четыре, а когда поступал в КазГМИ, кое-как получил тройку… Тайну этой науки я понял в годы учебы в институте с помощью прекрасных преподавателей по химии. Если сейчас я кое-что знаю по этому предмету, это — их заслуга и еще результат моего терпеливого труда, стремления что-то знать и чего-то достичь… В мои годы внимание преподавателей к студенту и честность, добросовестность были не сравнимы с нынешними. Поставить заведомо завышенную оценку студенту по чьей-либо просьбе тогда считалось позором, такое предложение любой преподаватель расценивал как оскорбление. А в школах строгие, требовательные учителя оставляли недоучек-учеников на второй год — тогда это вовсе не считалось недопустимым. Такая болезнь, как «процентомания», появилась только в 1970-е годы, а завышать заведомо оценку, брать за это взятку — упаси боже, ни одному преподавателю высшего учебного заведения не только наяву, но и во сне такое не могло присниться…
Но как бы Евней Арыстанулы ни старался, отстраняя нечистых на руку преподавателей от работы, кумовство и поборы за восемь лет своего ректорства так и не смог до конца искоренить. В какой-то степени умерил аппетиты наиболее наглых взяточников, теперь они чувствовали себя не так вольготно и безнаказанно.
В воспоминаниях Камзабая Арыстанулы приводится такой случай:
«Люсе Тихой, соседской дочери, очень понравилась специальность эпидемиолога. После окончания десятилетки она подала документы в Карагандинский медицинский институт. Но не прошла по конкурсу, не хватило всего полбалла. После этого она сдавала еще пять раз. И всегда не хватало полбалла или одного балла. Жили они с Евнеем в одном подъезде. Отец ее, рядовой шахтер, проработавший на одной шахте около сорока лет, мама — счетный работник… После шестого раза Люся и мама со слезами на глазах шли к дому. Евней оказался во дворе. Увидев их расстроенные лица, он расспросил, в чем дело. Узнав подробности, успокоил их. На следующий день он пошел к ректору медицинского института и попросил поднять архив за пять лет. Оказалось, что, действительно, Людмила Романовна Тихая шесть раз сдавала экзамены и, ни разу не провалив, не проходила по конкурсу. Тогда Евней спросил своего коллегу: «Кого же мы будем учить, как не преданных избранному делу людей?» Люся Тихая была зачислена. Успешно закончив институт, работает сейчас в Актау, воспитывает сына, которого назвала Женей, думаю, не случайно…»
Евней Арыстанулы мечтал поднять на высокий уровень учебно-воспитательную работу в университете, и уже забрезжила надежда, что все его мечты сбудутся. Но в жизни не всегда бывают безоблачные, ясные дни. И в солнечный день налетают ветер и гроза. Его стремление делать добро постоянно отравляли явная ложь, ядовитая клевета коллег, и ему волей-неволей приходилось от них защищаться. Не прекращались нападки обиженных на его действия людей, которых он лишил приварка к зарплате, и тех, кто претендовал на более высокую должность, не имея на это никаких оснований — ни ученой степени, ни таланта, ни способностей, зато амбиций у них было с избытком. Они доносили о «грехах» ректора, демонстративно попирающего принципы коллегиального руководства… Разумеется, эти жалобы писались с умом, били в уязвимые точки, так как авторы были в курсе университетской жизни и, конечно, указывали на недостатки и упущения, которые всегда случаются в любом коллективе. Но всю вину за это валили на ректора и его ставленников, как говорилось в письмах, «на любимчиков ректора», которых «Букетов притащил из Алматы, чтобы с их помощью всех давить, угнетать и единолично властвовать». Ясно, все жалобы и доносы преследовали только одну цель: создать негативное мнение об ученом, которого невозможно было ни запугать, ни подкупить никакими подарками. Капля за каплей вода и камень точит, на это и надеялись противники Букетова.
Кляузничество, доносительство, внедренные в сознание людей партией коммунистов почти с первых дней своего правления, можно сказать, были хронической болезнью советского общества. Всем известно, что партийные органы брали на заметку любой донос, воспринимая его как критику снизу. Потому анонимщики распоясались вовсю. Ведь, не открывая своего имени, под грифом «Доброжелатель», «Активный коммунист», «Искатель правды», «Общественник», «Рабочий», «Колхозник»… можно было без риска для себя изрядно насолить, попортить кровь начальству, а то и свести счеты с кем угодно. Анонимные письма с такими подписями отправлялись в райкомы, городские, областные, республиканские партийные комитеты, иной раз еще дальше — в Москву, в ЦК КПСС, в газету «Правда». Как правило, такие жалобы на действия ректора возвращались в университет, чтобы там, на месте разобрались что к чему. Тяжбами занималось партбюро КарГУ под надзором райкома партии. Конечно, в действиях любого руководителя можно найти десятки ошибок, и в каждом коллективе бывают недовольные люди, от этого никто не застрахован. Тем более руководитель такого большого учебного заведения, как КарГУ, насчитывавшего более десяти тысяч преподавателей и студентов.
…Однажды Евней Арыстанулы пригласил к себе упоминавшегося нами А. К., доцента с гуманитарного факультета. Он вошел, улыбаясь, даже попытался по-братски обнять ректора, но Букетов уклонился от объятий и не очень приветливо предложил ему место перед собой. Потом положил перед ним отпечатанные на машинке семь-восемь страниц текста на казахском языке. Тот, бегло прочитав их, стал возмущаться, всем своим видом показывая крайнее огорчение.
— Ебеке, кто же этот анонимщик? Кто бы ни был, это явная ложь, дело скандальное. И все, что здесь написано о вас, — вранье… Но как все складно сочинено. Ебеке, такой пасквиль нельзя оставить без последствий, непременно надо найти автора и вывести его, негодяя, на чистую воду!..
— Это можно… Ведь автор этой анонимки — вы, аксакал, вы доносили наверх обо мне неоднократно. Это ваша пятая жалоба за последние три года… И все они лежат в этой папке…
А. К. выразил наигранное удивление:
— Ебеке, вы сильно ошибаетесь, я привык открыто говорить обо всем, что меня не устраивает. Вы это знаете… Я о вашем стиле работы и недостатках не раз говорил с трибуны партийных собраний. А это, еще раз утверждаю, настоящая клевета на вас! Кто-то специально стравливает нас, немедленно извинитесь за оскорбление чести и достоинства, если нет, то я вынужден буду обратиться в партбюро…
— Ну хватит, аксакал, играть в прятки… — Евней Арыстанулы достал из стола несколько страниц, это была статья доцента, опубликованная в областной газете, небрежно бросил ему. — Это ваша статья?
— Моя, — ответил А. К.
— Теперь прочтите этот документ, — ректор положил перед ним отпечатанный листок, заверенный печатью и подписями. Это было официальное заключение научно-криминалистической лаборатории областного управления внутренних дел о том, что представленные руководством КарГУ пять «анонимок» и опубликованная статья в газете доцента А. К. отпечатаны на одной пишущей машинке…
А. К. пошел на попятную и признал свою вину. Стал говорить, что он очень сожалеет, просил прощения, клятвенно обещал, что больше никогда такое не повторится.
— Ваши обещания, аксакал, я уже слышал много раз. Не верить вам имею полное основание… Ваши доносы меня доконали. Честное слово, стыдно за вас. Не в том дело, что мне тяжело перенести все это и отвечать на ваши кляузы, выдуманные вами, всю эту грязь, клевету я могу вовсе забыть и простить. Но я не за себя, а за вас, за наш народ переживаю, поймите меня правильно: мы ведь не молоды, у нас есть научные звания и известность; и мы, солидные два казаха, не поделили что-то и ссоримся постоянно, нехорошо это, согласитесь, аксакал… Теперь подумайте и скажите прямо сейчас: ваши новые и старые письма я взял у секретаря партбюро, а он намерен, приложив заключение экспертизы, обсудить ваше поведение на общепартийном собрании университета. При обсуждении, конечно, коллектив разделится: часть людей поддержит вас, думаю, большинство коммунистов будут заступаться за меня… Как бы то ни было, коллектив разделится на два лагеря, начнется перепалка. Самое обидное, пострадает наша работа, которой мы с вами отдаем все силы. Для того чтобы не было этого, я вам предлагаю: давайте расстанемся с миром.
— Скажите, Ебеке, в чем конкретно заключается ваше предложение?
— Перед тем как вас пригласить, я переговорил с ректором здешнего политехнического института Абылкасом Сатиновым. Высказал ему, как старшему, свою обиду на вас… — сказал Евней Арыстанулы, кивком показав на телефонный аппарат. — Абеке человек мудрый и чуткий. Я ведь, жалуясь на вас, просил у него совета. Он пожалел, видимо, и меня и вас. Короче, аксакал, он приглашает вас в свой институт… Перейдете туда доцентом, зарплата такая же, как у нас, никаких к вам претензий не будет. А дальнейшие ваши успехи целиком будут зависеть от вашего поведения. Я в этом деле вам не советчик…
— Я согласен, Ебеке. Заявление вам сейчас писать? — А. К. виновато улыбнулся: — Если два академика решили мою судьбу, не согласиться — с моей стороны будет глупо и вообще нетактично. Ебеке, я понял только сейчас, что перешел всякие границы и совсем запутался. Стыдно мне, — сказал он, подавая ректору заявление…
Люди всегда сопротивляются переменам. Инерция. Крутые меры, предпринятые Е. А. Букетовым для поднятия престижа и учебно-образовательного уровня Карагандинского госуниверситета, не пришлись по душе некоторым преподавателям, и, конечно, их противодействие не прекратилось с уходом одного доцента-кляузника. Сигналы «бдительных» анонимщиков продолжали поступать наверх. Хотя ни один из них не подтверждался, тем не менее они рассматривались, что отнимало у ректора (не только у него, но и у всего коллектива, в том числе и партбюро университета) много времени, необходимо было давать и письменные объяснения. Парадоксальным было то, что приходилось давать ответы неизвестному лицу, скрывавшемуся под вывеской «Честный коммунист». И, злясь на свою беспомощность, Евней Арыстанулы иной раз пытался образумить чиновников вышестоящих органов, говоря, что вообще пора прекратить практику рассмотрения анонимок. «Если он человек честный и настоящий коммунист, пусть подписывается своим именем и фамилией, тогда я буду с ним разговаривать на равных и, возможно, сообща мы устраним те недостатки, о которых он сообщает в своих жалобах…» — писал ректор КарГУ.
Но, увы, институт анонимщиков, как мы знаем, благополучно просуществовал почти до 1990-х годов…
Как-то Евней Арыстанулы зашел в университет поздно вечером после собрания областного актива, чтобы взять бумаги, которые намеревался прочитать дома. Встретив в приемной казашку в годах, но еще не растерявшую красоты, одетую по-городскому, он кивком головы из приличия поздоровался с ней. Женщина улыбнулась. Блеск ее черных глаз Евнею кого-то напомнил. Но он не стал разговаривать с незнакомкой, не задерживаясь в приемной, быстро прошел в свой кабинет.
Однако не успел разобрать бумаги, как вошла секретарь.
— Агай, эта женщина ждет вас. Пришла после обеда и не уходит… Будто бы она вас хорошо знает. Но себя не называет…
— Я тоже будто бы где-то ее видел, Сара, только не могу вспомнить ни имени, ни города. Ладно, пригласи.
Женщина вошла в кабинет раскованно, подала ему руку, где на среднем пальце сверкнуло массивное золотое кольцо. Светские женщины первыми не подают руку мужчинам, с них достаточно кивка головы. А посетительница будто бы специально пренебрегла манерами.
— Неужели не узнал меня, Евней. Я удивлена! — проворковала она. — Значит, уже годы взяли свое…
Голос ее был звонкий и знакомый Евнею до боли. Да и блеск ее черных глаз, все еще по-молодому жгучих, и кокетливая, мягкая улыбка вдруг пронзили его сердце. Он узнал ее. И, быстро отодвинув свое кресло в сторону, шагнул к ней навстречу.
— Бог мой, неужели ты, Карагоз, потерянная мною навсегда? Удивлен, не ждал, конечно, потому и не узнал. Сколько зим, сколько лет прошло с тех пор… Тридцать четыре, нет, тридцать три года, как мы не виделись. — Он все не выпускал ее пальцев из своих рук, говоря первое, что пришло на ум. Не отдавая отчета своим действиям, скорее подчиняясь порыву сердца, вдруг притянул ее к себе и заключил в объятия, сначала поцеловал в обе щеки, а потом, осмелев, прильнул к ее губам.
Это был счастливый миг встречи двух влюбленных, потерявших друг друга на дорогах жизни. О долгожданной этой встрече каждый из них грезил во сне и наяву, лелеял ее в своих мечтах, представляя по-разному. И вот она произошла в этот зимний вечер, и все былое как бы ожило. Обоим уже было за пятьдесят, но в этот час они почувствовали себя снова молодыми, с волнением вспоминали юные годы: маленький аул Баганаты, как с наступлением сумерек они в обнимку спускались с высокого обрыва к роднику; и, взявшись за руки, долго гуляли среди берез; Евней вполголоса, проникновенно читал ей новые стихи, иногда и свои, посвященные ей, Карагоз. А потом полетели дни, месяцы, годы разлуки — она уехала в Алматы, училась в университете; а Евней остался учительствовать в сельских школах, чтобы спасти от нищеты своих братьев-сирот; и теперь только в письмах они говорили друг с другом, делясь в них своими по-юному чистыми чувствами.
А теперь они долго стояли, обнявшись и исступленно целуясь, будто бы им снова было по семнадцать лет. В этот сладостный миг они забыли, что годы их осыпаются, как листья в саду золотой осенью жизни. Вот так, не думая ни о чем, можно было стоять вечно. Но, увы!
Радость встречи прошла быстро, слишком быстро, как внезапно вспыхнувшее в ночи пламя и сразу погасшее. Они сели в кресла, расположенные в углу кабинета. Евней попросил секретаря принести чай. Когда Сара принесла чайник с посудой, он сказал ей: «Можешь идти домой…»
— Ну, дорогая, рассказывай, откуда ты свалилась к нам, в Караганду? — спросил Евней свою гостью. — Не буду тебя мучить долгими расспросами о том, куда ты пропала в тот год, когда я приехал в Алматы. Не буду также рассказывать тебе, как я горевал, потеряв тебя, и как долго искал. Не буду и все. Это пройдено, прожито и возврата к тому уже нет… И не будем друг друга винить. Договорились?.. Только я поведаю тебе об одном необыкновенном случае, произошедшем со мной, дорогая Карагоз: однажды пожилая цыганка, поймав меня на улице, нагадала мне, что я потерянную свою девушку обязательно встречу через долгие годы, когда у нее и у меня появятся на лице морщины и начнут седеть волосы, и если я не буду мстить ей за доставленное мучение, прощу ее, то буду безмерно вознагражден и получу истинное удовольствие… Вот видишь, мы встретились, я никогда не верил всяким гадалкам и предсказателям судеб. А теперь начинаю верить. Ну, хватит об этом, слушаю тебя, красавица моя!..
— Что рассказывать? Живу в Актюбинске. Работаю старшим преподавателем на кафедре русского языка в пединституте… О твоих успехах наслышана. Ты многого добился, поздравляю от души!.. Кстати, я знала без предсказаний цыганки, что ты станешь известным человеком, у тебя были для этого задатки с молодых лет. О чем теперь жалеть. Не суждено было нам жить под одной крышей, такое уж предначертание Аллаха…
Евней, протестуя, замахал рукой.
— Судьбой своей я довольна. Живу в достатке. Муж три года назад умер… Дети наши выросли, старшие уже живут отдельно, имею внуков.
— Ну что ж, Карагоз, я рад за тебя! Особенно за то, что ты, подобно ветвистому дереву, начинаешь обрастать большой семьей…
— Сегодня прилетела, прямо из аэропорта поехала сюда. В Караганде кроме тебя я никого не знаю, да и дело мое только к тебе, Евней… Секретарь твой оказалась на редкость добродушной девчонкой, спасибо ей, напоила чаем. И вот тебя дождалась, значит, везучая. Я рада, что наконец с тобой встретилась!..
— Значит, тебе надо найти место на ночлег?
— К тебе домой напрашиваться не буду. Устрой меня в гостиницу, если это трудно, найди мне койку на пару дней в общежитии университета…
Евней позвонил брату домой.
— Камзабай, у меня сидит гостья, наша общая знакомая. Та самая красавица-кудаша[54], след которой мы потеряли давным-давно. Теперь вот нашлась… Вспомнил?.. Тогда скажи Бикеше, чтобы ужин готовила. Про нее особо не распространяйся — она может превратно понять… — Он говорил с братом по привычке в приказном тоне. И тот воспринял его деликатное поручение без возражений. — Через четверть часа я ее подвезу к дому, встречай…
Но гостья вдруг сказала с укоризной:
— Я, честно говоря, с братом твоим рада встретиться, но мне трудно предстать перед вашей матерью. Лучше я в гостиницу пойду, как-нибудь устроюсь до утра…
Евней взял ее теплые руки в свои и успокоил:
— Можешь не остерегаться, она давно лежит в сырой земле, рядом с нашим отцом…
— Прими мое соболезнование, пусть земля ей будет пухом…
— Чуть позже покажу тебе и свой очаг, Карагоз. Будешь желанной гостьей. О наших отношениях супруга моя, кажется, информирована через моих ровесников из Баганаты. Но ты особо не стесняйся ее, она женщина добрая и понятливая, не будет ревновать. Ладно, не будем отвлекаться. Расскажи, тебя привела ко мне какая-то нужда?.. Выкладывай, красавица, прямо сейчас.
Гостья, покраснев, опустила глаза.
— Если желаешь спать спокойно, расскажи сейчас. И мне тоже будет легче…
— Как твое здоровье, Евней? По лицу вижу, что тебе уже будто бы за шестьдесят, хотя знаю, что до этих лет тебе еще далеко… — начала гостья издалека. — Болеешь, что ли?..
— Не волнуйся, на красавицу вроде тебя у меня еще сил хватит. Не забывай, что я потомок батыра, — засмеялся Букетов. — Ты, Карагоз, не тяни. Наверное, о своих детях беспокоишься?..
— Ты догадлив, — кивнула женщина. — У меня единственный сын, младшенький, рожденный мною после трех дочерей, можно сказать, выпрошенный молитвами у Всевышнего… Парень он смышленый, не лишен здравого ума. Окончил неплохо среднюю школу, в аттестате у него нет троек… В общем, желая стать химиком, как ты, сын мой два года подряд сдавал документы в КазГУ, на химический факультет, но, увы, постоянно не добирал балла. По-моему, там ему не удастся добиться справедливости… Вот и приехала посоветоваться с тобой. Как мне быть? У него к лету уже будет два года рабочего стажа…
— Ты уже не хочешь отправлять его в КазГУ в третий раз попытать свое счастье? Да и после школы он кое-что подзабыл…
— В Алматы моему сыну отбили охоту поступать. Словом, я довольно долго раздумывала над этим, Евней. Ехать или не ехать, с какими глазами явлюсь к тебе, примешь ли меня?.. На днях решилась все-таки, как-никак мы старые друзья. Как говорится: «У кого большой размах — у того и тень надежнее для укрытия»…
— Это изречение принадлежит нашему мудрецу Абаю, правильно будет так: «У кого большой чин — к тому и за подмогой обратись…»
— Вот и я прошу тебя: будь опорой для моего сына. Я уже наслышана, что ты подбираешь обездоленных, но талантливых молодых… Я также знаю, что к тебе идут со всех концов Казахстана и находят приют под твоей опекой. Сын мой — не слабак, у него в школе был фанатически увлеченный химией учитель, он-то и пристрастил его к этой науке. Возьми его к себе в университет, понаблюдай, на что он способен. Будет толк, оставь его при себе, под своим крылом, и мне будет спокойнее, Евней. Вот единственная просьба моя к тебе!..
Вдруг зазвонил один из телефонных аппаратов, стоявших на журнальном столике. Букетов взял трубку:
— Сейчас, Зуке, минут через десять выхожу.
Потом с усмешкой посмотрел на гостью, ждавшую его ответа, и тихо сказал:
— Звонила жена, беспокоится из-за моей задержки, кажется, догадывается, с кем я сижу в такой поздний час, у вас, женщин, тонкий нюх, никогда не обманешь… Ладно, Карагоз моя, я все сделаю так, как ты хочешь!.. Я благодарен судьбе, которая привела тебя ко мне, считаю это подарком Всевышнего за долгие годы ожидания…
А. И. ПЕРЕВЕРТУН. «Я счастлив, что знал Букетова»:
«Женщины были неравнодушны к Евнею Арстановичу, — свидетельствует ученый, который дружил с ним и тридцать два года своей жизни провел вместе. — Его деликатность, импозантность привлекали женщин. Они не понимали, что он однолюб. Хорошее отношение, легкость общения принимались за флирт, к чему он никогда не стремился. Были и нежные письма, и устные объяснения. Сколько они ему приносили неприятностей!..»
Прощаясь с коллективом ХМИ, Евней Арыстанулы сказал своим коллегам:
— Все свои научные исследования я проводил вместе с вами, друзья. Поэтому я попросил, чтобы меня не разлучали со ставшим мне родным институтом… Словом, постараюсь не отрываться от вас, будем продолжать начатые исследования…
Через некоторое время он получил официальное разрешение, подписанное президентом Академии наук и министром образования Казахской ССР. В связи с этим у него появилась возможность хотя бы один день в неделю работать в своей лаборатории, всецело отдаваться любимой науке. Этим днем была среда, по народному обычаю самый удачный, благоприятный день недели.
Все восемь лет ректорства в КарГУ, как говорят очевидцы, Евней Арыстанулы каждую среду приходил в ХМИ. Устав от нескончаемых университетских дел, особенно от ежедневных утомительных заседаний, многочисленных, часто назойливых посетителей, постоянно просивших то квартиру, то должность, то творческий отпуск, он, дождавшись среды, с раннего утра приходил в лабораторию редких и рассеянных элементов, заново укомплектованную в новом корпусе ХМИ, и сразу же подключался к делу. Его моментально окружали молодые исследователи, у которых накопилось к нему за неделю много вопросов, да и самого руководителя переполняли свежие идеи, которые хотелось проверить на практике.
После обеденного перерыва ученый поднимался на второй этаж, где в просторном холле был установлен бильярд. В отдельном шкафу хранились личные кии Евнея Арыстанулы. Заядлый игрок Полукаров поджидал ученого в вестибюле. Сражение шло с переменным успехом. Оба были равными игроками. Алексей Николаевич к бильярду пристрастился, когда окончательно завязал с «зеленым змием». Проигрывать Алексей Николаевич не любил, но, разгорячившись, часто мазал, иногда посылал шары через борт. Евней Арыстанулы держался хладнокровнее, бил расчетливее, точнее. Притом его выручали большой рост и длинные руки. Пользуясь своим преимуществом, он любой шар метко клал в лузу… Через час-другой ученый, хлопнув в ладоши, громогласно объявлял: «Хватит, пошли работать!»
И работа продолжалась до поздней ночи…
По признанию самого ученого, каждая среда, проведенная в кругу своих сослуживцев в ХМИ, давала такой же заряд энергии, бодрости, как отдых за городом, на природе, на берегу речки или степного озера. Здесь, в лаборатории, он отдыхал душой.
А воскресенье он отдавал домашним: играл с маленькими Букетовыми, вывозил их по-прежнему за город, на озеро, образовавшееся на месте бывшего угольного карьера. Кстати, заполучив этот участок, он организовал там спортивную площадку для студентов и пляж.
Кузнец Баеш, коренной житель большого села Жанакорган, что в Кызылординской области, воспитал семерых детей. Средний сын Абдуали, закончив в 1964 году в городе Кентау среднюю школу с отличием, видимо, под влиянием старших братьев, которые здесь же преподавали химию, поступил в Чимкентский химико-технологический институт. Через пять лет он закончил это учебное заведение с красным дипломом. Интерес Абдуали Баешова к химии, кстати, проявился очень рано, будучи студентом третьего курса, он опубликовал статью в научном журнале, посвященную разгадке одной из проблем электрохимии. Несомненный, самобытный, природный талант студента был замечен его институтскими наставниками-химиками Равилем Вахидовым и Муратом Журиновым. Они намеревались оставить способного молодого человека в аспирантуре. Но ректор Чимкентского ХТИ смотрел на парня из далекого аула, сына рядового кузнеца как на выскочку, которому не место в аспирантуре. Это привилегия белой кости, считал он, и отдал это место отпрыску одного из руководителей области, который учился весьма посредственно. А Абдуали Баешова, пришедшего к нему с обидой, с ходу обругал: «В аспирантуре тебе нечего делать, иди на производство!..» — и выставил из кабинета.
Прошел год.
Попав по направлению на Петропавловский машиностроительный завод, Баешов работал рядовым аналитиком в химлаборатории. Он уже привык к своему положению серого, незаметного, никому не нужного среднего специалиста. Но вдруг получил от своего институтского наставника, заслуженного деятеля науки Башкирской АССР Р. С. Вахидова вот такое, взбудоражившее его письмо: «Дорогой мой Абдуали, оказывается, в этом мире изредка бывает и справедливость, нашелся один человек из твоих казахов, который заинтересовался тобой. Найди время и съезди в Караганду. Там живет крупный ученый Евней Букетов, своим внешним видом он напоминает нашего башкирского легендарного богатыря Урала, и научный размах у него, можно сказать, поистине богатырский. Я недавно ему рассказал о твоих склонностях и способностях, и он сразу проникся к тебе сочувствием, как человек милосердный, да пошлет ему Аллах крепкое здоровье и удачу!.. Он твердо сказал мне: «Я ценю талантливых людей и ищу их повсюду… Отправьте ко мне вашего подающего надежды ученика, посмотрим, на что он годен…» Милый Абдуали, прошу тебя, съезди в Караганду, не сомневаюсь, что ты своих наставников не подведешь…»
Получив письмо, молодой специалист уже не мог, как это было изо дня в день, делать скучные, однообразные анализы. Наскоро собравшись, отправился в путь.
— Пассажирский поезд, в который я сел, прибыл в Караганду поздно вечером, — рассказывал мне Абдуали Баешов. — Знакомых в городе не было. В гостиницах висели характерные для тех лет вывески: «Мест нет». Пришлось переночевать в зале ожидания на вокзале. Как назло следующий день оказался воскресеньем. Что делать, проведя еще сутки на вокзале, утром с горем пополам добрался до приемной директора ХМИ. Все так и получилось, как писал Равиль Самиевич. После непродолжительного разговора Евней Арыстанулы распорядился: «Пиши заявление!» Вначале принял рядовым инженером, а через некоторое время я поступил в аспирантуру при институте…
Абдуали БАЕШОВ. «Наш наставник — лидер электрохимии»:
«Несмотря на свою занятость административными и другими делами, Евней Арстанович всегда находил время для того, чтобы проконсультировать нас, молодых. Мы всегда восхищались тем, что он умел выкроить час-другой для беседы со всеми научными сотрудниками… Если нам не удавалось по какой-нибудь уважительной причине встретиться с ним на работе, мы в любое время дня и ночи, когда он был свободен, могли к нему прийти домой. Дома встречала нас с доброй улыбкой его супруга, уважаемая Зубайра Дуйсеновна, которая хорошо знала не только в лицо, но даже по имени всех учеников Евнея Арстановича.
Наши научные рукописи никогда не залеживались у Евнея Арстановича. Стоило их ему отдать, он удивительно быстро их прочитывал, вносил поправки и делал замечания. Работал он очень много. Для беседы по научной работе он мог вызвать нас и в 7–8 часов утра, и в 10–11 часов вечера, и в субботу, и в воскресенье, когда, казалось бы, он должен был отдыхать. Он искренне радовался каждому авторскому свидетельству, полученному нами, каждой опубликованной статье своего ученика, зная, что это результат и признание большого труда, и каждый раз поощрял нас даже подарками, вдохновляя на новые дела.
…Одной из характерных черт Ебеке была справедливость. Мне запомнился один случай, который произошел в 1972 году. Мы обсуждали с ним результаты моих экспериментов. Как-то незаметно возник научный спор. По своей молодости и неопытности, наверное, я был слишком уверен в своей правоте, словом, я упорно отстаивал свою точку зрения и, конечно, обидел его. Только на следующий день я, поняв свою ошибку, пришел снова к нему, домой, попросил извинения. Выслушав меня, Евней Арстанович сказал: «Ты вообще молодец, что сам разобрался, более того, не побоялся спорить со мной, научным руководителем, отстаивать свою точку зрения. Помни, что в научном споре все равны, только в споре рождается истина, не надо бояться ни титулов, ни регалий». Затем добавил: не ошибается тот, кто не работает и не думает…»
Абдуали Баешов не заставил краснеть за себя своих наставников из Чимкента и Караганды. Более двадцати лет проработав в ХМИ, он заслужил всеобщее признание как ученый-элекгрохимик. Кандидатскую диссертацию защитил в 1977 году, а через четырнадцать лет — докторскую. Много лет заведовал химлабораторией этого НИИ, заодно вел курс общей химии в КарГУ. В своих воспоминаниях о Е. А. Букетове профессор Абдуали Баешулы в знак большого уважения и истинной привязанности к своему покровителю многие свои научные достижения, большие и малые, связывает с именем Евнея Арыстанулы, как бы выполняя свой человеческий долг перед ним. «Только благодаря Е. А. Букетову, его железной воле и необыкновенной пробивной силе, — пишет он, — многие наши идеи были своевременно внедрены в производство». А таких новшеств мы насчитали только за годы руководства А. Б. Баешова химлабораторией ХМИ — 15. Одно из них стало полезным ноу-хау для Жамбулского новофосфорного завода. Кстати, оно зарегистрировано в Госкомитете по новой технике СССР как «Метод Букетова — Баешова по определению фосфора в фосфорном шламе».
Напоследок расскажем еще об одном весьма интересном ноу-хау любимого ученика Евнея Букетова. Известно, что титан — тугоплавкий металл, температура плавления его 1725 градусов, только на 3227 градусе он доходит до точки кипения. Как легкий и очень твердый металл он вводится в специальные сплавы, предназначенные для космических кораблей, они используются также в аппаратах, применяемых в агрессивной среде (например, морской). Короче, иметь дело с титаном весьма хлопотно.
И вот супруги Баешовы — Ажар Коспанкызы и Абдуали Баешулы, оба профессора-химики, после десятилетних изнурительных экспериментов запатентовали свое ноу-хау: тугоплавкий и считавшийся до XXI века нерастворимым в кислотах, даже в так называемой «царской водке»[55], титан растворили в специальном растворе температурой ниже 100 градусов… А это уже вносит принципиальные изменения в технологию его извлечения из руд.
Ажар Коспанкызы была уроженкой аула Баганаты, родины ученого, к тому же из рода одного из многочисленных потомков известного читателю Алыпкаша-батыра. Она окончила Городецкую среднюю школу с золотой медалью, в которой в годы войны работал учителем молодой Евней Букетов. В 1974 году, закончив химический факультет КазГУ с красным дипломом, она была направлена на преподавательскую работу в КарГУ.
Здесь она попала в поле зрения Евнея Арыстанулы. Просмотрев ее аттестат зрелости и приложение к диплому, где стояли одни лишь пятерки, он сказал: «Дорогая Ажарка, тебе надо учиться дальше, подавай заявление в нашу аспирантуру». Ажар прислушалась к совету старшего, она успешно защитила кандидатскую диссертацию, а впоследствии и докторскую. Начиная с 1974 года она опубликовала по проблемам химии 230 научных и учебно-методических трудов (из них 12 с участием своего научного руководителя Е. А. Букетова).
В 2003 году супруги Баешовы за заслуги в науке и образовании были удостоены Государственной премии Республики Казахстан. В разгар реформ и новых веяний в независимом Казахстане они внесли весомую лепту в организацию и становление Казахско-Турецкого университета в г. Туркестане. В настоящее время оба работают в Алматы, в НИИ химии и органического синтеза при АН РК. Между прочим, на научную стезю вступили и их дети… Три года назад республиканские газеты по поводу вручения супругам-химикам престижной Госпремии РК писали: «Баешовы повторили научный подвиг четы Кюри-Склодовской — Пьера и Марии, всемирно известных французских физиков, лауреатов Нобелевской премии, открывших явление радиоактивности, полоний и радий… — Газетчики выражали горячую надежду, что и наши химики-супруги еще порадуют нас новыми открытиями…» Конечно, такие панегирики газет ко многому обязывают. Пусть же им сопутствует удача!..
Развивая университет, академик Букетов ни на минуту не забывал и о своем ХМИ, питомцы которого все увереннее заявляли о себе на производственных объектах Центрального Казахстана. Между тем бюджетных ассигнований в то время на ХМИ отпускалось намного меньше, чем на университет, что ощутимо сказывалось на подготовке квалифицированных специалистов. Университет для ученых был предпочтительнее. Евней Арыстанулы приглашал в университет специалистов с научными степенями из ведущих вузов страны, вне очереди обеспечивал их жильем (надо сказать, острый квартирный вопрос ректор постоянно использовал как главный козырь в таких делах). Конечно, не всегда удавалось пополнить ряды преподавателей такими подготовленными людьми. Тогда ректор изыскивал другие резервы. Одним из них было приглашение своих остепененных, с научными званиями питомцев из ХМИ… Это позволило значительно укрепить преподавательский состав химического факультета университета. Между прочим, именно в университете вновь принятые приступили к первым исследованиям, показав пример своим коллегам. Они там же основали лабораторию «Технологии халькогенов и халькогенидов». Первым ее заведующим был кандидат технических наук Б. К. Жакибаев (кстати, мой однокашник по КазГМИ), способный, перспективный ученик Евнея Арыстанулы. Он быстро наладил тесный контакт с крупными комбинатами, такими как Жезказганский ГОК, Уралэлектромедь, Центрказгеология, Балхашмедь, подключил к выполнению их заказов коллективы НИИ Москвы, Ленинграда, Урала, Сибири и Средней Азии и начал в широком масштабе комплексные исследования по халькогенам.
Балтабай Жакибаев с молодых лет выделялся среди своих сверстников деловитостью, мог, как говорится, в любую щель пролезть, иногда, правда, зарывался, брал на себя лишнее. Но тут, под руководством строгого руководителя, хорошо знавшего его сильные и слабые стороны, он по-настоящему развернул исследовательскую работу в своей лаборатории. В первый же год здесь были разработаны методы более эффективного использования сырья борофосфата на производстве, дополнительного извлечения редких металлов из заводских шламов, переработки некоторых руд с небогатым содержанием металлов. Под руководством заведующего кафедрой органической химии А. В. Казанцева в лаборатории из соединений фосфора и азота были получены активные биологические вещества и на их основе налажен выпуск новых видов лекарств. Кафедра коллоидной химии и экологии под руководством М. И. Жамбекова занялась оздоровлением условий труда и профилактикой производственных заболеваний на Карметкомбинате, в объединении Кара-гандаэнерго, в тресте Экибастузуголь и новом ГОКе в Жайреме.
Творческий союз с производственниками оказался для преподавателей химфака полезным и в научном, и в материальном плане и послужил примером для других факультетов.
Студент химического факультета Сергазы Адекенов стал первым обладателем ленинской стипендии в университете и получал ее три года подряд до окончания. В 1978 году он успешно окончил КарГУ с отличием. Его сверстники, да и он сам ожидали, что отличнику учебы, молодому выпускнику университета, откроется зеленая улица в аспирантуру Москвы или Алматы…
А у Евнея Арыстанулы было правило: обстоятельно беседовать с одаренными юношами наедине, чтобы узнать, чем они живут.
— Сергазы-батыр, вижу, ты спешишь стать аспирантом, — сказал ректор университета. — А не лучше ли тебе сначала потянуть лямку лаборанта в нашем ХМИ. Ведь все теоретические знания, которые ты получил за пять лет учебы, а их у тебя в голове уже предостаточно, надо закрепить на практике. Если ты так поступишь, тебя потом уже на мякине не проведешь, будешь знать все тонкости будущей научной работы. А я или другой преподаватель за тебя думать не будем и выбирать тему для диссертации не станем. Лучше и вернее будет, чтобы ты сам натолкнулся на эту тему. Это во-первых… — выдержав паузу, Евней Арыстанулы продолжил: — Я знаю, что ты старший в многодетной семье, у тебя еще пятеро братьев и сестер. А с отцом твоим, Мынжасаром, я знаком. Работая директором крупного совхоза, он сумел защитить кандидатскую диссертацию. Это редкий случай среди нас, казахов, ведь многие из наших братьев изо всех сил стараются удержаться за свои кресла бастыков, а он потянулся к науке… Так вот к чему я завел этот разговор. Я думаю, твои родители, люди сознательные и образованные, с пониманием отнесутся к твоему выбору. Пойдешь в ХМИ — не пожалеешь, там тебе откроется прямой путь в науку. Используй эту возможность, айналайын[56], даже с женитьбой пока повремени… У семейного человека, Сергазы-батыр, возникает множество житейских проблем — это закон жизни. Так что, дорогой, мой второй совет: сначала найди свое место в науке, я верю: у тебя — большое будущее!..
Сергазы Адекенов в то же лето стал лаборантом в ХМИ. В следующем году уже исполнял обязанности инженера, а потом работал младшим научным сотрудником…
В конце благодатного августа и в первых числах сентября 1980 года, когда все травы в степи высыхают, в окрестностях Каркаралы, Егинды-Булака и на Абралинской стороне широкой долины, на холмистых предгорьях можно было увидеть бродивших молодых людей с мешками за плечами, временами они останавливались и маленькими лопатками выкапывали полынь и другие травы с корнями. Те, кто встречал их за таким занятием, удивленно спрашивали:
— Эй, джигиты, вы что, не могли найти этой дрянной полыни в окрестностях Караганды?
Какой степняк пройдет мимо без расспроса, каждого встречного съедало любопытство: кто они, откуда родом? И когда узнавали, что один из них — синеглазый, миловидный паренек — сын знатного человека этих мест, лет десять тому назад работавшего в двух районах первым секретарем райкома, а в другом — председателем райисполкома Мынжасара Адекенова, его первенец — Сергазы, недоумевали еще больше и настойчиво приглашали их погостить в своем ауле и как следует отдохнуть. Даже, потешаясь, говорили, что этой полыни и других трав, которые они выискивают целыми днями так рьяно в безлюдной степи, во дворах у них навалом. Но, увы, молодые люди отказывались, продолжали свои нехитрые поиски, все дальше и дальше углубляясь в бескрайнюю степь…
Сборы степных трав под предводительством Сергазы Адекенова (он уже стал руководителем научной группы в ХМИ) продолжались в течение семнадцати лет. Старожилы тех мест уже привыкли к непонятным действиям ученых и даже старались им помочь верховыми лошадьми. Некоторые так и не могли угомониться. «Эй, Сергазы, что это за наука дергать траву, чему тебя учили в университете пять лет? — вопрошали они и с досадой добавляли: — Будет ли толк и польза от этого?..»
Между тем охотники за растениями в жару и непогоду упорно продвигались вперед, преодолевая степные овраги и речки, карабкаясь по обрывам и кручам гор. Образцы растений были им нужны для исследования их химических свойств. На основе полыни (жусана — по-казахски) и других трав богатой флоры казахской степи позднее стали создаваться лекарственные препараты. Исследователи также ставили перед собой задачу — определить масштабы вредного воздействия на природу минеральных удобрений и ядохимикатов, применяемых для уничтожения сорняков и насекомых на полях. В результате долгих и изнурительных исследований в лаборатории фитохимии[57] в ХМИ с учетом опыта народных целителей и последних достижений науки были синтезированы лекарства, не имеющие аналогов в мировой медицине, а также ряд препаратов сельскохозяйственного назначения.
Перспективность нового направления в науке к 1990-м годам стала очевидной, и руководство Академии наук Казахской ССР пошло в связи с этим на создание самостоятельного научно-исследовательского института фитохимии. Сергазы Мынжасарулы Адекенов по праву первопроходца этого направления науки в Казахстане стал его директором. Возглавив институт, он сгруппировал вокруг себя настоящих единомышленников, фанатов своего дела, верящих в чудодейственную силу фитохимии, во все возрастающую ее роль в обеспечении здоровья и долголетия народа. Их усилия принесли ощутимые плоды. За годы неустанных поисков коллективом института из 150 видов растений, растущих в степи, получено 205 лекарственных препаратов (из них 42 — новых, до этого не известных врачам), помимо этого в распоряжение казахстанских провизоров поступило 360 соединений, из которых можно было создать новые лекарства.
Лично С. М. Адекенов за эти годы опубликовал более 800 научных трудов, получил 71 патент за свои новшества. Он является автором известного в мире «Арглабина», ставшего одним из эффективных средств при лечении некоторых видов онкозаболеваний (это лекарство сейчас применяется для лечения в таких странах, как США, Великобритания, Япония, Швейцария, Франция, Австрия, Италия, Нидерланды, Швеция, Германия, Пакистан, Китай, Индия, Турция, Россия, Узбекистан и Кыргызстан). Кстати, потребность в «Арглабине» растет из года в год, притом заказы уже измеряются миллионами ампул, десятками миллионов таблеток. В этом же институте созданы также эффективные средства, применяющиеся для быстрого заживления открытых ран, — «Биалм» и «Калиор», оригинальный препарат «Цепсеудин» и другие…
С крушением СССР ушел в небытие прежний приток субсидий науке. В условиях внезапно провозглашенной рыночной экономики все НИИ Республики Казахстан и стран СНГ как бы повисли в воздухе, никому не было до них дела, поэтому многие из них самораспустились, другие остались без средств существования. Перестройка, как говорили тогда острословы, заставила затянуть пояса потуже. И тогда Сергазы Адекенов, обсудив со своими коллегами катастрофическое положение, в которое они попали, в начале 1995 года предложил руководству Национальной академии наук Казахстана перевести институт фитохимии на самофинансирование. Это был довольно смелый, одновременно рискованный шаг. Но весь расчет строился на том, что препараты, созданные в институте, должны окупить расходы на содержание НИИ. Оставалось поставить выпуск лекарств на поток…
Ученые института фитохимии просчитали все варианты, учли все свои возможности и силы, даже то, что основные виды диких растений, как основного сырья для производства, придется выращивать на собственных плантациях. Детально разработанный бизнес-проект был представлен в НАН Республики Казахстан. Инициатива НИИ была поддержана правительством республики: в центре Караганды институту выделили 44 гектара земли, из них 3 гектара — под опытное поле; а в пригороде было организовано подсобное хозяйство на площади 600 гектаров для искусственного выращивания лекарственных растений. На территории института был срочно возведен новый корпус (сейчас, в связи с увеличением заказов на «Арглабин» из России и из других стран, строится более просторный, четырехэтажный производственный комплекс, где будут размещены новые мощности), а в Астане открыли филиал института со своей аптекой, как и в Караганде, где реализуются лекарства с маркой фитоинститута… Кстати, в Караганде уже несколько лет действует Российско-Казахстанский фармацевтический институт, который также работает под эгидой этого НИИ…
Фитоинститут интенсивно набирает обороты. Ценность выпускаемых им лекарств в том, что они состоят из компонентов, созданных самой природой, и не оказывают побочных воздействий. Естественно, тут же возникает вопрос: «А как обстоит дело с научной стороной?» Посудите сами: в 1999–2001 годах институт фитохимии провел две международные конференции, в них приняли участие 185 ученых с шести континентов земли; тем самым было подтверждено лидерство в этой отрасли науки казахстанских фитохимиков… В институте в настоящее время занято около трехсот научных работников, в 16 лабораториях ведут исследования 6 докторов, 33 кандидата наук… Сам С. М. Адекенов в 1992 году стал доктором химических наук, через три года был избран членом-корреспондентом НАН, а в 2003 году — академиком. За выдающиеся успехи Сергазы Мынжасарулы награжден серебряной медалью имени Аль-Фараби Национальной академии наук Казахстана и знаком «За особые заслуги перед наукой РК». Кстати, признание в своем отечестве ученый получил после того, как его по достоинству оценили за рубежом. Оказывается, казахский ученый еще в 1994 году (значит, за девять лет до членства в НАН) был избран членом Нью-Йоркской академии наук, а в 2001 году Кембриджский (Великобритания) Международный научный центр присвоил ему звание «Лучший ученый 2001 года» и наградил «Золотой медалью».
В конце 1970-х годов казахстанские химики в лабораторных условиях выделили редко встречающийся в природе и очень ценный элемент рений. Присутствие рения в медных рудах Жезказгана впервые обнаружили в 1958 году ученые НИИ геологических наук АН Казахской ССР: Т. А. Сатпаева — супруга Каныша Имантай- улы и ее коллеги С. К. Калинин и Э. К. Файн. Извлечен рений из этих руд исследовательской группой ХМИ. А идею заняться им подсказал опять же Евней Арыстанулы. Научное предвидение и чутье его и на этот раз не подвели, его ученики с блеском выполнили поставленную задачу. Это был феноменальный успех для того времени! Между прочим, тогда же впервые в Казахстане и во всем мире стали форсировать производство этого драгоценного и очень дорогого элемента.
Такое бывает в жизни ученых очень редко, можно сказать, карагандинские химики попали в струю. В те годы прошлого столетия началась настоящая рениевая лихорадка: один грамм его стоил десятки тысяч долларов США. Но, как ни странно, история с удачным выделением одного из редких элементов на этом не закончилась. Ниже мы расскажем о счастливом продолжении ее на примере другого, еще более дорогого элемента…
Когда я писал эту книгу, в начале 2004 года почти все казахстанские газеты сообщили сенсационную новость: специалисты Национального центра комплексного использования минерального сырья (этот центр основал Ж. Н. Абишев, кстати, туда же в 90-е годы был передан ХМИ) получили самый чистый в мире 187-й изотоп осмия в промышленных условиях. Все заметки сопровождались интригующей информацией о том, что один грамм его стоит более 27 тысяч долларов США и что первая партия осмия уже продана в Чехию за 40 миллионов долларов США; а также, что предприятие «Жезказганредмет», работающее в составе Национального центра, получило заказы на этот изотоп осмия из пяти государств мира — Англии, США, Китая, Германии и России…
Я навел справки у специалистов и узнал такие подробности: оказывается, этот элемент научились извлекать и в США, но чистота полученного там изотопа значительно ниже — 70 %. У нашего осмия она выражается четырьмя девятками — 99,99 %. Однако казахстанцы, не зная истинной цены этого металла, продали первую его партию почти в три раза дешевле, а чешские провизоры-химики из него изготавливают дефицитные лекарства и продают их втридорога…
Организатор извлечения осмия на предприятии «Жезказганредмет» академик Абдрасул Алдашулы Жарменов, ученик Е. А. Букетова и Ж. Н. Абишева, мне сказал: «В природе еще много тайн, одна из них — наличие рения и осмия в рудах Жезказгана; нигде больше пока таких руд нет, потому мы занялись их переработкой, затратили много времени и не зря».
Таких побед в повседневной жизни ХМИ было много, фактически они начались с 1970-х годов, одерживаются и поныне. Кстати, краеугольный камень в фундамент этих успехов заложил Евней Арыстанулы, открывший наиболее оптимальные и экономически выгодные условия извлечения халькогенов из отходов полиметаллических руд еще в 1960 году, когда он пришел в руководство НИИ. Читатель уже знаком со всеми перипетиями той поры, радостями и огорчениями, взлетами и падениями, успехами и неудачами… В конце концов оба метода выделения редких элементов, предложенные научным руководителем, — пирометаллургический и гидрометаллургический, себя оправдали. Последнее слово — за металлургами, и все теперь зависит от уровня оснащения производств…
Вот как резюмирует это доктор технических наук, профессор В. П. Малышев в своем труде «Поступью командора и пророка»: «Мы делили себя на «мышьячников» и «селенщиков», на «гидриков» и «лириков», на химиков и металлургов, теоретиков и практиков, технологов и аналитиков. Евней Арстанович был един во всех этих лицах. Именно он объединил все эти достаточно самостоятельные направления в одно мощное, дав ему по-менделеевски глубокое имя «Химия и технология халькогенов и халькогенидов».
В 28-м томе БСЭ, увидевшей свет в 1975 году, на 179-й странице дана краткая характеристика халькофильным элементам. Там же приведены данные о содержании всех этих 19 элементов в рудах тяжелых цветных металлов. Сказано даже о том, что их в теоретическом плане можно извлечь в чистом виде… Авторы энциклопедической статьи подробно описывают их химические и физические свойства, но не дают ответа на вопрос: как их извлечь? Ясно, что в то время этого еще не знали…
Теперь обратимся к официальным документам, раскрывающим историю того, как постепенно менялись представления о халькогенах. Начиная с 1980-х годов и до конца XX века элементам халькогенной группы и методам их извлечения были посвящены пять научных конференций ученых-химиков Советского Союза, и все они проходили только в Караганде (самая первая — в 1978-м, вторая — в 1982 году, в обеих конференциях академик Е. А. Букетов был председателем организационного комитета и вел общие заседания). Такой чести, как правило, удостаивался руководитель коллектива, лидирующего в данной области знаний. Значит, ХМИ АН Казахской ССР своей двадцатилетней плодотворной деятельностью доказал, что он впереди всех. В этих достижениях львиная доля принадлежала самому Е. А. Букетову. О его заслугах с трибуны конференций говорили многочисленные ученые-химики, приехавшие из Москвы, Ленинграда, Свердловска, Новосибирска, Киева, Алматы, Чимкента, Усть-Каменогорска. Тон в этом задавали его московские коллеги, маститые ученые, посвятившие всю свою жизнь проблемам создания технологии извлечения редких металлов: Герои Социалистического Труда академик Виктор Иванович Спицын и заведующая кафедрой МГУ, профессор Александра Васильевна Новоселова. Следует подчеркнуть их подлинную человечность, способность понять и оценить труд собрата-ученого и воздать ему должное, что присуще настоящим подвижникам и всегда было в традиции русских корифеев наук. Как ни странно, это не заведено среди наших казахских ученых, наоборот, у нас часто из-за тайной зависти или открытой злобы стараются принизить, не заметить, предать забвению заслуги своих коллег, даже оклеветать их, как это позднее и случилось с академиками Сатпаевым и Букетовым.
Третья конференция прошла в 1986 году, а последняя, пятая — в 1997 году. Таким образом, талантливые последователи Е. А. Букетова держали пальму первенства в этом направлении до конца прошлого века. Научный мир независимого Казахстана может гордиться мировыми достижениями своих химиков!..
Все говорит о том, что родиной новой отрасли «Химия и технология халькогенов и халькогенидов» стал Центральный Казахстан, точнее, ХМИ. С 1972 года по почину Е. А. Букетова новое направление в несколько измененном виде начало обретать последователей и в Карагандинском университете. Здесь в течение тридцати лет не только готовили специалистов по этому профилю, но и занимались комплексными исследованиями, все больше расширяя и приближая их к современному производству. Поскольку и университет, и ХМИ курировал один научный руководитель, содружество коллективов оказалось плодотворным.
Сам Евней Арыстанулы с присущей ему целеустремленностью и неиссякаемой энергией пропагандировал в научных изданиях идею объединения новых методов обработки материалов — металлургического и химического и внедрения комплексной технологии.
Этот период ознаменовался тремя важными ноу-хау:
первое: термомагнитное обогащение пиритосодержащих материалов; при новом методе ненужный в цветной металлургии пирит — соединения железа и серы сразу выводился в начальной стадии обогащения, чем обеспечивалась последующая облегченная переработка громадной массы сырья; после нее малопригодные, бедные полиметаллические концентраты становились богаче по основным металлам, намного уменьшались их потери;
второе: из бедного рудного сырья выводился ненужный кварц путем растворения его в щелочном растворе при повышенных температуре и давлении, для чего применялись автоклавы, чего вообще не было до этого в металлургической практике;
третье: плавка бедных марганцевых руд в смеси с высокозольным коксом; в результате такого совмещения в электропечах получался сплав железа, кремния, алюминия; в шлам же ничто не переходило, все компоненты шли в дело, почти как при предварительном обескремнивании медных концентратов; целесообразность метода была налицо.
Все три новшества Е. А. Букетов свел к общему знаменателю и назвал «Термохимическим обогащением полезных ископаемых». Этому процессу он дал глубокое теоретическое обоснование, тем самым показав, что он не только смелый, пытливый экспериментатор, но и бесспорно превосходный теоретик.
В обогащение руд Е. А. Букетов намечал позднее внести еще одно принципиальное изменение: путем гидротермальной обработки окисленных руд цветных металлов он намеревался сразу получить сульфиды, а дальше бы все пошло по знакомой цепочке. К сожалению, эту задумку довести до конца ему уже не удалось. После кончины ученого его питомцы провели соответствующие опыты, разработали оптимальные условия обогащения. И все получилось так, как он предсказал. Кстати, выгоду первыми от этого извлекли в России. Там, на Дальнем Востоке, благодаря использованию метода Е. А. Букетова было запущено производство на месте давно разведанного, богатейшего Удоканского месторождения окисленных руд цветных металлов…
А теперь, читатель, вернемся к началу 1960 года. Мы тогда вскользь упомянули о задачах, поставленных президентом Академии наук Казахской ССР К. И. Сатпаевым перед молодым ученым, кандидатом технических наук Е. А. Букетовым, согласившимся поехать в Караганду, чтобы там в перспективе организовать новый научно-исследовательский центр. Смысл всего сказанного в тот день главой казахстанской науки сводился к тому, чтобы силами ученых в ХМИ внедрить в производство новейшие научные и технические достижения, позволяющие комплексно использовать природные кладовые Центрального Казахстана. Речь, таким образом, шла об экономически выгодных, по-современному говоря, безотходных технологиях извлечения всех полезных ископаемых без исключения. Задача по тому времени — трудная. И она, несмотря на сложность, была полностью выполнена благодаря уникальным, разносторонним талантам Евнея Букетова. Программа модернизации металлургии, начатая внедряться в производство Евнеем Арыстанулы, успешно реализована его верными учениками, новой технологией сейчас охвачены все металлургические мощности Республики Казахстан…
Нам известно, что на втором этапе своих поисков, условно это можно отнести к 1970–1983 годам, Букетов занялся геохимическим анализом всех имеющихся в составе казахстанских руд цветных, редких, легких и благородных металлов, его новые научные концепции в этом направлении в основном были одобрены ведущими учеными всего Союза, в итоге проблемы геологии и металлургии стали рассматриваться в одном аспекте. Кстати, это дает нам право сказать, что ученый-металлург Е. А. Букетов, развивая металлогеническую теорию своего великого учителя, основоположника этой науки К. И. Сатпаева, создал теоретические и практические предпосылки освоения безотходной технологии при извлечении всех металлов и элементов халькогенной группы. По мнению научных коллег, находившихся всегда рядом все эти годы с Е. А. Букетовым, он, как новатор и первопроходец, воплотил замечательную идею Сатпаева о комплексном использовании полезных ископаемых в жизнь…
«Обобщение геохимической классификации, с включением сюда металлургии, сделанное под руководством Е. А. Букетова и получившее всесоюзное признание, роднит геологию и металлургию, а значит, и К. И. Сатпаева и Е. А. Букетова, — писал мне В. П. Малышев 26 августа 2003 года на мои конкретные вопросы. — Если основная заслуга К. И. Сатпаева состоит в разработке металлогении на основе присутствия всех сопутствующих, так сказать, металлофильных элементов соответствующих месторождений, то заслуга Е. А. Букетова видится в разработке такой химии и технологии металлов, в которой равное внимание уделяется им каждому из металлов и элементов, прямо или косвенно связанных с основным «маркером» месторождений тяжелых цветных металлов — серой. Опять-таки здесь увязываются, обобщаются геологические и металлургические аспекты, идеи К. И. Сатпаева и идеи Е. А. Букетова. Металлогеническая концепция К. И. Сатпаева, конечно, шире чисто халькогенной концепции Е. А. Букетова, так как первая охватывает не только тяжелые цветные металлы.
Но с дополнением по ферросплавам, причем именно комплексным ферросплавам, халькогенная концепция распространяется и на чисто оксидные соединения металлов, будь они в составе как промышленных месторождений, так и забалансовых и даже в виде пустой породы в угольных месторождениях.
Тем самым геологическая металлогения соединяется с технологической металлогенией, как и судьбы двух ученых… Самое главное, у обоих есть талантливые продолжатели. Тому свидетельство: в начале XXI века девять талантливых учеников Е. А. Букетова стали лауреатами Государственной премии Республики Казахстан…»
С великим удовольствием сообщаю, что этот список лауреатов через два года пополнился еще двумя его учениками: Н. С. Бектургановым и автором вышеприведенного письма В. П. Малышевым.
Благодаря Евнею Арыстанулы в ХМИ фактически были созданы все предпосылки для открытия отделения Академии наук в Центральном Казахстане.
Но открытие его откладывалось на неопределенные сроки.
На то были веские причины, не зависящие от директора ХМИ. Главной из них была частая сменяемость руководства самой Академии наук. Президентами избирались вроде бы известные ученые, солидные мужи Ш. Ч. Чокин, Ш. Е. Есенов, каждый из них крепко брал в руки вожжи, старался идти в ногу со временем. Но, увы! Эти ученые пришлись не по нраву высшему начальству республики. Словом, не по своей воле они быстро покидали президентский пост. В 1974 году президентом Академии наук Казахской ССР стал А. М. Кунаев.
Весной 1975 года Евней Арыстанулы был избран действительным членом Академии наук республики. К тому времени он уже три года был ректором КарГУ.
Все больше втягиваясь в жизнь университета, Букетов не часто посещал АН. Но вскоре после вступления в ряды академиков, чем он очень гордился в то время, возможно, в эйфории нахлынувших радостных чувств, он напросился на прием к президенту. Тем более Аскар Минлиахмедулы был его коллегой, он уже несколько лет возглавлял Институт металлургии и обогащения, открытый в 1941 году и издавна считавшийся головным научным учреждением в системе АН.
— Асеке, открытие отделения Академии наук в Караганде было заветной мечтой Каныша Имантаевича Сатпаева, — сказал Букетов. — Ваши предшественники не успели это сделать. Видимо, осуществить это предначертано вам. Вы войдете в историю!.. — Евней Арыстанулы увлек президента захватывающими научными и экономическими перспективами этого нововведения в структуре академии… — Надо, Асеке, поставить этот вопрос перед правительством. А мы, если нужно будет, ваше предложение активно поддержим в Караганде…
Новый президент быстро уловил огромное значение предлагаемого структурного развития Академии наук.
— Ебеке, спасибо вам! Превосходная идея! Безусловно, этот вопрос обязательно прозондируем в верхах. Только вы мне дайте немного времени. Ведь открытие нового отделения — это не моя прерогатива, надо заручиться поддержкой Союзной академии, может быть, и ЦК КПСС… В общем, я займусь. Я уже сделал себе пометку…
Евней Арыстанулы ушел от президента Академии наук окрыленным, довольным тем, что ему удалось давно назревший вопрос сдвинуть с мертвой точки, он внутренне ликовал: теперь-то у них наверняка будет свое отделение академии со всеми научными подразделениями. Но он в то время не очень хорошо знал Аскара Минлиахмедулы и даже не подозревал, что у него семь пятниц на неделе, что он больше горазд на обещания. Все кончилось тем, что из ХМИ забрали несколько лабораторий и на базе их организовали три 416 новых института. Никакой речи об открытии отделения Академии наук даже не шло.
В повседневной жизни Евнея Букетова, разумеется, больше всего беспокоило строительство «Университетского городка». А оно шло ни шатко ни валко. Этому препятствовали разные обстоятельства: средства, которые каждый год выделялись для нового городка, строители осваивали не полностью; для них это было нормой, и областные руководители эту практику не могли изменить, хотя и привыкли ломать строителей через колено. В итоге из-за отсутствия помещений хромал учебный процесс на обе ноги… После бесконечных выяснений отношений, хождений по инстанциям терпение ректора КарГУ лопнуло, и однажды он записался на прием к первому секретарю ЦК Компартии Казахстана…
Во время долгого ожидания приема у высокопоставленного государственного и партийного деятеля близкие друзья наперебой его поучали: «Разговор с секретарем начни с того, что открытие второго университета в республике и назначение тебя туда ректором — личная заслуга Димеке. Благодаря этому мы сегодня имеем в Центральном Казахстане современный университет. Если бы не ты, такого высшего учебного заведения не было бы еще десять лет… Поблагодари секретаря и заверь, что потомки не забудут его деяний. После этого обязательно скажи, что ты думаешь, недалеко то время, когда многомиллионное население Сары-Арки обратится к правительству с просьбой присвоить КарГУ твое имя. И, пожалуйста, нисколько не стесняйся. Ничего в этих словах зазорного нет. Патриархи нашего ленинского Политбюро к таким дифирамбам давно привыкли. Как, например, превозносят дорогого Леонида Ильича руководители республик, какие помпезные приемы ему устраивают, как льстят, лицемерят и прогибаются перед ним. За одну встречу по 40–50 раз называют мудрейшим из мудрейших и даже устраивают между собой соревнование, кто лучше скажет. Не веришь, возьми газету, просмотри отчеты о любом приезде Брежнева в Казахстан. Специально подсчитай, сколько раз сам Димеке его так безудержно восхвалял под долго несмолкающие аплодисменты. Когда «верный ленинец», награжденный 200 орденами, присвоивший себе звание Маршала Советского Союза и даже претендовавший на лавры классика литературы, выступал в Ташкенте, Шараф Рашидов его назвал мудрым 44 раза, а наш Димеке — 54 раза! А ты колеблешься, вроде неудобно. Ерунда!.. Такие соловьиные песни и наш не прочь слушать, он уже привык к ним… Ну, возможно, ради приличия или проверки твоей верности он, нахмурившись, может ласково пожурить: «Да вы что, бросьте!..», а ты не отступай, продолжай в таком же духе… А затем, в конце своей долгой тирады скажи: «Я к вам пришел с большой просьбой, дорогой Димеке, помогите ускорить строительство КарГУ, без вас нам с этим не справиться…»
Слушая своих доброжелателей, ректор КарГУ не на шутку задумался. Совесть не позволяла ему так унижаться, льстить и славословить, в лицо говорить такие несуразные, дешевые глупости. Ведь Д. А. Кунаев разбирается в людях, видит их насквозь и может с первых фраз остановить: «Бросьте приписывать мне лишнее — КарГУ открылся, потому что он был жизненно необходим этому региону…» — что я ему тогда отвечу? Нет, не годится кривить душой…
И вот его пригласили в кабинет первого секретаря. После вежливого приветствия он сел в кресло напротив Динмухамеда Ахметулы и начал не спеша рассказывать о делах КарГУ: об укомплектованности профессорско-преподавательскими кадрами, учебном процессе, заметил, что занятия вынуждены вести в две-три смены, притом в восьми корпусах, расположенных далеко друг от друга, что все это мешает осуществлять учебный процесс, и, наконец, дошел до наболевшей проблемы:
— Димеке, выход из этого тупика только один. Необходимо как можно быстрее закончить строительство городка КарГУ. Средства для этого отпускаются в достатке, но они плохо осваиваются строителями, нужно ужесточить требования к ним со стороны министерства. В прошлом году, например, наши подрядчики освоили отпущенные средства только на сорок процентов… Как выправить положение, я не знаю, у меня нет таких полномочий, чтобы воздействовать на них. Словом, Димеке, вся надежда на вас, если вы не поможете, не знаю, как дальше быть?!..
Динмухамед Ахметулы удивленно поднял голову:
— В республике строится множество объектов, все они важны, притом все должны быть сданы в установленные сроки. Самое странное, я везде должен быть толкачом-прорабом и непременно должен за всех разгильдяев, за вас устранять все перекосы и разгребать завалы. Нет, товарищ Букетов, ради этого могли бы не приходить. Проект «Университетского городка» давно утвержден, нужные средства выделены. Засучив рукава, не отвлекаясь на другие дела, говорят, вы и на это способны, вам надо заняться своими прямыми обязанностями. А если строительные организации подводят, Караганда — большой город, у него мощная база строительной индустрии, почаще бейте тревогу, идите к своим местным руководителям… — и еще добавил несколько неприятных и хлестких слов.
Видимо, это означало окончание аудиенции. Надежда на помощь могущественного Д. А. Кунаева потерпела крах. Евней Арыстанулы только сейчас почувствовал, что хозяин «Большого дома»[58] к нему отнесся недоброжелательно, чем-то был недоволен. Значит, следовало, не раздражая его далее, скорее уйти. А он не мог так просто встать с места и выйти из кабинета. Получив незаслуженную оплеуху, он хотел как-то ответить на удар, оправдаться, ведь кто-то его перед ним очернил…
Но вместо этого он сказал совсем другое:
— В Караганде и вообще в Центральном Казахстане плодотворно трудится около тысячи научных работников. Среди них — десятки докторов, сотни кандидатов наук… Это большая сила, Димеке, и нам нужен объединяющий научный центр. Мне кажется, наступило время для открытия Центрально-Казахстанского отделения под эгидой Академии наук республики… Если эту идею одобрит Центральный комитет, то… — как только Букетов это проговорил, секретарь, круто обернувшись к нему, неожиданно постучал карандашом по столу.
Евней Арыстанулы умолк, не зная, продолжать разговор или остановиться…
— Вообще вы, ученые, народ интересный, но и настырный… Если что-то пришло вам в голову, тут же стараетесь непременно довести до меня… Товарищ Букетов, вы действительный член Академии наук, у вас есть избранный вами президент. То, что вы предлагаете мне, сообщите Аскару Менлиахметовичу. Хотя я его старший брат, не стану присваивать себе его полномочия, как надо поступить в этом случае, ему виднее, так что идите к нему, во-первых… Во-вторых, когда есть республиканская академия, избранный вами президиум для руководства всеми делами, нужно ли в Казахстане открывать вторую академию наук, я не вижу необходимости в этой надуманной надстройке. Может быть, вам нужен самостоятельный научный центр под вашим руководством?.. В таком случае я вынужден вас огорчить, опять же это ни к чему, нечего раздувать штаты академии, они и так раздутые… Что еще у вас?
— Больше мне нечего сказать. Простите, что занял ваше драгоценное время!
Букетов поднялся с места, не дожидаясь разрешения секретаря.
Эти вопросы — о строительстве «Университетского городка» и открытии нового отделения Академии наук в Караганде, которые Е. А. Букетов поднимал в личной беседе с первым секретарем ЦК КП Казахстана, были в то время самыми животрепещущими. Они возникли неслучайно, и Евней Арыстанулы, беспокоясь за их благополучное и своевременное разрешение, вынужден был обратиться к Д. А. Кунаеву с самыми честными намерениями. Ничего предосудительного в этом не было, и если он не смог склонить на свою сторону первое лицо республики — значит, просто не сумел как следует разъяснить важность их. Скорее всего, он попал к нему в неудачный день, не под настроение, наверное, неправильно построив свой разговор, просто рассердил его. «Такое тоже бывает со всеми, ведь Димеке тоже человек, с присущими всем смертным слабостями… — думал Евней Арыстанулы, позднее анализируя ход беседы в «Большом доме». — А теперь совесть моя чиста, я, как коммунист и ученый, открыто высказал ему все, что наболело. Как решать эти проблемы — ему виднее…»
Между тем, приехав в Караганду, о своем визите к первому секретарю он подробно доложил руководителям области. А тех, должно быть, насторожила сердитая реакция Д. А. Кунаева, как бы то ни было, ход строительства «Университетского городка» они взяли под свой контроль, в результате стал заметен кое-какой сдвиг на строительной площадке, во всяком случае перестали срывать строителей оттуда на другие объекты…
А решение второго вопроса затянулось на восемь лет. Только весной 1983 года в Караганде наконец было создано Центрально-Казахстанское отделение АН Казахской ССР. В конце концов все получилось так, как предлагал Е. А. Букетов еще в 1975 году.
Однако тот день оставил в его душе тяжелый осадок, на торжественное открытие нового научного подразделения Академии наук его «забыли» пригласить. Ни в обкоме, ни в оргкомиссии никто не додумался прислать ему пригласительное извещение (о причинах этого досадного случая мы расскажем в следующей главе более подробно). И как потом передали мне очевидцы того торжества, академик Е. А. Букетов, проглотив обиду, сам пришел на торжественное собрание, сидел в зале вместе со всеми, с радостью аплодировал, когда огласили постановление правительства об открытии долгожданного центра науки в родном крае…
Евней Букетов был не последним человеком в республике, крупной личностью, широко известным ученым. С этим должен был посчитаться Динмухамед Кунаев как лидер нации, большой руководитель, целых двадцать пять лет возглавлявший Казахстан… Мог же найти общий язык, с надлежащим уважением отнестись к нему, скажем, сев за стол, серьезно обговорить со всех сторон все, что волновало ученого. К сожалению, этого не произошло. Наверное, виноваты оба. В общем, эти видные представители своего времени не смогли понять друг друга, договориться между собой. Тем более предложение ученого, хотя и поздно, было осуществлено. Значит, он был абсолютно прав. И все-таки почему эти недоразумения имели место в жизни?..
Возможно, это объяснит отрывок из воспоминаний М. И. Есеналиева, человека, как сейчас говорят, «из его команды», проработавшего целых 12 лет заведующим отделом культуры ЦК КП Казахстана, то есть по времени это полностью совпадает с годами секретарства Динмухамеда Ахметовича в республике.
М. И. ЕСЕНАЛИЕВ. «Величие и слабость». «Казах адебиети», 7 января 1997 г.:
«Димаш Ахметович из окружающих, особенно тех, кто поступал самостоятельно, кому было чуждо подхалимство, не очень жаловал, в этих случаях он становился необъективным. Во всяком случае, он выше всего ставил свои личные амбиции и завышение оценивал себя. Если говорить прямо, он, как руководитель, начал пренебрегать жизненной мудростью, означающей: чем выше твое общественное положение, тем надо быть с окружающими тебя людьми доброжелательнее и вежливее… А преграды, возникавшие на его пути, постоянно убирал. После этого невольно задумываешься: где же провозглашенные им демократизм и интеллигентность?
Обидно то, что, уважая как личность покойного Димаша Ахметовича, нельзя умолчать о его любимчиках, 422 доносчиках и «серых кардиналах» внутри дворца, к доносам которых, к сожалению, он часто прислушивался. А они, особенно в решении кадровой политики, не ушли от местническо-трайболистской психологии. В 70-е годы наши некоторые языкастые, но в целом порядочные люди о негативных явлениях, которые проникали в повседневную жизнь, придумали и пустили в оборот такую язвительную поговорку: «Если даже подходит биография, не подходит твоя география для служебного роста». Очень жаль! По этой же негласной установке некоторых быстро продвигали по служебной лестнице вверх, а некоторых годами держали «на привязи», мешали их росту. А иным, зачастую непокорным, по пустякам устраивали разносы, организовывали за их спиной скандалы. Это, конечно, и нашей республике, и Димашу Ахметовичу было не на пользу, наоборот, снижало его рейтинг как руководителя, а в целом это очень вредило национальному единению…
Авторитет Каныша Имантаевича Сатпаева не только в мире науки, но и во всем обществе Казахстана был очень высок. Казалось бы, партийный лидер, государственный деятель, который четверть века был первым лицом в республике, такому славному ученому и общественному деятелю гигантского масштаба должен был воздать должное и вместе со всем народом гордиться им. Но, увы, этого не случилось, даже после кончины К. И. Сатпаева он, Кунаев, если говорить прямо, не проявил никакого стремления увековечить его имя в литературе, кино, изобразительном искусстве. А научные заслуги старался предать забвению. Документальный фильм, созданный на «Казахфилъме», руководство республики после первого же просмотра запретило показывать, не потому, что фильм профессионально поставлен неудачно, а по причине, что в фильме, мол, чрезмерно восхваляется личность К. И. Сатпаева. По этой же причине книгу Медеу Сарсекеева «Сатпаев», выпущенную в серии «ЖЗЛ», в Москве, запретили издавать в Алма-Ате на казахском языке. На второго такого же талантливого ученого, академика, известного в обществе Е. А. Букетова, один из помощников Д. А. Кунаева организовал в печати грубый и грязный пасквиль…»
Вначале приведем небольшой отрывок из записанной на магнитофонную ленту беседы, состоявшейся в Караганде, на квартире Е. А. Букетова.
Букетов: Это было, значит, в июне 1931 года?
Карасартов: Ну да, в июне. (…) Значит, мой отряд, состоявший из 13–15 человек, подъехал к Чингизским горам (он прочесывал местность со стороны Тайланского аулсовета, примерно в 50 километрах севернее. — М. С), я, вооружившись биноклем, стал осматривать окрестность. Обнаружив со стороны Караула (районного центра. — М. С.) едущего к нам навстречу одинокого всадника, я распорядился всем спрятаться за сопкой, а сам, взяв с собой Абдраима Шарабаева, поскакал ему навстречу… Когда мы с Абдраимом приблизились к нему, мой подручный сказал: «Ой, это тот самый Шакарим!..»
Букетов: Вы уже знали его произведения? Слышали, что он поэт?
Карасартов: Имя его мне было давно известно. Некоторые его стихи я еще маленьким знал наизусть, даже иные пел, сопровождая игрой на домбре. Ведь я сам с детства баловался стихами, была такая тяга к творчеству. А его, как поэта, я очень уважал… Потому, услышав, что одинокий всадник именно знаменитый Шакарим, я слез с коня, чтобы почтительно приветствовать его… Он был одет налегке, на голове — борик[59]. Длинную, красивую бороду его я сразу запомнил, рослый конь его был вороной масти. На седле с одной стороны была привязана огромная саба[60], а с другой — бунчук[61]. Я ему сказал, что давно хотел с ним увидеться, навестить его шушалу-домик[62], но не удается, все время в разъездах…
Представим участников беседы: ведущий — Евней Букетов; на его вопросы отвечал — пенсионер Абзал Карасартов, кадровый работник бывшего ОГПУ; предмет разговора — трагическая гибель Шакарима Кудай-бердиева, широко известного в степи ученого-историка, философа, выдающегося поэта, талантливого продолжателя поэтической школы классика казахской поэзии Абая Кунанбаева (к тому же двоюродного его брата).
Беседа была записана 20 апреля 1978 года, то есть по прошествии 47 лет с того рокового для Шакарима дня, когда по приказу того же Абзала Карасартова, «очень уважавшего и высоко ценившего его как поэта», он был безжалостно расстрелян — 2 октября того же 1931 года. Значит, от случайной встречи и знакомства в степи, как свидетельствует сам начальник политического сыска Чингистауского района, до уничтожения 73-летнего патриарха казахской поэзии оставалось всего-навсего три месяца…
Что же произошло за эти девяносто дней? Почему известный всему народу ученый, литератор, живший отшельником в отдаленном и безлюдном месте в горах, всецело отдавшись творчеству, был расстрелян без суда и следствия?
На кассете идет разговор о событиях, происходивших в основном во второй половине 1931 года в Чин-гизских горах. Читатель уже догадался, на какую редкую, драматическую историю напал Евней Арыстанулы: в смертельном поединке как бы вновь столкнулись с одной стороны — опальный поэт, объявленный советской властью «ярым врагом народа», с другой стороны — его хладнокровный убийца, уничтоживший немало классовых врагов; а его собеседник — тактично, не совсем раскрывая истинную цель, ведет свой «допрос», как беспристрастный судья, постепенно выявляя подробности, скрытые детали всего, что так давно произошло, но историей не забыто.
Зубайра Дуйсенкызы приоткрыла завесу этой встречи лишь в 1989 году, когда наступили другие времена (решением бюро ЦК КП Казахстана опальный ученый, поэт Ш. Кудайбердиев весной 1988 года был полностью оправдан). Оказывается, Евней Арыстанулы случайно узнал в гостях, что Абзал Карасартов здравствует и живет в Егиндыбулакском районе Карагандинской области, и добрые знакомые помогли ему встретиться с ним в Караганде. «Однажды он послал за ним свою машину, Карасартова привезли к нам домой, они проговорили наедине целый день. Беседа их продолжалась и на следующий день, уже с записью на магнитофон, — вспоминала она. — Старик был уже немощным, сгорбленным, плохо слышал, рассказывал он медленно, обдумывая подолгу свои ответы на конкретный вопрос, уставал быстро, часто отдыхал, тем не менее Евнею удалось вытащить из него много сведений…»
А встрече ученого с Карасартовым предшествовали и другие обстоятельства: за год до этого, летом 1977 года, Евней Арыстанулы, взяв с собой двух сыновей, школьников, совершил паломничество на родину Абая, находящуюся в шестистах километрах от Караганды на территории Семипалатинской области; там он лицезрел сиротливо выглядевшую могилу все еще опального поэта в ста метрах от величественного памятника, сооруженного над могилой Абая Кунанбаева, в отличие от него на этой могиле была лишь скромная надпись, что здесь покоится прах Шакарима Кудайбердиева. (В 1995 году, в год всенародного празднования 150-летнего юбилея со дня рождения великого поэта, здесь воздвигли величественный мавзолей, разумеется, на этот раз не обделив и Шакарима Кудайбердиева. Таким образом подобающие почести выдающемуся поэту и ученому наконец были возданы.)
Евнею Букетову и раньше были отчасти знакомы замечательные творения Шакарима. Побывав на родине поэта, поклонившись его праху, он стал все больше задумываться о несправедливом отношении к его памяти. А жестокий убийца все еще дышал, ходил по земле, обагренной кровью безвинного поэта…
Короче говоря, Е. А. Букетов, записав свою беседу с Абзалом Карасартовым, положил кассету в ящик стола, и там она пролежала 11 лет, до публикации в трех номерах республиканской литературной газеты «Казах адебиети» за 10, 17 и 24 февраля 1989 года. Кстати, эта запись опубликована в собрании сочинений ученого.
Мы далее не будем пересказывать ее содержание, ставшее поистине изобличающим документом. Однако следует подчеркнуть то, что Евней Арыстанулы, ведя беседу, не задавал собеседнику каверзных вопросов: «Неужели было так?» или вроде: «Вы не лжете?» В тексте нет ни одного слова, где были бы заметны одобрение или протест. Ведущий представляется просто внимательным слушателем, лишь изредка он задает наводящие вопросы, чтобы заговаривающийся от старости собеседник не уходил от основной темы. И такая тактика ведущего, сумевшего расположить к себе, усыпить бдительность бывшего красного палача, оправдала себя полностью. В итоге он выведал всё, что до этого тщательно скрывалось…
Вот еще один весьма характерный отрывок из той беседы:
Букетов: Вы не отзывались когда-нибудь в общественных местах плохо о Шакариме? Скажем, так: «Что и говорить, поэт-то он одаренный, но все же враг?!..»
Карасартов: Нет, такого кощунства в отношении покойного я никогда не допускал. Ну, бывало иногда, когда любопытные спрашивали о нем, я рассказывал им, что он был трудолюбив, всегда собран, опрятно одет, располагал к себе. Был он мастером на все руки: сапожничал, мог сам сложить печь, приготовить себе горячую еду, бывая у него, я своими глазами видел письменный стол, который он сам смастерил из камня, в его доме было тепло и уютно. Словом, только хорошее я мог о нем сказать. Плохого никогда не говорил…
Правда о гордом и несломленном даже после смерти поэте все больше распространялась в народе. В ЦК КП Казахстана поступали сотни заявлений и запросов от трудящихся Семипалатинской области. В Абайском районе в 1963 году было собрано более 300 объяснений трагических событий, написанных земляками Шакарима. Во всех звучало одно требование: реабилитировать опального поэта; справедливое требование народа поддержала комиссия Союза писателей Казахстана во главе со своим председателем, известным поэтом Хамитом Ергалиевым. Еще раньше, в 1959 году, литературная газета «Казах адебиети», после оправдания Верховным судом Казахской ССР Ш. Кудайбердиева, опубликовала на двух страницах целый разворот стихов поэта. Почитатели таланта поэта торжествовали, это был подлинный праздник, после многих лет запретов его стихи звучали повсюду. Не радовался только один человек, все тот же Абзал Карасартов. Он поднял шум и, дойдя до секретаря ЦК КП Казахстана по идеологии Н. Жандильдина, прямо обвинил его: «Вы позволили оправдать ярого врага советской власти, если не дадите отбой, то я поеду в Москву, буду жаловаться самому Н. С. Хрущеву и на всех вас найду управу…» И комиссия ЦК, возглавленная партийным функционером и явным перестраховщиком, остерегавшимся «как бы чего не вышло», решив не рисковать, сразу же протрубила отбой. И о несчастном поэте снова не было произнесено ни слова целых тридцать лет. Разумеется, Е. А. Букетов знал об этом факте, в своем архиве он хранил тот газетный разворот. Потому он с подковыркой задал Карасартову вопрос о его отношении к Шакариму. По ответам его собеседника видно, как он бессовестно выкручивается и лжет.
Наверное, пора перейти к рассказу о том, как совершилось подлое злодеяние, в котором главным действующим лицом был Карасартов.
В сентябре того же года в Чингистауском (ныне Абайский), Абралинском и Чубартауском районах вспыхнуло восстание казахов, издавна населяющих эти места, против советской власти. Поводом послужила всеобщая коллективизация, с насильственным изъятием в колхозы в общее пользование всего наличного скота. Бунт нескольких сотен безоружных людей ни к чему не привел. Например, в Чингистауском районе они не смогли даже взять районный центр — Караул, разбежались после первых выстрелов отряда А. Карасар-това. Однако при этом были зверски убиты супруги-учителя, открывшие начальную школу в колхозе «Байкошкар», и начальник районной рабоче-крестьянской инспекции. На подавление бунта из Семипалатинска прибыл отряд красноармейцев. Под предводительством того же А. Карасартова этот боевой отряд потопил в крови стихийно возникшее волнение, отдельные участники его едва унесли ноги, попрятались по ущельям Чингизских гор. Вылавливание беглецов продолжалось почти месяц. Каратели никого не щадили. Даже не спрашивая, кто этот человек, почему бродит по горам, пешего, верхового ли — всех брали на мушку и расстреливали на месте…
Кстати, в архиве сохранились письменные свидетельства многих очевидцев о том, что предводители восстания, прежде чем выступить, были у Шакарима-каджи и просили его возглавить народное сопротивление, наверное, хотели воспользоваться его высоким авторитетом. Но он сказал им: «Вы напрасно это затеяли. Советскую власть сейчас, на ее 14-м году безраздельного правления, не одолеете. Погубите себя и ваших детей, много крови напрасно прольется. Лучше откажитесь от выступления!..» Увы, никто его не послушался. И случилось то, от чего он предостерегал.
…Злодеяние над поэтом свершилось ранним утром 2 октября 1931 года. День выдался пасмурным, видимость была плохая. И это тоже сыграло определенную роль. Семидесятитрехлетний поэт спустился с небольшой сопки в сопровождении среднего сына по имени Зият и еще одного аулчанина. Сам старик шел пешком, держа в поводу своего коня, а спутники были верхом на лошадях. Карасартов со своими людьми сидел в укрытии, по-видимому, это была своеобразная волчья тактика, так удавалось врасплох настигать беглецов, не подозревавших о засаде. И эти трое также сами шли навстречу ему. Когда они оказались ближе, Карасартов дал команду своему подопечному, начальнику районной милиции Халикову, сразить первым почему-то пешего. Грянул прицельный выстрел. И тот высокий, с тымаком на голове, вскрикнув «Ах!», опустился на колени, бывшие позади быстро развернулись, кони их были резвые, и следующие пули их не достали, да и густой туман помог им скрыться. А раненый человек остался на месте. Стрелявший начальник милиции, Карасартов и неизменный спутник его, рядовой милиционер Шарабаев Абдраим, подошли к нему, все трое сразу узнали Шакарима. Он тоже узнал их и дрожащим голосом закричал: «Не стреляйте, вы же мусульмане! Прошу вас, отвезите меня к представителям власти, за что же мне такое наказание?..» Те двое, услышав его отчаянную мольбу, растерялись, стояли как вкопанные, наверное, еще испугались последствий содеянного. А Карасартов не дрогнул. Должно быть, у него уже созрел коварный план. И он заорал: «Идиоты, чего вы стоите?! Вот он, перед вами — главный бандит, вдохновитель всех этих бунтовщиков. Наконец попался нам. Стреляйте, пора заткнуть ему глотку, стреляйте же!..» Не раздумывая, Халиков выстрелил в него в упор. Старый поэт вскрикнул в последний раз и сразу затих…
Так был убит Шакарим Кудайбердиев. Вдали от людских глаз, двумя выстрелами — сначала в ногу, а затем — и в самое сердце. Тело его было без всяких почестей и прочтения молитвы сброшено в старый колодец. Каратели думали, что тем самым они навсегда сотрут из памяти людей его имя и следы преступления. Но не получилось, нашелся смельчак, который, несмотря на угрозу быть пойманным и также расстрелянным, высмотрел, куда было спрятано тело покойного каджи. И когда через тридцать лет Ахат Шакари-мулы в преклонных годах начал поиск останков своего отца, он-то ему и показал то место…
Как уже догадываетесь, хитрый и коварный начальник политического сыска сделал всё, чтобы замести следы кровавой расправы над известным поэтом, представить убийство в другом свете. Спешно был составлен акт, ложно свидетельствовавший о том, что во время завязавшейся перестрелки с двух сторон был убит главарь антисоветского бунта, он же духовный вдохновитель сопротивления колхозному строю, бывший волостной, известный богослов исламист-каджи Шака-рим Кудайбердиев. И это «клеймо» на светлом облике Шакарима по воле Абзала Карасартова оставалось много лет, вплоть до 1988 года. Кстати, все действия и отчаянные попытки оправдаться, угрозы, высказанные в адрес секретаря ЦК КП Казахстана, — все это говорило о том, что Карасартов не хотел остаться в памяти народа беспощадным, зловещим убийцей выдающегося поэта и ученого…
«20 апреля 1978 года. Запомним эту дату как историческую. Именно в этот весенний день наконец-то состоялся суд совести над убийцей Шакарима Кудайбердиева, второго великого властителя дум после Абая. Хотя этот суд проходил в так называемый «период застоя», тем не менее он состоялся. От имени народа, взяв на себя полномочия судьи, следователя и обвинителя, выступил писатель-академик, доктор технических наук, профессор, лауреат Госпремии СССР Евней Арыстанулы БУКЕТОВ. А преступник, он же исполнитель кары, державший ответ перед историей — бывший сотрудник ОГПУ 30-х годов, 78-летний Абзал КАРАСАРТОВ… — писал в послесловии к первой публикации этой беседы в газете «Казах адебиети» ученый-писатель Бейбут Сапаралы. — Как видим, всякое черное дело ничем не обелить, и за сотворенное когда-то преступление рано или поздно придется отвечать. И случилось то, что должно было случиться…»
Нам остается добавить к сказанному, что эта памятная запись, своего рода гражданский подвиг Е. А. Букетова, совершенный в 1978 году, явился прологом дальнейших событий, произошедших через одиннадцать лет, когда имя и творения Шакарима были возвращены своему народу. И мы с удовлетворением сообщаем читателю, что после 1988 года все сохраненные в архивах, в памяти людей поэтические, прозаические произведения, исторические, философские труды Шакарима Кудайбердиева были неоднократно переизданы, некоторые из них уже переведены на русский язык. В 2008 году будет широко отпразднован 150-летний юбилей со дня его рождения. К этой дате Семипалатинский государственный педагогический институт имени Ш. Кудайбердиева, где создан научный центр по изучению творческого наследия великого поэта, готовит 10-томное собрание сочинений и научных трудов этого замечательного художника слова, поэта и мыслителя.
В последнем томе этого солидного юбилейного издания будет помещена запись беседы академика Е. А. Букетова с А. Карасартовым, озаглавленная «Суд истории».
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги