Федералист

Федералист № 60 [59]

Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 397–403.

Февраля 23, 1788 г.

К народу штата Нью-Йорк

Мы видели, что бесконтрольную власть над выборами федерального правительства нельзя без риска вверить законодательным органам штатов. Теперь взглянем на опасность с другой стороны, т.е. доверяя конечное право регулирования собственных выборов самому Союзу. Это отнюдь не значит, что упомянутое право когда-нибудь используют для лишения любого штата его [c.397] доли в представительстве. Интерес всех в этом отношении по крайней мере обеспечивает безопасность всех. Но утверждают, что это право может быть использовано так, чтобы содействовать избранию людей излюбленного класса и исключить других, ограничив места для голосования определенными районами и тем самым создав неудобства гражданам принимать участие в выборах. Из всех химерических предположений это, безусловно, занимает первое место. С одной стороны, ничто, по теории вероятности, не заставит нас поверить, что настроение, выливающееся в такое буйное и необычайное поведение, способно овладеть национальными представительствами, а с другой – можно с уверенностью утверждать, если этот неуместный дух все же проникнет в них, он проявится в совершенно другой форме и с куда более решительным воздействием.

То, что такая попытка невероятна, можно удовлетворительно объяснить, исходя уже из одного соображения: ее нельзя предпринять, не вызвав немедленно мятежа громадной массы народа, возглавленной и руководимой правительствами штатов. Нетрудно усмотреть, что эту неотъемлемую часть свободы в бурные периоды распрей может нарушить в ущерб конкретному классу граждан победоносное и подавляющее большинство, но чтобы такая фундаментальная привилегия в стране при ее географическом положении и уровне просвещения оказалась под ударом, затронув громадную массу народа умышленной политикой правительства, не вызвав при этом народной революции, – невообразимо и невероятно.

В дополнение к общим соображениям внесем уточнения, которые ликвидируют все опасения на этот счет. Несходство составных частей национального правительства и еще большие различия в их действиях в различных сферах – мощное препятствие на пути возникновения единства взглядов для проведения пристрастных выборов. Существует достаточное разнообразие в размерах собственности, в духе, обычаях и привычках народа в различных частях Союза, и это определяет значительное разнообразие в отношении их представителей к различным социальным слоям и условиям в обществе. И хотя близкое общение при одном правительстве содействует постепенной ассимиляции нравов и [c.398] настроений, тем не менее как физические, так и нравственные причины могут в большей или меньшей степени постоянно питать конкретно различные склонности и желания. Но обстоятельство, которое, наверное, окажет здесь самое сильное влияние, – это различные способы конституирования ряда составных частей правительства. Палата представителей непосредственно избирается народом, сенат – законодательными собраниями штатов, президент – избранными народом для этой цели выборщиками; следовательно, остается очень малая вероятность общего интереса, чтобы цементировать эти различные структуры в пользу пристрастия к данному классу избирателей.

Что касается сената, то невозможно, чтобы любое регулирование “времени и порядка”, а это все, что принадлежит национальному правительству в отношении этого органа, смогло бы оказать воздействие на подход, который определит выбор его членов. На коллективное мнение законодательных собраний штатов никогда не могут оказать воздействие такого рода обстоятельства. Уже это должно убедить нас, что и не будет сделано попыток проводить дискриминацию, которой опасаются. За какое вознаграждение станет сенат раздавать преимущества, которые не будут его касаться? Или чего ради поощрять одну ветвь законодательной власти, игнорируя другую? Одна ветвь в этом случае нейтрализует другую. И мы никогда не дождемся включения сюда назначения в сенат, если одновременно не будем уверены в добровольном сотрудничестве законодательных органов штатов. Если же последнее окажется правильным, тогда не имеет значения, в чьих руках обсуждаемая власть – их или Союза.

Но какова же цель капризной пристрастности в национальных органах? Должна ли она проявиться в дискриминации между разными отраслями промышленности, между различными видами собственности, между разными ее размерами? Держат ли там сторону интересов землевладельцев, или финансистов, или торговцев, иди промышленников? Или, говоря излюбленным языком противников конституции, будет ли она способствовать подъему “богатых и высокорожденных” за счет исключения и унижения всего остального общества? [c.399]

Если пристрастность проявится в пользу связанных с той или иной промышленной деятельностью или собственностью, тогда мне представляется, что за нее вступят в соперничество землевладельцы и торговцы. Излишне утверждать – вероятность бесконечно мала, – что те или другие возвысятся в национальных органах, а не один или другой будет господствовать во всех местных инстанциях. Отсюда вывод: поведения, клонящегося к тому, чтобы предоставить чрезмерные преимущества тем или другим, следует больше опасаться, если их получат землевладельцы, а не торговцы.

Несколько штатов в различной степени привержены сельскому хозяйству и торговле. В их большинстве, если не во всех, преобладает сельское хозяйство. В немногих, однако, на долю торговли приходится почти половина, и она оказывает значительное влияние. Пропорционально полученному преобладанию формируется национальное представительство, и уже по той причине, что оно отражает большее разнообразие интересов, чем в одном штате, в нем куда меньше возможностей определенно пристрастно выражать один из них, чем в представительстве одного штата.

В стране, занятой в основном сельским хозяйством, при равном представительстве интересы землевладельцев должны в целом преобладать в правительстве. Пока их интересы господствуют в законодательных собраниях штатов, соответственное превосходство должно быть и в национальном сенате, который в целом является точной копией большинства в этих собраниях. Интересы землевладельцев никогда не будут принесены в жертву классу торговцев этой ветвью федеральной законодательной власти. Используя общее замечание, подсказанное обстановкой в стране применительно к сенату, я руководствуюсь тем соображением, что легковерные почитатели власти штатов не могут, исходя из собственных принципов, заподозрить, что внешние влияния уведут законодательные собрания штатов от исполнения их долга. Но поскольку в жизни сходные ситуации приводят к сходным результатам, по крайней мере в простом составлении федеральной палаты представителей, ненадлежащей пристрастности к классу торговцев почти нельзя ожидать как с этой, так и с другой стороны. [c.400]

Желая придать прочность возражению, стоит по крайней мере спросить: нет ли опасности противоположных предрассудков в национальном правительстве, которое может попытаться обеспечить монополию в федеральной администрации классу землевладельцев? Поскольку мало вероятно, чтобы предположение о существовании таких предрассудков не напугало тех, кому они наносят непосредственный ущерб, можно обойтись без подробного ответа на этот вопрос. Достаточно отметить, что, во-первых, по причинам, изложенным в другом месте (см. статью 35. – Ред.), менее вероятно, чтобы какая-нибудь ярко выраженная пристрастность возобладала в большей степени в национальных органах, чем штатных. Во-вторых, не будет соблазна нарушать конституцию в пользу класса землевладельцев, ибо по естественному ходу событий этот класс будет обладать таким преимуществом, какое только пожелает. В-третьих, лица, привыкшие расследовать источники общественного процветания, в целом должны быть до конца убеждены в полезности торговли, чтобы нанести ей глубокую рану в случае полного отстранения тех, кто лучше всего понимает торговые интересы, принимая участие в их осуществлении. Важность торговли уже с точки зрения доходов должна эффективно защищать ее от вражды органа, к щедротам которого постоянно предъявляются назойливые требования общественной необходимости. Я, пожалуй, буду краток, рассматривая вероятность предпочтения, основывающегося на дискриминации в отношениях различных отраслей промышленности и собственности, ибо, насколько я понимаю высказывания возражающих, они имеют в виду дискриминацию другого рода. Они, по-видимому, имеют в виду в качестве объектов, получающих предпочтение, чем и пытаются запугать нас, тех, кого именуют “богатыми и высокорожденными”. Эти, как представляется, обречены на превознесемте до высот отталкивающего превосходства над остальными согражданами. То их возвышение – необходимое Следствие малочисленности представительного органа, то оно достигается лишением народа в целом возможности [c.401] осуществления своего права на голосование при выборах этого органа.

Но каким принципом руководствуются при дискриминации в местах проведения выборов, дабы осуществить задуманное преобладание? Что, богатые и высокорожденные, как их называют, находятся в конкретных пунктах в нескольких штатах? Что, они, подчиняясь волшебному инстинкту или предвидению, отвели в каждом из них место совместного проживания? Они попадаются только в городках и городах? Или они, напротив, рассеяны по лицу страны так, как алчность или случай определили судьбу их и их предшественников? Если правильно последнее (что это именно так, знает любой мыслящий человек. Особенно в южных штатах и штате Нью-Йорк. – Публий), разве не очевидно, что размещение мест выборов в определенных районах подорвет их цель, ибо это вызовет возражения по всем другим причинам? Правда состоит в том, что нет иного средства обеспечить богачам вызывающие опасения преимущества, кроме установления имущественного ценза либо для избирателей, либо для избираемых. Но это не предусмотрено для власти, которой наделяют национальное правительство. Его полномочия подчеркнуто ограничены регулированием времени, места и порядка выборов. Требования, предъявляемые к избирателям и избираемым, как указывалось в другом случае (см. статью 59. – Ред.), определены и зафиксированы в конституции и не подлежат изменению законодательной властью.

Давайте допустим ради спора, что предлагаемые меры оказались успешными, и одновременно примем, что все угрызения совести, которые могут вызвать чувство долга или опасения по поводу опасности эксперимента, преодолены в груди руководителей нации; но даже при этом, на мой взгляд, едва ли им удастся выполнить такое предприятие без помощи военной силы, достаточной для подавления громадной массы народа. Почему невероятно существование силы, которой по плечу это дело, уже рассматривалось и демонстрировалось в различных частях этих статей (см. статьи 24–29. – Ред.). Тщетность рассматриваемого возражения предстанет еще яснее, если мы допустим на [c.402] мгновение, что такая сила может существовать и, как предполагается, национальное правительство ею располагает. Каковы выводы? При намерении нарушить коренные права сообщества и располагая средствами для претворения его в жизнь, можно ли предположить, что лица, имеющие их, станут забавляться смехотворным делом фабрикации избирательных законов для обеспечения преимуществ своему возлюбленному классу? Разве не предпочтут они меры, лучше приспособленные . к их немедленному возвышению? Не решатся ли они скорее довольно дерзко увековечить себя у власти одним решительным актом узурпации, чем довериться ненадежным мерам, которые, несмотря на все принятые сопутствующие предосторожности, могут закончиться падением, позором и крахом их авторов? Разве не преисполнятся они страха, что граждане, не менее упорные, чем в осознании своих прав, сойдутся с самых окраин штатов в местах выборов, чтобы свергнуть тиранов и заменить их людьми, способными отомстить за поруганное величие народа?

Публий [c.403]