Феликс убил Лару

11.

Когда с обустройством пасеки было покончено, когда пчелы ассимилировались на новом месте, а первый мед потек в литровые банки, Абаз тотчас потерял интерес к успешному предприятию и ушел на дальний край аула, где внезапно обнаружил юную нежную козочку, которая смотрела ему в глаза, своими глупенькими гляделками и жалобно блеяла. Видимо, рождена совсем недавно. Подойдя к юноше, потыкалась носом ему в ладонь, и Абаз в ту же секунду полюбил ее всей душой. Все свое время он проводил с ней, а когда к ним заходил русский, больше не улыбался, не разговаривал на своем языке, хотя продукты брал и одеяло с подушкой принял. Теперь он улыбался только козочке и называл ее Айпери.

Пока козочка паслась, Абаз играл на комузе и пел свои песни. У него всегда имелись неизменные слушатели – три ангела, сидящих где-нибудь неподалеку. Двое нормальных, а третий с изъяном, болтающимся зачем-то между ног.

Айпери на песни юноши только жалобно мекала в ответ, а под вечер ложилась в ногах у Абаза, как верная собака, и он гладил ее белый шерстяной бок. Шерстка была еще совсем короткая, и сквозь нее просвечивала розовая кожа…

Протасов, человек умный и мыслящий стратегически, понимал, что Умей, не верящий в медовое предприятие, все равно поставит за ним пригляд, а потому, в один из воскресных дней, навещая жену Ольгу, он, связавшись со своими таджиками и с другими товарищами по армейской службе, провел переговоры о создании некоего временного частного военного формирования. Гонорары обещал очень приличные… Еще он приобрел боевого оружия на целый взвод, которое частями переместил в аул, заручившись согласием своих боевых товарищей прибыть по надобности в течение двадцати четырех часов.

Соглядатая Умея он вычислил быстро. Авторитет прислал его через месяц после подписания документов. Лет тридцати, славянской внешности, по выправке военный, он поселился в километрах трех от пасеки. Поставил военную палатку, отдельно устроил нечто вроде кухни, где ел горячее, а в оптический прицел своего оружия наблюдал за происходящим.

Вскоре Протасову пришлось его убить, так как он понимал, что разведчик, увидев первый мед, немедленно доложит о нем Умею, и тот уничтожит Протасова как ненужный актив. Капитан не был жестоким человеком, а потому просто сломал военному шею, отчего парень умер мгновенно, даже не поняв, что произошло. Тело зарыл вместе с палаткой, спутниковый телефон деактивировал, а еще Протасов в тот же день встретил вызванного из США туповатого дядю Абаза Арыка, приехавшего в мертвый аул на огромном американском внедорожнике. Он с презрением протянул Протасову руку и вяло пожал крепкую мозолистую ладонь русского.

– Какой-такой мед! – Арык почти забыл русский язык, а на киргизском говорил с американским акцентом. – Какой мед?..

Протасов показал в сторону пасеки и профессиональное ухо американского пчеловода, услышало симфонию пчелиных голосов, из которых понял, что счастье вновь посетило его уши, что жизнь не кончена, что можно перестать работать в отделе пчеловодства музея естествознания пасечником, делающим вид будто он находится на живой пасеке, окуривает ульи, добывает мед, а льет вместо него в банку канадский кленовый сироп. А пчелы жужжат в формате МР-3… Арыку совсем не нравилось работать экспонатом за стеклом, изо дня в день симулируя для школьников пчеловодческое дело за семь долларов в час. К тому же он не выучил американский язык, а овладел только имитацией акцента. Так он и разговаривал с Протасовым первые минуты, пока его мозг не распознал будущее своей жизни. Молодым сайгаком он понесся к пасеке, прыгал между ульев и улыбался до ушей, показывая пчелам желтые зубы. А когда Арык нашел свой старый начищенный, без единой вмятины дымарь, выглядящий совсем как новый, заплакал дитем и закричал всей душой:

– Ро-ди-на! Ро-ди-на!

– Без тебя нам пасеку не поднять. Ты же спец! – подбрасывал Протасов в костер лести сладкие словечки похвалы-пахлавы. – Ты же прирожденный пчеловод! Будешь работать?

– Уже работать! – кивнул туповатый дядя Арык. – Арык лубить работа!

– Только давай без американского акцента! – попросил Протасов. – Если можно, а то не сдержусь – дам в нос. Кстати, на том конце аула живет твой племянник Абаз. Без него я бы пчел не нашел! А ты бы не кричал «Родина»!

– Абаз? Сын Бекжана и Сауле?

– Так точно.

– Этот идиот жив?!

– Он не идиот! Скажешь так еще раз – все же получишь в нос!

– А кто он? – непонятно на что сердился Арык. – Мой брат принес в этот мир сломанный генетический код! Идиот и есть идиот!

Протасов коротко ударил его по кончику носа, не больно, только чтобы кровь пошла.

– Вот в нем точно такая же кровь, как в тебе! – пояснил капитан. – Ты тоже идиот?

Арык дальше спорить не хотел, подставил ладонь черпачком под капающую кровавую юшку:

– Я не идиот! Ты же меня позвал сюда!

Один раз ему понадобилось съездить в Чолпон-Ата – встретиться с неким влиятельным персонажем, которого ему сосватал Умей. Они быстро решили все дела. Сидя в ресторане, авторитетный познакомил Протасова с несколькими людьми, вершившими в крае все дела.

– Человек под защитой. Если он жив – все живы, если мертв – все к праотцам поплывут на лодке Харона.

Большинство никогда не слышали о Хароне, но посыл, подтекст был предельно ясен, как солнечное утро весеннего дня, в который никак не хочется умирать.

После встречи с авторитетами он заехал на рынок купить в их с Ольгой домик новый казан. Старый прижаривал рис, и плов имел подгоревший вкус.

Он увидел их между торговых рядов. Она примеряла Саше новую белую рубашку, приложив ее плечами к спине мужа.

Протасов вернулся в часть, провел тренировку с таджиками, а потом встретился со старшим лейтенантом Бычковым. Они немного поговорили о пустяках, а потом Саша пригласил Протасова на обед.

Бычков был в новой белой рубашке, а Ольга, еще совсем юная, в белой блузке, рассыпала после пахучего рассольника по чистым тарелкам плов из нового казана. Олег чувствовал что-то мучительно-болезненное, правда не понимал, из какого органа происходит эти мука и боль. Ему казалось вот-вот – и он что-то вспомнит. В висках стучало сердце. Он коротко смотрел в глаза чужой жене и проваливался в их в голубое, без дна, озеро, не понимая, что падение бывает бесконечным или мгновенным…

После обеда они прогулялись, дыша степным воздухом и лениво обсуждая будущие региональные военные учения. Тупые и бессмысленные. Остановились на небольшой возвышенности, в унисон зевнули после сытного обеда – и в следующее мгновение получили по точному выстрелу стальными подшипниковыми шариками в голову. Саша умер на месте, а Протасова выстрел частично скальпировал.

После похорон Саши он стал жить с его женой, ни от кого не скрываясь и ничего не боясь. Даже молвы, которая может волочиться за тобой всю жизнь.

Потом Кабул, одиночество, штабные офицеры, Чечня, госпиталь в Москве, переезд в Киргизстан, жизнь в оседлом ауле, бескровная война Протасова с киргизами. Их отъезд из аула. Грузия. Золото, мед… Хотя, когда это было? Вчера или завтра? И имеет ли это какое-то значение?..

Он прилетал к ней часто, не жалея своего Конька, немного одряхлевшего, со слегка погасшими глазами, прикрытыми рыжими ресницами. Протасов взрослел, а Конек старел, запуская в гриву седой волос, и понимал, что в последние месяцы хозяину стало не до старого друга – тот тратил свое время на нее, на несчитаные поцелуи в шею и плечи своей жены. Он пытался спрятать в своих губах ее морщинки и грел ее своим мощным телом словно раскалённая печка, а она вжималась в него все крепче и крепче, до холодных слез желая сына.

В остальное время хозяин неутомимо занимался золотом и добывал мед.

К этому времени он приобрел современную японскую плавильню и другое оборудование, где сам отделял от шихты все ненужные примеси. Чистое золото он лил в формы, добиваясь весовой точности. Слиток должен весить ровно одиннадцать килограммов, ни граммом меньше, ни граммом больше. Он шлифовал золотую поверхность до идеального состояния, затем помещал золото в бокс, на который автоматически наводил лазерный луч прицела. Протасов надевал специальные перчатки, брал рудаковское клеймо, молоточек, прикладывал инструмент точно к лазерному перекрестью и выверенным ударом ставил на слитке пробу. Три девятки… Безусловно, при тщательной экспертизе, выявится, что золото отливали недавно, совсем не в советские времена – но кого это будет волновать после подтверждения качества металла… Каждый новый слиток он укладывал в ящик от патронов, проклеенный мягким войлоком, и прокладывал ряды слитков поролоном – ведь даже мельчайшая царапина уменьшала стоимость драгоценного металла. Заполненные ящики он отвозил во Фрунзе, в арендованное спецхранилище банка «Эврика», имеющее двенадцать степеней защиты.

Пока Протасов вел хитрые переговоры с владельцем банка об отмывании неких активов, споря, какая доля отойдет банкиру, отставные военные его части вели негласное наблюдение за банком, чтобы его случайно не ограбил залетный криминал.

Задачей банкира Абылгазиева был перевод реального золота на виртуальный металлический счет в Швейцарском банке, который банкир открыл Протасову… Когда они наконец договорились о проценте банкира и подписали бумаги, транзакция прошла, и Протасов мгновенно стал официальным мультимиллионером. Банкир в свою очередь вывозил золото в Китай, получая взамен товары и технологии, которые реализовывал на постсоветском пространстве, благодаря чему сам стал легальным олигархом Киргизстана. Что там Березовские и Абрамовичи, когда у тебя собственная гора, осыпающаяся тоннами золота в быструю реку!

Шло время, а Арык даже не навестил племянника. Ему разрешили взять двоих стариков, чтобы они помогали на пасеке. Дело шло, все ладилось.

Абаз, казалось, ни о чем не беспокоился, жил размеренно, одинаковой жизнью, день за днем. Он кормил козочку свежей травой, которой было не слишком много, так как солнце высушивало ее почти на корню. Иногда он баловал Айпери кусочком лепешки, которые сам пек в старом треснутом тандыре. Но и муки было мало.

Абаз никогда не спал, не дал Господь ему такой привилегии. Он всегда находился на одной линии жизни, словно со стороны видя вариативность бытия, как бы сказали высоколобы

– Ты слишком умный! – говорил ангел с огромным хозяйством.

– Когда-нибудь твой атавизм перевесит, ты рухнешь на землю и разобьешься, – отвечал Абаз, щекоча козочку за ухом.

– Ангелы бессмертны! – лыбился владелец якоря.

– Пусть не умрешь, но будет больно.

Другие, обыкновенные ангелы пытались увещевать третьего, что все должно случаться по-доброму, по согласию и правилам. У них не имелось половых признаков, впрочем как и ума. Они были просто функциями с детскими пухлыми щечками, в коротких туниках, с белыми крылышками в крапинку. Третий вообще не понятно в кого пошел!

– Валите в задницу! – злился ангел с аномалией.

– У нас нет задниц.

Сам аномальный гадил исправно, воруя у Абаза лепешки. Он любил громко пустить газы в тот момент, когда Абаз играл на комузе и пел свои нежные песни. Ангел гадливо улыбался и судорожно чесал бороду, в которой завелись какие-то насекомые, просил у Абаза бритву.

Молодой человек был светел ликом, и борода у него не росла.

– У дядьки твоего есть бритва! – напомнил злой ангел и вновь испустил непристойный звук. – Это песня моя такая.

– Дядька давно в Америке.

– Вернулся две недели назад. Мед делает.

– Дядя Абаз вернулся?!

– Сходи да сам погляди!

– Мне за Айпери приглядывать надо. Она еще совсем маленькая…

– Мы приглядим, приглядим! – пообещал срамной ангел, похожий скорее на нехаляльного ворона из Корана, а не на Божью функцию. – Иди смело! Принеси консервов, бутылку виски и бритву, желательно с автошейфом!

– Дядя Арык не пьет. Он мусульманин.

– Бухает почем зря. Особенно вечером. Когда солнце заходит! Последний раз он молился, когда ты родился: молил Аллаха, чтобы он забрал тебя! «Только идиота в их семье не хватало! – говорил. – И так один безглазый!» А когда твой дядька чуть было не угробил угарным газом всех родичей, а ты своим писклявым голоском всю семью спас, он тебя вообще возненавидел!..

И Абаз пошел поглядеть на дядю, брата своего отца. По пути он подумал о еврее Фельдмане, которому уже пора добраться до Израиля и жениться на девушке Рахили. И вспомнить еще, что у него там запрятано в часах с боем… Он подумал об Эли Вольперте: что человек этот очень старый, и много в нем знаний, могущих принести страдания. А еще молодой человек решил, что Протасов куда-то не туда направляется, что слегка сбился с пути капитан, правая нога всегда делает шаг длиннее, чем левая, потому Абаз больше не собирает с ним мед. Пусть железную дорогу строит… Больше он ни о чем не думал, так как уже дошел до пасеки.

Ему не повезло: Протасов был в отлучке, а дядя Абаз скривился, увидев родное, но порченое семя, и пальцами так сделал, будто голубей разгонял:

– Кыш, кыш! Пшел!..

Абаз что-то в ответ замычал, подвывая, что вывело пасечника из себя. Он в сердцах схватил дымарь, отреставрированный племянником, и кинул в него, попав в голову. Из рассечённой брови молодого человека потекла кровь, но, к счастью, струйки быстро подсохли на лице.

Двоим старикам не понравилось, что Арык так обошелся с бактылуу, блаженным, и они напомнили ему, что он уже не в Америке, что здесь закон старейшин главнее закона страны, и чтобы так уничижать родную плоть, особенно бактылуу, надо самому родиться выродком, а за такой поступок в былые времена его бы выгнали из аула безвозвратно.

– Езжай в свою Америку обратно! Будешь обезьяной работать в зоопарке за бананы! – указали дорогу аксакалы.

Второй просто плюнул Арыку в ноги.

Пасечник побагровел и кинулся было на стариков с кулаками, но тут один из них ловко выхватил из-за широкого пояса пистолет Макарова и выстрелил на испуг в небо… А потом дедушки крепко побили Арыка и, связав ему руки и ноги на пару часов, насыпав в рот песка, чтобы молчал…

– Мы Протасова знаем с времен тех, дальних! Аул его именем назван. Даже на картах местных прописан фамилией его! И пчел он второй раз подарил. Теперь всему миру…

Абаза провели в продовольственную юрту и выдали ему все, на что он указал. Юноша посмотрел на единственную бутылку виски, стоящую на полке, но старики сказали, что это капитанская бутылка, НЗ, неприкосновенная жидкость.

– Ступай, родной, иди отдыхай! – проводили старики Абаза в обратный путь.

Она пошла на встречу с Умеем вместе с мужем.

Умей пытался навести справки о Протасове по всем каналам. Дергал людей в Бишкеке, а также шерстил по России. Узнал только, что русский почти всю жизнь был кадровым офицером и при Союзе служил в Киргизии. И то, что он Герой России, знал… Умею было плевать на офицерские заслуги, он искал следы денежных потоков, пробивал блатных, законников, спортсменов, но всюду было столько проплачено протасовским банкиром, просто архимного, что в итоге Умей имел нулевую информацию.

«И на хера ему этот вокзал? – думал криминальный лидер. Его всегда раздражали непонятки, но одновременно главный авторитет любил немного адреналина в крови. Может, славянин полный идиот?.. Он тут же отсек эту мысль, так как речь шла о конкретной сделке – покупке вокзала Кора-Болта со всеми прилегающими территориями за пятьдесят миллионов долларов. Идиоту трудно было бы сформулировать такое предложение. Особенно с подробным планом местности и БТИ. Умей подумал, что за русским может кто-то стоять, из местных олигархов или русских пацанов. Но и на этот вопрос ответом была полная пустота. – Послать на хер? – размышлял Умей. – А вдруг правда? И он этот местный вокзалишко, куда ни один приличный поезд не ходит, отдаст за полтос лямов?!» Желание впустить в свою кровь адреналин оказалось сильнее возможных рисков, а именно – жесткой провокацией от государства, от доброжелательных сородичей по бандитизму и много кого и чего еще, что невозможно просчитать.

Они встретились в его новеньком клубе «Платина».

Охрана позвонила Умею, и главный доложил, что с русским приехала женщина, которая будет оказывать помощь в переговорах.

– Похер, – согласился Умей.

– У них с собой ящики! Полный грузовик.

– С тротилом? – засмеялся наполовину киргиз, наполовину китаец. – Большие ящики?

– Большие… Только в ящиках золото. Много золота. Очень много золота.

Интрига нарастала, адреналин впрыскивался в кровь, Умей аж выскочил из кресла, сделанного по спецзаказу, точной копии кресла Слая, американской суперзвезды Сталлоне, сыгравшего главного героя в блокбастере «Рембо. Первая кровь». Одно только кресло обошлось бандиту в сто тысяч баксов, а диван рядом… Вот и бандит ощущал сейчас себя в роли Рембо. Но он тут же подумал, что Рембо, как и всякий солдат, будь даже элитный вояка, почти всегда неумный в реальной жизни. Старый Вито Андолини, сидя в своем кресле, подмял под себя всю мафию… Умею пришло в голову, что в переговорах, возможно, не военный будет главным, а женщина, с ним прибывшая. Может, поэтому никаких следов о военном он не сыскал… Ему становилось все любопытней. Если что, то в озере появятся две новые водоросли, а если срастется…

Умей оказался прав. Мозги у него имелись, и пользовался он ими с отличным КПД и оперативностью.

– Запускать? – еще раз спросил начальник охраны.

– Давай.

– Обоих?

– Обоих.

– С ящиком?

Умей сдержался, так как не хотел показаться гостям взвинченным.

– С ящиком, – ласково подтвердил он. – Остальные проверяйте!

А ласковый Умей хуже зверя. Начальник охраны в мгновение взмок и потом сожрал прачку валидола.

Она сразу сказала, что сделка ее. Коротко. Без представлений и улыбок, положенных на переговорах. У нее были бледно-голубые глаза. Она по-восточному опустила их ниже линии горизонта, приоткрыла прекрасной формы губы и больше не проронила ни слова. Муж открыл замки ящика, поднял крышку, стянул поролоновую накладку – и сияние золота затмило льющийся в окно солнечный свет.

Говорил только русский. Он назвал ее Ольгой, сказал, что он ее муж и представитель на сделке.

– Предложение моей жены, – начал Протасов, – таково: мы платим вам пятьдесят миллионов долларов советским золотом три девятки и покупаем вокзал в Кора-Болта… – и замолчал.

– Всё?

– Нужны еще вводные?

– Что будете делать с вокзалом?

– Мы же не спрашиваем, что вы будете делать со зданием, купленным в Бруклине.

– А вы понимаете, кто я?

– Да.

– А кто покупает за пятьдесят то, что стоит пять?

– Мы.

Умей не знал, к чему придраться. Сегодня его мозг хоть и работал на все сто процентов, но… Вероятно, его смущала русская женщина с открытой шеей, на которой висел простенький крестик на нитке. Он глядел на ее полуоткрытый рот и хотел было тотчас отказаться от сделки, чтобы в VIP’е клуба забить ее до смерти своей драгоценной цацкой. Но еще он подумал, что цена этой женщины вдесятеро превышает цену «Ока Азии», а тут еще русский предупредил:

– Там в ящике с золотом одна чушка не золотая, а сделана из тетрила. Неправильные мысли и выводы приведут к тому, что от Кора-Болта ничего не останется. Ни нас с вами, ни жителей – только расплавленное, никому ненужное золото.

– Вы знаете кто мы? – на прощание спросила Ольга.

Умей не знал, но выдавать себя не хотел. Вместо ответа он просто надменно улыбнулся.

– Если в ящике все нормально, то сделка состоялась, – заключил криминальный авторитет. – Документы с юристами пришлют в банк, дело техники… А вы оставшееся золото.

– Нас устраивает, – согласился Протасов.

Она первый раз за переговоры подняла глаза и посмотрела на мужа. И столько в ее взгляде было чувственности, что Умей понял: впервые в жизни он не получит того, чего хочет. А потому на прощание сказал:

– Да, совсем забыл… От всех доходов вокзала, нынешних и будущих, вы платите мне двадцать процентов!

– С нашей собственности? – удивился Протасов.

– Вы же знаете, кто я. Сделка состоялась. Я как бизнесмен ее не нарушу…

– В чем же дело?

– Мне все в этой стране платят. Вы же говорите, что знаете, кто я… Я, если хотите, киргудза, ее глава. Типа, в Японии якудза, а в Киргизии – киргудза. Все платят якудзе, и все платят киргудзе… А самое главное – вас никто не трогает. Ни криминал, ни менты, ни спецы. Никто!.. – Бандит смотрел на Ольгу жадно, как крокодил на антилопу. Сейчас же бы раздел догола и облизал с головы до пят. Он захохотал, стараясь восстановить психологическое преимущество. Но глаза гюрзы даже улыбаться неспособны.

– Согласны, – ответил Протасов.

Они встали и вышли в сопровождении охраны. Сели в «Ладу» девятой модели и выехали с территории клуба. За ними – грузовик с грузчиками…

С бумагами уладили за неделю, сделка вступила в силу, и Протасов уехал в Японию, где в течение месяца разговаривал с представителями якудзы – как в воду Умей глядел, – а значит, государства, о разработке и поставке скоростных поездов в Киргизию.

Этим разрисованным змеями и драконами ребятам он представил финансовые гарантии Швейцарского национального банка на один миллиард долларов, после чего были совершены необходимые ритуалы: поход в местную баню, смакование брюшка тунца, проданного на аукционе за два миллиона долларов баснословно дорогому ресторану, принадлежащего ей же, якудзе, выпивание моря саке, посещение токийского башо, большого турнира по сумо, где ёкодзун заканчивал свою карьеру поединком с одзеки, после чего подарил Протасову пояс великого чемпиона, ручного плетения, весом двадцать килограмм.

А потом Протасову в лимузине сказали, что сделка никак не может совершиться сейчас.

– Как не может?! – опешил Протасов.

– Мы вас не знаем, – переводил переводчик слова старичка в скромном костюмчике, при галстуке, из-под узла которого торчала красно-синяя голова змейки, впрыскивающая яд в кадык. – И Швейцарию мы не очень любим. Вы гайдзины. И потом, у нас еще множество очень богатых столиц мира, где нет наших скоростных поездов… – Лимузин остановился возле отеля, где жил Протасов, водитель в белых перчатках открыл ему дверь. В спину он услышал голос старика: – Через три года позвоните, и мы приедем к вам в Киргизию ответными гостями.

– Аригато…

Каким же знакомым показалось ему лицо старичка…

Умей пытался отыскать их жилище, чтобы контролировать русских. В его мыслях было постепенно добраться до затылка военного, чтобы молотком саморучно вбить в кость, пробиваясь в мозг, десяток крупных гвоздей. Потом, когда русский сдохнет, забрать его жену и жениться на ней. Именно жениться! Взять в жены единственную женщину, которую Умей не хотел убивать. И чем дольше он не мог отыскать своих партнеров, тем больше думал о ней.

Его люди обыскали весь Кыргызстан, нашли маленький домик, пустой и давно заброшенный. Соседи сказали, что не живет здесь никто сейчас, лет пять назад приютилась какая-то пара почти нищих русских. И всего-то богатства у них было – один кривобокий мелкий конь, похожий на мула.

Другой след привел Умея в его родные места, к аулу, в котором он родился. Нашли домик из сырцового кирпича, на территории бывшей советской военной части, который тоже оказался пустым.

– Лет десять никто в нем не живет! И вообще никто, после русских солдат, в этой местности не обитает, – рассказал старожил.

Умей приказал продолжать рыть носом землю, а сам, вымотанный повседневными делами, позабыл о Протасовых, пока не увидел капитана в новеньком привокзальном ресторане.

– Ты построил? – спросил Умей.

– Турки, – ответил Протасов. – Только они умеют строить.

Они посидели за столом, вкусно и разнообразно поели.

– Не «Мишлен», – резюмировал Умей. – А на хера нам «Мишлен», если здесь готовят как моя эне, моя мама готовила?.. Долю не забывай засылать!..

– А как же! – кивнул Протасов, поглаживая вмятину в черепе над самым лбом. – Давно засылаю…

Когда они полгода назад возвращались с переговоров по приобретению вокзала, Ольга вдруг сказала:

– Это он.

– Кто?

– Тот, кто убил моего Сашу. – Он не понимал. – Умей Алымбеков убил моего Сашу и почти убил тебя… Теперь мы у него вокзал купили. Теперь мы его партнеры.

Он долго молчал, а потом ответил:

– Я его убью.

– Не сейчас.

– Когда?

– Я скажу.

Этой ночью они не спали. Первая ночь, в которой между ними отсутствовала страсть. Он сначала испугался. Испуг был таким ужасным, какого он не испытал даже перед смертью, а потом вдруг расслабился, будто уже умер, и сказал ей:

– Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю.

Только сейчас он понял, какое истинное наслаждение сокрыто в этом затасканном слове, не имеющего даже синонима. Прижаться к телу любимой женщины, гладить волосы, вдыхать ее запах, желать умереть с ней в один день – чувство куда сильнее, чем нескончаемая страсть, которую он считал признаком единения душ и тел. Понятие, в которое он верил, которое сам выдумал. Ему было спокойно и мирно, а из ее глаз выкатилось по слезинке – и почти тотчас испарились и, смешавшись с атмосферой, понеслись вместе с ветрами над бескрайними степями, чтобы в конце концов попасть двумя молекулами в нос гадкому ангелу с причиндалами. Он вдохнул их, две высохшие слезинки, причиндалы враз потяжелели – и ангел упал с ветки дерева, разбив о землю физиономию.

– Блядь! – выругался бородатый ангел, и матерное слово, как ни странно, почти сразу прижилось в мире ангелов. В кратчайшее время во всех ипостасях ангелы «блякали», старшие наказывали их ссылкой в атмосферы различных планет, а некоторых, особенно много «блякающих», стерли на веки вечные.