Фронт в тылу вермахта

УХОДИМ В ГОРЫ

Около пяти часов утра нас разбудил шум. Оказалось, что все уходят, а многие давно уже куда-то ушли. Виест и Голиан покинули гостиницу, не предупредив об этом никого из нас. Вокруг царила суматоха.

Около шести часов и мы покинули Доновалы и направились к Прашпвой. Неподалеку от гостиницы догорали два небольших самолета, которые принадлежали командованию армии.

Светало. Моросил по-осеннему холодный дождь. К нам стали присоединяться солдаты повстанческой армии, среди них и бойцы 2-й воздушно-десантной бригады. Колонна все увеличивалась и увеличивалась.

Часам к десяти утра пошел снег вперемешку с дождем. Видимость ухудшилась. Хотя это и мешало ориентировке, но все же в какой-то степени маскировало нас.

При переходе через Козий хребет мы неожиданно заметили группу людей, двигавшихся нам навстречу. Каково же было наше удивление, когда мы увидели переодетых в штатское генералов Виеста и Голиана. Виест опирался на суковатую палку. Я спросил:

— Куда вы направляетесь?

— Неподалеку, — показал рукой Виест на долину, — там у нас подготовлено надежное место в одном селе.

— Пойдемте с нами в горы.

— Тяжко ходить, — ответил Виест, — у меня болят ноги.

В тот момент мы еще не знали о приказе, отданном Виестом своей армии. Не знали и о том, что офицер связи маршала Конева майор И. И. Скрипка, который до этого находился с Виестом и Голианом, несколько часов уговаривал генералов во время привала на Козьем хребте уйти в горы к партизанам и там продолжать борьбу.

— Нет, пан майор, — отвечал Виест, — нам тяжко ходить по горам.

Не откликнулись руководители армии и на наше настойчивое предложение продолжать борьбу вместе. Мы попрощались.

Вскоре фигуры Виеста и Голиана и окружавшая их охрана, состоявшая, как выяснилось, из студентов, растворились в белесой мгле из дождя и снега.

В книге «Продолжайте в горах», которую вскоре после войны выпустил командир 2-й воздушно-десантной бригады полковник В. Пршикрыл, так описан переход на Прашиву: «Дорога через Козий хребет из-за тумана и дождя была непроходимой… Мы теряли людей, лошадей и провиант… Страшное сознание того, что смерть на фронте сменилась этим почти фантастическим театром уничтожения, конец которого не был виден, давило нас в этом утомительном походе… По пути встречали группы, которые шли нам навстречу без оружия: они направлялись в занятые немцами районы, чтобы сделать попытку раствориться среди местного населения. Около дороги валялись винтовки без затворов, а из кустов торчали стволы тяжелых и легких пулеметов… Многие группы потеряли связь с остальными, сбились с пути. Физическая усталость ни с чем не сравнима, а духовная сопротивляемость уменьшена до такой степени, от которой до безнадежности один только шаг».

Полковник Пршикрыл с частью своей бригады пришел на Прашиву на несколько часов раньше нас. Когда мы ввалились в штабную землянку Егорова, все обедали за большим дощатым столом, ели вареное мясо. Нас также усадили за стол. Оказалось, что вместе с Пршикрылом на Прашивой около 500 человек из его бригады. Люди все продолжали подходить. Одиночки, группы, целые подразделения, решившие продолжать борьбу в горах, а также отдельные партизанские отряды. Все это прибывало сюда, всех надо было разместить, накормить, привести в порядок.

Поздно вечером в одной из землянок собрались Карол Шмидке, Ян Шверма, Рудольф Сланский, Марек Чулен, Богумил Лаушман, Карол Бацилек, Иозеф Лиетавец и другие руководители Словацкого восстания — всего около 30 человек. От полковника Пршикрыла стало известно о последнем приказе генерала Виеста.

Это был странный приказ. С одной стороны, Виест вроде бы призывал войска к дальнейшему сопротивлению, а с другой — предлагал делать это «по возможности» и только тем, кто пожелает этого. Такая двойственность породила массу слухов и домыслов, так как во многие части этот приказ не попал да и появился он с большим опозданием. Большинство поняло приказ командующего армией как «разрешение» разойтись по домам. Так он и был воспринят в войсках, которые сразу же прекратили организованное сопротивление и стали действовать, как говорится, всяк на свой лад.

Виест приказ не подписал, а просто направил его в части для исполнения. И тут командующий армией оставлял для себя возможность избежать ответственности за развал армии, равный в той обстановке предательству.

Составляя приказ, Виест и Голиан могли бы посоветоваться с другими руководителями восстания. Ведь, как оказалось, когда мы ужинали в гостинице в Доновалах, приказ уже лежал в кармане мундира Виеста. Знай руководители восстания об этом, они бы непременно вмешались и не допустили передачи в войска преступного по своей сути распоряжения. Но Виест и Голиан не проронили ни слова ни в гостинице «Спорт», ни при встрече с нами на Козьем хребте.

Так и был оценен этот приказ на совещании руководящих деятелей восстания, решивших уйти в горы и разделить судьбу своего народа. Еще раз сошлюсь на свидетельство Г. Гусака в упоминавшейся ранее книге: «Мы все были огорчены этим поступком военного командования, он шел вразрез с нашей договоренностью с Виестом. Даже сам факт, что Виест и Голиан потихоньку исчезли из Доновал вместе с ротой охраны, составленной из студентов, исчезли без единого слова, без договоренности с ведущими политическими деятелями, создавал впечатление, что военные руководители в этой трагической ситуации думали прежде всего о спасении собственной шкуры».

На заседании в землянке на Прашивой выступил Шмидке. Он говорил, что словацкий народ не прекратит борьбу, не сложит оружие. Словаки ненавидят захватчиков и предателей родины, своей борьбой они ускорят приход Красной Армии, которая поможет чехам и словакам обрести национальную независимость. Борьба предстоит суровая, но она закончится неизбежной победой народа.

— Не теряя времени, нужно создавать из разрозненных войск, населения, ушедшего в горы, партизанские отряды, переводя на методы партизанской борьбы все, что можно, — заявил Шмидке.

Он предложил назвать старые и вновь созданные партизанские силы Народно-освободительной армией и переименовать Главный штаб партизанского движения Словакии в Главный штаб партизанского движения Чехословакии. Шмидке предложил также назначить меня командующим партизанскими силами в Чехословакии. В соответствии с правом, предоставленным Словацким национальным советом его президиуму, а в чрезвычайных обстоятельствах отдельным его членам — а именно такие обстоятельства сложились в конце октября в восставшей Словакии, — я с согласия и одобрения также руководителей Компартии Чехословакии и Словакии, оказавшихся на Прашивой, был назначен на этот пост. Думаю, что такое назначение было выражением исключительного доверия словацких товарищей, коммунистов к Советскому Союзу, советским коммунистам, тем советским людям, что оказались в Чехословакии в трудный для страны час и разделили вместе с чехословацким народом его судьбу.

На совещании было решено превратить 2-ю воздушно-десантную бригаду в партизанскую часть. Поступило предложение назначить комиссаром к полковнику В. Пршикрылу советского капитана М. Глидера, который пришел на Прашиву с бригадой, имел опыт партизанской борьбы на территории СССР.

На этом совещание закончилось.

Был поздний час. Все стали располагаться на отдых, когда в землянке появился полковник Пршикрыл и доложил, что с новым командующим хочет встретиться представитель англо-американской миссии, оказавшейся в горах вместе с остатками бригады.

Это был майор американской армии Стукер, представившийся как глава англо-американской миссии, состоявшей из 36 офицеров американской и английской армий. Как я узнал позже, Стукер был летчиком, сбитым над Чехословакией и волею судеб оказавшийся вместе со своими согражданами на Прашивой. На самом деле не было единой миссии, а были отдельно американская и английская военные миссии, которые возглавляли соответственно капитан армии США Грин и майор армии Великобритании Сегмер. Однако по каким-то причинам Грин и Сегмер пожелали остаться в тени.

Стукер был в кожаном пальто, на голове его крепко сидела форменная фуражка с высокой тульей. Ботинки на толстой подошве, зашнурованные по щиколотку, безошибочно свидетельствовали о принадлежности Стукера к одной из наших западных союзных армий. Американскому майору было не более сорока, возможно, мы были с ним одногодки. Однако не в пример мне он отличался высоким ростом. Я предложил гостю сесть.

Шверма, знавший английский, перевел:

— Американец спрашивает, можете ли вы говорить по-английски?

— Скажите, что я могу говорить по-турецки.

Майор недоверчиво посмотрел на меня:

— Русский полковник шутит…

— Разве сейчас время шутить? Я действительно изучал в военной академии турецкий язык и мог бы на нем объясниться.

Но американец не знал турецкого. Тогда мы стали говорить через переводчика, которым выступал в основном Шверма.

В землянке топилось несколько печек. На столе стоял фонарь «летучая мышь» и свечи. Было тепло. Стукер расстегнул пальто.

— Так какие будут вопросы? — обратился я к нему.

Стукер пояснил, что на Прашиву пришла вся англо-американская военная миссия, направленная в Словакию после начала восстания правительствами своих стран и находившаяся все это время при штабе повстанческой армии. Цель миссии — поддерживать связь с союзным СССР военным командованием США и Великобритании. До ухода в горы все было в порядке. А теперь в силу сложившихся обстоятельств миссия не имеет радиостанции. Поэтому он просит выделить радиостанцию, шифр у них сохранился.

— Такой возможности не имеем, — ответил я, — если — есть необходимость, мы сообщим о вас в Москву, о всех ваших просьбах, как только развернем свою рацию.

— Нет, — американец покачал головой, — сообщать пока ничего не надо. Мы бы предпочли работать на рации сами.

Пришлось повторить, что такой возможности у нас действительно нет. Каждая рация на счету. Если в будущем они появятся, поможем.

Майор кивнул головой.

— А где ваш автомат? — спросил я.

— Автоматов у нас нет, — отозвался Стукер, — наша миссия не предназначена для открытого боя. У нас совсем другая задача. Мы имеем только пистолеты.

— А если понадобится применить оружие, как вы будете воевать без автоматов?

— Я имею указание от наших правительств не ввязываться в войну, а сделать все возможное, чтобы сохранить жизнь членам военной миссии. Мы прибыли сюда не воевать, а советовать, консультировать.

— Самое лучшее, что сейчас можно сделать для сохранения вашей миссии, это воевать вместе с нами, — заметил я.

Но американец покачал головой:

— Мы не имеем на это указаний.

— Ну и что вы намерены делать дальше?

— Мы хотим быть при партизанах, если вы позволите. Мне нужно сохранить жизнь моих коллег.

Я повернулся к Пршикрылу.

— Миссия находится при вас. Пусть она при вас и останется. Американский майор ушел.

Весь день 29 и 30 октября мы приводили в порядок 2-ю воздушно-десантную бригаду.

Перед десантниками выступил комиссар бригады капитан Михаил Глидер. Его речь была короткой.

— Кто не хочет воевать, — сказал он, — пусть уходит. Борьба будет трудной, без жертв не обойтись. Но мы победим. Победим потому, что с нами весь народ, потому что к нам идет Красная Армия.

560 солдат, 6 ротмистров и 32 офицера из 2-й воздушно-десантной бригады, то есть все, кто оказался тогда на Прашивой, остались с партизанами.

Все это время внизу, в долине, слышались автоматные и пулеметные очереди, отдельные выстрелы, взрывы гранат. Разведчики доносили, что вокруг Прашивой рыскают гитлеровские солдаты. Нередко партизанские засады вступали в бой с противником. Видимо; враг нащупал нашу базу, но пока не имел сил, чтобы атаковать ее.

Ночь с 30 на 31 октября оказалась особенно неспокойной. На одну из наших застав в темноте наткнулись каратели, подошедшие почти вплотную к высоте 1648. Огнем партизан они были отогнаны. Был взят в плен немецкий обер-ефрейтор. От него стало известно, что вокруг Прашивой действует множество отрядов противника. Руководство восстанием решило с рассветом покинуть Прашиву и уйти на восток, в район горы Дюмбер.

Рано утром все, кто находился на Прашивой, кроме партизан о; ряда Н. Каличенко из бригады А. С. Егорова, оставшихся для прикрытия нашего отхода и временной охраны базы, тронулись к Дюмберу.

Моросил дождь. Плотный туман окутывал все вокруг. Под его прикрытием мы все дальше и дальше удалялись от высоты 1648. Однако туман не позволял как следует ориентироваться на незнакомой местности. Не помогала и карта, которая была у меня с собой, и проводники, бывавшие в этих местах, но теперь из-за тумана тоже оказавшиеся в трудном положении. Мы шли медленно и, сделав лишнюю петлю, оказались на каком-то гребне. Здесь туман стал еще гуще, к тому же стемнело. Пришлось спускаться в долину.

Утром выяснилось, что мы находимся в верховьях так называемой Клачанской долины близ горы Солиско. Связисты принялись за дело, и спустя немного времени Главный штаб партизанского движения Чехословакии уже имел радиосвязь со штабом 1-го Украинского фронта, Украинским штабом партизанского движения, а также с некоторыми партизанскими бригадами. В Клачанской долине к нам присоединилась группа связи майора И. И. Скрипки-Студенского, состоявшая вместе с ним из семи человек и имевшая несколько радиостанций. Маршалу Коневу была направлена радиограмма, в которой мы попросили оставить «миссию» Скрипки при ГШПД. Разрешение было получено, и на одном из совещаний майор Иван Иванович Скрипка был назначен начальником Главного штаба партизанского движения Чехословакии.

День и ночь на нашей стоянке в Клачанской долине горели костры. Люди отогревались за прошлое, а возможно, и на будущее. Лучше всех чувствовали себя американцы и англичане. В добротной обуви, в добротных палатках, со спиртовками вместо костров они оказались лучше всех приспособлены к походной жизни. Палатки миссий стояли неподалеку от бараков, где располагался ГШПД, и в окружении шалашей словацких десантников походили на дачный поселок, воздвигнутый посреди времянок. Однажды пришел «старший» англо-американской миссии, с которым мы встречались на Прашивой, и предложил сфотографироваться на память о совместном пребывании в этих местах.

— Это будет самый экзотический снимок боевого содружества Объединенных Наций, — перевел Шверма слова американского майора. — И если эта фотография попадет к Гитлеру, то ему придется убедиться, что ближе всего к Берлину союзные армии подошли со стороны Словакии.

Выйдя из барака, мы сели полукольцом у разведенного костра и сфотографировались. Американский майор пробыл с нами около часа. Уходя, поинтересовался нашими дальнейшими планами.

— Все зависит от обстановки, — ответили мы ему. — Будьте в бригаде Пршикрыла, он вас обо всем предупредит.

Утром 2 ноября Шмидке сообщил, что он и Бацилек уходят из Клачанской долины в подполье. Несколько дней тому назад на пути к Прашивой ушел в подполье Густав Гусак. «Согласно решению в Доновалах, — вспоминает он в книге «Свидетельство о Словацком национальном восстании», — мы со Шмидке должны были перейти на нелегальное положение и нести ответственность за руководство партией».

С нами оставался Ян Шверма, который, несмотря на все ухудшавшееся состояние здоровья, продолжал вселять бодрость в повстанческих солдат и офицеров, в тех, кто проявлял колебания, у кого в этой обстановке появлялись нотки уныния, желание отойти от активных действий.

— Мы ушли в горы не для того, чтобы скрываться, — говорил Шверма. — Мы должны воевать. И мы не одни. С нами Красная Армия, с нами словацкий народ. Мы должны бить врага по примеру советских друзей. Бить, пока не победим.

Ян Шверма никому не сулил золотые горы. Напротив, он говорил, что жизнь в горах будет нелегкой, а борьба — жестокой. Но только в таком случае жизнь приобретет глубокий смысл.

Хотя состояние Швермы оставляло желать лучшего, он стойко переносил тяготы и лишения горной жизни.

После войны Людвик Свобода так написал о нем: «Таким был Ян Шверма и в Мадриде, на Арагонском фронте, на Каталонском побережье, в окопах под Бельхитом и в Эскуриале. Товарищ Ян Шверма не пропускал ни одного случая, чтобы поддержать моральный дух партизан. Он был душой большой партизанской семьи».

Могу засвидетельствовать справедливость этих слов.

4 ноября мы перешли в Солисскую долину. 7 ноября в этой долине, несмотря на близость врага, состоялся митинг, посвященный 27-й годовщине Октября. Были торжественно построены 2-я воздушно-десантная бригада и партизанские отряды, пришедшие сюда. Прозвучала клятва продолжать борьбу с гитлеровцами до победы.

Между тем стали поступать сведения, что гитлеровцы блокируют все выходы с гор. Вечером 8 ноября наши радисты приняли передачу из Братиславы о том, что генералы Виест и Голиан пленены. Разведка донесла, что противник готовит нападение и на наш лагерь. Это известие ускорило наш выход из Солисской долины. Приняли решение выступать наутро.

Ни за кого я так не беспокоился, как за Шверму. Он и так чувствовал себя неважно, а вдобавок еще простудился и уже несколько дней недомогал. Однако, стесняясь доставить нам лишние хлопоты, он молчал об этом. И вот надо уходить. Сланский отдал Шверме теплый кожух, а сам надел его пальто. Это было сделано буквально в последнюю минуту. И никто из нас не успел вмешаться. А сам Шверма не подумал, что на ходу шуба будет слишком тяжела ему, отнимет силы. Случилось и другое: кто-то по ошибке надел сапоги Яна, оставив ему сапоги меньшего размера. Запасной обуви в ту минуту у нас не оказалось. Шверма вынужден был выступить в поход в тесных сапогах, без портянок. Все эти мелочи, которые в других условиях, возможно, не имели бы сколько-нибудь большого значения, в той обстановке усугубили положение, иначе я не стал бы о них говорить.

Однако Шверма не унывал. Когда за несколько минут до нашего выступления из лагеря я обратил внимание на его болезненный вид, он шутливо ответил:

— Все хорошо, Алексей Никитович, все хорошо.

Рано утром 9 ноября 1944 года была выслана вперед разведывательная группа во главе с майором Скрипкой. В 8 часов утра колонна, в которой насчитывалось свыше 700 человек, тронулась в путь. Я стал во главе колонны.

Дул пронизывающий до костей ветер. Сильно морозило. Метель слепила глаза. Ничего не было видно в десяти шагах. Предстояло подняться в горы на два километра. Мы карабкались по скалистым, заснеженным кручам к вершине хребта Хабенец. Колонна вытянулась. Каждый стремился ступать в след идущего впереди. Вместе с другими членами ЦК Компартии Чехословакии Ян Шверма шел где-то в середине колонны.

Перед выступлением из Солисской долины было объявлено, что с выходом на вершину Хабенецкого хребта мы повернем на восток. Когда мы наконец вышли на Хабенец, снегопад усилился и подул такой свирепый ветер, что временами не видно было ни зги. Карта показывала, что на запад двигаться легче — там хребет был более плоский и ровный. Мы решили повернуть в этом направлении.

Переход казался бесконечным. Через 15 часов непрерывного движения стали отставать даже самые выносливые. Ледяной ветер обжигал. Появились обмороженные. Продвижение дальше по хребту грозило всем нам гибелью. Был отдан приказ спускаться по склонам.

Так мы попали в Ломнистую долину, что начиналась у южных склонов хребта Хабенец, на опушку леса, близ высоты с отметкой 1105 метров над уровнем моря. Идти дальше не было сил да, видимо, и смысла. Мы достаточно оторвались от противника.

Разожгли костер. Колонна, вытягиваясь, оседала вдоль незамерзшего ручья, протекавшего здесь.

К костру подошли Сланский, Лаушман, Лиетавец и другие. Не было Швермы.

Несмотря на то что люди смертельно устали, я направил группу на розыск Швермы. Спустя некоторое время они принесли его на себе. Ян был мертв. Шверма не дошел до места нашей остановки в Ломнистой долине всего несколько сот метров. Рассказывали, что в пути, утоляя жажду, Шверма ел очень много снега, сильно потел, а отдыхая, замерзал.

После войны ходило немало различных слухов о смерти Яна Швермы. Говорили даже, что кто-то выстрелил ему в спину. Это домысел. Ян Шверма погиб как герой, оставшись в Словакии в трудный для ее народа час, разделив участь тех, кто решил продолжать борьбу в горах.

Вот что вспоминает М. Глидер, видевший Яна Шверму на переходе:

«На тропе стоял человек, узнать которого было невозможно. Его поддерживал офицер, но видно было, что поддерживать надо было и самого офицера…

Я остановился рядом со Швермой. Он ни на что не реагировал и не отвечал на вопросы. Казалось, он стоит без сознания. Подошел Пршикрыл и спросил его:

— Пан Шверма, что с вами? Пан Шверма, одно усилие, пойдемте!

Но Шверма только качал головой. Лицо его, покрытое коркой льда, стало узким и длинным; глаза, казалось, вот-вот потухнут…»

Как вспоминает Глидер, когда все стали спускаться в долину, Шверма был рядом с ними. Однако во время спуска Глидер потерял Шверму из виду. Снова увидел его на краю горного потока. Ян лежал прямо на снегу без сознания. Глидер стал просить, чтобы проходившие подняли Шверму… Небольшая группа солдат подняла его и, спотыкаясь, падая, скользя, повела дальше. Он буквально повисал на руках солдат.

«Мне казалось, что Шверма так и не пришел в сознание и двигался машинально, — заканчивает Глидер. — Впрочем, он не двигался, его двигали. Именно — двигали: ноги его заплетались, он обвисал на руках солдат, а они не в состоянии были приподнять его. Так они скрылись из моих глаз».

Подошел врач. Он осмотрел Шверму.

Был составлен акт о его болезни и смерти, в котором зафиксировано, что Шверма скончался от скоротечного крупозного воспаления легких.

Так 10 ноября 1944 года, на рассвете, не стало славного сына чехословацкого народа, его национального героя Яна Швермы.

Мы вырыли неглубокую могилу и похоронили Шверму около большой сосны, на которой сделали засечку топором, чтобы потом можно было найти это место. Теперь там установлен памятник Шверме.

Газета «Руде право» писала к 60-летию Яна Швермы: «Ему не суждено было дождаться осуществления того, за что он боролся, за что вместе с 25 тысячами лучших сынов и дочерей нашей партии отдал национально-освободительной борьбе свою жизнь. Партия потеряла в лице Яна Швермы своего выдающегося работника и виднейшего представителя, который видел ясную перспективу социалистического завтра наших народов. Но из этих жертв родился наш новый мир, наша новая подлинная свобода. Поэтому имя национального героя Яна Швермы навсегда будет запечатлено в нашей памяти, в сердцах трудового народа Чехословацкой Социалистической Республики, основы которой он помогал строить всю свою жизнь».

Посмертно Яну Шверме было присвоено звание Героя Чехословацкой Социалистической Республики. Советское правительство наградило его орденом Ленина. Именем Яна Швермы названы заводы, школы, населенные пункты Чехословакии, в том числе и ближайший от места его гибели город Телгарт, который теперь называется Швермово.

Хотелось бы закончить эту главу выдержкой из книги Л. Свободы «От Бузулука до Праги», в которой он так написал о переходе через Хабенец: «Тяжелым был этот переход. Сильный мороз, вьюга, глубокий снег. Десятки бойцов погибли тогда. Одни замерзли в пути, другие, поскользнувшись на горных тропинках, упали в пропасть. Но патриоты шли вперед, поддерживая и подбадривая друг друга. Какая сила вела их вперед? Вера в победу над заклятыми врагами. Они шли, чтобы ночью и днем спускаться с гор и беспощадно уничтожать врага, чтобы помочь народу избавиться от страданий, чтобы на всех словацких и чешских землях реяли знамена свободной Чехословацкой Республики».