Гардемарин Ее Величества. Инкарнация

Глава 7

Я шагнул с крыльца внутрь, переступил порог, и не торопясь двинулся вперед. Только не к крючку и не в сторону уборной, а туда, где на стене висела фотография. Старая, еще черно-белая, и к тому же выцветшая чуть ли не до сепии, хоть чьи-то руки и заботливо поместили ее за стекло и в рамку.

Оттуда на меня смотрели двое пареньков. Один — рослый и крепкий, уже почти юноша, облаченный в форму Тифлисского кадетского корпуса. Второй — совсем мальчишка лет восьми-десяти, уменьшенная копия меня-нынешнего. Одетый в короткие брючки и простенькую рубаху — видимо, забыл подготовиться к фото заранее. Казалось, из-за этого старшему будто бы даже чуть неловко стоять рядом с младшим братом.

Или дело было в возрасте. Разница в семь лет: почти незаметная в зрелости, но огромная пропасть, когда один еще не вырос из детских штанишек, а второй уже примерил первые в жизни солдатские погоны.

Дядя Костя. И мой отец.

Я вдруг заметил, что даже про себя почему-то называю их именно так, а не братьями Острогорскими. Мальчишки на старом фото были мне абсолютно чужими, однако и они, и старая усадьба, и сам дядя…

— Папка твой, — тихо проговорил он. — Помнишь?

Нет. Невозможно.

Если в безупречные протоколы проекта каким-то образом не закралась ошибка, тогда, в две тысячи четвертом, сердце в этой груди не билось восемь с половиной минут. Мозг умер, и серое вещество в голове годилось исключительно в качестве сырья для работы хитроумных Конфигураторов, которые в конечном итоге вылепили из него почти совершенную аналитическую машину. Мощную, производительную, лишенную большей части человеческих слабостей… и пустую. Личность Володи Острогорского исчезла. Окончательно и бесповоротно.

Должна была исчезнуть.

— Помню, — буркнул я.

Наверняка со стороны это выглядело ничуть не сентиментально, а то и вовсе невежливо, но дядя в очередной раз истолковал все по-своему. И снова то ли засмущался, то ли вдруг почувствовал себя виноватым — и поспешил сменить тему.

— Так. Давай бегом руки мыть — и на веранду, — проговорил он. И, набрав воздуха, во всю мощь майорских легких гаркнул: — Марья Васильевна! Чаю!

С прислугой в усадьбе было так себе: стол накрывала не соблазнительная юная горничная, а весьма взрослая дама. Она же, судя по всему, экономка, завхоз, повариха, уборщица, а по совместительству и нянька для восьмилетней Настасьи. Вряд ли дядя совсем уж бедствовал, обладая родовым достоянием и пенсией, положенной кавалеру двух орденов, однако и содержать полноценный штат, похоже, не мог. Или просто не хотел, ограничиваясь всего парой-тройкой человек.

Да уж. Не к такому я привык, совсем не к такому. Для человека моего положения… прежнего положения роскошь с самого младенчества была чем-то самим собой разумеющимся. Наверное, поэтому я ее никогда и не ценил ее сверх меры. В отличие от почти безграничных ресурсов, обладание которыми подразумевает сам факт принадлежности к древнему и могущественному роду. Острогорские же ничем подобным не располагают.

Пока не располагают. Прихваченных из колумбария на Краснослободском кладбище капиталов вряд ли хватит сделать из нас с дядей финансовых магнатов, однако начало они положат. Для начала стоит инвестировать хотя бы пару тысяч в прибыльное дело, потом перевезти семейство в столицу, а потом…

— Так ты это, Вовка, — дядя будто прочитал мои мысли, — надолго к нам? Совсем останешься, или?..

— Или. — Я отодвинул наполовину опустевшую чашку. — Нечего без дела сидеть — поступать буду. В петербургский Морской корпус, на десантное отделение.

Я ответил сразу, не задумываясь. Хотя до этого даже не пытался заглянуть в будущее дальше, чем на пару-тройку дней вперед — слишком уж оно казалось непредсказуемым. Но теперь, когда дядя поинтересовался, я почему-то сразу понял, что, в сущности, и не вижу иных вариантов, кроме как вернуться в свою альма матер.

И снова открыть двери, через которые впервые прошел в сентябре шестьдесят первого.

Корпус и во времена моей молодости считался солидным заведением, куда принимали только отпрысков благородных семейств. А к концу девяностых его престиж и вовсе взлетел до небес, обогнав все прочие военные и пажеские училища. Тогда молодой император Александр, послушав моего совета, указом обязал всех представителей дворянского сословия нести государственную службу, и «золотым мальчикам» из княжеских и графских родов пришлось примерить форму. И многие поспешили выбрать Корпус, который я в те годы изрядно финансировал — в том числе и из собственных средств.

Отличный старт для карьеры… да и для новой жизни, если уж на то пошло. Особенно пока не приходится рассчитывать ни на капиталы, ни на старых друзей, если кто-то из них вообще еще жив. Отличный повод перебраться в столицу и посмотреть, как обстоят дела в высших кругах. Отличная возможность оказаться поближе к великой княжне Елизавете. И защитить — если потребуется.

И, фактически, единственная возможность быстро проложить себе путь в Совет и выше, если мне придется навсегда остаться Владимиром Острогорским.

— Ну ничего себе ты нацелился, Вовка — в Морской корпус! — Дядя усмехнулся и покачал головой. — Дело хорошее, конечно, но попробуй поступи… Туда и с княжеским титулом не всякого возьмут.

— Так я и не всякий. — Я пожал плечами. — Сдам экзамены, поступлю. Отучусь три курса, а оттуда в гардемарины.

— Куда-куда⁈ — На этот раз дядя удивился так, что едва не поперхнулся чаем. — В особую роту его величества⁈

— Так точно, ваше высокородие, — невозмутимо отозвался я. — Желаю служить отечеству, так сказать.

— Да сколько угодно желай! — Дядя махнул рукой с такой силой, что едва не зацепил блюдце с печеньем. — Но куда тебе в гардемарины-то? Там куда не плюнь, одни Георгиевские кавалеры. Или Владимирские, кресты с мечами… Боевые офицеры!

— Молодых тоже берут. И обычно как раз с десантного отделения.

— Ну и сколько их там берут, Вовка? — Дядя уперся ладонями в колени, расставив локти. — Сколько, ты мне скажи! Пять человек в год?

Обычно меньше. Одного-двух… иногда троих с выпуска — и то в порядке исключения. Во всяком случае, в моей памяти все осталось именно так. Попасть в гардемаринскую роту, самое крутое даже по меркам военной элиты подразделение в Империи, было мечтой чуть ли не всех пацанов, когда-либо переступавших порог Корпуса.

И в особенности тех, кому не повезло родиться с золотой ложечкой в интересном месте: один год, проведенный в рядах личной гвардии его величества, давал такие возможности, которых на обычной военной и уж тем более гражданской службе порой приходилось ждать десятилетиями. Карьера, деньги, титулы, ордена, расположение императора… И, конечно же, возможность однажды получить право занять место среди всемогущих членов Совета имперской безопасности.

Погоны и форма гардемарина открывали любые двери.

Однако получить их удавалось лишь немногим. Даже среди титулованных аристократов и по-настоящему сильных и талантливых Одаренных, элиты курса, конкуренция была сумасшедшая. Но в стенах Корпуса она только начиналась, ведь потом юных десантников ждал встреча с противником извне. Каждый год в гардемарины метили офицеры из спецподразделений, армии или флота. Настоящие ветераны, у каждого из которых за плечами имелось по полдюжины боевых операций, а то и награды. Место в «Золотой роте» приходилось буквально выгрызать зубами.

Но награда определенно того стоила.

— Какая разница, сколько человек с курса возьмут? — Я потянулся за печеньем. — Главное, чтобы среди них был я.

— Я — последняя буква в алфавите, — проворчал дядя. — И та в раскорячку стоит. Гардемарины… Там тебе и экзамен, и аттестат, и биография, и нормативы. А еще происхождение смотрят!

— А с происхождением-то что не так? — Я откинулся на спинку плетеного кресла. — Острогорские — род, может, и не самый древний, зато достоинство у нас имеется.

— Да ладно бы только достоинство! Ты, я смотрю, парень хороший, только… только глупость несешь, уж извини меня. — Дядя поморщился, будто у него вдруг заболели все зубы разом. — В особую роту ниже пятого ранга никак не попадешь, а у нас в семье таких Одаренных отродясь не было. И это я еще со старшей линии, получается, а отец твой… Ну не в кого тебе, понимаешь? Силы не те, да и…

Заканчивать дядя не стал — видимо, решил, что все и так понятно. И попасть в гардемарины обычному отпрыску обычного семейства не светит. Никоим образом. Я не стал спорить: для начала сойдет и просто поступить в Корпус на нужное отделение, а уж этому препятствовать никто не станет. В своей способности честно сдать все положенные экзамены я не сомневался, так что оставалось только добыть правильное рекомендательное письмо.

И я хотел уже было ненавязчиво попытать дядюшку на этот счет, но он вдруг вытянул шею, выглядывая что-то за окном веранды. А потом и вовсе выбрался из кресла и зашагал к двери.

— У нас гости? — поинтересовался я.

— Настюшку из гимназии привезли. Пойдем встречать, Вовка. Заодно и познакомитесь.

Я кивнул, поднялся и через несколько мгновений уже спускался с крыльца обратно к тропинке в саду. После дяди встреча с двоюродной сестричкой, которая родилась уже через несколько лет после моей «гибели», смущала разве что тем, что мой опыт взаимодействия с детьми, мягко говоря, оставлял желать лучшего.

Обзавестись собственными наследниками я так и не удосужился, а с маленькой племянницей, ныне великой княжной Елизаветой, по большей части возились нянюшки и гувернантки. У нас с ее отцом всегда находилась работа поважнее. Впрочем, даже это не мешало мне сравнительно неплохо ладить с малышкой. В две тысячи пятом ей только-только исполнилось шесть, а Настасья сейчас чуть старше. Справлюсь как-нибудь… наверное.

Белый седан с незнакомой мне эмблемой на капоте остановился вровень с дядиным джипом, и с заднего сиденья чуть ли не ходу выскочила девчонка в темно-синей форме. Самая обычная: загорелая мордашка, две косички, блузка, белые «уставные» колготки, сандалики. И рюкзачок ярко-кислотных цветов с нарисованным на внешних карманах мультяшным зверьем — куда ж без него. Десять лет назад гимназистки младших классов выглядели точно так же.

— Папа! — радостно завопила Настасья, бросаясь вперед. Но, завидев меня, тут же притихла. — Ой… а кто это?

— Это Володя, мой племянник. И твой брат, получается. Двоюродный.

Про погибших в аварии Острогорских дядя говорить не стал. Да и, собственно, зачем? Настасья родилась почти через четыре года после гибели родственников, и помнить их, конечно же, не могла. Зато моя персона девчонку явно заинтересовала: судя по задумчиво-оценивающему взгляду, она никак не могла понять, куде же следует отнести невесть откуда взявшегося парня. Молодого, но в длину уже вымахавшего чуть ли не с отца. То ли к серьезным взрослым, которых нельзя беспокоить без надобности, то ли к категории тех людей, кого можно безнаказанно похитить и на весь вечер превратить в товарища для игр.

И что-то подсказывало, что Настасья склоняется к варианту номер два.

Впрочем, меня куда больше беспокоил еще один появившийся на сцена персонаж, доселе молчаливый. Коротко стриженный мужик лет сорока, выбравшийся с водительского места, пока ничего не говорил, но взглядом сверлил так, что кто-нибудь другой на моем месте непременно ощутил бы смутное беспокойство.

Или не смутное.

Что-то в его чертах сразу же показалось знакомым — наверняка мужик приходился Марье Васильевне младшим братом или племянником. А может, и сыном: комплекция и суровое выражение лица прибавляли ему не только внушительности, но и лет этак пять — внешне.

Аккуратно и просто одетый, плечистый, крепкий. Наверняка из бывших военных, другого бы дядя держать у себя не стал. И наверняка мастер на все руки: и садовник, и электрик, и спец по ремонту всего и вся в усадьбе. Водитель, помощник, секретарь… А скорее всего, еще и охранник. Сам дядя с его седьмым рангом Одаренного в защите не нуждался, а вот Настасье она уж точно не мешала.

И работу свою мужик знал: смотрел на меня так, будто хоть прямо сейчас был готов вышвырнуть подозрительного гостя. А то и взяться за пистолет, скрывающийся в кобуре под тонкой летней курткой.

Но заговорил он, только когда его маленькая госпожа исчезла за дверью на крыльце.

— Так это… Константин Иванович, Володя с родителями же вместе… того. — Мужик, чуть приподнял голову, указывая взглядом наверх. — Еще в две тысячи четвертом.

— Того, да не того, — хмуро отозвался дядя. — Ты не думай, Степан, я еще не совсем из ума выжил. Но что уж тут сделаешь, раз это он и есть? Я что, племянника своего не узнаю?

— Узнать-то и я узнал. — Тот, кого назвали Степаном, снова смерил меня настороженно-изучающим взглядом. — Но все равно — уж больно оно подозрительно. Особенно сейчас, когда…

— Разберемся. — Дядя сдвинул брови. — А ты пока не говори никому. Если спросят — родня в гости приехала. И дома тоже лишнего не болтай.

Приказы хозяина здесь, похоже, не обсуждались: Степан тут же подобрался, кивнул и зашагал к крыльцу. А вот неловкость осталась. Вечер был теплее некуда, но мне почему-то показалось, что воздух вокруг похолодел на пару-тройку градусов.

— Интересный у тебя водитель, дядь Кость, — усмехнулся я. — Как бы за ружье не взялся… Что же такое тут в вас в Ростове творится?

— Сейчас и не в Ростове творится… всякое. — Дядя на мгновение смолк. Будто засомневался, что со мной вообще следует говорить на такие темы. — Про государя императора слышал?

— Конечно. Попробуй тут не услышать. — Я пожал плечами. — Из каждого утюга говорят.

Дядя явно уходил от темы. Неумело и даже, пожалуй, не слишком настойчиво, но я сразу сообразил, что обсуждать подозрительность Степана он не собирается. И что за сонно-уютным фасадом усадьбы рода Острогорских скрывались секреты. Может, и не самого солидного масштаба, однако знать их мне пока что не полагалось.

— Ну, вот и у нас неспокойно бывает. Не забивай голову, Вовка. — Дядя развернулся и неторопливо зашагал к крыльцу. — Иди лучше руки мыть — ужин скоро.