Наверное, есть какая-то космическая (не)справедливость в том, что в моменты, когда все твое самообладание и вся ясность разума нужны тебе больше всего, они тебя покидают.
Впоследствии Даари очень мало что могла вспомнить о том, что случилось во время Прорыва. Помнила только облегчение в первый момент — боги-духи, всего-то магией бьете, это я перенесу, демоница научила... Она-то думала, накинутся и разорвут щупальцами и клыками, как старших офицеров! Почему-то это казалось страшнее, хотя какая вроде бы разница, в каких именно мучениях умирать?
Еще казалось очень важным защитить Лаора (или Дракона). Важнее, чем выжить самой.
Как-то вдруг все сошлось вместе.
То, что Даари узнала в Академии — и встреча первого новогоднего рассвета на крыше своего дома вместе с братьями и соседями.
Долгие посиделки в библиотеке — и Серегенский гарнизон с его мелкими интрижками, интересными задачами и постоянной борьбой за якобы бы никому не нужные степи, которые стоят заслоном между Цивилизацией и хаосом (вместе с другими степями, островами и болотами по всей планете).
Даари никогда не считала себя такой уж лояльной верноподданной — хотя и презренной отщепенкой, не уважающей власть и память предков, не считала тоже. Просто сам Дракон, в отрыве от его высокого священного поста, как человек (ну, условно... как мыслящее существо...) вызывал у нее недоумение и обиду; и особенно сильно после того, как она заподозрила, что он зачем-то скрывался под личиной Лаора и играл с ней в свои игры. А о том, на что она готова пойти, чтобы сохранить Цивилизацию, она никогда даже не задумывалась. Как-то даже вопрос не стоял.
И теперь вдруг Даари с изумлением обнаружила, что ей, конечно, совсем не хочется умирать — но еще меньше хочется ползать в грязи и собственных испражнениях, как уже случалось с ней, и понимать, что она сглупила, проиграла, сдалась.
Короче говоря, когда пришла боль, Даари встретила ее со стойкостью, которой не ожидала от себя. Как будто и не думала раньше «никогда больше!», как будто и не казалось это самым страшным, что может быть. Оказывается, иногда проиграть — страшнее.
А каждую секунду, которую она держится; пока твари не добрались до тела ее командира или даже Владыки у нее за спиной — еще есть надежда.
Потом, правда, и мысль о надежде пропала. Осталось только необходимость стоять. Неважно как. Неважно зачем. Просто... Не падать.
Сперва Даари как-то пыталась перенаправить потоки магической энергии, которые рвались в нее и взрывались в ней, наружу, отвести по магическим каналам, которые держала в руках, но быстро перестала. Не хватало внимания, не хватало сил.
Силы стоять тоже быстро кончились; Даари упала на колени, потом и вовсе на карачки, сообразив, что на самом деле ей не нужно быть физическим щитом для Лаора — да и не закрывает она его своим телом, габариты не те; достаточно того, что она пока сопротивляется, и усилия тех созданий, что рвут сейчас пространственно-временной континуум, сосредоточены на ней. Да, она хрупкая бобровая плотина на пути цунами, но пока от нее хоть что-то остается...
Вдруг Даари грубо схватили за плечо и отшвырнули назад.
Она больно ударилась локтем и затылком, но это были пустяки по сравнению с отсутствием агонии, разрывающей тело и дух. Свобода от боли показалась одновременно сладкой и теплой, как вода для умирающего от жажды и холода одновременно; Даари то ли почти отрубилась, то ли отрубилась все-таки на секунду — а когда пришла в себя, увидела между ней и провалом широкую спину принца-генерала.
Руки его были подняты, между Лаором и хаосом пульсировал ярчайший щит, сотканный из толстенных перламутровых канатов; толще и сильнее чем все, что Даари когда-либо видела. И как он быстро создал его! Должно быть, за доли секунды, не то твари из прорыва его бы разорвали.
— Что тут творится? — спросил принц-генерал холодно. — Где мой перстень?
Даари поняла, что не знает. Его взял Алеко, а потом Алеко растерзали...
— Где-то в пещере, — сказала она слабо. — Скажите, генерал, вы — принц? Или Владыка?
Лаор обернулся к ней через плечо. Его глаза пылали яростным золотом, Даари никогда такого не видела.
— Потом расскажешь мне, как догадалась, — сказал он гулким голосом, не похожим на голос генерала; в нем одновременно шумел и рык дикого зверя, и рев ветра. — Что Доара и ее мальчишки? Мертвы?
Только Дракон мог назвать сорокалетних магов особого отряда мальчишками!
Почему-то это окончательно успокоило Даари, она даже хихикнула; по ее разбитому, измученному телу курсировала эйфория, все казалось одновременно нелепым и прекрасным, включая Дракона в чужом теле — теле собственного сына, толстяка-принца, вот умора! Или — еще смешнее: вдруг Лаора вообще никогда не существовало или он давно умер, просто его тело — удобная личина для Дракона, тайком ходящего «в народ» (не зря же говорят, что он частенько так делает!)
— Мертвы, — подтвердила она с неуместным счастьем в голосе. — На куски! Мы тоже умрем, Владыка?
— Может, и нет, — буркнул Дракон. — Держись там.
«За что держаться?» — подумала Даари.
Она валялась на каменном полу, головой почти в проходе, телом в основном в пещере. Держаться ей было не за что: до стен не достанешь. Да и в любом случае она не могла и пальцем пошевелить.
С ее ракурса плохо было видно, что сделал Дракон, но что-то сделал точно. Вой и грохот затихли на секунду — потом взвыли снова, сильнее, чем было. А еще через секунду спина генерала Лаора и вовсе пропало — и вместо него под купол пещеры взвился сам дракон, Владыка во всей мощи своей.
Даари никогда прежде не случалось видеть Владыку воочию ни во время парадов, ни в его резиденции (полюбоваться на полет Владыки пускали либо по специальному разрешению, иногда даже за отличные успехи в учебе), а также за деньги по специально отведенным дням. Конечно, как и все, она видела его по каналу всеобщего оповещения, на картинках и записях; а еще некоторые спецэффекты в фильмах весьма недурно смотрелись (впрочем, дурное изображение Владыки просто не пропускал Цензорат). Но все-таки это даже близко не подготовило ее к присутствию этой невероятной мощи.
Невозможная, невероятная громада!
Даари знала, что Дракон вовсе не непредставимо огромен: где-то с небольшой поезд. Однако для зверя это очень, очень много, и куда больше — в замкнутом пространстве каверны. У Даари перехватило дух, и стало даже страшнее, чем когда она поглядела в глаза Прорыву.
Но и эйфория никуда не делась. Даари засмеялась в голос от страха и счастья: как хорошо! Как здорово, что она видит это великолепное, чудовищное, невозможное создание, эту воплощенную силу, яростным огнем метнувшееся в самое хитросплетение паутины, в самую гущу прорывающегося хаоса!
Сама битва походила не столько на битву, сколько на фейерверк посреди метеоритного дождя. У Даари совсем голова шла кругом, она не поняла бы ничего, даже если бы разбиралась в магии гораздо лучше — но красиво было неимоверно. Золотые нити магических каналов протянулись от потолка каверны до пола густой сетью; изначальная паутина истаивала в клочья, вспыхивая разноцветными вспышками; портал — нет, порталы, их уже стало несколько — пульсировали и плевались огненными вспышками, от которых Дракон умело уворачивался.
Едва ли десяток лучших режиссеров-сценаристов-рисовальщиков спецэффектов придумали бы зрелищнее, даже на самый большой бюджет!
Даари вопила и хохотала — или, скорее, ей казалось, что она хохочет; вряд ли в ее состоянии она у нее получился бы настоящий смех — и чудилось, что это она сама лавирует между каменными наростами и магическими аномалия, разнося все в прах и пыль силой своей неудержимой магии.
В этот момент Даари искренне полюбила Дракона: его нельзя было не полюбить! Как нельзя было не восторгаться им, и нельзя было не бояться его.
Вот Дракон буквально дыхнул огнем — нет, не совсем огнем, конечно, просто его дыхание начало воспламеняться на воздухе, сжигая тварей. Даари показалось, что это она сама вспыхнула — от макушки до пяток, как в душевном, так и в самом что ни на есть телесном смысле.
Все то, за что она недолюбливала Дракона раньше — его издевки, манерность, властность, дурацкий слишком красивый, немужественный облик, тот факт, что он несколько раз кинул Даари в море, не озаботившись спасательными плавсредствами — все обиды осыпались с нее пеплом.
Она даже потянулась, чтобы захлопать в ладоши от восторга — и не смогла. Руки не слушались.
«Умираю, — подумала Даари. — Ну и ладно. Главное, он пришел в себя...»
Она больше не думала о том, как ей жалко себя или братьев. Все это отступило, стало неважным. Братья выживут — вот и ладно. Может быть, будут даже гордиться ей. Все остальное...
Огненный цветок погас под потолком, шоу кончилось. Стало очень тихо. Или это у Даари темнело в глазах? Нет, все закончилось по-настоящему: Даари почувствовала, как Дракон подхватывает ее на руки.
Он был, конечно же, обнажен: шинель Лаора оборота не пережила. А мышцы стальные: так надежно Даари чувствовала только в детстве, когда отец нес ее, задремавшую на диване, спать в детскую.
Она прижалась щекой к его плечу, думая: ну хоть что-то приятное наконец-то.
— Даже не думай, — сердито сказал Дракон у нее над ухом; это снова был не совсем голос Лаора, в нем опять чувствовались обертоны рыка и рева. — Помирать она собралась! Ты выдюжишь, девочка. Я доставлю тебя лекарям... а там — просто не сдавайся.
Показалось Даари, или нет, что в его голосе не хватало уверенности?
— А вы меня еще поцелуете? — тихо спросила она.
Дурацкая, конечно, формулировка, но оно как-то само вырвалось.
— И не один раз... — заверил Дракон. — Кстати говоря! А это выход.
С этими словами он изменил траекторию движения. Даари не видела, куда они шли, было темно; но потом почувствовала, как Дракон кладет ее куда-то —- и стал свет.
Светились нити магических каналов, которые снова, как тогда, во время давней-предавней церемонии в зале башни Сияющего Центра в Академии, оказались повсюду: очертили стены, пол, протянулись от пола до потолка новогодними украшениями. Кстати говоря, не каверны: они находились в гораздо меньшей по размеру комнате, тоже прорезанной в толще скалы. Посреди комнаты возвышался постамент, составляющий с полом единое целое; стены, сходящиеся кверху куполом, украшали многочисленные фрески... на сей раз не героически-аграрного, а самого что ни на есть любовного содержания!
Даари вспомнила, как они с Беорном рассматривали похожие картины в зале для Желтых дуэлей, вспомнила шуточку насчет количества мужских органов у Дракона — и подумала: «Ну вот, похоже, сейчас и пересчитаю!»
Дракон подтвердил ее догадку. О положил Даари на постамент, но не на голый камень — на переплетение магических каналов, которые неожиданно мягко пощипывали кожу. Склонившись над девушкой, взял ее за руку.
— Дайки, слушай внимательно, — сказал он. — Физически ты почти в порядке, но твое тело приняло в себя слишком много магии, с которой оно не может справиться. Если успеем доставить тебя в хорошую больницу, тебя вытащат, успеть реально. Но быстрее — полевым методом. Тантрический ритуал с более сильным магом позволяет избыток энергии сбросить без вреда для тела. Готова?
— Ага, — сказала Даари.
Если бы у нее были силы развить тему, она сказала, что ничего не хотела сильнее в жизни: тело все еще горело. Как половое возбуждение рождает избыток магической энергии (Желтые дуэли), так и наоборот: избыток магической энергии порождает половое возбуждение.
— Но я не буду это делать в теле своего сына, — продолжил Дракон (ну да, он все еще носил лицо Лаора). — Какой облик ты хочешь, девочка?
«А вы можете принять, без кольца?» — хотела спросить Даари, но тут же поняла, до чего это дурацкий вопрос: кольцо было явно каким-то стабилизатором личной магии, да еще и с защитой от посторонних прикосновений. Способность Дракона менять облик явно от него не зависела, иначе он бы не выглядел сейчас как человек... А еще такие кольца давно бы продавались на рынке для всех желающих!
— Настоящий, — сказала она, имея в виду его внешность.
— Настоящий в тебя не влезет, — грубовато усмехнулся Дракон. — Серьезно, какой? Мне все равно.
Его лицо начало меняться, плыть. Вот оно стало лицом тронной версии Владыки (золотоволосый мужчина в самом расцвете сил), вот — Кетара Сиита (ого, и про это он знает?), вот вместо Сиита вдруг появилась Гешвири...
— Настоящее, — стояла на своем Даари. — Ваше!
— Вот это, что ли? — удивился Дракон, моментально становясь знакомым нагловатым красавчиком. И тут же рассмеялся: — Ну да, этот мальчишка всем нравится, даже тем, кто отрицает!
— Не нравился, — возразила Даари. — Просто я вас таким узнала. И вы обещали меня поцеловать...
Дракон улыбнулся, наклонился над ней так, что эти странные, и человеческие, и не очень глаза стали близко-близко. Даари машинально зажмурилась: тяжело было выдержать этот взгляд.
И правильно сделала, потому что в следующую секунду Дракон выполнил обещанное, и она подумала: «Е-мае, а изображая Лаора, он-то, оказывается, сдерживался!»
При всем своем ограниченном опыте она тут же поняла: такой поцелуй ни с чем не перепутать.
***
Позже Даари никак не могла осмыслить, какой части своих неземных ощущений в последующий час она была обязана своеобразному наркотическому трипу, в который погрузил ее тело причудливый ответ химии крови на закаченную магию; какой — новизне секса с мужчиной; какой — возбуждению от того, что этим мужчиной был сам Дракон; какой — невероятной технике этого самого Дракона, отточенной за тысячелетие; и какой — собственно тантрическому ритуалу, потому что, как оказалось, когда правильно настроенные магические каналы проникают в твое тело, откачивая и перенастраивая лишнее — это тоже невыразимо приятно.
Одно несомненно: ничего подобного она никогда не испытывала. Потом ей казалось даже, что ничего подобного она и не хочет больше испытать: наслаждение было слишком сильным и слишком полным, чтобы его в принципе возможно было повторить; каким-то наитием Даари поняла, что нечто хотя бы отдаленно подобное случается, наверное, раз в жизни — если очень, очень повезет. Религиозный опыт, опыт соприкосновения с высшими силами — вот что это такое было, помимо всего прочего.
И, конечно, боли она не чувствовала. Впрочем, говорят, ее ощущают не все девственницы. Но если что-то там и рвалось, Даари не могла бы этого заметить, как нельзя заметить понижение температуры на пару градусов во время лесного пожара!
Когда Дракон вошел в нее первый раз, Даари отчетливо поняла: часть ее неприязни к Дракону (не к правителю, понятное дело, а к тому смазливому пареньку, с которым она впервые встретилась в безликой белой комнате одной из лабораторий Управления технического обслуживания) связана была связана именно с боязнью секса. С самого начала все разговоры Дракона намекали на соблазнение, возможно даже супружество, и это пугало Даари больше всего. Она подсознательно чувствовала, что будет сокрушена, раздавлена, растворена в его мощи. Но вся эта мощь не соответствовала изящной, почти женственной упаковке, и потому ощущалась особенно опасной: так опасно ядовитое насекомое, которое маскируется под безобидный сучок!
Может быть, именно поэтому она чуть не влюбилась в Сиита: того окружал флер опасности, но этот флер был явным, четко выраженным, ему было легко противостоять. И при этом на самом-то деле уровень был куда ниже: нельзя сравнить наследника провинциального (номинально столичного, но по сути-то Ло-Саарон — город небольшой, уступает и Биркенаату, и Точчиконе, и еще десятку городов) преступного клана — и хозяина всей Цивилизации!
Как оказалось, Даари обманулась дважды. Во-первых, «женственный» облик Дракона отнюдь не казался таковым без одежды. Пожалуй, она заметила бы это раньше, но никогда не стояла к нему по-настоящему близко, а он даже в этом виде был высок и широкоплеч, с не менее стальными мускулами, чем тело Лаора — но без слоя жира. А во-вторых, то растворение, которого боялась Даари, оказалось совсем не таким, как она себе представляла. Почти сразу Даари обнаружила, что она — вовсе не пассивная соломинка, вращаемая в этом урагане. Когда Дракон ласкал ее, она отвечала на его ласки; когда двигался в ней — двигалась ему навстречу, стараясь увеличить их общее наслаждение; когда он манипулировал энергиями в ее теле, она помогала ему, пусть не очень умело, но тем не менее ей почти всегда было понятно, что именно он делает, и у нее получалось подстроиться — как во время их танца в клубе.
Нельзя сказать, что они были равны в полном смысле этого слова, не так, как с Гешвири, где единственное различие между ними заключалось в разнице опыта; но они все-таки были партнерами, а не господином и рабой. Дракон не подавлял, он властвовал — как оказалось, это огромная разница!
В какой-то момент Даари почти пришла к себя, ясность мысли вернулась к ней, но навалилась огромная усталость. Она обнаружила, что они с Драконом по-прежнему лежат на том то ли алтаре, то ли просто постаменте... Точнее, он лежит на алтаре, а она — на нем, прижимаясь щекой к его груди, и Дракон тихо, нежно, поглаживает ее по спине.
— Скорее всего, мы теперь несколько дней не увидимся, — сказал он ей мягко. — Расскажи мне, как ты вскрыла мой маскарад, пока есть время. Я умираю от любопытства.
— Там много всего было... — пробормотала Даари сонно.
— Ты уже догадывалась, когда мы разговаривали ночью в степи?
Даари знала, какого ответа он хочет, но вынуждена была сказать правду:
— Нет. Я как раз после этого... Пока до части шла, все думала: почему вы обиделись? С чего бы Лаор обиделся? Ведь я ничего такого не сказала... А женское внимание всякому лестно... Ну посмеялся бы надо мной, ну отказал бы... Даже снизошел... А он — то есть вы — сначала обиделся, потом все-таки согласился, а потом обиделся еще сильнее!
Руки Дракона на миг сжали ее крепче. Он хмыкнул:
— И ты догадалась, что я приревновал?
— Не думаю, что вы на самом деле приревновали, — возразила Даари. Она говорила тихо, неуверенно, стараясь не изменить искренности и в то же время подбирая формулировки. — Скорее, раздосадовали. Но я тогда не так думала... Я думала: неужели он правда мужчин любит? Вот все говорят про того, что он с полковником Элатом не расстается, но я этого Элата даже не видела... То есть видела, наверное, мельком в Академии, но не запомнила. Потом еще вспомнила, что все говорят: Лаор не танцует, а со мной танцевал. И ходит он... Вы... Очень легко, толстяки так не ходят обычно. Но при этом вы поначалу как-то неуверенно держались, как будто примерялись, пройдете в проход или нет... Привыкали к габаритам. Я тогда еще, на танцах, обратила внимание, потом забыла... И еще. Все мужчины обычно всегда говорят о себе, когда с женщиной, а Лаор — то есть вы — говорили только о Драконе... Даже если у него отцовский комплекс, все равно...
Дракон снова усмехнулся.
— У него действительно отцовский комплекс, но именно поэтому он, скорее всего, не упоминал бы обо мне вовсе... М-да, тут я не подумал. А вот насчет Элата ты зря: Лаор его периодически отсылает по разным делам, порой надолго, да и не любовники они вовсе. Просто хороший заместитель — это клад и драгоценность, сама со временем поймешь. А когда это ты успела так разобраться в мужчинах?
— У меня же два брата, — напомнила Даари. — Мальчики и на сестер тоже пытаются впечатление произвести, это очень видно. И напарник у меня был, Беорн, почти год, он вроде и женат, и не интересовался мной, а тоже всегда...
— Ясно, ясно, ты у нас просто эксперт по мужской психологии, — он притянул ее повыше и поцеловал в макушку. — Но ведь это все мелочи, этого недостаточно, чтобы всерьез заподозрить. Что-то еще было?
— А я и не подозревала всерьез... Просто пришла шальная мысль, когда я в темноте к городу топала — а потом как-то стало подбираться одно к одному. Ну и еще я стала думать: а зачем я вообще Лаору нужна, чем я ему интересна? Я ведь ничего из себя не представляю.
Дракон расхохотался, неожиданно громко и неожиданно весело: Даари чувствовала его смех лицом и ухом.
— Да уж, ничего не представляешь! Дайки, ты стала вторым явлением за сегодня, которое ткнуло меня носом в мое собственное ничтожество, чтоб не задавался! Едва ли кто угодно на это способен.
— А первое явление — это Прорыв? — спросила она.
— Если считать Прорыв, то третье... Но Прорыв я никогда не склонен был недооценивать. Нет. Первым была ловушка на драконов, — серьезно сказал Дракон. — Три тысячи лет назад, до гибели моего рода, такие были почти у всех подземных кланов. Я сам с ними не сталкивался никогда, не случалось нападать на человеческие поселения, а то бы, пожалуй, такой ошибки не допустил. И ведь всерьез мог погибнуть! Такого со мной уже лет триста не случалось.
Даари хотела было спросить, когда он рисковал погибнуть триста лет назад, но вместо этого зевнула.
Дракон засмеялся снова.
— Совсем устала... Милая. Сейчас я позволю тебе поспать. Но сначала надо закрепить результат.
Он снова притянул ее выше, стал медленно расплетать полурастрепанную косу, разбирая длинные пряди. Это было приятно; Даари пожалела, что не кошка и не умеет мурлыкать.
— Ты невероятно красива, Дайки-погромщица, — тихо сказал Дракон, щекоча дыханием ее ухо и чувствительную кожу шрама, наползающую к уху близко.
— Вы это всем девушкам говорите, — пробормотала Даари сквозь негу.
— Ага, — не стал отпираться Дракон. — И никогда не вру, что характерно.
Потом он взял ее еще раз, на сей раз больше по-человечески: без всесжигающего огня и не влезающей в тело страсти. Даари стонала, выгибаясь на нем, чувствуя, что будто перерождается заново — а потом, едва кончив, провалилась в глубокий сон.
Очнулась она в гарнизонной лечебнице почти полтора суток спустя.