Генерал-предатель

XIII

Поднявшись, оглушенные, Макколл и Маквеннер с трудом пробирались сквозь высокую траву, уходя от дороги, жар от огня чувствовался на спинах. Участки поля вокруг них пылали, искры и горящий шлак сыпались с неба. Оглянувшись назад, когда отважились, прикрывая глаза от яркого света, они увидели разрушенный участок дороги. Ад, в котором можно было увидеть лишь смутные очертания уничтоженных машин. Взрыв был таким мощным, что образовал в воздухе закрученный пончик из пламени, который поднялся в небо и, даже сейчас, становился все шире и шире.

На дороге они видели, что линия пикета распалась, когда люди ринулись помочь своим товарищам, а затем были отбиты назад неумолимым жаром.

— Святой Трон, — пробормотал Макколл.

— Идем к мельнице, — сказал Маквеннер. Его голос был беспристрастным. Казалось, что ничто не может взволновать мужественного разведчика, даже зрелище такого масштаба.

Затем он помедлил. Наконец что-то прорвалось через его сдержанность и вытащило наружу отклик.

— Фес меня...— сказал он.

Макколл присмотрелся. Фигура, прокладывающая дорогу в огне, пошатываясь брела сквозь траву ниже дороги. Она упала, и покаталась по земле, пытаясь потушить свою горящую одежду. Затем она снова поднялась и захромала к ним.

Это был Бростин. Его одежда выгорела, его волосы и брови сгорели, его кожа почернела и покрылась волдырями.

Но он был жив. И улыбался.

Они поспешили вниз по склону к нему.

— Я в порядке, — сказал он, его голос охрип.

— Какого феса... какого феса ты не умер? — спросил его Макколл.

Бростин поколебался перед ответом. Там был бочонок геля, в задней части заправщика, замедляющий химическую реакцию в случае разлива топлива. Точно такой же, каким пользовался Бростин в свое время в пожарной службе на Танит Магна. Он окатил себя им как раз перед тем, как провернуть фокус с сигаретой. Это бы не помогло ему не загореться, только не в таком аду, но это защитило бы его на достаточно долгое время, чтобы выбраться. Бростин подумывал объяснить это Макколлу и Маквеннеру, но осознал, что, впервые, показал свои навыки и секреты, которые впечатлили невпечатлительных разведчиков. Он не захотел тратить этот момент превосходства на обычное объяснение.

Он сказал: — Я знаю огонь. Воевал с ним годами. Он не посмеет навредить мне, не после всего того, через что мы с ним прошли.

Разведчики смотрели на него, подозревая, что их одурачили, но не нашли, что ответить.

Бростин вскарабкался по склону.

— Идем, — сказал он. — Мы не можем ждать весь день.

— Спасибо вам, сэр, — сказал Ландерсон. Гаунт повернулся к нему. — За что?

— За Лефивра. Вы могли его оставить. По праву, вы могли его убить. Он едва все не испортил.

— Он был напуган. Не могу его за это винить.

— Мы все напуганы, — сказал Ландерсон. — Мы все переживаем. Нервы Лефивра изношены, и он обуза...

Гаунт поднял руку. — Слушай, Ландерсон. Ты и Лефивр, и другие члены ячейки рисковали всем, чтобы помочь моей команде. Я не могу отплатить тебе так, как ты этого хочешь от меня. Я не могу спасти твой мир. Но я чертовски постараюсь спасти любого из вас, если это будет в моих силах. Если мы не будем присматривать друг за другом, то можем уже сейчас прекратить это все.

— Вы совсем не такой, каким я вас представлял, — сказал Ландерсон.

— Я знаю.

— Нет, я имею ввиду... вы комиссар Гвардии. Я слышал истории. Истории о жестокости. Беспощадности. Железном правиле и решительном наказании.

— Я – все эти вещи, — сказал Гаунт. — Когда мне нужно быть ими. Но у меня тоже есть душа. Я служу возлюбленному Императору, и я служу человечеству. Я верю, что эта служба распространяется на слабых и напуганных. Если бы я казнил твоего друга или бросил бы его умирать, каким бы слугой человечества это бы меня сделало?

Умение завернуть воодушевляющую фразу хорошо служило Гаунту всю его карьеру. Ключевая часть работы любого комиссара заключалась в том, чтобы вселять уверенность и ободрять, чтобы человек забыл о лишениях, которые испытывает, или ужасах, с которыми сталкивается. Он был хорош в этом. Прямо сейчас, с некоторым отвращением, он понял, что играет на этом умении, говоря то, что Ландерсон хочет услышать. Правда была в том, что он не хотел оставлять тело Лефивра позади, как и любую другую улику, которой архивраг мог воспользоваться. Если он собирался вытащить Лефивра, то было бы лучше, чтобы он был живой.

К тому же Гаунт хотел, чтобы Ландерсон оставался на его стороне. Сейчас Призраки нуждались в сопротивлении больше, чем когда-либо. Без их сотрудничества операция была обречена на провал. У Гаунта были серьезные опасения насчет Кёрк, а так же насчет ее коллег Пловера и Акресона. Кроме того Ландерсон казался наименее испорченным из всех них. Надежный, заслуживающий доверия, управляемый. И верный. Гаунт не хотел порождать какие бы ни было обиды между своим отрядом и бойцами ячейки, обращаясь с ними, как с расходным материалом.

Так что он делал то, что делают комиссары с самой инаугурации в Официо Комиссариате.

Он придал позитивный взгляд на вещи. Он вдохновил и зажег доверие.

Они были на мельнице уже двадцать минут. Опустошенная и покинутая, конструкция возвышалась над исчезающим туманом на вершине поля. Отсюда был вполне неплохой вид на дорогу, лежащую в трех километрах от мельницы. Гаунт мог видеть мерцающий свет от огромного пожара, а с помощью своего бинокля он смог разглядеть суматоху вдоль вражеской линии.

До сих пор не было никаких признаков диверсионной команды. Кёрк настаивала на уходе. — Не пройдет и часа, как они будут прочесывать зону, — говорила она Гаунту. Гаунт решил дать команде Макколла еще десять минут.

Он молился, чтобы они были живы. Пожар был огромным. Была ли это обещанная диверсия, или несчастный случай?

— Сходи, проверь Лефивра, — сказал Гаунт Ландерсону. — Скажи ему... скажи ему, что между нами все нормально. Я имею ввиду, между ним и мной. Никаких обид.

Ландерсон повернулся и пошел внутрь мельницы, оставив Гаунт в дверном проеме. Гаунт посмотрел на отверстие для лебедки в двадцати метрах над ним.

— Есть что-нибудь? — крикнул он.

Появилась голова Ларкина и покачала.

— Продолжай смотреть, Ларкс.

Гаунт большими шагами пошел вокруг огромного основания мельницы и вошел на погрузочную площадку. Фейгор стоял в дозоре на воротах, и кивнул своему командиру. Крийд нашла ржавый бак с водой и занималась очисткой воды, чтобы наполнить фляги.

— Есть что-нибудь от саржа? — спросила она Гаунта. Крийд сама была сержантом, первым женщиной-сержантом в Танитском Первом. Но все звали Макколла саржем.

— Еще нет, Тона.

Она пожала плечами. — У меня был сон прошлой ночью, — продолжила она. — Видела Каффа и детей. С ними все было в порядке.

— Хорошо, — улыбнулся он. Они все страдали от ярких, иногда бредовых снов. Тона Крийд была бандиткой на Вергхасте, закаленная той тяжелой и бескомпромиссной жизнью, но она до сих пор демонстрировала удивительную наивность. Кричащие сны, которые Гереон возбуждал в их умах, для нее не были иллюзией. Она описывала свой сон, как важный факт, как будто она получила фотографию из дома. Гаунт не собирался разубеждать ее. Крийд была одной из самых надежных и честных людей в его команде, вместе с Веном и Макколлом.

— Насколько уменьшились припасы? — спросил он. Крийд и Белтайн разделяли ответственность за контролем над едой и боеприпасами отряда.

— В рационах до двух дней, — сказала она. — До четырех, если мы перейдем в режим экстренной экономии. Я не рекомендую это делать. Док Керт согласна. Мы станем медленными и уставшими. Время начинать мародерствовать. — Гаунт кивнул. Не было никакого способа принести с собой достаточно продовольствия на всю миссию. Мародерство было необходимым злом, и он откладывал этот момент. Как только они начнут есть местную еду, это, скорее всего, ускорит влияние Хаоса на их организмы.

Время истекало.

— Боеприпасы? — спросил он.

— Много для тяжелого оружия, и почти полный запас гранат. Для лазганов запас уменьшился на треть. Пули это отдельная история. Очень мало. Мы были в слишком гаково многих перестрелках, чем ожидали, к данному этапу.

Гаунт сжал губы. Они, определенно, были. Безвыходное положение в Инейрон Таун почти лишило его болтов и патронов для автопистолета.

— Сэр?

— Да, Тона?

— Вы знаете кого-нибудь по имени Вайлдер?

— Вайлдер? Нет, я так не думаю.

— Полковник Вайлдер. У него темные волосы, и он симпатичный человек.

— Нет, сержант. Я не думаю, что знаю его. А что?

Она улыбнулась, закручивая крышку на фляге. — Он тоже был в моем сне. Кафф называл его «сэр».

— Боюсь, что я не знаю, что это означает, Крийд, — сказал Гаунт.

— Ну ладно, — сказала она. — Я уверена, что Кафф расскажет мне.

Фейгор позвал из-за ворот. Из тумана только что показались Макколл, Маквеннер и Бростин.

Ужасно густая пелена дыма зависла над дорогой. Уэкскулл выпрыгнул из люка корабля смерти и пошел сквозь загромождение транспортников, пока не дошел до точки, где поверхность дороги стала черной и вздувшейся. Позади него солдаты оккупационных сил стояли на коленях в страхе.

Перед ним лежал уничтоженный участок дороги. Покоробленный рокрит, обуглившиеся кучки, сожженные, расплавленные остатки машин.

— Несчастный случай с топливом? — спросил он.

Рядом с ним Вираг прочистил свою аугметическую глотку. — Лорд, мы думаем, что нет. Докладывали, что прямо перед воспламенением здесь была перестрелка.

Уэкскулл медленно повернулся, чтобы посмотреть в сторону ветряных мельниц, которые уже медленно появлялись, потому что туман рассеивался. — Тогда они умерли здесь. Или они воспользовались суматохой, чтобы проскользнуть мимо пикета.

— До сих пор они показывали себя хитрыми и находчивыми, — сказал Вираг. — Я думаю, что мы должны допустить, что они за дорогой. По крайней мере, некоторые их них.

— Согласен, — сказал Уэкскулл. — Начни пункт за пунктом обыскивать территорию. Начни с мельниц и близлежащих деревень. У меня отвратительное чувство, что они водят меня за нос, и это не то ощущение, которое я хочу продлить. Найди их, Вираг. Найди их, или, по меньшей мере, покажи мне, где они. Я хочу убить их лично.

— Да, лорд.

— И еще кое-что, — сказал Уэкскулл. — Вызови всех сирдаров и остальных старших офицеров линии пикета. Пусть они придут ко мне в течение пяти минут.

Вираг кивнул. Уэкскулл вытащил свой болтер и проверил магазин.

— В течение пяти минут, ты меня слышал? Я хочу наказать идиотов, которые допустили это.

Идреша Клюж рыгала на него уже три часа. Хотя ее тощие, как скелеты, служанки и переводили гортанные вопросы, но фегат ощущал себя так, как будто на него рыгают уже слишком долго.

— Я устал, — сказал он.

Главный этнолог Анарха откинулась на своем гравикресле и сложила массивные пальцы на своей куполообразной груди.

— Мы едва начали, фегат, — сказала она, посредством одной телохранительницы.

Фегат пожал плечами. Этнолог смущала его. Не как личность – она была абсурдным монстром, и этого уже было достаточно. Нет, это было ее целью. Ее долгом было вникать во все детали жизни и культуры врага. Именно об этом она сказала ему на дамбе. Она задавала ему курьезные вопросы типа:

— Как человек делает знак аквилы, и что это означает?

Или.

— Яйца, когда их поджаривают, популярны среди людей Империума или нет?

Или.

— Какого возраста должны быть Имперские дети до того, как решат, что он или она подходят для военной службы?

Или.

— Объясни своими словами финансовые механизмы Муниторума.

Они ничего не знали. Ничего! Это заставляло фегата смеяться. Со всей своей мощью, со всей своей устрашающей силой, архивраг человечества фактически ничего не понимал в ежедневном функционировании Империума.

Этнолог была, по его мнению, самым чудовищным оружием архиврага. Силы Губительных Сил могли опустошать миры, захватывать планеты и сжигать флотилии в пустоте, но они даже не начали понимать устройство своего вечного врага.

Клюж была инструментом в этой незаметной войне. Она задавала такие вопросы, на которые нельзя было получить ответ в пылу сражения. Она интересовалась мелкими деталями, маленькими подробностями об Имперской жизни.

Воинства Архонта могли сокрушить воинов Империума, могли обратить их в бегство, но понимание Клюж давало им настоящую власть. Победить врага – это одно.

Постичь работу его общества так, чтобы его можно было контролировать и сдерживать – совсем другой вопрос.

Идреша Клюж была орудием власти. То, что она узнавала, доносилось до высших сил и вооружало их для правления.

Фегат отвечал наилучшим образом.

— Я хочу сейчас уйти, — сказал он. Ноющая боль от транскодирования наполнила его мозг. — Завтра, или послезавтра, мы сможем продолжить.

Клюж пожала плечами.

Фегат встал. — Рад был видеть вас, — сказал он и вышел из комнаты.

Он ожидал увидеть своих рогатых укротителей в вестибюле, но не было никаких признаков, что они здесь.

Дверь была открыта, и яркий солнечный свет пробивался из галереи снаружи.

Фегат вышел через дверь в галерею. Солнечный свет лился сквозь окна. Галерея была пуста по всей длине. В дальнем конце следующая дверь тоже была открыта.

— Десолэйн, Десолэйн, — сердито кричал фегат, пока бежал по галерее в тапочках. — Когда ты уже прекратишь эти проверки моей лояльности?

В дверной проем вошла фигура, в конце зала. Это был не Десолэйн. Фегат никогда не видел эту персону. Он резко остановился, сузив глаза от любопытства.

— Кто...? — начал он.

Человек был высоким и одетым в одежду цвета темного хаки. Он потел, как будто был напуган.

— Ты – фегат? — спросил он со странным акцентом.

Фегат начал пятиться назад. — Так они называют меня...— ответил он поникшим голосом.

Человек в хаки вытащил лазерный пистолет из куртки и прицелился фегату в голову.

— Именем Пакта и Архонта! — сказал он.

И выстрелил.