Генерал-предатель

XXIII

— Это еще долго продлится? — спросил Стурм. Десолэйн посмотрел на горбатого мастера фисики и человек быстро помотал головой.

— Уже недолго, фегат, — сказал Десолэйн.

— Десолэйн...? — В голосе Стурма была предостерегающая нота.

— Мои извинения, ф-. Мои извинения, сэр. У меня проблемы с использованием нового имени.

— Старого имени, Десолэйн. Моего старого имени.

Мастер фисики закончил свои тесты. Он убрал составной хромированный сканер с головы Стурма и вынул иглы из черепа.

— Вы можете сесть, — сказал мастер фисики.

Стурм сел, маленькие моторчики с жужжанием подняли медицинскую кушетку вертикально, чтобы поддержать его. Генерал-предатель с некоторым отвращением осмотрел холл фисики. Украшенные медицинские приборы стояли вокруг: сенсориумы, трансфузеры, сервохирургические столы, ванночки, кровопускатели и металлические каркасы для лазерных скальпелей. Стальные хирургические инструменты лежали на ярком красном шелке. Бутылки и колбы, содержащие волокнистые органические образцы в жидкости цвета мочи стояли на полках, а на стенах были схемы и пергаменты, карты нервной системы, техники трепанации и другого препарирования, описываемые коричневыми чернилами. Составные скелеты, некоторые человеческие, некоторые получеловеческие, свисали с металлических каркасов, их кости и суставы были помечены пергаментными бирками.

Мастер фисики раскрыл правый глаз Стурма и всмотрелся, считывая капилляры сетчатки сквозь линзу. — Ваша головная боль?

— Есть слегка.

— А амнестическая афазия прошла?

— Я помню свое имя. Имена других, которые были всего лишь бледными фигурами в тумане, который покрывал мою память до этого утра.

— Это значительное улучшение мозговой активности, — сказал мастер Десолэйну. — Однако я смог обнаружить очень небольшую физиологическую травму. Я рекомендую, чтобы с ним встретились псайкеры так скоро, как только возможно.

— Еще транскодирование? — резко спросил Стурм, вставая на ноги.

— Мы должны убедиться, что разрушенный ментальный блок не оставил неприятных сюрпризов, — сказал Десолэйн. — Это наиболее опасное время.

Стурм был обнажен, но он не съеживался. Изменения в нем были весьма поразительными. Даже его осанка изменилась. Была заметная разница в его поведении и даже в тоне его голоса.

Уверенность, и величественное высокомерие, которые выпрямили его спину и развернули плечи.

Десолэйн протянул ему тунику.

— Нет, — сказал Стурм. — Не это тряпье. Я не выношу его. Найди мне что-нибудь соответствующее, или я пойду голым.

Десолэйн повернулся и рявкнул приказы лакеям у двери зала. Они поспешно исчезли.

— Я так понимаю Наместника проинформировали, — спросил Стурм, лениво изучая хромированные инструменты с лезвиями, лежащие на близлежащей тележке.

— Да. Он делает приготовления, чтобы приехать сюда как можно скорее. Руководители командного эшелона, стратеги и прочие ключевые ординалы так же были призваны. После транскодирования вам надо будет хорошо отдохнуть. Следующие несколько дней будут сложными.

Стурм кивнул. — Я хочу комнату получше. С приличной кроватью. И больше никаких наручников.

— Сэр, я... — начал Десолэйн.

— Я хочу комнату получше. С приличной кроватью. И больше никаких наручников. Это ясно?

— Да, — сказал Десолэйн.

Лакей вернулся с униформой. Это было одеяние сирдара Оккупационных сил, хотя все знаки отличия и эмблемы были убраны. Черные сапоги и рубашка, зеленые брюки и длинная зеленая куртка. Стурм спокойно оделся и затем полюбовался своим отражением в зеркале, висящем на стене зала фисики.

Он рассматривал свое отражение какое-то время. Он видел свое лицо в зеркалах несколько раз с тех пор, как его взяли под стражу, более того транскодеры часто показывали ему его отражение в надежде, что это сможет помочь освободить его память. Это было пугающе. Лицо, которое он видел, было ему неизвестной, чуждой вещью.

Сейчас оно было похоже на старого друга. Каждая линия и изгиб и складка были удовлетворительно знакомыми. Он почесал щетинистый подбородок.

— Я хочу побриться, — сказал он телохранителю. — Это неприемлемо.

— Да, сэр, — сказал Десолэйн. — Но сначала псайкеры.

Они пошли вместе по отдающим эхом залам и галереям бастиона, проходя мимо спешащих слуг, неутомимых солдат, тощих экскувиторов и галдящих групп ординалов. Десолэйн отметил, что фегат больше не волочил ноги. Он маршировал с прямой спиной.

Шаловливое маленькое создание ждало их у двери омерзительной комнаты транскодирования.

Оно было немногим выше метра, его сгорбленный обезъяноподобный скелет был скрыт красной бархатной робой, отделанной золотой нитью. Пола робы раскинулась по каменным плитам. На нем была механическая сбруя вокруг торса, передняя часть которой имела форму пюпитра, который был закреплен на груди.

К пюпитру была жестко прикреплена черная металлическая печатная машинка, с рядами клавиш с буквами и толстым рулоном пергамента, намотанным на шпиндель. Когда они подошли, маленький человек откинул рычагом заднюю секцию и стал осторожно наносить чернила на заднюю часть печатной машинки, используя замшевые лопатки. Он посмотрел наверх. Его глаза напоминали бусинки, и у него не было ничего, напоминающего нос, а его рот был безгубой гримасой обнаженных десен и обесцвеченных, лопатообразных зубов. На месте ушей у него были аугметические микрофоны, вшитые в плоть, и провода из каждого защищенного конусообразного медного уха тянулись к другой стороне его головы.

Его звали Хумилити, и Десолэйн призвал его.

— Зачем? — спросил Стурм.

— Он лексиграфер. Он будет всегда сопровождать вас и записывать ваши комментарии, так что ничего не будет потеряно.

Хумилити закрыл секцию с острым металлическим стуком, положил замшевую лопатку в мешочек и на секунду согнул свои длинные костлявые пальцы. Затем он начал печатать со звонким звуком, и рулон пергамента начал поворачиваться.

Десолэйн открыл дверь, и Стурм вошел. Маленький лексиграфер заковылял за ним. Стурм сел в кресло и электрические манжеты сразу же сомкнулись на его запястьях и лодыжках.

— Это не обязательно, — сказал он, и услышал, как лексиграфер записывает слова. После паузы манжеты расстегнулись. Кресло стало откидываться назад, пока он не стал смотреть в арочный потолок.

— Фегат, — прошептал голос.

— Не в этот раз, — ответил он.

— И снова мы начинаем.

Стурм услышал шарканье и почувствовал, как в комнате похолодело. Зловонные пальцы вытащили резиновые затычки из отверстий в его черепе. Затем, производя характерный высокотональный скрежет, иглы пси-зондов повернулись и скользнули в отверстия.

Стурм слегка заворчал от дискомфорта.

— Давайте мы начнем опять с самого начала, — скомандовал пси-голос. — Ваше звание?

— Лорд Милитант генерал.

— Ваше имя?

— Ночес Стурм.

— Как вы сюда попали?

Стурм прочистил глотку. Сквозь шепот варпа, наполнивший его голову, он мог слышать, как чертов лексиграфер стучит по своей машинке. — Как я понял, — ответил он, — я был заключенным на военном транспортном корабле, который попал в засаду возле Тарнагуа. Когда нападавшие поняли, что они захватили старшего офицера Имперской Гвардии, меня сразу же забрали на безопасный мир для допроса. Там обнаружили, что есть ментальный блок. Затем меня отправили на Гереон, прочь от передовой, для того, чтобы можно было убрать ментальный блок.

— Что вы понимаете под ментальным блоком, Ночес? — спросил другой пси-голос. Этот звучал печально, как маленький ребенок.

— Это стандартная мера предосторожности. В случаях, когда субъект знает деликатную информацию. Гильдия может полностью стереть память человека, но тогда это не позволит восстановить его память в дальнейшем.

— Ваш разум полон секретов, Ночес, — сказал мужской голос. — Информация высочайшего уровня секретности. Почему они просто не очистили вас?

— Без понятия, — сказал Стурм. «Стук стук» шло от машинки лексиграфера.

— Это неправда, — сказал старый женский голос. — Так ведь? Думайте об этом. До этой памяти вы можете добраться.

Стурм закрыл глаза. Он понял, что теперь может вспомнить. Это ощущалось потрясающе. — Меня готовили к суду. Военно-полевому суду. Комиссариат не хотел, чтобы мою память стерли, потому что тогда я бы не смог участвовать в перекрестном допросе. Кроме того было решено, что слишком рискованно оставлять меня до дня суда... доступным. Гильдия Астропатикус поставила мне ментальный блок, для сохранения моих секретов. Они планировали убрать его во время суда.

— Вам не очень это понравилось, так ведь, Ночес? — спросил детский голос.

— Я возненавидел это. Я умолял их не делать этого. Но они это все равно сделали. Это было чудовищно. Ошеломительно.

Позднее я понятия не имел, что они сделали. Всего лишь ноющее воспоминание о том, что что-то варварское совершили в моем разуме. Все забрали. Я только теперь понимаю, сколько всего было украдено.

— Ваши воспоминания быстро возвращаются.

— Да, но я говорю не просто о фактах и фигурах, именах и датах. Я не говорю о сведениях, которые они закрыли. Я забыл себя. Свой характер. Свою натуру. Свою душу. Они забрали мою личность. Человек, которого вы раскодировали здесь последние несколько месяцев, был всего лишь оболочкой. Он не был Ночесом Стурмом. Я даже забыл, как быть собой.

Последовала пауза. Акустический шепот кружил вокруг него.

— Алло? — позвал Стурм.

— Почему вы были в тюрьме, Ночес? — спросил мужской голос. — Почему вам грозил суд?

— Это была ошибка. Меня предали.

— Объясните.

— Я служил на защите Улья Вервун, на планете Вергхаст. Это была ожесточенная битва, и на какое-то мгновение показалось, что нас уничтожат. Но моим худшим врагом был комиссар в Гвардии. Наши пути пересекались раньше, и между нами была кое-какая вражда. Я был готов простить – у нас была война, которую нужно было выиграть, и не было времени для мелких споров. Но он манипулировал ситуацией и обвинил меня, что я покинул свой пост. Сфабриковал обвинения. Кроме того он был комиссаром, и пользовался кое-какой известностью в то темное время. Он вынес обвинения, и, с помощью поддержки своего начальства в Комиссариате, заключил меня под стражу и отправил на суд.

— Разве обычно Комиссариат не применяет казни без промедления? — спросил детский голос.

— К малоизвестным и обычным солдатам. Не к Лордам Милитантам генералам. У моей семьи могущественные связи с Высшими Лордами. Поднялся бы шум, если бы он забрал мою жизнь.

— Как его звали?

Стурм улыбнулся. Единственной вещью, которую не закрыл ментальный блок, было это имя. — Ибрам Гаунт. Гореть ему в аду.

Голоса налетели и зашептались вокруг него.

— Мы закончили? — спросил Стурм.

— Мы удовлетворены состоянием вашего разума, Ночес. Ваша память почти полностью вернулась. Последние обрывки ментального блока исчезли с вашей души. Наша работа почти закончена.

— И я благодарю вас за это, — сказал Стурм. — Даже за дни, когда вы заставляли меня кричать. Я рад, что вернул себе себя.

— Остался последний вопрос, — сказал женский голос.

— Спрашивайте.

Они спросили его вместе, все три голоса в унисон. — Когда вы впервые пришли к нам, то поклялись в верности Анарху. Вы пообещали, что как только мы освободим ваш разум, вы отвергнете Фальшивого Императора и будете сражаться с нами против его войск.

— Да.

— Но сегодня вы признались, что вы уже другая персона. Вы сказали нам, что жалкий человек, который поклялся той клятвой, не был Ночесом Стурмом. Итак, мы спрашиваем вас... вы изменили свое решение?

— Вы изменили мое решение, — сказал Стурм. — Если я лгу, вы прочтете это в моей голове. Так что слушайте внимательно. Я преданно служил Империуму, и посвятил свою жизнь Трону. Но Империум отвернулся от меня, и выпнул, как собаку. Назад пути нет. Империум сделал меня своим врагом, и он еще пожалеет об этом.

Позади кресла, клавиши Хумилити стучали почти неистово.

— Я клянусь в верности Анарху, чье слово заглушает все остальные, — сказал Стурм. — Это отвечает на ваш вопрос?

Лунатик вел их через огромный бассейн Антилла, через парящие поляны Нихт. Они обошли по краю обширные заросли темно-красных шипов, расположенных так плотно, что сквозь них нельзя было пройти. Они перешли вброд зеленую воду, сквозь вонючие янтарные болота. Когда уровень воды, в конце концов, начал уменьшаться, там где земля уходила вверх и вдаль, мир превратился в густую серую грязь. Белые сферические грибы громоздились на черных стволах изгрызанных деревьев. Некоторые из них были люминесцентными и создавали участки морозного бело-голубого света, который привлекал миллионы мотыльков. Их в воздухе кружился целый ураган. Солнечного света все еще не было. Полог над головой был непроницаемой черной крышей.

Команда продвигалась. Им понадобилось целых два дня марша, чтобы добраться от лагеря партизан до этих плоскогорных топей. Температура упала на несколько градусов, и влажность была меньше.

В результате они чувствовали холод. Их одежда, вымокшая от часов в воде, глубиной по бедро, прилипла. Они были голодны и вымотаны. Они регулярно останавливались на отдых, но было почти невозможно найти место для сна в жидкой грязи.

Тем не менее, некоторый душевный настрой вернулся к ним. Фейгор был жив. Его состояние все еще было плохим, и он был безоговорочно самым слабым членом команды. Но он был в сознании, мыслил ясно и шел. Инфекция на его горле уменьшилась. Ядовитая паста Эзры ап Нихта может быть почти и убила его, но, так же, и спасла ему жизнь. Как Роун, так и Гаунт, не сказали о том, как близки они были к милосердному убийству.

Их путь пролегал через густую серую грязь и разросшиеся деревья. Эти плоскогорные топи были обиталищем ящериц: ярких древесных бегунов и шароглазых амфибий, которые прятались под камнями и упавшими стволами, и выхватывали мотыльков из воздуха хлыстообразными липкими языками. Рыгающий хор голосов амфибий булькал и хлопал вокруг них, пока они шли.

Их рационы закончились, и голод давно убил бы их, оставив их кости позабытыми в болотах Антилла. Но Эзра помогал. Он показал разведчикам несколько основных приемов нахождения дичи, и научил их тому, что было съедобно, а чего стоило избегать. Лунатик сделал большинство убийств лично, используя свой магнитный арбалет. Он позволил каждому разведчику по очереди опробовать его. Маквеннеру удалось лучше всего.

Керт использовала остатки своего медицинского снаряжения, чтобы проанализировать ядовитые пасты партизана, а так же тщательно исследовать добычу, которую приносили. С некоторыми вещами, установила она, только иммунитет Эзры мог иметь дело. Тем не менее, здесь были определенные типы грязеугрей и похожие на крыс древесные ящерицы, которых они все могли есть, при условии, что они будут тщательно зажарены или сварены. Огнемет Бростина, все еще дающий осечки, в конце концов, пригодился в качестве инструмента для приготовления пищи. Гаунт обдумывал приказать Бростину бросить оружие. Это была вещь Хаоса. Но в данных условиях, с заразой в них всех, этого было смехотворно бояться. Сейчас он был рад, что не приказал. Без огнемета они бы не смогли есть.

Один раз Гаунт сел с Эзрой, пока они заканчивали есть. Партизан позволил ему осмотреть свое оружие.

— Преяти, соуле, — спросил Гаунт, похлопывая по арбалету. — Хват уклепт беют?

— Рейн-боу, беют, — ответил Эзра. Он изысканно ощипывал мясо с длинной лягушачьей косточки мелкими белыми зубами.

— Рейн-боу, сейзи? — повторил Гаунт.

Эзра кивнул. — Тиссен бранде совизе уитт ви шале рейн юрон дартес зереон зе хеддес оф озерен кинде, ху ган харм мейкйют он ас.

Дождевой лук, чтобы обрушить дождь стрел на головы врагов. Гаунт улыбнулся. Он это видел. Император благослови лунатиков.

Тропа петляла на северо-запад, по краю еще одного глубокого ядовитого водоема. Они оставались на возвышенности, продираясь по грязи, скользя вдоль границы лягушачьих земель. Они прошли мимо еще одного леса темно-красных шипов, этот был самым большим из тех, что они видели, а затем побрели по краю жутко тихого леса, заваленного перегноем, где деревья были прямыми, высокими и тонкими, как копья, воткнутые в землю. Далее камыши покрывали болото, где были несметные тучи мух, и поднимались по твердому черному склону леса, который растянулся на несколько километров.

Деревья здесь были древними и кривыми, закрученными в гротескные формы и прокаженные деформации. Здесь был постоянный треск, и Гаунт осознал, что это от движения лесного полога.

Деревья двигались на ветру. Он болезненно устал, но это воодушевило его. Это же хороший знак, так ведь?

Немного погодя Эзра загнал их в укрытие. Выше по склону что-то брело мимо в темноте. Никто не видел этого четко, но все ощущали, как ноги сотрясают землю и слышали храпение. Более сухие возвышенности Антилла были, несомненно, охотничьими землями самых крупных хищников болотистой местности.

Три часа спустя Бонин был первым из них, кто увидел свет. Он разведывал впереди мшистую рощу, и поначалу подумал, что это было странное, белоствольное дерево, идеально прямое и без веток. Затем он осознал, что это был единственный луч дневного света, прорвавшийся сквозь бесконечный темный полог.

Он пошел под него и поднял лицо вверх, медленно вращаясь, улыбаясь, пока драгоценный свет лился ему в глаза.

— Сюда! — позвал он. Остальные быстро присоединились к нему, все радовались увиденному. Они ненадолго собрались вокруг луча, некоторые отважились только дотронуться до луча кончиками пальцев, остальные сделали так же, как и Бонин, и грелись под ним. Даже Кёрк прикоснулась к лучу, как будто наудачу.

Только Эзра ап Нихт держался далеко в стороне.

В приподнятом настроении они быстрее пошли вперед. Они нашли другие лучи света, затем они стали банальщиной, когда древесный покров начал истончаться. Нихт уменьшилась до бледных сумерек. Земля стала более твердой.

Несомненно, мы начали приближаться к дальнему краю Антилла, подумал Гаунт. Многие Призраки смеялись и шутили о том, что их путешествие подходит к концу.

— Спроси его, — сказал Гаунт Маквеннеру. — Спроси его, сколько еще до конца этого места.

Маквеннер кивнул и задал вопрос Эзре. Он нахмурился при ответе.

— Ну так? — спросил Гаунт.

— Он не знает, сэр, — сказал Маквеннер. — Он никогда еще не был так далеко.