Генерал-предатель

XXI

— Какого феса ты сделал с моим лазом? — пробормотал Ларкин.

— Спас тебе жизнь, так что заткнись нафес, — ответил Роун.

— Всего лишь спросил...— сказал Ларкин, баюкая и подстраивая лонг-лаз, и шикая на него, как будто это была его подружка, которая шлепала его по заднице, когда он отворачивался.

— Ну, хватит, — сказал Роун. — Фес, я даже не знаю, закончилось ли все это.

— Все закончилось, — сказал Макколл, появляясь из густого дыма, который плыл по ветру от горящих палаток. Это было видно по тишине, которая нависла над разрушенным лагерем. Оружейный огонь прекратился.

Призраки перегруппировывались, ошеломленные свирепостью дикой битвы, и слегка потрясенные важностью того, что они сделали. Они уничтожили пять вражеских Десантников Хаоса без потерь со своей стороны. Крийд и Ларкин были оба помяты, но самым близким к смерти можно было считать Бростина, который почти утонул. Посреди хаоса, Ландерсон нырнул за ним и оттащил его бессознательное тело в безопасность.

— Пять, — выдохнул Роун. — Пять ублюдков. Каким фесом мы справились с ними?

— Удача? — предположил Бонин.

Оказалось, что удача не сопутствовала партизанам. Воины архиврага убили более сорока из них, включая женщин и детей. Их лагерь на платформах был уничтожен. Гаунт приказал своему отряду помочь им, чем смогут, и Призраки разошлись, сортируя раненых под руководством Керт. Она собрала оставшиеся запасы своего снаряжения все перевязочные материалы, чтобы перевязать любые подходящие раны. Но некоторые ранения были слишком сильными даже для ее способностей.

— Через несколько часов умрут еще пятеро или шестеро, — сказала она Гаунту.

Он кивнул. Его собственная щека была кровавым месивом там, где бронированный кулак Уэкскулла порвал ее, но он отказался от перевязки. — Я в порядке. Другим это нужно больше.

Поначалу казалось, что партизаны не поняли намерений Призраков, но Маквеннер сделал все, что смог, чтобы объяснить, и они с неохотой разрешили, чтобы раненых отнесли Керт. Бростин, все еще изредка выблевывавший болотную воду, был назначен тушить те части лагеря, которые загорелись при атаке. Его умение обращаться с огнем было впечатляющим, как в разжигании огня, так и в его тушении.

Ландерсон помогал Призракам так хорошо, как только мог. Только Кёрк отказалась связываться с партизанами. Она сидела на одном из нижних уровней, присматривая за лежащей на спине фигурой Фейгора.

Выжившие партизаны, тихие и мрачные в своих сегментированных накидках, казалось, собирают все сохранившееся в лагере имущество. Их искусно собранные палатки – те, которые не были разорваны или сожжены – были сложены в переносные веретена из плотно обернутой ткани. Сшитые из кожи ранцы были наполнены пожитками, а запечатанные емкости из тыкв, заполненные до краев сырым прометиумом, были подготовлены для переноски на плечах.

— Они уходят, — заметил Гаунт.

Макколл кивнул. — Насколько Вен смог понять, они кочевой народ. Есть много лагерей на платформах, как этот, разбросанных по всему Антиллу. Все они были построены века назад. Они идут из одного лагеря до другого, остаются там на несколько недель, и снова уходят. По всей видимости, сюда они больше не вернутся. Это место... загрязнено, думаю это подходящее слово. Загрязнено тем, что здесь только что произошло.

— Мы принесли с собой им этот ад, — сказал Гаунт.

— Нет, сэр, не мы. Они сами принесли его себе. Роун теперь даже думает о том, чтобы мы помогали им.

— Забавная штука, Макколл, — сказал Роун, появляясь из теней позади него. — У меня есть звание.

— Мои извинения, майор, — фыркнул Макколл.

— Это правда, Роун? — спросил Гаунт.

— Да, сэр. Вы сами сделали меня майором.

— Я другое имею ввиду. И ты это знаешь. Не уфесывай от темы, Роун. Я не в настроении.

— Сэр.

— Ты в самом деле не понимаешь, почему мы помогаем им? — спросил Гаунт.

Роун пожал плечами. — Они отказались помочь нам. Они пытались сдать нас. Я не понимаю, почему мы сражались, чтобы защитить их. Я не понимаю, почему мы тратим наши последние перевязочные материалы на их раны.

— Потому что Император защищает, Роун, — сказал Гаунт.

— Даже тех, кто отвергает его величество?

— Особенно тех, я думаю, — сказал Гаунт.

Роун тяжело вздохнул и пошел прочь. — Это место свело тебя с ума, — проворчал он.

Так ли это, удивился Гаунт? Сейчас это было вполне вероятно. Они выиграли битву – каким-то образом – но в первую очередь сражаться вообще было ошибкой. Было ли теперь его лидерство сомнительным? Принял ли он безответственное решение?

Была ли зараза Гереона уже так глубоко в нем, что он думал неправильно?

Он попытался отстранить изводящий страх в сторону. Его разум оставался ясным и чистым. Он чувствовал себя хорошо. Но не было ли это тем, как это всегда начинается? Люди не тянулись к безумию Хаоса из-за того, что это казалось похоже на эффективное изменение образа жизни. Липкое влияние Губительных Сил извивалось внутри человека, изменяло его медленно и тонко, что он даже не подозревал об этом, делало безумие темноты варпа похожим на наиболее естественную вещь во Вселенной.

Всю свою жизнь, как комиссара, Гаунт понимал это. Вот почему комиссар должен был быть таким бдительным. И таким жестким. До самого конца, на Херодоре, Агун Сорик казался наиболее разумным и верным человеком. Гаунт доверял ему, любил его дух, обожал его простое мужество.

Но человек стал другим. На нем была метка псайкера. Не было другого выбора, кроме как отправить его на черные корабли.

Гаунт послушно прочитал все ученые работы, когда был молодым человеком, и все еще многие перечитывал. Некоторые из них, как, например, поэтическая философия его любимца, Рейвенора, написанная почти полстолетия назад, вживили это понимание в его разум. Особенно то место, где Рейвенор писал так выразительно, так разрывающее сердце, о падении его учителя, Эйзенхорна. Ужасная судьба Грегора Эйзенхорна была наглядным уроком чарующей силы варпа.

Кроме этого Гаунт попытался сфокусироваться на одном воспоминании, уроке, преподанном ему, казалось, целую жизнь назад, его собственным наставником, Делэйном Октаром. Самой большой верой Октара было то, что человек должен просто прилагать все усилия для того, что кажется ему правильным. Гаунт вспомнил таявшие снежные поля Дарендары, сразу после освобождения, лучшую часть последних тридцати лет. Они сражались с сепаратистами, не Хаосом, и были большие дебаты насчет того, как должным образом покарать захваченных в плен. Несколько комиссаров настаивали на тщательной чистке и программе смертной казни. Комиссар-Генерал Октар настаивал на другом способе. Более снисходительном.

— Давайте будем твердыми, но давайте переучиваться. Кровь – не всегда ответ. — Трое из старших комиссаров, которые возражали против точки зрения Октара, давили на Кадета Гаунта, в надежде использовать молодого человека, чтобы он повлиял на решение Октара. У Гаунта был ужин со своим учителем в одной из залитых светом ламп комнат Зимнего Дворца, и во время ужина он поднял этот вопрос.

Октар снисходительно улыбнулся. — Мальчик мой, — сказал он пространно – он всегда обращался к Гаунту «мальчик». — Мальчик мой, если мы будем казнить всех, кто не согласен с нами, галактика быстро станет пустым местом.

— Да, но... — начал говорить Мальчик.

— Император защищает, Ибрам. Он присматривает за всеми нами, не важно, в каком темном углу мы прячемся. Наш вечный долг передавать это сообщение другим, потерявшимся и лишенным гражданских прав, невежественным и проблемным. Нам нужно искать способы помочь им научиться, помочь им примириться и получить пользу от великодушия Бога-Императора так, как это делаем мы. В этой трижды проклятой галактике множество вещей, с которыми у нас нет выбора, как только сражаться и убивать, не поворачиваясь еще и на нас. Подумай вот о чем... если то, что мы делаем не больше того, что мы чувствуем, и это правильно, тогда Император увидит это. И если он это одобрит, он защитит нас и даст нам знать, что он доволен нашей службой.

— Знаете, сэр, некоторые могут сказать...

— Сказать что, мальчик?

— Некоторые могут сказать, что это ересь, сэр.

Трон, он что действительно сказал это? Гаунт вздрогнул, когда вспомнил, как сказал те идиотские слова своему наставнику. Через несколько лет после Освобождения Дарендары, новый правящий совет – многих политиков из совета пощадили по милости Октара – сформировал новый альянс и обновил свои клятвы Империуму. Сейчас Дарендара была наиболее стойким лояльным миром в субсекторе.

Взгляды Октара были доказаны.

Гаунт бродил в одиночестве по тлеющим платформам, и на некоторое время задержался на нетронутом самом высоком уровне. Он уставился на болота Антилла.

— Император защищает, — пробормотал он сам себе. — Император защищает...— Сначала суди себя, потом суди других. Это был первый закон Комиссариата. Гаунт вытащил один из своих болт-пистолетов. У него оставалось очень мало зарядов для обоих. Пока у него все еще остается один выстрел, он все еще сможет привести в исполнение самый важный приговор из всех.

Следующим утром он доказал это.

Все они плохо спали на жестких платформах. Ночь была сырой, а болотный воздух особенно близким. Керт не спала до полуночи, присматривая за партизанами, которые умерли, несмотря на ее усилия. Бростин, его пушка была уничтожена, всю ночь был занят, возясь с огнеметом, который носил один из Десантников Хаоса. Это была грубая вещь и, по правде, слишком большая и тяжелая, чтобы ее нес кто-то без поддержки силовых доспехов. Но он упорно продолжал, снимая с него все, кроме основы, и сбивая наиболее оскорбительные символы и знаки Хаоса.

В конце концов, он соорудил ремень на плечо из нескольких порванных канатов с платформ, чтобы распределить вес огнемета. Он попрактиковался поводить им из стороны в сторону, и быстро понял, что сможет управляться только с одной третью топливной канистры, которую нес Десантник. Еще регулировка. Прямо перед рассветом он пошел вброд от платформ и наполнил канистру из природного источника.

— Работать будет? — спросил его Варл.

— Держу фесовое пари! — фыркнул Бростин и нажал для проверки спусковой механизм. Кашляющие, прерывистые всполохи – частично пламя и по большей части пар – слабо вырывались.

— Ясно, — сказал Бростин, почесывая голову. — Ясно. Несколько подстроек и ты увидишь.

Когда Призраки проснулись, усталые и дрожащие, они обнаружили, что партизаны готовятся уходить. Все пожитки были упакованы и за плечами. Раненых несли на самодельных носилках. Мертвые лежали на разбитых уровнях с болотными цветами на лицах.

Синхед ап Нихт, вождь, подошел поговорить с Маквеннером, и привел с собой несколько воинов. Они долго говорили. Наконец, Маквеннер поспешил к ожидающим Призракам с один из воинов.

— Что происходит? — спросил Гаунт.

— Они уходят. Но вождь изменил свое мнение. В конце концов, он решил помочь нам. После всего, что здесь произошло. Кажется, мы впечатлили их нашими усилиями защитить их.

— Отлично. И что это значит, Вен?

— Он дал нам одного из своих сыновей.

— Что?

Маквеннер сделал жест в сторону высокого партизана рядом с собой. Серый человек казался статуей, такой тихой и неподвижной.

— Это его сын. Эзра ап Нихт. Он будет нашим проводником и проведет нас сквозь болота в центральный регион.

Гаунт поднял глаза на возвышающегося тощего человека. — Серьезно?

— Да, сэр.

И если он это одобрит, он защитит нас и даст нам знать, что он доволен нашей службой.

— Тогда давайте выдвигаться, — сказал Гаунт.

Он огляделся и увидел, что партизаны уже начали уходить. Они медленно исчезали в тумане. Эзра ап Нихт даже не оглянулся посмотреть, как они уходят.

Несколько последних фигур, похожих на фантомы в сегментированных накидках, ждали, чтобы исполнить последний ритуал ухода. Бростин увидел их, сбросил свою тяжелую ношу с еще-не-работающим огнеметом, и спрыгнул с платформы в воду, чтобы присоединиться к ним.

— Можно мне? — спросил он. — Можно мне это сделать?

Не совсем понимая его слова, но понимая его настойчивое желание и блеск в глазах, один партизан протянул пылающий факел Бростину.

— Квити? — сказал партизан.

— Ты понятия не имеешь, — ответил Бростин. Партизаны пробормотали несколько ритуальных молитв с опущенными головами.

— Мы закончили? Мы все закончили? Можно мне это сделать? — страстно спросил Бростин.

Один из них кивнул.

Бростин кинул факел взмахом своей толстой, татуированной руки. Он приземлился рядом с центром природного родника в болоте. Родник вспыхнул с шипящим засасыванием и последовавшим сильным взрывом. Через мгновение яркое желтое пламя закипело и ворвалось в разрушенный деревянный лагерь. Поляна загорелась. Мертвые были поглощены огнем и отправились к какому-то там богу или богам, которым они поклонялись с основания колонии.

Бростин поспешил перейти вброд, чтобы присоединиться к отряду, который уже отходил от лютого жара.

— Вот это вещь, — ликовал он.

— Уходим! — крикнул Роун.

Гаунт в последний раз обернулся. Было тяжело смотреть на сверкающий ад, но там больше не было признаков партизан. Лунатики исчезли в Антилле.

Эзра ап Нихт все еще не смотрел назад. Он ничего не говорил. Он поднял одну серую руку и показал.

И они пошли за ним.

— Как он соблазнил вас перейти на его сторону, Этогор? — спросил фегат, когда они шли по полю от дороги, где припарковался их транспорт.

— Что вы имеете ввиду, сэр? — ответил Маббон. Десолэйн шел впереди них, и фегат был уверен, что телохранитель может их слышать, но не боялся этого.

— Великий Анарх, чье слово заглушает все остальные, — сказал фегат, поднимая руку, чтобы закрыть свой рот с показной имитацией ритуала архиврага. — Вы были лордом Кровавого Пакта.

— Я действительно не могу сказать, сэр, — ответил Маббон.

Фегат кивнул. — Я понимаю, что это личное...

— Нет, не по этому. Я имею ввиду, я действительно не могу сказать, когда началась моя неудовлетворенность. Я был присягнувшим лордом, как вы сказали, и я создал Пакт, окровавив себя на острых краях личной брони Гора. Это была привилегия. Кровавый Пакт это великолепная боевая сила. Быть командующим в его рядах, быть Этогором, это великая слава, на которую может только надеяться человек. — Они прошли еще немного. День был солнечным, но гнетущим. Скопления облаков виднелись на небе, как пятна плесени на черством белом хлебе. Поле было широким и на нем не было ничего, кроме песка и низкой жесткой соломы.

Десолэйн не рисковал после покушения на жизнь фегата. Телохранитель настаивал на тщательной безопасности на загородной прогулке. Двенадцать солдат оккупационных войск шли с ними, окружив их широким, свободным кругом, и с подготовленным оружием. Остальные охраняли дорогу и линию вдоль забора. Два корабля смерти зависли, наблюдая, над соседним полем. Фегат мог слышать вырывающиеся потоки воздуха из их двигателей.

— Я полагаю, — пространно сказал Маббон, — все изменилось, когда я встретил Анарха. Дивизия Пакта, которой я командовал, была послана в Группу Хана, чтобы помочь Великому Секу. Он меня сразу впечатлил. Знаете ли, у него большое личное обаяние. Беспощадный интеллект. Умение видеть, что необходимо и способности, чтобы достичь этого. Архонт Гор непревзойденный лидер во многих вещах, но то, что он достигает, он достигает грубой силой. Он – убийца миров, доминатор, жестокое существо. Ни разу за все годы, когда я ему служил, как Этогор, он не прислушивался к моим мыслям или даже к моим мольбам.

Он не принимает никаких советов. Во многих случаях, командующим офицерам Кровавого Пакта, как и мне, было приказано необдуманно наступать и выигрывать с большими потерями по его прихоти. Я потерял, таким образом, много людей, меня заставляли посылать войска на смерть, даже когда я ясно видел лучший способ победить силы Фальшивого Императора. Когда Архонт Гор дает приказ, нет никакой возможности для дискуссий.

— Ясно, — сказал фегат. Он слушал вполуха. Постоянная головная боль от транскодирования кипела в его черепе. Казалось, что свежий воздух немного помогает, но не так сильно.

— Великий Сек другой, — продолжил Маббон. — Он обладает утонченностью, и активно прислушивается к предложениям и идеям своих командиров, которые могут влиться в его стратегию.

— Я слышал, что он просто великолепен в этом.

— Вы насладитесь встречей с ним, когда настанет время, — сказал Маббон.

— Уверен, что это так, — ответил фегат.

— Служа Анарху, я завоевал три мира в быстрой последовательности. Каждая победа была, по большей части, активным сотрудничеством между Великим Секом и полевыми командирами. Это открыло мне глаза на возможности.

— Например?

— Например... успешное продолжение этой войны против Империума зависит от большего, чем грубая сила и ярость. Наша победа в этих Мирах Саббат потребует хитрости и таланта. Ваш Магистр Войны умный человек.

— Макарот? Я допускаю, что это так. Хотя, игрок. Рисковый.

— Отважный, — сказал Маббон. В его голосе было удивляющее восхищение. — В этом его сила. Сражаться как отвагой и интеллектом, так и железом и мускулами. Великий Сек очень уважает вашего Макарота.

Фегат улыбнулся. — Не моего Макарота, Маббон. Уже нет.

— Извините меня, сэр, — сказал Этогор. — Но Анарх, несомненно, следит, как Макарот приближается. Он сказал мне, что наслаждается перспективой сопоставить свое мастерство с Макарота, когда настанет время.

— Вы говорите так, как будто это игра в регицид! — рассмеялся фегат.

Маббон посмотрел на него. — Более большая доска, на миллиард больше фигур, и эти фигуры живые, но... — Этогор улыбнулся.

Они приближались к зачахшим деревьям, которые обозначали границу между полем и долиной. Фегат мельком взглянул на заросшие очертания полей, покрывающих центральный регион вокруг них.

— Значит, — размышлял фегат, — вы почувствовали, что поставили не на ту лошадь?

— Извините меня?

— Идиомы, простите меня. Я имею ввиду... вы сделали выбор, потому что почувствовали, что Архонт может быть не самый лучший Архонт для этого дела?

— Ждите здесь, — сказал Маббон отряду солдат и они замерли. — Вы можете тоже подождать, телохранитель, — добавил Маббон.

Десолэйн бросил взгляд на Этогора.

— Я его защищу, Десолэйн. Даю тебе слово.

С неохотой, Десолэйн тоже остановился. Маббон повел фегата к деревьям. Их поразила какая-то форма вшей или мучнистой росы. Листья были сморщенными, а стволы черными от гниения. Здесь было сильное зловоние от разложения.

— Мы должны следить за словами, — сказал Маббон фегату, когда они зашли в мертвые деревья.

— Десолэйн тщательно проверяет вашу охрану, но как вы уже поняли, есть в войске те, кто посчитает ваше мнение ересью. Архонт все еще Архонт. Он наш повелитель, даже Анарха Сека.

— Но вы стремитесь изменить баланс сил?

Маббон Этогор замешкался. Он поднял руку и лениво прикоснулся к глубоким, старым шрамам, которые украшали его лицо и лысую голову. Это было похоже на то, как если бы он обдумывал лучший ответ. Или так, или он вспоминал прошлую боль и обещания, которые они хранили.

— Многие верят, что если Гор останется при командовании нашими войсками, он безрассудно растратит нашу силу в своей ярости, сотрет наши силы в порошок неослабевающими атаками на Макарота, и, в конечном счете, приведет нас ни к чему, кроме как к поражению и уничтожению. Многие верят, что Сек должен был быть приемником Надзибара после Балгаута. Многие верят, что эта значительная ошибка должна быть исправлена, и скоро, до того, как мы потеряем Миры Саббат навсегда.

— И первый шаг? — спросил фегат. — Дать Секу достойного конкурента Кровавому Пакту? — Маббон кивнул. — Вы уже это знаете, сэр.

— Да, знаю. Однако я только сейчас осознал все это. Масштаб этого. Дерзость. — Маббон тихо рассмеялся. — Это все еще идея. Я говорил вам, что Сек желает качества.

— Но Архонт может всех нас убить. Это равносильно мятежу. Гор был довольно долго моим врагом, и теперь, когда я переметнулся, мне не нравится ирония того, что это может случиться снова.

— Пока Архонт занят, — сказал Маббон, — мы поможем Магистру Секу улучшить его войска, и, таким образом, качество его служения Гору. Мы не тупые животные, как, кажется, думают Имперцы, сэр. Нам не чуждо политиканство и интриги. Мы будем маскироваться и давать ложное направление, и за всей это ложью, создавать наши войска. Оставшаяся опасная часть может подождать. Возможно, пройдут годы, пока Сек не будет готов сделать свой шаг. У нас есть годы. Это старая война, и она никуда не денется.

— Так вот значит почему вы тоже стали фегатом?

Этогор громко рассмеялся. — Предателем, а? Предателем для Архонта. Да, поэтому. Я верю в будущее. И будущее – это не Урлок Гор.

— Вы отреклись от Пакта?

— Да, — сказал Маббон. — Мое сердце и мысли легко было изменить. Мои ритуальные шрамы – нет. — Он поднял бледные, мягкие, безупречные руки. — Мясоперерабатывающие заводы дали мне новые руки, чтобы стереть знаки моего обета.

Фегат обнаружил, что смотрит вниз на свою аугметическую руку. — Это странно, вы так не думаете, Маббон? Что мы отпраздновали наше предательство, разрыв давней верности, нашими руками?

— Вы обязаны рассказать мне вашу историю когда-нибудь, сэр, — сказал Маббон.

— Мой дорогой Маббон, расскажу. Как только вспомню ее.

Они вышли из деревьев на нижележащее поле и фегат увидел, для чего его сюда привели. Это было впечатляющее зрелище.

Около трехсот человек, раздетые до военных охряных штанов и коричневых сапог, попарно тренировались по всему полю. Они тренировались с муляжами винтовок, грубыми деревянными заготовками, отрабатывая работу штыком. Воздух был наполнен хрипением, вдохами и треском дерева об дерево. Каждый человек носил отличительный амулет на цепочке на шее. Символ Анарха.

Это были Сыны Сека.

Маббон повел фегата по стучащим рядам. Тренировочное оружие было игрушечным, но ничего игрового не было в самой тренировке. Муляжи винтовок раскалывались под повторяющими ударами, пот блестел на огромных спинах и толстых руках тренирующихся. Сломанное дерево пускало кровь.

Царапины свободно кровоточили на грудях и животах. Несколько человек лежали, обслуживающие фисики обрабатывали глубокие раны. Два человека были без сознания.

Учителя строевой подготовки – Маббон называл их скоржерами – ходили вдоль рядов с кнутами и свистками, наказывая любые нерешительные усилия. Скоржеры были суровыми людьми, одетыми в голубую кольчугу и железные шлемы.

— Гор основывал структуру Кровавого Пакта на структурных принципах Имперской Гвардии, — объяснил Маббон. — Но он не скопировал все аспекты. У Кровавого Пакта нет эквивалента... как это слово?

— Комиссары?

— Точно. Это то, что мой Магистр попытался внедрить в Сынах. Скоржеры были выбраны из ветеранов, и тренированы отдельно от Сынов, вместе с моими офицерскими кадрами. Долг скоржеров – дисциплина, обучение и боевой дух.

— Магистр проницателен, — ответил Фегат. — Без Комиссариата Гвардия ничто. — Фегат смотрел, как один дородный скоржер хлестнул по спине человека кнутом за вялость, и затем повернулся и мягко дал совет другому насчет техники. Прямо как чертовы комиссары, подумал он, одна рука учит, вторая бьет.

— Вы одобряете, сэр? — спросил Маббон.

Фегат кивнул. Показанное великолепное боевое искусство было неоспоримым. Абсолютная жестокость. Но его головная боль усилилась. Боль накатывала и спадала позади глаз. Возможно, это из-за солнечного света.

В последнее время он был крайне лишен этого. Он размышлял, а не попросить ли у Десолэйна шляпу.

Они прогуливались вдоль рядов, любуясь картиной. Шум вокруг был сильным и зверским: щелкающие муляжи оружий, хриплое дыхание, удары кнута.

— Сколько? — спросил фегат, потирая ноющий от боли лоб.— Сэр?

— Сколько вы думаете обучить человек за первый год?

— Это испытательная единица, фегат. Мои офицеры намереваются основать еще два лагеря такого же размера здесь, в центральном регионе, в течение нескольких недель. Но я планирую к зиме получить, по меньшей мере, шесть тысяч, отсюда и с лагерей на двух близлежащих мирах. Ясное дело, что при условии вашего совета и помощи.

— Ясное дело.

Фегат вздрогнул, когда сражающаяся пара рядом с ними закончила последнюю схватку одним человеком на спине, его нос превратился в месиво хорошо приложенным прикладом.

— Фисика сюда! — крикнул скоржер, дуя для выразительности в свисток.

— Мы начнем демонстрацию после полудня, сэр, — сказал Маббон. — Фургеш Таун сразу за холмом. Перед этим, я надеялся, что вы обратитесь к людям. Скажете несколько слов.

— Был бы только счастлив. — Фегат снова помассировал свою пульсирующую голову. Внезапно цвета стали очень яркими, звуки чрезвычайно сильными.

— Я бы так же был благодарен, если бы вы поговорили со старшими скоржерами. Может быть, введете их немного в работу Комиссариата?

— Без проблем, — ответил фегат. Чертова боль. Прямо позади глаз. Как раскаленные иглы.

Рядом один из тренирующихся Сынов потерял кусок мяса из плеча, когда его партнер резанул муляжом штыка. Мужчина заорал, когда из его раны начало хлестать в горячий воздух.

Фегат задрожал. Крик чувствовался таким громким, как физический шлепок, и он казался отдающимся вперед и назад эхом в его голове.

— С вами все в порядке, сэр? — спросил Маббон.

— Отлично. Все отлично, — сказал фегат, осознавая, что начал обильно потеть. — Отлично. Всего лишь эффект от транскодирования. Я думаю, что все из-за разговоров о комиссарах. Задело за живое, Маббон. У меня пунктик насчет...

... насчет

насчет

насчет

пунктик насчет

насчет...

Сильный звук, как падающая в водосток вода. Жужжание. Не света. Тьма. Нет света. Вкус крови.

А потом Гаунт. Ибрам Гаунт, в полной парчовой униформе комиссара, его глаза, как щели, это чертово впечатление превосходства, которое он так любить внушать остальным. Гаунт что-то держал. Болт-пистолет. Рукояткой от него.

— Последний запрос удовлетворен, — сказал Гаунт. Сволочь, сволочь, кем он себя возомнил? Кем он себя возомнил...

... он возомнил

возомнил

возомнил

он возомнил...

Он не возомнил.

Он вовсе не был Гаунтом. Это был Десолэйн. Пистолет был флягой воды. Появился свет, как будто зажгли лампы. Вернулись звуки. Как и сухой запах поля. Отдаленно, фегат мог слышать, как Маббон приказывает людям отойти.

— В группы! В группы, сейчас же! Скоржеры, вернуть всех в строй!

— Фегат? — сказал Десолэйн.— Нххн.

— Ты упал, фегат. Ты потерял сознание.

— раз, когда лорд...

— Что? Что ты сказал, фегат?

— Я сказал... единственный раз, когда Лорд Генерал потерял сознание, было на его выпускном.

— С тобой все в порядке?

Фегат сел. Голова кружилась. Но боль пропала. Он глубоко вздохнул и огляделся. Тихие, пялившиеся, Сыны Сека стояли вокруг него с опущенными муляжами оружия.

Десолэйн встал на колени и поднес флягу к губам фегата.

Вода была безумно холодной.

— Ты упал... — начал снова Десолэйн.

— Так помоги мне подняться, — сказал фегат. Внезапно его голова стала потрясающе ясной. Ясной, как никогда.

Десолэйн поднял его на ноги. — У тебя кровь из носа, — прошептал телохранитель.

Фегат вытер нос и размазал кровь по щеке. Он посмотрел на ряды воинов. На потных лицах было подозрение и отвращение. Теперь это будет не просто.

— Мне жаль, что вам пришлось увидеть это, — сказал он внезапно твердым голосом, таким же, как однажды на параде на Фантине. — Слабость офицера не должны видеть солдаты. А вы, безусловно, высококачественные солдаты. Вы – Сыны Сека. — Шепот прошел среди собравшихся.

— Это не было слабостью, — крикнул он. Теперь все вернулось, манера, естественная риторика, искусство говорить, уверенность в командовании. Он забыл, какое это восхитительное чувство. Он забыл, как хорош он был в этом. — Нет, не слабость. Это было последствие процесса, известного, как ментальный блок. Могу я доверять вам, солдаты? Могу я доверить вам, друзья, правду? — Сыны помедлили, а затем начали рычать дикое одобрение.

Он улыбнулся, выражая им признательность, играя с ними. Он поднял руку, свою настоящую руку, для тишины. Сразу же наступила тишина. — Видите ли, — сказал он, — ваш враг решил, что мой мозг слишком ценен, что мои секреты весьма потрясающие, и что вы никогда не узнаете о них. Псайкеры заточили в клетку мой разум, клетку, которую открыли месяцы осторожной работы. Мой разум почти свободен. Мои секреты почти ваши. Ваши, и нашего возлюбленного Анарха!

Люди проревели свое одобрение. Деревянные муляжи яростно стучали друг о друга.

— Фегат? — прошептал Десолэйн сквозь восторженный шум.

Промачивая свой, покрытый кровью, нос, генерал-предатель повернулся к телохранителю. — Не называй меня так. Больше никогда. Моя память сейчас быстро возвращается. Как камнепад. Я вспомнил, Десолэйн. Даже свое имя. И так ты будешь обращаться ко мне в будущем.

— К-как...? — спросил Десолэйн.

Лорд Милитант Генерал Ночес Стурм не озаботился ответить. Он повернулся к реву, идущему от рядов Сынов Сека. В этот раз он поднял свою аугметическую руку, сжатую в кулак. — За будущее! — заорал он.

Они начали аплодировать. Как животные. Как демоны.

Как завоеватели.