Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

Вместо эпилога. Вторая мировая война: выбор и судьбы

Раскрывая в этой книге сложные проблемы противоборства российской военной эмиграции и советских спецслужб в 30-е годы, нельзя не коснуться, по крайней мере кратко, военного финала. Вторая мировая война и Великая Отечественная война как часть ее стали страшным испытанием для человечества, в том числе граждан нашей страны, и принесли много бед. Но именно с войной против СССР радикально настроенная часть эмиграции, в том числе бывшие военнослужащие и многие руководители военных эмигрантских организаций, связывали надежды на изменение своего положения и возможность вернуться на родину в качестве победителей.

Но реальное развитие событий в ходе Второй мировой войны привело к тому, что мир оказался расколот на два главных лагеря. В один из них входили Германия и ее союзники, в другой — страны складывавшейся в ходе войны антигитлеровской коалиции, в состав которой после начала Великой Отечественной войны, наряду с рядом ведущих западных стран, вошел и СССР.

Вместе с тем уже начальный период Второй мировой войны поставил много сложных вопросов перед русскими эмигрантами, и прежде всего военными эмигрантскими организациями. Это касалось в первую очередь того, как вести себя и как относиться к расширяющейся германской экспансии в Европе, поддерживать ли ее или оказывать помощь властям тех стран (в том числе в составе их вооруженных сил), которые приютили российских беженцев, а сейчас оказались в тяжелой ситуации в условиях вторжения немецких войск^{998}.

Наиболее важными и рубежными точками такого выбора русских эмигрантов были события, связанные с вторжениями войск Германии в 1939–1941 годах в Польшу, Францию и Югославию.

Первое событие знаменовало собой начало Второй мировой войны, а второе и третье были связаны тем, что здесь находились наиболее крупные по численности в Европе русские диаспоры и проживало много бывших военнослужащих. Сложность восприятия в эмигрантской среде германских вторжений и устанавливаемого оккупационного режима заключалась, в частности, в том, что немецкие спецслужбы часто прибегали к арестам русских эмигрантов, особенно входивших в состав военных и законспирированных организаций. В ряде случаев это кончалось гибелью арестованных. В качестве примера можно привести арест в Бельгии, после фашистской оккупации этой страны, старого антибольшевика, разведчика и сотрудника генерала Кутепова В.Г. Орлова. Он находился в розыскных списках гестапо, был арестован его сотрудниками в 1940 году в Брюсселе, доставлен в Берлин, где и был, в конечном итоге, ликвидирован в 1941 году^{999}.

Русский Обще-Воинский Союз и его руководство в условиях германской военной экспансии в Европе в 1940 — начале 1941 года находились в сложном положении, ибо попытки наладить сотрудничество с гитлеровцами воспринимались с подозрением и, как правило, оставались без ответа, так как трактовались последними как организация, близкая их противникам (ранее французам, а сейчас англичанам). НКВД же трактовало эту ситуацию иначе. В его справке, датированной началом 1941 года, указывалось: «Каково будет в дальнейшем положение РОВС в системе белоэмигрантских организаций на территориях, занятых Германией, пока неизвестно. Ясно одно, что отныне РОВС включается в число белоэмигрантских организаций германской ориентации и будет действовать в странах, занятых Германией, по директивам гестапо»^{1000}.

Касаясь нового этапа противоборства советских спецслужб и представителей российской военной эмиграции в годы Великой Отечественной войны, заметим, что в условиях войны ей уже не уделялось такого первостепенного внимания, как в предвоенные десятилетия. Перед советской разведкой и контрразведкой встали качественно новые задачи: борьба со спецслужбами фашистской Германии и ее союзников, оказание всемерной помощи Красной Армии, обеспечение надежности ее тыла.

20 июля 1941 года с целью консолидации действий и повышения эффективности работы спецслужб НКВД и НКГБ были слиты в единый наркомат — НКВД СССР, который возглавил Л.П. Берия, а В.Н. Меркулов был назначен его первым заместителем. 1-е управление НКВД (разведка за границей) возглавил П.М. Фитин, а 2-е (контрразведка) — П.В. Федотов. Начальником Особой группы при наркоме внутренних дел был 5 июля 1941 года назначен П.А. Судоплатов. Она призвана была заниматься организацией разведывательно-диверсионной работы в тылу германской армии по линии органов госбезопасности. В октябре 1941 года Особая группа была реорганизована в самостоятельный 2-й отдел НКВД, подчиненный непосредственно Берии. В связи с расширением масштабов разведывательнодиверсионной деятельности в тылу врага 18 января 1942 года на базе 2-го отдела было создано 4-е управление НКВД, которое по-прежнему возглавлял Судоплатов.

В условиях войны система и структура советских органов госбезопасности перестраивалась. Так, 14 апреля 1943 года из состава НКВД был вновь выделен Наркомат госбезопасности, возглавляемый В.Н. Меркуловым. 19 апреля 1943 года военная контрразведка передавалась в наркоматы обороны и ВМФ, при которых были созданы управления контрразведки «Смерш» (сокращение от «Смерть шпионам»). Начальником Главного управления «Смерш» был назначен В.С. Абакумов, первоначально являвшийся и заместителем наркома обороны (освобожден 25 мая 1943 года) и подчиненный непосредственно Сталину.

Советские секретные службы и их сотрудники были едины в решении этих новых и сложных задач, прилагали все силы для их выполнения. Напомним, что в тяжелейших условиях начального периода Великой Отечественной войны по представлению руководства разведки были освобождены более двадцати лиц из числа ее ранее арестованных сотрудников. Наряду с уже не раз упоминавшимся Я.И. Серебрянским назовем и имя другого советского разведчика, крупного специалиста по борьбе с эмиграцией П.Я. Зубова, перенесшего в Лефортовской тюрьме НКВД страшные пытки и ставшего фактически инвалидом. Тем не менее он вернулся в строй и, как и Серебрянский, возглавил одно из отделений 4-го управления НКВД.

Был освобожден и другой опытнейший разведчик — И.Н. Каминский, с 1922 года работавший в ИНО, а с 1934 года являвшийся нелегальным резидентом в Париже. Он работал по эмигрантским террористическим организациям во Франции, Бельгии и Швейцарии. Накануне ареста Каминский был начальником 1-го отделения 5-го отдела ГУГБ НКВД. Будучи направлен для организации подпольной работы на Украине, Каминский погиб там.

Советские разведывательные и контрразведывательные органы уделяли в годы войны определенное внимание и положению дел в российской эмиграции, особенно в ее военных организациях, сотрудничеству их представителей с немецкими и иными враждебными спецслужбами и пресечению их антисоветской деятельности, особенно на оккупированных советских территориях. Прилагались и определенные усилия по укреплению разведывательных позиций в эмигрантской среде, особенно это касалось Дальнего Востока. Обратим внимание и на другой аспект работы советских спецслужб с эмигрантами. Еще в апреле 1941 года заместитель начальника 1-го (разведывательного) управления НКГБ П.А. Судоплатов подписал директиву о подготовке русских и национальных эмигрантских групп в Европе для участия в разведывательных операциях в условиях войны^{1001}. С ее началом значение этого направления деятельности объективно возросло.

Вернувшись же к Русскому Зарубежью, отметим, что после вторжения Германии в Советский Союз эмигрантам, в том числе бывшим военнослужащим, предстояло сделать выбор из трех реально существовавших вариантов: 1) встать на сторону фашистской Германии и даже принять участие в боевых действиях против СССР в надежде с ее помощью устранить ненавистный советский режим; 2) занять позиции оборончества, поддержать СССР в развернувшейся страшной войне, когда встал вопрос о самом существовании Отечества; 3) избрать нейтральную и выжидательную позицию. Это во многом зависело и от того, где проживали российские эмигранты и какую позицию в войне заняла данная страна. Так или иначе, должен был произойти и произошел раскол военной эмиграции, и любой выбор содержал в себе серьезные проблемы для эмигрантов и их судеб.

Весь драматизм и трагизм сложившейся ситуации уже подробно исследовались автором этих строк ранее в монографии «Роковой выбор», а также в других книгах. Поэтому сделаем здесь лишь самые общие выводы, коснемся судеб ряда персоналий, упомянутых ранее на страницах этой книги, и подведем некоторые итоги противостояния российской военной эмиграции и советских спецслужб к финалу Великой Отечественной и Второй мировой войн.

Уже в первые дни после нападения Германии на СССР многие видные политические и военные деятели Русского Зарубежья, и прежде всего проживавшие на территории Третьего рейха, поспешили заявить о своей поддержке ее в этой войне. Подобные обращения и заявления сделали, в частности, начальник Объединения Русских Воинских Союзов генерал А.А. фон Лампе, начальник Русского Обще-Воинского Союза генерал А.П. Архангельский, великий князь Владимир Кириллович и др. Среди части эмигрантов были распространены настроения, выражаемые словами, — «хоть с чёртом, но в Россию». Это во многом объясняло поток заявлений, которые шли от эмигрантов, бывших военнослужащих, в организации ОРВС и РОВСа с просьбой направить их на Восточный фронт. Но руководство Третьего рейха, руководствовавшееся идеей борьбы со славянством и его ликвидации как неполноценной расы, не спешило принимать помощь со стороны бывших белогвардейцев, сторонников Великой, Единой и Неделимой России.

Напротив, с началом войны Германии против СССР в оккупированных ею странах была произведена серия арестов русских эмигрантов, в том числе видных деятелей военной эмиграции и ее ведущих организаций, что вызвало растерянность в их рядах и сомнения в возможности плодотворного сотрудничества с немцами и совместной борьбы с ними против большевиков. Например, только в Брюсселе были арестованы 33 человека, и среди них генерал А.А. Кусонский^{1002}. В числе арестованных оказались, например, такие известные в эмиграции и не раз упоминавшиеся в этой книге фигуры, как генералы П.Н. Шатилов, В.Г. Харжевский, контр-адмирал Г.К. Граф, полковник С.А. Мацылев и др. Большинство из них были в дальнейшем освобождены, но генерал Кусонский погиб в немецком концлагере в августе 1941 года. Данный факт вызывает различные версии и толкования[61], в том числе связанные с обвинениями, высказывавшимися в его адрес в 1937–1938 годах после похищения генерала Миллера, и подозрениями в сотрудничестве с советскими спецслужбами.

Это дало основание некоторым авторам утверждать, что убийство Кусонского явилось местью немцев за генерала Миллера. Но сколько-нибудь серьезных аргументов для подобного вывода нет. Немецкие спецслужбы никогда не рассматривали погибшего председателя РОВСа как «своего», видя в нем антантофила, а ссылаться на то, что они мстили за генерала с немецкой фамилией, просто наивно. Нет серьезных оснований утверждать, что немцы убили Кусонского как агента советских спецслужб, так же как и доказывать то, что С.Н. Третьяков, будучи арестован в 1942 году, показал, что этот генерал работал на Москву. Если же последнее заявление все-таки имело место быть, то это может означать только не что иное, как намеренный оговор Третьяковым одного из видных деятелей РОВСа с целью дезинформации немцев. Современные источники в российских спецслужбах отрицают какое-либо сотрудничество генерала Кусонского с советской разведкой.

Зная весь предшествующий жизненный путь и политические взгляды генерала Кусонского, вызывает серьезное сомнение отнесение его к числу оборонцев или даже «видных оборонцев», и утверждение, что он якобы был арестован гестапо за осуждение нападения Германии на СССР, а еще раньше вел «подрывную деятельность среди эмиграции» и контактировал с бельгийским подпольем^{1003}.

Великая Отечественная война поставила перед сложным выбором и расколола не только рядовую массу, но и руководство военных организаций эмигрантов. И если большая часть лидеров Русского военного Зарубежья сделала выбор в пользу сотрудничества с фашистской Германией или, по крайней мере, желала этого и пыталась наладить взаимодействие с ее руководством, то некоторые из них заняли оборонческие, патриотические позиции. И среди них были авторитетные в военной эмигрантской среде генералы и адмиралы. В первую очередь следует назвать руководителя «Союза Добровольцев» генерала А.И. Деникина, а также бывших видных руководителей РОВСа и начальников его отделов вице-адмирала М.А. Кедрова (который был, напомним, длительное время помощником и заместителем председателя РОВСа) и генерала П.С. Махрова. Последний, еще в 1935 году создавший в Париже «Союз Оборонцев», после нападения Германии на СССР обратился 23 июня 1941 года к советскому послу во Франции с просьбой об отправке его в Советский Союз и зачислении в армию хотя бы рядовым. Его письмо было перехвачено цензурой, в результате Махров был арестован и заключен в тюрьму в Ницце, а затем в лагерь в Верна. Он был освобожден лишь в декабре 1941 года по ходатайству генерала А. А. Нисселя.

К антифашистскому движению Сопротивления в Чехословакии примкнул генерал С.Н. Войцеховский, в прошлом главнокомандующий Восточным фронтом у адмирала Колчака и командующий войсками Российской восточной окраины (Дальневосточной армии).

Из представителей эмигрантского генералитета, которые проживали в странах антигитлеровской коалиции, придерживались оборонческой, патриотической позиции и в той или иной форме принимали участие в борьбе с фашизмом, следует прежде всего назвать жившего в США генерала В.А. Яхонтова.

Но несравненно большее число представителей старого генералитета и лидеров эмигрантских военных организаций пытались все-таки найти себя, свое место в фашистском лагере, а также привлечь к сотрудничеству с ним возглавляемые ими воинские объединения. Из наиболее крупных фигур, которые относились к главным действующим лицам настоящего повествования, следует в первую очередь назвать генерала Ф.Ф. Абрамова, принимавшего активное участие сначала в отправке эмигрантов для службы в создаваемый в Сербии Русский Корпус, а потом в формировании казачьих частей на гитлеровской военной службе. Позднее он вошел в состав так называемого Комитета Освобождения Народов России (КОНР), созданного в ноябре 1944 года по согласованию с рейхсфюрером СС Г. Гиммлером и под эгидой его ведомства бывшим советским генералом А.А. Власовым. Напомним, что эта война развела по разные стороны линии фронта отца и сына Абрамовых. Если Абрамов-старший избрал линию сотрудничества с гитлеровцами, то его сын Николай, о котором уже шла речь в этой книге, сражался с фашистскими оккупантами и погиб в одесском подполье, по одним данным, в 1942-м, а по другим — в 1943 году.

С первых дней войны настойчивым поборником сотрудничества с гитлеровцами и передачи в их распоряжение возглавляемого им Объединения Русских Воинских Союзов был генерал АА. фон Лампе. В конце войны он, как и генерал Абрамов, вошел в состав КОНР. Членом этого же Комитета с момента его создания стал и казачий генерал Е.И. Балабин. Он являлся начальником управления казачьих формирований, служил в штабе казачьих войск при штабе так называемой Русской Освободительной Армии, возглавлявшейся генералом Власовым, был членом совета казачьих войск КОНР.

Многолетний возмутитель спокойствия в эмигрантской военной среде и руководитель Русского Национального Союза Участников Войны генерал А.В. Туркул, еще за несколько лет до войны сделавший выбор в пользу сотрудничества с фашистской Германией, последовательно придерживался этой линии и в годы Великой Отечественной войны. В декабре 1944 года он был кооптирован в КОНР. По согласованию с германским командованием Туркул приступил в начале 1945 года к формированию под Зальцбургом (Австрия) собственного воинского соединения, именовавшегося в документах «отдельным корпусом» (Вооруженных Сил КОНР), «группой Туркула», «казачьей бригадой» или «4-й дивизией РОА». Численность этого соединения весной 1945 года превысила 5 тысяч человек.

Неоднократно упоминавшийся на страницах этой книги генерал Б.А. Штейфон в сентябре 1941 года был назначен начальником штаба формировавшегося Русского Корпуса в Сербии, а с октября того же года и до своей смерти 30 апреля 1945 года командовал этим соединением на гитлеровской службе, которое вело борьбу с югославскими партизанами. Ему было присвоено звание генерал-лейтенанта вермахта.

Но самой высокой должности среди эмигрантов, служивших фашистской Германии, достиг давний германофил казачий генерал П.А. Краснов. В марте 1944 года он был назначен германскими властями начальником штаба Главного управления казачьих войск, созданного в составе министерства восточных территорий Германии. Его сподвижником на этом поприще и начальником Казачьего резерва стал генерал А.Г. Шкуро, которому было присвоено звание генерал-лейтенанта СС. И перечень имен представителей эмигрантского генералитета на службе фашистской Германии можно продолжить.

Что касается начальника РОВСа генерала А.П. Архангельского, то он, несмотря на симпатии к фашистской Германии и готовность предоставить чинов своей организации ей в помощь, был фактически изолирован гитлеровцами в Бельгии. Ему не простили сотрудничества с представителями стран Антанты, и он периодически даже находился на грани ареста.

Из представителей русского офицерского корпуса в эмиграции наиболее успешную, хотя и непростую карьеру на поприще сотрудничества с Германией сделал бывший капитан Б.А. Смысловский. Причем он принадлежал к значительной группе эмигрантов, которые служили или сотрудничали в годы войны с германской военной разведкой — Абвером. Сам Смысловский установил первые контакты с этим ведомством еще в середине 20-х годов, а затем стал его кадровым сотрудником. В годы Великой Отечественной войны он прошел путь от майора вермахта, приступившего летом 1941 года под псевдонимом фон Регенау к формированию 1-го русского учебно-разведывательного батальона абвера, до генерал-майора. В марте 1945 года уже под псевдонимом Артура Хольмстона он был назначен командующим так называемой 1-й Русской Национальной армией. Впрочем, это было, по существу, пропагандистское название (как и Вооруженные Силы КОНР или Русская Освободительная Армия), ибо численность его составляла, по разным данным, от менее 3 до 6 тысяч человек, и 1-я РНА была фактически разведывательным или разведывательно-диверсионным формированием^{1004}.

В тесное сотрудничество с немцами вступает в годы войны многократно упоминавшийся ранее капитан К.А. Фосс, ближайший сподвижник генерала Абрамова, секретарь управления III отдела РОВСа и один из руководителей «Внутренней линии», служивший в Генеральном штабе Болгарии. После начала Великой Отечественной войны он по линии болгарского военного представительства выехал с группой сотрудников на Украину. Здесь он вступил в тесное сотрудничество с немецким командованием и с Абвером. Как свидетельствовал находившийся вместе с ним П.Н. Бутков, «мы были на офицерском положении у немцев и приданы главному немецкому командованию ОКВ, но подчинены нашему командованию в служебном отношении»^{1005}.

Штаб Фосса расположился в Николаеве, куда в дальнейшем направлялись в его распоряжение другие группы эмигрантов, членов РОВСа из Болгарии. Впрочем, Фосс не избежал и неприятности. По доносу НТСНП он был арестован гестапо и доставлен в Берлин, где началось следствие. Но после положительной аттестации со стороны начальника разведслужбы Генштаба Болгарии полковника Г. Костова и соответствующего ответа на запрос гестапо он был освобожден и вернулся на Украину.

Фосс и его соратники по заданию немцев занимались разведывательной и контрразведывательной работой, пытаясь противодействовать советскому подпольному и партизанскому движению, сотрудничали с различными группировками украинских националистов. На примере деятельности Фосса и его коллег можно проиллюстрировать то, как упорная борьба, шедшая ранее между советскими спецслужбами и эмигрантскими военными организациями, сейчас, в условиях войны, приобрела качественно новый характер, формы и ожесточенность. Советские спецслужбы и ранее, и тем более теперь, рассматривали эмигрантов как ближайших сподвижников гитлеровцев.

Директива НКВД №136 от 19 ноября 1943 года «Об активизации агентурно-оперативной работы по пресечению подрывной деятельности зарубежной антисоветской организации НТСНП» гласила: «Начальник разведки “Русского общевоинского союза” (РОВС) бывший капитан Дроздовского полка Фосс Клавдий Александрович назначен немцами помощником коменданта города Николаева на Украине и за особые заслуги перед оккупантами награжден Железным крестом. Назначением в город Николаев Фосса немцы преследуют цель создания на оккупированной территории Советского Союза опорного пункта для заброски своей агентуры из числа белоэмигрантов в наш тыл и сколачивания различных антисоветских формирований. Фосс располагает для этого значительными кадрами, а также имеет многочисленные родственные связи на советской территории. Вместе с Фоссом на Украину прибыли члены РОВС Громов, Станчулов Леонид, Гавлилиус Алек»^{1006}.

Добавим, что под командованием Фосса служили и другие чины РОВСа, ранее проверенные в активной антисоветской работе и упоминавшиеся в этой книге: капитан Я.Г. Яренко, мичман С.С. Аксаков и др. Последний писал об этом в 1951 году следующим образом: «Во время войны… я в Русском Корпусе не был… но служил в Германской армии, побывал на Восточном фронте. Был в Одессе, Николаеве, Севастополе, по всему Крыму, в Ростове и под Новороссийском. Повидал много интересного и поучительного. Узнал и немцев, и подъяремный русский народ… Вероятно, многих… будет шокировать наличие “Коллаборанта”. Впрочем, времена подходят такие, что придется выбирать между коммунизмом и “Коллаборантством”, нынче, быть может, с Америкой. Мы это все понимали еще тогда, почему и шли к немцам на службу, не строя никаких иллюзий, как теперь пойдут на службу к американцам»^{1007}.

Возвращаясь же к Фоссу, заметим, что он, по некоторым данным, руководил агентурной сетью Абвера на Юге Украины, которая вела контрразведывательную работу через сеть резидентур в Мелитополе, Херсоне, Борисполе и Одессе. В условиях наступления Красной Армии Фосс и его сотрудники перебрались в марте 1944 года в Румынию, а затем большей частью в Болгарию. После войны Фосс появился в Германии, где жил под фамилией Александрова и сотрудничал уже с американскими спецслужбами^{1008}.

Тем более что его агентура и осведомители, оставшиеся на советской территории, вполне могли пригодиться им в условиях развернувшейся «холодной войны».

Тем временем Вторая мировая война шла к концу, и эмигрантам, вступившим в сотрудничество с гитлеровцами, приходилось думать о спасении. И здесь кому-то из них повезло, а кому-то нет. Они стремились в первую очередь выйти на территории, которые оказывались в руках союзников СССР по антигитлеровской коалиции, и от них зависело, будут ли коллаборанты выданы советским властям, которые требовали этого.

В конце мая в австрийском городе Линце состоялась передача англичанами советской стороне 50 тысяч казаков, воевавших на стороне фашистской Германии, и членов их семей. Среди 2756 выданных офицеров 1430 были эмигрантами и не являлись советскими гражданами^{1009}. В январе 1947 года генералы П.Н. Краснов, А.Г. Шкуро, горский князь Султан Килыч-Гирей и ряд других руководителей казачества на немецкой службе были повешены в соответствии с приговором Военной Коллегии Верховного Суда СССР.

Но других подобных массовых выдач советской стороне более не было. К американцам вышла большая часть воинской группировки генерала А.В. Туркула. Ее штаб в Зальцбурге перешел на гражданское положение и был преобразован в «Бюро комитета Русского Красного Креста» под председательством генерала В.Н. Выграна. При этом Бюро действовал негласный «Комитет русских невозвращенцев», возглавляемый генералом Туркулом. В августе 1950 году он стал организатором съезда кадров РОА и возглавил созданную политическую организацию под названием «Комитет Объединенных Власовцев». Туркул издавал в Мюнхене газету «Доброволец». Он умер в августе 1957 года в Мюнхене, и в сентябре был похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже.

Остатки Русского Корпуса, который после смерти генерала Штейфона возглавил полковник А.И. Рогожин, осуществили прорыв в Австрию. 12 мая около 4 тысяч человек в районе города Клагенфурта сложили оружие и сдались английским войскам^{1010}. После нескольких лет пребывания в лагерях, когда решалась судьба военнослужащих Русского Корпуса, требование советской стороны об их выдаче было, в конечном итоге, отвергнуто бывшими союзниками и большинство его солдат и офицеров перебрались на жительство в Аргентину и США.

Части 1-й Русской Национальной Армии генерала Б.А. Хольмстона-Смысловского численностью до 1000 человек в начале мая 1945 года перешли швейцарские границы княжества Лихтенштейн, разоружились под швейцарские гарантии политического убежища и были интернированы. Вместе с ними отступили туда и были интернированы великий князь Владимир Кириллович со свитой и Русский Комитет из Польши во главе с бывшим сподвижником генерала Кутепова по его Боевой группе С.Л. Войцеховским. Впоследствии Хольмстон-Смысловский и его сослуживцы выехали в Аргентину. Сам он по приглашению правительства этой страны занял должность советника по борьбе с терроризмом. В дальнейшем он продолжал активную антикоммунистическую деятельность, организовал Российское Военное Национальное Освободительное движение имени генерала Суворова (Суворовский Союз) и редактировал газету «Суворовец».

В 1956 году Хольмстон-Смысловский переехал в США, где в условиях «холодной войны» использовался на антисоветском поприще, а в 1966 году по приглашению руководителя службы внешней разведки ФРГ Р. Гелена перебрался в эту страну и приступил к службе в названном ведомстве в официальной должности советника при Генштабе бундесвера, делясь своим богатым опытом борьбы с коммунизмом. Выйдя в отставку, Хольмстон-Смысловский переехал в Лихтенштейн и скончался здесь в 1988 году.

Начальник ОРВС генерал фон Лампе 10 февраля 1945 года бежал из Берлина и в конце апреля прибыл в Линдау, занятый спустя несколько дней французскими войсками. Советская сторона требовала выдачи этого генерала, и он был даже арестован и 42 дня провел в тюрьме, но в итоге был освобожден и в дальнейшем переехал из Германии во Францию. В условиях состоявшегося воссоединения РОВСа и ОРВС в единый союз Лампе был назначен заместителем начальника РОВСа, а с 1949 года по совместительству являлся и заместителем председателя созданного Совета Российского Зарубежного воинства. С 1955 года генерал Лампе временно исполнял обязанности начальника РОВСа, а в 1957 году стал его официальным начальником, а также председателем Совета Российского Зарубежного Воинства. Сдав должность начальника РОВСа в 1967 году, генерал А.А. фон Лампе умер в том же году в Париже и был похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

В 1944 году, после освобождения Бельгии союзными войсками, советские власти потребовали от союзников выдачи жившего в Брюсселе начальника Русского Обще-Воинского Союза генерала АП. Архангельского. Но он в итоге отделался пятидневным арестом, и его передачи в СССР не последовало. Он возглавлял РОВС, а с 1949 года и Совет Российского Зарубежного воинства, до 1957 года. Архангельский умер в 1959 году в Брюсселе и был похоронен на кладбище Юккль в столице Бельгии.

Менее повезло другому видному деятелю эмиграции, фамилия которого не раз звучала в этой книге в связи с сотрудничеством РОВСа с финскими спецслужбами и попытками проникновения на советскую территорию из Финляндии. Речь идет о проживавшем в этой стране в межвоенный и в военный период генерал-майоре Северине Цезаревиче Добровольском. Соратник генерала Миллера по Гражданской войне на Севере России, Полевой военный прокурор Северной области (Северного фронта), он в конце войны выехал в Финляндию и поселился в Выборге.

В 1994 году автору довелось ознакомиться с личным делом Добровольского, хранящимся в Национальном архиве Финляндии. Он жил с нансеновским паспортом, входил в состав правлений целого ряда эмигрантских организаций и вел активную антисоветскую деятельность. Добровольский поддерживал дружеские связи и вел переписку с генералом Миллером. Как уже упоминалось, он выступал связующим звеном между РОВСом и спецслужбами Финляндии в работе против СССР. Заметим, что Добровольский, опираясь на информацию финских спецслужб, одним из первых высказал подозрения о генерале Скоблине как советском агенте.

Важным делом его жизни стало издание в 30-е годы журнала «Клич», о котором уже шла речь на страницах этой книги. Добровольский был его фактическим издателем, хотя формально редактором являлся участник Кронштадтского восстания М.Ф. Романов, подданный Финляндии. Именовавшийся «органом национального освобождения» «Клич» был крайне правым и профашистским изданием. Журнал выходил в свет тиражом в 1500–2000 экземпляров и распространялся среди эмигрантов, призывая их к активной борьбе с коммунизмом. В результате протестов СССР финские власти в 1935 году запретили издание этого журнала у себя, и с 1936 года «Клич» издавался в Бельгии.

Генерал Кусонский писал в декабре 1937 года о Добровольском, что генерал Миллер вел деятельную переписку с ним и помогал ему в издании журнала «Клич», но не выдвигал его кандидатуру на возглавление группы, или отделения, или подотдела в Финляндии, видимо, считая его политическим деятелем, и хотел видеть его в этом качестве^{1011}.

В «Зимнюю войну» Добровольский работал в отделе пропаганды главной квартиры финской армии, а после захвата советскими войсками Выборга переехал в Хельсинки. В 1941 году, с началом Великой Отечественной войны, он стал служить в русском отделе пропаганды при Государственном Совете Финляндии, принимал участие в выпуске ряда антисоветских изданий.

После выхода Финляндии из войны в 1944 году здесь приступила к работе Союзная контрольная комиссия, которую возглавлял один из видных советских партийных деятелей А.А. Жданов. 20 апреля 1945 года министр внутренних дел Финляндии коммунист Ю. Лейно был вызван в Контрольную комиссию. Там генерал-лейтенант Г. Савоненков, заместитель Жданова, вручил Лейно письмо, подписанное председателем Комиссии, с требованием о задержании и передаче СССР 22 человек, «виновных в совершении военных преступлений, проводивших по заданию немцев шпионскую и террористическую деятельность против Советского Союза». В ночь с 20 на 21 апреля 20 человек из представленного списка (двое успели, видимо, покинуть Финляндию) были задержаны и переданы Контрольной комиссии. На самолете все они были отправлены в Москву.

Одним из задержанных финской полицией и переданных в Хельсинки сотрудникам Главного управления «Смерш» был генерал С.Ц. Добровольский. Он был судим и 25 ноября 1945 года приговорен Московским военным трибуналом к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 25 января 1946 года^{1012}.

Напомним, что вместе с Добровольским финскими полицейскими по требованию Союзной контрольной комиссии были задержаны и переданы сотрудникам «Смерш» еще 19 бывших подданных Российской империи, 8 из которых жили здесь с нансеновскими паспортами, all являлись гражданами Финляндии. Список этих лиц стал именоваться «списком Лейно», по имени финского министра внутренних дел, давшего санкцию на их задержание. Сама эта акция была признана в Финляндии в 1947 году незаконной, а Лейно был освобожден от своих обязанностей. Лица, арестованные в Финляндии и доставленные в СССР, различались по возрасту, национальности и гражданству. Именной список и данные о них опубликованы сегодня в ряде источников^{1013}. Они были участниками антисоветского движения в годы Гражданской войны в России, активистами русских эмигрантских организациях либо сотрудничали с финскими властями в годы войны.

Пожалуй, наиболее известным из них был один из руководителей Кронштадтского восстания 1921 года, председатель Военно-революционного комитета, созданного тогда в Кронштадте, Степан Максимович Петриченко, бежавший после поражения мятежа в Финляндию. Но он занимал в эмиграции позицию, противоположную генералу Добровольскому. И так как об этом, вероятно, известно не всем читателям, то имеет смысл остановиться на пребывании Петриченко за рубежом подробнее.

Оказавшись на чужбине, бывший лидер мятежных матросов понял, что совершил роковую ошибку, и решил вернуться на родину. Но когда об этом стало известно, Петриченко был по доносу арестован финской полицией и несколько месяцев просидел в тюрьме. В 1927 году он явился в советское консульство в Риге с повинной, прося разрешения вернуться на родину.

Заявление Петриченко, поступившее в Москву, было доложено лично Сталину, который заявил, что «Родине можно служить, даже находясь за ее рубежами». В результате в советскую разведывательную резидентуру поступил ответ из Москвы, указывавший на необходимость установить с Петриченко негласный контакт, дать разведывательное задание и в случае его успешного выполнения закрепить на постоянной агентурной работе по месту проживания в Финляндии. Так Петриченко вступил в сотрудничество с советской разведкой.

Находившаяся с ним на конспиративной связи известная разведчица З.И. Рыбкина (Воскресенская) указывала, что «он всегда оставался личностью». Петриченко, вспоминала она, негодовал по поводу процессов над «врагами народа», начавшимися в Москве в 1937 году. На одну из встреч с Рыбкиной он пришел взбешенным и заявил, что убьет ее и закопает в снежный сугроб. На ее недоуменный вопрос о том, что случилось, Петриченко ответил, что в Москве судят не врагов народа, а истинных борцов за его собственные идеалы, травят людей, которые делали революцию и остались верны ей. Он категорически отказался продолжать сотрудничество с советской разведкой, и его с большим трудом удалось убедить изменить свое решение, докладывала Рыбкина в Центр.

В первые месяцы 1941 года от Петриченко поступило несколько сообщений о подготовке финских и немецких военных к войне против СССР. Последние из них были получены весной 1941 года. После начала Великой Отечественной войны он был интернирован, а затем арестован финскими властями и содержался в тюрьме до 1944 года, вплоть до выхода Финляндии из войны. 25 сентября 1944 года на основании советско-финляндского соглашения Петриченко был освобожден, но 21 апреля 1945 года вновь арестован финнами и передан по требованию советской стороны сотрудникам «Смерш» в Финляндии.

24 апреля на основании постановления на арест, утвержденного начальником Главного управления «Смерш», Петриченко был арестован. Ему вменялось в вину, что «являясь руководителем Кронштадтского мятежа в 1921 году, бежал за границу, проживал в Финляндии, вступил в антисоветскую организацию РОВС, занимался переброской членов РОВС на территорию СССР для подрывной антисоветской деятельности». Заметим, что обвинения в сотрудничестве Петриченко с РОВСом были полностью надуманы и не имели под собой никаких оснований.

Тем не менее Петриченко был доставлен в СССР, где началось следствие. 15 мая 1945 года ему были предъявлены обвинения, каждое из которых грозило высшей мерой. 6 сентября того же года Петриченко получил итоговое обвинительное заключение. Военный прокурор направил его дело в Особое совещание с определением наказания в виде 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Эта относительно мягкая по тем временам мера, тем более, учитывая предъявленные обвинения, могла быть результатом того, что Петриченко зачли сотрудничество с советской разведкой. Впрочем, утверждать это категорически автор не может в силу отсутствия документальных оснований.

Умер С.М. Петриченко в Соликамском лагере в 1947 году, оставив после себя следующие строки: «В моей черепной коробке все перевернулось кверху тормашками. Но уверяю, что все, что я делал, делал искренне, честно: отдавал свои силы, энергию и жизнь, будучи убежден, что служу мозолистыми руками интересам рабочих и крестьян…»^{1014}.

Среди группы арестованных в Финляндии и переданных органам «Смерш» в апреле 1945 года двадцати человек, согласно воспоминаниям одного из них, ротмистра Д.Д. Кузьмина-Караваева, 17 были членами РОВСа и НТСНП^{1015}, хотя, возможно, считались таковыми советской стороной. Но абсолютное большинство арестованных действительно была активными и непримиримыми врагами советской власти. Например, член РОВСа В.В. Бастамов был кутеповским боевиком еще в 1927–1928 годах, участвовал в боях финской армии против СССР в 1939–1940 (и принимал в это время участие в формировании отрядов из советских военнопленных для борьбы с Красной Армией) и в 1941–1944 годах. Он был приговорен в СССР к 20 годам заключения. Бывший капитан царской армии К.Н. Пушкарёв служил в финской полиции. Во время Великой Отечественной войны был откомандирован в качестве переводчика и офицера связи к немцам и служил в оккупированных ими Петергофе и Царском Селе. В СССР он был приговорен к 25 годам заключения.

В целом же дела этих арестованных в Финляндии и доставленных в СССР лиц рассматривались дважды: сначала Особым совещанием НКВД в 1945 году, а затем Особым совещанием МГБ в 1947 году. По различным пунктам 58-й статьи они были приговорены Особым совещанием к срокам от 5 до 25 лет тюремного заключения. Некоторые умерли в советских лагерях и тюрьмах, но большая часть после смерти Сталина вернулась в Финляндию в 1955–1956-х годах (финские власти выплатили им солидные компенсации), а двое остались в СССР^{1016}.

По некоторым данным, весной 1945 года в Румынии, Болгарии и Югославии органами «Смерш» было арестовано 169 руководящих деятелей и активных членов Русского Обще-Воинского Союза, из которых около 40 были причастны к германской разведке^{1017}.

Среди эмигрантов, арестованных сотрудниками «Смерш» в странах Восточной и Центральной Европы, куда вступала Красная Армия, было немало не только бывших военнослужащих, но и известных политиков, которые поддерживали связи с эмигрантскими военными организациями. Одной из таких фигур был человек, получивший широкую известность еще в дореволюционном российском истэблишменте, принимавший активное участие в антисоветской борьбе в годы Гражданской войны, а затем в период пребывания в эмиграции. Речь идет о Василии Витальевиче Шульгине, который в 20-е годы поддерживал тесные личные связи с руководителями РОВСа генералами Врангелем, Кутеповым и их ближайшими соратниками. По каналам «Треста» и под контролем советских спецслужб он совершил в 1925–1926 году нелегальную поездку в СССР, что сделало из него сначала героя, а затем, после провала этой легендированной чекистами организации, ему пришлось пережить разочарование и позор.

Шульгин был арестован в декабре 1944 года в югославском городе Сремски Карловцы. После первичного допроса он был доставлен в Венгрию, а затем в Москву. Следствие шло более двух лет, в ходе которых чекисты подробно расследовали его прошлое и связи. Шульгин утверждал, что после провала «Треста» очутился в смешном и в глупом положении, и это надолго оторвало его от политики. Тем не менее он признавал, что в 1933–1935 годах тесно сотрудничал с НТСНП, но затем разочаровался в этом союзе и, проживая с 1938 года в Сремских Карловцах, отошел от политики.

По решению Особого совещания В.В. Шульгин был приговорен к 25 годам заключения и срок отбывал с 1947 по 1956 год во Владимирской тюрьме. После освобождения он обращался с письмами к русской эмиграции, которые были опубликованы в 1961 году в виде книги «Письма к русским эмигрантам», изданной фантастическим по тому времени 100-тысячным тиражом. Покаяния и призывы этого видного в прошлом антибольшевика к примирению с советской властью произвели сильное впечатление в эмиграции. Умер Шульгин в 1976 году во Владимире и в 2001 году был реабилитирован по заключению Генеральной прокуратуры Российской Федерации^{1018}.

Как уже отмечалось выше, далеко не все русские военные эмигранты (и даже чины РОВСа) избрали сторону гитлеровцев и их союзников, считая, что их война с СССР дает им шанс на реванш в борьбе с большевиками. Часть из них в разных формах принимала участие в антифашистской борьбе. Одной из наиболее известных подобных фигур стал бывший полковник Генштаба Федор Евдокимович Махин, о котором автору уже приходилось писать. Поэтому коротко осветим его сложный жизненный путь, привлекая некоторые новые источники.

Принимая в 1918 году участие в строительстве Красной Армии, эсер Махин затем переходит на сторону ее противников — Комитета членов Учредительного собрания и выступает одним из организаторов вооруженной борьбы с большевиками. Но приход к власти адмирала Колчака приводит к конфликту Махина с этим режимом и выезду за границу. Проживая в эмиграции в Югославии, он занимается активной общественно-политической деятельностью, много пишет, в том числе по политическим, международным и военно-стратегическим проблемам, и приобретает широкую известность в эмиграции, чему способствовало и хорошее владение им шестью языками. Переоценка ценностей привела Махина в 1939 году в ряды Компартии Югославии. Предполагается, что в 30-е годы он установил и контакты с советской разведкой.

После оккупации Югославии гитлеровцами в 1941 году Махин принимает активное участие в растущем национально-освободительном движении здесь. По одним данным, он первоначально участвовал к четническом движении, но после столкновений, начавшихся осенью того же года, четников с партизанами-коммунистами перешел к последним. По другим сведениям, Махин попал в плен к четникам Михайловича в Черногории, но его удалось освободить^{1019}.

С конца 1941 года Махин служил в Верховном штабе Югославской национально-освободительной армии. Ему было присвоено звание генерал-лейтенанта, и он был награжден орденом Партизанской звезды 1-й степени.

Ряд исследователей давно высказывал предположения, что одновременно со службой в Югославской национально-освободительной армии Махин сотрудничал и с советской разведкой. Несколько лет назад известный историк Коминтерна Ф.И. Фирсов опубликовал более подробные сведения об этом. При этом он ссылался на сотрудника разведки Коминтерна Зифгрида Вальтера, который одновременно сотрудничал и с разведкой советских органов госбезопасности. Под псевдонимом 3. Вальтер скрывался старый коммунист и член Отдела международной связи Коминтерна с 1932 года Артур Хавкин. Занимаясь в годы войны Югославией, он проинформировал Москву о Махине, который участвовал в партизанском движении здесь с самого его начала, и сообщал, что, по разведывательным данным, он «держится хорошо». Послав запрос о Махине в НКВД, Вальтер получил ответ, что тот ранее сотрудничал с советской разведкой.

Войдя в контакт с Махиным, Вальтер (Хавкин) обсуждал с ним вопросы взаимоотношений с лидером четников Д. Михайловичем и его возможности вернуться к нему и работать по заданиям «соседей» (т.е. советской разведки), осуществляя оттуда связь с ней. Обсуждались и вопросы разведывательной работы на территории, занятой немцами и итальянцами. Махин получил кличку «Марс». В числе данных ему поручений были организация работы по засылке людей в соседние страны для сбора информации, связь с агентами, а также разложение сторонников Михайловича и организация покушения на одного из его ближайших помощников.

В шифровке, полученной Вальтером по поводу Махина, содержались следующие указания и рекомендации: «Марса нужно будет передать для работы товарищам, которые будут Вам выделены для специальной работы. Пока же держите связь с ним Вы. Если необходимых товарищей не подберете, то рацию и радиста передайте ему для связи с соседями. При этом учтите, что Марс, хотя и проверен по работе соседями, но все же он не является их кадровым представителем, поэтому за ним нужен контроль в форме, не могущей его обидеть. Шифр для него будет передан через Вас»^{1020}.

В 1944 году Ф.Е. Махин впервые после 26-летней разлуки с родиной побывал в СССР и, по некоторым данным, был даже награжден орденом Ленина. Когда Махин скончался 3 июня 1945 года в Белграде, то проводить его в последний путь пришли многие видные югославские военачальники, а также члены военных миссий СССР, Болгарии и Албании^{1021}.

Широкий размах получило сопротивление гитлеровцам во Франции, в котором активное участие принимали и эмигранты. На кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем стоит памятник, сооруженный Анной Воронко-Гольдберг в честь сына и его соратников, павших в 1939–1945 годах. На нем высечены 242 фамилии русских эмигрантов, в большинстве своем бывших военнослужащих, сражавшихся против фашизма на фронте или в движении Сопротивления. Десять из них были удостоены высочайшей военной награды Франции — ордена «Крест Освобождения»^{1022}.[62]

Эмигрант Лев Савинков, сын Бориса Савинкова, о котором уже шла речь в этой книге в связи с тем, что он сражался на стороне республиканцев в Гражданской войне в Испании, не только активно участвовал во французском движении Сопротивления, но и в составе группы бойцов из отряда «Союза русских патриотов» водрузил красный флаг над зданием советского посольства в Париже в 1944 году.

Уже многократно упоминавшийся в книге вице-адмирал М.А. Кедров, в прошлом один из руководителей РОВСа, в годы Второй мировой войны вставший на патриотические позиции, 12 февраля 1945 года в составе делегации из восьми эмигрантов во главе с В.А. Маклаковым посетил в Париже советского посла

А.Е. Богомолова. В числе этих людей был и бывший морской министр Временного правительства и член Директории в 1917 году контр-адмирал Д.Н. Вердеревский. Их двухчасовая беседа с советским послом закончилась рукопожатиями.

Кедров горячо приветствовал в мае 1945 года победу над фашизмом, высоко оценивая вклад в нее СССР и отвергая попытки принизить его. Бывший белый адмирал с горечью писал в то время, что сильная Россия — будь империалистическая или советская — редко кому нравится. «И на нас, русских эмигрантах, лежит теперь большой долг перед нашим народом, — подчеркивал Кедров. — Мы проникаем во все слои общества стран, где мы живем, и это облегчает нам бороться с антирусской пропагандой. К этому нас обязывают и бесчисленные подвиги наших воинов, и массы русского народонаселения, павшие жертвами в этой освободительной войне»^{1023}.

Но этот поступок и процитированные слова вице-адмирала Кедрова вызывали очень разную реакцию в эмиграции, и в том числе среди его бывших подчиненных. Мичман С.С. Аксаков, тоже неоднократно упоминаемый ранее в этой книге и стоявший в годы войны на коллаборационистских позициях, писал в частности: «Надо, чтобы все наши поняли, что… все прошлые заслуги адмирала Кедрова не могут ни оправдать, ни извинить его бесславного конца (хождение на поклон в Советское Посольство в Париже)». «Мы можем только жалеть, а не оправдывать и превозносить людей, околпаченных на старости большевиками»^{1024}, — добавлял он.

Следует, вместе с тем, отметить, что, заняв оборонческие и патриотические позиции в отношении СССР в годы войны, контр-адмирал Кедров не изменил свои политические убеждения, остался на антибольшевистских позициях и советского паспорта не принял. Он умер в Париже в октябре 1945 года. В отличие от Кедрова Вердеревский незадолго до смерти принял советское подданство. Он умер в 1947 году и похоронен, как и Кедров, и многие другие русские эмигранты, на Сент-Женевьев-де-Буа.

Немало русских эмигрантов участвовало в рядах антифашистского движения в Италии, Болгарии, Чехословакии, Югославии и в ряде других стран. Но нередко судьбы эмигрантов, бывших военнослужащих, боровшихся с фашистами и уцелевших в этой борьбе, были весьма незавидными, если они оказывались на территориях, куда вступала Красная Армия и где начиналась чистка, осуществляемая советскими органами государственной безопасности и военной контрразведки «Смерш». Вчерашним участникам борьбы с фашизмом предъявлялся суровый счет за их участие в Гражданской войне на стороне противников советской власти. Они депортировались в СССР, и многие из них попадали в советские лагеря[63].

В качестве примера можно привести финал уже упоминавшегося генерала российской и чехословацкой армии С.Н. Войцеховского, который в годы Второй мировой войны стал одним из организаторов военной подпольной антифашистской организации «Оборона народа» в Чехословакии. 11 мая 1945 года Войцеховский был арестован в Праге сотрудниками «Смерш», доставлен в СССР, судим и умер в 1951 году в лагере под Тайшетом. Его судьбу разделил и другой участник антифашистской борьбы в Чехословакии, полковник русской и чехословацкой армии А.М. Шкеленко. В 1945 году он был арестован сотрудниками «Смерш», судим и умер в лагере в 1948 году. Память того и другого чтится в современной Чехии.

Большинство бывших офицеров, и тем более рядового состава белых армий осталось в стороне от бушующих сражений Второй мировой и Великой Отечественной войн, предпочитая отсидеться в эпоху военно-политических бурь. Они не видели выбора, полагая, что победа фашистской Германии не даст возможностей возродиться России, а победа сталинского Советского Союза лишь укрепит те порядки, против которых они в свое время безуспешно боролись. К тому же часто эмигранты, бывшие военнослужащие, уже по состоянию здоровья не могли принимать активного участия в разворачивающихся событиях.

В годы Второй мировой войны в антисоветскую деятельность и военно-мобилизационные мероприятия активно вовлекались русские эмигранты и эмигрантская молодежь, проживавшие в Маньчжурии. Речь шла о подготовке их к участию в военной экспансии Японии против СССР. Координирующую роль в этой деятельности выполняло Главное Бюро по Делам Русских Эмигрантов в Маньчжурской Империи и его руководители генералы В.А. Кислицин, А.П. Бакшеев, Л.Ф. Власьевский, а также руководитель Российского Фашистского Союза К.В. Родзаевский и атаман Г.М. Семёнов.

Как показывал на допросе в 1945 году руководитель «Союза казаков на Дальнем Востоке» генерал Бакшеев: «В целях военной подготовки белоказаков к предстоящей вооруженной борьбе против Советского Союза мною был отдан приказ, согласно которому все члены “Союза казаков на Дальнем Востоке”, способные носить оружие, зачислялись в свои казачьи полки. ЯВМ (японские военные миссии. — В.Г.) всегда поддерживали мероприятия, связанные с военной подготовкой белоэмигрантов, и принимали участие в создании белоказачьих частей»^{1025}.

Судя по документам, различные военизированные формирования охватывали большую или, по крайней мере, значительную часть мужского русского населения в Маньчжурии. В действительности же в непосредственную военную работу была вовлечена сравнительно небольшая часть русских эмигрантов. Отдельные их группы забрасывались на советскую территорию для выполнения разведывательно-диверсионных мероприятий. Например, в июле 1944 года отряд эмигрантов и эмигрантской молодежи во главе с А.Л. Солодовым был переброшен в верховья Амура. Здесь он был разделен на группы по 3–5 человек для выполнения разведывательно-диверсионных заданий. С осени 1944 по август 1945 года эти группы вели на советской территории разведывательную работу и осуществляли партизанские действия. Сам Солодов был ранен во время боевых действий против Красной Армии в августе 1945 года^{1026}. Но ожидаемого радикально настроенными эмигрантами нападения Японии на Советский Союз так и не произошло, ибо она сосредоточила свои военные усилия на других направлениях.

Истины ради сразу заметим, что далеко не все эмигранты, проживавшие в Маньчжоу-Ди-Го и Китае, заняли в условиях войны прояпонские позиции. Часть из них искренне симпатизировала свой родине, попавшей в беду, а некоторые эмигранты даже сотрудничали с советской разведкой, о чем еще пойдет речь в дальнейшем. Другие оказывали в это время помощь Китаю, который вел войну с Японией. В числе последних следует в первую очередь вспомнить имя генерал-майора Иннокентия Сергеевича Мрачковского, который, оказывая помощь Гоминьдану, уже в 30-е годы участвовал в боях с японцами, подготовил плеяду китайских артиллеристов и чинов броневых машин, стал полковником китайской армии у Чан-Кайши, а с 1937 года являлся руководителем разведывательной сети в Шанхае и погиб в 1941 году^{1027}. Но после окончания Второй мировой войны, в новой стадии Гражданской войны в Китае, Гоминьдан потерпел поражение от китайских коммунистов. Поэтому в современной КНР имя патриота России и Китая И.С. Мрачковского, отдавшего свою жизнь в борьбе против японских захватчиков, к сожалению, ассоциируется лишь с именем и деятельностью Чан-Кайши и Гоминьдана.

Вступление СССР в соответствии с союзническими обязательствами по антигитлеровской коалиции в войну против Японии и разгром советскими войсками японской Квантунской армии в августе 1945 года привели к ликвидации Российского военного Зарубежья на Дальнем Востоке^{1028}. Российские эмигранты, за исключением отдельных эпизодов, не принимали активного участия в боевых действиях на стороне японцев. Более того, часть из них оказывала активную помощь СССР. В ходе советской наступательной операции в Маньчжурии в августе 1945 года русские отряды из эмигрантов, переходя на сторону советских войск, принимали участие в некоторых боевых действиях^{1029}.

В связи с этим расскажем о финальных страницах истории созданного японцами в 1938 году «Русского отряда Асано» (или «Русской бригады Асано»), о котором уже шла ранее речь в этой книге и который рассматривался японцами как одно из наиболее боеспособных подразделений. С декабря 1943 года «Асано» осталось неофициальным названием русских частей, а официально их стали именовать Русским отрядом маньчжурских войск. Во время Второй мировой войны в нем насчитывалось не менее 3 тысяч пехотинцев и 500 кавалеристов, а по данным советской разведки — 4 тысячи человек к началу советско-японской войны в августе 1945 года. Примерно в такую же численность оценивались резервисты, которые должны были влиться в состав соединения в случае боевых действий. Начиная с 1942 года, все эмигранты подлежали призыву в «Русский отряд Асано». Для поддержания боевой готовности асановцы регулярно проводили военные учения. Их вывозили к казацким станицам, где казаки держали оборону, а асановцы их штурмовали.

Добавим, что в составе указанного соединения еще с 1938 года шла подготовка русских разведчиков-диверсантов для японской разведки. С началом войны Германии против СССР 400 лучших бойцов, предназначенных для заброски в советский тыл и проведения диверсий, были переброшены пятью группами в сторону Сахалина, к селу Кумаэр. Японцы организовали для них дополнительную боевую подготовку. Этих бойцов готовили к заброске на советскую территорию, но сначала поражение немцев под Москвой, а потом под Сталинградом, отменили эти планы в рамках общего наступления японцев против СССР. Вместе с тем кадры диверсантов и разведчиков из числа асановцев готовились японцами и в дальнейшем. Их предполагали использовать для подавления восстаний в маньчжурских частях и для антипартизанских действий^{1030}. Подразделения асановцев находились в разных населенных пунктах Маньжоу-Ди-Го (Сунгари–2, Ханьдаохедзы и др.) и, казалось бы, они были готовы к боевым действия на стороне японской армии.

Но парадокс заключался в том, что командир этого соединения полковник Я.Я. Смирнов (а по некоторым данным, еще ряд офицеров) на протяжении длительного времени сотрудничал с советской разведкой. Заметим, что до ноября 1943 года «Русскую бригаду Асано» возглавлял ее создатель, полковник Макото Асано, а среди командного состава преобладали японские офицеры. Но в конце 1943 года начальником этого соединения был назначен полковник Яков Яковлевич Смирнов. Боевой офицер, награжденный в годы Первой мировой войны пятью орденами, он в годы Гражданской войны служил на командных и штабных должностях в войсках Колчака. После эмиграции в Китай служил в Русском отряде генерала К.П. Нечаева, командовал военной школой, затем проживал в Харбине, входил в состав ряда белоэмигрантских организаций. В 1942–1943 годах Смирнов преподавал русский язык на курсах Академии Генштаба в Токио и в Северо-Маньчжурском университете в Харбине. До назначения на должность начальника Русского отряда маньчжурских войск он командовал кавалеристами-асановцами.

Враждебно относясь к советской власти, Я.Я. Смирнов, вместе с тем, был противником иностранной интервенции против СССР. Еще в 1941 году советская разведка получала сведения, что он ведет деятельность, идущую на пользу СССР, ибо доказывает японцам нецелесообразность выступления в данное время против коммунистов. В конце концов советские разведчики получили сведения, что Смирнов желает сотрудничать с ними. В результате он, по одним данным, с лета 1943 года поддерживал связи с резидентом советской разведки в Харбине, а по другим — с конца 1943 года стал агентом советской разведки.

В 1944 году, уже не слишком полагаясь на асановцев и в целом на сформированные русские части в Маньчжурии в связи с проникновением в них «коммунистической заразы», японцы начали их сокращение. 1 июля 1945 года в «Сунгарийский русско-воинский отряд» или «Отдельный Кавалерийский отряд», как теперь именовалось это подразделение, поступил приказ военного министра Маньчжоу-Ди-Го о расформировании и сдаче оружия в течение трех месяцев. Согласно другой интерпретации этого приказа, речь шла о демобилизации трети его рядового состава, а остальные должны были оставаться в нем до октября 1945 года и включиться в хозяйственную работу.

10 августа в этот отряд, находившийся в стадии расформирования, поступило известие о начале военных действий СССР против Японии. Полковник Смирнов предложил распустить отряд и получил поддержку всех 22 офицеров и 10 из нескольких десятков младших офицеров. Сам он заявил о том, что русские офицеры, желающие уехать, могут сделать это, а он дождется советских войск и передаст им имущество воинского соединения. Прибывший на следующий день из Харбина майор Эдзима из японской военной миссии согласился на роспуск рядового и унтер-офицерского состава подразделения. При этом всем чинам отряда (а также всем желающим русским) японцы предложили выехать в специальном поезде на юг Китая и спастись таким образом от ареста советской контрразведкой.

В отряде осталось 24 человека, в основном офицеры. Они осуществляли охрану складов и имущества, которые предстояло сдать войскам Красной Армии. 13 августа полковник Смирнов связался со столицей Маньчжурии, которая была уже взята советскими войсками, и переговорил с советским комендантом станции Харбин. Тот поручил ему охрану мостов через реку Сунгари от их взрыва японцами. Этот приказ был выполнен. Таким образом, японские планы использования этого казавшегося некогда наиболее надежным и боеспособным подразделения оказались несостоятельными. Впрочем, по некоторым данным, отдельные асановцы все-таки пытались оказать сопротивление наступавшим советским войскам. Это произошло, например, в районе станции Ханьдаохедзы, но сопротивлявшиеся были уничтожены.

Вслед за установлением советского контроля над Маньчжурией полковник Смирнов и офицеры отряда «Асано» были арестованы «Смершем» Краснознаменной Амурской флотилии (по другим данным, это было осуществлено ее сотрудниками совместно с офицерами контрразведки «Смерш» Приморского военного округа). Доставленные в Хабаровск Смирнов и 12 других видных офицеров названного подразделения были осуждены (за антисоветскую деятельность в период Гражданской войны и в годы эмиграции) после непродолжительного следствия к 15 годам лагерей^{1031}. Помощь советским войскам в период их Маньчжурской операции не была принята во внимание. Я.Я. Смирнов полностью отбывал свой срок в Озерлаге, а по освобождении был определен в начале 60-х годов на жительство в пос. Васильево в Татарской АССР. Его письменные обращения на имя советских лидеров той поры Н.С. Хрущева и Л.И. Брежнева о помиловании и предоставлении советского гражданства остались без ответа^{1032}.

Создатель этого русского формирования на японской службе полковник Асано, находившийся в это время в плену, узнав о репрессиях в отношении его бывших подопечных, добился у советского командования разрешения прибыть на Сунгари–2, где и совершил харакири, оставив эпитафию: «Смертью своей свою вину перед вами искупаю»^{1033}.

Заметим, кстати, что, по имеющимся сведениям, больше повезло другому офицеру и одному из основателей «Русского отряда Асано» Гургену Наго ляну (Наголян-Асерсянц, Наголен, Наголин), эмигранту, подполковнику или даже полковнику маньчжурской службы. В разных источниках он именуется начальником штаба «Отряда Асано» и фактически его командиром при полковнике Асано, начальником этого воинского соединения или даже командиром «Российских военных отрядов Маньчжоу-Ди-Го». Наголян избежал наказания и после Хабаровского судебного процесса, где давал показания против своих сослуживцев, даже вернулся в Харбин. Его видели здесь разгуливающим и улыбающимся в советской военной форме с погонами капитана. Объяснение этому, даваемое сначала в эмигрантских источниках, а затем и в российских исследованиях, заключается в том, что он был агентом НКВД. «Свободно владея китайским и японским языками, по заданию советской разведки он легко проникал в секреты японцев и маньчжуров, — читаем в одной из современных работ. — До капитуляции Японии он так и не был разоблачен»^{1034}.

Что же касается дальнейшей судьбы Наголяна, то в литературе существуют разные мнения. Например, эмигрантский автор П.П. Балакшин утверждал, что после занятия Харбина советскими войсками тот выполнял для советских властей различные поручения коммерческого характера, сочетая их с предпринимательской деятельностью, и вскоре стал владельцем нескольких кинематографов в Харбине. Скончался же он в СССР в 50-е годы. Но по другим данным, Наголян был арестован через несколько лет китайскими коммунистами, утвердившимися в Маньчжурии. Причем это произошло якобы не без одобрения советских органов госбезопасности. После пыток Наголян был казнен, но семья его все же смогла уехать в Бразилию^{1035}.

Вернувшись же к факту сотрудничества полковника Смирнова с советской разведкой, которое не было принято во внимание, заметим, что это было достаточно распространенным явлением на заключительном этапе и после окончания Второй мировой войны в Европе и Азии. Это объяснялось и отсутствием должного взаимодействия советских спецслужб, органов контрразведки и военной разведки, и другими обстоятельствами, прежде всего накопившейся ненавистью к белогвардейцам еще со времен Гражданской войны. И они, ставшие эмигрантами, считались чуть ли не поголовно пособниками немецких и японских агрессоров.

В августе — сентябре 1945 года в Маньчжурии были арестованы руководители Главного Бюро по Делам Русских Эмигрантов генералы А.П. Бакшеев, Л.Ф. Власьевский, а также руководитель Российского Фашистского Союза К.В. Родзаевский, многие годы активно сотрудничавшие с японцами. Заметим, что генерал-лейтенант Бакшеев, командующий Захинганским корпусом и начальник Захинганского Бюро БРЭМ в Хайларе (в прошлом возглавлявший эту организацию в целом), был ранен в бою с наступавшими советскими войсками, пытаясь организовать им сопротивление. Захвачен был и человек, к которому руководители советской власти и спецслужбы питали особую ненависть, считая его своим наиболее опасным и коварным врагом на Дальнем Востоке, — атаман Г.М. Семёнов. Из руководства ГБРЭМ «повезло» лишь генералу В.А. Кислицину, который умер своей смертью в Харбине в мае 1944 года. Заметим, что против некоторых из указанных лиц (Власьевский, Родзаевский), находившихся вне территории, захваченной советскими войсками, проводились специальные операции по выманиванию, давались обещания прощения и устройства на работу в СССР^{1036}.

В конце августа 1946 года в Москве состоялся судебный процесс над обвиняемыми, именовавшимися «семёновцами», хотя к числу таковых могли быть формально отнесены лишь сам Семёнов, а также Бакшеев и Власьевский. Помимо вышеназванных лиц на скамье подсудимых оказались также начальник «Монархического Объединения» Восточной Маньчжурии Б.Н. Шептунов, секретарь Родзаевского Л.П. Охотин, советник японской военной разведки в Маньчжурии, бывший министр финансов в Омском правительстве адмирала А.В. Колчака И.А. Михайлов и участник Гражданской войны, князь Н.А. Ухтомский. Судебный процесс, начавшийся 26 августа, широко освещался в советской прессе. Все обвиняемые признали себя виновными, но это не спасло большинство из них. 30 августа в 5 часов 10 минут утра председатель Военной коллегии Верховного суда СССР В.В. Ульрих начал чтение приговора, которое длилось 20 минут. Атаман Семёнов был приговорен к повешению, Бакшеев, Родзаевский, Власьевский, Шептунов и Михайлов — к расстрелу. Приговоры в отношении их были приведены в исполнение 30 августа 1946 года. Ухтомский и Охотин, «учитывая их сравнительно меньшую роль в антисоветской деятельности», были приговорены соответственно к 20 и 15 годам исправительно-трудовых лагерей, и оба умерли там, соответственно, в 1953 и 1948 годах^{1037}.

Был арестован и еще один видный деятель дальневосточной эмиграции, за деятельностью которого с 20-х годов пристально следили советские спецслужбы. Речь идет о генерал-лейтенанте К.П. Нечаеве, который был известен своей военной службой в 20-е годы в армии китайского милитариста маршала Чжан-Цзолина, сформировал по его приказу Русский отряд из эмигрантов и командовал им, а затем стал командиром 65-й дивизии. После тяжелого ранения в 1926 году у него была ампутирована часть ноги. Но Нечаев продолжал воинскую службу в качестве военного советника маршала до его смерти в 1928 году. И хотя затем он, казалось бы, отошел от дел, но находился под бдительным наблюдением советской агентуры в Китае. В дальнейшем в вину этому генералу было поставлено и то, что в 1944 году он был начальником дайренского Бюро по Делам Русских Эмигрантов.

По одним данным, генерал Нечаев был арестован сотрудниками «Смерш» в Дайрене, где проживал. По другим сведениям, он успел бежать из Дайрена в Тяньцзинь, но здесь был арестован американцами и передан ими советским властям. КП. Нечаев был доставлен в СССР, судим, приговорен к высшей мере наказания и повешен в Чите в 1946 году.

В Маньчжурии был арестован бывший семёновский офицер в годы Гражданской войны в России У. Гармаев. В начале 30-х годов он стал лидером всей бурятской эмиграции, начальником охранных войск одной из провинций Маньчжоу-Ди-Го. Успешно вел борьбу с китайскими партизанами и в 1938 году стал генерал-лейтенантом маньчжурской службы. Известный своими палаческими качествами, в том же году именно Гармаев утвердил смертный приговор другому эмигранту, бывшему полковнику В.С. Семёнову, разоблаченному как советский агент. Гармаев участвовал в боях на реке Халхин-Гол. С 1940 до 1944 года он командовал войсками 10-го военного округа Маньчжоу-Ди-Го. После ареста У. Гармаев был доставлен в СССР и судим 1 марта 1947 года. Показательно, что председательствовал на заседании суда сам В.В. Ульрих, председатель Военной коллегии Верховного суда СССР. Гармаеву был вынесен смертный приговор, немедленно приведенный в исполнение.

15 сентября 1945 года в Дайрене был арестован бывший начальник Дальневосточного отдела РОВСа генерал М.В. Ханжин. 30 октября 1946 года решением Особого Совещания он был приговорен к 10 годам заключения и провел последующие 9 лет во Владимирском централе, будучи освобожден после смерти Сталина по амнистии в 1954 году.

В городе Гирине десантники подполковника Д.А. Крутских захватили здание, где хранилась картотека учета личного состава солдат и офицеров атамана Г.М. Семёнова. По данным чекистов, к советским войскам, наступавшим в Маньчжурии, вышел офицер, одетый в форму полковника колчаковской армии. Им оказался В.Я. Белянушкин, который предложил советской контрразведке услуги в обезвреживании агентов японской разведки в Маньчжурии. С его помощью было задержано 210 японских агентов^{1038}.

В 1945 году сотрудники «Смерша» обнаружили в Маньчжурии и вывезли в том же году в Хабаровск архив ГБРЭМ. В нем хранились, в частности, анкеты на эмигрантов, содержащие около ста вопросов и раскрывающие, таким образом, детали их биографии и жизнедеятельности^{1039}. Это послужило хорошей документальной основой для развертывания преследования эмигрантов, арестов, депортации и судебных процессов над ними.

К августу 1945 года в Харбине проживало около 40 тысяч русских. Данные об арестованных и депортированных в СССР существенно рознятся в имеющихся источниках и литературе, что и неудивительно, ибо они охватывают различающиеся периоды. Так, в докладной записке от 27 февраля 1946 года начальника Главного управления контрразведки «Смерш» генерал-полковника В.С. Абакумова в наркомат обороны на имя И.В. Сталина указывалось, что органами «Смерш» арестовано на территории Маньчжурии и Кореи, захваченной советскими войсками, на 25 февраля этого года: сотрудников и агентов японской разведки и контрразведывательных органов — 5921 чел., руководителей и активных участников белогвардейских и других вражеских организаций — 2824 человека^{1040}.[64]

По другим данным, в первый год после захвата Маньчжурии было арестовано и депортировано в СССР около 12 тысяч человек, тысячи эмигрантов погибли^{1041}. Существуют и сведения о том, что в Маньчжурии «Смершем» было задержано около 15 тысяч эмигрантов^{1042}. В значительной части или даже в большинстве это были бывшие военнослужащие белых армией и лица, в той или иной мере сотрудничавшие с японцами и властями Маньчжоу-Ди-Го. С остальными эмигрантами и жителями Маньчжурии представители советских властей вели переговоры, уговаривая репатриироваться в СССР.

Вступление СССР в войну с Японией, разгром Красной Армией японской Квантунской армии в Маньчжурии в августе 1945 года, а также введение советских войск в Корею в ходе боевых действий с Японией привели к ликвидации основных лидеров и центров Русского военного Зарубежья на Дальнем Востоке. Часть бывших военнослужащих белых армий успела покинуть районы, куда вступали советские войска, и укрылась, например, на территории Китая, контролируемой войсками Чан-Кайши. Но и здесь разгоралась жестокая гражданская война, и те, кому удавалось, стремились покинуть Китай и другие страны Азии, где ширилось национально-освободительное движение, и перебирались на американский континент или в Австралию. В результате многочисленная и активная российская военная эмиграция на Дальнем Востоке перестала существовать.

На заключительном этапе Великой Отечественной войны в СССР было создано Управление уполномоченного Совнаркома СССР по делам репатриации советских граждан из Германии и других оккупированных ею стран. Этот государственный орган возглавил генерал-полковник Ф.И. Голиков, бывший начальник военной разведки в предвоенные годы. В 1944–1945 годах мероприятия, связанные с репатриацией, находились преимущественно в компетенции военных органов, а к осуществлению ее было привлечено Главное управление контрразведки «Смерш» наркомата обороны СССР. По некоторым данным, десять тысяч сотрудников занимались проверкой и фильтрацией. Причем она охватила не только советских граждан, но и эмигрантов из России, не имевших советского гражданства.

Репатриационная программа СССР осуществлялась и в послевоенные годы. По существующим данным, в 1945–1951 годах приняли советское гражданство и въехали в Советский Союз 431 418 человек, не являвшихся советскими гражданами на начало Великой Отечественной войны. А по сведениям, приводившимся впоследствии министром МВД СССР С.К. Кругловым, 107 тысяч эмигрантов, или четвертая их часть, получившая после Великой Отечественной войны советское гражданство, прибыли в СССР^{1043}.

Таким образом, бывшее единое или претендовавшее на то, чтобы быть таковым в межвоенный период, Русское военное Зарубежье пережило глубокий раскол в годы Второй мировой войны. Десятки тысяч бывших военнослужащих Императорской и белых армий оказались в новой войне, образно говоря, по разные стороны баррикад. Они по-разному смотрели на свое истекающее кровью отечество и действовали в отношении него. Часть русских военных эмигрантов, живших на территории Третьего рейха, не просто симпатизировала фашистской Германии, но и воевала на ее стороне. И в то же время среди бывших российских военнослужащих немало было и тех, кто оказался в рядах движения Сопротивления, принимал активное участие в антифашистской борьбе.

Руководителям белоэмиграции и ее ведущих организаций (ОРВС, РОВС, РНСУВ и др.) не удалось осуществить в годы Великой Отечественной войны так давно вынашиваемые планы нового «крестового похода» против СССР, используя в своих интересах иностранную военную интервенцию.

Основная часть российских эмигрантов, и в том числе бывших военнослужащих, проживавших на территории стран антигитлеровской коалиции, симпатизировала и оказывала помощь в различных формах своей родине и своему народу. Тысячи бывших российских подданных и выросших уже за рубежом представителей эмигрантской молодежи воевали в рядах армий западных стран — союзниц СССР и приближали победу над фашизмом.

В целом же исход Второй мировой войны предопределил судьбу Русского военного Зарубежья и всей российской послереволюционной эмиграции. Тысячи эмигрантов, участвовавших или в большинстве своем даже не участвовавших в ней на стороне фашистской Германии и милитаристской Японии, но живших в странах, куда вступила Красная Армия, были арестованы и попали на родину уже в качестве заключенных. Таким образом, советские спецслужбы завершали многолетнюю борьбу с военной эмиграцией и ее ведущими организациями.

У уцелевших солдат и офицеров, прошедших Гражданскую войну в рядах антибольшевистских армий, исчезли последние надежды дождаться перемен на своей родине и вернуться домой. Начался «великий исход» русских эмигрантов из стран Европы и Азии, которые попадали в зону влияния и контроля СССР. Для радикально настроенных эмигрантов, бывших военнослужащих, были практически ликвидированы возможности проникновения и осуществления боевых и террористических действий против СССР с территории соседних государств. Значительная часть эмигрантов предпочла покинуть неспокойную Европу и бурлящую Азию и переселиться на другие континенты, и в первую очередь в Америку, оказавшись еще дальше от родной земли. И хотя часть радикально и экстремистски настроенных лидеров и деятелей военной эмиграции в условиях развернувшейся «холодной войны» вступила в сотрудничество с бывшими союзниками СССР и их спецслужбами и продолжала антикоммунистическую деятельность, но Русское военное Зарубежье, как таковое, было дезорганизовано и прекратило свое существование как влиятельная военно-политическая сила.

Прошли годы и десятилетия. Сегодня ушли из жизни как все представители русской военной эмиграции, так и их противники, сотрудники советских спецслужб. Былое противоборство стало предметом осмысления и изучения специалистами, темой статей, книг, песен и кинофильмов. Своего рода символом Русского Зарубежья и памяти о нем стало кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, на котором похоронены и многие русские эмигранты-военнослужащие, и среди них многие герои этой книги.

И закончить повествование хотелось бы строками из своеобразной поэтической дуэли по поводу Русского Зарубежья и военной эмиграции, состоявшейся в 80-е годы XX века между советским поэтом Робертом Рождественским и его зарубежным оппонентом Флорентиной Болодуевой. Здесь будут опубликованы выдержки из них, а полные тексты помещены в приложениях к книге.

Итак, перу Р. Рождественского принадлежат следующие строки:

В «Ответе поэту Рождественскому» Ф. Болодуевой были и такие нижеприводимые строки:

Обращаясь в заключение к читателям и коллегам-историкам, хотелось бы призвать к дальнейшему глубокому и объективному изучению и пониманию нашего прошлого, и в том числе тех драматичных его страниц, о которых шла речь в этой книге. Преодоление былого раскола и воссоздание единства России, национальной и зарубежной, объединение вокруг нашей страны сегодня Русского мира за ее пределами чрезвычайно важно в современных непростых условиях тех рисков и вызовов, перед которыми она находится. Так давайте учиться на уроках истории, а не быть ее неблагодарными учениками. В этом во многом коренится будущее России и наших детей. И хотелось бы, чтобы оно было достойным.