Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

1

В качестве примера хотелось бы привести материалы, используемые в брошюрах и книгах писателя и журналиста Л.М. Млечина, посвященные истории советских спецслужб и в первую очередь их борьбы с эмиграцией. Речь идет прежде всего о таких его изданиях, как «Сеть. Москва — ОПТУ — Париж» (Минск, 1991) и «“Фермер” сообщает из Парижа» (М., 1992). Автор подчеркивает документированность своих изданий и использование в них материалов и документов, извлеченных им из архивов советских спецслужб. Например, в подзаголовке книги «Сеть. Москва — ОГПУ — Париж» значится «Сокращенная стенограмма 32 допросов, а также некоторые дополнительные документы, предназначенные исключительно для служебного пользования», а в аннотации и предисловии указывается, что в основе книги лежат никогда не публиковавшиеся документы, личные дела агентов советской разведки, копии расшифрованных телеграмм сотрудников парижской резидентуры и их московских кураторов. Ценность подобного рода материалов чрезвычайно высока. И значительная часть современных авторов, пишущих на тему истории советских спецслужб и их борьбы с эмиграцией, широко использует документы и материалы, опубликованные Л.М. Млечиным, со ссылкой на его издания или без таковых.

Но для того чтобы использовать их, прежде всего встает вопрос о происхождении и принадлежности этих материалов и документов, откуда они извлечены и, соответственно, можно ли им верить и использовать, кто их авторы, скрывающиеся за псевдонимами. И в связи с этим возникает довольно много вопросов, на которые нередко трудно ответить. Так или иначе, автор попытался проверить, когда и из каких источников, архивов или иных хранилищ извлечены публикуемые документы и, учитывая их оригинальность и высокую степень секретности, получить ответ на вопрос, кто помог Млечину получить их. Расследование автора помогло получить ответы на некоторые из этих вопросов. Основная часть используемых документов, прежде всего материалы допросов бывших сотрудников советской разведывательной резидентуры в Париже, очевидно, извлечены из их следственных дел. Дело в том, что в конце 80-х годов, в условиях так называемой «перестройки», прокуратура и сотрудники КГБ активно занимались изучением следственных дел в ходе развернувшегося процесса реабилитации лиц, осужденных в советский период. Поэтому подобные материалы были доступны и, особенно при наличии связей и рекомендаций, с ними можно было ознакомиться, что, видимо, и удалось сделать Л.М. Млечину. Автору этих строк также довелось знакомиться с подобными материалами (следственными делами), но главным образом в региональных архивах КГБ.

Млечин ссылается на то, что ему удалось ознакомиться с личными делами таких ценнейших агентов советской разведки в эмигрантской среде, как генерал Н.В. Скоблин и С.Н. Третъяков, и с хранящимися там материалами и отчетами работавших с ними советских разведчиков, таких, например, как Л.М. Шпигельглаз и М.В. Григорьев. Кстати, удивительно, но Млечин пишет фамилию первого как Шпигельсглас, в то время как его настоящая фамилия — Шпигельглаз. И это странно, ибо Млечин ссылается, что работал с его документами. При этом в одном случае Млечин (касаясь дел Скоблина и Третьякова) указывает архив КГБ, а в другом случае — архив внешней разведки. Всё это вызывает серьезные сомнения. Дело в том, что личные дела агентов не подлежат выдаче для ознакомления, и тем более лицам, не являющимся сотрудниками спецслужб. Мог ли получить их Млечин — остается серьезным вопросом. Если все-таки да, то это может объясняться тремя обстоятельствами: общей ситуацией «демократизации и гласности», рассекречивания и публикации в финале советского времени и в ранний постсоветский период многих ранее сугубо секретных материалов; той ситуацией развала и безответственности в советских спецслужбах и, в известной степени, в их архивах, которая царила в канун распада СССР и после такового, что позволяло знакомиться с такими документами, которые ранее считались сугубо секретными; наконец, наличием серьезных связей и знакомств указанного журналиста с высокопоставленными лицами КГБ (а таковые у него, как доводилось слышать автору, действительно были).

Ряд документов и материалов, приводимых в публикациях Л.М. Млечина, действительно очень интересны, в первую очередь тексты телеграмм сотрудников парижской и ряда других советских разведывательных резидентур в Москву и телеграмм из Центра указанным адресатам. Но они, как и другие документы и материалы, требуют тщательной проверки на достоверность, сопоставления с другими источниками. Поэтому, используя документы из тех или иных изданий Млечина, автор, во-первых, тщательно сопоставлял их друг с другом. Подобная проверка и сопоставление документов и материалов, публикуемых Млечиным в книге «Сеть. Москва — ОГПУ — Париж» и в брошюре «“Фермер” сообщает из Парижа», выявила, во-первых, что в ряде случаев их тексты не идентичны и существенно различаются, а во-вторых, одни и те же документы приписываются разным людям. Автор будет указывать на ряд подобных случаев в дальнейшем в основном тексте или в сносках книги. В ряде случаев документы, приводимые Млечиным со ссылкой на псевдоним разведчика, публикуются в других источниках с указанием его фамилии. Наконец, проводя подобную источниковедческую работу, автор обязательно сопоставлял те или иные оценки и факты, приводимые в текстах телеграмм советских разведчиков или в материалах их допросов с теми реальными процессами, которые происходили в эмиграции, и в первую очередь в ее военных кругах и в РОВС. Дело в том, что, как уже указывалось выше, он опубликовал серию книг и немало документов по истории российской военной эмиграции. Поэтому такая сверка была возможна и необходима, учитывая тот факт, что в материалах (телеграммах, донесениях, отчетах) советских спецслужб было много неточной или не вполне корректной информации, особенно это касалось имен, занимаемых должностей, конкретных эмигрантских организаций, их реальной жизни и взаимоотношений друг с другом. Поэтому все это учитывалось в ходе источниковедческой работы при подготовке и написании текста настоящей книги.

В ряде случаев у автора этих строк возникало ощущение известной беллетризированности материалов допросов разведчиков, приводимых Млечиным в книге «Сеть. Москва — ОГПУ — Париж». К тому же Млечин указывает в предисловии, что в его распоряжении оказались материалы личных дел трех агентов советской разведки, которые работали перед войной в Париже, а в книге приводит материалы допросов четырех человек: «Андрея», «Николая», «Афанасия» и «Сильвестрова». Но «Сильвестров», он же бывший капитан П.Г. Ковальский, как признает сам Млечин, был арестован в Ворошиловграде в 1937 году и репрессирован там же. Поэтому его показания местному следователю относятся к значительно более раннему периоду, чем материалы допросов в Москве разведчиков, работавших в Париже. К этому времени Ковальского уже давно не было в живых. Материалы его допросов могли быть извлечены только из следственного дела, которое велось в Ворошиловграде, если таковое поступило по запросу в Москву. Но на это Млечину следовало указать.

Так или иначе, при несомненной интересности и ценности значительной части материалов и документов, приводимых в изданиях Л.М. Млечиным, их использование (при обязательной ссылке на них) требовало тщательной источниковедческой работы, что и делал автор, сопровождая значительную часть сносок комментариями.

2

Например, в изданной в 1931 году в Ростове-на-Дону брошюре «Международное положение и угроза новой войны» содержался специальный раздел под названием «Франция во главе наших врагов».

3

Финал операции «Д–7» и прекращение ее вызывает немало вопросов. Указывается обычно и на сомнения самого Кутепова в отношении этой якобы антибольшевистской, военной организации, действовавшей в СССР, с которой он поддерживал связь, а также на то, что один из ее активных участников — бывший сослуживец Кутепова по Преображенскому полку, полковник Д.Д. Зуев признался ему в ходе личной встречи, что это оперативная игра, которую ведет с ним ОГПУ. Вместе с тем высказывается и предположение, что признание Зуева, ранее участника операции «Трест», было частью плана советских контрразведчиков. При этом в качестве доказательства приводится тот факт, что Зуев был арестован в 1930 году, но освобожден на следующий год. Арестован он был по делу офицеров лейб-гвардии Преображенского полка и признался, что по поручению бывшего командира этого полка, полковника Кутепова, в 1917 году спрятал у себя на квартире полковое знамя, а также поддерживал в годы Гражданской войны связь с белыми. Почти все бывшие офицеры, проходившие по делу преображенцев, были расстреляны, но главный фигурант дела Д.Д. Зуев, по утверждению, например, исследователя Я.Ю. Тинченко, вскоре был освобожден. По его данным, он был арестован вновь несколько лет спустя и расстрелян в 1937 году (Тинченко Я.Ю. Голгофа русского офицерства в СССР. С. 162–163, 302–303, 370–378). Но доктор исторических наук А.В. Ганин в опубликованной несколько лет назад книге о генерале В.И. Селивачеве указывает, что Д.Д. Зуев, секретный сотрудник ОГПУ с 1923 года и участник операции «Трест», был в действительности расстрелян 26 июня 1931 года (Ганин А.В. Последние дни генерала Селивачева: Неизвестные страницы Гражданской войны на Юге России. М., 2012. С. 209–210).

4

Исследователи истории внешней разведки В.С. Антонов и В.Н. Карпов писали в связи с этим, что летом 1929 года руководство ОГПУ вышло в ЦК с предложением о похищении и вывозе в Советский Союз генерала Кутепова. И это предложение было утверждено Сталиным (Антонов В.С., Карпов В.Н. Нелегальная разведка. М., 2007. С. 166); Линдер И.Б. и Чуркин С.А. в своей монографии утверждают, что после осенних (1929 г.) забросок кутеповских боевиков в СССР и их ликвидации Сталин, потерявший терпение, приказал действовать против РОВС на опережение, «взять врага на захвате» (Линдер И.Б., Чуркин С.А. Легенда Лубянки. Яков Серебрянский. С. 293).

5

За эти деньги велась борьба и шли судебные тяжбы в 20-е годы между генералом Подтягиным и атаманом Семёновым. С другой стороны, о своих претензиях на находившиеся в Японии «русские деньги» заявляло советское правительство. В результате указанную сумму (почти 18 млн. франков) получил 10 октября 1929 года в соответствии с решением японского суда генерал Подгягин. Но любопытно другое. Через два часа после выдачи денег банк получил приказ суда о наложении секвестра на этот депозит по ходатайству советского полпреда в Японии А.А. Трояновского (История КВЖД и российская эмиграция в Китае (первая половина XX века). С. 356); URL: http://avpcgrup.ru/ countr~l/china/n_e_ab~l/341.htm (дата обращения: 16.06.2014).

6

В различных документах Перрье именовали то заведующим отделам префектуры полиции, то заведующим «секцией общих осведомлений», то директором сыскной полиции.

7

По данным, приводимым в зарубежной печати, Мещеряков сменил в качестве секретаря полпредства уехавшего в Москву сотрудника ГПУ Гельфанда и выполнял и его чекистские функции. Он был задержан перед зданием полпредства на несколько минут (Возрождение. 1930. 14 февраля).

8

М. Деникина-Грей, ссылаясь на архив префектуры полиции Парижа, утверждает, что водитель красного такси Арну был обнаружен и допрошен. Он действительно брал утром 26 января пассажира на углу улицы Удино, но в это время машина забарахлила, и он вынужден был остановиться на середине дороги. Серый лимузин тронулся с места и, задев крыло мешавшего его движению такси, наехал на буфер и, не сбавляя скорости, уехал в сторону бульвара Инвалидов. Арну был возмущен произошедшим и попытался обратиться к полицейскому, стоявшему на перекрестке. Но тот вынул записную книжку и, видимо, собирался записать номер его машины. Осознав, что сам нарушает правила дорожного движения, находясь на середине дороги, таксист резко сорвался с места и направился в сторону бульвара Инвалидов, надеясь, что полицейский не успеет записать его номер машины. Показания Арну были признаны правдивыми, но не были обнародованы, ибо он, запуганный статьями в газетах, потребовал держать его показания в тайне и анонимно (Grey М. Le Général Meurt a Minuit. С. 47–48).

9

Последние Новости. 1930. 9 февраля. Газета «Возрождение» опубликовала 13 февраля материал об этом, дав несколько иную его интерпретацию: одно высокопоставленное лицо заявило газете «Матен», что выдаст премию в 500 тыс. франков тому, кто поможет властям найти генерала живым или мертвым. При этом высказывалось убеждение, что к похищению причастны люди, действовавшие под угрозой.

10

24 марта в 10 часов вечера директор сыскной полиции Перрье встретился с представителями печати по поводу показаний, данных свидетелями, наблюдавшими эту сцену. На следующий день газета «Последние Новости» опубликовала основанный на этом материал под названием «Генерал Кутепов на пароходе увезен в Россию. Полицией установлена полная картина похищения».

11

28 февраля, 11 апреля. Кстати, зарубежная, и в том числе эмигрантская, пресса активно задавалась и вопросом, куда мог быть доставлен морским путем захваченный генерал Кутепов. При этом в числе возможных назывались как черноморское, так и балтийское, и северное направления маршрутов кораблей.

12

Генерал Миллер высказывал надежды на дальнейший успешный ход следствия, несмотря на все его трудности, ибо шеф полиции — ФоПа-Биде, по словам генерала, сам будучи в годы Гражданской войны в России офицером французской военной миссии, провел в большевистской тюрьме полтора года, и в его «симпатиях» по отношению к большевикам сомневаться не приходится (ГАРФ. Ф. 5826. Оп. 1. Д. 37. Л. 34).

13

11 апреля газета «Возрождение» вновь опубликовала сообщение, что один из свидетелей опознал Яновича, ехавшего во второй машине — красном такси.

14

В связи с этим заявлением Беседовского (опубликованным еще ранее в статье «Работа ГПУ») о том, что у Яновича есть агент в газете «Возрождение», и он хорошо осведомлен о том, что в ней происходит, редактор этой газеты Ю. Семенов ответил, что его цель — набросить подозрение на сотрудников газеты и нанести ей ущерб.

15

30 марта 1933 года председатель РОВСа генерал Миллер сообщил в Берлин начальнику II отдела этой организации генералу фон Лампе, что к бывшей жене Гольденштейна было подослано специальное лицо, которое несколько раз заводило с ней разговор о деле генерала Кутепова. Всякий раз она отделывалась незнанием, но удалось узнать, что ее бывший муж долго разговаривал по этому вопросу с неким «писателем Крымовым» — русским эмигрантом, автором нескольких книг, принявшим теперь немецкое подданство. По полученным сведениям, он являлся тайным сотрудником большевиков, вел крупные торговые дела с ними, но вел и политическую работу и даже якобы был связан с шефом ОГПУ Менжинским. Она высказала суждение, что Крымов, наверное, знает о Кутепове. Муж ей об этом ничего не говорил, что названное ей лицо знает многое, имеет кличку «Граф», носит пенсне или очки. Ответ фон Лампе был направлен Миллеру 2 апреля 1933 года. Он утверждал, что роль этого человека сильно преувеличена. Лампе писал, что не раз видел его в частных домах и характеризовал как беспринципного типа, обогатившегося на сбыте советских векселей, но отошедшего ныне от операций с большевиками. Генерал указывал, что в его квартире национал-социалисты недавно провели обыск, но ничего не нашли (ГАРФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 51а. Л. 54–56).

16

Например, А.С. Гаспарян ссылается на свидетельства денщика Кутепова Федора, который подтверждал, что в то роковое утро похищения генерала Штейфон был у них в доме. Этот автор указывает также, что специально перечитал воспоминания свыше ста человек, лично знавших Штейфона или служивших с ним. И он ни у кого не встретил даже косвенных подтверждений этой невероятной версии. Аналогичной точки зрения о непричастности Штейфона к похищению Кутепова придерживается и известный исследователь Белого движения В.Ж. Цветков (Гаспарян А.С. Операция «Трест». Советская разведка против русской эмиграции. М., 2008. С. 240–242).

17

Заметим, что два первых автора утверждали, что Кутепов был доставлен на судно в запакованном виде (в длинном пакете или в деревянном ящике). Брэкмэн писал, что Кутепов был доставлен на Лубянку и обвинен в фальсификации документов охранки в советских архивах для дискредитации Сталина. Последний якобы поручил брату своей первой жены А. Сванидзе уничтожить эти так называемые «кутеповские документы». Кутепову было якобы предъявлено обвинение в том, что он создал большую монархическую организацию в Красной Армии, в которую входил, в том числе, и руководитель Военной академии А.Е. Снесарев. В конечном итоге Кутепов был, по утверждению Брэкмэна, убит.

18

Уточнения ради надо заметить, что в январе 1930 года А.А. Слуцкий еще не был начальником внешней разведки. До этого времени он работал в других («внутренних») структурах ОГПУ и был переведен во внешнюю разведку в начале 1930 года, будучи назначен с 1 января 1930 года на должность помощника начальника ИНО ОГПУ. Вероятно, в этом качестве по поручению руководителя ИНО С.А. Мессинга он и «дебютировал» в разведке в деле похищения генерала Кутепова. Кстати, 3 апреля 1930 года он был награжден орденом Красного Знамени. Слуцкий в дальнейшем проявил себя как талантливый разведчик и организатор разведывательной деятельности. В 1931 году он становится заместителем начальника, а в 1935 году занял пост начальника ИНО Главного управления государственной безопасности НКВД.

19

С.М. Глинский работал в органах ВЧК — ОГПУ с 1918 года, а в середине 20-х годов был переведен на работу в разведку. В указанный период он являлся резидентом ИНО ОГПУ в Финляндии и Латвии в должности атташе советских полпредств в этих странах. Возможно, что как человек, имеющий большой опыт работы в разведке и контрразведке (в свое время он участвовал еще в операции «Синдикат–2», завершившейся захватом Б.В. Савинкова), он был привлечен к операции по похищению генерала Кутепова.

20

Утверждение об участии C.B. Пузицкого в операции по похищению генерала Кутепова в Париже ведет свой отсчет от заметки генерал-полковника авиации в запасе Н. Шиманова в газете «Красная звезда» за 22 сентября 1965 года в связи с изданием книги Л. Никулина «Мертвая зыбь».

21

На самом деле — Наум Исаакович Эйтингон. Его участие в операции вызывает вопросы. В это время он являлся легальным резидентом ОГПУ в Стамбуле, занимая официальную должность атташе советского консульства под именем Леонида Александровича Наумова (в дальнейшем он сделал псевдоним своим именем — отсюда Леонид Эйтингон). Кроме того, в декабре 1929 года по поручению ИНО он принял агентуру в Греции после ареста там нелегального резидента ОГПУ. Но, возможно, что, как опытный разведчик (работал в разведке с 1925 года), он был командирован в январе 1930 года в Париж для усиления группы чекистов, осуществлявшей похищение генерала Кутепова. В июле 1930 года в связи с бегством на Запад Г. Атабекова, с которым он тесно взаимодействовал, Эйтингон был отозван в Москву и назначен заместителем к Я.И. Серебрянскому — начальнику Особой группы при председателе ОГПУ.

22

Заметим, эти авторы указывают датой награждения 6 марта 1930 года, хотя другие источники называют 30 марта этого года.

23

Журналист Млечин, касаясь версии об устранении (отравлении) Слуцкого, заметил, что Ежов, находясь под следствием, признавался в своих показаниях, что по его приказу Слуцкого отравили ваковский и Алехин. Впрочем, существуют большие сомнения в этом. Дело в том, что самооговоры были весьма распространены в ходе следствия и под давлением в то время. Сам Млечин полагает, что, скорее всего, у Слуцкого произошел сердечный приступ (Млечин Л.А. История внешней разведки. Карьеры и судьбы. М., 2011. С. 56).

24

М.А. Млечин приводит сообщение сотрудника советской разведки из Белграда в Центр в декабре 1947 года: «В городе Белая Церковь (Банат) проживает белоэмигрантка Кутепова (урожденная Кьют) Лидия Давыдовна, 1898 года рождения, жена бывшего белогвардейского генерала и руководителя РОВС Кутепова Александра Павловича. После исчезновения Кутепова в 1930 году его жена с сыном Павлом переехала к своей сестре в Ригу, а оттуда в 1935 голу в Югославию. В 1941 году Павел Кутепов перешел на сторону Красной Армии и работал переводчиком. Кутепова была восстановлена в советском гражданстве» (Млечин Л.А. «Фермер» сообщает из Парижа. С. 64). Комментируя это сообщение, заметим, что вызывает сомнение утверждение о том, что Кутепова восстановлена в советском гражданстве. Во-первых, для того, чтобы восстанавливаться в гражданстве, надо было быть ранее гражданкой СССР, а Кутепова таковой не была. Во-вторых, вряд ли бы она, исповедовавшая, как и муж, антисоветские взгляды, стала подавать заявление о приеме ее в советское гражданство. И, наконец, в-третьих, даже, если представить, что такое заявление было подано, вряд ли бы советские власти предоставили гражданство жене своего заклятого врага. Напротив, явившись в советское представительство в Югославии для подачи такого заявления, Кутепова, скорее всего, была бы арестована, отправлена в СССР и судима. Кстати, в литературе существует версия, что в 1945 году она приехала в Прагу, где была арестована советской контрразведкой и осуждена на 10 лет. В 1954 году реабилитирована и освобождена. Но, вероятнее всего, ухудшение и разрыв отношений Югославии с СССР во второй половине 40-х годов спасли ее от возможного ареста и депортации в Советский Союз и помогли переехать во Францию.

25

Заметим, что Б.В. Прянишников в противовес утверждению Рысса о том, что он выехал в Берлин в день отъезда оттуда Кутепова (т.е. 19 января), писал, что Дьяконов 21 января посетил Мельгунова в Париже и сказал ему, в частности, что вместе с Рыссом собирается в Берлин на свидание с Поповым. Сам Дьяконов сообщал впоследствии средствам массовой информации, что приехал в Берлин 21 января вместе с представителем группы «Борьба за Россию» (Последние Новости. 1930. 5 марта). У Мельгунова побывал и Рысс, которому тот якобы советовал ехать на свой риск и «не втягивать его в дальнейшие дела второго “Треста”» (Прянишников Б.В. Незримая паутина. М., 2004. С. 231). Так ли это на самом деле и действительно ли Мельгунов уже в то время именно таким образом оценивал деятельность ВРИО — остается вопросом.

26

Еще весной 1929 года на страницах «Иллюстрированной России» была опубликована, например, «Исповедь чекиста», принадлежавшая перу чекиста-невозвращенца Е.В. Думбадзе, с предисловием В.Л. Бурцева «Первый раскаявшийся чекист», подготовленным на основе его бесед с Думбадзе.

27

Генерал П.Н. Шатилов в письме Ф.Ф. Абрамову в Софию 2 сентября 1930 года ссылался на то, что князь Трубецкой и полковник Зайцов говорили раньше, даже в присутствии Миллера, что Кутепов называл своим заместителем Юденича. Генерал Стогов, по его словам, указывал якобы, что не уясняет прав Миллера на заместительство, а полагал, что эту должность могли занять генералы Экк или Ханжин. Генерал Лукомский, по утверждению Шатилова, тоже считал неправильным назначение заместителем Миллера, полагая необходимым собрать генеральский совдеп для выборов, А общественность в лице Гукасова выступала за заместительство вице-адмирала Кедрова. И именно Шатилов, по его словам, сыграл крупную роль в укреплении положения генерала Миллера после Кутепова и поддержал его тогда (ГАРФ. Ф. 5853. Оп. 1.Д. 44. Л. 54 об.).

28

Свитков Н. Внутренняя линия. С. 16–17. Заметим, что эти суждения, высказанные Н.Ф. Степановым, написавшим книгу под псевдонимом Свитков, вызывают большие сомнения. Дело в том, что в качестве повода для выяснения связей «Внутренней линии» он указывает на то обстоятельство, что штабс-капитан Закржевский, являясь резидентом во Франции, якобы подчинялся и делал доклады Шатилову и лишь иногда по приказу Фосса передавал их в «оперативных сводках» Кутепову. Но, по признаниям самого Закржевского и Шатилова, тот появился в Париже через несколько месяцев после похищения Кутепова, а до этого жил и работал в Софии. К тому же Шатилов возглавил I отдел РОВСа уже после смерти Кутепова, а до этого, при Кутепове, учитывая их непростые отношениях, он не занимал столь ответственных должностей, чтобы ему могли делать доклады по «Внутренней линии». Что касается И.В. Завадского-Краснопольского, то это достаточно смутная фигура, которого в эмиграции подозревали в сотрудничестве и с большевиками, и с французскими спецслужбами, поэтому Кутепов вряд ли мог довериться этому человеку и поручить ему создать столь ответственную организацию.

29

По одним данным, они были обнаружены пограничниками или чекистами, но Б.В. Прянишников писал, что, утомленные, они заснули на полустанке недалеко от станции Левашово. Утром этих чужаков, к тому же обутых в заграничную обувь, обнаружили местные жители и вызвали милиционера. Но по пути в милицию на допрос им удалось бежать и, отстреливаясь от преследователей, удалось скрыться (Прянишников Б.В. Незримая паутина. М., 2004. С. 352–353).

30

В августе 1933 года начальник военной канцелярии РОВСа генерал Стогов писал генералу Абрамову, что еще летом 1930 года генерал Жадвойн (один из лидеров легитимистов на Дальнем Востоке) отдал распоряжение о воспрещении чинам легитимного движения даже бывать на собраниях инакомыслящих. Автор письма добавлял, что этот запрет, видимо, действует и сегодня (ГАРФ. Ф. 9116. Оп. 1. Д. 28. Л. 8).

31

Пожалуй, наибольшее количество публикаций посвятил Н.В. Скоблину московский журналист и публицист Л.М. Млечин. Он утверждал, что ему удалось ознакомиться в финале советской эпохи с делом Скоблина в архиве КГБ, а также со следственными делами сотрудников ОГПУ, работавших ранее в Париже. Результатом изысканий Млечина стала его небольшая книга под названием «Сеть. Москва — ОГПУ — Париж» (Минск, 1991), а также изданная им на следующий год брошюра, посвященная Скоблину, Плевицкой и деятельности советских спецслужб во Франции: «“Фермер” сообщает из Парижа» (М., 1992). Через несколько лет за его авторством появилась небольшая книга «Алиби для великой певицы» (М., 1997) и др. См. также вышеназванные книги В.Л. Бурцева, Б.В. Прянишникова, А.С. Гаспарянаидр.

32

В опросном листе для вступления в эмиграции, в начале 20-х годов, в Союз Взаимопомощи Офицеров бывших Российских Армий и Флота Скоблин перечислил эти награды: орден Св. Георгия 4-й ст., Св. Владимира 4-й ст., Св. Станислава 2-й ст., Св. Анны 3-й ст., Св. Станислава 3-й ст., Св. Анны 4-й ст. с надписью «За храбрость» (ГАРФ. Ф. 5853. Оп. 1.Д.62.Л. ИЗ).

33

Скоблин и Плевицкая купили особняк в Озуар-ле-Феррьер в конце мая 1930 года за 82 тысячи франков в рассрочку: 10 тысяч франков они заплатили сразу и по 9 тысяч франков должны были платить в дальнейшем ежегодно (Прянишников Б. Незримая паутина. С. 224).

34

Можно только догадываться, кто скрывался под псевдонимом «Андрей»; если верить Млечину, что это образ реальный, а не собирательный. По литературе хорошо известно, что этот псевдоним использовал в 30-е годы П.А. Судоплатов. Но в данном случае эта кандидатура явно не подходит под описание «Андрея» у Млечина. Дело в том, что тот уже на рубеже 20-х и 30-х годов занимал видное положение в советской разведке, ему в Москву докладывали о положении дел (и в частности, в связи с вербовкой Скоблина и его начавшейся работой на советскую разведку) резиденты и сотрудники разведывательных аппаратов из Вены, Берлина, Парижа. А П.А. Судоплатов был зачислен на работу в ИНО лишь в 1933 году. Что касается его предшествующей деятельности, то он был принят на работу в Мелитопольский окружной отдел ГПУ в 1925 году и в дальнейшем, во второй половине 20-х годов, не занимал значительных должностей: сотрудник информационного отделения, младший оперработник, помощник уполномоченного учетно-статистического отдела, уполномоченный секретно-политического отдела Харьковского окружного отдела, уполномоченный информационного отдела в Харькове. В июле 1930 года Судоплатов попал в резерв назначений ГПУ (без денежного содержания). Затем был назначен заведующим культурно-воспитательной частью, а потом комиссаром трудовой коммуны (спецколонии) ГПУ для малолетних преступников в с. Ладан Прилукского района. Лишь в ноябре 1931 года он вернулся в Харьков, где до февраля следующего года занимал должность инспектора организационно-инструкторского отдела ГПУ. Из осведомленных источников автору приходилось слышать, что в командировку за границу в то время могли послать из любого отдела и с любой должности. Но, читая описания заграничной деятельности «Андрея» в 1930 году и понимая его высокий статус и положение в ИНО ОГПУ, маловероятно, что это мог быть Судоплатов. Да и в описаниях его деятельности в этот период нигде не значится, что он работал в Париже, имел прямое отношение к вербовке генерала Скоблина и курировал его деятельность. Лишь в феврале 1932 года Судоплатов был переведен в центральный аппарат ОГПУ в Москву и назначен инспектором организационно-инструкторского отдела, а в январе 1933 года стал старшим инспектором отделения Отдела кадров ОГПУ. С 1 апреля 1933 года Судоплатов был переведен на вакантную должность оперуполномоченного 5-го отделения (занимавшегося белоэмиграцией), а затем 8-го отделения ИНО ОГПУ. Лишь в октябре 1933 года он был переведен в резерв ОГПУ в связи с выездом в загранкомандировку (Энциклопедия секретных служб. С. 727–728; Север А, Спецназ КГБ. С. 241–244; Судоплатов АЛ7. Тайная жизнь генерала Судоплатова: Правда и вымыслы о моем отце: В 2кн. Кн. 1. М., 1998. С. 28–30, 40–41). К тому же, как следует из материалов Млечина, «Андрей» был арестован и длительное время находился под следствием, а Судоплатов вообще не арестовывался.

Псевдоним «Андрей» был одним из кодовых имен известного советского разведчика Д.А. Быстролетова, но по характеру разведывательной деятельности и биографическим данным он тоже не подходит под «Андрея», о котором идет речь здесь.

Как следует из приводимых Млечиным материалов допросов сотрудников парижской разведывательной резидентуры, «Андрей», участвовал в похищении генерала Кутепова и специально для этого прибыл в Париж из Москвы. После переезда из Москвы в Париж он возглавил несколько операций, но не заменил парижского резидента и работал не только во Франции, а и в Германии и Чехословакии. На него были переключены несколько связанных фактически между собой и требующих внимания агентов, в т.ч. Третьяков и Скоблин, деятельностью которых он руководил. Двигаясь по Европе, «Андрей» встречался с большим количеством агентов в разных странах. Иначе говоря, он руководил крупной советской разведывательной сетью в Европе. «Андрею», как следует из материалов допроса, принадлежала идея прослушивания управления РОВСа в Париже, и он же убедил Третьякова вернуться к семье. «Андрей» участвовал в переброске Скоблина в Испанию после похищения генерала Миллера. Следователь именовал его одним из руководителей 5-го отдела ГУГБ.

По ряду описываемых эпизодов и цитируемых документов к «Андрею» наиболее близок С.М. Шпигельглаз. Но он не подходит под приводимые Млечиным данные ареста и нахождения в заключении. Дело в том, что «Андрей», как следует из материалов допросов, был отозван в Москву после ноябрьских праздников 1937 года, а арестован в июле 1939 года. И как следует из этих же материалов, он шестой месяц находился под следствием. Что касается Шпигельглаза, то он и в 1938 году (будучи заместителем начальника 5-го отдела ГУГБ и даже короткое время врио начальника) активно ездил по Европе, но 2 ноября того же года (а не в июле 1939-го) был арестован и в январе 1940 года расстрелян.

Под данные ареста и расстрела не подходит ни один из заместителей (помощников) или видных работников Иностранного отдела.

Возможно, следует согласиться с полковником Службы внешней разведки России Н.А. Шварёвым, указавшим в своей книге, в очерке, посвященном Скоблину и Плевицкой, что компетентным органам еще предстоит раскрыть тайны людей, работавших под псевдонимами, в том числе «Андрей» (Шварёв Н.А. Разведчики-нелегалы СССР и России. М., 2006. С. 381).

35

Заметим, что в книге того же автора «Сеть. Москва — ОГПУ — Париж» в публикации материалов допроса «Андрея» следователем отмечается, что вскоре после его приезда в Париж коллегия (ОПТУ) потребовала от него справку по Скоблину, в которой он тоже указал, что генерал завербован полтора года назад, но перечислил не четыре, а шесть основных результатов его деятельности, по содержанию несколько отличавшихся от первого приведенного текста (Млечин Л. Сеть. Москва — ОГПУ — Париж. С. 165–166).

36

Заметим, что текст телеграммы, приводимый в брошюре Млечина, «“Фермер” сообщает из Парижа», несколько отличается от вышеприведенного.

37

Таблица с результатами этого опроса приведена в книге В.И. Голдина «Солдаты на чужбине» (С. 585).

38

4 декабря 1930 года в речи государственного обвинителя на процессе «Промпартии» Н.В. Крыленко прозвучало, что в материалах, касающихся деятельности текстильной группы, имеются письма Третьякова к Лопатину и Лопатина к Третьякову. Лопатин умер в 1927 году, поэтому не попал на скамью подсудимых, но его называли одним из главных руководителей «вредителей». Это были те письма, которые Третьяков передал советской разведке в самом начале сотрудничества с ней. Известие об этом вызвало панику в парижской резидентуре ИНО. В сообщении в Центр было высказано недоумение, почему, принимая решение о том, чтобы Крыленко сделал на процессе такое заявление, их не поставили в известность. Они смогли бы подготовиться: или порвать отношения с Третьяковым (если таково решение Центра), или предупредить самого Третьякова. Ведь ему предстоит объяснять Торгпрому, как его переписка с Лопатиным попала в руки ОГПУ. Связи с Третьяковым были на некоторое время прерваны. А затем ему объяснили это тем, что, так как он не дал информации о связях между Торгпромом и Промпартией, то выступление Крыленко он может считать предупреждением (Млечин Л. Сеть. Москва — ОГПУ — Париж. С. 127–140; Он же. Председатели КГБ. Рассекреченные судьбы. М., 1999. С. 73).

39

Вот одна из телеграмм, направленная в центр из парижской резидентуры ИНО ОГПУ и подписанная псевдонимом «Афанасий»: «“ Иванов” ничего путного не дает, получаемые им теперь довольно большие деньги его только развратили. Тов. “Николай” считает, что деньги, которые мы на “Иванова” тратим, можно считать выброшенными на ветер. Вам, вероятно, уже известно, “Иванов” больше не состоит в прежней должности. Сам он говорит, полномочия его кончились, но новые выборы, мол, пока не проводились. Были выборы или нет, пройдет на них “Иванов” или нет, я тоже не знаю, но, полагаю, дело от этого не меняется. Из “Иванова” ничего путного не выйдет. Мне совершенно не понятно, чем вы руководствуетесь, когда с такой категоричностью утверждаете, что его можно заставить работать, в то время как мы, непосредственно с ним связанные, утверждаем обратное… Я сейчас больше, чем когда бы то ни было, убежден в том, что связь эта ничего не даст не потому, что “Иванов” не хочет, а потому, что “Иванов” ничего не знает… “Иванов” давно выдохся и просится на покой, а мы за него цепляемся, ибо не заводим другого. А под боком вырастает заговор, формируется организация и так далее. Поэтому выдающийся источник надо безжалостно ликвидировать. Ни я, ни тов. “Николай” заставить “Иванова” работать не сумели. Если вы уверены, что из него можно сделать источник, вам надлежит передать его кому-нибудь другому» (Млечин Л. Сеть. Москва — ОГПУ — Париж. С. 143–144).

40

Такое предложение высказал в рапорте генералу Фоку начальник артиллерии Алексеевского полка Бурлаков в связи с освещением «дела Скоблина» печатью. Третьяков в ходе прослушивания записывал обсуждение этого предложения, страшно паниковал и даже просил денег на побег. В ходе обсуждения советская разведка пришла к выводу, что технически невозможно незаметно проникнуть в кабинет Миллера и снять аппаратуру прослушивания. Было решено продолжать операцию, предполагая, что поиск микрофонов произведен не будет, а если это произойдет и их обнаружат, то генерал Миллер не будет громогласно заявлять об этом. В том случае, если техника будет все-таки обнаружена и подозрение падет на Третьякова, то он должен был заявить, что микрофон установлен по распоряжению Эрдели, который использовал полученные сведения для борьбы за должность председателя РОВСа, а деньги на установку аппаратуры получены от генерала Деникина. Второй экземпляр записей Третъяков оставлял у себя якобы для того, чтобы написать в будущем книгу о РОВСе.

В конечном итоге пришли к следующей версии, которую в случае необходимости Третьяков должен был изложить генералу Миллеру: «Аппарат я поставил в моей квартире из соображений сугубо частных. Сдавая часть моей квартиры вам, я вел переговоры с Эрдели, которого счел нужным поставить в известность. Эрдели неожиданно для меня самого предложил молчать об аппарате и убедил делиться с ним подслушанным. Эрдели, как я теперь понимаю, ведет против вас борьбу в чью-то пользу, полагаю Деникина. Я же собирал материал для книги о военной эмиграции» (Млечин Л. Сеть. Москва — ОГПУ — Париж. С. 182–183).

41

Журналист Л.М. Млечин утверждает, что Слуцкий был тяжелым сердечником и даже принимал посетителей, лежа на диване (Млечин Л.М. История внешней разведки. Карьеры и судьбы. М., 2011. С. 56).

42

По словам Миллера, РОВС располагал 6 тыс. человек во Франции, 4 тыс. человек в Югославии, 3 тыс. человек в Болгарии, 3 тыс. в Маньчжурии, 2 тыс. в Китае, 1 тыс. в Германии и 2 тыс. человек в других странах (См.: Семенов К.К. Лицом к лицу: участие белоэмигрантов в испанской гражданской войне (1936–1939) // URL: http://www.rp-net.ru/ book/articles/ezhegodnik/2010/03-Semenov.php).

43

7 февраля 1937 года генерал Шатилов писал в Софию генералу Абрамову, что он с самого начала гражданской войны в Испании считал, что там, на испанской земле идет продолжение нашей Белой борьбы. Он много раз говорил с генералом Миллером и начальником канцелярии I отдела РОВС полковником Станиславским, убеждая центр установить личную связь с Главной квартирой (штаб-квартирой генерала Франко) и получить практическую возможность для нашего участия (в войне). Но требуемые для этого огромные денежные средства вызывали негативное отношение к этому у генерала Миллера и, соответственно, к командировке в Испанию. Но тогда сам Шатилов стал устанавливать такие связи, и в итоге Миллер санкционировал его поездки в Рим и Соломанку, где состоялись переговоры с представителями командования мятежников (ГАРФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 62. Л. 80–82).

44

Б.В. Прянишников, уточняя детали этой поездки, утверждал, что первоначально в Испанию должны были отправиться бывший подполковник С.Н. Благовещенский, являвшийся в 1936 году директором страховой компании «Стандарт-Юнион», который вел переговоры с франкистами об организации такой поездки, а также капитан П.П. Савин и генерал Н.В. Скоблин. Но последний, занятый своими тайными делами, уклонился от поездки в Испанию под предлогом болезни своей жены Н.В. Плевицкой, не предупредив об этом Миллера, а Благовещенскому рекомендовал генерала Шатилова. Тот согласился, и по просьбе Благовещенского франкисты оформили визу на имя Шатилова вместо Скоблина. Последний поставил Миллера на встрече с ним в Париже перед уже свершившимся фактом. Председатель РОВСа отреагировал на это негативно и выговорил Скоблину за неуместную инициативу, утверждая, что возглавить делегацию мог полковник А.А. Зайцов. Но дело было уже сделано, Миллер вынужден был согласиться и выдал Шатилову для поездки 3 тысячи франков. Часть расходов взял на себя состоятельный Благовещенский (.Прянишников Б.В. Незримая паутина. М., 2004. С. 404–405). Сам Миллер в письме генералу Абрамову указывал, что подготовка поездки велась за его спиной, но когда возможность переговоров возникла и по смыслу телеграфного ответа можно было заключить, что деньги на поездку обеспечены, он не мог отказаться от вступления в переговоры. «ПНШ (Шатилов. — В.Г) был бесспорно лучшим из имеющихся около меня и очень хорошим представителем для переговоров», — добавлял председатель РОВСа (ГАРФ. Ф. 9116. Оп. 1. Д. 20. Л. 37 об.).

45

В письме полковнику Берросо в штаб Франко 3 февраля 1937 года Шатилов сообщал: «Мои меры в Риме по отношению проезда наших добровольцев по территории Испании не увенчались успехом». Ваш посланник, продолжал он, отнесся положительно к этим усилиям, но МИД Италии после соглашения с Англией стремился не осложнять отношений (ГАРФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 61. Л. 77). Генерал Миллер, резюмируя итоги поездки, утверждал, что в результате все свелось к принципиальным обещаниям, а в деньгах — полный крах (ГАРФ. Ф. 9116. Оп. 1. Д. 20. Л. 37 об.).

46

Миллера возмутил уже сам факт получения от Шатилова дополнительных претензий по итогам его испанской поездки на 700 франков, и он писал генералу Абрамову, что у него не хватило мужества устроить очную ставку Шатилова с его спутниками по этой поездке (Благовещенским и Савиным), но он обеспокоен финансовыми тратами Шатилова. Поэтому Миллер в дальнейшем постарался отстранить этого генерала от связей с Испанией и отправкой добровольцев туда, но привлек к этой работе генерала М.А. Пешню (Прянишников Б.В. Незримая паутина. М., 2004. С. 406–407).

47

28 декабря 1938 года генерал Миллер писал подполковнику Мишутушкину: «Генерал-майор Скоблин должен был известить Вас, что, в силу его повторных просьб, он освобожден мною от обязанностей начальника Внутренней линии. В будущем я прошу Вас обращаться ко мне непосредственно по всем вопросам, относящимся к этой работе. Я категорически запрещаю составу Внутренней линии исполнять приказы других лиц, даже и тех, кто в прошлом руководили Внутренней линией» (Прянишников Б.В. Незримая паутина. М., 2004. С. 395–396).

48

Указанная телеграмма опубликована в этой книге за подписью «Дуче» и, по утверждению автора, под этим псевдонимом скрывался заместитель начальника 7-го (Иностранного) отдела ГУГБ НКВД С.М. Шпигельглаз.

49

Кривицкий ссылался на письмо генерала Добровольского, которое адвокат Рибэ зачитал 11 декабря 1938 года на судебном процессе над Н.В. Плевицкой (Кривицкий В. «Я был агентом Сталина». С. 250).

50

Но в указанном справочнике Колпакиди и Прохорова в материалах о руководящем составе ИНО Шпигельглаз не упоминается в числе помощника начальника ИНО, так же как и в «Энциклопедии секретных служб России».

51

В циркуляре, подготовленном и разосланном 27 сентября вице-адмиралом Кедровым по воинским организациям I отдела РОВС, утверждалось, что уже в третьем часу ночи сухопутные и морские границы Франции были взяты под усиленный контроль пограничных властей (ГАРФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 62. Л. 162).

52

Этот же разведчик, проходивший под псевдонимом «Николай», на вопрос следователя о том, знали ли Третьяков и Скоблин друг друга, ответил положительно, уточнив, что не как сотрудники советской разведки, ибо в ней не заинтересованы, чтобы один агент знал о другом. Впрочем, он оговорился, что не уверен, что, по крайней мере, Скоблин не знает о Третьякове, ибо «Андрей» был очень откровенен с ним, считая его полностью своим» (Там же. С. 166).

53

Бурцев в своей книге обвинял Савина и в том, что после похищения Кутепова он, выдавая себя за антибольшевика, требовал отомстить за него. А после похищения Миллера Савин посетил в госпитале генерала Пешню, чтобы тот удостоверил его как антибольшевика. Пешня отказался, и после этого, 4 декабря 1937 года, загадочно умер в госпитале. В конечном итоге Савин, по утверждению Бурцева, был вызван в Барселону и там расстрелян (Бурцев В.Л. Большевистские гангстеры в Париже. С. 30).

54

Заметим, что к этому времени финал Миллера был уже хорошо известен, об этом писал несколькими годами ранее и автор этих строк. Для Карпова и его коллег это, видимо, стало очевидно лишь спустя годы.

В 2008 году Карпов и его коллега В.С. Антонов писали, что 11 мая 1939 года нарком внутренних дел-Берия подписал распоряжение о расстреле генерала Миллера (Антонов В.С., Карпов В.Н. Расстрелянная разведка. С. 89).

В действительности это было решение Военной коллегии Верховного суда СССР, а Берия своим распоряжением предписал начальнику Внутренней тюрьмы ГУГБ СССР Миронову выдать арестованного П.В. Иванова (под этим именем содержался Е.К. Миллер) коменданту НКВД Блохину (для исполнения приговора). Все эти документы опубликованы автором этих строк (Голдин В.И. Солдаты на чужбине. С. 589–590).

55

Председателем КГБ СССР В.М. Чебриковым была во второй половине 80-х годов введена в оборот цифра о 20 тысячах репрессированных чекистов. И. Пыхалев называл уже цифру в 22 618 человек. В интервью полковника СВР В.Н. Карпова в конце 90-х годов и в ряде других источников число репрессированных чекистов оценивалось уже в 26 тысяч человек (Советская разведка и русская военная эмиграция 20 — 40-х годов. Интервью со старшим консультантом пресс-бюро Службы внешней разведки России полковником В.Н. Карповым // Новая и новейшая история. 1998. №3. С. 120). Но эти цифры вызывают полемику сегодня с точки зрения их корректности. Указывается, что в это число, судя по всему, включаются все, служившие и работавшие в системе НКВД, — от милиционеров и пожарных до гражданских служащих этого ведомства. Поэтому более объективной считается цифра в 1220 арестованных чекистов в период с 1 октября 1936 года по начало 1938 года, которая уже приводилась в начале этой главы автором книги (См. сноску 1 этой главы).

56

Ежов был приговорен к смертной казни 3 февраля 1940 года и на следующий день расстрелян (Млечин Л.М. КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы. 4-е, доп. изд. М., 2010. С. 191; Полянский А.П. Ежов. История «железного» сталинского наркома. М., 2001. С. 305–306).

57

В дополнение к этому следователь произнес, обращаясь к разведчику, примечательные для того времени слова, которые отражали и сам настрой обвинения: «А где реальная работа? Где имена людей, которых вы разоблачили? Какие преступления предупредили? Чем помогли пятилетке? Так должен быть поставлен вопрос. У вас в иностранном отделе сладкая жизнь. Сотрудники других оперативных отделов и не подозревают, как прекрасно вы там устроились… Я прихожу к выводу, что в закордонной обстановке выдерживают только самые стойкие, остальные превращаются в буржуа» (Там же. С. 100).

58

Персонами нон грата были объявлены генералы Туркул, Шатилов, Кусонский, Кочкин, ротмистр Баранов, известный боевик и террорист капитан Ларионов, журналист Б.А. Суворин. Генерал Туркул отказался обсуждать ходатайство об отмене высылки и первым покинул Францию после организованного в его честь эмигрантскими организациями банкета (Очерки истории российской внешней разведки. Т. 2. С. 156; Часовой. 1938. №212. С. 2).

59

По существующим данным, у Фосса возникли подозрения, что братья Солоневичи связаны с НКВД. Группа из трех его боевиков ранее даже готовила убийство Б. Солоневича, но они нарвались на болгарскую полицию и не смогли выполнить задание. Подробнее об отношениях РОВСа, Фосса и «Внутренней линии» к братьям Солоневичам см.: «Покушение на Ивана Солоневича» — очерк в книге А.И. Колпакиди и Д.П. Прохорова «КГБ. Приказано уничтожить». С. 358–367.

60

Например, в третьем томе «Очерков истории российской внешней разведки», опубликованном в рамках 6-томной серии в 1997 году, была помещена статья С.М. Голубева «Конец РОВС». Приведем полностью ее заключительный абзац (с. 419): «После похищения Миллера руководителем РОВС стал генерал Абрамов, которого через год сменил генерал Шатилов (сразу заметим, что это грубая ошибка, ибо П.Н. Шатилов никогда более не занимал руководящие должности в РОВСе, а тем более не был его начальником. — В.Г.). Никому из них не удалось сохранить РОВС как дееспособную и активную организацию и ее авторитет в военной среде. Последняя операция советской разведки по Миллеру стала концом РОВС (как уже указывалось ранее, операции советских спецслужб против РОВСа продолжались и после устранения Миллера. — В.Г.). И хотя как организация он прекратил свое существование с началом второй мировой войны (утверждение не соответствует истине. — В.Г.), советская разведка, дезорганизовав и разложив РОВС, лишила гитлеровскую Германию и ее союзников возможности активно использовать в войне против СССР около 20 тыс. членов этой организации». В действительности все обстояло неизмеримо сложнее. Не только сам РОВС оказался расколот с началом Второй мировой и особенно Великой Отечественной войны, но и руководство фашистской Германии отказалось от услуг его руководства (и лидеров выделенного из состава этого союза Объединения Русских Воинских Союзов), выражавшего готовность направить своих чинов для участия в войне против СССР. И лишь в финальный период войны, накануне падения нацистской Германии, предпринимаются попытки наладить подобное сотрудничество (Подробнее см.: Голдин В.И. Роковой выбор. Русское военное Зарубежье в годы Второй мировой войны. Архангельск, 2005; Он же. Солдаты на чужбине. Архангельск, 2006. С. 408–497).

61

М.А. Деникина замечает, например, что Кусонский был арестован, т.к. подозревался то ли в заговоре красных, то ли в излишнем патриотизме. Она приводит свидетельства двух заключенных, находившихся вместе с ним в концлагере, которые давали существенно различавшиеся версии его смерти. Первый из них писал, что бывший генерал стойко выполнял тяжелые работы, возил груз на тачке. Но плохое питание подорвало его здоровье, его конечности опухли, причиняя мучительные страдания. Нещадно избиваемый за уклонения, Кусонский в итоге попал в медпункт, где и умер в августе 1941 года. Другой заключенный, содержавшийся вместе с Кусонским, показывал, по утверждению Деникиной, что гестапо регулярно допрашивало его по делу Миллера, и он умер не от переутомления и истощения, а от постоянных пыток, которым его подвергали немцы (Grey М. Le Général Meurt a Minuit. Р. 245–246).

62

Подсчет сделан автором настоящей книги.

63

По данным М. Геллера и А. Некрича, после Второй мировой войны было репатриировано в СССР 2972 тысяч советских и приравненных к ним граждан. 20% из возвращенных были приговорены к смертной казни или получили 25 лет заключения; 15–20% — 5–10 лет заключения; 1% — ссылку в отдаленные районы Сибири и Севера; 15% — принудительные работы по восстановлению разрушенного хозяйства (Геллер М., Некрич А. История России. 1917–1995. М., 1996. Т. 2. С. 7).

64

В материалах, опубликованных генерал-лейтенантом запаса Л.Д. Шкловским, указывается, что по итогам проведения в 1945 году Маньчжурской наступательной операции были арестованы 5484 агента и сотрудника разведки противника, 1303 руководителя и активиста эмигрантских организаций и 1023 других представлявших оперативный или политический интерес лиц (Шкловский Д. «Смерть шпионам» // Родина. 2013. №4. С. 6.

65

В публикуемых документах сохранены орфография и пунктуация источников.

66

Стихотворение датируется, по различным сведениям, концом 70-х годов или 1984 годом и публикуется в редакции, отличающейся в ряде мест от иной его известной версии.