Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

Похищение генерала Кутепова имело самые разные и далеко идущие последствия. Одним из них стало развернувшееся за рубежом разбирательство, связанное с берлинской встречей Кутепова, иначе говоря, с легендированной чекистами «Внутренней русской национальной организацией». Эту операцию ОГПУ за рубежом именовали «Трест–2», «Второй Трест» или «Лесной Трест».

Сразу после внезапного исчезновения в Париже председателя РОВСа развернулось международное расследование, в ходе которого журналисты, органы розыска и следствия обратились и к выяснению обстоятельств недавнего визита Кутепова в Берлин и его встреч, состоявшихся в немецкой столице. В свою очередь, перед чекистами встала непростая проблема попытаться спасти от провала и разоблачения легендированную ими организацию и ее лидеров. ОГПУ предпринимает активные действия, направленные на дезинформацию эмиграции в надежде продолжить свою многолетнюю оперативную комбинацию, проводимую под названием «Синдикат–4» («С–4»). О развернувшемся в начале 30-х годов противоборстве сторон, хитросплетениях и противоречивых последствиях этой чекистской операции и последовавших разоблачениях и пойдет речь в этой главе.

В поисках второго «Треста»

Уже 27 января 1930 года, на следующий день после исчезновения генерала Кутепова, его помощник полковник А. А. Зайцов дал показания французскому следствию о берлинской поездке своего шефа. Он рассказал о состоявшихся встречах с приехавшими из СССР бывшими полковниками Поповым и де Роберти, представлявшими якобы действовавшую там контрреволюционную организацию. Зайцов сообщил, что в ходе одной из этих встреч де Роберти сознался Кутепову, что является секретным сотрудником ОГПУ. При этом он сказал председателю РОВСа, что чекисты собираются похитить его весной 1930 года. Такой приказ якобы отдал Ягоде лично Сталин. Зайцов уточнил, что Кутепов рассказал ему об этом уже по дороге из Берлина в Париж, а по прибытии во французскую столицу сообщил об этом и начальнику общей (гражданской) канцелярии РОВСа С.Е. Трубецкому.

Как уже упоминалось ранее, генерал рассказал об этом и своему секретарю поручику М.А. Критскому. По возвращении в Париж председатель РОВСа, по словам Зайцова, собирался сообщить о происшедшем в Берлине во французскую полицию, но за неделю так и не нашел для этого времени^{237}.0 подробностях пребывания вместе с генералом Кутеповым в Берлине полковник Зайцов расскажет позднее и на страницах русской эмигрантской печати. И об этом еще пойдет речь в этой главе в дальнейшем.

Напомним, что после отъезда председателя РОВСа из Берлина туда же на встречу с Поповым и де Роберти выехали сподвижник Кутепова Петр Рысс и генерал П.П. Дьяконов. Рысс вспоминал впоследствии, что он, как и было условлено с Кутеповым, выехал в немецкую столицу в день отъезда генерала из Берлина^{238}.[25] Он остановился в той же гостинице, что и председатель РОВСа. Встретившись с гостями из Москвы, Рысс по их поручению посетил редактора берлинской эмигрантской газеты «Руль» И.В. Гессена, с которым сотрудничал еще до революции в кадетской газете «Речь». Он передал ему пожелания москвичей, и в том числе их совет не пользоваться случайными сведениями о СССР, а составлять информацию о нем по материалам советской прессы. Но этот совет был отвергнут Гессеном. Московские эмиссары, в свою очередь, не приняли предложение Рысса о встрече с редактором газеты «Руль», сославшись на возможность слежки^{239}.

Даже спустя несколько лет Рысс указывал, что его беседы с гостями из СССР, состоявшиеся в Берлине, «пока еще разглашению не подлежат». Он счел возможным заметить лишь, что «вероятно, и у А.П. Кутепова, и у меня разговоры с посланцами касались одних и тех же вопросов», и из этих бесед он твердо усвоил лишь, что имя Кутепова действительно было в СССР популярно^{240}.

Генерал Дьяконов о своей поездке в Берлин и предполагаемой встрече с Поповым и де Роберти не предупредил, по утверждению Б.В. Прянишникова, ни генерала Кутепова, ни полковника Зайцова^{241}. Думается, что это действительно было так, учитывая их сложные и напряженные отношения. Заметим лишь, что Дьяконов знал как Попова, так и де Роберти, очень давно, о чем пойдет речь в дальнейшем.

Судя по всему, Дьяконов обсуждал с Поповым и де Роберти планы совместной деятельности и взаимоотношений БРНО с эмигрантскими кругами, и в первую очередь с РОВСом и сторонниками великого князя Кирилла Владимировича. В период пребывания Дьяконова и Рысса в Берлине туда поступили сведения об исчезновении в Париже генерала Кутепова. Можно предполагать, что они действительно, как указывалось в ряде источников, произвели ошеломляющее впечатление на всех указанных фигурантов, хотя при этом, очевидно, вызвали и разные их реакции. Даже сотрудничавшие с ОГПУ Попов и де Роберти, знавшие о подготовке операции по устранению генерала Кутепова, вряд ли могли предполагать, что его похищение произойдет в это время.

Касаясь же отъезда Дьяконова из Парижа во время операции против Кутепова, заметим, что благодаря этому обстоятельству обесценивались или полностью снимались выдвигавшиеся против него в дальнейшем обвинения в участии в похищении председателя РОВСа. И в связи с этим может быть высказано предположение, что руководство ИНО, с которым он сотрудничал, могло намеренно направить его в это время из Парижа в Берлин, чтобы вывести своего агента из-под удара. Что же касается сотрудничавших с КРО ОГПУ Попова и де Роберти, то их положение и дальнейшее пребывание в германской столице оказалось двусмысленным и даже опасным. Они могли предполагать, что окажутся под подозрением и даже могут быть задержаны полицией в том случае, если станет известно об их недавней встрече с генералом Кутеповым.

Тревогу чекистов вызывал и тот факт, что в начале 1930 года, после окончания заграничной командировки, отказался вернуться в СССР ответственный сотрудник объединения «Лесоэкспорт» Н.П. Крюков-Ангарский, который оформлял (по просьбе контрразведчиков) заграничные паспорта Попову и де Роберти. В связи с этим чекисты не были уверены, что эта информация не стала известна французской политической полиции. Заметим, что французское следствие действительно заинтересовалось указанным человеком (который в эмиграции именовался бывшим секретарем Банка СССР в Париже), и в следственных материалах имеются его показания. Но в них нет признаний о том, чего так опасались чекисты. Вместе с тем Крюков-Ангарский, оказавшись за границей, активно включился в политическую деятельность и стал секретарем исполнительного бюро группы «Борьба», которую возглавлял другой невозвращенец — Беседовский, хотя менее чем через год и состоялся их разрыв^{242}. Так или иначе, советские агенты Попов и де Роберти не могли в сложившейся ситуации находиться длительное время в Берлине.

Впоследствии в зарубежной печати назывались разные даты их пребывания в немецкой столице и отъезда из нее. Чаще всего указывалось, что они покинули Берлин 8 февраля, а накануне сюда прибыл представитель французского следствия именно для изучения обстоятельств пребывания Кутепова в столице Германии. Но их встреча не состоялась.

Отозвав своих агентов из Берлина, чекисты, тем не менее, решили продолжить и попытаться спасти свою операцию «Синдикат–4». Тем более, что они пока не знали о предательстве де Роберти. Поэтому по поручению помощника начальника КРО/Особого отдела С.В. Пузицкого был подготовлен план последующих действий. Контрразведчики стремились сохранить если не штаб ВРИО, то по крайней мере ее периферийные отделения на Дальнем Востоке, в Средней Азии и на Украине^{243}.

На имя полковника Зайцова в Париж были направлены письма, в которых Попов и де Роберти высказывали опасение за свою дальнейшую судьбу, ибо не были уверены, что их встречи с генералом Кутеповым не станут известны ОГПУ, и просили им временно не писать^{244}. Б.В. Прянишников, в частности, упоминал о направленных в Париж письмах, датированных 14 и 16 февраля. В последнем де Роберти просил прекратить с ним переписку и сообщал, что Попов скрылся из Москвы^{245}. Но вскоре у чекистов появились совершенно иные заботы, связанные с операцией «С–4», ибо возникли подозрения в отношении поведения де Роберти в Берлине, и началось следствие по его делу.

Тем временем за рубежом развернулось расследование обстоятельств январской поездки генерала Кутепова в немецкую столицу и его встречи здесь с людьми, приезжавшими из СССР. Эти факты расследовались как представителями французского и немецкого следствия, так и журналистами, о чем пойдет речь в этой книге несколько ниже.

В начале февраля 1930 года развернулась переписка между начальником II отдела РОВСа генералом А.А. Лампе и новым председателем этого союза генералом Е.К. Миллером, в ходе которой обсуждались и обстоятельства январского пребывания Кутепова в Берлине. В письме, датированном 5 февраля, фон Лампе сообщал, что тот часто бывал в столице Германии, не встречаясь с ним. Но 18 января, в 5 часов вечера, он получил записку от полковника Зайцева, в которой сообщалось, что Кутепов находится в Берлине и приглашает его на встречу в ту же гостиницу, где он жил с женой в 1924 году. Встреча проходила с 6 до 7 часов вечера, а затем продолжалась в течение получаса в пивной. На высказанное Лампе опасение, что с ним председателя РОВСа узнают скорее, чем одного, Кутепов ответил, что не разделяет этого мнения. Он сообщил, что приехал в Берлин 17 января и уедет утром 19 января. Лампе добавлял в своем письме Миллеру, что Кутепов встречался с кем-то вечером того же дня, но не знает с кем, так же как и того, зачем вообще председатель РОВСа приезжал в Берлин. Лампе писал, что не может сообщить по почте о содержании своего разговора с Кутеповым и сможет сделать это только лично, что необходимо в сложившихся обстоятельствах. В заключение письма фон Лампе указывал, что через два дня после пребывания Кутепова в германской столице ему сообщили, что кирилловцы знали о том, что тот был в Берлине, и добавлял — «думаю, что об этом знали и большевики»^{246}.

Спустя несколько дней начальник II отдела РОВСа в своем новом письме генералу Миллеру сообщал, что в субботу, 8 февраля, ему позвонили из полицей-президиума и попросили приехать к комиссару Хеллеру. Но в итоге Лампе попал к Брашвицу. Тот знал о похищении Кутепова, указывал автор письма, но в разговоре с ним ему стало понятно, что французская полиция ничего не знает, кроме пути следования автомобилей по Парижу. Генерала спросили в полиции о пребывании Кутепова в Берлине и о том, в какой гостинице тот останавливался. В результате полиция посетила гостиницу, где происходила встреча фон Лампе с Кутеповым. Председатель РОВСа ночевал в Берлине с 17 на 18 и 19 января и уехал во Францию. Фон Лампе писал, что узнал в результате, что Кутепов часто останавливался в одной и той же гостинице, но тот ничего не говорил ему о своих поездках в Берлин^{247}.

Автор письма сообщал также Миллеру о том, что узнал в полиции, что за четыре дня до визита туда был отдан приказ о проверке всех судов, уходящих на север из Германии^{248}. Из этого можно сделать вывод о том, что власти не исключали тайной доставки похищенного Кутепова из Франции в Германию и последующей его погрузки на судно, которое могло бы следовать в СССР северным маршрутом (через Балтику в Ленинград или же в Мурманск, или в Архангельск).

Фон Лампе информировал генерала Миллера, что 9 февраля ему позвонил французский консул Вине, которого он лично не знал, и пригласил приехать для разговора «с друзьями». Генерал понял, что речь идет о сотрудниках французской полиции, которые прибыли для работы с немцами. Лампе приехал на встречу вместе с Остен Сакеном. Французы привезли рекомендательное письмо от полковника А.А. Зайцова. Они сообщили, что установили маршрут движения автомобиля с похищенным Кутеповым по Парижу, но что происходило далее — относится к области догадок. В связи с этим сотрудники французской полиции не исключали, что Кутепов мог находиться в Германии, но все же полагали, что его, скорее всего, уже нет в живых^{249}.

В своем письме от 15 февраля Лампе сообщил Миллеру, что агенты французской полиции пробыли в Берлине четыре дня и, более не встретившись с ним, уехали в Париж. Он добавлял также, что об их деятельности в немецкой столице ходят лишь сплетни и слухи, но никаких арестов здесь произведено не было. Генерал указывал, что, по сообщению полковника Зайцова, может догадываться, с кем встречался Кутепов в Берлине. Он просил Миллера поручить Зайцову сообщить ему об обстоятельствах поездки Кутепова в Берлин, а также о том, «как теперь учитываются П. (Попов. — В.Г.) и Р. (де Роберти. — В.Г.) — как провокаторы или как наши люди, которые от происшедшего могут немало пострадать». Фон Лампе сообщал также, что после воззвания Миллера приступил к сбору средств для розыска Кутепова и опубликовал собственное воззвание по этому поводу в газете «Руль»^{250}.

Заметим, что в это же время в переписке с кем-то из близких ему людей генерал фон Лампе заметил: «Меня поразило Ваше определение, что у многих появился плохо скрываемый страх». Именно в этом, по его мнению, заключалась и цель инсценировки похищения Кутепова вместо простого политического убийства^{251}.

Резюмируя же итоги поездки агентов французской полиции и их работы в Берлине, заметим, что они не сделали, наверно, самого главного: не встретились с А.Н. Поповым и Н.А. де Роберти. Те 7 февраля находились еще в германской столице, а покинули ее и уехали в Москву лишь на следующий день. Их имена и место пребывания в Берлине представителям французского следствия были известны, поэтому непонятно, почему они не поспешили встретиться с ними по прибытии в столицу Германии. Возможно, что они хотели сначала собрать материалы на них, встретившись с другими людьми, а потом уже было поздно. Так или иначе, вопросы о причинах этой несостоявшейся встречи (в силу нерасторопности французских агентов или по каким-то другим причинам), которая, вероятно, могла бы дать многое для следствия, часто возникали в дальнейшем в ходе расследований, которые велись за рубежом отдельными органами печати или частными лицами.

Во второй половине февраля — начале марта 1930 года комиссар Фо-Па-Биде выслушал показания людей, которые последними встречались в Берлине с Поповым и де Роберти, — П.Я. Рысса и П.П. Дьяконова. Заметим, что Рысс, по свидетельству полковника Зайцова, в соответствии с договоренностью, достигнутой на переговорах Кутепова в Берлине, должен был возглавить комитет по сотрудничеству с ВРИО.

Главное в показаниях Рысса выглядело следующим образом: «В середине декабря 1929 года Дьяконов сказал мне, что Попов должен приехать в Берлин и необходимо, чтобы мы с ним встретились, Мельгунов и я. Мельгунов сказал, что он никуда не поедет, если только я ему не сообщу, что дело обстоит серьезно. Я прибыл в Берлин 25 января; Дьяконов меня ждал на вокзале… Попов мне сказал, что время революции приближается, что она разразится осенью, в тот момент, когда большевики будут забирать зерно у крестьян. Он это уже обсудил с генералом Кутеповым, который обещал послать специальных офицеров (я думаю около пятидесяти) для осуществления “переворота”, и что генерал будет находиться в пограничной стране на тот момент. Мне поручили организовать в Париже бюро помощи, которое сможет предоставить любые средства для деятельности тайной организации, подготавливающей “переворот” в России. Эта беседа состоялась в воскресенье 26 января. Де Роберта ничего не говорил и произвел неблагоприятное впечатление на меня. Я уехал из Берлина в понедельник вечером».

На заданный ему вопрос: «Вы когда-нибудь думали о том, что Попов может работать на ГПУ?» — Рысс ответил: «Нет. А если это так, то все мы — идиоты!»^{252}.

1 и 2 марта показания Фо-Па-Биде давал генерал Дьяконов, явившийся к нему с орденом Почетного легиона на груди. Он сообщил, что познакомился с А.Н. Поповым в Санкт-Петербурге в 1901 или 1902 году. В дальнейшем он не виделся с ним до 1927 года, когда встретил его в Париже. С де Роберта Дьяконов познакомился в 1905 году, во время Русско-японской войны, и добавил, что они стали большими друзьями. Затем генерал не видел его до 1915 года. В 1925 году он получил письмо от де Роберта, где тот сообщил о существовании в России контрреволюционной тайной организации, в которой состоит. Бывший полковник просил о помощи, объяснив, что письма ему лучше писать с помощью симпатических чернил.

В мае или в июне 1927 года в Париж приехал Попов и встретился с ним в качестве представителя организации, о которой сообщил де Роберти. Дьяконов договорился о встрече с Детердингом, который обещал финансовую помощь. Затем Попов вновь прибыл в Париж в 1928 году и попросил познакомить его с русскими эмигрантами, и Дьяконов подумал о группе Мельгунова и Рысса. Затем он узнал, что готовится встреча с участием Попова, Мельгунова, Рысса и Кутепова. Было решено, что они работают вместе, и сотрудничество должно осуществляться через генерала Корганова. В ходе беседы Дьяконов сообщил Фо-Па-Биде, что в ответ на просьбы представителей организации, действовавшей в СССР, он запросил у них некоторую секретную информацию, и в течение 1929 года ему направили на известный адрес три письма с этими сведениями.

Затем, по словам Дьяконова, де Роберти написал ему, что он с Поповым приедет в Берлин для встречи с Кутеповым, а потом встретятся с ним. Дьяконов показал, что приехал в Берлин 21 января. Попов и де Роберти рассказали, что встречались с Кутеповым три раза. 29 января они узнали об исчезновении Кутепова.

В завершение беседы Дьяконов сказал: «По моему мнению, мои друзья должны были быть арестованы или быть под следствием с того момента, как пресса опубликовала информацию об их встречах с генералом Кутеповым»^{253}.

Тем временем попытки разобраться в берлинской поездке генерала Кутепова в Берлин предпринимают журналисты. В частности, собственные расследования проводят французские издания: журнал «Детектив» и газета «Либертэ». 13 февраля в «Либертэ» впервые было опубликовано утверждение о взаимосвязи событий, происходивших с Кутеповым в Берлине и Париже. Здесь указывалось, что поездка председателя РОВСа в столицу Германии была ловушкой, устроенной агентами Яновича. Правда, при этом пока не называлось никаких фамилий. 19 февраля берлинская газета «Руль» сообщила о январском свидании Кутепова с двумя подозрительными лицами в Берлине. На следующий день парижская «Матен» опубликовала сообщение, что в Берлине за несколько дней до своего исчезновения Кутепов встречался с двумя подозрительными лицами. Через несколько дней после парижской трагедии они, по сведениям этой газеты, бесследно исчезли.

25 февраля журнал «Детектив» сообщил о том, что Кутепов состоял в переписке с агентами ГПУ Александром Соповым и Николаем Роберти, а в январе встречался с ними в Берлине. Таким образом, впервые прозвучали фамилии лиц, с которыми встречался председатель РОВСа в Берлине. Заметим в связи с этим, что в печати и в последующие дни нередко звучит именно фамилия Сопов, а не Попов. Видимо, под этим именем последний находился в Германии. В дальнейшем в средствах массовой информации нередко использовалось сочетание этих фамилий — Сопов-Попов (или Попов-Сопов), а затем, когда стало очевидно, что под именем Сопова скрывался Попов, именно эта фамилия стала фигурировать в печати.

По более позднему свидетельству полковника Зайцова, именно журнал «Детектив» первым назвал имена полковников Попова и де Роберти как лиц, с которыми генерал Кутепов встречался в Берлине. Этот же журнал назвал данных лиц агентами ОГПУ и указал на А. А. Зайцова как на свидетеля, сообщившего следственным органам о поездке Кутепова в Берлин. Зайцов вспоминал, что вслед за этим его фамилия как свидетеля, давшего показания французским судебным властям, стала появляться в газетах, причем иногда с инсинуациями о достоверности этих показаний^{254}.

Вслед за выступлением журнала «Детектив» опубликованная в нем информация начинает перепечатываться и комментироваться другими иностранными и русскими эмигрантскими органами периодической печати. В частности, газета «Либертэ» сообщила о результатах расследования полицейских инспекторов в Берлине. Ими было установлено, что в немецкую столицу 8 января приехали для подготовки преступления (похищения Кутепова) два человека. Из Германии они якобы прибыли в Париж за три дня до похищения председателя РОВСа, а здесь к ним присоединился чекист Янович. Со ссылкой на журнал «Детектив» указывалось, что один из этих людей называл себя А. Соповым, и он уже бывал в Париже в прежние годы как представитель российской контрреволюционной организации. Заметим, что в действительности Попов и де Роберти находились после встречи с Кутеповым в Берлине и не выезжали в Париж.

Парижская эмигрантская газета «Возрождение», опираясь на публикации во французской печати, материалы органов розыска и следствия, а также используя собственные источники, в самом конце февраля и в начале марта 1930 года опубликовала ряд материалов, посвященных Попову и де Роберти и их встречам с Кутеповым в Берлине. Эта газета связывала воедино свои более ранние публикации, посвященные новому «Тресту» и «Второму Тресту», с исчезновением председателя РОВСа в Париже, с его январской поездкой в Берлин и состоявшимися там встречами, именуя это «берлинским следом».

Указанная газета рассказала своим читателям, что ПоповСопов уже бывал ранее за рубежом, выдавая себя за представителя мощной российской контрреволюционной организации, члены которой проникли во все структуры советского и партийного аппарата. Он встречался и с редактором газеты «Возрождение» Ю.Ф. Семеновым, предлагая ему прислушаться к голосам из России, и выражал готовность быть посредников между газетой и московской организацией. Попов доказывал, что террор вреден для контрреволюции, и предлагал ждать от него из Москвы сигнала для совместных действий. Газета «Возрождение» писала также, что в свое время Попов, командированный в советское торгпредство в Берлине, познакомился и поддерживал связи с исчезнувшим несколько лет назад генералом Монкевицем. По утверждению газеты, генерал Кутепов считал, что в данном случае речь идет о новом «Тресте», операции, организованной чекистами, и не хотел работать с этой организацией. Тем не менее он откликнулся на предложение принять участие в берлинской встрече. Предварительно выехавший в Берлин полковник Зайцов встретился с Поповым и де Роберти и был удивлен их утверждениями, что почва в России и в Красной Армии уже подготовлена для выступления. Кутепов выехал в Берлин из Парижа 17 января и остановился в гостинице. Зайцов изложил ему свои негативные впечатления о беседе с московскими эмиссарами, полагая, что речь идет об агентах ГПУ.

Тем не менее несколько встреч и переговоры в Берлине состоялись. Гости из Москвы утверждали, что для подготовки выступления необходимы большие средства, и надо обратиться к иностранным правительствам. Генерал Кутепов, видимо полагая, что имеет дело с провокацией, заявил, что не считает возможным работать на нерусские деньги. Попов и де Роберти предлагали также командировать в СССР для подготовки переворота 50 кутеповских офицеров. Один из московских эмиссаров якобы признался Кутепову, что является агентом ГПУ, что не мешает ему работать против большевиков. Попов и де Роберта говорили также, что на Кутепова готовится покушение, но оно произойдет не ранее весны. В итоге генерал Кутепов прервал переговоры и 20 января вернулся в Париж. После его парижского похищения Попов и де Роберти отбыли в Москву. Газета «Возрождение» ссылалась на мнение комиссара Фо-Па-Биде, что организации в Берлине и в Париже — это две параллельные организации, преследовавшие цель похищения генерала Кутепова^{255}.

В связи с расследованием событий, произошедших с участием генерала Кутепова в Берлине и в Париже в январе 1930 года, за рубежом в это время, да и в дальнейшем, часто ставился вопрос, были ли связаны встречи и переговоры председателя РОВСа с Поповым и де Роберти в германской столице и его похищение в столице Франции. Были ли связаны и взаимодействовали ли между собой чекисты и их агенты, действовавшие в Париже и в Берлине? Не планировалась ли акция по устранению Кутепова в Берлине (где советские спецслужбы имели сильные позиции) и не была ли она сорвана внезапным отъездом председателя РОВСа после предупреждения де Роберти? Предположения такого рода нередко высказывались, в частности, в эмигрантских кругах и в русскоязычной печати после парижского исчезновения Кутепова, когда стало известно о его тайной встрече в Берлине. Начальник II отдела РОВСА генерал фон Лампе полагал, что наблюдение чекистов за Кутеповым в Берлине установило, что он сообщил ему о приезде и был у него, что и предотвратило покушение. «Мне кажется, что дело похищения готовилось и в Берлине, и в Париже», — писал он. «Кутепова похитили в Париже, — продолжал генерал свои размышления, — но мне кажется, что за неделю до этого он избег того же в Берлине только случайно»^{256}.

Тем временем чекисты внесли принципиальные коррективы в свои действия. В частности, развернулось следствие в отношении де Роберти, и он был арестован. В связи с этим остается вопросом, стали ли следствие и арест результатом зарубежных публикаций и разоблачений, или же подозрения возникли еще ранее, и поэтому были предприняты указанные действия. В частности, А.А. Зданович утверждал, что вечером того же дня, когда де Роберти разговаривал наедине с Кутеповым, т.е. 18 января, он отчитался о своей беседе перед «Фотографом» (А.Н. Поповым). «Опытный агент и хороший психолог, “Фотограф” подметил некую фальшь в словах напарника», — писал Зданович. В результате сразу по прибытии в Москву Попов поделился возникшими у него в Берлине сомнениями относительно поведения напарника с чекистами — автором агентурной разработки «Синдикат–4», начальником 6-го отделения КРО Н.И. Демиденко и непосредственным куратором этой операции, помощником начальника КРО С.В. Пузицким.

Де Роберти был арестован, начались допросы, и на обложке уголовного дела, заведенного на него, появилась надпись «Предатель», что соответствовало результатам его допросов и показаний. Он, в частности, говорил: «Я признаю свою вину в том, что я, под влиянием чувства личного расположения ко мне со стороны Кутепова в личном с ним свидании в Берлине, предупредил его о необходимости принять меры личной безопасности, т.к. Кутепова могут убить… слово ОГПУ я не говорил, но в разговоре о том, что А.Н. Попов ездит за границу, а я в 1928 году не получил разрешения, а теперь я и Попов получили командировки по Лесоэкспорту, А.П. Кутепов мог сделать вывод о том, что я могу являться объектом ОГПУ». «Из этого разговора Кутепов мог понять, — продолжал свои признательные показания де Роберти, — что я имею отношение, так же как и Попов, к ОГПУ. Этот разговор с Кутеповым я Попову не передал, так как сожалел, что его допустил. В последующих письменных докладах моих ОГПУ я также об этом умолчал»^{257}. Эти признания предопределили судьбу де Роберти, но следствие по его делу растянулось на несколько месяцев. И автор еще будет обращаться к этому фигуранту на страницах своей книги.

Чекисты тем временем прилагали чрезвычайные усилия, чтобы спасти и продолжить свою операцию. С одной стороны, они стремились имитировать разгром центральных структур ВРИО, но сохранение периферийных, и искали людей, которые могли бы от их имени выйти на связь с эмиграцией. С другой стороны, как уже указывалось ранее, в Париж были направлены в феврале письма от имени Попова и де Роберти, в которых они высказывали опасение за свою дальнейшую судьбу, так как не уверены, что их встречи с генералом Кутеповым не станут известны ОГПУ, и просили им временно не писать^{258}. Полковник Зайцов вспоминал позднее, что 14 и 16 февраля они действительно писали ему из Москвы. Причем в последнем письме де Роберти просил прервать с ним переписку и сообщал, что Попов якобы уже скрылся из столицы^{259}.

М.А. Деникина-Грей приводит в своей книге текст письма от 16 февраля, где, в частности, указывалось: «Дорогой друг, с появлением в газетах информации, которая может обнаружить нас, мы просим Вас прекратить всю переписку с нами до нового приказа. Федя (одно из кодовых имен Попова. — В.Г.) уехал в Туркестан. Предупредите Тегеран о возможности побега в Персию в случае усложнения ситуации… Искренне Ваши друзья»^{260}.

Тем временем под серьезным подозрением оказался генерал П.П. Дьяконов, которого в эмигрантских кругах часто называли представителем ВРИО в Париже или в целом за рубежом. Напомним, что такой вопрос неоднократно поднимался Поповым в ходе его визитов за границу, и в том числе встреч с генералом Кутеповым. Но последний относился к этому неодобрительно, и поэтому в ряде эмигрантских источников указывалось, что представителем ВРИО на деле был близкий Дьяконову генерал-майор Г.Г. Корганов/Карганов.

В связи с личностью этого человека заметим, что упоминание этих двух вариантов его фамилии не должно удивлять, ибо и та, и другая звучали на страницах эмигрантской периодики. В своей книге, посвященной противоборству военной эмиграции и советских спецслужб в 20-е годы XX века, автор именовал этого генерала Каргановым. Но в настоящее время удалось выяснить, что в официальных документах (офицерских списках, списках Генштаба) он все-таки именовался Кургановым, хотя настоящая его фамилия по рождению была Корганян, а происходил он из дворян Тифлисской губернии и был сыном генерал-майора. Гавриил (точнее по рождению — Габриэл, иные варианты — Габриэль и Габриель) Григорьевич Корганов окончил Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба, был участником Первой мировой войны на Кавказском фронте. В ноябре 1917 года он был произведен в звание генерал-майора, а в дальнейшем перешел на службу в Армянскую республику. Был военным советником армянской делегации на Парижской мирной конференции и затем стал эмигрантом в Париже^{261}. Несмотря на разноголосицу именования фамилии этого генерала в эмигрантских источниках, автор будет называть его Кургановым.

Вернувшись же к прерванному рассказу, заметим, что весной 1930 года со стороны ряда видных деятелей РОВСа (генерал П.П. Шатилов, полковник А.А. Зайцов и др.) в адрес генерала Дьяконова стали высказываться серьезные подозрения и обвинения, связанные с его возможным участием в похищении Кутепова и сотрудничеством с ОПТУ.

4 марта газета «Возрождение» опубликовала статью с подзаголовком «Перед раскрытием второго Треста», основываясь на заявлении комиссара Фо-Па-Биде. По интерпретации этого органа печати, он указывал на стремление выявить тех лиц, с которыми эмиссары ГПУ Попов и де Роберти встречались в Берлине. В газете сообщалось о показаниях генерала Дьяконова, в прошлом помощника российского военного агента в Лондоне, а ныне начальника парижского округа Корпуса Императорской Армии и Флота, который был подвергнут допросу. По утверждению газеты, он знал Попова, де Роберти и их семьи еще по Санкт-Петербургу, и после Гражданской войны в России встречался с первым из указанных лиц в 1921-м, а со вторым — в 1925 году. С их семьями он был знаком еще по Петербургу.

Сообщалось также, что, встретившись с Поповым в Париже, он не подозревал в нем агента ГПУ и в целях антибольшевистской борьбы познакомил с рядом лиц, в том числе с представителями группы «Борьба за Россию» и с одним из друзей генерала Кутепова, имя которого не подлежало оглашению. По сведениям газеты, 21 января 1930 года Дьяконов выехал из Парижа в Берлин, где встречался с указанными лицами, и вернулся оттуда поездом в два часа дня 31 января.

На следующий день, 5 марта, газета «Возрождение» под рубрикой «Похищение генерала Кутепова», помещенной на первой странице, продолжила тему, связанную с генералом Дьяконовым. Она указывала, что вчера вместе с частью французских газет привела сообщение префектуры о показаниях, данных этим генералом. Другая же часть газет воздержалась от этого и воспроизвела на своих страницах пространные выдержки из интервью Дьяконова с сотрудником «Эко де Пари». Далее «Возрождение» сообщило о том, что рассказал репортерам этот генерал. Он сообщил, что знаком с де Роберти с Русско-японской войны. В дальнейшем тот служил начальником штаба у генерала Кутепова, когда последний занимал в годы Гражданской войны должность военного губернатора в Новороссийске. После ее окончания бывший полковник остался в России, несколько лет скрывался, а 1925 году поступил на службу к большевикам и работал в советских торговых учреждениях. В первый раз де Роберти выехал, по словам бывшего генерала, в Германию для продажи леса.

Прервемся и заметим, что на следующий день, 6 марта, в «Возрождении» были опубликованы основные биографические данные полковника Николая Александровича де Роберти. Сообщалось, что ему около 50 лет. Участник Русско-японской войны, он в годы Первой мировой войны служил капитаном в штабе Кавказского военного округа, а потом, до взятия Эрзерума, уже в чине подполковника служил в штабе генерала Юденича. Газета сообщала далее, что он характеризовался как человек прекрасно образованный, знающий несколько иностранных языков, любитель восточных редкостей и ковров, но всегда слыл интриганом. В1918–1919 годах де Роберти занимал должность начальника штаба генерала Кутепова как черноморского военного губернатора в Новороссийске. Затем он, по утверждению газеты «Возрождение», был уличен в торговле разрешениями на вывоз хлеба и арестован. Бежал к «зеленым» и служил в отряде также примкнувшего к ним полковника Морозова, затем находился на территории, контролируемой большевиками. Скрывался, а затем поступил на работу в один из лесных трестов. Жена де Роберти проживала в СССР.

Но вернемся к встрече генерала Дьяконова с журналистами и его рассказу. Касаясь Попова, он сообщил, что знаком с ним со школьной скамьи в Санкт-Петербурге. В годы мировой войны тот служил в военно-судных учреждениях, а после революции занимался торговлей лесом. В 1927 году Попов находился в командировке в Париже, а в июне 1928 года прибыл во Францию для лечения и в это время впервые встретился в генералом Кутеповым. Тогда же в Париже состоялось и знакомство Попова с редактором газеты «Возрождение» Семеновым. Но последний, по словам Дьяконова, отказался принять предложение московского гостя о присылке сообщений из СССР.

Несколько забегая вперед, заметим, что 14–16 марта газета «Возрождение» поместила на своих страницах отрывочные и противоречивые биографические данные полковника Александра Николаевича Попова. Указывалось, что он уроженец Поволжья, Самары или Саратова, а потом уточнялось, что он родился в Симбирске, но окончил Самарскую гимназию в конце 90-х годов. Выпускник Военно-юридической академии, военный юрист, он служил в военно-судных учреждениях. Начало Первой мировой войны встретил военным прокурором судной части 1-й армии генерала Ренненкампфа, которая потерпела в это время жестокое поражение от немцев. В конце войны Попов служил в гвардейских частях возле Проскурова. Утверждалось, что весной 1917 года он якобы принимал деятельное участие в организации Советов солдатских депутатов, а в 1918 году был даже председателем Киевского военного трибунала у большевиков и был коммунистом. Затем, по одним данным, Попов был помощником начальника штаба Украинской трудовой армии, жил с женой на Крещатике и руководил лесозаготовками, а позднее возглавлял мобилизационный подотдел Особого отдела Киевского военного округа. В дальнейшем из действующей армии был направлен в политуправление в Москву.

По другим же данным, после сотрудничества с большевиками Попов якобы сблизился с петлюровцами, а затем во время гетманского режима Скоропадского поправел и предлагал свои услуги начальнику полиции в Одессе. Позднее со вторым гвардейским корпусом Евгения Боша ушел в район Пензы. Впоследствии он якобы служил у адмирала Колчака, а затем появился на Волге. Попов характеризовался одним «собеседником» этой газеты как человек совершенно беспринципный, который в годы Первой русской революции придерживался консервативных взглядов и «необычайно легко расстреливал людей», а в 1917 году стал революционером. По утверждению этого же источника газеты «Возрождение», Попов был всегда человеком с небольшими средствами, денег у него никогда не хватало, и он не брезговал ничем. «Он по натуре — предатель и готов предать кого угодно», — утверждала газета со ссылкой на своего собеседника. Тот добавлял, что Попов «доверия совершенно никакого не заслуживает». В 20-е годы бывший полковник жил в Советской России/СССР и, по утверждению газеты, вступил в сотрудничество с чекистами. Как их агент выезжал за границу и налаживал отношения с эмигрантскими организациями.

Дьяконов в ходе встречи с журналистами отказался назвать имя человека, который познакомил Попова с Кутеповым, указав, что не имеет права говорить об этом. Но после их встречи они, по словам генерала, пришли к какому-то соглашению, и Попов секретно пересылал из СССР сведения Кутепову. Попов связал последнего с некоторыми верными людьми в России, в том числе с де Роберти, которого Кутепов потерял из виду в Новороссийске. Председатель РОВСа, по утверждению Дьяконова, многократно получал сообщения от Попова из Советского Союза и, в свою очередь, трижды направлял из Парижа в Москву своих людей, которые встречались с Поповым и де Роберти. Касаясь берлинских встреч Кутепова с ними, Дьяконов рассказал, что они виделись трижды. Первый раз это произошло 18 января. На следующий день они завтракали в отдельном кабинете в ресторане на Доротеештрассе, где офицеры германского Генштаба устраивают встречи в отдельных кабинетах и где есть секретный ход. В ходе беседы участники пришли, по утверждению Дьяконова, к полному согласию по всем обсуждавшимся вопросам. В тот же день они виделись в последний раз, и Кутепов обнял на прощание обоих московских гостей.

5 марта Дьяконов опубликовал подробный рассказ о своей январской поездке в Берлин и истории отношений с Поповым и де Роберти в парижской газете «Последние Новости», постоянно оппонировавшей газете «Возрождение». Генерал указывал, что он письменно сообщил комиссару Фо-Па-Биде о своем желании быть допрошенным по делу об исчезновении генерала Кутепова. Допрос начался в субботу, 2 марта, и закончился на следующий день. В беседе с корреспондентом газеты «Последние Новости» Дьяконов повторил и значительно дополнил свои показания, данные органам французского следствия. Он утверждал, что не верит в причастность Попова и де Роберти, которых знает чуть ли не с юношеских лет, к ГПУ. Дьяконов указал, что полиция была осведомлена о его свидании с ними в конце января в Берлине непосредственно вслед за похищением Кутепова. Но после того как газета «Возрождение» оклеветала его друзей, абсолютно не причастных к ГПУ, и назвала их имена, предав их на расстрел в России, он не имел права молчать.

Дьяконов указывал, что Попов, полковник и военный юрист, работал в СССР в лесном тресте и в 1927 году первый раз выехал за границу, где встретился и имел беседу с ним. В июле 1928 года он вновь прибыл в Париж, где проходил лечение, и у них состоялась беседа политического характера. Попов, по утверждению Дьяконова, стоял на патриотических позициях. В Париже он встретился с редактором газеты «Возрождение» и предложил направлять информацию из России, а не «инструкции», как утверждает эта газета. Он требовал оказать помощь из-за границы, когда в России вспыхнет восстание. Редактор «Возрождения» предложил Попову связать его с Кутеповым, но тот отказался, так как это уже сделали друзья, назвать имена которых Дьяконов отказался. Попов вернулся в Россию, и между ним и Кутеповым была налажена регулярная переписка через посредство генерала Корганова. Последний находился в Париже и десять дней назад был допрошен Фо-Па-Биде.

По утверждению Дьяконова, Кутепов назначил Попову и де Роберти свидание через тайного курьера на выбор в Берлине или в Копенгагене в январе 1930 года, так как в конце этого месяца должен был выехать на Ривьеру. Указанные лица добились командировки на 9 января и выехали в Берлин. На встречу с ними сначала выехал Зайцов, а вызванный телеграммой Кутепов прибыл в германскую столицу 17 января. Их встреча, по словам Дьяконова, носила сердечный характер. Состоялись три беседы, в ходе которых обсуждались вопросы внутренней работы в России. У Кутепова, по утверждению Дьяконова, не только не возникло каких-либо подозрений в отношении лиц, прибывших из России, но все их просьбы были удовлетворены, и на прощание они расцеловались с Кутеповым. Попов и де Роберти просили Кутепова быть осторожным и принять меры личной охраны, так как из Москвы ему грозит покушение. Но при этом Дьяконов утверждал, что они не говорили Кутепову, что это произойдет через два месяца.

Сам Дьяконов приехал в Берлин, по его словам, 21 января вместе с представителем группы «Борьба за Россию». В ходе бесед с Поповым и де Роберти те подробно рассказали им о встречах с Кутеповым. Дьяконов назвал ложью утверждение, что 24 января Попов выехал в Париж. Сам генерал находился в Берлине по 31 января и свидетельствовал, что они узнали об исчезновении Кутепова 29 января, что произвело на всех ошеломляющее впечатление.

Попов и де Роберти оказались в чрезвычайно сложном положении, ибо не могли не возвратиться в Россию, где находились их семьи, и не могли оставаться в Берлине, чтобы выяснить, не предали ли их, так как 11 февраля истекал срок их визы. 8 февраля они выехали из Берлина в СССР, а через несколько дней газета «Возрождение», по утверждению Дьяконова и «Последних Новостей», предала их, нарушив полицейскую тайну.

В заявлении комиссара Фо-Па-Биде, опубликованном на страницах газеты «Последние Новости» 5 марта, было подтверждено многое из заявлений генерала Дьяконова. Но вместе с тем он не разделял его мнение о непричастности Попова и де Роберта к ГПУ. С его точки зрения, они тратили слишком много денег и слишком открыто встречались с генералом Кутеповым. В ответ на замечание полковника Зайцова в связи с этим они отвечали, что «в Москве наша преданность вне подозрений». К тому же один из них, воспользовавшись отсутствием другого, признался Кутепову, что оба они являются агентами ГПУ.

Газета «Возрождение», комментируя заявление Фо-Па-Биде, указывала на отмеченные им противоречия в показаниях Дьяконова. Встреча в Берлине действительно готовилась давно, и Кутепов желал ее, но на свидание поехал с большим сожалением. Он говорил якобы, что в делах подобного рода имеются одинаковые шансы на успех и на неудачу. Действительно, расставание было дружеским, но, вернувшись, Кутепов заявил, что результатами беседы удовлетворен мало. Вопросы вызывало и поведение московских гостей. Но Попов на замечание Зайцова о неосторожности их поведения якобы заявил: «Не беспокойтесь. В Москве нас считают за людей, лояльность которых совершенно вне всяких подозрений»^{262}.

5 марта газета «Последние Новости» сообщила, что генерал Корганов, опрошенный вчера журналистами, разделил точку зрения Дьяконова, заявив, что оглашение имен Попова и де Роберта равносильно их расстрелу в России. Добавим, что в защиту Попова и де Роберта вместе с генералами Дьяконовым, Коргановым и рядом других лиц включилась и проживавшая в эмиграции сестра де Роберта — Е.А. Миллер.

В связи с публикациями газеты «Возрождение» Дьяконов направил письмо в ее редакцию, которое было опубликовано на страницах этого эмигрантского издания 6 марта. Генерал указывал, что не был подвергнут допросу, а сам просил комиссара Фо-Па-Биде принять его и сообщить известные сведения. Он указывал на ошибочность информации о том, что впервые встретился с де Роберта в 1921-м, а с Поповым в 1925 году, и отрицал, что знаком с их семьями. Дьяконов подчеркивал, что никогда не подозревал и не считает Попова и де Роберта агентами ГПУ. Он отрицал, что знакомил Попова с кем-либо из друзей Кутепова, и добавлял, что не знаком с кем-либо из друзей Кутепова или де Роберти. В конце письма Дьяконов указывал, что выехал из Берлина 31 января, и в два часа в этот день не мог быть в Берлине.

В связи с этим, комментируя свои отношения с ним, газета «Возрождение» писала 6 марта: «До вчерашнего дня мы не говорили ни слова о генерала Дьяконове, полагая, что он сам помимо своей воли обманут Поповым и Роберти. Но Дьяконов счел нужным атаковать нас», утверждая, что «то, что написано нами, является неправильным», а во-вторых, «губит двух очень ценных людей». В связи с этим указывалось, что первое сообщение о Попове перепечатано из газеты «Либертэ», а потом уже были опубликованы собственные сведения о встречах Попова с редактором «Возрождения». Таким образом эта газета снимала с себя обвинения Дьяконова. Резюмируя, что Попов и де Роберти находились в Берлине с 9 января по 8 февраля, она подчеркнула, что они уезжали осведомленными о похищении Кутепова, и добавила, что «спокойно уезжая в Москву, они, очевидно, знали, что несмотря на это не подвергнутся никакой опасности».

Заметим, что в дальнейшем в заграничной печати тема возвращения Попова и де Роберти в Москву комментировалась очень активно, также как и их возможная судьба. При этом высказывалось недоумение, что это развернувшееся за рубежом обсуждение и расследование не находит никакого отклика в советской печати.

И хотя советская периодическая печать действительно хранила молчание по поводу развернувшейся за рубежом дискуссии вокруг судеб Попова и де Роберти, но ОГПУ в это время вело следствие по делу последнего. И, вероятно, чекисты в связи с этим внимательно отслеживали и читали всю появлявшуюся за рубежом информацию о Попове и де Роберти.

6 марта оппонирующие друг другу парижские эмигрантские издания — газеты «Последние Новости» и «Возрождение» — продолжили публикацию материалов, посвященных берлинской встрече генерала Кутепова. «Возрождение», опубликовавшее в этом номере, как уже указывалось выше, письмо генерала Дьяконова, поместило и комментарии, указывающие, в частности, на то, что он выступает против РОВСа. Генерал Миллер заявил на страницах этого издания, что газеты, опубликовавшие беседы с генералом Дьяконовым, введены в заблуждение его категорическими утверждениями типа «те сведения, которыми я располагаю». Но эти утверждения, по мнению председателя РОВСа, не соответствовали истине. Вместе с тем Миллер указал, что он не видит непосредственной связи похищения Кутепова с его встречей в Берлине.

В этом же номере «Возрождение» в разделе под названием «Дьяконов и Корганов с провокаторами» сообщало, что Корганов заявил французским журналистам, что именно он был посредником между генералом Кутеповым, с одной стороны, и Поповым и де Роберти — с другой. Он утверждал, что Берлин был избран для встречи лично Кутеповым, который указал дату и гостиницу, в которой московские гости и остановились. В комментарии газеты в связи с этим отмечалось, что Корганов якобы говорил другим лицам, что Кутепов предлагал Копенгаген, но согласился на Берлин, так как те не могли получить визу в Данию.

Корганов сообщил журналистам, что не подозревал Попова и де Роберти в измене Белому делу. Он добавил также, что они никоим образом не способствовали похищению Кутепова. По утверждению Корганова, они передали председателю РОВСа список агентов контрреволюционных организаций, проживающих в России, и очень беспокоились, не был ли этот список при нем во время его парижского похищения. Корганов навел справки и сообщил им, что список цел, и тогда они 8 февраля выехали в СССР.

6 марта начальник I отдела РОВСа генерал Шатилов высказал обвинение в адрес Дьяконова, что Кутепов поехал в Берлин для встречи с Поповым и де Роберти по настоянию его и Корганова. Это вызвало протест Дьяконова, и 26 марта Шатилов опроверг свое обвинение, ссылаясь на то, что на несостоятельность его ему указал и генерал Миллер^{263}.

На страницах «Последних Новостей» 6 марта было опубликовано и заявление Фо-Па-Биде в связи с расследованием берлинской встречи Кутепова. Он указывал, что его внимание было обращено на Попова и де Роберти, как на агентов ГПУ. Но на следующий же день после похищения Кутепова он навел справки и выяснил, что оба указанных фигуранта находились в Берлине в день похищения. «Я не видел никакой связи между ними и похищением Кутепова, — продолжал комиссар. — Если бы о поездке моих инспекторов туда стало известно, оба были бы провалены». Лишь в результате полного отсутствия сведений о лицах, участвовавших в похищении Кутепова, он решил послать инспекторов в Берлин. Они выехали туда 6 февраля, а на следующий день Зайцов сообщил ему о предполагаемом отъезде Попова и де Роберти в Россию 7 февраля. Фо-Па-Биде связался с германской полицией, но было уже поздно. Встреча французских инспекторов с Поповым и де Роберти не состоялась.

В это время генерал Дьяконов обращается к председателю РОВСа генералу Миллеру с предложением об организации третейского суда для выяснения обстоятельств берлинской встречи генерала Кутепова. Таким образом, вероятно, после консультаций со своими кураторами из советской разведки Дьяконов попытался вывести развернувшееся разбирательство на качественно новый уровень. С одной стороны, в процесс скандальных разборок пытается быть вовлечено руководство РОВСа в лице его председателя, а с другой — вызов ему был брошен, по существу, и от лица конкурирующей эмигрантской военной организации, каковой являлся Корпус Императорских Армии и Флота, ибо Дьяконов являлся руководителем его парижского отдела. Это призвано было осложнить отношения между двумя этими организациями, в отношениях которых после смерти великого князя Николая Николаевича и генерала Кутепова наметилась было тенденция к сближению и сотрудничеству.

В сложившейся ситуации газета «Последние Новости» поддерживала фактически генерала Дьяконова и публиковала его материалы, в том числе и предложение об организации третейского суда, а газета «Возрождение» выступала категорически против этого, именуя предложение Дьяконова «нелепой выходкой» и указывая на то, что разбирательством занимается французский государственный суд. Она подчеркивала, что в таких обстоятельствах «третейское разбирательство всех вопросов, связанных с этим делом, было бы вредным прецедентом и совершенно недопустимым»^{264}. 9 марта «Возрождение» проинформировало своих читателей, что генерал Миллер ответил отказом на предложение провести третейский суд со ссылкой на то, что дело ведет французский суд.

Прервемся на время с характеристикой дискуссий и событий, имевших место в связи с обсуждаемой проблемой за рубежом, чтобы заметить, что в марте 1930 года в Москве, в ОГПУ дискутировалась идея реанимации операции «С–4». Агент «Чернявский» предлагал не сдаваться, а от развертывания контактов с РОВСом перейти к атаке на него. 6–10 марта датируется ряд его аналитических записок. Он, в частности, писал, что «дело С–4 в данное время может считаться проваленным теоретически, а не фактически, ибо доказательств его “провокационности” у противников нет».

«Чернявский» предлагал имитировать частичный разгром ВРИО с последующим обвинением кутеповцев. Он считал возможным также скрыть посланцев, арестовать нескольких легендированных руководителей ВРИО, распустить слухи о массовых арестах, а от имени Харьковского филиала, избежавшего разгрома, обратиться к Бурцеву с письмом, сообщающим о провале, и требованием суда чести над провокаторами. Все это было направлено на дискредитацию РОВСа^{265}.

15 марта газета «Возрождение» поместила беседу с близким сподвижником Кутепова, начальником общей канцелярии РОВСа С.Е. Трубецким, который рассказал об отношениях между «контрреволюционной» организацией полковника Попова, Дьяконовым и Кутеповым. Он указал, что эти связи поддерживались самостоятельно, и их участники не держали друг друга в курсе отношений. Дьяконов не являлся членом РОВСа и не имел деловых отношений с Кутеповым. Далее газета сообщала, что председатель РОВСа был связан с Поповым через своего подчиненного генерала Корганова, но тот поддерживал близкие и дружественные отношения с генералом Дьяконовым. Кутепов, выезжая в Берлин в январе, не предполагал, что затем там окажется Дьяконов, и не знал, что ему станет известно о содержании переговоров. И он вряд ли согласился бы на них, предполагая это.

Отметим, наконец, что в марте помощник генерала Кутепова полковник Зайцов, непосредственно готовивший встречи своего шефа в Берлине с Поповым и де Роберти и участвовавший в них, дает интервью сотруднику «Иллюстрированной России» об основных фактах и событиях этой последней поездки председателя РОВСа.

Развернувшееся расследование обстоятельств похищения генерала Кутепова и особенно его берлинской поездки получило новый поворот с подключением к нему известного журналиста и разоблачителя провокаторов В.Л. Бурцева. Но он включается в расследование берлинских встреч Кутепова не только по собственной инициативе, но и «при содействии» ОГПУ, против которого непримиримо боролся.

Сам Бурцев указывал впоследствии, что через неделю после похищения Кутепова обратился в присутствии генерала Н.Н. Порохонского к генералу Н.Н. Баратову, которого знал по предшествующей деятельности, с предложением организации «настоящего следствия через специалиста-следователя». Письмо Бурцева с этим предложением было направлено полковнику А.А. Зайцову, а в связи с его отсутствием было передано князю С.Е. Трубецкому. Тот, по словам Бурцева, высказался в пользу его предложения, но ничего не мог сделать без разрешения генерала Миллера.

11 марта 1930 года Бурцев направил письмо с этим же предложением редактору газеты «Возрождение» Ю.Ф. Семенову, который одобрил его предложение и обещал напечатать письмо в своей газете. Но на самом деле это не было сделано, что вылилось в итоге в нараставший конфликт Бурцева как с Семеновым и газетой «Возрождение», так и с генералом Миллером и РОВСом.

На этих противоречиях и решили сыграть чекисты. Бурцева посетил в Париже генерал Дьяконов, который изложил свою версию берлинских событий и характеризовал Попова и де Роберти как героев и патриотов. Он просил известного журналиста выступить в их защиту. В это же время КРО ОГПУ сделал и еще один ход, вовлекая Бурцева в свою игру. В начале марта в Париж из СССР пришло письмо от имени де Роберти, в котором автор, сообщая, что вынужден скрываться, а Попов арестован, просил Бурцева разобраться и выяснить их с Поповым истинную роль и опровергнуть выдвигавшееся против них обвинение в сотрудничестве с ГПУ^{266}.

В результате Бурцев, включаясь в расследование и используя подготовленные чекистами материалы, становится адвокатом Попова, де Роберти и их организации, а также самого Дьяконова, в разгоревшейся дискуссии и одновременно оппонентом, а затем и резким критиком руководителей РОВСа и сторонников этой организации.

Таким образом, чекисты, действуя главным образом через Дьяконова, налаживают свою игру с Бурцевым, стремясь парализовать его действия и разоблачения, направленные против ОГПУ. Дело в том, что известный и авторитетный разоблачитель провокаторов приступил к систематическому сбору материалов о деятельности чекистов за рубежом, и прежде всего об их борьбе против эмигрантов. Он использовал для этого и признания бывших советских сотрудников, включая чекистов, ставших невозвращенцами[26]. Ссылаясь на разоблачения бывшего чекиста Е.В. Думбадзе и его статью, опубликованную в газете «Общее Дело» еще в 1929 году, Бурцев поместил здесь же собственную статью под названием «Надо организовать борьбу с ГПУ». Другая его статья-призыв «Против ГПУ необходимо Анти-ГПУ» была размещена в этом же издании 22 марта 1930 года.

Бурцев призывал вести непримиримую и хорошо профессионально организованную работу против ОГПУ за рубежом и борьбу с ее агентами и провокаторами в рядах эмигрантов. Он предлагал использовать опыт существовавшей до революции специальной разоблачительной организации, которая боролась с агентами и провокаторами охранки. Подчеркивая необходимость создания сейчас подобной же разоблачительной организации, Бурцев указывал, что такая организация уже фактически образована и действует при редактируемой им газете «Общее Дело». Это издание выходило в свет в 1930 году с постоянными рубриками: «Все против ГПУ» и «Необходимо создать Анти-ГПУ».

Вот почему чекисты, развертывая свою игру с умным и непримиримым противником, каковым действительно был Бурцев, пытаются снабжать его собственными материалами, направляя в выгодное им русло ведущиеся им расследования дел о похищении генерала Кутепова, а также о его берлинских встречах и деятельности ВРИО.

25 мая газеты «Последние Новости» и «Возрождение», занимавшие принципиально различающиеся позиции по поводу дела Попова и де Роберти, опубликовали на своих страницах материалы в связи с информацией от рижского корреспондента «Морнинг Пост» о состоявшемся якобы в СССР расстреле Роберти. «Последние Новости» рассказывали читателям, что де Роберти и Попов — бывшие офицеры, после эвакуации Крыма в 1920 году оставшиеся в России. В 1927 году они создали в СССР антисоветскую организацию, вступившую в связь с генералом Кутеповым. В январе 1930 года эти люди по приглашению Кутепова приезжали в Берлин, где имели три встречи с генералом, после которых тот 19 января уехал в Париж. Находясь до 29 января в Берлине, они узнали ошеломившую их новость об исчезновении Кутепова. Они боялись, что откроется их встреча с Кутеповым, но не могли и не возвращаться в СССР, где находились их семьи. 28 февраля газета «Возрождение» опубликовала материал об их встрече с генералом Кутеповым, и несколько дней спустя в Париж пришло отчаянное письмо от де Роберти, в котором он сообщал, что вынужден скрываться, а Попов уже арестован. Автор письма просил Бурцева выяснить их истинную роль, отвергая утверждение, что они — агенты ГПУ.

В соответствии с этой просьбой известный журналист, сообщали «Последние Новости», действительно ездил в Берлин и пришел к выводу, что для обвинения Попова и де Роберти в сотрудничестве с чекистами нет доказательств. Таким образом, газета «Последние Новости» фактически предъявила газете «Возрождение» тяжкое обвинение в том, что благодаря ей чекисты разгромили мощную антисоветскую организацию в СССР и ликвидировали одного из ее лидеров.

Газета «Возрождение» опубликовала в тот же день, 25 мая, статью под названием «Слухи о де Роберти. Трагедия или очередная провокация». Она поместила здесь своеобразную хронологию расследования журналистами обстоятельств берлинской поездки генерала Кутепова. Газета по-прежнему придерживалась суждения, что Попов-Сопов и де Роберти — агенты ГПУ. В опубликованной статье утверждалось, что Берлин был ловушкой для Кутепова или, может быть, местом провокации чекистского ведомства. 29 мая, продолжая разговор о судьбе де Роберти, это же эмигрантское издание поместило заметку со ссылкой на французскую газету «Либертэ», что 14 мая в Кёльне один офицер якобы встретил де Роберти в пивной.

В действительности же де Роберти находился в это время в Москве в тюрьме, и ОГПУ вело следствие по его делу, которое завершилось лишь в октябре 1930 года. Без сомнения, чекисты продолжали внимательно знакомиться со всей информацией и расследованиями, которые велись за рубежом. Страсти же по этому человеку по-прежнему кипели на страницах эмигрантской печати.

12 июня в газете «Последние Новости» было помещено письмо Бурцева, озаглавленное «О де Роберти и газете “Возрождение”». Оно было ответом на статью Чебышева, опубликованную в «Возрождении» под названием «Около “дела”. Новороссийские злоупотребления де Роберти». Бурцев писал, что де Роберти, будучи начальником штаба Кутепова в Новороссийске осенью 1919 года, был осужден за злоупотребления и отбывал наказание на гауптвахте, в то время как Чебышев утверждал, что он был приговорен к четырем годам арестного отделения за служебные и имущественные преступления. По словам Бурцева, отбывая наказание, де Роберти заболел сыпным тифом и в феврале 1920 года был захвачен в Новороссийске большевиками. Он содержался в Бутырской тюрьме и в концлагерях, и лишь в конце 1922 года был освобожден. Затем бывший полковник был мобилизован большевиками и читал лекции в военных училищах. Бурцев по-прежнему отрицал причастность де Роберти и Попова к ГПУ.

Газета «Возрождение» не преминула ответить на это выступление статьей под заглавием «Владимир Бурцев и де Роберти», помещенной 20 июня. Характеризуя письмо Бурцева как реабилитацию указанного человека, газета подчеркивала, что де Роберти сам сознался Кутепову в том, что являлся агентом ГПУ.

15 июля редактируемая Бурцевым газета «Общее Дело» поместила письмо в редакцию, направленное сестрой де Роберта Еленой Миллер, связанное с судьбой брата и обвинениями в его адрес. Она писала, что вернулась в Париж и посылала письма редактору газеты «Возрождение» Семенову, генералу Шатилову и, наконец, три письма Чебышеву. Последний обвинял де Роберта в связи с большевиками еще с 1919 года, и она просила устроить личную ставку с его информантами. Лишь в «Общем Деле», указывала сестра де Роберта, она получила нравственную поддержку, ощутила чувство справедливости и помощь в искании правды, за что выражала благодарность этому изданию.

Так или иначе, в разгоравшейся на страницах иностранной и особенно русской эмигрантской печати, а также в различных эмигрантских кругах дискуссии по поводу так называемого «берлинского следа» в похищении генерала Кутепова и в связи с делом Попова, де Роберта и их организации, якобы действовавшей в СССР, высказывались полярные точки зрения. Одна из них заключалась в том, что визит и встречи Кутепова в январе 1930 года в Берлине были организованы ОГПУ, а лица, прибывшие из СССР, являлись агентами чекистов.

Другая точка зрения сводилась к оправданию Попова и де Роберта, доказательству того, что они являлись представителями реально действовавшей в СССР влиятельной контрреволюционной организации, которая установила и поддерживала связи с эмиграцией, и особенно ее военными кругами, с целью совместной борьбы для свержения большевистского режима. В связи с этим генерал Дьяконов и его сподвижники, действовавшие по чекистским сценариям, а также ряд авторов, несмотря на свои антикоммунистические убеждения разделявших их позицию (и в первую очередь В.Л. Бурцев), пытались доказать, что публикация материалов о Попове и де Роберта и их встречах в Берлине с генералом Кутеповым привела к провалу их организации и нанесла значительный урон общему делу борьбы с СССР. Они возлагали всю полноту ответственности за это на устроителей публичного обсуждения их деятельности в средствах массовой информации. Все это объективно способствовало нарастанию противоречий и дальнейшему расколу в эмиграции, и в частности в ее военных кругах. Так или иначе, проходившие обсуждения не слишком способствовали выяснению главного вопроса: как взаимоотносились берлинские встречи генерала Кутепова и последовавшее за этим его похищение в Париже.

Летом 1930 года дискуссия в эмиграции в связи с похищением Кутепова и делом Попова и де Роберти не только не затихла, но, напротив, разгоралась. В нее вмешивается новый председатель РОВСа — генерал Миллер. В письме Бурцеву 25 июля 1930 года, ссылаясь на его статью, опубликованную в тот же день в «Последних Новостях», Миллер цитирует его ключевой тезис — «приезжавшие из России агенты ГПУ вместе с агентами ГПУ, работавшими в кутеповской организации в Париже, составили заговор против Кутепова» — и просит назвать имена обвиняемых. В ответ Бурцев пишет генералу Миллеру 28 июля: «Когда я лично получу от одного лица эти имена, я назову их лично вам, до опубликования в печати». Он добавляет, что разобраться с обвиняемыми можно прежде всего в воинской среде^{267}.

В развернувшейся дискуссии участвовал и начальник I отдела РОВСа генерал П.Н. Шатилов. 25 июля он опубликовал в «Возрождении» свой ответ Дьяконову. Признавая неточность своей информации от 6 марта, что Кутепов поехал в Берлин для встречи с де Роберти и Поповым по настоянию Дьяконова и Курганова, генерал писал, что опроверг это, учитывая указание и генерала Миллера, еще 26 марта. Но он, в свою очередь, обвинял Дьяконова, что тот познакомил Попова с одним общественным деятелем, который и свел в 1928 году того с Кутеповым. Шатилов указывал, что в 1928 году Кутепов отверг кандидатуру Дьяконова как посредника во взаимоотношениях с ВРИО, и тогда этим представителем стал генерал Корганов. Шатилов утверждал также, что 24 января 1930 года, после возвращения из Берлина, Кутепов рассказал ему, а также Зайцову, Критскому и Трубецкому, что одно из лиц, оставшись наедине с ним в ходе берлинской встречи, призналось, что они — агенты ОГПУ. По существу, это было обвинением в адрес Дьяконова, который тесно сотрудничал с Поповым и де Роберти и защищал их.

26 июля в дискуссию по делу Попова и де Роберти вновь включается один из главных их обвинителей и единственный участник их встреч в Берлине с генералом Кутеповым — полковник А.А. Зайцов. Он публикует на страницах газеты «Возрождение» свою большую статью под названием «К делу Попова и де Роберта». Он указывал, что еще в первые недели после похищения Кутепова французский журнал «Детектив» первым назвал имена де Роберта и Попова как лиц, с которыми генерал Кутепов виделся в Берлине. Фамилия автора (т.е. Зайцова) как свидетеля, давшего судебным властям показания, стала упоминаться в газетах, иногда с инсинуациями об их достоверности и утверждениями, что Попов и де Роберта — герои и борцы за родину. В марте, указывал Зайцов, он дал интервью сотруднику «Иллюстрированной России» о главных фактах из показаний судебному следователю, оставив без внимания инсинуации в свой адрес.

Автор статьи указывал, что Дьяконов и сестра де Роберта Е.А. Миллер выступили в защиту этого московского эмиссара, ибо в ином случае они выглядели как игрушки в руках большевистских агентов. Зайцов утверждал, что он присутствовал на свиданиях Кутепова с Поповым и де Роберта 17 и 18 января в Берлине, но никогда не сносился с ними ранее, ибо это делал сам Кутепов. Последний, по словам Зайцова, до берлинской поездки отзывался о представляемой ими организации недоверчиво, т.к. она не передала ничего серьезного, даже в области информации. Генерал сносился с ней через третьих лиц. Он не хотел ехать на встречу в Берлине даже после повторного получения приглашения 9 января от генерала Корганова. Он поехал лишь после того, как сам Зайцов уже уехал в Берлин, а московские гости повторно потребовали его приезда через генерала Корганова.

По словам Зайцова, в ходе встречи 17 января московские эмиссары сначала выясняли финансовое положение Кутепова, а затем потребовали направить несколько групп офицеров в Россию для организации восстаний там весной 1930 года. На следующий день, вспоминал Зайцов, когда Попов, старший среди прибывших гостей, вышел, де Роберта, оставшись наедине с Кутеповым, сообщил ему, что контрреволюционной организации нет, а они — агенты ГПУ, которое и организовало всё. Бывший полковник рассказал, что перед отъездом из Москвы каждого из них порознь вызывал помощник Ягоды Евдокимов и дал им инструкции для берлинской встречи. Де Роберти, по словам Зайцова, говорил, что задыхается в России, не может там жить, но там находится его семья. И, если Кутепов поможет ее вызволить, он будет полезен эмиграции своими разоблачениями. Де Роберти сообщил также, что на Кутепова готовится покушение, но это произойдет не ранее чем через два месяца, и пока он может быть спокойным. Собеседник Кутепова просил его подчеркнуть в разговоре с Поповым, что он (де Роберти) пользуется его доверием.

Зайцов писал, что обо всем этом ему рассказал сам Кутепов, и у генерала не было сомнений в правдивости сообщения де Роберти. Но при этом председатель РОВСа размышлял, раскаяние ли это, или таким образом хотят усыпить его бдительность. Вечером 18 января состоялась последняя встреча Кутепова с Поповым и де Роберти. По словам Зайцова, он велел ему держать сказанное втайне, добавив, — «чувствовал, что это не без ГПУ». Настраиваясь на встречу, Кутепов якобы сказал Зайцову: «придется ломать комедию». Уже поздно вечером 18 января, направляясь на третье свидание с московскими гостями, Кутепов повторил своему помощнику, что идет «ломать комедию».

В вагоне, по дороге в Париж, генерал, по утверждению Зайцова, сказал ему, что покушение на него может быть не весной, а раньше. По прибытии в Париж Кутепов рассказал о случившемся в Берлине князю Трубецкому и своему личному секретарю поручику Критскому. 24 января состоялся разговор Кутепова с генералом Шатиловым, в котором он также рассказал ему о разоблачении в Берлине и о том, что в России не существует контрреволюционной организации, но все это дело рук ГПУ.

По словам Зайцова, до похищения Кутепова он не имел сношений с французской полицией. Сам же Кутепов лишь изредка сносился с ней через служившего в ней русского офицера. Именно ему он и сообщил 24 января о высказанном предупреждении, в связи с готовящимся на него покушением. Об этом же генерал рассказал в тот же день полковнику Лепехину, который вез его в автомобиле. На следующий день после похищения Кутепова Зайцов дал показания розыскным органам о поездке Кутепова в Берлин, но просил держать это в тайне. Он указывал в своей статье, что узнал о поездке Дьяконова в Берлин для встречи с Поповым и де Роберти лишь 28 января, добавив, что этот генерал был их официальным представителем за границей.

Затем, по словам Зайцова, в Париже состоялась свидание его и Трубецкого, с одной стороны, и Дьяконова и Корганова — с другой, с участием еще одного общественного деятеля (выезжавшего ранее в Берлин для встречи с московскими эмиссарами) в связи с контрреволюционной организацией Попова и де Роберти. В ходе ее выяснилось, что Дьяконов и Корганов продолжали поддерживать активную переписку с находившимися в Берлине Поповым и де Роберти. Те в своих письмах проявляли, по его словам, равнодушие к судьбе Кутепова, но беспокоились, не будет ли неприятностей их организации, и даже ставили вопрос, не является ли похищение Кутепова полицейским трюком. Зайцов вспоминал, что, узнав в ходе парижской встречи о связях Дьяконова и Корганова с Поповым и де Роберти, он призвал прервать их, указав на то, что, если их организация добросовестная, то этим можно ее провалить, а если подозрительная — то тем более с ней не надо поддерживать отношений.

8 февраля Попов и де Роберти уехали в Москву, а 14 и 16 февраля писали ему уже оттуда. В последнем письме де Роберти просил прервать с ним переписку и указал, что Попов уже «скрылся» из Москвы. Сам Зайцов относился в этому скептически и считал надуманными слухи о расстреле де Роберти. Он полагал, что ситуация развивается по сценарию, аналогичному «Тресту», когда все «заговорщики» жили на старых квартирах.

Зайцов адресовал в своей статье ряд вопросов генералу Дьяконову. Он спрашивал, во-первых, на каких фактах тот основывался, утверждая, что они работают против большевиков и не причастны к ГПУ. Во-вторых, он интересовался, откуда де Роберти мог иметь сведения о готовящемся покушении на Кутепова. Он спрашивал также, по существу утверждая, является ли правдой признание де Роберти, что их информация — «труха», а сведения, которые они передавали Кутепову, проистекали «из мутного источника». Зайцов интересовался, откуда они брали денежные средства, и задавался вопросом — не из ГПУ ли. В связи с просьбами, адресованными Поповым и де Роберти Кутепову о спешной командировке в Россию больших групп офицеров, Зайцов задавал вопрос, не готовило ли ГПУ таким образом развязку.

В заключение статьи Зайцов указывал, что дав сведения о Попове и де Роберти французской полиции после похищения Кутепова, он нигде не называл их имена. И лишь после публикации их фамилий в журнале «Детектив» и других французских и русских газетах он внес поправки для восстановления истины в своем интервью в «Иллюстрированной России» в марте 1930 года. Таким образом, полковник Зайцов стремился снять с себя ответственность и обвинения в свой адрес, что он якобы выдал этих людей на расправу чекистам.

Тем временем обостряется дискуссия между Миллером и Бурцевым. Реагируя на письмо последнего от 28 июля, генерал Миллер направляет ему свое письмо 30 июля с довольно резкими заявлениями и обвинениями. «Если Вы ничего не знаете, — заявляет председатель РОВСа, — то Ваши утверждения бросают тень на целую группу лиц — сотрудников Кутепова». Он обвиняет журналиста, что тот, ничего не зная, принимает решения на шатком основании, но пользуется при этом своей репутацией честного человека и выдающегося разоблачителя.

В ответ Бурцев в тот же день пишет и отсылает свое письмо Миллеру. «Для Вас и для меня борьба с большевиками, в частности, раскрытие дела Кутепова стоят на первом месте», — указывает он. «У Вас в РОВС и в “Возрождении” находятся главные штабы для борьбы лично со мною по делу Кутепова», — заявляет генералу журналист. В числе лиц, ведущих борьбу с ним, он называет генерала Шатилова, бывшего прокурора Чебышева, редактора «Возрождения» Семенова и др., которые «в своих полемических выпадах против меня перешли за границу допустимого». В качестве примера он приводит статью полковника А.А. Зайцова «К делу Попова и де Роберти» в газете «Возрождение». Бурцев выдвигает ряд предложений: 1) встретиться с генералом Миллером на своей квартире или в кафе 2 или 3 августа; 2) пригласить на очную ставку генералов Дьяконова и Корганова, с одной стороны, и полковника Зайцова вместе с любым лицом по его усмотрению — с другой; 3) это собрание обсудит все вопросы; 4) результатами очной ставки могут воспользоваться все заинтересованные лица. В конце письма Бурцев добавляет, что хотел уже отправить свое письмо, когда получил его новое послание от 30 июля.

В связи с этим журналист указывал, что по делу Кутепова им будет опубликована статья в №7 «Общего Дела» и ответ Зайцову на его статью в «Возрождении». «Меня изумляет, что Вас поразили мои слова о предательстве в деле Кутепова», — замечает Бурцев и добавляет, что возможность предательства вокруг себя допускал и сам генерал^{268}. Журналист утверждал, что тот оказался в руках агентов ОГПУ, связанных с близкими ему людьми^{269}.

Предлагаемая Бурцевым очная ставка не состоялась. Миллер пишет ему следующее письмо лишь 7 августа, где сообщает, что в результате несчастного случая со своим автомобилем не смог ответить раньше. Генерал опровергает утверждения Бурцева о существовании штаба, действующего против него в РОВСе. Фактически он отвергает и идею очной ставки. Миллер указывает, что полковник Зайцов уже дал показания судебному следователю Делалэ и предлагает так же поступить генералам Корганову и Дьяконову. В свою очередь, Бурцев опирается на показания бывшего советского дипломата Беседовского, ставшего невозвращенцем. 10 августа журналист направляет новое письмо генералу Миллеру. Он утверждает, что они едины в главном — стремлении раскрыть дело Кутепова и разоблачить агентов большевиков. Бурцев указывает, что французы демонстрируют полное непонимание в русских делах, и величайшей ошибкой будет доверить им расследование связей Кутепова, например, с Красной Армией. «Не могу понять, как Ваша кампания может обойтись без допросов Корганова, Дьяконова, Завадского-Краснопольского», — добавляет он. «Я мог бы назвать имена, — есть указания, заслуживающие внимания», — пишет он. Но вместе с тем указывает, что будет молчать, пока не будет убежден^{270}.

В тот же день, 10 августа, выпускаемая Бурцевым газета «Общее Дело» опубликовала статью «Общевоинский Союз и дело Кутепова». В ней указывалось о сочувственном отношении к РОВСу, но подчеркивалось, что «для нас он не являлся ни единственным, ни главным руководителем политической жизни русских в эмиграции». РОВС организовал расследование похищения Кутепова, но «ни для раскрытия преступления, ни для защиты имени Кутепова не сделано того, что он обязан был сделать, замалчивая правду» и придерживаясь тактики страуса, прячущего голову в песок.

В этом же номере газеты была помещена большая статья «Ответ обвинителям» и письма в редакцию от генералов П.П. Дьяконова и Г. Г. Корганова, опубликованные под рубрикой «В защиту оклеветанных» и призванные защитить Попова и де Роберта, а в известной мере — и самого Дьяконова от нападок со стороны газеты «Возрождение», опубликовавшей в июне — июле материалы видных деятелей РОВСа полковника Зайцова и генерала Шатилова. Бурцев решительно отрицал то, что Кутепов считал Попова и де Роберта чекистами. В свою очередь, опровергалось заявление Зайцова, что он не сносился с Поповым и де Роберта. В помещенных материалах утверждалось, что именно он еще 22 октября 1929 года отправил к ним для переговоров с ВРИО своего агента с инструкциями, но Кутепов был впоследствии недоволен им и его поездкой в СССР. 8 января 1930 года, в день отъезда в Берлин, полковник Зайцов, по утверждению Корганова, показывал ему письмо от де Роберта. Кроме того, этот генерал вспоминал, что накануне, 7 января, он получил письмо из Берлина от Попова и де Роберта и тотчас состоялась его встреча на квартире Зайцова с Трубецким и Дьяконовым. Корганов указывал также, что в своем письме Кутепову от 11 января выразил сожаление, что Кутепов не поедет в Берлин на встречу, и высказывал сомнение, сможет ли Зайцов договориться с посланцами из Москвы. В конечном счете председатель РОВСа изменил свое решение и поехал в германскую столицу.

Опровергалось утверждение, что Попов и де Роберта осуществляли значительные денежные траты в Берлине. Указывалось, что они требовали присылки офицеров в Москву не немедленно, а перед началом выступления. В связи с утверждениями о признании де Роберта Кутепову в том, что они с Поповым являются агентами ОГПУ, о чем якобы Кутепов говорил Зайцову, Трубецкому и Шатилову, указывалось, что Кутепов ничего не говорил об этом Корганову. Кроме того, отмечалось, что председатель РОВСа знал, что общественный деятель «Н.» (под этим псевдонимом скрывался П. Рысс) выезжает на встречу с посланцами из СССР, но не предупредил его о своих подозрениях. Указывалось, что, если бы де Роберти действительно передал Кутепову некий документ, то он должен был находиться в его делах, но об этом обвинители умалчивали. Дьяконов утверждал, что Кутепов еще в декабре 1929 года знал о планировавшейся поездке в Берлин эмиссаров из России, которые предлагали там встретиться с ним. Об этом председателю РОВСа говорил генерал Корганов.

В указанном номере газеты «Общее Дело» были поставлены три принципиально важных вопроса и содержались ответы на них. Во-первых, речь шла о том, имел ли Кутепов при себе во время похищения список адресов, переданных ему в Берлине. На это давался отрицательный ответ. Такой же ответ был дан и на вопрос о том, могли ли быть у Кутепова при себе записки и заметки о ВРИО, способные ее выдать. Положительный ответ давался на вопрос, мог ли Кутепов оказать содействие в случае необходимости некоторым членам этой организации бежать из России (получение документов и обеспечение права проживания за рубежом).

В помещенной в том же номере газеты статье под названием «Необходимо, наконец, начать расследование причин гибели Кутепова» решительно утверждалось, что де Роберти не мог сказать Кутепову того, что ему приписывают, а последний, в свою очередь, если бы узнал, что он — чекист, не мог бы немедленно не разоблачить его и не сообщить, кому надо. Бурцев утверждал, что де Роберти, несомненно, говорил Кутепову совсем другое, а именно, что ГПУ составляет заговор и готовит покушение против него, и поэтому он хотел иметь дело именно с ним, а не с Зайцевым. Отвергались и назывались «абсурдными» обвинения, выдвигавшиеся против Дьяконова, Корганова и капитана Завадского-Краснопольского.

В связи с ведущимся расследованием заметим, что генерал Корганов сделал в это время доклад в Союзе Офицеров Кавказской Армии о своей работе с Кутеповым.

10 августа 1930 года на обвинения Дьяконова и Бурцева газета «Возрождение» ответила большой статьей своего главного редактора Ю.Ф. Семенова под названием «Второй Трест». Автор начинал с того, что Дьяконов сообщал в «Последних Новостях» некоторые сведения о Втором Тресте, но не с целью пролить свет на него, а для полемики с «Возрождением». Отвечая на его обвинение, что «Возрождение» и ее главный редактор очень осторожны в дискуссии с Дьяконовым, так как суд оштрафовал его за диффамацию, Семенов указывал, что в действительности суд оправдал его в связи с жалобой Дьяконова на статью, где содержалась фраза, «что надо потерять для того, чтобы провокаторов называть героями-патриотами», но за другую неподписанную заметку его оштрафовали на 35 франков.

Семенов подробно повествовал о своем знакомстве с Поповым и его организацией и таким образом, по существу, об истоках чекистской операции «С–4» и первых шагах по установлению связей легендированной ими организации ВРИО с эмиграцией. Он писал, что в июне 1928 года к нему в редакцию пришел его старый знакомый генерал Г. Г. Корганов. Он спросил, согласен ли он встретиться с человеком из России при условии соблюдения полной тайны. После этого произошла предварительная встреча Семенова с Коргановым и Дьяконовым в недорогом ресторане, где последний рассказал, что в России существует большая контрреволюционная организация и уже несколько лет создаются кадры для будущей деятельности. Сейчас эта организация сочла необходимым вступить в связь с эмигрантами, и для этого в Париж приехал ее представитель, который хочет войти в сношение с редакцией «Возрождения». Семенов не возражал против встречи, и она состоялась при участии Корганова у Дьяконова.

Семенов вспоминал, что приехавший представитель из Москвы, а это был А.Н. Попов, сразу произвел на него неприятное впечатление. Он дал ему следующее описание: крупный, толстый и неуклюжий человек с большой шарообразной головой и маленькими злыми глазами. Попов подробно рассказал о своей организации, которая, по его утверждению, действовала уже шесть лет, а ее члены работали в Москве и в провинции, причем проникли якобы в центральный аппарат, вплоть до верхушки ГПУ. Он подчеркивал, что организация придерживается строгой дисциплины и действует осторожно, поэтому ей мешают террористические акты, например, бомбы, брошенные в Петербургском коммунистическом клубе и на Лубянке. Московский эмиссар настаивал, чтобы «Возрождение» выступило против этих актов, чем оказало бы большую услугу контрреволюционной деятельности внутри России. Решительный и наставнический тон Попова, его критика деятельности русской эмиграции, когда он считал себя вправе учить и руководить ею, по словам Семенова, вызвала его негативную реакцию. Тем временем гость продолжал, по его утверждению, поучать и настаивать, чтобы от них, из Москвы посылать директивы, как подойти к тому или иному вопросу, касающемуся отдельных стран, регулярно посылать оттуда информацию о жизни России и деятельности советской власти. При этом Попов подчеркивал, что их организация не требует от них никаких денег, но полагал, что Семенов и его газета могут быть полезны ей своими зарубежными связями.

Разговор продолжался около двух часов. По утверждению Семенова, он заявил в ответ, что его газета не зависит ни от какой партии и впредь не может зависеть. Его тон был не слишком любезен, и они расстались.

Через три дня, вспоминал Семенов, к нему в редакцию пришел генерал Дьяконов и стал интересоваться, чем он недоволен и не хочет ли еще раз встретиться с гостем из Москвы. Тот согласился, но предупредил, чтобы ему не говорили о подчинении газеты и оставили наставнический тон. На втором свидании уже не было генерала Корганова, а Попов держался более корректно, и они говорили исключительно об информации. На вопрос Семенова, встречался ли Попов с Кутеповым, тот ответил отрицательно, объяснив это тем, что его организация пронизана провокаторами. Но, как известно, добавлял автор статьи, он в это время уже вошел в сношение с Кутеповым. Прощаясь, Попов заявил, что Дьяконов является единственным полномочным представителем его организации в Париже, и все сношения должны идти через него. В свою очередь, Дьяконов, по утверждению Семенова, отказался быть посредником между Поповым и Кутеповым.

После этого Семенов, по его словам, ничего не слышал о Попове. Но после похищения Кутепова узнал его по фотографии двух большевистских агентов, помещенной во французских газетах. Их сообщение было воспроизведено в «Возрождении», и Семенов написал несколько слов о Попове, но главным образом о де Роберти, которого хорошо знал по Кавказу и когда он был помощником Кутепова в Новороссийске, где и был арестован за злостную спекуляцию.

В ответ на это Дьяконов, по словам Семенова, неожиданно разразился против «Возрождения» статьей во французской газете. Тогда он и написал статью, которая стала поводом для привлечения его Дьяконовым к судебной ответственности. По утверждению Семенова, в это же время к нему редакцию пришел взволнованный Корганов, который пожаловался на странное поведение французских властей, которые, по его словам, хотели сделать Дьяконова козлом отпущения. «Вы увидите — они его арестуют», — заявил он. Следующая их встреча состоялась 2 марта. В ходе нее Корганов стремился убедить собеседника, что Попов и де Роберта — честные патриоты, и их организация действительно существует в России. Он рассказал, что Попов сносился с Кутеповым через него, так как тот не верил Дьяконову. Корганов сообщил также Семенову, что Кутепову удалось отправить в Советскую Россию трех офицеров, которые благополучно вернулись в Париж и привезли интересные сведения. В ответ на слова Семенова, что Попов ему сразу показался подозрительным, генерал спросил, почему он тогда сразу не сказал ему об этом. В свою очередь, в ответ на вопрос Семенова, почему Попов ничего не присылал ему после их парижских бесед, Корганов ответил, что тот, покидая столицу Франции, заявил: «Раз Семенов мне не доверяет, никаких сношений с ним быть не может».

По убеждению Семенова, организация Попова была новым Трестом, созданным ОГПУ, а Попов и де Роберта являлись ее агентами, целью которых было похищение Кутепова. Оппонируя же Дьяконову, он заявил, что, если бы эта организация действительно существовала и была контрреволюционной, то этот генерал, поддерживавший с ней прочно налаженную связь, даже через несколько лет после ее ликвидации не стал бы писать о ней, ее действиях и планах.

В последующие дни августа на страницах эмигрантской печати, и прежде всего в газетах «Возрождение» и «Последние Новости», продолжалась дискуссия по делу Попова и де Роберти, публиковались материалы переписки генерала Миллера и Бурцева и обсуждались предложения последнего об организации очной ставки между полковником Зайцовым и генералами Дьяконовым и Коргановым. В связи с тем, что председатель РОВСа запретил Зайцову являться на эту очную ставку с указанием, что с этим делом должны разбираться французские власти, его оппоненты заявляли, что таким образом повторяется история с разоблачением Бурцевым Азефа, и настаивали на том, что этим должна заниматься эмиграция. Позднее Бурцев предлагал Миллеру организовать встречи для выяснения обстоятельств дела, в том числе с участием генерала Г.Г. Корганова^{271}.

20 августа генерал Миллер направил открытое письмо Бурцеву, в котором от имени чинов РОВСа задавал ему ряд вопросов: «1. Кого именно из бывших сотрудников генерала Кутепова, ныне моих, Вы обвиняете в предательстве? 2. Каковы факты, на основании которых Вы предъявляете им такие обвинение? 3. От кого Вы получили опубликованные Вами по этому поводу указания? 4. В чем выразилась произведенная Вами, по Вашему утверждению, проверка этих указаний?». Направляя 28 августа этот текст редактору газеты «Возрождение» для публикации, Миллер указывал, что не получил ответа на свои вопросы, и добавлял, что это бездоказательные утверждения^{272}.

24 августа генерал Миллер писал в Софию своему заместителю и начальнику III отдела РОВСа генералу Ф.Ф. Абрамову в связи с полемикой с Бурцевым и Дьяконовым, что последний «несомненно, тесно связан с большевиками и получал от них большие деньги, но которого еще не удалось официально задокументировать»^{273}.

Тем временем Бурцев продолжал свое расследование и усиливал нападки на Русский Обще-Воинский Союз и его руководство, что объективно соответствовало интересам советских спецслужб, которые через Дьяконова и по другим каналам снабжали его соответствующими материалами. В восьмом номере «Общего Дела», датированном 20 сентября 1930 года, был размещен критический материал против РОВСа под названием «Берегите армию! Общевоинский союз», а также статья, направленная против его руководства под названием «Нужно следствие по делу Кутепова» В этой газете были помещены письма генерала Дьяконова, а также генерала Корганова.

Таким образом, дискуссия обострялась и набирала силу. Газета «Возрождение» по-прежнему утверждала, что полковники Попов и де Роберти являлись агентами ОГПУ, а генералов Дьяконова и Корганова обвинила в связях с большевиками через агентов ОГПУ. Она назвала генерала Дьяконова «чекистским агентом» и прямым участником похищения председателя РОВСа генерала Кутепова, что заставило обвиняемого обратиться в суд для снятия этих обвинений.

В сентябре 1930 года на страницах эмигрантской печати вновь промелькнули сообщения о расстреле де Роберти в Москве. В парижскую префектуру полиции 9 сентября поступил доклад под грифом «секретно». В нем сообщалось: «24 августа Сперанский, вице-консул СССР, исполняющий обязанности дипломатического представителя ГПУ, заявил нашему осведомителю, что Попов и де Роберти были агентами советского Треста и что они, став бесполезными, были расстреляны по приказу ГПУ»^{274}.

В связи с этим заметим, что в действительности лишь к середине октября завершилось следствие, которое велось сотрудниками ОГПУ по делу де Роберти, и все материалы вместе с обвинительным заключением были переданы на рассмотрение Особого совещания при Коллегии ОГПУ. Через два дня этот внесудебный орган вынес де Роберти высшую меру наказания — расстрел. Но был ли приведен приговор в исполнение немедленно — остается вопросом. А.А. Зданович полагает, например, что исполнение приговора было отложено. По крайней мере, об этом ходатайствовал, по его сведениям, начальник Особого отдела ОГПУ Я.К. Ольский^{275}. Вероятно, он руководствовался при этом интересами дела и, возможно, в целях продолжения операции «Синдикат–4».

Бурцев и его газета «Общее Дело» тем временем продолжали защищать Попова и де Роберта. Например, в большой статье, опубликованной 15 января 1931 года под названием «Дело полковника Н.А. де Роберта и полковника А.Н. Попова должно быть пересмотрено», утверждалось, что в отношении них имел место оговор полковника Зайцова. В результате они были выданы ГПУ, а в сентябре из России пришло письмо о расстреле де Роберта. В этой статье выдвигались семь обвинений в адрес полковника Зайцова.

В это время советскому агенту, генералу Дьяконову после предъявленных ему публично обвинений пришлось приложить максимум усилий, чтобы опровергнуть их. В итоге парижский суд, рассмотрев в мае 1931 года материалы следствия по делу «Генерал Дьяконов против газеты “Возрождение”», пришел к выводу, что обвинения газеты необоснованны, признал ее виновной в диффамации против генералов Дьяконова и Корганова и заставил публично принести извинения. Впрочем, дискуссия между Дьяконовым и газетой «Возрождение» (в том числе в лице ее главного редактора Ю.Ф. Семенова) продолжалась и в дальнейшем в 30-е годы.

В связи с этим Бурцев опубликовал в Париже в 1931 году специальную брошюру под названием «В защиту правды» с подзаголовком «Перестанут ли они клеветать. Дело генерала П.П. Дьяконова. Дело полковника А.Н. Попова и полковника Н.А. де Роберта. Заговор молчания». В ней подробно описывались все перипетии этого дела.

На стороне Дьяконова по-прежнему находилась влиятельная парижская эмигрантская газета «Последние Новости», публиковавшая его материалы. Генерал Дьяконов доказывал, что полковники Попов и де Роберта, представители антисоветской организации, действовавшей на советской территории, являлись героями-патриотами. В то время как главный редактор газеты «Возрождение» Ю.Ф. Семенов неизменно называл их провокаторами и агентами ОГПУ^{276}.

Бурцев и в изданной им в 1939 году книге, посвященной похищениям генералов Кутепова и Миллера, продолжал утверждать, что обвинение в адрес Попова, де Роберти и Дьяконова — это не что иное, как ложный след, на который пытался направить следствие провокатор — генерал Скоблин^{277}.

Но если знаменитый охотник за провокаторами В.Л. Бурцев оказался в плену заблуждений и занятая им позиция играла на руку советской разведке, то у Дьяконова по-прежнему было немало оппонентов и людей, подозревавших его во враждебной деятельности. Один из документов, оказавшихся в распоряжении французской полиции, гласил: «Полковник Дьяконов, советский агент, сильно замешанный в похищении Кутепова, обеспечил себе путем вознаграждения сотрудничество Бурцева, редактора “Общего дела”, которому подсунул Колтыпина-Любского в качестве секретаря. Это Колтыпин-Любский и Думбадзе (чекист) внушили Бурцеву мысль о выдвижении обвинений против полковника Зайцова как участника похищения Кутепова».

П.П. Заварзин, в прошлом жандармский генерал, вошедший в комиссию, созданную русскими эмигрантами для расследования похищения генерала Кутепова, писал французскому комиссару Фо-Па-Биде, занимавшемуся следствием по делу председателя РОВСа, что в 1922 году Дьяконов оказался в Париже без средств к существованию, явился в советское представительство Аркоса в Лондоне и предложил свои услуги советскому правительству. В начале 1924 года он был вызван в Лондон и получил задание наблюдать за белой русской эмиграцией. Дьяконов, утверждал Заварзин, пользуется полным доверием своего руководства, и однажды ему было поручено перевезти из Лондона в Марсель 150 тысяч долларов для большевистского агента, отправлявшегося во французскую колонию для пропаганды.

20 декабря 1930 года главному редактору газеты «Последние Новости» П.Н. Милюкову поступило письмо от некоего Кривенко. Он сообщал, что находился в связях с большевиками в течение восьми месяцев в 1924–1925 годах, и знал, что Дьяконов не только поддерживал связи с ними, но и «пользовался значительно большим доверием, чем я»^{278}.

В 1930 году в Париже появился некто Бабецкий, выдававший себя за полковника польского Генерального штаба, командированного во Францию со специальным поручением. Он близко познакомился и вступил в тесные отношения с бывшим русским офицером Завадским-Краснопольским, связанным с префектурой полиции Парижа, и получил от него задание разработать связи генерала Дьяконова с большевиками. Бабецкий несколько раз сообщал Завадскому-Краснопольскому, что близко сошелся с генералом и даже получил деньги у него от имени большевиков. Эти сведения также использовались в ходе развернувшейся кампании против Дьяконова по обвинению его в связях с большевиками. Но вскоре выяснилось, что Бабецкий не тот, за кого себя выдает, и проживает по подложному польскому паспорту. Он был арестован, под конвоем доставлен в Данциг и передан польским властям. Поэтому эта истории закончилась благополучно для генерала Дьяконова и советской разведки^{279}.

Но подозрения в адрес Дьяконова со стороны руководства Русского Обще-Воинского Союза не просто сохранялись, но и укреплялись. 1 ноября 1931 года генерал Миллер писал руководителю II отдела РОВС генералу фон Лампе: «Факты говорят сами за себя: о близости генерала Дьяконова одновременно к большевикам (с 1924 года), к легитимистам (с 1926 года) и с Бурцевым (с марта 1930 года), после чего Бурцев немедленно же повел яростную кампанию против РОВС… Это уже одновременно сидение не на двух, а на трех стульях, или вернее сидит он в большевистском кресле, а Бурцевым с Графом (начальник канцелярии великого князя Кирилла Владимировича. — В.Г.) играет, как хочет и как того желают хозяева кресла»^{280}.

Сохранился очень интересный документ под названием «О деятельности Легитимистов и Дьяконова» с грифом «секретно», датированный 17 сентября 1931 года и вышедший, судя по всему, из недр Русского Обще-Воинского Союза. В нем раскрывались прежде всего взаимоотношения легитимистов и РОВСа на новом этапе, после смерти великого князя Николая Николаевича и генерала Кутепова. В это время по инициативе великого князя Кирилла Владимировича были предприняты усилия по сближению с РОВСом, учитывая уход из жизни его прежних руководителей, что было одновременно и попыткой подчинить эту организацию себе^{281}.

В указанном документе отмечалось, что Русский Обще-Воинский Союз — самая сильная организация эмиграции, и деятельность великого князя Кирилла Владимировича и легитимистов направлена на то, чтобы подчинить ее себе. Утверждалось, что первое открытое выступление этого великого князя против РОВСа состоялось осенью 1930 года, когда генерал Миллер обратился, к нему с предложением о совместных действиях по сбору денег для дальневосточных повстанцев. Но условием, выдвинутым великим князем, было, по утверждению авторов цитируемого документа, подчинение ему всей организации Русского Обще-Воинского Союза. Но это было неприемлемо, ибо нарушило бы всю идеологию РОВСа, который стоял вне политики, и привело бы к уничтожению и разложению этой организации. Затем великий князь обратился к Миллеру с требованием из 11 пунктов в качестве условий для совместной борьбы с большевиками. Но эти требования были признаны руководством РОВСа неприемлемыми, и переписка с великим князем была прекращена. В этом документе приводились и другие свидетельства целенаправленной работы легитимистов против РОВСа.

Что касается деятельности генерала Дьяконова, именовавшегося начальником Парижского отдела Корпуса Императорской Армии и Флота, то в указанном документе отмечалось, что во время похищения генерала Кутепова он встал на сторону большевистских агентов Попова и де Роберти и сумел убедить в этом популярного журналиста Бурцева, который начал кампанию против РОВСа. Канцелярия великого князя Кирилла Владимировича во главе с Графом, утверждалось в документе, принимала закулисное участие в этом наступлении, поддерживая тесные связи с генералом Дьяконовым. Последний официально ушел со своего поста, но продолжал оказывать самое решительное воздействие на Графа. В судебном заседании Дьяконова против газеты «Возрождение» Граф специально приехал в Париж и убеждал председателя Союза Младороссов Казем-Бека выступить свидетелем по делу Дьяконова.

«Роль Дьяконова в той борьбе, которую повели легитимисты с РОВСом, чрезвычайно странна и заслуживает особого внимания. По имеющимся у нас и у французских властей сведениям, генерал Дьяконов уже несколько лет состоит агентом большевиков и, если он до сих пор официально не разоблачен, то только потому, что не имеется явных, неопровержимых улик». Деятельность Дьяконова, его советы, с одной стороны, Бурцеву в работе против РОВСа, а с другой — Графу, выгодны только большевикам. «У нас составилось полное убеждение, — утверждали авторы документа, — что этот человек и является ловким агентом советской власти, выполняющим ее задания одновременно по двум направлениям: по линии РОВС и по линии легитимистского движения».

В этом же документе указывалось, что в Политбюро ЦК большевиков в апреле 1931 года обсуждался вопрос о русской эмиграции, и было принято постановление об усилении монархического движения среди эмиграции как средства сопротивления национальной работе в России. В итоге в мае 1931 года в берлинской резидентуре ОГПУ состоялось совещание, где было якобы принято следующее решение: 1) всякая работа эмиграции за Национальную Россию без политической окраски вредна для СССР; 2) необходимо принять все меры для борьбы в эмиграции с РОВСом; 3) принять все меры по усилению легитимного движения, стремясь включить в него все активные элементы эмиграции. На совещании указывалось, что самый серьезный противник советской власти среди эмигрантских организаций — РОВС, и должны предприниматься действия по его разложению, в том числе посредством усилий легитимистов.

Общий вывод, который делался в этом секретном документе, заключался в следующем: «Легитимное движение стало на ложный путь, работает на пользу нашего общего врага и делает антинациональное дело»^{282}.

Указанный документ в общем-то верно отражал основную тенденцию в деятельности советских спецслужб в отношении эмиграции, и в том числе против ведущих эмигрантских организаций. Лейтмотивом ее было: «Разделяй и властвуй». А Русский Обще-Воинский Союз действительно относился к числу главных противников большевиков, и против него целенаправленно работали советские спецслужбы.

В только что цитируемом документе называлось имя руководителя канцелярии великого князя Кирилла Владимировича — Г.К. Графа. Обратимся к тому, как он, спустя годы, описывал и оценивал в своих мемуарах генерала П.П. Дьяконова, его жизненный путь и деятельность. «В те годы среди наших руководителей в Париже выделялся Генерального штаба генерал-майор П.П. Дьяконов. Он вошел к нам через генерала Лохвицкого, у которого в дивизии командовал одним из полков, — писал Граф. — Это, несомненно, был выдающийся генерал, так как первым окончил Академию Генерального штаба и уже в 42 года произведен в генералы и назначен командиром полка в составе дивизии, отправленной во Францию. В то же время он был очень симпатичным человеком, и я любил с ним встречаться». Автор отмечал, вместе с тем, что Дьяконов был чрезвычайно скрытен, и он мало что знал о его жизни в Париже. Правда, потом, указывал Граф, он стал приглашать его к себе и познакомил со своей женой. Она, по оценке автора, была очень милой, но, насколько можно было заметить, Дьяконов был с ней не в ладах, Кроме того, по воспоминаниям Графа, у Дьяконова была славная маленькая дочь и пасынок, которого он явно не любил. «Только впоследствии я узнал, — писал автор книги, — что он жил, играя на скачках, оттого его денежное положение иногда бывало очень хорошим, а иногда и очень плохим»^{283}.

Трудно сказать, зависело ли финансовое положение действительно от этого увлечения генерала, но, во всяком случае, оно могло быть хорошим прикрытием для расходования средств, получаемых от советской разведки. А в эмиграции за наличием у кого-либо свободных средств следили очень внимательно. Из книги Графа следует, что Дьяконов пользовался полным доверием и обладал высоким авторитетом в легитимных кругах, принадлежал к высшим слоям движения, руководимого великим князем Кириллом Владимировичем, и неоднократно встречался с последним.

Граф вспоминал, что у Дьяконова он познакомился с генералом Коргановым, и добавлял, что он, кажется, был единственным генералом армянского происхождения. Корганов был представителем армянской националистической организации «Дашнакцутюн» в Париже.

Описывая ситуацию, сложившуюся после похищения Кутепова, Граф писал, что «его увоз задел и наше движение». Связано это было с тем, что газета «Возрождение» сообщила, что когда происходило его похищение в Париже, Дьяконов встречался с Поповым и де Роберти в Берлине. «Для меня это было полной неожиданностью, так как я не имел понятия, что Дьяконов имеет какую-то связь с этими людьми», — вспоминал начальник канцелярии великого князя Кирилла Владимировича. И хотя этот факт, по его мнению, доказывал «алиби» всех трех в участии в похищении Кутепова, но «Возрождение» все-таки обвиняло их в участии в этом преступлении.

В связи с развернувшимся разбирательством, вспоминал Граф, Дьяконов попросил сейчас же освободить его от должности начальника Парижского округа Корпуса Императорской Армии и Флота ввиду того, что он скомпрометировал движение, поехав на свидание в Берлин без ведома и согласия Главного центра. Это и было сделано.

Суд, рассматривавший претензии Дьяконова к «Возрождению» и ее главному редактору Семенову, потребовал от генерала «референций», и в том числе, вспоминал Граф, «он обратился и ко мне и просил ему выдать от имени Государя документ с аттестацией». «Это и было сделано, — писал автор книги, — так как Главный центр не имел никаких оснований сомневаться в порядочности генерала Дьяконова, блестящего генерала Генерального штаба Императорской Армии. Но всё же из осторожности эта аттестация была написана в сухой и сжатой форме».

Суд принял, в конечном итоге, решение в пользу Дьяконова. Но, как вспоминал Граф, «после этого случая у меня все же создалось какое-то недоверие к Дьяконову». «Конечно, я совершенно не подозревал его в участии в похищении Кутепова, но мне казался странным факт, что Де Роберти и Орлов (на самом деле Попов. — В.Г.), теперь уже несомненные агенты Советов, вызвали Дьяконова на свидание в Берлин. Значит где-то у Советов имелись какие-то данные, что Дьяконов может оказаться возвращенцем, а им хорошие генералы были нужны»^{284}. После этого случая, указывал Граф, Дьяконов совсем отошел от легитимных кругов, и он с ним не виделся.

В целом, характеризуя свое отношение к Дьяконову, начальник канцелярии великого князя Кирилла Владимировича писал: «Мне приходилось немало отстаивать его от обвинений в том, что он находится в связи с советскими военными агентами посольства. Я его всегда защищал, так как не представлял, чтобы русский императорский генерал мог быть политическим обманщиком. И я думаю, что он и не был обманщиком до какого-то момента, наверное, до того, как ушел из нашей организации. И, во всяком случае, он не был агентом-провокатором. Что, в конце концов, он сменил вехи, в этом не было сомнения, так как он открыто уехал в СССР накануне объявления войны Советам Германией»^{285}. Последняя же встреча Дьяконова и Графа состоялась, по словам последнего, в Париже в начале июня 1941 года, и о ней еще пойдет речь в дальнейшем в этой книге.

Коснемся личности еще одного человека, тесно связанного своей деятельностью по ВРИО с генералом Дьяконовым и официально считавшегося в эмиграции представителем этой организации, — генерала Г. Г. Корганова (Корганяна). Сохранился один очень любопытный документ. Это письмо полковника С.М. Атабекова, датированное 20 ноября 1930 года. В нем говорилось, что генерал-майор Корганов по своим личным соображениям и мотивам, «нам известным», принужден сложить с себя полномочия председателя полкового объединения 15-го Драгунского Переяславского Императора III полка (он командовал этим полком в годы Первой мировой войны. — В.Г.) и возложить их на полковника Атабекова, т.е. на автора письма. В последовавшем приказе начальника I отдела РОВСа эти обязанности были возложены на подполковника Мызлова^{286}.

Дочь генерала Деникина Марина в своем исследовании похищения генерала Кутепова указывала, что действия генерала Корганова остаются для нее загадкой, а современники, занимавшиеся расследованием дела, высказывали противоположные суждения.

Например, С.П. Мельгунов до конца дней своих защищал его, а Фо-Па-Биде считал советским агентом^{287}. Памятуя жизненный финал генерала Корганова, который, по некоторым данным, был после 1945 года одним из руководителей армянской коммунистической организации в Париже^{288}, нельзя исключать, что он сотрудничал в деле ВРИО с советскими спецслужбами. Хотя, возможно, что он просто поддерживал отношения с Поповым и де Роберти, с одной стороны, и Кутеповым — с другой, и был официальным представителем этой организации в силу симпатии к ней и добрых отношений с генералом Дьяконовым.

Итак, несмотря на выдвигавшиеся обвинения и длительные разбирательства, прямых улик для обвинения генерала Дьяконова в сотрудничестве с советскими спецслужбами у военной эмиграции, и у РОВСа в частности, не было. К тому же довольно тесное взаимодействие Дьяконова с различными кругами эмиграции и прежде всего с легитимистами, французскими спецслужбами, а также с авторитетным публицистом Бурцевым, позволяло ему маневрировать, опровергать обвинения, выдвигаемые в его адрес, и продолжать свою деятельность в пользу советской разведки.

Тем временем защитник Дьяконова Бурцев в издаваемой им газете «Общее Дело» шаг за шагом усиливал критику, направленную против РОВСа и его руководства. С начала 1931 года и на протяжении последующих лет в его газете публиковались материалы под рубрикой «Общевоинский Союз. Нужны новые про1раммы, новая тактика, новые люди»^{289}.

В октябре 1933 года Бурцев поместил в своей газете материал под названием «Мой вызов полковнику Зайцеву. Вопросы, на которые необходимо ответить». Усиливая критику Русского Обще-Воинского Союза, этот журналист в марте 1934 года опубликовал в этом же издании статью «РОВС не может оставаться таким, каким был», вновь подчеркивая главное: необходимость новой программы, новой тактики и новых людей.

В том же номере газеты была опубликована резкая статья в адрес руководства РОВСа и персонально генерала Миллера, связанная с расследованием похищения генерала Кутепова, под красноречивым названием «Хуже не может быть. Как генерал Миллер погубил дело расследования о похищении Кутепова». В ней указывалось, и об этом автор уже писал в этой книге, что председатель РОВСа пригласил для расследования этого дела бывшего начальника московского охранного отделения генерала Заварзина, и в его распоряжение было выделено за первый год более 100 тысяч франков. Затем был приглашен из США бывший начальник петербургского охранного отделения генерал Глобачев, который организовал в Париже русскую охранку для слежки за эмигрантами, которая должна была осведомлять и некоторые иностранные розыскные учреждения. Но, по утверждению Бурцева, ничего не было сделано для расследования дела похищения Кутепова. На работу ведомства генерала Глобачева было израсходовано не меньше средств, чем на деятельность генерала Заварзина. Наконец, для расследования похищения Кутепова был приглашен бывший прокурор Жижин. Но вся эта деятельность не дала никаких результатов. Бурцев настаивал на создании специальной комиссии, которая должна была дать ответ о суммах, израсходованных на эту деятельность, и опубликовать указанные материалы.

К пятилетию похищения генерала Кутепова, в январе 1935 года, в «Иллюстрированной России» была опубликована большая статья Бурцева. В ней содержались и новые выпады в адрес РОВСа. Указывалось, в частности, что он стал жертвой двойной провокации, которой все годы эмиграции были заняты в РОВСе, начиная с Константинополя и Болгарии, в том числе и сам Кутепов. Бурцев настаивал на необходимости отчета генералов Миллера и Шатилова о расследовании дела похищения Кутепова и вновь указывал на важность создания авторитетной организации для проверки отчета о расходовании выделенных на это дело средств. Бурцев, утверждая, что многое должное не сделано и упущено, настаивал на необходимости возобновления расследования похищения Кутепова. Если же расследование не возьмет в свои руки РОВС, который должен был, по его мнению, заняться этим, то эту инициативу следовало взять на себя Русскому Национальному Комитету^{290}. Так или иначе, выпады и обвинения Бурцева в адрес руководства РОВСа стали составной частью набиравшей силу критики и нараставшего кризиса этой организации, о чем пойдет речь в дальнейшем.

Подводя же общие итоги главы, следует отметить, что развернувшееся и шедшее в течение длительного периода времени за рубежом разбирательство с делом Попова и де Роберги, втянувшее в себя и генерала Дьяконова, не принесло ожидаемой ясности. У них по-прежнему были как обвинители, так и защитники. Вместе с тем развернувшиеся дискуссии и взаимные обвинения привели в конечном итоге к углубляющемуся кризису эмиграции и Русского военного Зарубежья в частности.

Многие годы остается вопросом, который уже ставился ранее и в этой книге. Были ли каким-то образом связаны встреча и переговоры Попова и де Роберти с Кутеповым в Берлине и его похищение в Париже? Были ли связаны и взаимодействовали ли между собой мнимые заговорщики из ВРИО и стоявшие за ними сотрудники КРО и группа Серебрянского? Не планировалось ли похищение Кутепова в Берлине, где советские спецслужбы имели сильные позиции, и не была ли она сорвана внезапным отъездом председателя РОВСа после предупреждения де Роберти? Предположения такого рода высказывались в эмигрантской печати после парижского исчезновения Кутепова, когда стало известно о его тайной встрече в Берлине.

Источники из российских спецслужб и сегодня не подтверждают подобных суждений и не отвечают на вопрос о взаимосвязи этих двух операций в январе 1930 года. Впрочем, ранее уже приводилось мнение генерала ФСБ в отставке А.А. Здановича о том, что налицо была несогласованность действий сотрудников советской разведки и контрразведки, проводивших самостоятельные операции против РОВСа и персонально генерала Кутепова. Принято считать, что все-таки парижская операция по похищению председателя РОВСа изначально планировалась как самостоятельная и проводилась вне прямой связи и зависимости от развития событий на встрече агентов ОГПУ с генералом Кутеповым в Берлине.

Но так ли это, остается вопросом. Ведь если исходить из данных, приводимых самим А.А. Здановичем в статье об операции «Синдикат–4» о том, что непосредственным куратором этой операции являлся помощник начальника КРО Пузицкий, курировавший в этом отделе «белогвардейскую линию»^{291}, то выезд его в Париж вместе с Серебрянским мог быть как раз свидетельством взаимодействия разведки в лице Особой группы и КРО/Особого отдела и взаимосвязи операций против Кутепова в Берлине и Париже. Но, чтобы подтвердить или опровергнуть это, нужны весомые доказательства в виде документов ОПТУ той поры.

Что касается чекистской операции «Синдикат–4» с участием легендированной «Внутренней русской национальной организации», то временем ее завершения считается 1932 году. Вместе с тем уже в 1930 году стало очевидно, что она зашла в тупик. Признания бывшего полковника де Роберта Кутепову в Берлине, расследование его дела и расстрел его самого в Москве стали проявлением глубокого кризиса этой операции. Выход из него так и не удалось найти, и она была завершена.

Судьбы ее участников-чекистов глубоко драматичны и трагичны. Они в большинстве своем были репрессированы во второй половине 30-х годов. Лишь автор этой операции, опытнейший чекист, помощник начальника 6-го (белогвардейского) отделения КРО с 1922 года, а затем начальник этого отделения Николай Иванович Демиденко, награжденный за заслуги в борьбе с белоэмиграцией орденом Красного Знамени, скончался от болезни в 1934 году.

Операция «Синдикат–4» уникальна и в том отношении, что ее ключевая фигура — бывший полковник А.Н. Попов («Чернявский», «Фотограф»), ставший агентом чекистов и игравший роль руководителя ВРИО, был удостоен, по утверждению А.А. Здановича, высшего ведомственного звания — «Почетный чекист». Это, впрочем, не спасло его в дальнейшем от ареста и расстрела.

Добавим, что человек, именовавшийся ранее официальным представителем ВРИО в Париже, секретный агент советской разведки, генерал П.П. Дьяконов продолжал свою трудную и опасную деятельность в эмиграции. Причем он вел борьбу и давал полезную информацию как о «Кирилловцах», так и о ровсовцах, а также решал и другие задачи, которые ставились перед ним советской разведкой. Об этом и других страницах борьбы советских спецслужб с военной эмиграцией в 30-е годы пойдет речь в следующих главах.