Герой по найму

Глава шестая НАЧАЛО ПУТИ

В пять утра они в путь не тронулись, и в шесть тоже.

Было бы странно встать в такую рань, если спать удалось лечь лишь под самое утро. Да и то, Игги требовал продолжения банкета и грозился пойти свататься к самой царевне, мол, все царские задания — ерунда, раз плюнуть, а полцарства в хозяйстве пригодятся, да и девка молодая, гарная, такую еще можно человеком сделать!

Что было после, он уже не помнил. Вроде взлетали в воздух кулаки, кружки и зубы, а Дубыня махал лавкой на десятерых, как хранцузской шпажкой, легко и непринужденно…

Потом была темнота, затем пришел сон.

Вроде он был дома, но кто бы рассказал, как туда попал…

На самом деле, хозяин корчмы Осьма, страдающей тайной страстью к складыванию букв в слова, уже много лет вел секретные записи, в которых главным действующим лицом был Сигизмунд Джуба. Так что, если бы кто-то в тот же день покопался в его записях, разобрал кособокие буковки, да учел пометки, сделанные молоком на полях, то смог бы с большой вероятностью проследить путь Игги через Велиград и узнать обо всех его приключениях… но, к сожалению, такого человека не нашлось, а записки Осьмы уже вечером уничтожил кот, унюхавший легкий, почти неуловимый запах молока на страницах рукописи. Ожидая лакомство, кот страшно разочаровался в жестоком обмане и разодрал страницы в клочья, а затем демонстративно нагадил на них. Осьма, осерчав, пинком отправил кота в долгий, но непродолжительный полет, а порченую рукопись выкинул, и более к бумагомарательству не возвращался. Так пропал, может быть, величайший писательский талант, рожденный в Тредивятоземелье…

Сквозь тревожный собственный сон и богатырский храп Дубыни, который, хоть и почивал на первом этаже, упав прямо у двери на старом коврике и сотрясая весь дом выводимыми руладами, Игги слышал что-то… кого-то… нечто беспокоящее и отвлекающее… неприятное…

То в дверь ломился Кудр, прибывший, как и было приказано, к пяти часам, когда городские петухи еще только распушали перья после короткой ночи и проверяли связки, кудахча, словно курицы, а первые будильники[17], позевывая, лишь начинали свой обычный обход.

Легко проигнорировав стук в дверь — а Кудр старался, задействовав руки, ноги и даже голову, — Игги проспал еще несколько часов и открыл глаза лишь, когда почувствовал носом божественный аромат свежего пива.

— Дай! — потребовал он и тут же получил в руки литровую глиняную кружку. Сделав несколько глотков, он слегка ожил и соизволил перевести взор на того, кто обеспечил его организм живительным напитком.

Дубыня был до неприличия свеж и бодр, хотя вчера пил не меньше самого Сигизмунда, вливая в себя кувшины и даже малые бочонки.

— Там этот ваш, боярышник, уснул у дверей! — тоном опытного секретаря-референта сообщил он важную новость. — Мы проспали отъезд, хозяин!

«Ох, ты же, батюшки-матушки-акробатушки! И, правда, ведь, проспали! Жаль!..» — подумал Игги и, прикрыв глаза, почти провалился во второй сон, но Дубыня — простая душа начал трясти его за плечо, а тут волей-неволей не заснешь. Ощущение было, словно его валял по земле медведь.

— Встаю-встаю! Честное благородное! — пытался отделаться от надоедливого помощника Джуба, но не тут-то было.

Крестьянский сын честно исполнял свои обязанности, как он их понимал, и все же заставил Игги вылезти из постели.

Ну а дальше было проще. Оросив ледяной водой покрытое свежей щетиной лицо, Джуба окончательно проснулся. Легкий завтрак, который уже соорудил Дубыня, придал дополнительный заряд бодрости. И через четверть часа они уже выводили лошадей из стойла и запрягали их в повозку.

Кудр обнаружился на пороге дома. Он свернулся в уютный клубочек и сладко дремал, утомившись в борьбе с дверью.

Игги несильно пнул боярское тело, дабы привлечь внимание, а когда Кудр распахнул свои маленькие свинячьи глазки, заорал на него, что было мочи:

— Когда было велено явиться? К пяти часам! Почему опоздал? Ты мертв? Нет, ты жив! Значит, все твои оправдания гроша ломаного не стоят!

— Но я… — растерялся Кудр, — стучал-стучал!..

— Так ты стукачок, мил человек? Не люблю таких! Мерзкая порода! Ладно, на первый раз прощен. Выезжаем!

Тщательно заперев дверь на ключ, а ключ спрятав в чучело седого зайца, а зайца сунув в мешок, а мешок закопав на заднем дворе в самом дальнем углу[18], Игги взгромоздился на повозку и дернул поводья.

— Иго-го, залетные! Помчали!

Лошади недовольно заржали и неторопливо тронулись с места. Дубыня сидел в повозке, свесив ноги через борт, и глазел по сторонам. Кудр следовал за ними на своем коне. Копье и щит он оставил дома, оценив их бесполезность, и взял с собой лишь короткий меч, который, собственно, вряд ли помог бы ему в случае реальных неприятностей.

Вскоре городские ворота Велиграда остались позади, и герои выехали на широкий тракт, ведущий на юг, в сторону Дремучего леса и знаменитых Прибиздошных болот.

Маркиз Жак де Гак терпеть не мог Тридевятоземелье. Здесь его раздражало все!

Еда — эти пельмени с медвежатиной и лосятиной, которые словно сами прыгали в рот, этот жуткий красный суп, именуемый трудно выговариваемым словом «борсшч![19]», эти таящие на языке сочнейшие кусочки бараньего мяса, едва снятые с углей… а напитки — ледяной, с погреба, чуть кисловатый квас, так хорошо утоляющий жажду, клюквенный морс, тягучий кисель… а пиво, сколько в Велиграде было сортов пива, не счесть!

Куда привычней и понятней маркизу были лягушачьи лапки под соусом «Буль-бульон», да садовые улитки, еще с утра ползавшие по грядкам и даже не подозревавшие о своей печальной участи, а так же простая постная рыба, мелкая и костистая, но такая привычная и любимая…

Эх, нет в других странах той эстетики и культуры питания, каковая присутствует в благословенной Франкии! Одно слово, дикари! А те, кто говорит, что франкийская кухня произошла от бедности, просто ничего не понимают в картофельных обрезках — даже их можно приготовить с отменным вкусом!

Но еда и напитки — сущие мелочи по сравнению с местными людьми и дорогами. Человечишки — все сплошь бородатые, да хитрые. Того и гляди норовят или обсчитать, или кистенем по голове тюкнуть, и поминай, как звали. А дороги… о покойниках или хорошо, или ничего, кроме правды.

Но все минусы перевешивал один огромный плюс — полцарства! Где-нибудь в Бургундии, Нормандии, Шампани или Провансе полцарства — это отсюда и до забора. А здесь, в Тридевятоземелье, полцарства — словно десяток-другой Франкий, со всеми провинциями вместе взятыми. Таким добром не разбрасываются! И маркиз намеревался заполучить ценный приз, чего бы это ему ни стоило.

Поэтому выехал он сразу после объявления задания. Карету, разумеется, пришлось вернуть. Жак арендовал ее лишь на пару часов — пустить пыль в глаза. Денег на содержание экипажа у него не было, как и на слуг. Последний старый садовник, работавший в его именье больше полувека, укатил в неизвестном направлении пару месяцев назад*, и с тех пор более никто его не видел.

Ходить садовник не мог, потеряв много лет назад ноги в «Туфельной войне». Тогда король Франкии поспорил с королем Шпании, что туфли можно носить наоборот. Левую туфлю на правой ноге, а правую — на левой. По итогам войны погибло множества подданных с обеих сторон — пересчитать их не стали, счетовод тоже погиб, а короли помирились после того, как оба на практике попробовали предложенный способ ношения туфель и нашли его неудобным. Садовник же изобрел для себя деревянную коробку с колесиками, на которую он садился сверху, крутил ручки и колеса вращались. На ней и укатил в неизвестность. Ходили слухи, что он продал патент на коробку и вскоре разбогател.

Остальные слуги разбежались еще раньше — ну а как тут не бежать, когда жалование не плачено по полгода, и даже харчеваться нечем — в погребах пусто[20].

Переночевав в случайном шалаше в кустах у дороги, де Гак уже с раннего утра вновь был в седле.

— Ничего, господа, вы все еще у меня попляшете! — приговаривал маркиз, пришпоривая старого рыже-зеленого коня, доставшегося ему в наследство от отца.

Конь страшно хрипел от непривычных для его возраста нагрузок и готов был скончаться в любую минуту.

Деньги, деньги! Все дело в деньгах! Как только Жак де Гак узнал о том, что богатая наследница будет разыграна, словно фант, он тут же помчался по знакомым клянчить на взнос. Тысяча золотых монет — целое состояние, но и знакомых за четыреста лет истории рода скопилось множество. Наобещав[21] всем с три короба, маркиз собрал требуемую сумму. И вот он уже скачет на местные болота искать какую-то особую птицу.

Де Гак не удосужился узнать у местных, что это за птица, чем она славится и как ее лучше ловить. Он считал себя много умнее, опытнее и находчивее любого жителя Тридевятоземелья. И уж, тем более, веселее!

Но действительность оказалась гораздо грустнее любых самых негативных представлений о ней.

Конь пал замертво прямо перед дорожным камнем, на котором было начертано следующее:

— Варварская страна, варварские камни, варварские условия работы! — грязно ругался Жак, пытаясь отстегнуть хотя бы седельные сумки с трупа верного животного, ожидавшего встретить свой последний час в теплой конюшне в окружении прыткой молодой кобылки, да нескольких жеребят, а никак не у края смердящих гнилой тиной болот.

Хранцузу повезло. Только он ступил своими туфлями, повязанными сверху бантами, на плавающую под ногами твердь, которая твердью не являлась и могла в любой момент разверзнуться бездонной пропастью, как прямо на него с громкими испуганными криками выскочила здоровенная и злющая птица.

Она явно спасалась от преследования и неслась по болотам, истошно при этом вереща. Птица была размером с крупного индюка, вот только хвост ее покрывали великолепные разноцветные перья. От подобных не отказался бы и сам король Франкии, дабы украсить ими свою шляпу на очередном балу. Вот только часть перьев была безжалостно вырвана и птица щеголяла наполовину ощипанным задом.

Птица сбила маркиза с ног, пыхнула жаром прямо в лицо, подпалив усы и бородку, и тут же унеслась дальше, в мгновение ока скрывшись между корявеньких деревьев, росших на болоте. И пока де Гак ошарашено крутил головой и пытался подняться, сверху прямо ему в руки спланировало сине-зеленое перо.

Маркиз был вовсе не дурак. Он тут же все понял, схватил перо и спрятал под камзол, и сделал это как нельзя вовремя, потому что в этот же момент все из тех же кустов вылетели двое озлобленных долгой погоней дружинников во главе с отвратительным красавчиком, правой рукой велиградского воеводы, богатырем Святополком.

Джафар ибн Каид в деньгах не нуждался. Их у него было столько, что сама великая пустыня склонила бы голову в уважительном поклоне, ибо число ее песчинок было несравненно меньшим.

И в надежных слугах младший принц недостатка не знал. Вот только в эту страну он приехал малым паломничеством, захватив с собой всего лишь тридцать самых смелых воинов, десяток любимых наложниц и примерно сотню человек из числа прислуги — этой категории он точного подсчета не вел.

Но на первое задание, объявленное местным царем, он отправился в одиночестве. Принцу шел девятнадцатый год, хотя выглядел он старше. Вот только опыта ему не хватало, в этом и заключалась главная цель его путешествия в Велиград.

Царевна его не интересовала — хотя, пусть будет новой жемчужиной в его обширной коллекции красавиц, полцарства тоже — слишком далеко расположено Тридевятоземелье от его любимых барханов, а вот изучить себя, понять собственный характер и возможности, принять вызов и победить — ни это ли единственное занятие, достойное настоящего мужчины…

Выбрав тонконогого быстрого, как молния, скакуна, он оставил всех своих людей в купленном на время паломничества доме[22], и отправился на болота.

То расстояние, которое хранцуз преодолел за остаток дня и часть утра, житель песков проехал уже к первому вечеру.

Его прекрасный конь бил копытом и рассерженно фыркал, требуя мчаться дальше, туда, где в бескрайних лугах пасутся дикие стада лошадей, где можно нестись вскачь, соревнуясь с такими же, как ты, быстрыми и прекрасными созданиями.

Но Джафара желания скакуна не интересовали. Он быстро привязал его к дереву, стреножил, а потом переоделся в захваченный с собой костюм зеленого цвета, плотно обтягивающий его стройную фигуру.

Из оружия ибн Каид прихватил лишь короткий, изогнутый нож, острый как бритва. На голову накрутил зеленый платок, завязав его узлом на затылке, а на лицо нацепил маску такого же цвета.

После чего он вступил на опасную территорию болот.

Пески в чем-то схожи с топями — и там, и там можно умереть мгновенно, даже не успев понять, откуда пришла смерть.

Джафар умел предугадывать опасность у себя на родине, и здесь он надеялся не оплошать.

Еще только лишь готовясь к путешествию, он собрал подробнейшую информацию о нравах обитателей Тридевятоземелья, о природе этой страны, о ее животных, птицах и уникальных существах.

Читал он и про жар-птицу, вид которой обитал лишь в одном месте этого мира — на Прибиздошных болотах. Это-то жар-птиц и погубило. Когда-то раньше здесь был хвойный лес, потом пришли болота и захватили территорию. Но жар-птицы так и остались обитать в привычной местности, и не подумав переселиться в более уютные леса.

Говорят, но эти слухи не подтверждены документально, что мозг жар-птицы даже меньше мозга курицы, то есть стремится к отрицательной величине.

Их поголовье год от года уменьшалось, и в итоге осталась последняя птица, которой дали прозвище «Горец». Птица была женского пола, но прозвище прижилось.

Горец шарилась по болотам, находясь в состоянии клинической депрессии, громко орала на все вокруг и не хотела жить. Поймать ее было непростой задачей. Горец и сама не знала, где окажется в следующий момент. Ее бессистемно кружило по ареалу обитания, который она ненавидела всей душой[23], и предсказать, куда ее занесет было невозможно.

Но у Джафара был план.

Еще прежде, изучая «болотный» свиток шпиона, он заметил некую особенность. В самом центре болот была небольшая поляна, там земля не уходила из-под ног. И Джафар предположил, что именно здесь-то и располагается гнездо птицы — ведь должно же это самое гнездо хоть где-то находиться, не так ли?

Оставалось лишь пробраться на поляну, спрятаться и ждать, когда блуждающая жар-птица вернется домой.

Эти намерения он и осуществил, умудрившись пройти сквозь болота так же легко, как поверх родных барханов, даже ни разу не оступившись. Словно сама судьба вела младшего принца, намереваясь сделать его самым уважаемым человеком, разумеется, после отца, в Ара-ара-Авии.

В центре поляны, прямо на земле, находилось то самое гнездо, существование которого он вычислил своим незаурядным умом. Джафару было приятно видеть то, что прежде существовало лишь в его воображении. Гнездо было огромным: переплетение веток, мха, травы — птица потратила много времени, сооружая его.

Самой птицы поблизости пока не наблюдалось, поэтому принц подошел ближе и услышал тонкий писк, доносившийся из гнезда.

Птенцы! Целых пятеро.

Маленькие, с некрасивыми мордочками, полуслепыми глазами, они раскрывали рты и требовательно пищали. Птенцы хотели есть!

Но принц чтил законы природы. Только мать имела право приблизиться к своим детям, только она должна их кормить.

Джафар устроился в засаде и принялся терпеливо ждать.

Вскоре, на поляну прибежала птица, неся в клюве пойманного зайца. Она чуть подпрыгнула в воздухе, едва взмахнув крыльями, и тут же оказалась прямо в центре гнезда.

Несчастный заяц упал между птенцами, они жадно набросились на добычу, и через минуту заяц был растерзан на куски.

Джафар, тенью скользнул вперед, сливаясь с окружающей зеленью, и когда довольная мамаша выбралась из гнезда, ловким движением выдернул у нее из хвоста большое пурпурное перо.

Жар-птица вздрогнула от боли, но так и не поняла, что с ней произошло.

Она замотала башкой в разные стороны, но принц давно ушел из поля ее зрения[24], а еще через час, когда уже стемнело, он выбрался из болот к своему коню, переоделся и, не теряя времени, отправился в обратную дорогу.

Через некоторое время он услышал легкий храп, доносящийся из придорожных кустов. Джафар заинтересованно остановился, подъехал ближе и в некоем подобии шалаша, по качеству исполнения сильно уступавшего шедевральному в своем роде гнезду жар-птицы, увидел спящего маркиза де Гака, смотревшего уже третий сон. Жак во сне грозил кому-то кулачком и что-то несвязно бормотал.

Неодобрительно покачав головой, принц продолжил свой путь, и под утро прибыл в Велиград, более никого по дороге не повстречав.