Жаркое лето 1762-го

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ «Как скажешь, так и будет»

А дальше было просто, скучно и даже немного обидно. Это потому что никто Ивану ничего не объяснял, даже Семен. Но Иван, конечно, не сразу стал Семена расспрашивать. Вначале он вернулся в бильярдную, а там, кроме Семена, был еще Степан. Как только Иван вошел туда, Семен сразу отложил кий и сказал, что они его уже давно ждут, пора обедать. И Степан повел их в столовую.

Обед был и вправду знатный: поросенок был, гомары, индейский петух и еще много всякого другого, только одних супов целых три. А для питья был херес, доброе испанское вино, и хиосское было, это уже греческое, и обычное венгерское, и еще много чего другого. Но Семен сказал, что им, на службе, лучше не мешать, и они пили почти одну только белую, хлебную. Иван было сказал:

— На службе! Так она, может, еще только завтра начнется.

И это он так сказал не потому, что ему очень хотелось хересу или мадеры, а просто думал так разговорить Семена. Но Семен на это только как-то неопределенно пожал плечами, сказал, что, мол, возможно, так оно и есть, но все-таки лучше пока не горячиться. Опять горячиться, подумал Иван, далось им это горячение, и первым больше уже не заговаривал. Зато Семен опять стал рассказывать о своей тамбовской деревне. Правда, он теперь рассказывал о ней совсем не так, как раньше. Он же теперь говорил о том, как, если это ему вдруг удастся, он прикупит лесу, как поставит мельницу, как заведет новых лошадей, собак. И как, может, даже женится, потому что, говорил он, усмехаясь, это раньше на него так смотрели, а теперь будут смотреть совсем не так! И еще много чего подобного говорил тогда Семен, и Ивану было ясно, что это Семен говорит ему для того, чтобы Иван понял, как славно они заживут, если все у них здесь сейчас сладится. Но почему сладится, из-за чего, Семен на это даже не намекал. Как будто это само собой на них вдруг свалится. Так они сидели, может, с час, больше Иван не выдержал — и сказал прямо:

— Я у него спросил о том о сем, — и Иван кивнул на дверь, — а он ничего не ответил.

— О чем? — спросил Семен.

— О том, что ты мне говорил. О том, что он задумал.

Последние слова Иван сказал совсем негромко.

— Ну и правильно, — сказал Семен тоже вполголоса. — И тебе так даже лучше. Зачем тебе все это? Если вдруг что, так сразу скажешь: ничего не знаю.

— Но мы же будем что-то делать!

— Будем. Но ведь не законы писать. А вот, может, съездим куда, может, кого проведаем.

— Кого?

— Ну, мало ли.

— А далеко?

— Нет, близко. Вот, к примеру, в Ропшу.

Сказав это, Семен взял бутылку и налил им обоим с горкой. После сказал:

— Бери.

Иван взял очень осторожно, чтобы не расплескать, потому что это плохая примета, потом посмотрел на Семена, прямо ему в глаза, и сказал:

— Но ведь там, небось, сколько охраны!

— Так мы же не к охране едем, — ответил Семен. — Чего тебе они? И только же поговорить и сразу обратно. Давай!

Они чокнулись и выпили. Иван сидел и не закусывал. Ему же тогда стало зябко. В Ропшу, думал, вот куда они поедут. К царю! И не вернутся, потому что а как тут вернешься, если в такое сунешься. А скажешь, не поеду, что это тогда такое будет? Ведь же сказал, что согласен, что по рукам ударили. Ат, дурень, зло подумал он и очень крепко стиснул зубы. А Семен негромко засмеялся и еще налил, но пить пока не предлагал, а просто смотрел на Ивана. Тогда и Иван посмотрел на него, еще подумал и сказал:

— А говорят, что он сейчас не там.

— А где? — спросил Семен.

— Здесь, в городе, — сказал Иван. — В трактире его видели, переодетого. С матросами сидел, пил водку.

— Нет, — сказал Семен, — это неправда. Он там, где я сказал. Говорят, под крепким караулом он сидит. Ну да ты их знаешь: Алешка Орлов, Федька Барятинский. Кто там еще в карете был?

— Не знаю, не знакомились, — сказал Иван.

— Вот тогда завтра и познакомишься! — сказал Семен насмешливо. После сказал: — Давай пока!

Они еще раз чокнулись и выпили. Семен утер губы, сказал:

— Хлопотное, конечно, дело. Зато быстрое! Это тебе не двадцать лет служить, как я служил, и какой я свинячий хвост выслужил? А Орловым уже вон сколько всего упало! Они уже графья. А мы чем хуже, а?

Иван молчал, закусывал, кусок в горло не лез. Семен сказал:

— Не знаю, как мы, а он лучше. Это я про нашего, который ничего тебе не говорит. Потому что пожалел тебя! И еще: он слово держит. Вот увидишь!

— А если вдруг не увижу? — спросил Иван.

— Ну, тогда и я тоже уже ничего не увижу, — сказал Семен, — а он и подавно. И тебе некому будет завидовать.

— Успокоил ты меня!

— Как мог!

После они еще какое-то время примерно так же говорили, препирались ни о чем, а после встали и пошли в бильярдную. А что им еще было делать? И они играли. Семен вошел в азарт и уже хотел играть на деньги или даже на деревни, но Иван не захотел. Потом пришел Степан, принес кофе, кренделей, они пили кофе, играли, потом опять пришел Степан и сказал, что господина майора срочно требуют к его высокопревосходительству. Семен встряхнулся, выпил еще кофе, подмигнул Ивану и ушел. Иван остался в бильярдной один. Одного совсем взяла тоска! Иван ходил вокруг стола, бил рокруа за рокруа, думал о всяком, а Семен не возвращался. Было уже совсем поздно, вечер почти что кончился, Иван уже не знал, что думать…

Как вдруг вошел Степан и, плохо скрывая ухмылку, сказал, что к господину ротмистру пришли.

— Кто это? — спросил Иван.

— Не говорит, — сказал Степан. — Говорит: по-нашему не понимает. Звать?

— Звать, — сказал Иван, а сам подумал: вот, и еще это, как он мог про это забыть? И отложил кий, потому что понял, что теперь ему будет уже не до игры.

И так оно и было. Потому что открылась дверь и в бильярдную вошел Базыль. Он опять был одет просто, как чей-нибудь дворовый человек, только, в отличие от прошлого раза, был он какой-то весь взъерошенный. Иван смотрел на него и молчал. Базыль тихо, но очень сердито сказал:

— Ат, холера на них!

Иван опять молчал. Тогда Базыль утер усы и продолжал уже почти спокойным голосом:

— Вот я, паныч, и пришел. Как договаривались. И привели меня сюда.

— А где ты раньше был? — спросил Иван.

— А здесь рядом, под окном, — сказал Базыль. — Стоял и тебя дожидался. Скромно стоял, в кусточках. Чего, думаю, людей тревожить? Постою, думаю, подожду. Потому что куда мне спешить? И я стою…

Сказав это, Базыль недобро усмехнулся, и быстро шагнул к Ивану, и уже тихо и быстро, по-польски продолжил: — А я тебе еще в прошлый раз говорил, что они все видят, паныч! А теперь знаю: так оно было! Потому что только я через забор и только затаился, как эти собаки на меня! А я без сабли! А они…

— Ладно, ладно, будет врать! — громко сказал Иван по-русски. — Пропил все, что я тебе давал, собака! А еще дам, еще пропьешь!

— Паныч! — сказал Базыль. — Ты что это?! — И это уже опять по-русски.

— А то! — по-русски же сказал Иван. — Ладно, ты за это мне еще ответишь. А у Данилы был?

Базыль надул щеки, но молчал.

— Сядем, — сказал Иван. — Садись, — и показал на оттоманку при стене, в самом углу, за шкафом с запасными шарами.

Они прошли туда и сели. Иван тихо сказал:

— Теперь рассказывай.

Но Базыль сперва посмотрел по сторонам, после сердито усмехнулся и только уже после так же сердито сказал — опять по-польски:

— Где ты видел стены без ушей?

— Ну, мало ли, — по-польски же сказал Иван.

— Ладно, — сказал Базыль. — Чего там. Мы же никого не продаем. И нам ни от кого ничего не нужно. У нас все свое!

С этими словами он полез за пазуху и достал оттуда пакет, а потом из пакета бумагу. Бумага была не простая, а с гербом. Это, Иван сразу догадался, подорожная, и ему сразу стало жарко.

— Новая? — спросил Иван.

Базыль кивнул. После сказал:

— Вольдемар Адамович старался. Только час тому назад добыл. И я сразу сюда.

— А что Анюта? — спросил Иван и напугался, потому что сердце очень-очень сильно застучало.

— Здесь она, — сказал Базыль. — На, посмотри.

Иван взял подорожную, развернул и стал читать. Руки у него сильно дрожали, но он все же прочитал, что господин майор Кмитский с супругой…

— Почему майор? — спросил Иван.

— Так написано, — сказал Базыль. — А с супругой, потому что где же вы сейчас здесь обвенчаетесь? Сразу возьмут же!

— А что… — сказал было Иван и замолчал, потому что не решился спрашивать.

— А это не она, — сказал Базыль. — Это Даниле Климентьевичу было решать. И Марье Прокофьевне. И они дали добро.

— А! — только и сказал Иван. После облизал губы и все-таки спросил: — Но она хоть что-нибудь же говорила?!

— Говорила, да, — сказал Базыль. — Сказала, что как скажешь, так оно и будет. И тогда я, паныч, это уже я сам, по своей охоте, спросил у нее: а вот если прямо сегодня, спрашиваю, надо будет ехать, ты тогда что?! И она, паныч, как роза заалела! Но смолчала. Это ей честь!

Иван опять взялся читать. Там было написано, что майор Кмитский с супругой срочно следуют на место его новой службы, место службы — Кенигсберг, это, понял Иван, для того, чтобы их на границе сразу, без лишних вопросов пропустили. А там — сразу домой. А там Хвацкий. Ну и что, что Хвацкий, сердито подумал Иван, они что, эти Хвацкие, только теперь объявились? Нет! А уже лет двести или даже больше. И он читал дальше, про Анюту: лицо чистое, волосы русые, глаза карие… А дальше не смог читать, зажмурился, сразу увидел Анюту, она улыбалась.

— Паныч, — сказал Базыль очень тихо. — Уходить нам нужно, вот что.

— Как уходить? — спросил Иван, быстро открыв глаза и посмотрев на Базыля.

— А вот так, — сказал Базыль уже совсем почти шепотом. — Потому что все готово. Ты же, паныч, сам говорил, что как только будет новая подорожная и чтобы там была пани Анюта прописана, так сразу едем. Ну!

Иван молчал.

— Ат! — шепотом сказал Базыль. — И мне, паныч, чего! Но это же ты сам этого хотел! А что теперь? Она теперь согласна, и даже отец с матерью, ты, паныч, только подумай, согласны, чтобы ты их дочь увез. А ты чего тогда сидишь?

Но Иван опять не шелохнулся. Тогда Базыль сказал:

— Пан Данила человек уже, конечно, старый. Но, я думаю, он завтра пришлет к тебе людей. Или даже сам приедет! И он тебе голову срубит! И это будет справедливо!

Иван поморщился, подумал и сказал:

— Завтра он меня здесь не застанет. Завтра я буду не здесь.

— А где? — спросил Базыль.

— В Ропше, — совсем шепотом сказал Иван.

— А что это за место такое?

— А это такое место, где сейчас сидит бывший царь под арестом. И вот я с паном Семеном туда еду.

— А царь вас ждет? — спросил Базыль.

— Нет, он про это и не знает. И охрана его тоже. И я на этом слово дал, Базыль, что я туда поеду! — быстро продолжал Иван. — И если у нас там все сладится, я не то что майором, а сразу полковником стану. Или генерал-поручиком! И сам его высокопревосходительство у нас на свадьбе дружкой будет! И цесаревич нас благословит! И я тебе, Базыль, такого коня подарю, какого сам выберешь! Любого, сколько бы ни стоил! Потому что денег у меня тогда будет сам знаешь сколько! И чего ты на меня так смотришь? Не веришь? Думаешь, что поскуплюсь?!

На что Базыль усмехнулся и тихо, и очень невесело ответил:

— Я, паныч, про это уже слышал.

— Когда? От кого?

— А! — сказал Базыль. — Зачем сейчас об этом говорить? Я же не ворон, паныч, чтобы каркать. А только бы я на твоем месте сейчас вот что сделал. Окно открыто, а под ним внизу клумба с цветами, земля мягкая, я проверял. Мы бы сейчас с тобой спрыгнули, паныч, и побежали бы, и на углу через забор, а там дальше опять тройка. И на Литейную, там быстро собрались, да там и так все уже давно готово, и домой!

— Базыль! — сказал Иван. — Я слово дал! Да и куда теперь! И я же говорю: два дня, Базыль! Скажи ты ей, Базыль! А пану Даниле пади в ноги! Скажи, за меня падаешь, Базыль! Я же, Базыль, хочу как лучше!

— Отдай! — сказал Базыль.

Иван отдал ему подорожную, Базыль молча спрятал ее в пакет, пакет спрятал за пазуху, встал, очень сердито сказал, что не знает, что теперь и говорить, ведь же позор какой, а после быстро развернулся и ушел. Иван ему вслед сказал:

— Скажи ей: я ее люблю! До смерти!

Но Базыль как шел, так и вышел, дверь за ним закрылась, стало тихо.

А дальше было что? Да вот в том-то и дело, что ничего дальше не было. Семен больше не появлялся, Степан тоже. Тогда Иван пошел к себе в свою гостиную, снял сапоги, лег на софу и задумался. Хотя чего тут думать, думал он, когда и так все ясно, и что это только Базыль, старый дурень, верит в то, что они могут отсюда сбежать и их никто не поймает. Да еще как поймают, потому что не такие бегали, а добегали до первой рогатки. Это если бы еще один Иван бежал, тогда, может, другое дело. Или вдвоем с Базылем. А с Анютой далеко не убежишь. С Анютой — это только если бы Никита Иванович им поспоспешествовал. Но такое еще нужно заслужить, и тогда, думал Иван, будет так, тогда они, конечно, убегут, потому что Никита Иванович — это здесь не кто-нибудь, а воспитатель цесаревича. А если, вдруг подумалось и сразу стало жарко, а если в самом деле цесаревич будет коронован, что тогда? А тогда вот что — Никита Иванович станет уже воспитателем самого государя! А Иван его, Никиты Ивановича, правой рукой! Тогда и вообще хоть не беги, сразу быстро подумалось дальше, ведь же зачем тогда бежать от всего этого?!

Подумав так, Иван вздохнул, зажмурился, подумал: нет, о таком лучше не загадывать, а лучше…

И дальше он еще подумать не успел, а ему уже привиделась Анюта. Она улыбалась. Иван ей тоже в мыслях улыбнулся и с гордостью вспомнил, что он велел Базылю передать Анюте, что он будет любить ее до смерти. Да, до смерти, еще раз подумал Иван, а что! И он ее всегда крепко любил, уже даже не помнит, с каких лет, потому что сколько он себя помнит, столько и любит Анюту, потому что Данила Климентьевич — это старый боевой товарищ его покойного отца, а когда отца убили, мать перебралась к Пристасавицким, к пану Вольдемару, а дом Данилы Климентьевича был тогда напротив, они тогда еще не переезжали на Литейную, и Анюта у них тогда еще не родилась. А потом родилась, и они переехали. А Ивана зачислили в корпус учиться, Данила Климентьевич очень помог. А после прошло время, и Анюта выросла, пан Вольдемар и Данила Климентьевич сговорились. Нет, конечно же, сперва сговорились Иван и Анюта. Да он ее всегда любил! Только один раз всего…

Иван лег на спину. Да, только один раз, подумал он опять, было как наваждение. Нет, даже просто колдовство какое-то, очень сердито подумал Иван, околдовали его немцы, вот что! Прошлой зимой это случилось. Его тогда перевели по долгу службы. Городок был маленький, красивый. Он себе и квартирку такую нашел — тоже красивую. И квартирная хозяйка там была очень из себя внимательная, предупредительная. Звали ее фрау Марта. Была она вдова в двадцать четыре года. Ну и что тут дальше рассказывать? Иван же живой человек — и закружилась у него голова! И до того закружилась, что стал он уже о таком серьезном деле подумывать, что его вслух лучше даже не упоминать. Тем более что Иван сам об этом молчал, никому не говорил и даже не намекал. А когда в Петербург приезжал, то и подавно — даже вида не показывал.

Но любящее сердце не обманешь! И поэтому дальше было так: возвращается Иван обратно в Померанию — и началось! Только голову на подушку положит, только веки смежит — и сразу видит Анюту, как она сидит, пригорюнившись, и на него с укором смотрит. Тут разве улежишь?! Иван подскочит и сидит. А фрау Марта смотрит на него, молчит. Тоже смотрит, как Анюта, только не с укором, а с испугом. Он у нее спрашивает: ты чего испугалась? А она молчит. Долго она молчала, может, целую неделю, а после сказала: я боюсь, что ты уйдешь, Иван. И ведь ты уйдешь, я знаю, чувствую! К кому? — Иван спрашивает. О, нет, отвечает фрау Марта, ты знаешь, к кому. Иван ничего на это не сказал, лег и закрыл глаза. Утром ушел на службу. А вечером остался в штабе и там ночевал, пока Мишка-денщик искал новую квартиру. А потом, когда он в следующий раз сюда приехал и сразу пошел к Даниле Климентьевичу, то есть, конечно, к Анюте, она крепко взяла его за руку, долго смотрела на него, прямо в самые глаза, а после радостно заулыбалась и сказала: а та змея уползла! Какая змея? — спросил Иван как будто удивленно. А та самая, ответила Анюта — и прямо засветилась вся! А он ее тогда вот так вот обнял…

Но тут вошла Марья Прокофьевна, и он вскочил. А Марья Прокофьевна спросила: ты чего это? А он сказал: я ничего. И покраснел, как после сказала Анюта. И это же надо, подумал Иван, как она его держит! Прямо как на цепи! А говорит: как скажешь, так и будет. Да, конечно, подумал Иван, усмехаясь, да если бы не Базыль, а она сюда к нему пришла и сказала бы: едем, Иван, срочно, прямо сейчас! — и он бы поехал, ни о чем не думал бы, ни о каких своих прежних кому-то словах и обещаниях не вспомнил, потому что околдовала она его, присушила, и ничего он с этим поделать не может. Да и не хочет! Вот только хочет одного — чтобы сейчас у него с Никитой Ивановичем все самым лучшим образом сладилось, и тогда бы он купил Анюте шубу белых соболей — такую, какую он однажды видел на государыне Елизавете Петровне, когда она к ним в корпус приезжала на экзамены. Ах, какая была шуба, Господи, вот бы Анюте такую! Но это еще нужно заслужить, думал Иван, вот сейчас Семен вернется, и они поедут в Ропщу, а там бывший царь… А зачем им этот царь?..

И тут Иван крепко заснул.