Желанный

Глава 9

Еще до еженедельных посещений музеев с Флинном я ходила в Институт искусств с Дженом. Он любил это место так же сильно, как и я, настолько сильно, что через свой фонд жертвовал музею и деньги, и предметы искусства. Это было его страстью – найти художника, который нуждался в финансировании или организацию, которой требовалась наличность, чтобы восстановить или приобрести шедевр, либо древний манускрипт. Не раз я сидела в офисе Джена поздно вечером и обсуждала с ним его выбор и планы. Это не входило в мои обязанности, но эти часы всегда были моими любимыми.

Бродя с Флинном по нашим любимым галереям, я не могла отогнать грустную мысль о том, что мы с Дженом никогда этого больше не сделаем. Но в этот раз к ней примешивалась гордость, ведь я знала, что некоторые из этих экспозиций, как и многие другие по всему миру, появились благодаря щедрости Джена. И когда ты такое понимаешь, это довольно круто.

Мы прошли мимо Американской Готики и перешли к Ивану Олбрайту и его жутким «Дверям», когда у меня зазвонил телефон. Я ухмыльнулась Флинну, вытащила телефон, отворачиваясь от незнакомых людей.

– Папочка! – Я говорила тихо и отошла на несколько шагов от картины. – Ты снова в штатах?

– Не просто в Штатах, мы в Чикаго.

– Правда? Где? Вы в квартире?

– Они тут? – спросил Флинн одними губами.

– Нет, не в квартире, – ответил отец, пока я кивала Флинну. – Твоя мать настояла на отеле. Слишком много воспоминаний.

– Каком отеле?

– «Дрейк». Думаю, мы задержимся только на одну ночь. Мне нужно возвращаться в Колумбию завтра к полудню.

– Завтра? – нахмурилась я, размышляя, не перепутала ли я даты. – Завтра мы встречаемся с адвокатом по поводу завещания Джена. Ты не собираешься прийти?

– Я не наследник.

– О. – Я не могла представить, почему Джен не включил своего брата в завещание. Технически, они были братьями только наполовину, но мой отец присутствовал, когда родился Джен, и они всегда были довольно близки. – О, – повторила я глупо.

– Твоя мать зарезервировала столик в «Палм Корт», чтобы мы выпили чаю. Встретимся там в три?

– Я приду. – Люблю хороший чай, а «Дрейк» был моим любимым местом в Чикаго. Однако больше всего я хотела увидеть маму с папой.

Я положила трубку и догнала Флинна. Он перешел к другой картине, такой же неприятной. На ней была женщина, Ида, одетая как рабыня, с бледной и бесцветной кожей, с печальным и запавшим лицом. Я осмотрела ее и другие картины поблизости, каждая из которых была выполнена в подобном стиле, демонстрировавшем всю неприглядность жизни. Всю мерзость.

Конечно, я не любила это в работах Олбриджа. Они напоминали мне, что иногда, когда я меньше всего ожидала, кто-то мог проникнуть взглядом под все мои защиты и увидеть все грязные маленькие секреты.

Я вздрогнула.

– Пошли, – сказала я Флинну, – давай выбираться отсюда.

Мы не стали задерживаться, чтобы выпить, у меня не было на это времени, если я собиралась успеть в «Дрейк» к трем.

– Хочешь пойти со мной? – спросила я, мои родители точно не будут возражать.

– Чай, крошечные бутерброды и благопристойная арфовая музыка? Не говоря уже о твоих родителях, достающих меня вопросами, почему я до сих пор не пошел в колледж? Нет, спасибо. К тому же, если ты занята до конца дня, я могу посмотреть, не получится ли взять послеобеденную смену в пабе.

Я кивнула, чувствуя себя немного виноватой. Теперь, когда я съехала, ему приходилось нелегко с деньгами.

– Ты нашел соседа? Кэт подумывает перебраться в город.

– Думаю, ты единственная, с кем я бы хотел делить однокомнатную квартиру, – заявил он.

– Тебе придется переехать? – Теперь я чувствовала себя действительно виноватой.

– Нет, я что-нибудь придумаю.

Я остановилась, когда мы дошли до главного холла.

– Правда?

– А что? Я не выгляжу, как парень, который способен заработать?

– Тебе повысили зарплату?

Он ухмыльнулся.

– Ты смотришь на человека с блестящим будущим.

– Молодец, – подбодрила я его, принимая такой ответ за подтверждение.

Мы поспешили на улицу, моргая из-за солнечного света, и Флинн остановил для меня такси. Я обняла его, еще раз уточнила, не подвезти ли его хотя бы до отеля, и потом сказала водителю адрес.

Он влился в движение на Мичиган Авеню, а я откинулась на сиденье. Магнифисент Майл распростерлась перед нами, и я мечтала попросить таксиста просто ехать и ехать, пока я не стану уверена, что перестану спотыкаться о каждое препятствие в моей жизни.

Я любила «Дрейк» и любила своих родителей, но чертовски хорошо знала, что встреча с ними воскресит все воспоминания.

Каждый день со смерти Джена становился чуть легче. Но когда я сверну за угол, мне опять будет тяжело. Я почувствую запах его парфюма или услышу ненароком его имя.

Или увижу слезы на глазах моей матери.

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Это был один из тех поворотов, и мне нужно было собрать все силы, чтобы его пройти. Чтобы быть сильной для родителей, которые всегда были сильными для меня.

Возле «Дрейка» царила атмосфера арт-деко, которую я так любила. Я могла представить модниц в платьях, курсирующих тут в 20-х колокольчиком, к большому удовольствию толстых бизнесменов, которые были рады увидеть так много открытого тела.

Если снаружи мое воображение вырывалось на свободу, то внутри перехватывало дыхание. Обстановка не кричала об элегантности, она была элегантной. Массивные лестницы, ведущие к красивым цветочным композициям, которые размещались с обеих сторон потрясающих люстр. Они приковывали все ваше внимание, пока вы поднимались по ступенькам в эту волшебную страну.

Я почувствовала это и в этот раз, остановившись на вершине лестницы, чтобы полюбоваться величественной «Палм Корт». Мои родители впервые привели сюда меня и Грейс, когда мне было семь, а ей десять, и я была уверена, что мы принадлежим к королевской семье. Вся комната от драпировки на колоннах и обивки на стульях до массивного букета цветов, который, казалось, рос прямо из фонтана в центре комнаты сияла белым цветом.

Я задержалась на минуту, чтобы вернуться из воспоминаний, потом направилась к стойке портье.

– Я встречаюсь с родителями, – сказала я, и тут моя мать приподнялась со своего места за столиком за фонтаном и помахала мне.

– Столик сенатора, конечно. Я отведу вас.

Довольная, я последовала за ней. Хоть его и выбрали в Калифорнии, но даже в Иллинойсе он оставался сенатором.

– Дорогая, ты выглядишь усталой. – Мама крепко обняла меня, потом отстранилась и внимательно осмотрела каждую черточку моего лица.

Я вздрогнула от ощущения, что мне снова семь, я разглаживаю свое летнее платье и одергиваю свитер, который носила из-за прохлады музея.

–Я в порядке, – ответила я. – Просто не очень хорошо сплю. Похороны и все такое.

Я до сих пор помню выражение испуганной беспомощности в глазах моей мамы, когда я сказала ей о кошмарах после смерти Грейси. Я не могла перенести осознание того, что еще больше добавляю к ужасающему бремени, которое она несла. Поэтому в следующий раз, когда она спросила, я соврала и сказала, что кошмары прошли. Ее облегчение было очевидным, и отсутствие успокаивающих объятий и слов моей мамы было маленькой ценой за то бремя, что упало с ее плеч.

– Где папа? – поинтересовалась я в надежде сменить тему.

– Мы столкнулись с президентом «Трикор Транспортейшнс». – Она кивнула в сторону, где мой отец стоял, разговаривая с седовласым мужчиной и двумя молодыми девушками, которые, очевидно, были дочками собеседника. – Он вернется через минуту. А мы пока можем заказать.

Наш столик был достаточно далеко от фонтана и арфы, и мы хорошо слышали друг друга. Мы заказали эрл-грей для всех, и мама окунулась в рассказы о светской жизни. Я удобно уселась, успокоенная знакомыми разговорами.

– Как поживает Флинн? – спросила она.

Я рассказала ей о его работе барменом и стюардом, и она по-матерински поцокала языком.

– Скажи ему, чтобы он серьезно задумался о колледже. Он слишком способный, чтобы просто отказаться от образования.

Я сдержала улыбку, помня, почему Флинн решил не идти со мной в «Дрейк».

– Я ему передам.

– И почему бы нам не съездить домой? Мы выкроим время и расслабимся. Может, даже съездим на побережье и сходим по магазинам.

– Ла-Хойя? – уточнила я, помня, что моя мама имеет в виду под домом. Хоть вашингтонгский образ жизни идеально подходил ей и отцу, они не переезжали туда насовсем. – С удовольствием, – сказала я честно, – но я не работаю уже неделю, и когда вернусь, начнется настоящее сумасшествие.

– Уверена, мы сможем что-нибудь придумать, – заявила она безапелляционно, словно мои проблемы на работе не стоили выеденного яйца. Она подняла руку и улыбнулась. – А вот и папа.

Я встала и кинулась в его объятия, и покой, который я почувствовала, заставил меня забыть о странности моей матери.

К чести моих родителей, мы не говорили о дяде Джене, похоронах или завещании. Они интуитивно понимали, что мне нужно время. Что мне нужны они, и мы говорили о маминых фондах, благотворительных организациях и законопроектах, которые папа недавно проталкивал, общались о том, как замечательно работает его новая команда.

Пока мы говорили, официанты принесли чай и еду, и я накинулась на пирожное не совсем как полагается леди.

Мама и папа обменялись взглядами.

–Что? – спросила я, испугавшись, что меня отругают за плохие манеры. – Я сделала что-то не так?

– Я упомянул мою новую команду, – начал папа, – и это напомнило мне, что я хотел с тобой кое о чем поговорить.

– Напомнило, – повторила я.

Я вытерла рот и отхлебнула чай, после чего откинулась на стуле и посмотрела на папу. Он был не тем человеком, которому нужно о чем-то напоминать, и вдруг поняла, что то, о чем он собирался мне сказать, и стало основной причиной их приезда в Чикаго.

– Хорошо, я слушаю.

– Ты помнишь конгрессмена Уинслоу?

Я медленно покачала головой.

– Нет.

На секунду мой отец выглядел раздраженным.

– Ну, он тебя помнит. Он работает свой второй срок в Вашингтоне, но до этого был в Сакраменто со мной. И каждое лето он был одним из управляющих законодательного летнего лагеря, в который вы с сестрой ездили. Он был ее наставником, когда она проходила молодежную посольскую программу.

– О, – выдавила я, хотя пока было похоже, что конгрессмен помнит не меня, а мою сестру. – И что он хочет?

– Не так много, на самом деле. Недавно он решил нанять помощника. – Папа улыбнулся мне. – Тебя, Энжи. – Он наклонился и обнял меня, а потом отпустил, чтобы мама могла последовать его примеру.

– Подожди, меня? – изумилась я, когда с объятьями и поцелуями было покончено. – Как я могу быть помощником, я никогда с ним не встречалась.

– Потребовалось приложить некоторые усилия, – признался отец. – Но он сам выпускник Северо-Западного, и знает, какие там требования по политологии. И то, что ты превзошла его экзаменационный результат, сыграло свою роль.

– Это как раз то, что ты хочешь, дорогая, – сказала мама.

Я автоматически кивнула. По правде, я не имела понятия, чего хочу на самом деле. Я никогда не позволяла себе долго думать над этим. Но они правы. Именно этого я добивалась. Для этого я пошла в колледж.

И самое важное, этого хотела Грейси.

– Это идеальная должность для молодой женщины, – заявил папа.

– Звучит замечательно, папа. Но я не уверена, что будет правильно уехать их Чикаго так скоро после смерти дяди Джена.

На его лице отразилось напряжение.

– Делай то, что считаешь нужным. Но ты должна понимать, что это отличная возможность для роста. Конгрессмен не только в курсе всех дел общества, но и имеет связи в Белом Доме. Обещаю, детка, ты сможешь подняться вместе с ним, а мы с твоей мамой всегда будем всегда.

Отец потянулся и взял меня за руку.

– Я люблю тебя, Анжелина, – сказал он, и мое сердце сжалось и от этих слов, и от невысказанных: «Ты все, что у меня осталось».

Я не захотела, чтобы папин водитель отвозил меня домой. Мне хотелось пройтись по магазинам, но больше всего – побыть одной. Пройтись и подумать.

Я хотела сказать отцу, что не готова переехать в Вашингтон. Что хоть связи с общественностью не был моей страстью, но в новой работе есть много увлекательного. Разве в двадцать лет не это нужно? Попробовать все возможности?

Но потом я подумала о Грейси, которая знала, что политика – ее призвание. Я помню ее долгие разговоры с отцом за кухонным столом, пока я с серьезным видом кивала и притворялась, что понимаю, отчаянно стараясь придумать что-нибудь умное, чтобы отец посмотрел на меня такими же сияющими глазами, как на нее.

Когда Грейси умерла, этот свет в глазах отца погас, но у меня была возможность его вернуть. Отказ от своей мечты был небольшой ценой за это, особенно если я даже не знала, какая у меня мечта.

Я быстро шла по Мичиган Авеню, ноги двигались в темпе скачущих мыслей. Я пыталась сосредоточиться на проносящихся мимо незнакомых лицах и на дорогущей одежде в витринах, только бы отвлечься от этих тяжелых размышлений.

Это не помогало, потому я пошла еще быстрее и только чудом никого не сбила. Я почувствовала знакомую неприятную беспомощность. Я говорила себе, что могу с этим справиться, что мне нет нужды торопиться. Мне всего лишь надо добраться домой. Надо просто не заходить в магазины, отправиться домой и не делать глупостей.

Когда я добралась до дома, мои волосы были в беспорядке, мышцы болели, я вся была в поту, а желудок настоятельно требовал еды. Вот в чем разница между крошечными и нормальными бутербродами. Но я хотя бы собралась с мыслями.

Петерсон встретил меня в холле, когда я вышла из лифта и направилась к пентхаусу.

– Мистер Уорнер ждет вас в патио. Приготовить для вас двоих ранний ужин?

Я покачала головой, чувствуя, что почва снова уходит из-под ног, а желудок скручивается узлом.

– Как долго он тут?

– Около часа. Я сказал ему, что не знаю, когда вы придете, и он попросил подождать. Надеюсь, это не проблема?

– Все нормально, – соврала я. И хоть я хотела развернуться и уйти, я собралась и пошла по винтовой лестнице в патио.

Я толкнула стеклянную дверь и остановилась. Я только пришла с улицы, потому знала, что погода была безоблачной. Но здесь, наверху, все казалось куда более ясным. С того места, где я стояла, через стеклянные перила было видно озеро, поверхность которого сияла благодаря лучам жаркого солнца и блеску белоснежных парусников. Неужели только вчера я стояла здесь под небесным звездным сводом, и Эван нашептывал мне на ухо обещания?

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, стряхивая с себя воспоминания перед тем, как свернуть налево и пройти под навес. Кевин сидел около наружной кухни и читал какой-то документ, а его ноутбук покоился в нескольких сантиметрах от него. На столике стоял бокал вина, и я нахмурилась, Кевин редко пил в рабочее время.

Он не поднял на меня глаз.

– Кевин? – позвала я его, стараясь, чтобы мой голос звучал обычно. – Что ты тут делаешь?

Он отложил бумаги и перевел взгляд на меня.

– Я пришел несколько часов назад. Хотел узнать, как ты.

– О, – запнулась я. – Ты мог просто позвонить.

– Я звонил. Два раза, если быть точным. Учитывая твое вчерашнее состояние, я беспокоился из-за того, что ты не отвечаешь.

– Два раза? – Мне в первый раз пришло в голову проверить телефон, который был поставлен на беззвучный режим и лежал у меня в сумочке.

Я посмотрела на экран, и увидела три пропущенных: два от Кевина и один от Кэт.

Ничего от Эвана.

– Я была в Институте Искусств, – ответила я. – С Флинном. Потом я встречалась с родителями в «Дрейке». – Я пожала плечами, словно это была мелочь.

Это и была мелочь. Мы не были женаты или помолвлены, мы даже не встречались. И я не давала ему вчера никаких обещаний.

– Понятно, – сказал Кевин после долгого молчания, во время которого я почувствовала необъяснимое чувство вины.

– Что именно тебе понятно? Я совершила какое-то преступление в Институте или пока пила чай с родителями?

– Есть что-то, о чем я должен знать? – спросил он совершенно спокойным голосом. – Возможно, что-то между тобой и Флинном?

– Конечно нет, – отрезала я автоматически. И только когда эти слова сорвались с моего языка, мне пришло на ум, что, если я хотела порвать с Кевином, нужно было сказать, что у меня отношения с Флинном.

– Может, что-то есть между тобой и Эваном Блэком? – продолжил он. Переход был гладким, но я слышала металл в его голосе.

– Черт побери, о чем ты говоришь? – Кроме поддельного возмущения в моем голосе явно прозвучали нотки вины.

– Черт, Энжи. Если ты действительно хотела куда-нибудь сходить, я мог бы тебя отвезти. Но «Пудл Дог Лаунж»?

– Подожди, ты следил за мной? – Злость заставила меня вскочить на ноги.

– Если ты хочешь, чтобы кто-то соврал федеральному агенту, заплати ему больше сорока баксов.

– Ты сукин сын! – Я начала мерить помещение шагами, подгоняемая яростью. – Ты чертов сукин сын!

Мой гнев не смутил его.

– Я беспокоился за тебя, Энжи. Как оказалось, у меня была причина. – Он поднял бокал и отхлебнул вина. – Эван Блэк не тот, кому можно доверять. Мне казалось, я понятно это объяснил. Этот парень интересуется только собой.

Я остановилась между кухней и кофейным столиком.

– Правда? – сказала я, стараясь выразить столько сарказма, сколько возможно. – Потому что вчера меня нужно было оторваться, и Эван был со мной. Забавно, что тебя я не увидела.

Он наклонился вперед и запустил пальцы в волосы.

– Черт, Энжи, – выдавил он. Кевин поднял голову, и мой гнев мгновенно прошел, таким несчастным он выглядел. – Ты думаешь, я не переживаю, что не дал тебе того, что было нужно?

Я села обратно на стул, внезапно чувствуя себя вымотанной. Вся злость ушла, и теперь я чувствовала опустошенность. Хоть мы и говорили о моих потребностях, он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме себя.

– У нас все так хорошо, – продолжил он. – Боже, Энжи, я просто хочу, чтобы ты со мной поговорила, хочу, чтобы ты сказала, что тебе нужно.

– Я думала, что сказала.

– Хорошо, справедливо, – ответил он, и положил руки мне на плечи. – Я просто хочу, чтобы у нас все получилось.

– Кевин, – произнесла я мягко. – Нам надо поговорить.

– Ладно, – он встал, чтобы лучше меня видеть.

– Тебе стоит сесть.

Его глаза слегка сузились, но он не стал спорить и снова сел на кушетку, а я набрала воздуха для храбрости.

Я должна была сказать ему, что все кончено. Что я не хотела, чтобы у нас все получилось. Вместо этого я выбрала путь труса. Я сделала то, что делают принцессы, которые бегут в объятия папочки.

– Я уезжаю, – заявила я. – Я переезжаю в Вашингтон.

– Вашингтон, – повторил он.

– Я получила должность помощника, – объяснила я. – И у меня не останется времени, чтобы думать об отношениях. Мне жаль, Кевин, – сказала я и встала, чтобы подчеркнуть сказанное. – Мне жаль, но у нас ничего не выйдет.