Жемчужина среди принцесс

Катастрофа при Павии

Когда известие об измене коннетабля дошло до двора Франциска I, оно повергло в смятение даже Луизу Савойскую. Говорили, что герцог Бурбон во главе императорской армии намеревается огнём и мечом разорить свою родную страну. Несчастья Франции достигли своего апогея: внутренняя измена, иностранное вторжение, религиозная вражда и финансовые трудности, казалось, соединились воедино, чтобы привести страну к катастрофе. Так что Франциску I пришлось надеть доспехи, опоясаться мечом и решительно распрощался с любовницами. Вдохновлённый своей сестрой, король начал готовиться к ожидаемому нападению. Со всех концов Франции начали прибывать воины в место, назначенное королём, — его верный город Лион.

Когда ему сообщили о союзе, заключённом между императором, Бурбоном и королём Англии, Франциск воскликнул:

— Это правда, что принцы Европы сговорились против меня, но меня это не волнует, потому что у меня есть ответ на вызов каждого из них.

Вторжение в Прованс коннетабля Бурбона во главе императорской армии посеяло запустение и смятение по всем южным провинциям королевства. Его смелым замыслом было отправиться в самое сердце королевства, и, пройдя через свои наследственные владения Бурбоне, Божоле и Ла Форез, поднять знамя восстания в каждом из них, а затем двинуться к Парижу, чтобы соединиться с английской армией под командованием герцога Норфолка. Однако зависть императорских военачальников разрушила эти планы: они считали коннетабля незваным гостем, чьи заслуги перед императором принижали их собственную славу. Его гордость была унижена скрытыми насмешками испанских дворян, которые презирали его за измену и за то, что он жил только на ежегодное пособие от щедрот Карла V. А ведь когда-то герцог получал доходы, вызывающие зависть даже у Франциска I!

Император, также разочарованный эффектом, произведённым на французов предательством коннетабля, значительно охладел к нему. Действительно, его измена вызвала удивление, сожаление и возмущение, что принц, столь близкий к короне, предательски выступил против своего государя. Зная, что герцог Бурбон был крайне недоволен тем, что император искусно умудрился отсрочить его женитьбу на своей сестре, и оказанным ему приёмом, Карл V, на всякий случай, назначил его заместителем своего верного и испытанного военачальника маркиза Пескару. Это недоверие глубоко возмутило коннетабля. Его недовольство ещё более усилилось из-за приказа императора, предписывающего ему захватить город Марсель, чтобы обеспечить свободный проход во Францию для войск из Испании. Таким образом, Карл V намеревался сделать разрыв между герцогом и его бывшим сувереном ещё более глубоким.

Бурбон и Пескара вошли в Прованс во главе армии из тринадцати тысяч пехотинцев и трёх тысяч всадников и осадили Марсель. Однако горожане сражались с непоколебимым мужеством, а флот императора потерпел тяжёлое поражение под Марселем от французской эскадры под командованием адмирала Лафайета и знаменитого генуэзского кондотьера Андреа Дориа. Даже марсельские дамы работали в окопах, и их героическое поведение внесло большой вклад в защиту города.

Артиллерия Марселя нанесла большой урон осаждающей армии. Однажды Пескара слушал мессу в своей палатке, когда раздался выстрел, убивший священника, совершавшего богослужение, и двух дворян, стоявших рядом. Герцог Бурбон поспешил к палатке, чтобы узнать причину беспорядков.

— Что случилось, маркиз? — поинтересовался он.

— О, ничего, — саркастически ответил Пескара. — Это всего лишь робкие марсельские бюргеры, которые идут, как Вы хвастались, с верёвками на шее, чтобы вручить Вам ключи от своего города.

Таким образом, коннетабль, которому помешала в осуществлении его планов ревность маркиза де Пескары, а также беспечность императора и короля Англии, пренебрегших посылкой ему необходимой помощи в виде людей и денег, вскоре оказался в крайне затруднительном положении. Франциск во главе мощной и хорошо дисциплинированной армии выступил из Авиньона на помощь марсельцам. Тогда герцог поспешно созвал военный совет. В разгар прений в палатку вошёл маркиз де Пескара и, обращаясь к офицерам Бурбона, воскликнул:

— Господа, те из вас, кто спешит попасть на Небеса, могут продолжать эту осаду, но что касается меня, то я намерен вернуться в Италию. Поверьте мне, господа, давайте все вернёмся; мы оставили Италию без защиты, и нам могут преградить дорогу!

Совет разошёлся в смятении: все верили словам своего испытанного военачальника больше, чем предателя коннетабля. Поэтому отступление было решено осуществить под предводительством Пескары, и оно было проведено с точностью и в полном порядке, хотя тылы императорской армии подверглись преследованию со стороны маршалов де ла Палиса и Монморанси, которые захватили большую часть вражеского обоза и преследовали испанцев до Тулона.

Таким образом, внешняя угроза рассеялась из-за недостаточной согласованности действий между союзниками. Другая, отмеченная современниками причина неудачи, постигшей императора и его союзника коннетабля, — преданность французских дворян королю. В мемуарах французского генерала Мартена дю Белле эта мысль выражена в следующих словах:

— Бурбон уверен был, что как только, согласно его плану, он явится, то большая часть дворянства перейдёт к нему, но он разочаровался в этой надежде, ибо в натуре французов — никогда не покидать своего государя.

Покинув Франш-Конте, куда он был вынужден отойти с войсками, Карл Бурбон предпринял жалкое отступление к Генуе, рассчитывая оттуда отплыть в Испанию и, наконец, жениться на сестре Карла V. Но у императора были на него иные планы: он хотел использовать бывшего коннетабля в Италии и назначил его своим главнокомандующим, отправив на подмогу к Ланнуа, вице-королю Неаполя, вести беспощадную борьбу с Францией за обладание герцогством Миланским.

В это время Бонниве дошёл с армией до реки Тичино и осадил Милан. Однако на помощь городу, храбро сопротивлявшемуся нападению французов, поспешил императорский полководец Просперо Колонна, который заставил адмирала снять осаду и с приближением зимы удалиться в Биаграссо, чтобы дождаться там подкрепления, обещанного Франциском I. Адмирал оставался в Биаграссо около двух месяцев, когда захват соседнего города Верчелли коннетаблем Бурбоном, перекрывшим поставки провизии французской армии, вынудил его отступить в беспорядке к Турину. Тяжело раненный в руку, Бонниве доверил руководство отступлением Байярду и Ванденессу, брату маршала де ла Палиса, и бежал во главе армии, опасаясь попасть в плен к своему смертельному врагу.

В разгар военных действий 14 сентября 1523 года умер папа Адриан. Хотя он был человеком безупречной морали, благочестивым, справедливым и образованным, однако вызвал отвращение римлян своим осуждением роскоши. Поэтому в день смерти папы кто-то повесил на дверь дома его врача венок с надписью: «Освободителю Отечества».

Джулио де Медичи, кузен Льва X, наследовал Адриану и принял имя Климента VII. Народ с радостью принял известие о его восшествии на святой престол, ибо с правлением Медичи связывали возрождение былого великолепия папства. Поначалу новый понтифик заявил о своем намерении сохранять строгий нейтралитет в противостоянии между Франциском I и Карлом V, пока последний многозначительно не намекнул ему:

— Ваше Святейшество должны считать своими врагами тех, кого открыто не объявляете своими друзьями.

Его слова вынудили Климента, желавшего обеспечить целостность Папской области, объявить себя сторонником антифранцузской Лиги.

Тем временем во Франции 17 февраля 1524 года, в три часа пополудни, Жана де Пуатье повезли на Гревскую площадь. Единственный из всех сторонников герцога Бурбона, он был приговорён к смертной казни. Дрожа от холода, лихорадки и страха, граф де Сен-Валье не мог держаться на ногах, поэтому палачи Масе и Ротильон, встречавшие осуждённого у подножия эшафота, были вынуждены поднять его на помост, как мёртвое тело. На него одели камзол и заставили встать на колени. В таком положении несчастному пришлось провести целый час. Беспрестанно дрожа и вознося мольбы к небу, он ждал, что вот-вот над его головой вознесётся топор. В толпе, которую сначала одолевало жестокое любопытство, начинало расти возмущение такой бесчеловечностью. Внезапно вдали показался скачущий во весь опор всадник, который кричал, едва переводя дыхание:

— Довольно! Прекратите! Вот королевский указ о помиловании!

Приговорённого спросили, принимает ли он помилование.

— Да! Да! — закричал он.

После чего, по свидетельству одного парижского буржуа, Жан де Пуатье «начал благодарить Бога, целовать эшафот, беспрестанно осеняя себя крёстным знамением».

Обезумевшего от радости его отвезли в тюрьму замка Лош, так как король соизволил заменить ему смертную казнь на пожизненное заключение в этой мрачной крепости. Такое чудесное избавление графа де Сен-Валье от смертной казни не замедлило породить мрачную легенду, на которую тотчас откликнулся всё тот же парижский буржуа:

— И ходили слухи, будто означенный сеньор Сен-Валье угрожал королю в отсутствие оного убийством за то, что тот лишил девственности его дочь, принудив, как говорят, силой, и по этой же причине оказался он в подобном положении. И не вмешайся его зять, Великий сенешаль Нормандии, быть бы тому Сен-Валье обезглавленным.

Легенда об изнасиловании Дианы де Пуатье или, по крайней мере, о принесённой ею жертве, оказалась весьма живучей и была увековечена в произведениях многих писателей. Естественно, такая скандальная история не могла пройти мимо Брантома:

— Я слыхал рассказы о знатном вельможе, приговорённом к усекновению головы и уже возведённом на эшафот, как вдруг пришло помилование, добытое его дочерью, одной из первых придворных красавиц. И вот, сойдя с эшафота, он изрёк не что иное, как такую фразу: «Да упасёт Господь благое лоно моей дочери, столь удачно меня вызволившее».

Однако другие современники Брантома, как, например, Бельфоре, были не согласны с ним:

— Ничто так не растрогало короля, как слёзы и мольбы Дианы де Пуатье, единственной дочери этого сеньора Сен-Валье, которая, выросши на службе как у матери короля, так и у королевы Клод, так расстаралась, что король даровал помилование отцу ради дочери, ибо она готова была от горя последовать за родителем, если бы правосудие лишило его жизни.

Истина, как известно, посередине. В королевском указе говорилось, что Жан де Пуатье был помилован как из-за просьб его зятя, раскрывшего заговор коннетабля Бурбона, так и других родственников. Современные историки считают, что Великий сенешаль Нормандии вовсе не был сговорчивым мужем и не позволил бы своей жене пожертвовать своей честью ради пожизненного заключения отца, и уж наверняка, переспав с королём, она сумела бы выпросить у него что-нибудь получше…

Среди всей этой суматохи королева Клод медленно умирала в Блуа. За ней с преданной любовью ухаживала её младшая сестра, принцесса Рене. В начале июня 1524 года Франциск I вместе со своими детьми, матерью и сестрой торжественно попрощался с королевой, которая, как считалось, находилась на последнем издыхании. Когда же в болезни Клод неожиданно произошли благоприятные изменения, и её врачи дали надежду, что она сможет протянуть ещё несколько месяцев, неотложные дела не позволили королю остаться у ложа своей умирающей супруги. Армия в Лионе требовала его присутствия, города Юга нуждались в инспекции, и присутствие Франциска было необходимо повсюду, чтобы вселить мужество и решимость в сердца людей. Для Клод было тяжким испытанием расстаться со своим мужем. Похоже, у неё было предчувствие, что им больше не суждено встретиться в этом мире.

В начале июля Франциск покинул Блуа и в сопровождении матери и Маргариты отправился в Лион. С момента их отъезда королева почувствовала себя хуже, и через несколько дней был отправлен гонец, чтобы вернуть короля обратно в Блуа. Он застал Франциска в Бурже, но критическое положение дел помешало королю последовать этому призыву. Луиза Савойская и Маргарита, однако, сразу же отправились в путь. Они ехали так быстро, насколько могли, надеясь добраться до Блуа вовремя, чтобы повидать королеву до её кончины. К сожалению, это путешествие настолько подорвало силы Мадам, что у неё снова проявились признаки её старой болезни, от которой она так и не оправилась полностью. Луиза была вынуждена остановиться в Эрбо, в нескольких милях от замка Блуа.

На следующее утро пришло послание от принцессы Рене, в котором сообщалось о мирной кончине королевы в среду 26 июля 1524 года, в возрасте двадцати четырёх лет. Дети Клод были всё время с ней, и она испустила дух в объятиях своей сестры. Герцогиня Ангулемская, похоже, испытывала сильные угрызения совести из-за того, что позволила уговорить себя покинуть свою умирающую невестку. Сразу же после получения известия о смерти Клод она отправила дочь в Блуа, чтобы та своим присутствием утешила её маленьких внуков и отдала распоряжения о соответствующих приготовлениях к погребению королевы в Сен-Дени. Похороны Клод были проведены с большой пышностью, хотя на них присутствовали лишь немногие принцы королевской крови. Затем Маргарита вернулась в Эрбо и узнала, что здоровье её матери немного улучшилось, но она всё ещё была не в силах переехать в Блуа.

В конце августа герцогиня Алансонская написала епископу Мо:

— Она (Клод) приняла таинство исповеди и сохранила свой разум и речь до последнего, когда она ушла, как я полагаю, в радостной надежде; оставив своим друзьям и родственникам такое глубокое горе в связи с её потерей, что я очень опасаюсь за здоровье мадам… С другой стороны, не меньше переживает и король, которого мы оставили в Бурже в ожидании её конца. Понимая, что этого (кончины королевы) не избежать, он сильно скорбел, говоря мадам: «Если бы мою жизнь можно было отдать в обмен на её, я бы охотно сделал это. Никогда бы я не поверил, что узы брака, установленные Богом, так тяжело и трудно разорвать!» И вот в слезах мы расстались. С тех пор у нас нет новостей о том, как он (король) поживает; но я боюсь, что он обременён тяжелым горем…

Даже язвительный аббат Брантом не нашёл для королевы ни одного дурного слова:

— Мадам Клод Французская была весьма добра и милосердна, мила со всеми и никогда не выказывала неудовольствия ни при дворе, ни в своих владениях.

И в памяти потомков она осталась как «добрая королева Клод».

Через несколько дней после того, как Маргарита отправила свое письмо Брисоннэ, её снова призвала в Блуа болезнь её племянницы, маленькой Шарлотты. После кончины королевы она заботилась о детях своего брата, словно о своих собственных. Дофину Франциску только что исполнился шестой год, принцу Генриху — пятый, а принцу Карлу — два года. Принцессе Шарлотте шёл восьмой год, Мадлен — четвёртый, а Маргарите — двенадцатый месяц. Воспитание королевских детей в этот период было доверено госпоже де Монреаль, даме, которую герцогиня Алансонская высоко ценила:

— Я знала немногих людей, равных ей в образованности и добродетели.

Обычным местом жительства детей был замок Амбуаз, поскольку они не могли сопровождать своих родителей в их частых путешествиях. Болезнь Шарлотты оказалась корью. Болезненная и хрупкая с детства, принцесса проявлялась склонность к лёгочным заболеваниям, как и её мать, и, по общему мнению, была замечательным ребёнком. Получив известие об опасности, грозящей юной принцессе, Маргарита поспешила обратно в Блуа, хотя здоровье Луизы Савойской всё ещё оставалось в столь критическом состоянии, что было сочтено целесообразным скрыть от неё болезнь Шарлотты. С нежной заботой герцогиня Алансонская ухаживала за любимой племянницей, здоровье которой, казалось, постепенно улучшалось, но слабость девочки оставалась настолько сильной, что она не могла подняться с постели.

В этот тревожный период на плечи сестры Франциска также легли государственные дела. Герцогиня Ангулемская не могла покинуть Эрбо, хотя её присутствие срочно требовалось в Париже и Лионе. Таким образом, Маргарита несла ответственность за исполнение посланий, которые её мать ежедневно получала от короля. Более того, в течение всего этого времени герцогиня Алансонская сама вела активную переписку со своим братом и Анном де Монморанси.

В ответ на письмо маршала, который, по-видимому, настаивал на немедленном отъезде регентши в Лион, она заверила его, что здоровье её матери всё ещё желает лучшего. Маргарита также добавила, что Луиза Савойская была безутешна из-за смерти королевы. После чего сделала собственной рукой приписку:

— Мадам Шарлотта быстро поправляется, но она была в большой опасности. Мадам (Луиза) пока ничего об этом не знает.

Беспокоясь также за брата, которого переполняли заботы, Маргарита скрыла и от него болезнь его дочери. Энергичная и неутомимая, герцогиня Алансонская не боялась ответственности, когда её усилия могли принести пользу тем, кого она любила больше всего на земле. Доверие к ней короля было настолько общепризнанным, что все беспрекословно подчинялись её приказам: считалось, что оспаривание её воли вызвало бы сильнейшее неудовольствие Франциска. Она была активно занята в Шарантоне делами своего брата, когда до неё дошла весть об опасном рецидиве у Шарлотты. В ужасе и горе Маргарита немедленно вернулась в Блуа. Она, похоже, сознавала ответственность, которую взяла на себя, и в сентябре написала следующее письмо епископу Мо, с которым обычно делилась своими тревогами:

— Моя печаль в том, что Богу было угодно наслать на мадам Шарлотту столь тяжёлую лихорадку и дизентерию после перенесённой ею кори, что я не знаю, не будет ли лучше, если Он заберёт её к Себе, не заставляя дольше испытывать страдания этого мира. Поскольку мадам ещё недостаточно сильна, чтобы вынести малейшее горе, я скрываю это от неё, а также от короля, ибо Вы знаете, что у него есть о чём подумать в другом месте. Поэтому, поскольку эта забота должна пасть только на меня, я прошу помощи в виде Ваших горячих молитв, чтобы, по воле Всемогущего, это свершилось…

Надежды её не оправдались: болезнь принцессы была болезненной и затяжной, и Шарлотта продолжала постепенно угасать, пока 18 сентября 1524 года смерть не избавила её от страданий. После чего Маргарите предстояла печальная задача сообщить своему брату о смерти его ребёнка. Франциск в то время находился на юге, занятый военными приготовлениями к походу в Италию. Королю трижды снилось, что его маленькая дочь появляется у его постели и торжественно прощается с ним следующими трогательными словами:

— Прощайте, государь, я ухожу в рай.

Этот сон произвёл столь глубокое впечатление на Франциска, что ещё до получения послания от сестры у него возникло предчувствие, что Шарлотта либо уже мертва, либо при смерти. В своём письме к Брисоннэ Маргарита также пишет о реакции Луизы на смерть её внучки:

— Мадам… узнала печальную новость из-за неосторожности одного капитана, которая так сильно огорчила её, что с обеда до ужина у неё, не переставая, текли слёзы. Её причитания, однако, не перемежались с гневом или нетерпением; ибо она никогда не переставала призывать меня к покорности; таким образом, выполняя по отношению ко мне роль утешительницы, за что я обязана ей…

— Благословенна та смерть, которая дарует нам мир, — как всегда, цветисто отвечал епископ Мо Маргарите, — и приносит покой после трудов и мук этого мира! Весьма благословен тот, кто покинул этот мир; поэтому мадам Шарлотту не следует жалеть; ибо, ведомая невинностью в качестве своего проводника, она вошла в покои Божественного Жениха, который повелевает Вам, мадам, не беспокоить её своими слезами и причитаниями…

Смерть Шарлотты вдохновила её тётку на написание поэмы «Диалог как ночное видение» в духе Петрарки. Как будто беседуя с духом маленькой племянницы, она затронула в своём произведении вопросы «свободной воли», «Божественной благодати» и «оправдания верой», которые так занимали деятелей Реформации.

Когда последний иностранный солдат покинул землю Франции, король с ликованием основал свою штаб-квартиру в городе Авиньоне. А герцогиня Ангулемская и Маргарита поспешили вернуться в Лион. Здоровье Луизы улучшилось, хотя она продолжала время от времени страдать от серьёзных приступов болезни. Известие о бегстве солдат Бурбона не вызвало у герцогини Ангулемской радости, потому что одновременно она узнала, что Франциск намерен снова отправиться за Альпы. Курьера за курьером Мадам отправляла в Авиньон с просьбой к сыну не покидать своё королевство, которому угрожало новое английское вторжение. Маргарита тоже присоединилась к мольбам своей матери.

Но все их доводы не убедили Франциска. Он горел нетерпением отомстить Карлу V за предшествовавшие неудачи и наказать дерзкого Бурбона, «забывшего честь и Бога» и осмелившегося воевать против своего государя и отечества. Кроме того, близкий друг короля, легкомысленный адмирал Бонниве, только что потерпевший поражение в Ломбардии, но не наученный этим горьким опытом, постоянно рисовал королю заманчивые картины будущих побед.

Однако эта военная кампания началась с плохих предзнаменований: Баярд, этот «рыцарь без страха и упрека», был смертельно ранен. Едва король тронулся в путь, как ему сообщили сначала о кончине его жены, а потом — дочери.

Тревога Луизы Савойской была очень велика и она просила сына дождаться её в Авиньоне. Однако Франциск, понимая, как ему будет трудно устоять перед красноречием и мольбами матери, поспешил присоединиться к своей армии и отправил гонца обратно в Лион с подтверждением её регентства. Курьер встретил Мадам по дороге в Авиньон и она с грустью вернулась в Лион, оплакивая поспешное и опрометчивое решение своего сына, как будто предвидела его катастрофический результат.

Грамота о регентстве давала широкие полномочия герцогине Ангулемской. Какими бы обширными ни были прерогативы, предоставленные ей во время кампании короля в Италии в 1515 году, они были превзойдены полномочиями, предоставленными ей сейчас. Парламент, когда эдикт был представлен на его утверждение, осмелился было снова возразить против регентства Луизы Савойской. Однако ответ короля, что «не доверять его матери — значит оскорблять его самого», закрыл сенаторам рты. Историки единодушно свидетельствуют, что регентша оправдала высокое доверие, оказанное ей сыном. Её энергия и преданность спасли Францию от полного разорения. Когда казалось, что всё потеряно — монарх оказался в плену, а финансы разорены, именно мудрое правление герцогини Ангулемской восстановило доверие к королевской власти, именно её гений остановил вторжение грозной лиги, угрожавшей независимости стране.

Луиза была одной из тех замечательных женщин, которые пришли к власти в связи с какой-то чрезвычайной ситуацией. Стоит отметить, что во многих случаях только женское мужество и находчивость спасали французскую корону в периоды неминуемой опасности. Бланка Кастильская, Анна де Божё, Луиза Савойская и Екатерина Медичи — все они во время своего регентства демонстрировали примеры блестящих талантов, с честью выходя из критических ситуаций.

С непреодолимым рвением французы преследовали отступающую армию императора. Бурбон и Пескара соединились в Асти с Ланнуа, вице-королём Неаполя, после чего укрылись в Милане. Едва императорская армия вошла в одни ворота города, как подразделение французских войск под командованием маркиза Салуццо ворвалось в другие. И после беспорядочных боёв на улицах Милана солдаты Карла V поспешно отступили в Лоди. Прибыв туда из Виджевано, Франциск совершил торжественный въезд в столицу своего герцогства в сопровождении герцога Алансонского и других принцев крови. Таким образом, королевское знамя с лилиями вновь развевалось над Миланом. Тем не менее, маркиз Пескара мудро заметил:

— Покорить Милан легче, чем удержать его за собой.

Известие о триумфе короля над его врагами и взятии Милана было воспринято по всей Франции с невероятным восторгом, о чём Маргарита поспешила уведомить епископа Мо в октябре 1524 года:

— Во всех письмах, которые король писал мадам, он неизменно приписывает свой успех Всемогущему, заявляя, что никому, кроме Него, не принадлежит слава; в противном случае, разуму не под силу понять, как такая большая армия с артиллерией смогла за столь короткое время проделать огромный путь по таким дорогам и без обильных запасов дешёвой провизии. Реки оказались легко переходимыми вброд; город Милан был взят штурмом, враг разбит, и никто из наших людей не был убит; чума опустошила каждый квартал города, и всё же ни один наш солдат не пострадал.

Этим письмом завершается сохранившаяся переписка между герцогиней Алансонской и епископом Мо. Тем не менее, это не могло быть последним письмом, которое Маргарита написала своему старому другу. Принцесса с её бесстрашным духом и горячей привязанностью не могла покинуть того, кто был её проводником во тьме, утешителем в скорби и почитаемым другом.

Тем временем учёные, изгнанные из Парижа и Мо, собрались вокруг Маргариты в Лионе, где все её друзья чувствовали себя в безопасности. Посеять семена истины в большом и густонаселенном городе было предприятием, действительно полным опасностей, но имеющим для неё огромное значение. Регентша, которая больше заботилась о политике, чем о религии, позволяла своей дочери потакать её склонности к реформам, тем более, что папа был врагом Франции. Маргарита, таким образом, была вольна следовать своим пристрастиям, и даже отправила Мишеля д’Аранда проповедовать в город Масон. В то время как герцогиня Алансонская открыто поддерживала реформаторов, Луиза Савойская успокаивала раздражение духовенства публичными религиозными процессиями по улицам Лиона, чтобы добиться успеха французского оружия в Италии. Здоровье Мадам теперь полностью восстановилось, поэтому она почти ежедневно лично участвовала в этих процессиях в сопровождении придворных, о чём маршал Монморанси узнал от Маргариты:

— Мой кузен… я пишу, чтобы сообщить Вам о здоровье и благополучии мадам и всей её компании. Помня о Ваших постоянных проблемах, она каждый день упорно руководит процессиями и молитвами. В следующее воскресенье состоится всеобщее шествие молодёжи и совсем маленьких детей, которые будут молить Небеса даровать процветание королю…

Так прошла зима 1524 года — последний период относительного спокойствия. В начале следующего года характер войны резко изменился. Франциск осадил Павию и растрачивал свои силы под этим городом, вместо того, чтобы энергично добиваться своего преимущества над врагом. Выдающийся итальянский гуманист Франческо Гвиччардини в своей «Истории Италии», характеризуя поведение французского короля, писал, что тот большую часть времени потратил «на досуг и пустые развлечения, не отягощая себя делами или серьёзными мыслями».

Тем временем Бурбон после захвата Милана королём Франциском, отправился в Германию, чтобы набрать рекрутов для императорской армии. А вице-король Ланнуа объединил значительные силы, собранные для защиты Неаполитанского королевства, с войсками Лиги под командованием маркиза Пескары. Эта армия вскоре была усилена прибытием коннетабля с 12 000 ландскнехтами под командованием Георга Фрейндсберга. Таким образом, императорская армия численностью около 19 000 человек двинулась на освобождение Павии, гарнизон которой под командованием Антуана де Лейва с неустрашимой храбростью выдерживал энергичные атаки французов более трёх месяцев.

В ночь на 23 февраля 1525 года Бурбон со своими немцами, Пескара со своими испанцами и Ланнуа с итальянскими войсками выступили вперёд, решив либо овладеть парком Мирабелло возле Павии и таким образом перебросить в город подкрепление, либо вынудить короля вступить в бой. Нападение врага сначала было отбито французами. Окружённый своими храбрыми дворянами и находившийся под влиянием адмирала Бонниве, к советам которого Франциск прислушивался больше, чем к советам опытных военачальников, он проявлял чудеса доблести. Солдаты императора в замешательстве отступили из Мирабелло, в то время как французская артиллерия выкашивала их ряды и сеяла страшный хаос. Преимущество было явно на стороне французов и враг был отброшен с большими потерями от Павии. Опьянённый предполагаемой победой, Франциск по совету своего любимца оставил свои укрепления и начал преследовать врага на открытой местности. Это было именно то, чего желали имперские военачальники. Их войска приостановили отступление, сплотились и снова выстроились в необходимом порядке. Вскоре завязалась битва. Командование правым крылом Франциск поручил маршалу де ла Палису, а левым — герцогу Алансонскому, в то время как сам король командовал центром.

Облачённый в тунику, сверкающую гербовыми золотыми лилиями, и шлем, украшенный великолепным белыми плюмажем, Франциск I ехал верхом в окружении своей доблестной охраны. Битва была кровавой и упорной: сначала преимущество, как и прежде, было на стороне французов, но маркиз дель Гуасто, племянник Пескары, собрав остатки сил, отбитых при Мирабелло, присоединился к Лейве, который, видя, что императорская армия отступает, предпринял энергичную вылазку из Павии во главе своего храброго гарнизона в тыл французской армии.

Атаки Пескары и Бурбона были, в основном, направлены в центр, которым командовал лично король, и на правое крыло. Снова и снова храбрый де ла Палис отражал атаки врага. Наконец, его войска, обескураженные этими повторяющимися атаками, в замешательстве бежали. Вскоре после этого сам маршал был застрелен испанским капитаном по имени Бузарто. Тем временем хитрость, придуманная Пескарой, доселе неизвестная в военной тактике, вызвала замешательство и смятение в рядах французов. Маркиз отобрал полторы тысячи баскских арбалетчиков, прославившихся своим мастерством в обращении с этим оружием. По его сигналу сомкнутые ряды испанской пехоты расступились, и эти лучники небольшими отрядами выступили вперёд, приблизились к французской кавалерии, выровнялись, выпустили свои стрелы и снова отступили с поразительной быстротой. Затем, проворные, гибкие и худощавые, эти лучники бросились на землю и, скользя, как змеи, между рядами, не опасаясь быть затоптанными насмерть лошадьми кавалерии, выискивали французских командиров, метко стреляли в них и исчезали с поразительной ловкостью, только чтобы появиться снова и посеять ужас и смятение на других участках боя.

Именно в этот опасный момент Карл Алансонский должен был повести левое крыло армии на помощь королю. Если бы он перехватил и уничтожил грозный отряд лучников и спас кавалерию, судьба сражения могла бы измениться. Однако, сбитый с толку неразберихой и разгромом центра, муж Маргариты предпочёл подать сигнал к отступлению. Напрасно его офицеры протестовали: герцог гневно отверг их совет. Тогда большинство офицеров покинули его и под знамёнами Флёранжа и других маршалов храбро пробились сквозь ряды вражеской кавалерии на сторону короля, в то время как зять Франциска малодушно отступил. Менее чем за час французская кавалерия была практически обращена в бегство, главным образом в результате убийственных атак баскских лучников.

Тем временем король, весь в крови из-за раны на лице, сражался с отчаянной отвагой. Остатки французской кавалерии держались стойко, возможно, если бы им тогда была оказана помощь, бой мог быть выигран. Однако бегство герцога Алансонского с арьергардом привело войска в уныние, и едва затихло эхо труб, возвещавших об его отступлении, как враг объявил о своей победе. Тем не менее, кавалерия оставалась верна своему королю и собралась вокруг, чтобы защитить его от нападения дель Гуасто и Лейвы, и только когда предатель Бурбон повёл свои грозные отряды в атаку, позор французов был завершён пленением Франциска I.

Окружённый со всех сторон врагами, король сражался с мужеством обречённого. Враги умоляли его сдаться, но брат Маргариты, не обращая внимания на их увещевания, продолжал наносить им удар за ударом. Наконец, вперёд выскочил баскский лучник и ловко подстрелил королевскую лошадь. Окровавленный Франциск поднялся с земли, чтобы возобновить бой. Французская кавалерия с криками восхищения и преданности столпилась вокруг него. Маркиз де Пескара, возглавлявший атаку, был сброшен с лошади и тяжело ранен, так что его с трудом удалось спасти. Солдаты императора, взбешённые длительным сопротивлением французов, угрожали убить короля, и уже тысяча ружей была направлена на Франциска, когда Помперан, конюший коннетабля Бурбона, не обращая внимания на опасность, пронёсся через дикие полчища с восклицанием:

— Это король! Уважение благородному королю!

Солдаты опустили свои ружья. Затем Помперан подошёл к королю и, бросившись к его ногам, сказал:

— Сир, коннетабль, мой господин, будет счастлив, если Ваше Величество допустит его к себе.

Франциск быстро ответил:

— Нет, нет; пошлите за маркизом де Ланнуа — только ему одному я отдам свой меч.

Вице-король Неаполя немедленно преклонил одно колено и ждал, пока пленник заговорит. Тогда последний выступил вперед и торопливо произнёс по-итальянски:

— Синьор дон Карлос, вот меч короля, который заслуживает чести. Прежде, чем этот меч был потерян, он пролил кровь многих из вас. Это плен не из-за трусости, а из-за несчастья.

В ответ на это обращение Ланнуа вручил королю своё собственное оружие:

— Этот меч также, сир, пролил кровь нескольких ваших подданных. Соблаговолите принять его; ибо неприлично, чтобы офицер на службе императора видел перед собой обезоруженного короля, хотя и пленного.

Чудом вышедший из боя живым и невредимым, Бонниве был вне себя от отчаяния, видя, что его дорогой король попал в плен.

— Ах! — сказал он стоявшему рядом слуге. — Никогда мне не пережить такое поражение. Лучше уж пойти и погибнуть на поле боя.

После этих слов он сорвал с головы шлем, дабы быть убитым наверняка, и устремился в самую гущу сражавшихся с кличем

— Да здравствует король Франциск!

По словам хрониста, «подставляя себя под вражеские клинки», он тут же упал замертво. Ещё через мгновение тело адмирала было растоптано конскими копытами.

Франциск же, после того как сдался Ланнуа, попросил, чтобы его препроводили в императорский лагерь, а не отправили пленником в Павию. Его просьба была удовлетворена. Проходя мимо церкви большого картезианского монастыря по пути в лагерь, он попросил разрешения войти туда. Первым предметом, который бросился ему в глаза при входе, была надпись: «Хорошо для меня, Господи, что я был в беде, и мог изучить твои уставы». Король, глубоко тронутый, преклонил колени и некоторое время оставался в молитве перед высоким алтарём, затем встал и последовал за стражниками, приставленными к нему.

Ланнуа немедленно отправил к императору курьера со следующим письмом, извещающим о его победе:

— Сир, вчера мы дали сражение, и Богу было угодно даровать Вам победу, за которой последовал столь удачный конец, что Вы держите короля Франции пленником в моих руках. Я умоляю Вас, насколько это возможно, подумать о своих делах… когда Бог послал Вам такую благоприятную возможность, ибо у Вас никогда не будет более благоприятного времени, чем сейчас, потребовать возвращения корон, справедливо принадлежащих Вам, поскольку Вы ничем не обязаны ни одному принцу в Италии; и они больше не могут надеяться на защиту короля Франции, ибо Вы держите его в плену. Сир, я думаю, Вы помните высказывание месье де Берсаля, что Бог посылает людям один раз в жизни плодотворный август, но если они позволят ему пройти без сбора урожая, то неизвестно, будет ли им предоставлена такая возможность снова…

Среди знати, захваченной в плен вместе с Франциском I, были Генрих д’Альбре, король Наварры, маршалы Монморанси, Брион и Флёранж, герцог де Невер, граф де Сен-Поль… А герцоги де ла Тремуйль и де Лонгвиль, графы де Тоннер и Сан-Северино, храбрый конюший короля, Рене Бастард Савойский, маршал Лескён (брат графини Шатобриан) и многие другие погибли в безжалостной бойне. К последним, как известно, следует отнести и адмирала Бонниве, вдова которого в том же году снова вышла замуж. Что же касается Маргариты, то она увековечила своего бывшего возлюбленного сразу в нескольких новеллах «Гептамерона».

В результате катастрофы при Павии рыцарство Франции, как и её монарх, было повержено ниц у ног императора Карла V.