Жемчужина среди принцесс

Жажда искупления

В 1520 году любимая дама Маргариты и её бывшая наставница Жанна де Шатийон оставила свой пост. Её заменила Луиза де Дайон де ла Шастеньере, жена Великого сенешаля Пуату, дама, очень уважаемая за свою добродетель. Некоторые историки полагают, что госпожа де Шатийон внезапно объявила о своём намерении удалиться от двора потому, что была ярой сторонницей Реформации и боялась скомпрометировать свою воспитанницу. Другое объяснение её отставки даёт Брантом:

— Она лелеяла склонность к знаменитому кардиналу дю Белле, и их объединял незаконный тайный брак.

После отставки Жанны герцогиня Алансонская уже не так тщательно скрывала свою растущую симпатию к реформаторам. Возможно, советы её бывшей гувернантки, всегда имевшей большое влияние на свою воспитанницу, сдерживали её до сих пор. В определённой степени убеждения Маргариты в этот период разделялись её братом и даже самой Луизой Савойской.

Новый 1521 год принёс королевской семье ужасные треволнения. 6 января, в день святого Епифания, Франциск I, обедая у матери в Роморантене, узнал, что его приятель граф де Сен-Поль на пиру, устроенном в собственном дворце, обнаружил в своём пироге боб и был, по традиции, провозглашён «бобовым королём». И все участники пиршества теперь целый день должны были ему подчиняться. (Боб символизировал путеводную звезду, которая привела волхвов в Вифлеем, чтобы поклониться младенцу Иисусу).

— Соперник, претендент на корону! — изобразив негодование, воскликнул Франциск. — Пойдём-ка свергнем его с трона…

И тот час же двинулся с друзьями брать штурмом жилище «соперника». Когда всей оравой они принялись бросать снежки в окна дворца Сен-Поль, в ответ в них полетели яблоки, груши, яйца… Однако внезапно кто-то из гостей графа бросил в осаждавших горящий факел, угодивший прямо в голову Франциска. В тяжёлом состоянии короля перенесли в покои матери и несколько дней, по словам хрониста, он был «в большой опасности и едва не умер, а слух о смерти его прокатился по всей Европе». Конечно, Маргарита ужасно переживала за брата, в то время как её мать уже считала себя «конченой женщиной». Но, к счастью, Франциск поправился, хотя врачи были вынуждены подрезать его волосы, чтобы обработать рану, а для того, чтобы скрыть ожоги на подбородке, король отпустил бородку, положив начало мужской моде, продержавшейся в Европе чуть ли не весь ХVI век.

В довершение всех неприятностей, непогода и эпидемия чумы сделали его фактическим пленником в Роморантене. Франциск I, привыкший постоянно находиться в дороге, лишился свободы передвижения. Он был окружён привычными, надоевшими ему за несколько месяцев лицами. Все придворные боялись приближаться к королю, который был явно не в духе. Даже с матерью он в это время поссорился. Но с ним рядом была Маргарита, интересная собеседница, мягкая и тактичная советница. «Перл над перлами», как называл её брат, или «половина его души». Возможно, Франциску, как считают некоторые историки, стало мало дружеских бесед, и ему пришло в голову добиться сестры, и, тем самым, полностью подчинить её себе? Ведь он был человеком, который привык побеждать, а всякое сопротивление его скорее удивляло, чем смущало. Могла ли Маргарита покориться воле ослеплённого внезапно вспыхнувшей страстью короля? Ведь ради брата, по утверждению Брантома, она готова была пожертвовать всем, даже своей бессмертной душой. А телом?

Сохранилось свыше полутораста писем Маргариты к её брату. Они написаны в разное время, но сходны в одном: каждая строка в них идёт прямо от сердца и продиктована неподдельной, никогда не ослабевающей любовью. В этой любви есть всё: забота, помощь, ласка, нежность — она дрожит над ним, как мать над ребёнком, в этой любви нет только эгоизма — ему всё прощалось, для него всё переносилось.

Среди них есть одно послание, датированное февралём 1521 года, которое и дало повод любителям копаться в грязном белье усомниться в добродетели сестры Франциска: «…Сир, Вам угодно было написать, что Вы дадите мне знать, если захотите продолжить. Это позволило мне не оставить надежды на то, что Вы не захотите прогнать тех, кто более всего хочет Вас видеть, несмотря на то, что то (желание) хуже, чем дурно. Мой жребий был предопределён, если бы Вам никогда не потребовалась честная и давняя служба, которую я несла и несу ради Вашего благополучия. Кромешная тьма сотен тысяч заблуждений заставила Вас воспользоваться моей покорностью, так, по меньшей мере, удостойте же меня чести, сир, не усугублять мою жалкую ничтожность, требуя повторения моего поражения, которое, Вы ведь знаете, без Вас было бы невозможно. В записке, которую я Вам отправляю, я не умоляю о конце моих несчастий, так как не помышляю о начале новой жизни. Моё послание засвидетельствует Вам, что, хотя я и не могу выполнить Ваших желаний, я буду и впредь делать для Вас то, что в моих силах, — непрестанно думать о Вас. В ожидании того часа, когда я смогу увидеть Вас и поговорить с Вами, сир, стремление приблизить этот миг подталкивает меня со всей скромностью просить о том, чтобы Вы сообщили мне с этим гонцом, если Вас не слишком затруднит, могу ли я надеяться. В случае отказа я ожидаю следующего события. И дурная погода, и опасный путь превратятся для меня в приятный отдых, если Вы соизволите допустить меня к себе и, сверх того, предадите огню эти строки и сохраните тайну. В противном случае всё, что меня ожидает, это хуже, чем смерть, моя несчастная жизнь. Живу лишь одной мыслью о Вас. Это даёт мне уверенность, но без Вас не смогу верить. Поэтому, протягивая руки, молю о милосердии. Ваше совершенство извиняет Ваше равнодушие к тому, что хуже, чем смерть. Лишь Вам одному я завещаю всю мою волю, весь мой разум. Возьмите, ибо моя настойчивость будет бесконечной. Иначе всё будет навсегда кончено. А это хуже, чем смерть. Ваша более чем скромнейшая подданная и нижайшая, сир, служанка».

Подписи нет, но в послании есть намёки, свидетельствующие о физической близости между королём и его корреспонденткой, которой, по мнению части исследователей, является Маргарита. По-видимому, после близости с братом она уехала к мужу. А в марте Франциск I уже отсылает герцога Алансонского в действующую армию. Возможно, последний что-то узнал и король хотел обезопасить свою сестру от мести разъярённого супруга. Однако кроме этого письма нет никаких свидетельств, что взаимная привязанность брата и сестры выходила за рамки приличий и родственной близости. Поэтому, на мой взгляд, судя по стилю записки, она принадлежала графине Шатобриан, фаворитке короля, почерк которой, по свидетельствам других учёных, был сходен с почерком Маргариты. К тому же, вместо обычного обращения к брату «монсеньор», здесь повсюду — «сир». Прибавим к этому, что никто из историков XVI века не заподозрил принцессу в безнравственности, и даже Брантом, хроникёр придворных приключений известного рода, не нашёл ничего пикантного, чтобы включить в биографию Маргариты. Напротив, на первой же странице он говорит о её «великих добродетелях». Таким образом, в эпоху, когда распущенность нравов была очень велика, когда почти ни одно мало-мальски известное имя не могло не упоминаться в скандальных хрониках, когда при дворе господствовали фаворитки, одно только имя осталось незапятнанным, имя Маргариты Ангулемской.

В том же году близким ей человеком, другом и наставником, стал епископ Брисоннэ. В миру граф де Монбрен, тот очень молодым постригся в монахи и быстро прошёл все ступени духовной иерархии. Побывав два раза в Риме в качестве посланника, он вернулся оттуда не столько ослеплённый блеском и роскошью Ватикана, сколько удручённый теми безобразиями, которые успел заметить там. Получив назначение в Mo, большой торговый город неподалёку от Парижа, Брисоннэ был поражён царившим в его епархии беспорядком и твёрдо решил положить все свои силы на исправление зла. Он отнял право проповедовать у монахов-францисканцев и передал его гуманистам Жерару Гусселю, Мишелю д’Аранду и Фарелю. В рамках своего проекта епископ часто ездил в Париж, чтобы посоветоваться с Лефевром, своим другом и учителем, и с Маргаритой, вместе с которой добивался открытия нового колледжа. А после того, как 15 апреля 1521 года состоялась церемония проклятия Сорбонной Лютера и его учения, Лефевр предпочёл присоединиться к Брисоннэ. В Мо он занялся переводом на французский язык Нового Завета, для того чтобы все люди могли сами, без посторонней помощи, обращаться к божественной книге. Через год, осенью 1522 года, этот труд был закончен и выпущен в свет. В предисловии к своему переводу Лефевр написал: «Пусть каждый священник походит на того ангела, которого видел Иоанн в Апокалипсисе. Он летел в небесной вышине, держа в руках Вечное Евангелие, чтобы передать его всем народам, языкам, племенам и нациям. Придите, первосвященники; придите, цари; приди всякий, жаждущий правды. Народы, пробудитесь от света евангельского в жизнь вечную! Слово Господа достаточно!»

— Вкус Божественной пищи настолько сладок, — писал он также впоследствии в одном из своих писем к Маргарите, — что он делает ум ненасытным, чем больше вкусишь, тем больше этого желаешь.

Однако Брисоннэ никогда не выступал против Римской церкви, мечтая лишь об её реформе. Схожие религиозные убеждения объединили его с Маргаритой и привели к обширной переписке между ними, которая сохранилась до сих пор. В основном, епископ рекомендует ей смириться со своей земной судьбой и настойчиво способствовать процветанию Церкви путём разумного осуществления своего влияния на короля и мать.

Маргарита также находила утешение в обществе своей новой подруги, Филиберты Савойской, сводной сестра её матери, которая в феврале 1516 года вышла замуж за Джулиано Медичи, герцога Немурского. Овдовев в восемнадцать лет, та проживала во Франции под покровительством герцогини Ангулемской. Однако, обладая мягким, робким и замкнутым характером, молодая вдова не нашла близкого по себе по духу человека в своей надменной сестре, и привязалась к Маргарите, которая была на шесть лет старше её. Вскоре она стала постоянной спутницей герцогини Алансонской, благодаря чему приобрела ещё большее уважение при дворе. Не находя также удовольствия в весёлом и изысканном окружении Франциска, она держалась в стороне от его соблазнов настолько, насколько позволяло её положение. Тем более, что у неё уже появились первые признаки туберкулёза (заразилась от мужа?), который свёл её в могилу в возрасте двадцати четырёх лет. А пока вместе с Маргаритой она жадно поглощала книги, рекомендованные им епископом Мо. В свой черёд, смиренная и искренняя привязанность Филиберты оказала благотворное воздействие на герцогиню Алансонскую, павшую духом после триумфа фанатиков над Лефевром и его друзьями.

После того, как Карл V был провозглашён императором Священной Римской империи, Франция оказалась окружённой сплошным кольцом габсбургских владений. Над Парижем нависали Нидерланды, тоже принадлежавшие императору. Единственным проходом из этого кольца являлось Миланское герцогство. Естественно, что для Карла необходимым условием осуществления его великодержавных планов было вытеснение французов из Италии. В то время как завоевательные интересы в политике Франциска I занимали не меньшее место. Он ждал лишь повода, чтобы начать военные действия против императора. Во Франции, как и в Германии, рекрутировались солдаты и создавались склады на случай военных действий, которые вот-вот должны были захлестнуть Европу. Повод скоро представился. Император по-прежнему тянул с возвращением части Наварры и терпение Франциска, наконец, истощилось.

10 мая 1521 года мощная французская армия под командованием Андре де Фуа, сеньора Леспарра (ещё одного брата Франсуазы), перевалила через Пиренеи и вторглась в испанскую Наварру. Через несколько дней на башнях города Памплоны было водружено знамя дома Альбре, в то время как местные жители, недовольные правлением испанского наместника, радостно приветствовали возвращение своего законного суверена. Довольный этим успехом, Леспарр неосмотрительно двинулся на испанский город Логроньо и попытался осадить его. Однако наместники Карла V поспешно объединили свои войска и поспешили на помощь осаждённому гарнизону. Французская армия, дисциплина в которой была ослаблена из-за недавнего триумфа, поспешно отступила. Преследуемый испанской армией Леспарр был вынужден вступить в бой на равнинах Сквироса, где был полностью разбит и захвачен в плен. Памплона снова была вынуждена подчиниться императору, а французы — убраться с полуострова.

Следующим театром военных действий стало маленькое княжество Седан, принадлежавшее Роберту де ла Марку, который легкомысленно нарушил верность императору и присягнул королю Франции. В ответ Карл V отправил в Седан армию под командованием графа де Нассау. Разорив и завоевав княжество, императорский полководец, не удовлетворившись этим, переправился через реку Шер и захватил французский город Музон, а затем осадил Мезьер.

Маргарита с печалью и тревогой смотрела на кровопролитные бедствия, охватившие Францию. В этот период ей было особенно одиноко при дворе брата. Франциск и Луиза были поглощенные воинственными приготовлениями, и Мадам отдала приказ, чтобы двор изо дня на день был готов сопровождать короля до Труа или Мо. А Филиберта Савойская была вызвана в Турин, чтобы присутствовать на свадьбе своего брата герцога Карла III с Беатрисой Португальской. Больше она во Францию не вернулась. Герцог Алансонский также собирался уехать, чтобы принять командование войсками, предназначенными для защиты Шампани. Несомненно, Маргарита чувствовала большое беспокойство, сможет ли её муж оправдать высокое доверие, оказанное ему королём, возможно, по её личному ходатайству. Все эти различные обстоятельства терзали ум принцессы, заставив её обратиться за утешением к епископу Мо. Прежде, чем двор покинул Блуа, Маргарита написала Брисоннэ:

— Знайте, что мне необходимо только одно, я обращаюсь к Вам с просьбой, чтобы Вы помолились Богу… за господина Алансонского… поскольку мир и победа — единственные дары Бога, я молюсь, чтобы Вы попросили Его об этой милости, полагая также, что, помимо общего блага для королевства, Вы искренне желаете герцогу и мне благополучия, я также прошу Вашей духовной помощи, поскольку я вынуждена вмешиваться во многие вещи, которые вызывают у меня много страха… Поэтому, если бы Вы сочли, что настало время для господина Мишеля приехать ко мне, это было бы для меня великим утешением, которое, поскольку я желаю этого только ради чести Бога, я оставляю на Ваше усмотрение…

Мишель д'Аранд, чьей помощи жаждала Маргарита, был капелланом епископа Мо и одним из самых образованных людей, которых фанатизм Сорбонны изгнал из Парижа. Под защитой Брисоннэ в Мо он занялся подготовкой перевода на французский язык «Посланий святого Павла». Мишель застал двор в Труа, где король ждал известия из Мезьера, осаждённого графом Нассау. Зная страхи и опасения, которые терзали сердце Маргариты, Брисоннэ передал с ним письмо, в котором старался подбодрить её:

— Это война, мадам, о которой милостивый Иисус говорит нам в Евангелии, послана на землю вместе с огнём, превращающим земное в божественное. Я всем сердцем желаю помочь Вам, мадам, но от моей собственной беспомощности не ждите ничего, кроме воли. Тот, у кого есть вера, надежда и любовь, имеет всё необходимое и не нуждается ни в помощи, ни в содействии…

Трудно сказать, насколько это письмо утешило герцогиню Алансонскую, однако Мишель д'Аранд оставался при дворе столько времени, сколько она пожелала.

Гарнизон осаждённого Мезьера возглавили Анн де Монморанси, за карьерой которой Маргарита следила с неослабевающим интересом, и Баярд. В то время как солдаты императора сожгли и разграбили все маленькие и беззащитные городки, через которые они прошли, убивая не только мужчин, но и священников, женщин и детей с беспощадной жестокостью, Мезьер продолжал держаться. Прошёл целый месяц, пока король не двинул свои основные силы ему на помощь, послав в подкрепление гарнизону города 1000 человек.

Перед отступлением имперских войск под городскими стенами появился герольд на лошади в богатой сбруе, который от имени графа д'Эгмонта бросил вызов любому французскому рыцарю, который пожелал бы с ним «преломить копьё». Монморанси с радостью принял вызов на поединок. В присутствии собравшихся армий его копьё содрогнулось от удара, соприкоснувшись с кирасой графа д'Эгмонта, однако последний удержался в седле. Бой был завершён при обоюдном понимании, что ни одна из сторон не доказала своего превосходства, и сражающиеся удалились с поля боя. Тем не менее, этот поединок прославил Монморанси, и Маргарита, его добрая покровительница, была в восторге от его рыцарской доблести.

Двор уже отправился в Мо, когда она узнала об отступлении императорской армии из-под Мезьера из письма короля к матери. Никогда не упускавшая возможности совершить добрый поступок, Маргарита немедленно написала барону де Монморанси, поручив своему посланнику подробно рассказать старику о подвиге его сына. Её письмо, датированное октябрём, выглядит следующим образом: «Мой кузен, я не осмелилась написать Вам раньше, поэтому не была уверена, знаете ли Вы об осаде Мезьера. Но, узнав, что Вы об этом проинформированы, я пишу Вам сейчас, чтобы заверить Вас, что Ваш сын находится в таком же благополучии, как и я в данный момент. Наши враги отступают, о чём Вам расскажет епископ Бове, которому мадам специально поручила без промедления вернуть Вас в Мо. Как для Вашего собственного удобства, так и для нашего утешение, прошу Вас поторопиться. Ваша добрая кузина и подруга Маргарита».

В Мо она поселилась со своей матерью в епископском дворце Брисоннэ. Там её окружали люди, чьи убеждения она горячо одобряла, но из уважения к брату пока не говорила об этом открыто. На мгновение даже гордое сердце герцогини Ангулемской, казалось, тронули истины, донесённые до неё дочерью, и она выразила желание прочесть Библию. Окрылённый надеждой, епископ Мо призвал Мишеля д'Аранда ускориться, чтобы представить часть Евангелия и «Посланий святого Павла» на французском языке на суд матери короля, прежде чем государственные дела вытеснят драгоценное желание из её сердца.

После восьмидневного пребывания в Мо Луиза Савойская вместе с Клод и Маргаритой отправилась в Сен-Жермен-ан-Ле, чтобы встретиться с королём, который после этого снова присоединился к армии, преследуя имперские войска, отступившие к Валансьену. Должно быть, Маргарита приободрилась, узнав о том, что её муж оказал хорошую службу королю. Несомненно, на то время, когда герцог Алансонский руководил войсками, защищавшими Шампань, пришёлся его звёздный час. Его храбрость и энергия во многом способствовали успеху французского оружия во время этой кампании. Действуя в качестве лейтенанта Франциска, он оказал помощь Мезьеру и своим своевременным прибытием спас гарнизон от катастрофической капитуляции. Затем герцог Алансонский отвоевал город Музон, захваченный врагом, и форсированным маршем пересёк страну, соединив свои войска с основной армией короля, наступавшего на Валансьен в страстной надежде лично сразиться с императором.

Пока на границе с Нидерландами шли военные действия, в Кале продолжались переговоры между представителями обеих сторон, а английский кардинал Вулси выступал арбитром между ними. Франциск отправил туда канцлера Дюпре и де Сельва, президента парламента. Полномочными же представителями императора выступали канцлер Меркурино Гаттинара, граф де Берг и аббат де Сен-Бертен. Увы, послы обеих держав не проявили себя как способные дипломаты, наперегонки упражняясь в гневных выпадах и оскорблениях. Однажды Дюпре заявил со своей обычной горячностью:

— Я готов лишиться головы, если король, мой господин, помог сеньору Седана в его восстании против императора, которое стало мнимой причиной войны!

В то же мгновение поднявшись с места, Гаттинара громко воскликнул:

— Тогда я требую голову канцлера Франции, потому что у меня есть письма, которые доказывают тайное попустительство Франциска I в измене Робера де ла Марка!

— Моя голова принадлежит мне, — презрительно бросил Дюпре, — поскольку у меня есть оригиналы писем, на которые Вы ссылаетесь, и они не оправдывают тех толкований, которое Вы им придаёте.

В ответ Гаттинара нахмурился и, бросив скептический взгляд на дородную фигуру французского канцлера, сердито возразил:

— Если бы я выиграл твою голову, ты мог бы быть спокоен, потому что я бы предпочёл голову кабана, которая, по крайней мере, съедобна и, следовательно, чего-то стоит.

Вулси же разразился громким и продолжительным смехом, но затем поспешил изменить ход дискуссии. Дюпре, тем не менее, искренне желал способствовать миру между двумя монархами и делал всё возможное, чтобы подольститься к кардиналу, подкупленному обещаниями канцлера императора. Так как во время конференции здоровье Вулси пошатнулось и он не мог сесть в седло, Дюпре немедленно отправил курьера в Париж с просьбой, чтобы Франциск прислал ему великолепные и лёгкие носилки и чтобы подарок был сделан от имени герцогини Ангулемской, так как кардинал очень почитал мать короля.

Наконец, до Кале дошли новости о новом успехе французского оружия в Наварре и о захвате адмиралом Бонниве форта Фуэнтеррабии. Император отказался продолжать переговоры о мире, пока французы не вернут ему завоёванные территории, и обе делегации покинули город.

Карл V присоединился к своей армии в Валансьене, а Франциск, оттеснив врага от французских границ, перекинул мост через Шельду и сумел пересечь реку прямо перед носом графа Нассау и сильного отряда, посланного императором ему в подкрепление. Если бы за этим последовало немедленное нападение на вражескую армию, которой командовал лично император, события того дня могли бы перевернуть судьбы соперников, но, к сожалению, герцог Алансонский и маршал де Шабанн уговорили Франциска не следовать советам коннетабля Бурбона.

На рассвете император бежал в сопровождении сотни всадников и нашёл убежище в одном из своих городов во Фландрии. Удовлетворённый этим, Франциск оставил армию и вернулся в Сен-Жермен-ан-Ле. Наступившая зима прошла в незначительных стычках, и единственным значительным завоеванием, достигнутым французским оружием, был штурм и разграбление города Эдена.

В этот период Маргариту мучили угрызения совести, когда в силу своего положения при дворе она была вынуждена одобрять вещи, противоречащие её принципам, когда её долг перед Богом столкнулся с её преданной привязанностью к брату. И она снова искала утешение у Брисоннэ.

— Мадам, — писал ей епископ, — Вы просите меня пожалеть Вас, потому что Вы одиноки. Я не понимаю этой фразы. Кто живёт для света, сердце того действительно одиноко, так как он в плохом окружении, но та, чьё сердце мертво для мира и живо для милостивейшего Иисуса, является его истинной и законной супругой, живущей своей одинокой жизнью, и всё же, вместе с тем, не оставленной Тем, Кто наполняет и хранит её…

Интересно, что Брисоннэ в своих посланиях к Маргарите обычно подписывался «Твой никчемный сын», хотя был на двадцать четыре года старше той, которая, в свой черёд, ставила следующую подпись: «Твоя никчемная мать».

К ответному письму, адресованному епископу Мо, Маргарита добавила следующий постскриптум:

— Не знаю, следует ли мне радоваться тому, что меня причислили к числу тех, на кого я больше всего хочу походить. Тем не менее, в настоящее время кажется разумным закрыть рот невежам. Уверяю Вас, что король и мадам всё обдумали и полны решимости показать, что истина Божия не является ересью.

При дворе действительно уже было немало тайных приверженцев Реформации, и небольшие трактаты, написанные и распространяемые Лефевром и его сторонниками, охотно раскупались одними — за их новизну, другими — ради приобщения к истинной вере. Но целью епископа Мо в тот период было получить от короля, герцогини Ангулемской или самой Маргариты публичное доказательство своей симпатии к реформаторам. Брисоннэ знал, что пример и одобрение одного из первых лиц королевства вызовут мощное выступление по всей Франции в поддержку Реформы. Он снова пишет Маргарите 22 декабря 1521 года:

— Не знаю, не померк ли у Вас тот истинный огонь, который давно уже вселился в Ваше сердце… Я боюсь, что Вы рассеяли его и расточили. Прославляю Господа, что он внушил королю желание сделать то, о чём я слышал. Сделав это, он покажет себя истинным носителем того великого огня… Ибо сказано в Писании: кому много дано, с того много и взыщется.

На что Маргарита отвечает ему не без юмора:

— Бедная странница не может понять добра, которое можно найти в пустыне, потому что не знает, что она в темноте, поэтому я молю Вас, из ласки и жалости не спешите вперёд с такой быстротой, чтобы за Вами нельзя было последовать и чтобы пропасть, о которой Вы говорите, не поглотила бедную странницу…

Принцесса прекрасно сознавала, что один неосторожный шаг с её стороны навсегда разрушил бы дело, которое так сильно её влекло. Духовную власть папы можно было смело высмеивать, но его политическое влияние всё ещё оставалось в силе. Если бы Маргарита тогда открыто призналась в своей симпатии к так называемым сектантам, папа, Сорбонна, парламент и разгневанное духовенство не только бы обрушились на неё и её друзей, но и повредили бы планам её брата в Италии.

Нельзя не указать, что в эпилоге к одной из новелл «Гептамерона» она написала, что тот, «кто не умел вполне любить человека, никогда не сможет любить Бога».