Жемчужина среди принцесс

Возвращение короля

Маргарита пробыла в Руссильоне едва ли пять дней, наслаждаясь душевным и телесным покоем, когда её внезапно вызвали в Блуа, где маленький Карл, герцог Ангулемский, заболел корью, заразив остальных своих братьев и сестёр, за исключением самой младшей, тёзки своей тётушки. Все дети короля были болезненными, но особенно хрупкой казалась принцесса Мадлен, наделённая редкой, изысканной красотой. При виде её личика с мягким взглядом карих глаз и изящной фигурки невольно возникали мысли о недолговечности этого прелестного создания. А так как у Маргариты ещё были живы воспоминания о страданиях принцессы Шарлотты, чей путь к преждевременной кончине начался тоже с кори, то она почувствовала сильную тревогу.

К сожалению, Мадам тоже чувствовала себя крайне плохо и не могла покинуть Руссильон. Но поскольку приступ подагры у неё был менее сильным, чем обычно, Маргарита попрощалась с матерью и отправилась в Блуа, чтобы ухаживать за своими маленькими племянниками и племянницами. По прибытии туда она обнаружила, что все дети уже начали выздоравливать, за исключением Карла. Принцесса Мадлен же проболела сравнительно мало, но корь для неё имела серьёзные последствия, поскольку, как и Шарлотта, она имела предрасположенность к туберкулёзу. Герцогиня Алансонская написала матери, чтобы та тоже приехала в Блуа и побыла вместе с детьми ввиду приближающейся разлуки с дофином и герцогом Орлеанским, которые должны были отправиться вместо Франциска в испанский плен. Однако из-за важных дел Луиза Савойская не могла сразу удовлетворить желание своей дочери. Она всё ещё оставалась в окрестностях Лиона, ожидая прибытия маршала Монморанси с текстом Мадридского мирного договора. Измученная тревогами регентша только спустя несколько дней сообщила своему сыну о болезни его детей и об их быстром выздоровлении. Как и мать, Маргарита тоже всегда заботилась о том, чтобы избавить своего брата от ненужных тревог, поэтому написала ему примерно в то же время:

— Господин дофин (Франциск) творит чудеса в учёбе и задаёт сотни тысяч вопросов кроме своих обычных школьных занятий… Господин д'Орлеан (Генрих) сейчас сидит, углубившись в свою книгу, и говорит, что он тоже полон решимости быть хорошим; но господин д’Ангулем (Карл) знает больше, чем все остальные, и делает и говорит вещи, которые для его возраста считаются поразительными… Маленькая Марго растёт, как я; она следует моему примеру и всегда отказывается болеть; мне говорят, что она становится очень грациозным ребенком и обещает быть намного красивее, чем когда-либо была мадемуазель д'Ангулем (сама Маргарита)…

В это время произошло событие, которому суждено было оказать большое влияние на дальнейшую судьбу Маргариты. Это был побег Генриха д'Альбре из замка Павии, где он содержался под строгим надзором с тех пор, как попал вместе с Франциском в плен к испанцам. Король Наварры предлагал императору большой выкуп, но все его предложения были отвергнуты. Карл V не желал освобождать принца, чьи притязания на корону Наварры стали причиной большого кровопролития, или, возможно, он ждал, пока переговоры с Франциском I не достигнут удовлетворительного завершения, чтобы потребовать от Генриха отказа от прав на его владения. У короля Наварры, однако, было мало желания полагаться на терпимость и милосердие императора.

— Он был принцем, наделённым исключительной изобретательностью и грацией тела и ума, восхитительного и тонкого, умевшего находить выход из самого безнадёжного положения, — пишет Пьер Ольхагарай в своей «Истории де Фуа, Беарна и Наварры», изданной в 1609 году.

Таким образом, ловко подкупив двух стражников, стоявших в прихожей его апартаментов, Генрих приказал тайно доставить ему верёвочную лестницу и решил попытаться сбежать через окно своей комнаты, которая находилась на ужасающей высоте в главной башне крепости. Около полуночи 20 декабря 1525 года он облачился в одежду своего верного пажа Франсуа де Рошфора, который лёг в постель своего повелителя. Затем Генриху с помощью верёвочной лестницы удалось добраться до основания башни. За ним последовали барон д'Аррос, беарнский дворянин, и камердинер, которым также удалось благополучно спуститься вниз. К счастью, ночь была тёмной и пленнику удалось незамеченным миновать двор замка, переполненный солдатами. За городскими стенами уже стояли осёдланные лошади и ждали проводники, с которыми Генрих помчался по дороге на Пьемонт.

Рано утром капитан гвардии вошёл в апартаменты короля Наварры, как он это обычно делал. Занавески королевской кровати были плотно задернуты, но когда офицер приблизился к ней, паж почтительно попросил его не беспокоить его господина, поскольку тот, якобы, из-за болезни только недавно заснул. Капитан удалился. Однако «сон» Генриха продолжался так долго, что, в конце концов, у тюремщиков возникли подозрения. Ближе к вечеру снова вошёл офицер охраны и, подойдя к кровати, отдёрнул занавеску. За королём Наваррским немедленно была снаряжена погоня, но он уже пересёк границу имперских владений. Не останавливаясь, чтобы отдохнуть или подкрепиться, Генрих не слезал с коня, пока не достиг Лиона, куда прибыл в канун Рождества 1525 года. Переодевшись, он предстал перед Мадам, которая приняла его с особым почётом. Маргарита тогда отсутствовала в Блуа, но по возвращении ко двору она встретилась с Генрихом в Лионе и радостно приветствовала его как старого друга своего брата. Хотя король Наварры был на одиннадцать лет моложе её, его доблестный поступок затмил в глазах принцессы все подвиги Бонниве, Монморанси и Бурбона. Она нашла утешение в беседе с человеком, который храбро сражался при Павии и был искренне предан её брату.

Генриху д’Альбре только что исполнилось двадцать два года. Черты его лица были красивыми, а осанка прямой и благородной. Его ум был развитым, а характер открытым, верным и рыцарским, как у Франциска. Он преуспел в атлетических упражнениях и превзошёл большинство придворных в борьбе, фехтовании и искусстве верховой езды. Большую часть досуга он проводил за чтением и отличался красноречием.

— Король обладал таким быстрым и живым умом, что превзошёл в этом редком даровании большинство образованных личностей той эпохи, — продолжает Ольхагарай. — Он отвечал послам, направленным к его двору иностранными принцами, с такой проницательностью и учёностью, что они были восхищены его красноречием. Поток его несравненной учёности обрушивался на них с такой стремительностью, что они были вынуждены укрыться в молчании из-за своей неспособности возвысить свои ответы до внезапных взлётов этого возвышенного и замечательного гения.

Вдобавок, Генрих проявлял терпимость в религиозных взглядах, и, будучи членом королевского совета, чтобы угодить Маргарите, использовал своё влияние на смягчение эдиктов, направленных против реформаторов.

Тесное общение с блистательной принцессой, каковой являлась герцогиня Алансонская, не прошло для него даром, и вскоре в сердце Генриха зародилась самая страстная привязанность к ней. Не теряя времени даром, он смело попросил Мадам даровать ему руку её дочери. Однако в тот период Маргарита была полностью поглощена предстоящими переговорами об освобождении своего брата, чтобы ответить на чувства короля Наварры. Тем не менее, Луиза благосклонно приняла его предложение, и приказала немедленно, 3 января 1526 года, составить брачный контракт своей дочери. На это её побудили серьёзные политические мотивы.

Тогда казалось, что плен Франциска вряд ли скоро закончится. В то же время, здоровье герцогини Ангулемской пошатнулось, и её силы с каждым днём убывали из-за тревог и мучений, связанных с повторяющимися приступами жестокой болезни. Хотя Маргарита была назначена королём преемницей регентши на случай, если необходимость вынудит Мадам сложить свои полномочия, она чувствовала, что её дочери понадобится защитник — тот, кто своим положением и талантами мог бы помочь ей внушить благоговейный трепет неспокойному парламенту и Сорбонне. А также, возможно, в противостоянии неуёмным амбициям герцога Вандомского, первого принца крови, который наверняка стал бы претендовать на участие в совете юного монарха.

Однако в конце января переговоры в Мадриде, к несчастью для короля Наварры, достигли кульминации, что побудило регентшу отложить бракосочетание своей дочери до возвращения Франциска, чтобы получить его согласие. Поэтому все приготовления к церемонии венчания, которую Мадам намеревалась отпраздновать до обнародования акта об отречении короля, были приостановлены. А Маргарита, которая в то время дала согласие на брак с Генрихом скорее для того, чтобы послужить интересам своей страны, без особого сожаления восприняла эту отсрочку, в отличие от короля Наварры, опасавшегося, что честолюбивый Франциск I пожелает для своей любимой сестры судьбы более возвышенной, нежели брак с его вассалом.

Тем временем французские послы в Испании подписали Мадридский договор, а 14 января 1526 года его должен был ратифицировать король. Собрав всё своё окружение

в той же комнате, в которой он несколько дней пролежал при смерти, Франциск для проформы выразил протест против условий, выдвинутых императором. После чего заявил, что данный договор противоречит его чести и достоинству и пообещал неукоснительно выполнять только те его условия, которые не противоречат прерогативам короны Франции и предложить достаточный выкуп императору за его сыновей.

Только после этого Мадридский договор был им подписан, скреплён королевской печатью и подтверждён под присягой на следующее утро королём и его послами в присутствии императорских полномочных представителей.

Последние немедленно покинули Мадрид, чтобы доставить договор своему повелителю, в то время как маршал Монморанси отправился в Лион с охранной грамотой, действительной до 30 января. Хотя Карл не знал о тайном протесте Франциска, тем не менее, он опасался, что Мадридский договор будет отвергнут Государственным советом Франции, а регентша обнародует акт отречения своего сына от престола. Получив достоверную информацию о том, что этот важный документ не был доставлен во Францию герцогиней Алансонской, а был передан Монморанси, император немедленно отдал приказы, предписывающие Рокандольфу, командующему испанским гарнизоном Перпиньяна, арестовать маршала, когда тот будет проезжать через этот город по пути в Сальсес.

Скорее всего, задержав Монморанси в Перпиньяне, Карл V в то же время отправил бы Мадридский договор через своих агентов во Францию для ратификации регентшей и её советом. Однако он не учёл проницательности Анна, который часто сталкивался с хитрыми уловками императорского кабинета. Поэтому вместо того, чтобы следовать маршрутом, предписанным императором для его безопасного проезда, маршал смело направился в королевство Наварру, миновал горный район и благополучно въехал во Францию через Беарн. Со всей возможной скоростью он прибыл в Лион 29 января и передал Мадам важные депеши, переданные ему Франциском.

Тем временем всё ещё пребывавший в Толедо Карл V отказался ратифицировать договор, пока король предварительно не согласится предоставить герцогу Бурбону власть над Провансом, а дофин и его брат не будут доставлены в Фуэнтеррабию и переданы под опеку императора до того, как Франциск покинет Мадрид. Однако эти требования были решительно отвергнуты королём.

Среди советников императора царили крайние разногласия и партия, враждебная королю, погрязла в протестах и заговорах, чтобы добиться отклонения Мадридского договора. Герцог де Бурбон также принимал активное участие в этих интригах: тайный совет частенько собирался в его резиденции в Толедо, дворце графа де Сифуэнтеса, для обсуждения мер, которые должны были быть представлены императору. Коннетабль с неописуемым огорчением наблюдал, как сестра Карла V с готовностью согласилась стать невестой Франциска, в то время как в руке Рене Французской или герцогини Алансонской ему было категорически отказано.

Молча выслушав протесты знати, император, тем не менее, продолжал колебаться. Однако известие о возобновлении болезни Франциска, наконец, побороло его нерешительность. Удручённый препятствиями, столь неожиданно и необоснованно воздвигнутыми для его освобождения, король снова слёг в постель с очередным сильным приступом перемежающейся лихорадки. Враждебная позиция, которую занял Карл после подписания Мадридского договора, была расценена им как свидетельство намерения навсегда замуровать его в мрачных башнях Алькасара. Однако страх императора привёл к благоприятным переменам в положении Франциска.

Повинуясь приказу своего повелителя, Ланнуа предстал перед Франциском рано утром в воскресенье, 20 января, в сапогах, шпорах и плаще, прибыв верхом из Толедо. Без малейших церемоний он подошёл к кровати, на которой почивал король, и, к изумлению последнего, сообщил:

— Монсеньор, я прибыл сюда по приказу Его императорского Величества как доверенное лицо мадам Элеоноры, чтобы обручиться с Вами!

Франциск был слишком болен, чтобы возражать, и церемония была проведена с большой поспешностью, вероятно, епископом Санлисским, который постоянно находился при своём королевском повелителе. Затем вице-король откланялся и поспешил назад в Толедо. Его доклад о здоровье Франциска ещё больше усилил опасения императора, который счёл необходимым немедленно созвать свой совет, чтобы снова обсудить Мадридский договор.

Когда ораторы исчерпали своё красноречие, император обратился к Гаттинаре и твёрдым голосом приказал ему:

— Скрепите документ печатью, канцлер!

На что Гаттинара, поднявшись, почтительно ответил:

— Простите, Ваше Величество, но я не могу!

Однако Карл V тоже не мог дольше удерживать Франциска I в плену, ибо не хотел, чтобы европейские монархи считали, что он совершает насилие и стремится полностью поставить Францию на колени даже после того, как король принёс рыцарскую клятву. Поэтому он молча взял печать у канцлера и собственноручно приложил её к договору. К чести императора следует отметить, что он не выразил никакого возмущения отказом Гаттинары подчиниться его воле. На следующий день Карл покинул Толедо, чтобы навестить свою сестру Элеонору, которая все еще находилась в Талавере, вероятно, для того, чтобы объявить ей:

— Отныне Вы — королева Франции!

Ночью, последовавшей за отъездом Ланнуа, в мадридском Алькасаре вспыхнул пожар, уничтоживший значительную часть одного крыла императорского дворца. Пламя проникло в покои Франциска. Поэтому было признано необходимым вынести оттуда всю мебель и снять со стен все аррасские драпировки. Тем не менее, начальник стражи грубо отказался разрешить перевести своего королевского пленника в другое помещение, несмотря на настоятельную просьбу архиепископа Амбренского.

Однако строгость, с которой обращались с королём, несколько ослабела после его выздоровления, и ему было разрешено наносить визиты в городе, а также совершать паломничества в различные монастыри.

В ожидании того, когда его представят невесте, в понедельник, 28 января, Франциск отправился в церковь Нотр-Дам-де-Туш в своих носилках, чтобы отслужить вечерню и поблагодарить за своё выздоровление. Жители Мадрида с энтузиазмом приветствовали его во время его пребывания в церкви и по возвращении. На следующий день он прослушал мессу в частной часовне дворца некой графини, имя которой не сохранилось, хотя, вероятно, это была графиня Салдуэн, сестра герцога де Инфантадо, одна из самых преданных поклонниц Франциска в Испании. Король пообедал и провёл вторую половину дня в обществе вышеуказанной дамы, а вечером он сопроводил её в монастырь, где по просьбе монахинь прикоснулся более чем к тринадцати больным золотухой.

Тем временем император всё еще откладывал свою поездку в Мадрид. Карла V терзали сомнения:

— Будет ли наш договор с королём Франциском выполнен буквально?

Он с тревогой ожидал известий из Франции. Однако там не возникло ни малейшего ропота или протеста по поводу его суровых требований. Наоборот, они были приняты и Государственным советом, и парижским парламентом с молчаливым согласием. Тем не менее, эта покорность вызвала у императора и его совета ещё большие подозрения. Аналогичным образом, бургундские штаты тоже не проявили никаких признаков недовольства договором, который передавал их герцогство во владение дома Габсбургов. Такое поведение вытекало из секретных инструкций регентши и советов её дочери. Причём рвение Луизы Савойской было так велико, что она выехала из Блуа в сопровождении Маргариты и двух маленьких принцев, которых должны были отправить в качестве заложников в Испанию прежде, чем император посетил Мадрид, чтобы официально объявить Франциску о его освобождении.

Карл V зашёл слишком далеко, что отказаться от своего слова, хотя сделал бы это при малейшей возможности. Поэтому в масленичный вторник, 13 февраля, он прибыл в Мадрид, и был принят Франциском у ворот Толедо в сопровождении 200 стражников и 300 пехотинцев. Подозрительный император не решился избавить своего пленника от надоедливой охраны до последнего. Даже когда он проезжал по улицам Мадрида бок о бок с Франциском или совещался с ним наедине, короля неизменно сопровождал отряд стражи.

Жадность, с которой Карл V проявлял настойчивость в своих требованиях до самого последнего момента пребывания Франциска в Испании, поражает. При каждой беседе с королём он, не смущаясь, просил о большем. Например, о поместье для одного из своих фаворитов, или пенсии, или ещё какой-нибудь привилегии. Во время своей первой беседы с Франциском император сообщил ему о том, что даровал Бурбону пожизненную инвеституру на герцогство Миланское и напомнил королю об его обязательстве восстановить коннетабля в его владениях во Франции. Более того, он попросил назначить коннетаблю пенсию в размере 20 000 ливров в ожидании решения парламента Парижа о притязаниях того на Прованс. При этом Карл V снисходительно добавил:

— Если Ваше Величество сочтёт нежелательным самому выплачивать ему пенсию, Вы можете внести её в нашу казну, откуда она будет доставлена герцогу.

В ответ Франциск, чья рыцарская вера в великодушие императора была сильно подорвана, без колебаний обещал всё, не имея ни малейшего намерения сдержать своё слово после возвращения во Францию. Тогда, желая проверить степень уступчивости короля, Карл попросил его, в качестве особой милости, дать согласие на превращение Прованса в независимое владение для герцога Бурбона. Но у короля хватило ума и присутствия духа ответить прямым и решительным отказом на это требование. Многие испанские вельможи последовали примеру своего повелителя и тоже домогались у Франциска даров и милостей, так что, если бы король выполнил многочисленные обещания, данные им во время пребывания в Испании, от Франции мало что бы осталось.

В пятницу, 16 февраля 1526 года, император в сопровождении Франциска покинул Мадрид. Они вместе пообедали в местечке под названием Сент-Йестафе и оттуда направились в Торрехон-де-Веласко, мощную крепость, расположенную в нескольких лье от Мадрида, где провели ночь. Франциск путешествовал в окружении своего обычного эскорта. Не удовлетворившись этим публичным проявлением недоверия к королю, с которым он только что подписал мирный договор, Карл V приказал выдвинуть к мадридскому Алькасару батальон пехоты, так что эти войска вошли в Торрехон вместе с Франциском с барабанным боем и развевающимися знамёнами.

На следующий день, в субботу, 17 февраля, император проводил Франциска в Ильескас, где находилась в то время Элеонора Австрийская. Королева в сопровождении Жермены де Фуа, вдовствующей королевы Арагона, и графини Нассау, а также коннетабля Кастилии дона Эрнандеса Веласко, приняла своего брата и короля Франции у подножия лестницы, ведущей на большую галерею замка.

Как только император представил Франциска своей сестре, Элеонора сделала глубокий реверанс и наклонилась, чтобы поцеловать его руку. Однако тот галантно обнял свою невесту, и, к большому удивлению придворных, заявил:

— Я хотел бы, чтобы Вы целовали мне не руку, а губы.

Затем, предложив ей свою руку, король повёл её в зал. За ними последовали император и вдовствующая королева Жермена де Фуа. В верхнем конце зала под богатым возвышением стояли четыре стула: Франциск сел рядом с Элеонорой, а Карл V посадил Жермену, по слухам, свою любовницу, справа от себя. Между этими королевскими особами завязалась церемонная беседа, после чего было устроено грандиозное развлечение с танцами и пением. Затем император откланялся и в сопровождении Франциска вернулся в Торрехон, куда они прибыли не раньше часа ночи. На следующий день два монарха нанесли второй визит в Ильескас. Элеонора по просьбе своего брата с неподражаемой грацией станцевала испанскую куранту под бурные аплодисменты Франциска. Казалось, что утончённый вкус короля в целом был удовлетворён его беседами с сестрой императора, и он так тепло высказался по поводу её скорейшего прибытия во Францию, что Карл V начал больше верить в искренность будущего зятя.

На следующий день, в понедельник, 19 февраля, император официально сообщил Франциску, что он может отправиться в Фуэнтеррабию, где должен был состояться его обмен на маленьких принцев. Карл провожал короля около мили по дороге из Торрехона, и два монарха простились друг с другом с большой церемонией, демонстрируя привязанность и скорбь. Рассказывают, что перед тем, как они расстались, Карл внезапно остановил своего коня и, повернувшись к Франциску, сказал ему с вкрадчивой серьёзностью:

— Брат мой, теперь ты свободен, и твоей свободе больше ничего не угрожает. До сих пор мы общались друг с другом как принцы; давайте теперь поговорим как дворяне. Поэтому признайтесь мне по вере и чести истинного рыцаря, намерены ли Вы соблюдать наш договор?

Эта беседа состоялась под высоким крестом, стоящим на обочине дороги. Указав на него, Франциск снова принёс торжественную клятву выполнить договор в мельчайших деталях.

— Тогда, если Вы не сделаете этого, — заметил император, — я могу сказать, что Вы были так же неверны своей чести, как и договору?

— Можете сказать так, — ответил король, и с этими словами два монарха расстались.

Из Торрехона Франциска проводили в его старое жилище в мадридском Алькасаре. Император пообещал, что немедленно отправит его на границу, но по прибытии короля в Мадрид солдаты потребовали выплатить им задолженность по жалованью. Тогда Аларсон, начальник стражи, из-за мятежа отказался выполнять императорский указ до прибытия свежих войск для формирования нового королевского эскорта, настолько он боялся, что Франциск может воспользоваться недовольством солдат для побега.

В среду, 21 февраля, король, наконец, покинул Мадрид, где провёл самый тяжёлый период своего плена, и добрался до маленького городка Святой Огюстен, на расстоянии в восемнадцать миль. На следующий день он отправился в особняк, принадлежащий герцогу де Инфантадо, где его приняли с большим гостеприимством и великолепием. Дон Диего устроил грандиозную охоту для развлечения Франциска и тот застрелил оленя из арбалета.

Затем король отправился в Бургос. Однако, при приближении к французской границе, Ланнуа приказал усилить его охрану. В церкви Святого Себастьяна Франциску было отказано в привилегии, которая до сих пор предоставлялась ему: посещать мессу публично, и по приказу вице-короля служба прошла частным образом в королевских покоях.

По указанию Франциска канцлеру Дюпре была отправлена записка с перечислением подарков, которые он хотел преподнести испанской знати и другим лицам, которые служили ему во время его плена. Аларсону, начальнику гарнизона Мадрида, суровость дисциплины которого король часто испытывал на себе, достались серебряные столовые приборы, самые изысканные, какие только можно было достать, стоимостью в три тысячи экю. Король также пожелал, чтобы Мадам прислала ему цепочку тонкой работы стоимостью в две тысячи экю, а герцогиня Алансонская — золотой кубок стоимостью в тысячу экю. Капитаны гвардии и их лейтенанты, младшие офицеры двора, секретари вице-короля и Аларсона были награждены цепями, средняя стоимость которых составляла от двухсот до трёхсот экю. Самому Ланнуа были подарены поместья во Фландрии на значительную сумму. Некоему капитану, подарившему королю двух лошадей, Франциск отправил золотую цепь стоимостью в шестьсот экю.

Тем временем Элеонора Австрийская покинула Ильескас и в сопровождении коннетабля Кастилии медленно приблизилась к границе. Франциск написал императору из Святого Себастьяна с просьбой ускорить её путешествие, чтобы королева могла прибыть во Францию до Страстной недели.

Наконец, король достиг Фуэнтеррабии. На середине небольшой реки Бидассоа, служившей границей между Францией и Испанией, была пришвартована баржа. Около семи часов утра в субботу, 17 марта 1526 года, Франциск появился на левом берегу в сопровождении вице-короля Неаполя, коннетабля Кастилии и пятидесяти конных кавалеристов. Маршал де Лотрек в сопровождении восьмилетнего дофина и его семилетнего брата и такого же эскорта одновременно появился на французской стороне реки. Франциск, Ланнуа, Аларсон и коннетабль Кастилии с восемью солдатами сели в лодку и поплыли к барже. Лотрек и королевские дети, сопровождаемые таким же количеством охраны, поступили точно так же. Обмен произошёл за несколько секунд: король опрометью прыгнул в лодку Лотрека, которая немедленно направилась к французскому берегу реки. При этом Франциску даже не разрешили обнять своих детей, настолько испанцы опасались его зловещих замыслов. Было оговорено, что никто из королевской семьи и даже сама Мадам не должны приближаться к границе дальше Байонны.

Добравшись до берега, Франциск вскочил на резвого коня и, размахивая шляпой, воскликнул:

— Снова король!

После чего во весь опор поскакал в Сен-Жан-де-Люз. Его сопровождали президент де Сельве, епископ Санлисский и другие французские послы. Король пообедал в Сен-Жан-де-Люз, а затем отправился в Байонну, куда вступил около трёх часов дня под слёзы, аплодисменты и ликование народа. Он был публично принят регентшей, герцогиней Алансонской и всем двором с величайшей церемонией и великолепием. Прежде, чем предастся радости в обществе своих любимых матери и сестры, Франциск пожелал публично поблагодарить Бога за своё освобождение и благополучное возвращение в своё королевство. В сопровождении своего двора король отправился в собор, где отстоял всю торжественную службу.

Дофин Франциск и его брат Генрих, добравшись до испанской территории, были переданы вице-королём под опеку коннетабля Кастилии. Принцев сопровождала многочисленная свита, подобающая их рангу. Их наставницей была назначена мадемуазель де Шавиньи, поскольку считалось, что двум бедным детям во время их тоскливого изгнания понадобятся женское сочувствие и забота. Коннетабль Кастилии проводил принцев и их свиту в Витторию, где находилась Элеонора Австрийская, ожидавшая подтверждения Мадридского договора на границе с Францией.

На следующий день после прибытия Франциска посол императора при дворе регентши, де Прет, явился в Байонну, чтобы потребовать ратификации Мадридского договора. Тем более, что король обязался сделать это при вступлении в первый город своего королевства. Однако Франциск категорически отклонил это требование, сославшись на то, что сначала необходимо было получить санкцию бургундских штатов, прежде чем передавать герцогство имперским уполномоченным. Этот отказ поверг Ланнуа в ужас, поскольку подтвердил предсказания канцлера Гаттинары и его партии. Таким образом, оставив Элеонору и принцев в Виттории, вице-король в своём рвении выслужиться перед императором пересёк границу и, доверившись дружбе Франциска, явился в Байонну без охранной грамоты, чтобы убедить его выполнить договор. Но король настаивал на своём. Тогда Ланнуа отправился к своему повелителю в Гренаду, в то время как королева Элеонора вернулась в Ильескас, а дофин и герцог Орлеанский были доставлены под сильным эскортом в Вальядолид.

— Эти очаровательные, но несчастные дети… — пишет историк ХIХ века Милье в своей книге «Вражда Франциска I и Карла V», — вскоре были разлучены со своими слугами и заточены в замке Педраса, скрытом посреди гор, в котором их лишили не только свободы, но даже света и воздуха, отдали на погибель нужде, облачили в самые поношенные и старые одежды. Там жили они в обществе одной-единственной маленькой собачки и нескольких суровых стражников. В течение всех трёх лет заточения ни одна весточка не доходила до них с родины, ни одно упоминание об их семье, так что они даже не слышали ни одного французского слова. Они настолько позабыли родной язык, нравы и обычаи своей страны, что после мира, заключённого в Камбре, совершенно не понимали посланца, явившегося навестить их по приказу короля, так что тому пришлось учить их французскому языку заново.

Маргарита была на вершине блаженства из-за возвращения своего брата, которого она обожествляла и в котором воплощался её идеал. Стоит только прочесть её поэму «Корабль», написанную тогда, чтобы убедиться в этом:

Он тот, на кого любуются

земля, море и небо.

И земля ликует,

видя его блещущим

несравненной красотой.

Море смиряется перед его страшной мощью.

Небо опускается, покорённое любовью,

чтобы смотреть на того, чьи добродетели

так расхваливали ему.

Он говорит и обращается как господин,

достойный повелевать над всеми;

он всё знает…

Он прекрасен лицом и цветущ,

с тёмными волосами, высокого роста,

смелый, мудрый и отважный в битвах;

милостивый, мягкий и скромный в своём величии;

сильный, могущественный и терпеливый;

на земле он — как солнце на небе.

В тюрьме ли, в горе ли, в печали —

он всегда познаёт Бога.

В то же время Мадам, чьё состояние ранее вызывало опасение, сразу почувствовала себя здоровой. Франциск пробыл в Байонне шесть недель, а затем переехал в Мон-де-Марсан на пути в Коньяк, чтобы принять посольство, которое разгневанный император собирался отправить к нему. Перед своим отъездом из Байонны король заместил государственные должности, освободившиеся после ужасной битвы при Павии. Луиза Савойская намеренно воздержалась от присвоения этих высоких званий, чтобы её сын мог достойным образом вознаградить тех, кто проявил наибольшую верность в период его невзгод. Монморанси даровали пост великого магистра королевского двора и должность губернатора Лангедока. В то время как Брион был повышен, к большому неудовольствию Анна, до чина адмирала, освободившегося после смерти Бонниве. Также ему было доверено управление Бургундией, что вызвало протест посла Карла V, поскольку принц Оранский направлялся в Дижон, дабы исполнять обязанности имперского наместника в силу Мадридского договора.

Своей же энергичной матери король признался:

— Я не в силах выразить Вам достаточную благодарность и уважение!

Больших почестей или более широких полномочий он не мог ей даровать, но с этого момента министры Франциска I знали, что самое почётное место в Государственном совете, откуда Мадам противодействовала агрессивной политике императора, она не уступила, а разделила со своим сыном. И никто уже не вспоминал о том, что именно борьба Луизы Савойской против любовника привела к катастрофе при Павии и пленению короля.

Кроме того, Франциск пожизненно передал управление герцогством Алансонским и доходы с него своей сестре. Теперь Маргарита стала полновластной герцогиней Алансонской и Беррийской и графиней д'Арманьяк. Она пользовалась независимостью в пределах своих владений, назначала и увольняла чиновников, за исключением военных офицеров, замещала вакантные должности профессоров в колледжах и покровительствовала Церкви.