Жемчужина среди принцесс

Новая любовь

Именно во время пребывания в Байонне Франциск I встретил новую любовь. После его отбытия в Италию Франсуаза де Фуа удалилась в свой замок Шатобриан и с нетерпением ждала возвращения любовника. Однако уже во время битвы при Павии король носил на своих латах и оружии цвета не своей официальной фаворитки, а фрейлины, поступившей на службу к Луизе Савойской незадолго до его отъезда. Речь шла о восемнадцатилетней Анне де Писле, дочери Гийома де Писле, сеньора де Эйли и капитана пехотной тысячи, стоящей в Пикардии. Таким образом, эта девушка происходила из древнего, но обедневшего рода.

Её внешность, описанная хронистом того времени, вполне могла вызвать живой интерес такого любителя прекрасного, каким был король:

— Анна нежна и свежа. Цвет её лица напоминает фарфор, светлые глаза похожи на весеннее небо, у неё золотистые волосы и стройное тело, как у сказочной феи…

Историк Дрю де Радье добавляет:

— Что же касается ума, то она была не просто приятной в общении, тонкой и интересной собеседницей, но и твёрдой в убеждениях, имела широкий кругозор и ценила искусство. Впоследствии её даже называли самой умной из красавиц и самой красивой из учёных женщин.

Кроме того, Анна была честолюбива и беспринципна. Среди других фрейлин она выделялась изяществом, остроумием и пикантной небрежностью в обращении с вышестоящими, которую Франциск находил неотразимо очаровательной, но которую Мадам не потерпела бы ни от какой другой менее обаятельной особы. Хитрая регентша сделала правильный выбор, ибо совсем не случайно мадемуазель де Эйли (или Писле) оказалась среди придворных, встречавших короля. Луиза, и раньше поставлявшая сыну любовниц, подумала, что эта склонная к интригам девица сможет полностью заменить графиню де Шатобриан.

— И когда Франциск подошёл к Анне, взял её за руку и стал нашёптывать ей любезные слова, регентша поняла, что сын её не будет скучать в одиночестве в свою первую ночь во Франции и что дела фаворитки совсем плохи, — утверждает Ги Бретон.

Однако по другим свидетельствам Анна сдалась не сразу. Медленно продвигаясь, королевский кортеж направился к Коньяку, родному городу Франциска. И только когда по пути двор остановился в Бордо, дело было сделано. К огромной радости короля, Анна, несмотря на свой юный возраст, «знала в любви всё, что могло привязать к ней мужчину».

Улыбки прекрасной фрейлины действительно на время изгнали из памяти Франциска как воспоминания о Франсуазе, так и о помолвке с сестрой императора. Влияние Анны на короля вскоре стало очевидным для придворных, которые не замедлили удовлетворить её честолюбие своим подобострастием, тем более, что Мадам не выказывала никаких признаков гнева или неудовольствия по поводу возвышения новой фаворитки. Более гибкая и ловкая, чем её предшественница, которая, полагаясь на своё высокое происхождение и поддержку трёх доблестных братьев, бросила вызов Луизе Савойской, — мадемуазель де Эйли демонстрировала безграничную покорность и почтение герцогине Ангулемской, в то время как Франциска уже больше не мучила горькая вражда между его матерью и любовницей. Что же касается Маргариты, то она ещё ранее уделяла значительное внимание Анне, чья образованность была выше, чем у большинства придворных дам, и которая, вдобавок, была склонна к реформистским доктринам, всегда сильно привлекавшим герцогиню Алансонскую. Перемены в положение фрейлины не оттолкнули от неё принцессу, которая из любви к брату часто шла на компромисс со своей совестью.

Тем временем Франсуаза де Фуа вместе с мужем занималась строительством нового корпуса в Шатобриане. Она была уверена, что король, оказавшись на свободе, немедленно вызовет её ко двору. Между тем шли дни, а вестей от любовника всё не было. И однажды до графини дошли слухи о том, что у Франциска появилась новая фаворитка. На следующий день она покинула мужа и отправилась навстречу королю, полная решимости навсегда избавиться от соперницы.

В тот момент, когда Франциск готовился выехать из Бордо, туда внезапно приехала его бывшая любовница. Можно представить себе ярость Луизы Савойской и затруднительное положение её сына. Его реакция была классической: он попытался обмануть Франсуазу и сделал вид, что был рад её приезду. Что же касается Анны, то она почуяла опасность и устроила королю настоящую семейную сцену, польстившую его тщеславию. Обрадованный этим, он поклялся новой фаворитке, что она для него — единственная на земле. А затем, дождавшись, когда мадемуазель де Эйли удалится на прогулку, быстренько доказал Франсуазе, что по-прежнему её ценит. Однако, приведя себя в порядок, графиня де Шатобриан заявила:

— Я прибыла сюда, сир, не для того, чтобы украдкой забавляться с Вами, а для того, чтобы убедиться, что Ваша любовь ко мне осталась неизменной!

— У Вас будет более выгодное положение, сударыня. Положение женщины, о которой сожалеют! — ответил со свойственной ему галантностью Франциск.

Именно этого Франсуаза меньше всего желала. Она отреагировала как женщина, которой нанесена рана в сердце, что гораздо больнее оскорблённой гордости:

Тебе ничтожная любовница досталась,

Я так тебя любила, волновалась,

Я думала — ты друг, но ошибалась…

Между фаворитками началась борьба не на жизнь, а на смерть, длившаяся около двух лет. В те дни графиня, которая, в отличие от блондинки Анны была, как известно, брюнеткой, решила развенчать в глазах короля свою соперницу в стихах:

Белый цвет так сильно выделяет пот.

Белый цвет весьма недолговечен.

А чёрный цвет волос и смуглость кожи

Величия полны и всех цветов дороже.

К несчастью для неё, король пылко и глубоко влюбился в мадемуазель де Эйли. Тем не менее, он ещё не полностью разлюбил и Франсуазу и метался между двумя фаворитками. В итоге графине де Шатобриан пришлось уступить первое место Анне и довольствоваться вторыми ролями. Она пошла и на этот унизительный шаг, но только потому, что её любовь была сильнее расчёта.

А король Наваррский усердно пытался завоевать благосклонность Маргариты. В течении нескольких недель находясь в обществе Генриха, принцесса вскоре почувствовала глубокую симпатию к нему. Во время пребывания двора во владениях Генриха д’Альбре она видела привязанность народа к своему государю, и, давая ему советы по обеспечению счастья его подданных, герцогиня Алансонская вскоре обнаружила, что их мысли и стремления совпадают. Вместе с тем, она старалась не поощрять своего ухажёра, так как Франциск неодобрительно отнёсся к его сватовству. Разгневанный тем, как с ним обращались в испанском плену, король обдумывал планы мести императору, в которых значительная роль отводилась Маргарите.

Первой его заботой после прибытия в Байонну было написать письмо Генриху VIII, полное выражений вечной признательности в ответ на его поздравления. Ибо именно твёрдой позиции английского короля Франциск I в значительной степени приписывал своё освобождение из плена и сохранение королевства. Обоюдные заявления о вечном союзе, которыми обменивались два монарха, вероятно, вызвали бы ужас в императорском кабинете, если бы там их прочитали.

То, что её брат при каждом удобном случае с удовольствием публично демонстрировал свою дружбу с англичанином, свидетельствует письмо Маргариты к канцлеру герцогства Алансонского:

— Если бы король Англии догадался хотя бы наполовину о любви и благодарности, которые он зажёг в сердце короля, его собственная привязанность усилилась бы; ибо король говорит, что если его тело принадлежит императору, то сердце и всё остальное, что у него есть, — королю Англии.

Возобновление тесного союза между Францией и Англией вдохновило двух монархов на желание вернуться к соглашению, заключённому на Поле золотой парчи, о браке дофина с Марией Тюдор. Последующий разрыв между французским и английским королями привёл к тому, что её рука, вопреки торжественной помолвке с сыном Франциска в соборе Святого Павла, была дарована Карлу V. Однако император, в свою очередь, нарушил договор с Генрихом VIII, женившись 10 марта 1526 года на Изабелле Португальской, и в это самое время был занят в Севилье празднованием своей свадьбы.

Ранее было решено, что сразу после церемонии обручения с дофином Мария Тюдор должна поселиться при французском дворе, чтобы получить образование под руководством Мадам в обществе своего будущего супруга. Поэтому Франциск немедленно отправил в Лондон епископа Тарбского, одного из друзей Маргариты, во главе великолепного посольства, чтобы привезти английскую принцессу в Париж.

Тем временем до ушей Франциска дошёл слух, или, скорее, кардинал Вулси, канцлер Генриха VIII, доверительно сообщил ему, что его господин намерен развестись со своей супругой Екатериной Арагонской, тёткой императора. Английский король хотел объявить свой брак незаконным на том основании, что не имел права жениться на вдове своего брата. Возможное объявление его единственной дочери Марии в этом случае незаконнорожденной заставило Франциска дать секретные инструкции епископу не настаивать на её немедленной отправке во Францию. Он также обязался помочь Генриху VIII получить папскую санкцию на его развод и заявил, что готов даровать англичанину руку герцогини Алансонской, а сам — жениться на принцессе Марии или отдать её руку своему второму сыну, герцогу Орлеанскому.

Вулси, посетивший Париж, с готовностью включился в этот проект, в то время как сама королева Екатерина, ни о чём не догадываясь, с радостью приветствовала предполагаемый союз своей дочери с королевским домом Валуа. Из Франции кардинал привёз для Генриха VIII портрет Маргариты во вдовьем платье, которое очень шло ей.

Когда епископ Тарбский публично потребовал разрешения английского короля и его совета на доставку Марии Тюдор в Сен-Жермен, кардинал Вулси ответил:

— Англичане будут относиться к отъезду своей принцессы из королевства с глубоким гневом и возмущением до тех пор, пока она не достигнет подходящего возраста для заключения немедленного брака с дофином, и поэтому мой государь не может выполнить требование короля Франции.

Епископ, естественно, не стал спорить и несколько дней спустя с согласия Вулси добился личной аудиенции у Генриха VIII и посоветовал ему:

— Ваше Величество должны немедленно подать иск о разводе со своей королевой Святому престолу, чтобы затем жениться на сестре христианнейшего короля.

Чтобы сделать свои увещевания более действенными, посол Франциска смело поднял вопрос о законнорожденности Марии, и намекнул, что преждевременная смерть сыновей Генриха VIII может быть объяснена Божественным недовольством его незаконным браком с вдовой собственного брата. Изобразив большое удивление, английский король после небольшого размышления пообещал назначить уполномоченных для изучения этого вопроса.

Однако епископ Тарбский не знал, что, хотя Тюдору действительно не терпелось разорвать брачные узы с Екатериной Арагонской, его рвение проистекало не из желания жениться на Маргарите, как полагал Вулси, а из желания возвести на трон красавицу Анну Болейн, фрейлину своей жены, которая в юности воспитывалась при французском дворе. При этом Генрих VIII также осознавал, что ему потребуется всё влияние Вулси в Риме, дабы получить согласие папы на расторжение его брака, в котором кардинал с негодованием отказал бы, если бы истинные замыслы его господина раскрылись. Отказ же Генриха VIII отпустить дочь во Францию объяснялся тем, что в этом случае Франциск мог бы воспрепятствовать его разводу из-за нежелания подвергать сомнению права Марии на английский престол. По этим причинам король Англии позволил Вулси приступить к переговорам о его браке с герцогиней Алансонской.

Несомненно, это вызвало нескрываемую печаль и отвращение Маргариты, тем более, что она уже успела привязаться к молодому королю Наварры. Как ни нежно Франциск любил свою сестру, в его привязанности к ней было что-то эгоистичное. В то время как принцесса шла на любые жертвы ради брата, с пылкостью заявляя:

— Поскольку я недостойна служить Вам, сир, в важных делах, то посвящу жизнь и энергию маленьким.

Принцесса вела себя на протяжении всех этих переговоров с большим благоразумием и достоинством. Хотя она была бессильна остановить их ход, тем не менее, чтобы словом или делом не подтвердить своё согласие на брак с Генрихом VIII, сочла необходимым на время удалиться в Аржантан.

Франциск же вместе с матерью переехал в Коньяк. Вскоре после этого с ним произошёл несчастный случай: король упал с лошади во время охоты, и в течение нескольких часов считалось, что его жизнь в опасности. Едва он выздоровел, как в Коньяк прибыли послы императора, чтобы потребовать от него ратификации Мадридского договора. Посольство состояло из вице-короля Неаполя, Уго де Монкады и Аларсона в сопровождении многочисленной свиты второстепенных персонажей. Осыпав Ланнуа почестями и знаками особого расположения, Франциск, тем не менее, снова отказался удовлетворить требования императора, пока бургундские штаты не уведомят его о своём решении. Тем временем при дворе в Коньяке вовсю плелись интриги и шли переговоры в связи с прибытием представителей от всех государств Италии, чтобы поздравить короля с обретённой свободой и узнать о его дальнейших политических планах. В присутствии итальянцев Франциск не сдержался и выразил своё возмущение неблагородным поведением императора по отношению к нему и его сестре. Выслушав его резкие слова в адрес Карла V, посланники итальянских держав больше не сомневались, что король выступит против него. Фактически, договор, направленный против императора, был заключён уже 22 мая 1526 года, ещё до прибытия бургундских депутатов, которых с таким нетерпением ожидали испанские послы. Папа Климент VII открыто объявил себя главой Священной лиги, к которой, кроме Франции, присоединились венецианцы, герцог Миланский, швейцарцы и флорентийцы. Союзники обязались не складывать оружия и не заключать мир с императором, пока дети Франциска I не будут освобождены из плена. Король Англии, в случае присоединения к договору, должен был получить в награду поместья в Италии, как и кардинал Уолси.

Во время этих переговоров бургундские депутаты прибыли в Коньяк и в присутствии императорских послов заявили, что Бургундия по своей склонности является французской, и что они никогда не согласятся перейти под власть Испании или Австрии. Поэтому депутаты объявили Мадридский договор недействительным в отношении их герцогства, и хотя признавали суверенную власть короля Франции, вместе с тем яростно отрицали его право передавать Бургундию какой-либо иностранной державе без их предварительного согласия. На основании этого заявления Франциск, наконец, озвучил свою позицию: созвав послов, он заявил о своём намерении сохранить за собой Бургундию, предложив взамен два миллиона золотых экю и точное выполнение остальных пунктов Мадридского договора. Когда вице-король доложил об этом императору, тот, вне себя от ярости, немедленно приказал соблюдать максимальную строгость по отношению к бедному маленькому дофину и его брату, и разослал своим послам категорические приказы отклонять любые предложения, которые мог бы сделать Франциск, за исключением буквального выполнения Мадридского договора.

Когда 24 июня 1526 года в Коньяке было официально провозглашено создание Лиги, императорские послы поспешили откланяться.

Хотя по просьбе сестры Франциск остановил уголовное преследование против Луи де Беркена, его всё ещё содержали под стражей в стенах епархиальной тюрьмы Парижа. Маргарита попросила Монморанси напомнить королю о продолжающемся заключении её камердинера и попросить о его освобождении. Маршал только что вернулся из Испании, куда его отправили, чтобы передать письма от Мадам и короля Элеоноре Австрийской, которая, по-видимому, была сильно огорчена тем, что её вынудили вернуться ко двору своего брата и занять там подчинённое положение при молодой императрице. Будучи благодарен Маргарите за свои новые посты, Монморанси исполнил её просьбу, тем более, что синдик Ноэль Беда успел за это время поссориться с Эразмом Роттердамским, который принёс жалобу королю. Из Коньяка Франциск направил обращение в парламент, требуя запретить продажу книг Беды, и обязал членов парламента осуществлять строгий надзор за Сорбонной и препятствовать распространению клеветы против Эразма. Синдик же по приказу короля был арестован и содержался под стражей в течение дня, после чего был освобождён под обещание являться всякий раз, когда будет сочтено целесообразным потребовать его присутствия. Несколько месяцев спустя Франциск придумал остроумную расправу над Бедой. Он приказал Сорбонне внимательно изучить опубликованные синдиком трактаты против Эразма и Лефевра.

— Мне сообщили, — объяснил король в своём письме, — что эта книга полна серьёзных ошибок; в одном я уверен, а именно, что она полна грубой клеветы — вещи более предосудительной, чем многие ошибочные доктрины.

Король был слишком сильно недоволен Сорбонной, чтобы заступничество Маргариты за Беркена потерпело неудачу. Франциск охотно воспользовался возможностью продемонстрировать превосходство королевской власти над обвинениями теологов. Был передан приказ об освобождении Беркена, который был встречен безоговорочным повиновением. Узнав об этом, герцогиня Алансонская тут же с благодарностью написала брату:

— Монсеньор, мое горячее желание повиноваться Вашей воле было достаточно сильным и без того, чтобы Вы удвоили мой пыл милосердием, которое Вам было угодно оказать бедному Беркену согласно данному Вами обещанию; а потому, совершенно несомненно, Тот, за чьё святое дело пострадал Беркен, благосклонно отнесётся к милости, которую Вам было угодно оказать Его слуге…

Не забыла она и про Монморанси:

— Благодарю Вас за удовольствие, доставленное мне освобождением бедного Беркена, которого я ценю и люблю, как себя, и потому Вы можете считать, что извлекли из тюрьмы меня лично.

Франциск был рад оказать услугу сестре за её преданность и любовь, так осязательно доказанные ему в последние месяцы 1525 года. Запретив сочинения Беды против Лефевра и Эразма, он разрешил напечатать «Беседы» последнего в количестве 24 тысяч экземпляров. Затем был выпущен на свободу Пьер Туссен, Корнелиус Агриппа получил возможность снова вернуться в Лион, а Мишель д’Аранд был восстановлен в своей должности «раздатчика милостыни» при герцогине Алансонской и возведён в сан епископа. Наконец, Жак Лефевр и Жерар Руссель были «с честью» призваны королём ко двору. Оба они поехали сначала к Маргарите — повидаться со своей покровительницей, и уже с ней вместе возвратились в Блуа. Вскоре Руссель, по рекомендации д’Аранда, получил звание придворного проповедника герцогини Алансонской, а Лефевра снова назначили хранителем королевской библиотеки и воспитателем Карла Ангулемского, младшего (и самого любимого) сына Франциска,

Таким образом, мечты друзей Маргариты, что «уже недалеко то время, когда во Франции наступит царство Евангелия», находили себе некоторое обоснование в действительности. Реформаторы подняли голову и смелее глядели в будущее.

В сердце же принцессы снова проснулась надежда на возможность обратить короля, а с ним и всю страну, в веру менее фанатичную, но более разумную и гуманную. В этой надежде её сильно поддерживал немецкий граф Сигизмунд Гогенлоэ, пять лет тому назад принявший лютеранство и мечтавший ввести его во Франции. 9 марта 1526 года Маргарита написала ему следующее:

— Я получила одно из Ваших писем в Испании, а другое… уже здесь, и оба они доставили мне немалое утешение, укрепив меня на пути истины, на котором я, однако, не так далеко ушла, как Вы полагаете. Относительно Вашего желания приехать во Францию, гонец сообщит Вам радостные вести, полученные мною сегодня. И так как Вы хотите повидать бедного пленника… то я Вам советую приехать в конце марта или в середине апреля, ибо тогда, я надеюсь, Вы найдёте нас уже всех вместе.

Однако в июле тон её письма изменился:

— Не могу Вам выразить моё огорчение… Королю было бы неприятно видеть Вас теперь. Причиной тому — опасения некоторых лиц, как бы это свидание не помешало освобождению королевских детей.

Кого она подразумевала под словами «некоторые лица»? Кто мог помешать исполнению её плана и внушить королю нежелание видеться с лютеранским графом? По всей вероятности, это был Монморанси. Враг лести и образец неподкупности, маршал по характеру был эгоистичным и холодным, поэтому неподдельную теплоту и восхищение он проявлял лишь по отношению к своей покровительнице, герцогине Алансонской. Однако преданность римской церкви, в конце концов, оказалась сильнее его благодарности и почтения к Маргарите. Постоянно находясь возле Франциска, причём в самых простых и близких с ним отношениях, Анн имел на него большое влияние, особенно усилившееся с тех пор, как смерть унесла другого любимца короля, адмирала Бонниве. Однако Монморанси не занял открыто враждебной позиции по отношению к Маргарите, и даже в мелочах старался услужить ей, понимая, что такое положение вещей для него выгоднее и безопаснее. В особенности в первое время после освобождения короля, когда ещё и у Франциска, и у всей Европы живы были воспоминания о недавнем бескорыстном служении принцессы интересам брата. Приобрести в ней явного врага не входило в расчеты хитрого царедворца, хотя он и не гнушался всячески подтачивать доверие к ней короля.

Вскоре после того, как Маргарита воссоединилась со своей матерью, двор переехал в Сен-Жермен-ан-Лэ, чтобы сменить обстановку для Мадам, у которой случился очередной легкий приступ подагры. Герцогиня Ангулемская проводила большую часть времени, отдыхая на своём диване и занимаясь рукоделием. Как только она поправилась, Маргарита переехала со своей матерью в Париж, в отель Тюильри.

В начале правления своего сына Луиза Савойская сочла обстановку дворца Турнель нездоровой из-за его близости к устью одной из крупнейших канализационных систем Парижа. Поэтому в 1519 году Франциск обменял своё поместье Шантелу неподалёку от Монлери на особняк, которым владел Николас де Невиль, сеньор де Виллеруа, расположенный возле Тюильри, и подарил его своей матери. Герцогиня Алансонская приказала расширить и украсить отель и с тех пор жила там всякий раз, когда бывала в Париже. Это, однако, случалось редко, поскольку её здоровье страдало от душного воздуха столицы.

Маргарита, тем временем, не подозревая о двуличии Монморанси, продолжала бдительно отстаивать интересы своего «друга». Как известно, в тридцать лет тот получил по её просьбе звание маршала Франции, а в тридцать четыре стал великим магистром королевского двора и губернатором Лангедока. Казалось, теперь ничто не могло удовлетворить его самые заветные амбиции, кроме супруги, чьё происхождение сделало бы честь первому христианскому барону Франции. Весной 1526 года герцогиня Алансонская собственноручно взялась вести переговоры о браке Анна. Нет сомнений, что если бы он доказал своё королевское происхождение, ему была бы дарована рука принцессы Рене Французской. Мадемуазель де Гиз тоже ещё оставалась незамужней, но по какой-то причине проект этого союза не был реализован. Взамен Маргарита предложила маршалу руку Мадлен Савойской, младшей дочери покойного Бастарда Савойского, графа де Виллар и де Тенде, которая жила при французском дворе и пользовалась большой привязанностью Мадам.

Монморанси с радостью согласился, и его бракосочетание с шестнадцатилетней девушкой было немедленно отпраздновано в Блуа в присутствии герцогини Алансонской. Луиза Савойская дала своей племяннице в приданое баронства Фер, Ганделус, Сен-Хилльер и Монберон. Хотя Мадлен Савойская не обладала большим личным обаянием, по свидетельствам современников, у неё были правильные и выразительные черты лица и величественная осанка. Характер же отличался серьёзностью и сдержанностью. Достойная супруга Монморанси старалась держаться подальше от вольностей двора и пользовалась безупречной репутацией. Набожная католичка, Мадлен регулярно и усердно исполняла свои религиозные обязанности. Благодаря своему здравому смыслу она так разумно расходовала средства на содержание великолепных дворцов Монморанси в Париже и в Шантийи, что вызвала восторг короля. Хронисты того времени упоминают имя Мадлен с глубоким почтением. Так, Брантом говорит:

— У этого великого дворянина (Монморанси) была супруга, одна из самых мудрых и добродетельных дам того времени, которых только можно было найти. Какие бы ни происходили перемены, или какие бы новые моды ни появлялись при дворе, она никогда не меняла свой наряд по старой французской моде — ниспадающая мантия с длинными рукавами, которые восхитительно подчеркивали величественность её поведения… Для месье коннетабля было большой удачей жениться на даме, находящейся в столь близком родстве с мадам регентшей и с королём.

Монморанси не отказывал в почестях своей супруге, и поскольку Мадлен считала ниже своего достоинства ревновать к тем знакам внимания, которые маршал оказывал другим дамам, в их доме царило согласие.

Интриги и тайные переговоры Франциска о браке своей сестры с английским королём продолжались всё лето 1526 года. Однако страсть Генриха VIII к Анне Болейн вскоре стала общеизвестной и обсуждалась на всём континенте. Герцогиня Алансонская остро чувствовала, насколько унизительным для неё было соперничество с бывшей фрейлиной за руку монарха, жена которого была ещё жива. И не скрывала от матери, насколько ей отвратителен этот брак, «долженствовавший совершиться за счёт благополучия несчастной королевы Екатерины Арагонской».

Привязанность к королю Наварры также бесконечно усилила беспокойство Маргариты бесцеремонными действиями брата. Переговоры французских послов в Англии в этот период были окутаны большой тайной, ибо Франциск, который хорошо понимал беспринципный и капризный характер Генриха VIII, изо всех сил старался не скомпрометировать себя. Наконец, он убедился, что если король Англии добьётся развода, Анна Болейн разделит с ним трон. Кроме того, Франциска убедили, вероятно, мать и Монморанси, что репутация его сестры значительно пострадает, если тайные предложения, которые он делал Вулси, чтобы добиться брака Маргариты с Генрихом VIII, станут известны после развода последнего с королевой Екатериной.

Что же двигало Анном? Заслуги маршала в деле освобождения Франциска ценились очень высоко, его влияние росло с каждым днем, тем более что те люди, которые могли успешно с ним соперничать, понемногу сходили со сцены: Луиза всё чаще болела, канцлер Дюпре старел, а из прежних близких товарищей короля оставались при дворе лишь немногие. Вскоре Монморанси встал во главе католической партии, которая не желала допустить брака между Генрихом VIII и Маргаритой. Сделавшись английской королевой, получив силу и власть, не станет ли она открыто на сторону реформаторов? И не склонит ли к тому же своего брата и своего супруга?

Правда, историк Мишле утверждает, что будто бы король уступил желанию Анны де Писсле, боявшейся влияния Маргариты на её брата и стремившейся удалить её от двора. Однако отношения между королевской фавориткой и герцогиней Алансонской всегда были хорошие.

Так или иначе, но во второй половине 1526 года Франциск I неохотно дал согласие на брак своей сестры с королём Наварры.

Официальная помолвка Маргариты, вероятно, состоялась примерно в ноябре месяце или в начале декабря во дворце Сен-Жермен-ан-Лэ, куда Мадам переехала из Парижа. После этой церемонии герцогиня Алансонская снова отправилась на юг, во владения Генриха д’Альбре. В письме, которое она написала графине де Ларошфуко, Маргарита говорит о себе как о «путешествующей в сопровождении короля Наварры». Сопротивление Франциска её браку, похоже, тогда не было полностью ещё преодолено, поскольку принцесса сообщила подруге, что в настоящее время не смеет пригласить никого из своих родственников на церемонию венчания.

— Моя кузина, — писала Маргарита, — вчера король Наварры решил, что я должна покинуть это место в следующую пятницу. В субботу я буду в Тарбе, где останусь, чтобы присутствовать на приближающемся празднике, а оттуда отправлюсь в Прей, где я намереваюсь немного погостить и надеюсь увидеть Вас там…

Прей, или Сен-Прей, где герцогиня Алансонская выразила намерение отдохнуть несколько дней, был маленьким городком в Лангедоке. Причиной её пребывания там, несомненно, было посещение сестры короля Наварры, Екатерины д'Альбре, которая приняла постриг в тамошнем монастыре. Всего же у её будущего мужа было четыре сестры: близнецы Мария и Екатерина стали монахинями, Анну обручили с графом д'Эстраком, старшим сыном графа де Кандаля, а Изабелла, красоту которой воспел поэт Маро, жила при дворе своего брата, и пока оставалась незамужней.

По возвращении Маргариты в Сен-Жермен её брачный контракт, наконец, был подписан братом. Этот документ был составлен под руководством Мадам 3 января 1527 года: «Ниже приведены статьи и договор о браке между высокородными и могущественными принцем и принцессой, монсеньором Генрихом, милостью Божьей, королём Наварры, сеньором Беарна, сыном высокородных и могущественных Жана и Екатерины, по той же милости покойных короля и королевы Наварры, герцога и герцогини Ганди, де Монблан и де Пенафьель, графа и графини де Фуа, сеньора и дамы Беарн и Бигорр, и мадам Маргариты Французской, единственной сестры короля, герцогини Алансонской и Беррийской, графини де Родд, дю Перш, де Лиль, виконтессы де Ломень и дамы де Божё».

При перечислении своих титулов Маргарита не называет себя графиней д'Арманьяк, поскольку её будущий муж тоже претендовал на эти земли, но в следующей статье контракта она передаёт ему свои права на графства Родд, де Фезенсак, де Пердрейк и де л'Иль, а также на виконтства Ломень, Овийяр, Жизмуа, и Авен. Принцесса также отказывается от доходов графства Перш и баронств Шатонеф и Сенонш, пожизненно предоставленных ей матерью в качестве свадебного подарка, от своего контроля над доходами герцогства Алансонского, и от своего наследства в размере 10 000 турских ливров, которыми она пользовалась как вдова герцога Алансонского. Маргарита дарит королю Наварры свою золотую и серебряную посуду на сумму в 45 000 ливров, доставшуюся ей от сестёр и сонаследниц герцога Алансонского, и оставляет за собой единоличный контроль над доходами и управлением «герцогства Беррийского, города и графства Бурж, а также владений Иссуден, Меан-сюр-Эвр, Дун-Леруа, Вьерзон с их поместьями и землями, их податями и доходами, которые король с момента своего радостного вступления на престол даровал своей сестре своей королевской властью». Король Наварры, со своей стороны, выделяет ей вдовью долю в размере 20 000 ливров от поместий в Беарне, и «обещает, кроме того, подарить мадам Маргарите богатые кольца и драгоценности сверх того, чем она владеет сейчас, на сумму в 10 000 экю». В случае кончины супруга принцесса должна была оставаться единственной воспитательницей и опекуном всех их детей, которых она могла бы ему родить, и регентшей королевства, княжеств, земель и сеньорий Наварры и Беарна до совершеннолетия своего старшего сына или дочери. Брачный контракт был засвидетельствован Жаном де Бриноном, канцлером герцогства Алансонского и Беррийского, сеньором де Форсом, верховным бейлифом Берри, и сеньорами Валлемером, Лестангом и Шастовье, должностными лицами, назначенными самой Маргаритой. В документе, подписанном, кроме короля, герцогиней Ангулемской и её секретарём Даррехери, также говорится, что герцогине Алансонской, как королевской сестре, присваивается титул «de France» (дочери Франции).

Церемония бракосочетания Маргариты и Генриха д’Альбре состоялась 24 января 1527 года в Сен-Жерменен-Лейе, в той самой часовне, где когда-то Франциск венчался с принцессой Клод. Из-за пленения юных принцев и «бесчестного» нарушения Мадридского договора, это событие не было отмечено какими-либо чрезвычайными торжествами. Правда, Франциск устроил грандиозный пир и великолепный турнир, который продолжался около восьми дней, после чего гости разъехались.

Тем не менее, второй брак Маргариты был воспет в прозе и стихах поэтами и учёными людьми Европы. Жан Дора, наставник королевских пажей, сочинил латинскую аллегорическую поэму, в которой рассказывает о том, как в раковине, поддерживавшей лучезарную фигуру Венеры, поднявшейся из недр волн, образовалась чистая и прекрасная жемчужина. Это была случайная капля благоухающей небесной росы, из которой выросла богиня. Однажды во время беременности Луиза Савойская, поедая устрицы, случайно проглотила этот бесценный драгоценный камень, и, таким образом, дочь, которую она родила несколько дней спустя, унаследовала божественную природу богини Венеры и была названа Маргаритой («Жемчужиной»).

Иоахим дю Белле, племянник знаменитого кардинала дю Белле, задаёт в своём сочинении вопрос: чем отныне должны вдохновляться музы, если сама Добродетель собирается замуж? А поэт Клеман Маро исчерпал все ресурсы своего поэтического воображения, восхваляя свою покровительницу и выражая свой восторг по поводу её брака.

Судьба два раза предоставляла Маргарите случай стать во главе могущественных государств, когда она могла бы серьёзно и глубоко влияла на все европейские события. Но ей не суждено было стать ни германской императрицей, ни английской королевой. Её союз с Генрихом д’Альбре принято называть «браком по любви», так как зачем иначе принцессе понадобилось выходить замуж за короля незначительного государства, большую часть которого оккупировали испанцы?

Тем не менее, А. М. Петрункевич, автор книги «Маргарита Ангулемская и её время», утверждает:

— …нельзя сказать, чтобы этот брак был создан только личными отношениями Маргариты и Генриха. Несомненно, что он имел за собой серьёзные политические соображения, поскольку для Франции было далеко не безразлично, кого изберёт себе в супруги молодой король Наваррский.

Несмотря на то, что королевство Генриха д’Альбре было небогато, его географическое положение придавало ему особое значение, сделав яблоком раздора между Францией и Испанией.

После замужества Маргариты город Нерак с замком, где находился наваррский королевский двор, постепенно превратился в центр литературы, науки и искусства Западной Европы.