Жертва

ГЛАВА 16

Старшая сестра Деборы Гибберт жила в доме, перестроенном из старых конюшен, с двойным фасадом, терракотовыми горшками на каждом подоконнике и цветами герани, ронявшими на землю розовые лепестки. Триш ехала к дому Корделии по тряской булыжной мостовой и старалась не задеть дорогие блестящие автомобили, стоящие вдоль всей дороги.

Вообще-то ей до сих пор следовало находиться в конторе. На самом деле она пробыла там только до пяти. Разобрала кучу бумаг, накопившихся на письменном столе, и, оставив Дэйву длиннющую записку, уехала, чтобы выполнить данное Анне обещание. Если честно, оно стояло у Триш поперек горла, и все-таки она не собиралась его нарушать, несмотря на то что Анна так бессовестно ее обманула.

С другой стороны, Триш надеялась, что сама она не превратится в подобие Деб Гибберт. Как Анна сказала о ней тогда, в самом начале? «Помогает всем и каждому, разрывается на части, ничего толком не успевает и в конце концов выясняет, что ее ненавидят самые близкие и дорогие люди».

Что ж, если сегодняшний визит не принесет никакой полезной информации, а Анна не раздобудет данных по медицинской стороне дела, она сможет спокойно выйти из игры. Конечно, жаль, если Анна потерпит неудачу с фильмом и потеряет дом, но вины Триш здесь не будет. Она уже сделала все возможное, чтобы помочь подруге. Не получится, значит, не получится. Она не может отвечать за всех и каждого. Кстати, отчаиваться рано, подумала Триш, удивляясь метафорам, которые подбрасывал ее мозг. Впереди все еще ждет салун «Последняя надежда». Конечно, жизнь не вестерн, но к Триш вернулось хорошее настроение.

Когда черная лакированная дверь открылась, на лице Триш играла полуулыбка. На пороге стояла стройная темноволосая женщина с приподнятыми бровями и вежливой улыбкой на тонких розовых губах. Триш ожидала увидеть какую-нибудь грозную или по крайней мере хищную особу, а Корделия Уотлам оказалась чуть ли нехрупкой. Если бы Дебора сбросила килограммов двадцать пять и оделась в костюм от Армани, она выглядела бы точной копией старшей сестры.

— Мисс Уотлам?

— Да.

Голос Корделии звучал более чем негостеприимно. Ее темные волосы были коротко подстрижены и убраны назад, а в ушах у миссис Уотлам висели аккуратные золотые серьги, похожие на две крохотные дыньки. Образ дополняли бежевые льняные брюки и просторный черный пиджак, больше похожий на рубаху. Выглядела Корделия Уотлам роскошно, а смотрела очень холодно.

— Насколько я понимаю, вы — Триш Магуайр. Проходите в дом.

«Вежливо, но неприязненно, — подумала Триш. — Очень неприязненно. Что ж, ничего удивительного в таком приеме не было».

— Спасибо, — сказала Триш и переступила порог.

Корделия провела ее через погруженный в темноту дом в маленький внутренний дворик, засаженный цветами. В центре журчал фонтанчик, богато украшенный цветной керамикой, и в каждой капле воды играли лучики света, отчего крохотный дворик выглядел очень экзотично.

— Надо же, какая прелесть, — сказала Триш вслух, и тут же мысленно одернула себя: «Не подлизывайся. Так и перестараться недолго».

Однако Корделия и не собиралась поддаваться на комплименты. Встав возле фонтана, она вежливо, но сдержанно улыбнулась и тихо спросила:

— Могу я узнать, почему именно вы участвуете во всем этом фарсе?

«Что значит, именно я? — удивилась Триш. — Она ведь ничего обо мне не знает». Ее поразила враждебность Корделии. Триш потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

— Как бы вы отреагировали, — продолжила мисс Уотлам, — если бы кто-то пытался освободить из тюрьмы Чарлза Чомптона и пришел к вам просить помощи?

Триш оцепенела. Естественно, она держала все свои страхи под контролем, но это не значило, что они исчезли и не могли в любой момент вернуться.

— Неужели вы думали, я не выясню о вас все возможное, прежде чем пустить в свой дом?

— Ну разумеется, — осторожно сказана Триш. — Очень разумно с вашей стороны.

— Итак, что бы вы сказали, если бы я выискивала законный способ выпустить из тюрьмы того, кто изнасиловал и убил вашу подругу и пытайся сделать то же самое с вами?

— Думаю, мне бы это очень не понравилось, — ответила Триш и вспомнила, что те же самые слова она недавно говорила Филу Редстоуну.

Интересно, общается ли он с Корделией? Он мог многое рассказать ей о тех страшных событиях в жизни Триш. Она брезгливо представила, как эта парочка строит грязные планы, стараясь помешать ей любым способом.

— Однако здесь есть небольшая разница, — сказала Триш, не собираясь показывать Корделии свои страхи. — Дебора приходится вам сестрой. Неужели вы нисколько ей не сочувствуете?

— Может, и сочувствую, но не настолько, чтобы вам помогать. Думаю, вам лучше присесть. Я готова выслушать то, что вы хотите сказать, только вот времени у меня совсем немного.

Корделия взглянула на золотые наручные часики, блеснувшие на солнце и эффектно подчеркнувшие ее загорелую кожу. Руки у нее были очень гладкие, как будто покрытые скорлупой огромного коричневого яйца.

— Надеюсь, вам уже рассказали, что Дебби с самого детства была большой выдумщицей, — произнесла Корделия как будто ненароком. — Ребенком она придумывала совершенно невероятные истории, а потом сама не могла понять, где правда, а где вымысел.

— Многие дети так делают.

— Большинство из них со временем вырастают из этой привычки, а Дебби — нет. Вспомните хотя бы ту смехотворную историю о вставной челюсти отца.

— Должна признаться, мне история показалась вполне убедительной. Во всяком случае, она гораздо правдоподобнее, чем некоторые другие истории, которым верят присяжные.

Корделия подняла брови, однако усомниться в компетентности и опыте Триш не решилась. По крайней мере вслух.

— Значит, вы сами никогда не сомневались в том, что ваша сестра убила отца? — Корделия даже не потрудилась ответить. Презрение на ее лице говорило само за себя, и она отлично знала это. — Даже ночью или под утро, мучаясь бессонницей? Неужели вы ни разу, ни на секунду не предположили, что признание вашей матери могло быть искренним?

— Никогда. Даже в самые тяжелые моменты своей жизни. — Корделия выразительно вздрогнула, хотя во дворике было очень жарко и безветренно. — А такие моменты случались нередко.

— Не сомневаюсь.

— Мама не могла убить отца. Не могла ни физически, ни эмоционально, ни с религиозной точки зрения. Она очень серьезно относилась к вопросам веры, чего бы ей это ни стоило. Вы понимаете, о чем я говорю, мисс Магуайр? Понимаете или нет?

В последнем вопросе звучало столько враждебности, что Триш решила на него ответить.

— Меня воспитывали как протестантку. Правда, я давно бросила ходить в церковь, но уважаю тех, кто не последовал моему примеру, и всегда принимаю их веру всерьез.

— Рада за вас, — заявила Корделия и откинулась на мягкую спинку стула. — Поверьте, мама сделала признание только для того, чтобы защитить Дебби. Вы понимаете? Даже родная мать, которая обожала Деб, верила в ее виновность.

— Откуда вы знаете?

— Она сама сказала мне незадолго до смерти.

— Кто-нибудь, кроме вас, знал об этом?

— Нет, никто. Мама умоляла никому не рассказывать. Она лежала на больничной кровати, при смерти, и могла думать только об одном — о том, как защитить Дебби.

— И она рассказала вам, почему призналась в убийстве, — задумчиво проговорила Триш.

Бедная женщина умирала, зная, что дочери ненавидят друг друга, и старалась перед смертью помирить их.

— Она просила вас позаботиться о Деб? — мягко спросила Триш и увидела, как лицо Корделии побледнело под слоем косметики.

Миссис Уотлам ничего не ответила.

— Поэтому вы согласились со мной побеседовать?

Триш тщетно старалась не думать о той пропасти, которая разделяла элегантную Корделию, сидящую посреди прелестного миниатюрного садика, и несчастную Деб, упорно сражающуюся со своими страхами в вонючей и шумной комнате для свиданий.

— Одно время мы были близки с Деб, — наконец выговорила Корделия. — В детстве. Я всегда заступалась за нее, защищала ото всех, кто… кто сердился из-за медлительности Деб или просто ее дразнил. Такова была моя роль.

Триш почти слышала, как из розовых губ Корделии вырывается самодовольное: «Ну разве я вела себя не благородно?»

— А потом она нанесла мне удар в спину. Не поймите, меня неправильно, я давно не испытываю к ней никакой ненависти. Я не могу простить ее, но ненависти к ней у меня нет.

Триш кивнула и подождала, не скажет ли Корделия еще чего-нибудь. К мисс Уотлам вернулось ее хладнокровие. Она сидела, лениво откинувшись на спинку стула, и не говорила ни слова.

— Из-за чего вы поссорились с ней? — спросила Триш, когда молчание стало чересчур неловким. — Дело ведь не только в смерти отца, верно? У меня такое чувство, что ваши отношения с сестрой испортились гораздо раньше.

— Ну разумеется, — сдавленным голосом проговорила Корделия. — Все началось тогда, когда она попыталась рассорить меня с отцом. Дебби никогда не давала себе труда понять его и жутко злилась из-за того, что у меня это получается несравненно лучше.

— Конечно, сейчас нехорошо так говорить, но у меня сложилось впечатление, что он очень сильно портил Деборе жизнь.

— Этого легко можно было избежать, — выпалила Корделия, потеряв добрую часть своей невозмутимой элегантности. — Только она ни за что не хотела признать свою неправоту. Стоило ей приложить немного больше усилий, и она наладила бы прекрасные отношения с отцом. Она просто не хотела себя утруждать. Предпочитала тратить все силы на то, чтобы отравить мои отношения с ним, а заодно и с матерью, а когда поняла, что ничего у нее не получится, убила отца.

— Наверное, она была очень несчастна, — сказала Триш, чувствуя себя так, словно очутилась посреди минного поля без карты местности.

— Терпеть не могу, когда люди используют свои несчастья как оправдание, — отрезала Корделия, а ее лицо окаменело под стать голосу. — Эдакая собака на сене получается. «Раз я несчастлив, значит, надо сделать так, чтобы и всем остальным жилось, черт подери, несладко».

— А может быть… — задумчиво сказала Триш, — может быть, такие люди просто не в состоянии понять или даже увидеть чужое несчастье, потому что им приходится постоянно сражаться с собственными бедами.

— Нет. Дело в неумении или нежелании сочувствовать. Дебби никогда никому не сочувствовала. Она не желала верить, что другие тоже могут страдать. Деб и в голову не приходило, что мы с отцом вовсе не пытаемся причинить ей какое-то зло. Она не думала, что мы сами можем страдать от ее поведения.

— Но она понимала, как страдает ваш отец, — заметила Триш, не в силах не заступиться за Дебору. — Поэтому и поехала в клинику и поругалась там с доктором Фоскаттом.

Глаза Корделии вспыхнули.

— Она ему не сочувствовала. Она злилась, что из-за болезни с ним трудно иметь дело. — Презрение в ее голосе почти обжигало Триш. — Я присутствовала при том, как она кричала на отца, когда он едва мог дышать от боли, не говоря уже о том, чтобы есть или спать. У нашей Дебби такой характер, что вам и не снился.

— Как вы считаете, она?..

Корделия хотела сказать слишком многое, чтобы дожидаться очередного вопроса. Слова били из нее фонтаном.

— Господи Боже! Да половина папиных болезней была вызвана тем, что он расстраивался и волновался из-за Деборы. Стоило ей появиться, и его состояние сразу ухудшалось.

— Я не понимаю вас.

— Основная часть его болезней обострялась в состоянии стресса, — продолжала Корделия немного спокойнее. — Язва, например, крапивница, состояние нервной системы. И, Бог свидетель, Деб отлично умела вызывать у людей стресс.

Она снова вздрогнула и обхватила себя руками, как будто замерзнув. Однако во дворике было совсем не холодно. Несмотря на тень и струи фонтана, в саду было жарко, как в печке.

— Вы виделись с ней? — неожиданно спросила Корделия.

— Да.

— Как она?

Триш не совсем поняла, чем вызван такой внезапный интерес, и осторожно спросила:

— А как она может быть, по-вашему?

Внимание мисс Уотлам что-то отвлекло. Она почти полностью отвернулась от гостьи и всмотрелась в цветочную клумбу рядом со стулом. Наконец Корделия сняла с одной из травинок крохотного паучка, обмотала вокруг пальца его тонкую шелковую нить и резко дернула. Затем раздавила миниатюрное существо между большим и указательным пальцами и стерла образовавшееся месиво листиком мелиссы. В воздухе поплыл сладковатый цитрусовый аромат, настолько сильный, что его почувствовала даже Триш, которая сидела футах в четырех от Корделии.

— Знаете, мисс Магуайр, меня только одно успокаивает — я успела позвонить отцу, перед тем как она его убила. Он умер не совсем несчастным, хотя я…

Триш заметила, что на нижнем веке Корделии выступила полоска влаги, но уже через мгновение исчезла.

— Мне пора идти, — сказала мисс Уотлам и поднялась со стула. — Если у вас появятся еще какие-нибудь вопросы, лучше напишите мне. Надеюсь, вы не против?

Она направилась через дом к входной двери, и Триш ничего не оставалось, как пойти следом.

— Знаете, мисс Магуайр. — Корделия остановилась, положив руку на дверной засов. — Я не могу простить Деб, но мы с ней все-таки сестры. Думаю, придет день, когда я смогу с ней повидаться. Когда-нибудь, но не сейчас.

Триш ничего не ответила. Она очень сомневалась, что Дебора обрадуется, узнав о предстоящем визите Корделии.

— Она все еще ненавидит меня?

— Я думаю, нелегко простить человека, чьи свидетельские показания отправили вас в тюрьму на пожизненный срок. Вы не согласны?

— Еще труднее простить того, кто убил вашего отца. — Голос Корделии звучал резче, чем скрежет металла по стеклу. — Рано или поздно Деб все-таки выйдет из тюрьмы, пусть даже и без помощи Малкольма. Мне же никто и никогда не вернет отца.

Вернувшись в Саутуорк, Триш бродила по комнатам своей огромной, как склад, квартиры, пытаясь избавиться от тех чувств, которые вызвала в ней Корделия Уотлам, и вернуться в свою собственную спокойную и счастливую жизнь. Конечно, ее семья тоже не была идеальной, но в сравнении с родней Деб все они выглядели совсем неплохо.

Раздался телефонный звонок. Триш сняла трубку и, естественно, услышала голос Анны. Ничуть не раскаявшаяся в своем поведении, та тут же потребовала рассказать все последние новости. Триш коротко пересказала свой разговор с Корделией и добавила:

— Поэтому, даже если она и согласится, не стоит приглашать ее для съемок в фильме. Она абсолютно уверена в том, что Деб виновна. Боюсь, на аудиторию она может произвести то же впечатление, которое произвела на присяжных.

«Интересно, — подумала Триш, — не передается ли по наследству способность рассказывать истории так убедительно, что все им верят?»

— Как думаешь, — спросила Анна, — не могла Корделия сама убить отца, затем подбросить улики против Деб, а потом испугаться, что Малкольм выведет ее на чистую воду, и застрелить его?

— А тебе самой-то верится в такое?

У Триш не хватало терпения принимать идиотские предположения Анны всерьез.

— В тот вечер она вполне могла приехать в дом к родителям после того, как ушел ее гость, — важно сказала Анна. — Я проверяла ее с тех самых пор, как она отказалась со мной встретиться. Я подумала, если бы она согласилась дать нам интервью перед камерой, то ведущий спросил бы ее прямо, не ездила ли она в тот вечер домой. Интересно посмотреть, как она отреагирует на такой вопрос. По меньшей мере разозлится, а Деборе и такая малость пойдет на пользу.

— Боюсь, она может все испортить, — заметила Триш, поняв, что под напористой решимостью Анны скрывается панический страх. — Попробуй лучше раздобыть детские фотографии Деб и Корделии. Спроси у Адама. Знаешь, такие, что бывают в семейных альбомах, — две девочки отбирают друг у друга игрушку, или обнимаются, или что-нибудь в этом роде. В начале фильма можно смонтировать разные снимки. Сначала две очаровательные сестренки обожают друг друга, потом друг на друга дуются, а затем — если найдешь — дерутся. Наймешь актеров, чтобы сначала прочитали за кадром отрывки из показаний Корделии, а потом то, что Блэкморы говорили о доброте Деб.

— Да, получится неплохое вступление. Очень даже неплохое. Тебе, Триш, можно и на телевидении карьеру делать.

«Нет уж, спасибо, — подумала Триш. — Мне бы со своей разобраться. По крайней мере никакой банк не диктует мне, что можно делать, а что нет».

— И, Анна, — сказала она вслух, — мне срочно нужно медицинское заключение. Желательно, не позднее чем завтра.

— Скоро получишь. Очень скоро. Осталось совсем немного, — выпалила Анна. — Я почти всех специалистов уже подобрала. Ой, кто-то в дверь звонит. Извини, мне надо бежать. Пока.

Полчаса спустя Триш стояла на кухне, смешивая сложный соус для бифштекса, который она собиралась приготовить Джорджу, и снова перечитывала все, что говорилось на судебных заседаниях о здоровье старого мистера Уотлама. Заниматься одновременно и тем и другим оказалось непросто, и Триш очень быстро устала. Она жалела, что почти ничего не знает о том, какими люди становятся в старости, чем болеют и как за ними надо ухаживать.

Дебора рассказывала, что доктор Фоскатт был не в состоянии помочь ее родителям, и говорила совершенно искренне, однако Триш читала материалы следствия и никак не могла разобраться, подтвердились обвинения Деб или нет.

Судя по материалам дела, ее отец страдал чуть ли не бессчетным количеством недугов. Мистер Уотлам мучился подагрой, частыми мигренями, воспалением простаты, депрессией и гигантской крапивницей, которая сильно обострялась во время визита Деб и так чесалась, что несчастный был весь покрыт коростой. Лечился он, похоже, из рук вон плохо и вдобавок постоянно падал, ставил синяки, ломал пальцы, а один раз даже запястье.

За дверью квартиры раздались тяжелые шаги. Кто-то поднимался по металлической лестнице. Джордж идет, с удовольствием подумала Триш. Она могла пойти и открыть ему дверь, но не стала этого делать. Ей нравилось слушать, как Джордж открывает квартиру теми самыми ключами, которые она дала ему, как только поняла, что пришло время. Вроде бы такой пустяк, а в их размеренной жизни появилось еще одно маленькое удовольствие.

Однако вместо звука поворачиваемого ключа раздался звонок в дверь. «Значит, не Джордж», — подумала Триш и, выключив печь, подошла к входной двери. В ней был глазок, которым Триш почти никогда не пользовалась, но в тот вечер она в него все-таки заглянула.

На пороге стоял высокий человек в черной кожаной куртке и с мотоциклетным шлемом на голове. В руке он держал тонкий коричневый пакет и планшет с зажимом. Картину дополняли черные кожаные перчатки.

Триш бросило в пот. Сердце заколотилось в грудную клетку гораздо быстрее, чем обычно, но голова работать не отказалась. И слава Богу. Гордись хотя бы этим, угрюмо сказала себе Триш. Еще раз внимательно посмотрев в глазок, она не увидела никакого оружия. Кожаная куртка и брюки посыльного были слишком тесными, чтобы под ними что-то спрятать, а мотоцикл с вместительным багажником остался где-то на улице. С другой стороны, в пакете могла оказаться бомба. А еще, сказала себе Триш, парень может быть самым обычным посыльным.

Он снова позвонил, а затем еще и постучал в массивную дверь кулаком. Триш присмотрелась к пакету и заметила, что это просто коричневый конверт, не очень толстый. Она приоткрыла дверь, не снимая ее с цепочки.

— Да?

— Магуайр? Вам пакет.

Триш посмотрела на конверт сквозь узкую щель, стараясь разглядеть его повнимательнее.

Никаких проводов не видно. На конверте стоял адрес, написанный аккуратным, незнакомым ей почерком.

— От кого он? — спросила Триш и рассердилась, услышав собственный голос — высокий и дрожащий.

Из-под закрытого шлема посыльного раздался ответ:

— Адрес отправителя Холланд-парк, Фратчет-мьюз, 14.

Дом Корделии Уотлам. Посыльный просунул планшет сквозь щель в двери и попросил Триш расписаться, а рядом, в скобках, поставить имя. Она торопливо нацарапала свою фамилию, взяла конверт и захлопнула дверь.

Раздался звук удаляющихся по металлической лестнице шагов, и Триш выглянула в кухонное окно. Посыльный сел на мотоцикл, снял его с распорки и с оглушительным ревом исчез из поля зрения. Триш тщательно ощупала конверт, проверив пальцами всю его поверхность сверху донизу. Никаких проводов в нем не было. Пара скрепок, несколько листов бумаги и больше ничего.

Ну, хватит уже страдать паранойей, сказала себе Триш и разорвала конверт. Никакого взрыва не последовало. Все, что она обнаружила внутри, это несколько нацарапанных от руки писем и записка, отпечатанная на принтере и прикрепленная к ним скрепкой:

Триш подумала, что на сегодня с нее хватит и Корделии, и ее младшей сестры. Джордж должен скоро прийти домой, а она обещала приготовить ему ужин. Поэтому Триш оставила письмо Корделии на папке с материалами дела, сняла дверь с цепочки и вернулась к мискам и кастрюлям.

Она все еще стояла у плиты и доделывала соус, когда входная дверь открылась и в квартиру вошел Джордж. Он обхватил Триш руками, а она оторвалась на секунду от кастрюли и подалась назад, запрокинув к нему лицо. Джордж неловко поцеловал ее.

— Если бы я был жирафом или акробатом, получилось бы лучше, — сказал он.

Триш рассмеялась и, не высвобождаясь из объятий Джорджа, повернулась к нему лицом, чтобы он мог поцеловать ее как следует. Она успела принять душ, и одежды на ней было совсем немного. Мысль о еде вдруг показалась ей неинтересной.

— Ты очень голоден? — прошептала она.

Джордж провел пальцем по ее бровям, затем по носу и, наконец, по губам. Триш почувствовала на языке солоноватый привкус.

— По-моему, нет, — сказал Джордж медленно, растягивая гласные, а затем снова поцеловал Триш.

Его руки скользнули под ее футболку.

Триш едва вспомнила, что надо выключить плиту и снять с нее кастрюльку с соусом.