Жертва

ГЛАВА 5

В пятницу, около шести часов вечера, на террасе перед зданием палаты общин оказалось не так людно, как бывало обычно. Члены парламента из провинции успели разъехаться к своим избирателям, а за большинством столиков, наслаждаясь легким ветром с реки, сидели простые лондонцы.

Малкольм Чейз выделялся среди остальных посетителей точно так же, как он выделялся бы в любом другом обществе. Высокий и прекрасно одетый, он обладал той вылощенной, несколько старомодной внешностью, что так привлекает состоятельных дам в период менопаузы. Триш с радостью отметила, что его чары не произвели на нее особого впечатления.

— Дебби была очаровательной девушкой, — сказал мистер Чейз с оттенком мечтательности в голосе. — Такая старательная. Моя нынешняя секретарша в подметки ей не годится.

Триш поставила на стол запотевший бокал белого вина с содовой, опасаясь, что он может выскользнуть у нее из рук.

— Дебора Гибберт работала у вас секретарем?

— Да нет же, не у меня. У декана, — ответил он резким, даже сердитым тоном, совсем не таким, какой использовал в публичных выступлениях. — Разве вам не рассказали?

Триш проигнорировала его раздражение и спокойно покачала головой.

— Я совсем недавно занялась ее делом. Какого декана вы имеете в виду?

— В Королевском колледже, в Оксфорде. Я читал там лекции по философии, а Дебора работала секретарем у декана. Так мы и познакомились. Она мне сразу понравилась.

Чейз рассмеялся, с легкостью вернувшись в образ очаровательного малого. Такая быстрая смена настроений всерьез обеспокоила Триш.

— Дебби была старше, чем остальные секретари, но очень славная. Мы называли таких bon oeuf.[7]

Триш улыбнулась, не разжимая губ. Глупая привычка путать разные языки никогда не казалась ей особенно забавной, а холеные преуспевающие мужчины, которые называли подчиненных им сотрудниц «отличными малыми», вызывали у Триш гадливость. Судя по ее опыту, такое обращение значило только одно — раздавая комплименты и задания, мужчины ценили потребности и таланты тех сотрудниц гораздо ниже, чем свои собственные.

Если Малкольм говорит правду, то за прошедшие годы Дебора сильно изменилась. Вот и молодец!

Триш заметила, что Чейз пристально смотрит на нее. Она разжала челюсти и с улыбкой сказала:

— Очень мило. Вы поддерживали с тех пор какие-то отношения? Я имею в виду, вы часто виделись до смерти ее отца?

— Нет, говоря по правде, мы совсем потеряли связь друг с другом.

Голос Чейза печально дрогнул. Триш в правдивость его скорби не поверила. Снять телефонную трубку не так уж трудно.

— Вы ведь знаете, Триш, как это случается. Дебби вышла замуж, что было естественно для девушки ее типа и для того времени. Я занялся политикой. Мало-помалу наши пути разошлись. Мы обитали в абсолютно разных мирах. Однако я очень счастлив, что Дебби всегда помнила о нашей дружбе и доверии. Она позвонила мне сразу, как только попала в ту ужасную передрягу. Я тотчас поехал и встретился с ней.

Он провел пальцем над левой бровью. Сторонние наблюдатели подумали бы, что он вытирает испарину, но Чейз абсолютно не потел. Он выглядел крайне самоуверенным и прекрасно владел собой. Хотела бы Триш узнать его секрет. Знойный воздух лип к коже, будто толстое фланелевое белье, и она чувствовала, как по спине бегут струйки пота.

— Жалко, что я ничем не мог ей помочь, — страдальчески произнес Чейз.

— Неужели ничем?

Триш удивлялась своему инстинктивному недоверию. Прошли годы, с тех пор как она в последний раз относилась так к мужчине, который казался несколько самодовольнее и самоувереннее, чем следовало бы. В коллегии адвокатов не выжила бы ни одна женщина, не способная смириться с таким пустяком. В школе подготовки барристеров это было чуть ли не одной из учебных дисциплин.

— Я могу появиться в фильме Анны Грейлинг как свидетель и рассказать о характере Дебби, — ответил Чейз с горестной улыбкой, по всей видимости, отрепетированной заранее, перед зеркалом.

Улыбка получилась что надо. Даже Хью Гранту пришлось бы постараться, чтобы сыграть убедительнее.

«Хватит, Триш, — осадила она себя. — Перестань брюзжать, как старая перечница. Не все холеные красавцы — обманщики. Иногда даже такой человек способен искренне кому-то сочувствовать».

— Кроме того, — добавил Чейз, по-прежнему улыбаясь, — я хочу написать статью о деле Деборы. Точнее, статья уже готова. Как только Анна скажет, что пора, материал с историей о Дебби выйдет на первой полосе «Санди ревю». Вообще-то я хотел напечатать статью сразу, как только написал ее, но Анна просила подождать, пока выйдет фильм. Я согласился.

— Разумно.

— И, естественно, я слежу за тем, в каких она находится условиях и как с ней обращаются.

Чейз перевел взгляд на реку, в сторону больницы Святого Фомы.

— Неужели? — спросила Триш. — Каким образом?

— Если вы член парламента, то людям небезразлично ваше мнение. Это одно из немногих преимуществ моей работы. — Он улыбнулся снова, но уже гораздо более искренне. — Я сделал все необходимое, чтобы начальник тюрьмы знал о моем интересе к миссис Гибберт. Как она выглядела, когда вы пришли с ней повидаться?

— Неплохо, — ответила Триш. — Фигура и цвет лица у нее обычные для заключенных. Волнуется за сокамерницу. Та попала в больницу из-за передозировки героина.

— Что?

На лицо Чейза падала тень, и Триш не могла видеть собеседника отчетливо, однако напряжение исходило от него толчками, как радиоволны от трансляционной вышки.

— Такое случается даже в тюрьме, — пояснила Триш, удивленная тем, как сильно Чейз разозлился.

В местах заключения наркотики были такой же правдой жизни, как и в любом другом месте.

— Вот дерьмо!

Триш слышала это ругательство по пятьдесят раз на дню и время от времени использовала его сама, но из уст человека, чья речь казалась такой гладкой и правильной, оно звучало отвратительно. Малкольм Чейз посмотрел на часы.

— Черт возьми! Сегодня вечером инспектора по надзору за тюрьмами уже не застать. Я обязательно поговорю с ним в понедельник. Возмутительно, что заключенные до сих пор имеют свободный доступ к наркотикам. Чтоб мне провалиться, если я не положу конец этому безобразию.

Триш поразилась его пылу. Судьба Деборы, по всей видимости, волновала Чейза гораздо меньше.

— Простите, — сказал он через несколько секунд и снова улыбнулся Триш с нарочитым очарованием кинозвезды из фильма тридцатых годов.

Теперь Чейз изо всех сил старался убедить ее, что наркотики сами по себе ничуть его не волнуют.

— Страшно подумать, что рядом с Дебби происходят такие мерзкие вещи. Надо же, в ее собственной камере!

Триш пожалела, что толком не видит глаз Чейза — низкое солнце светило прямо из-за его плеча. Вероятность, что ее догадка окажется справедливой, была невелика. Тень скрывала линии вокруг глаз и рта Малкольма, его рука элегантно подпирала голову, как будто ненароком скрывая второй подбородок. Мистер Чейз вполне мог оказаться ровесником Триш. Кроме того, он был очень привлекательным мужчиной.

— Вы не против, если я задам нескромный вопрос?

Чейз пристально взглянул на нее и поджал полные губы. Когда он отнял руку от лица, Триш заметила, что никакого второго подбородка у него нет, и немного смутилась.

— У нас с Дебби был короткий роман, — проговорил он таким тоном, словно признавался, что как-то раз пожал Деборе руку. — Если это то, что вы хотели узнать.

— Сказать по правде, да.

— Я так и понял. — Он тихо и натянуто рассмеялся. — Буду очень признателен, если этот факт останется entre nous.[8] Не то чтобы наша связь могла как-то мне навредить. С тех пор прошло столько лет… Дебби тогда была не замужем, я не женат, поэтому скандалом тут и не пахнет, понимаете?

— Разумеется, — быстро сказала Триш. — Я не собираюсь передавать информацию о вашем прошлом в бульварную прессу. С какой стати? Просто хочу прояснить ситуацию. — Она слегка улыбнулась и добавила: — Так удобнее оценивать показания.

— Не сомневаюсь. Дебби была такой очаровательной. Не сказать чтобы красивой и к тому же немного… как это называется… — он рассмеялся, — немного коренастой, но все-таки очаровательной и очень доброй. У меня как раз начинались трудные времена, и она очень помогла мне.

Триш слушала описание юной Деборы Гибберт и не понимала, что могла дать такому мужчине, как Чейз, девушка вроде Деб. Естественно, кроме сексуального удовлетворения.

— Я всегда помнил, что многим обязан Деборе. Если я смогу помочь ей сейчас, мой долг будет отплачен хотя бы частично. — Он снова улыбнулся, на сей раз не так наигранно. — Поэтому я сейчас и разговариваю с одним из самых проницательных адвокатов своего поколения.

— Расскажите, какой она была? — спросила Триш, пропуская лесть мимо ушей.

Чейз начал рассказывать, а она наблюдала за его лицом и чувствовала, что он нравится ей гораздо больше, когда теряется в воспоминаниях и забывает позировать, описывая не особенно привлекательную, но добрую, дружелюбную и очень одинокую девушку. Триш подумала, что Чейза могла привлекать в Деб именно ее неуверенность в себе, которая поднимала его собственную самооценку. Теперь невозможно было сказать с уверенностью, и все-таки Триш казался подозрительным и сам мистер Чейз, и то, с каким явным удовольствием он принимал знаки внимания и восхищения.

— Что вам известно о семье Деборы? — спросила Триш, когда он замолчал.

— Немногое. Я никогда не встречался с ее родителями. У нас с Деб были отношения иного рода. Ее семья жила где-то в глухой провинции. В Суффолке, по-моему.

— В Норфолке.

— Да, в Норфолке. В Лондон они никогда не ездили. Ее кошмарный отец считал это лишней тратой денег. Правда, я раз или два встречался со старшей сестрой Дебби.

— С идеальной Корделией? Отлично. Я как раз хотела узнать о ней побольше. Как она вам показалась?

— Если честно, она бездушная корова, хотя и довольно красивая.

— Значит, она не из разряда уродливых сестриц?

— Совсем нет, но, на мой взгляд, имя Гонория подошло бы ей гораздо больше, чем Корделия. Думаю, именно она, а вовсе не их отец, была основной причиной того, что у Дебби вечно возникали какие-то проблемы с семьей.

Тут Триш вряд ли могла согласиться с Чейзом. В рассказах Деб ее отец выглядел совершенно невыносимым человеком, тогда как о старшей сестре она отзывалась на удивление беззлобно, несмотря на то что Корделия наговорила о ней в суде.

Триш предполагала, что даже имя старшей сестры нанесло Деборе серьезный вред. Сама Деб скорее всего этого не поняла, но Триш отлично знала, какое впечатление на судью, обвинителя и адвоката должна была произвести любящая дочь по имени Корделия. Им подсознательно хотелось верить, что она говорит правду.

— У меня такое чувство, что Корделия просто не поддалась вашим чарам, — сказала Триш, чтобы поддразнить Чейза и увидеть его реакцию.

— В какой-то степени вы правы. Разумеется, тогда у нее была масса ухажеров. В общем, она ранила меня в самое сердце.

Его смех звучал беззлобно и совершенно искренне. Последние крохи неприязни, которую Триш испытывала к Чейзу, исчезли. Ее не удивляло, что много лет назад Деб влюбилась в него. Собственный отец относился к ней с презрением, а тут она вдруг обнаружила, что способна привлечь внимание красивого мужчины, да к тому же преподавателя философии.

— А что насчет ее мужа? Вы когда-нибудь встречались?

— Раз или два. Мне он показался не самым приятным парнем. — В голосе Чейза послышались нотки горечи. — Хотя что еще я мог подумать? Он ведь отбил у меня Дебби.

Вот и молодчина, мысленно прокомментировала Триш.

— Насколько мне известно, он что-то вроде инженера. Они с Деб познакомились, когда он читал лекции на наших курсах повышения квалификации. Я бы сказал, malheureusement[9] для Дебби. В том смысле что инженеры у нас так мало зарабатывают. — Чейз снова рассмеялся. — Ей, бедняжке, приходилось нелегко. Не представляю, как можно растить четверых детей на те деньги, которые получает ее муж. Я плачу столько своей секретарше. Думаю, поэтому она и стала такой раздражительной.

«Ага», — подумала Триш, уловив в голосе собеседника оттенок злорадства. Выходит, ее первое впечатление от мистера Чейза было не таким уж несправедливым. Становилось понятно, почему Дебора предпочла его простому инженеру.

— Раздражительной? — переспросила Триш, приподняв брови.

— Да. На суде многие свидетели говорили о том, что она очень несдержанна на язык. В юности она никогда не сердилась и тем более не срывалась на грубость. Вы не хотите еще чего-нибудь выпить?

Чейз оттянул рукав безукоризненного пиджака и бросил взгляд на часы — золотой «Ролекс».

— Мне пора бежать, — объяснил он. — Тороплюсь на встречу с избирателями. У меня еще осталась минута-другая, так что, если хотите, могу заказать вам что-нибудь.

— Нет, спасибо. Прежде чем вы уйдете, хочу уточнить одну вещь. Как вы считаете, у Деборы был неудачный брак?

Чейз пожал плечами.

— А вы когда-нибудь встречали удачные браки?

Несмотря на всю свою циничность, Триш до сих пор верила, что два человека могут быть счастливы вместе, если приложат достаточно усилий и будут относиться друг к другу по-доброму. Она сказала Чейзу, что знает несколько семейных пар, которые можно смело назвать счастливыми.

— Боюсь, я не могу похвастаться тем же, — безрадостно ответил Чейз и встал из-за стола.

— Последний вопрос, — сказала Триш. — Как вы думаете, мог ли кто-нибудь намеренно убить старика так, чтобы бросить подозрение на Дебору?

Чейз помотал головой, а его волосы даже не колыхнулись. Триш постаралась, чтобы мысль о лаках и гелях для укладки не усилила ее предубеждение. Член парламента должен следить за тем, как он выглядит.

— Я согласен с Филом Редстоуном, — сказал он. — Скорее всего убила мать. Несчастная дошла до точки и хотела избавить мужа от страданий. В конце концов она сама в этом призналась.

— А как же ее немощность и признание насчет подушки?

— Тут все очень просто. Думаю, когда она рассказала полицейским, что задушила мужа, они сразу спросили: «Как? Подушкой?» Ну, а она взяла и согласилась. Сдается мне, она всегда со всеми соглашалась, — заметил Чейз с видом мудреца, терпимого к чужим недостаткам. — Вам все подтвердят — бедная Дебби в точности такая же. Она постоянно норовит согласиться с тем, что говорят другие, как бы трудно ей ни было.

Триш снова не поверила ему и догадалась, что Чейз все понял по выражению ее лица. Сейчас, когда она смотрела на него снизу вверх, он казался невероятно высоким. Триш прищурила глаза от яркого солнца, которое светило из-за спины Чейза, обрисовывая его элегантный силуэт.

— Боюсь, теперь мне действительно пора идти. Было очень приятно с вами познакомиться.

Триш, не вставая, улыбнулась ему и учтиво поблагодарила за вино и за информацию.

— Я начинаю верить, что у Дебби появился хоть какой-то шанс, — сказал Чейз. — Дайте мне знать, когда понадобится помощь.

— Обязательно. Спасибо вам большое.

Потягивая остатки коктейля — слабого и теплого, после того как растаял весь лед, — она обдумывала свой следующий шаг. С реки дул приятный ветерок, а Триш никогда не стеснялась сидеть в одиночестве в многолюдном месте и даже среди такой любопытной толпы, как здесь, на террасе перед палатой общин. Несколько посетителей то и дело поглядывали на нее, пытаясь убедиться, что Триш их узнала. Другие старались понять, не знаменитость ли она какая-нибудь. Триш отвечала на их неуверенные полуулыбки широкой ухмылкой и весело наблюдала за тем, как они отчаянно силятся вспомнить ее имя.

В конце концов ей стало скучно, и она направилась по южному берегу реки к тому месту, где оставила автомобиль, а затем поехала к дому Джорджа, в Фулем.[10]

В одиннадцать часов субботнего утра они сидели в саду, одетые в одинаковые темно-синие халаты из махровой ткани, и завтракали. Среди неприхотливых вечнозеленых растений виднелось несколько белых и розовых лилий, которые насыщали воздух своим пряным ароматом. Несколько поздних роз покачивались на кончиках тонких, покрытых шипами стеблей. Похожие на маргаритки цветы склонялись над суффолкской брусчаткой, которой Джордж вымостил лужайку, где когда-то рос кустарник.

От цветка к цветку с громким жужжанием перелетал упитанный шмель. В дальнем конце сада щебетала стайка воробьев. На брусчатке валялась россыпь пустых раковин, разбитых голодным дроздом, а от них к кружевным листьям хосты тянулись серебристые дорожки, показывая, откуда несчастные улитки приползли.

Не отрывая взгляд от газеты, Джордж потянулся за чашкой. Триш наблюдала, как на его лице медленно расплывается довольная улыбка. Почувствовав аромат крепкого, душистого кофе, она взяла свою чашку и сделала очередной глоток. Будь ее воля, она никогда не поехала бы в Саутуорк и не купила «Синее гавайское небо», но если Джорджу хотелось тратить деньги на такой дорогой кофе, то почему бы и нет. Самой Триш казалось странным отдавать тридцать пять фунтов стерлингов за фунт кофейных зерен, которые по вкусу едва отличались от любых других. Таким же странным ей казалась и привычка Джорджа регулярно покупать толстенные пачки газет и журналов.

Каждые выходные он набирал в киоске не меньше четырех серьезных изданий и двух таблоидов. В дополнение к газетам требовалась масса времени, чтобы их прочесть, и огромное количество мешков для мусора, чтобы их выбросить. Впрочем, это было всего лишь невинное удовольствие, чуть экстравагантное, но совершенно безобидное в сравнении с некоторыми привычками других людей.

Джордж открыл очередной журнал и громко чихнул — вероятно, от едкого запаха типографской краски. Триш встала, чтобы долить себе кофе и взять из корзинки еще рогалик.

Толстый шмель, перепачканный золотистой пыльцой, с гудением пролетел мимо стола и опустился на белую лилию. Триш потрясла один из цветков и почувствовала наплыв густого благоухания. К счастью, она могла не бояться аллергической реакции или приступа бронхиальной астмы.

Спустя минуту от чувства покоя и блаженного умиротворения в ее душе не осталось и следа.

— Нет, ты только посмотри на это! — потребовала она.

— Опять какое-то безобразие? — спросил Джордж и с ухмылкой поднял на нее глаза. — Ну, что там у тебя случилось?

Триш знала, что он не любит, когда его отвлекают и зачитывают отрывки из особенно интересных статей, однако Джордж давно сдался и уже не повторял ей, что прочтет газету и сам все узнает.

— Тут напечатана статья про родителей одного наркомана. Он жил с двухлетним сыном в какой-то захудалой квартирке, а потом прямо там и умер.

— Да, я читал. Эта история во всех газетах. Бедный ребенок. По крайней мере мальчик жив остался, и то хорошо.

— Да, зато теперь, после всего того ужаса, они ищут причину, чтобы отказаться от малыша. У меня просто нет слов!

Джордж повернулся. Его лицо казалось спокойным, но Триш догадывалась, что скрывается под этой безмятежностью. Кроме вспышек неуправляемого гнева, он не выносил и любые проявления горячности, особенно в поведении самой Триш. Она подозревала, что вспыльчивые люди его просто пугают.

В свое время Триш все-таки приучила Джорджа принимать ее такой, какая она есть. Однако, наблюдая за тем, как он старается смягчить собственную манеру поведения и разговора, она мало-помалу начала уступать. В конце концов он осуждал не ее взгляды, а только способ их выражения.

— То есть ты разозлилась из-за того, что родители наркомана хотят сделать анализ ДНК и выяснить, их ли это внук, прежде чем забрать его к себе домой? Верно?

— Речь ведь идет о ребенке, а не о каком-то зверьке, — сказала Триш резко, как никогда. — Как они могут так поступать?

— Зря ты их осуждаешь.

— Бога ради, подумай ты о ребенке. Мальчика с самого рождения воспитывал отец-наркоман, и здесь сказано, что никто не знает, где его мать. Он член той семьи. Такой же, как все остальные. И теперь он может оказаться в приюте, потому что его бабушка и дедушка… У меня просто зла не хватает.

— Я заметил.

Джордж отложил газету в сторону и покрутил в руках большую белую чашку с кофе. Его мускулистые, покрытые волосами ноги стояли на каменных плитках, а слегка расставленные колени были прикрыты полами халата. Он выглядел именно тем, кем являлся на самом деле, — умным, обеспеченным мужчиной сорока пяти лет, который вел себя соответственно и не норовил казаться молодым и эффектным. Для Триш он был гораздо привлекательнее, чем лощеный красавчик вроде Малкольма Чейза.

Наверное, Джордж заметил, что настроение Триш изменилось. Когда он заговорил, его слова уже звучали гораздо мягче.

— Тому наркоману было под пятьдесят, верно?

Триш кивнула.

— Значит, его родителям как минимум под семьдесят, а может, и под восемьдесят. Думаю, они уже достаточно намучились с зависимостью сына.

Триш невольно нахмурилась и отпила глоток кофе. Даже если женщина влюблена в кого-то до безумия, она не обязана соглашаться со всем, что он думает.

— Не суди их строго, Триш, — сказал Джордж. — Для родителей истинная пытка, когда их ребенок становится наркоманом. У меня один раз были клиенты, которым пришлось в суд обратиться, чтобы запретить своей двадцатишестилетней дочери приближаться к их дому.

— Но это же…

— Нет, Триш, — твердо заявил Джордж. Он знал, к чему она ведет, и не боялся возразить. — Ничего возмутительного тут нет.

Триш передернула плечами.

— К тому времени девушка кололась уже девятый год. Основную часть времени она проводила на улице. Заразилась гонореей. Жила с каким-то гнусным типом и вместе с ним воровала. Из дома родителей она вынесла практически все, что можно было. Кстати, девушка-то была неглупая, с прекрасным образованием, из хорошей семьи. До того как подсела на иглу, у нее не случалось никаких конфликтов с родителями. Они сделали все возможное, чтобы помочь ей, оплачивали лечение в самых разных клиниках. Все бесполезно. Через пару недель она снова начинала колоться.

— А что с ней теперь?

Он покачал головой. С цветков вьющейся розы над головой Джорджа сорвались несколько лепестков и опустились ему на волосы. Он почувствовал прикосновение и провел рукой по голове, чтобы смахнуть лепестки, напоминая жениха, осыпанного конфетти.

— Не знаю, — ответил он наконец. — Возможно, умерла. Родители никогда о ней не говорят, хотя до сих пор очень страдают. И всегда будут страдать. С родителями тоже такое случается, Триш. В семьях бывают несчастны не только дети. По-разному происходит.

— Я знаю, — сказала она и поднялась, чтобы снять с волос Джорджа последние розовые лепестки.

Он поставил кружку на землю и обеими руками обнял Триш за талию. Триш поцеловала его в макушку.

— Все равно я считаю возмутительным, что те люди хотят избавиться от внука. Каким бы он ни был и что бы ни пережил, если о нем будут заботиться, он станет самым нормальным ребенком.

Джордж обнял ее крепче.

— Мне нравится, как упорно ты отказываешься уступать в спорах, но, если честно, твои волнения из-за брошенных детей начинают меня немного беспокоить. Ты, случайно, не собираешься ребенка завести?

Триш удивилась такой проницательности и, взяв обеими руками Джорджа за голову, повернула его к себе, чтобы лучше видеть лицо. Его глаза смотрели мягче обычного.

— Я пока не уверена, — честно ответила Триш. — Я все время думаю об этом, но ведь ребенок…

— Изменит всю нашу жизнь?

— Ага.

— Никакого больше отдыха с газетой в руках по субботам? Никаких походов на футбол или в театр?

— И еще много чего. Гормональные сдвиги, которые могут сдвинуть мне мозги набекрень и изменить до неузнаваемости. Не исключено, что я никогда не стану прежней. Мы обязательно будем спорить и даже ссориться из-за того, как ребенка надо воспитывать. Обязательно будем ссориться.

— А еще плата за школу, — добавил он. — Волнения из-за экзаменов. Переживания из-за того, что дети поздно приходят домой и бегают на дискотеки, где могут торговать наркотиками. Затем они захотят неизвестно на ком жениться или выйти замуж. Потом будут платить слишком маленькие взносы по пенсионному страхованию и…

— Ну, хватит, хватит, — со смехом попросила Триш. — Я знаю, что чересчур волнуюсь, и все-таки мысль о ребенке не выходит у меня из головы.

— Я знаю.

В голосе Джорджа прозвучала какая-то необычная нотка, и Триш опасливо спросила:

— У тебя тоже?

Он кивнул.

— В таком случае нам придется обдумать все как следует, — осторожно проговорила она.

Разговор становился очень непростым.

— В любом случае у нас еще есть масса времени, — ответил Джордж, уловив в ее голосе сомнение.

— Ну, масса не масса, а немного есть. — Триш высвободилась из объятий. — Мне надо одеться. Ничего, если я приму душ первая?

— Конечно.

Она взяла с собой страницу «Таймс» с разделом «Метро», чтобы прочитать обзор книжных новинок. Плохо, что в доме у Джорджа имелась всего одна ванная комната, а нормального душа не было вообще. Ванну Триш не принимала давным-давно. Хорошо хоть будние дни они с Джорджем проводили у нее в квартире и только с пятницы до воскресенья перебирались к нему. Ненадолго изобразить глубоководную рыбу — не такая уж высокая цена.