Жертва

ГЛАВА 20

Пэдди удивился, увидев Триш на пороге своего дома в середине рабочего дня, но с радостью пригласил ее войти и спросил, не хочет ли она чаю.

— С удовольствием, — ответила Триш и отправилась за отцом на кухню. — Я очень рада, что ты не вышел на работу. Мэг просила узнать, как ты тут поживаешь.

Триш поняла, что сделала ошибку, только после того как слова соскочили у нее с языка. Температура в доме будто упала сразу на несколько градусов. Пэдди закрыл чайник с таким громким сопением, словно для этого требовалось невероятное усилие.

— Скоро она пришлет мне очередную чертову диету.

— Очередную?

Пэдди показал на стопку глянцевых брошюр. Триш торопливо просмотрела их и в очередной раз поразилась здравому смыслу и великодушию матери. Пэдди остался без присмотра врачей, медсестра из местной больницы его не навешала, а эти брошюры давали всю самую необходимую информацию о состоянии больных после сердечного приступа и об уходе за ними.

— Что за прелесть, — сказала Триш. — Она, наверное, набрала их у себя в клинике. Эти диеты — как раз то, что тебе нужно, а в той злосчастной больнице даже не потрудились…

— Триш, может, хватит? Да, у меня был сердечный приступ. Сейчас мне уже гораздо лучше. Я взрослый человек, черт возьми, а не ребенок. Не могли бы вы обе оставить меня в покое?

Он с дребезгом поставил чашки и блюдца на черный металлический поднос с золотистой каемкой. Триш присмотрелась к рисунку в центре подноса и увидела листья салата, лепестки цветов и маленького слизня, очень похожего на настоящего. Пэдди собирался налить кипятка в заварочный чайник, но задел за него локтем и расплескал воду прямо на слизняка. Грохнув чайник обратно на стол, он закрыл крышкой заваренный чай и взял поднос.

Триш сообразила, что помощи лучше не предлагать, и просто открыла дверь в гостиную, чтобы пропустить туда Пэдди. Он разлил чай по чашкам, а в свою добавил изрядную порцию виски. Триш ничего не сказала и порадовалась собственной сдержанности, когда заметила, что Пэдди за ней наблюдает. Она показала ему язык.

— Вот так-то лучше, — сказал Пэдди. — Имей в виду, Триш, мне всегда приятно видеть тебя, но если ты собираешься вести себя, как моя собственная мать, то лучше не приходи. И для Мэг тоже не смей шпионить.

— Шпионить? — оскорбленно переспросила Триш. — Мэг всего-навсего попросила меня узнать, все ли с тобой в порядке.

— Это и называется «шпионить»! — отрезал Пэдди. — Давай-ка лучше рассказывай, как у тебя дела на работе. Как поживает твой толстый хахаль? Что угодно, только не надо зудеть про мое здоровье.

— Почему ты ушел от нас с мамой?

Она не собиралась задавать этот вопрос, но слова вырвались сами собой, и их было не вернуть. Наступило напряженное молчание. Триш знала, что нарушила табу, и чувствовала себя так, словно бросила камень в первый, очень хрупкий слой льда.

— Бога ради, Триш! Что ты ко мне лезешь?

«Посмотри, что ты наделала!» — сказала себе Триш.

Однако сказанного не вернуть. Вокруг с хрустом ломался тонкий лед, и она могла идти только вперед.

— Я не хотела тебя смущать, Пэдди, — сказала Триш и опустила глаза на слизняка, облитого водой. — Когда ты лежал в больнице, почти при смерти, я заново передумала обо всем, что чувствовала все эти годы и даже не понимала… А в тот день, когда я думала, что ты действительно умер, я… я решила, что должна наконец во всем разобраться. Скажи мне, Пэдди, почему ты ушел от нас?

Он вздохнул, а Триш снова подняла на него глаза. Пэдди смотрел в сторону. Отставив чашку с чаем, он налил себе в стакан виски и сделал глоток.

— Твоя мать — святая, — наконец проговорил он.

— Я знаю, — ответила Триш.

Она была рада, что Пэдди в конце концов это понял, однако на ее вопрос он не ответил.

— А я не хотел жить со святой, понимаешь? Если честно, я вообще не хотел заводить семью. Просто до меня не сразу дошло.

Триш почувствовала, как ей свело скулы, а в шею как будто вставили стальной прут.

— Не потому, что я не любил ее или тебя. Мы с тобой так здорово играли, когда ты была маленькая и любила пошуметь, и повозиться, и послушать всякие истории.

Триш кивнула.

— Я до сих пор некоторые из них помню.

— Только я не хотел жить по правилам. Не хотел быть разумным и опрятным. Не хотел взрослеть, понимаешь? Я каждый день ездил в тоскливый Биконсфилд и обратно. Выходил из электрички ровно в семь. Потом мы вместе с твоей матерью съедали по тарелке питательного супа и выпивали по бокалу вина, смотрели по телевизору какую-нибудь жуткую «мыльную оперу», а в половине одиннадцатого, черт побери, ложились спать.

Триш невольно улыбнулась, представив нарисованную Пэдди картину. Его голос в ответ на ее улыбку стал мягче и словно моложе.

— Я старался, Триш. Старался изо всех сил. Я знал, что Мэг нравится именно такая жизнь. Мало-помалу я стал задерживаться после работы, пропускать по рюмочке с сослуживцами, начал приходить домой слегка навеселе. Мэг нервничала и злилась, когда я будил тебя, чтобы поиграть, или отрывал от уроков, когда ты стала немного постарше. Потом мы садились ужинать, а еда была подгоревшей или переваренной, но Мэг никогда ни на что не жаловалась.

— Да, она никогда не жалуется. Для нее это вопрос чести.

— Было бы гораздо легче, если бы она все-таки жаловалась. Хоть иногда. Но нет! Она сидела с видом святой мученицы, которая никогда не позволяет себе повысить голос. До того дня, когда я понял, что должен заставить ее разозлиться.

Пэдди замолчал, глядя прямо перед собой, сквозь Триш. Она попыталась вспомнить, видела ли когда-нибудь мать разгневанной. «Только один раз», — подумала она. В тот единственный раз Мэг рассвирепела из-за сломанной плиты — стояла на кухне, орала на духовку и пинала ее ногами. Тогда Триш была потрясена этим зрелищем.

— Ну и как, заставил? — спросила она.

Пэдди покачал головой:

— Нет. Не смог, как ни старался. Поэтому однажды напился и ударил ее.

Триш почувствовала, как подпрыгнуло сердце, будто ее ударили кулаком в грудь. Пэдди, глядя на дочь, залился краской, словно именно ей он сделал что-то ужасное и непростительное.

— Но она все равно не разозлилась, — сказал он с вновь проснувшимся чувством обиды. — Ну, или не показала, что разозлилась. Наверное, посчитала, что это опустит ее до уровня такой свиньи, как я. Она ведь всегда хотела, чтобы я перестал маяться дурью и взялся за ум.

— Ну и что она сделала?

— Подобрала стул, который сломался, когда она на него упала. Аккуратно поставила обломки у стены. Потом взяла платок, вытерла кровь с разбитой губы и сказала, что сегодня будет спать в комнате для гостей. Вот и все.

Триш старалась думать о ситуации отстраненно и беспристрастно, используя весь опыт, который приобрела в суде. Мэг никогда прежде не намекала на тот случай, не пыталась сказать Триш, что причина их развода заключалась в ее отце.

— Наверное, после этого ты рассвирепел еще сильнее?

Триш с гордостью услышала, что ее голос звучит твердо и хладнокровно. Однако голова у нее была словно набита ватой, а в ушах стоял нескончаемый звон. Триш сообразила, что перестала дышать, и набрала полные легкие воздуха.

— Еще бы, — сказал Пэдди. — Но я все равно старался быть тем мужем, какого она хотела для себя, и тем отцом, какого она хотела для тебя. Я старался еще целый год. Если напивался, то вообще не приходил домой, потому что не доверял себе. Время от времени я все-таки приходил, и всякий раз она меня прощала и вела себя, как настоящая святая, а мне хотелось выбить из нее это чертово терпение. Поэтому я ушел насовсем. Так было безопаснее всего.

Под внешним спокойствием Триш бурлил гнев. Она удерживала его крепко, как только могла. Ее заставили уважать — даже почти любить — человека, который способен избивать свою жену. Ее мать, как оказалось, была из тех женщин, которые готовы смириться с подобным унижением. Мэг не только простила Пэдди, но и навещала его в больнице, пусть и двадцать пять лет спустя. Триш вспомнила Деб Гибберт и ее рассказы об избиваемых мужьями женщинах, которых она встретила в тюрьме.

Триш захотелось убежать из дома Пэдди и вообще исчезнуть из его жизни. Она не желала его видеть. И все-таки осталась сидеть на месте, убеждая себя, что пора вырасти и не устраивать мелодрам. Она не какой-нибудь эмоциональный подросток. Ссоры родителей ее не касаются. Как бы они друг с другом ни поступали, это было и останется их личным делом. Эта история теперь далеко в прошлом. Если уж Кейт Гибберт в семнадцать лет сумела справиться с несчастьями, которые навалились на нее за последние пару лет, то Триш тем более следовало вежливо улыбаться и соблюдать приличия.

— А Беллу ты тоже бьешь? — спросила она спокойно, хоть и не очень вежливо.

Пэдди налил себе еще немного виски и выпил его одним махом, шумно сглотнув. Триш увидела в его действиях вызов и поняла, почему Мэг старалась не показывать злость даже тогда, когда Пэдди ее бил. Она хотела успокоить его, а получалось все наоборот.

— Нет, Триш, я не бью Беллу. Та жизнь — и те отношения — остались далеко в прошлом… И я ударил Мэг по-настоящему только тогда, один-единственный раз.

Он помолчал, наверное, ожидая слов прощения. Однако Триш не имела никакого права что-то ему прощать. А если бы и имела, то не простила бы. Во всяком случае, она не верила, что он ударил Мэг только однажды. Если мужчина способен ударить свою жену один раз, он будет избивать ее всю жизнь. После очередных побоев он будет рыдать, молить о прощении, обещать, что станет другим, а потом все повторится сначала.

— Мне не следовало жениться на твоей матери, а ей не следовало выходить за меня замуж, — сказал Пэдди, не оставляя надежды, что дочь его поймет. — Ясное дело, мы любили друг друга, только одной любви никогда не бывает достаточно. Мы хотели от жизни разного. Ну ладно. Все, о чем я тебе рассказал, осталось в прошлом. Оно исчезло, умерло, и я не хочу о нем говорить. Ты понимаешь меня, Триш? Не хочу.

— Конечно, я понимаю. Спасибо за чай.

Она встала, допила остаток чая и наклонилась, чтобы поставить кружку обратно на залитый водой поднос.

— Я пойду, — добавила Триш. — Береги себя. Надеюсь, что была не слишком назойлива.

— Ладно тебе, Триш, не будь ребенком. Надеюсь, еще увидимся.

— Звони мне, если что-нибудь понадобится, — сказала Триш через плечо. — Пока.

Ей показалось, что Пэдди выглядит каким-то потерянным. С другой стороны, он сам просил оставить его в покое.

— Я смотрю, ты так и не съехалась с этим твоим толстым любовничком, — как будто ненароком заметил он. — И замуж за него не вышла. И детей не нарожала.

Триш взялась за дверную ручку и остановилась.

— Ты вся в меня уродилась, Триш, — добавил Пэдди.

Она вышла на улицу и пожалела, что приехала к отцу на автомобиле. Сейчас ей требовались свежий воздух и пешая прогулка. Кроме того, ей не хотелось рано возвращаться домой, чтобы сразу отвечать на вопросы матери. Она прекрасно понимала, что не сможет скрыть своих чувств. Мэг становилась крайне чувствительна, когда дело касалось настроения Триш.

В прошлом Мэг случалось уезжать куда-нибудь за сотни миль от дома, и она всегда звонила дочери — узнать, как у нее дела. Триш иногда бывала в жуткой суматохе и все-таки, отвечая на тактичные вопросы Мэг, ей никогда не удавалось скрыть хотя бы малейшее беспокойство. Во всяком случае, когда они говорили друг с другом, а не просто перебрасывались парой слов.

Триш уже много лет не чувствовала себя такой разбитой. Сначала у Пэдди случился сердечный приступ, затем подоспела Анна с ее фильмом об Уотламах и Гибберт. «Семьи!» — подумала Триш и передернула плечами. Как же ей надоело ими заниматься! Семейные тайны, боль, дети и родители, которые мучили друг друга, — все это стояло поперек горла. Может, ей стоило отказаться от семейных дел и заняться коммерческими? Гонорары гораздо больше, а нервотрепки почти никакой.

В любом случае, решит она сменить специализацию или нет, сначала придется закончить все текущие дела и выполнить свои обязательства перед Анной и Деб, к чему и стоило приступить прямо сейчас.

Триш отправилась в Саутуорк, старательно объезжая рытвины на дорогах и стараясь придумать, что еще она может сделать для Анны. На полпути к дому она решила заглянуть в контору, чтобы по возможности собраться с мыслями и еще немного оттянуть телефонный разговор с Мэг.

Дэйв приветствовал Триш целым листом срочных сообщений и приятной новостью, что семейной паре с больной лейкемией дочерью позвонили из их местной больницы и сообщили, что органы здравоохранения все-таки решили полностью профинансировать лечение ребенка.

— Слава Богу, — сказала Триш. Она боялась, что к тому времени, когда дело дойдет до суда, несчастному ребенку помощь уже не понадобится. — Отличная новость, Дэйв.

Она прошла по мрачному коридору в свой маленький кабинет в дальнем конце здания. Когда-нибудь, если она решит принять предложение Хедер Бонвелл и будет претендовать на звание королевского адвоката, придется подыскать кабинет получше.

На автоответчике было несколько сообщений, в том числе одно от Анны:

— Триш, я очень извиняюсь, что так долго не могла найти тебе нужную медицинскую информацию. Сейчас у меня все готово.

Триш вздохнула. Все как обычно. Сначала Анна тянет несколько недель, а потом, когда Триш сама находит все необходимые сведения, благополучно разрождается. «Ладно, — подумала Триш. — Послушаем сообщение до конца».

— Значит, так, — сказала Анна. — Как правило, когда человек задушен, нет никакой возможности определить, чем именно пользовался убийца — подушкой или пластиковым пакетом.

«Ну это я и так знаю, — с раздражением подумала Триш. — Фил Редстоун и тот не поленился это выяснить».

— В медицинской карте миссис Уотлам нет никаких записей, которые доказывали бы, что она не в состоянии придавить к лицу мужа подушку, но ее лечащему врачу судить об этом легче. Судя по материалам дела, доктор Фоскатт следствие не обманывал, и у нас нет никаких оснований ему не верить. Еще мой источник спросил, уверены ли мы, что отек от гигантской крапивницы, которой страдал мистер Уотлам, не опустился до голосовой щели. Если да, то это само по себе могло привести к смерти. Пока все. Надеюсь, моя информация тебе поможет. Счастливо.

Триш не стала прослушивать остальные сообщения и, забыв обо всех прочих делах, включила ноутбук и открыла файл с материалами дела. Она отсканировала все записи, когда Анна впервые принесла их. Пролистала документ, пока не добралась до отчета патологоанатома о вскрытии.

Естественно, там говорилось о гигантской крапивнице, однако не упоминалось, поразила ли она что-нибудь, кроме лица больного. Триш попыталась найти слова «голосовая щель», но поиск результатов не дал. Наверное, потому что с голосовой щелью все было в порядке.

В кабинете зазвонил телефон, и Триш сняла трубку, рассеянно назвав свое имя.

— Триш?

— Да, Мэг, слушаю.

Все вопросы об Айане Уотламе вылетели у нее из головы, а их место заняли гораздо более сложные, напоминавшие птиц с острыми клювами. Эти птицы приготовились исклевать то доверие, которое всегда было между матерью и дочерью. Глубоко вздохнув, Триш улыбнулась и понадеялась, что ее голос звучит естественно.

— Как ты узнала, что я в конторе?

Мэг рассмеялась в телефонную трубку.

— Ты сказала, что информация нужна срочно, а дома тебя не оказалось. Не надо быть лучшим в мире детективом, чтобы догадаться…

— Да, конечно. Извини. Я ездила по делам. Ну так как? Думаешь, твой замечательный доктор успел прочитать записи?

— Да. Я, пожалуй, дам трубку ему самому, чтобы вы смогли пообщаться напрямую.

— Так он у тебя? Здорово!

— Мисс Магуайр? — спросил звучный молодой голос.

Триш подметила, что говорит доктор с легким шотландским акцентом.

— К сожалению, я не сумею сказать вам наверняка, могла ли жена убитого его задушить. В материалах, которые вы прислали, нет никаких определенных данных по этому поводу. В принципе если он крепко спал и не имел возможности сопротивляться, то прижать подушку к его лицу было не особенно трудно.

— Понятно.

— С другой стороны, сложно представить, как он мог не проснуться, когда ему на голову надели пакет. Антигистаминные препараты, которые он принимал, не оказывали снотворного действия. Кроме того, на его теле найдены возможные следы самозащиты — один кровоподтек на руке и второй на шее. То есть, вполне возможно, он проснулся и оказал убийце сопротивление. Если так, то вряд ли это сделал человек в таком состоянии, в каком находилась жена убитого.

— Ясно… А как вы думаете, возможно, чтобы отек, который был у мистера Уотлама, распространился на его голосовую щель — или как это называется? — а при вскрытии никаких его признаков не заметили?

— Нет. Любой патологоанатом сразу обратил бы внимание на такую деталь и никогда бы ее не проигнорировал. Однако есть еще одна любопытная вероятность. Вы, случайно, не знаете, что мистер Уотлам ел и пил в день своей смерти? В ваших записях я не нашел никакой информации по этому поводу.

— Боюсь, таких сведений у меня нет, — сказала Триш и нахмурилась. — Хотя в результатах вскрытия должно быть указано содержимое желудка, разве нет? Они ведь всегда его проверяют.

— Во всяком случае, должны. Поэтому я и удивился.

— Вы считаете, сыпь могла быть симптомом аллергии? На моллюски или что-нибудь подобное? Его дочь сказала мне, что, по словам доктора Фоскатта, сыпь была беспричинной.

— Вполне возможно, хотя так бывает не всегда. Гигантская крапивница может появиться как реакция на пенициллин и массу других веществ. В данном случае его доктор прав — чаще всего у этого заболевания вообще нет никакой видимой причины.

«Ну ладно, хоть что-то проясняется», — подумала Триш. Приятно узнать, что отвратительный доктор Фоскатт хотя бы здесь оказался прав. Что касается пенициллина, то среди лекарств Айана Уотлама его не было.

— Ну, так вы узнаете, что ваш Уотлам ел и пил перед смертью? Это может быть очень важно.

— Почему? — спросила Триш.

— Я бы предпочел, чтобы сначала вы ответили на мой вопрос. Я не хочу, чтобы меня заподозрили в…

— …в том, что вы подсказываете свидетелям ответ?

Триш услышала на другом конце провода негромкий смех.

— Ну, в общем, да.

— Если вы окажетесь правы относительно той загадочной улики, вы согласитесь рассказать о ней перед телекамерой?

— Почему бы и нет. Дело интересное.

— Отлично. Я с вами свяжусь.

— Хорошо. Ваша мама хочет сказать вам еще пару слов.

— Триш, ты не могла бы перезвонить мне, когда разберешься со всеми делами?

— Обязательно. — Триш сделала вид, что не замечает нетерпения в голосе Мэг. — Спасибо за все. Ты просто чудо, Мэг. Как всегда. Пока.

Первый раз за день Триш немного приободрилась. Позвонив Анне, оставила ей сообщение на автоответчике и попросила найти недостающие сведения о том, что находилось в желудке мистера Уотлама после смерти. Затем, не в силах ждать ответа от Анны, набрала номер Корделии Уотлам. Та, к счастью, еще не успела уехать за границу.

— A-а, мисс Магуайр, — сказала Корделия голосом, которым можно было резать ледники. — Значит, это вам я обязана их визитом?

— Простите?

— Я постараюсь.

— Я не извинялась перед вами, — твердо сказала Триш. — Я имела в виду, что не понимаю, о чем вы говорите.

— Разве не вы отправили ко мне в дом полицейских? Тех, которые расследуют убийство Малкольма Чейза.

— Разумеется, нет, — ответила Триш и с облегчением поняла, что Фемур и Каролина Лайалт восприняли связь Деб Гибберт с делом Чейза всерьез. — Я понятия не имела, что вы общались с мистером Чейзом.

— Мы встречались один раз. Он собирался вовлечь меня в свою нелепую кампанию по освобождению Деб из тюрьмы. Я вам рассказывала.

Триш моргнула, удивленная, что забыла такую немаловажную деталь. И почему Малкольм не говорил ей, что встречался с Корделией?

— Полиция вообразила, будто я перепугалась, что во время съемок вашего нелепого телефильма откроется какая-то ужасная правда, и поэтому решила прикрыть проект, заказав убийство Малкольма. — Корделия со свистом втянула воздух. — И мои налоги идут на зарплату этим клоунам!

— Я думала, смерть Малкольма Чейза как-то связана с наркотиками, — сказала Триш.

Она не была уверена, что сможет долго изображать из себя святую невинность, но приготовилась стараться изо всех сил.

— По-моему, они просто носятся кругами в густом тумане и обвиняют всех, кто хоть в малейшей степени связан с Чейзом. Ну что ж. Если вы звоните не по поводу их визита, то что вам понадобилось?

— Во-первых, чтобы поблагодарить вас за те письма, которые вы мне прислали.

— Очень любопытные, не так ли? — Корделия выдавила короткий смешок, будто настраиваясь на новый лад. — Как видите, наша Дебби не просто добрая, спокойная и преданная дочь, какой вы ее считали. Все гораздо сложнее. Малкольм Чейз сам понял бы это, если бы много лет назад у него не хватило здравого смысла бросить Деб.

Горечь в голосе Корделии напоминала скрежет ногтей по стеклу.

— Почему вы так сильно на нее злитесь? — спросила Триш с искренним любопытством.

— Разве смерть моего отца — недостаточная причина?

— Я этого не говорила, просто…

— У меня очень мало времени. Зачем вы мне звоните?

— Я хотела спросить, вы не знаете, что ваш отец ел и пил в последние дни перед смертью?

— Что? — У Корделии опять изменилось настроение. — Почему вы спрашиваете?

— Если честно, я сама до конца не знаю. Мне посоветовали это выяснить. В материалах дела я нужной информации не нашла.

— Я не могу ответить на ваш вопрос, потому что меня там не было. — В голосе Корделии дрожали гнев и презрение. — Я знаю точно, что он предпочитал на обед и ужин, но не уверена, хватило ли у Деб совести приготовить отцу его любимые блюда. Подозреваю, что нет. Это был самый простой способ его наказать.

Триш понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.

— Ладно, — сказала она. — Скажите, что ему нравилось и что бы вы ему дали на месте Деб.

— Пожалуйста. Утром он предпочитал съедать тосты из белого хлеба, масло и чай «Английский завтрак» с медом и обезжиренным молоком. Немного позднее выпивал стакан грейпфрутового сока. Он где-то прочитал, что цитрусы и соки из них лучше не есть и не пить рано утром.

— Странно, что он вообще пил грейпфрутовый сок. С его-то язвой. Я хочу сказать, разве цитрусовые соки не слишком кислые? Они ведь могут вызвать обострение язвенной болезни.

— Когда я навещала отца в последний раз, на язву он не жаловался. Не знаю, становилось ему от сока хуже или нет. Правда, он никогда не ел горчицы или чего-то острого. Про грейпфрутовый сок он ничего не говорил.

— Ладно. Я поняла. Что еще?

— На обед он съедал что-нибудь мягкое и не очень тяжелое для желудка. Картофельную запеканку с мясом, например. Или пирог с рыбой. Или фрикасе. В общем, что-нибудь мягкое. У него с зубами были проблемы. В пять часов он выпивал чашку чая без молока и съедал кусочек торта. В шесть часов — стакан хереса. На ужин было опять что-нибудь легкое — суп или яйца. Иногда немного сыра. Перед сном он принимал таблетки, а с ними опять выпивал полный стакан грейпфрутового сока. Он ненавидел желатиновый привкус всех тех капсул, которые ему приходилось глотать, и предпочитал запивать их чем-нибудь достаточно терпким. Много алкоголя он пить не мог, поэтому проглатывал таблетки с грейпфрутовым соком.

— Понятно. Благодарю вас.

— Хотя, как я уже сказала, Деб могла давать ему что-нибудь совершенно другое, не то, что он любил. Она вечно пыталась заставить его пить клюквенный сок. Отец его не выносил. Говорил, что от клюквы у него как будто шерсть на зубах вырастает, а Деб все равно никак не отставала.

«Ну конечно. Зато на твой грейпфрутовый сок, от которого обострялась язва, он никогда не жаловался. От такого кислого сока у него наверняка болел желудок. Может, он молчал потому, что грейпфрут давала ему ты, а клюкву Деб?» — подумала Триш.

— Понятно, — повторила она. — Я напишу Деб письмо, попрошу ее ответить. Вы очень мне помогли.

Корделия не соизволила ответить каким-нибудь вежливым замечанием и, едва буркнув «до свидания», положила трубку.

Триш набрала на компьютере коротенькое письмо Деборе с просьбой перечислить, чем ее отец поужинал перед смертью, распечатала его и положила в конверт, надписав предварительно адрес тюрьмы. Затем сунула конверт в сумку, чтобы бросить в ближайший почтовый ящик. По почте ответ должен был прийти гораздо быстрее, чем если бы Триш снова просила разрешение повидаться с Деб в тюрьме. Покончив с письмом, она набрала номер Мэг.

Дома ее не оказалось. Триш мысленно отложила в сторону все вопросы о прошлом родителей и оставила в памяти только благодарность за то, что Мэг так помогла ей с медицинскими вопросами. Затем Триш выбросила из головы Деб, Кейт, Анну и всех остальных и приступила к текущей работе.

В половине десятого Джордж позвонил ей на мобильный, спросил, где она находится, и предупредил, что их ужин в опасности, потому что рискует безнадежно остыть. Триш сказала, что будет дома через двадцать минут. Переходя мост, она вдруг подумала, что и в своих опозданиях домой походит на Пэдди.

При мысли об этом Триш разозлилась и тут же сказала себе, что она по крайней мере Джорджа не бьет и бить не собирается. Даже тогда, когда прилично выпивает. Она была самостоятельной женщиной, а не каким-то клоном Пэдди.