Жертва

ЭПИЛОГ

На минуту в доме воцарилась тишина. Милли и ее друг Стив согласились поиграть в ее комнате, подальше от Маркуса и его язвительного языка. Дебора дала ему новую лечебную мазь для рук, и та, судя по всему, помогала. Впервые эта ужасная сыпь появилась у него через неделю после освобождения Деб. С тех пор прошло два года, и состояние Маркуса только ухудшалось. Все говорили Деб, что ее освобождение было настоящим чудом, и за него молилась вся семья. Руки Маркуса показывали, как дела обстоят на самом деле.

Он сидел за обеденным столом напротив Луиса, который спокойно делал уроки. Деб и Адам расположились рядом на диване, и оба читали одну и ту же газету, потому что утром на нее не нашлось времени. Адам протянул руку.

Деб отвлеклась от новостей из-за рубежа и взяла мужа за пальцы, пытаясь почувствовать то, что он хочет ей передать.

Перед диваном шипел старый газовый камин. Он давал совсем мало тепла, и в маленькой неприбранной комнате от него становилось душно. Деб взглянула на часы.

Наверное, Адам заметил движение, поэтому отпустил ее руку и, мягко улыбнувшись, вернулся к странице с новостями спорта. Он был прекрасным человеком. Деб знала, что Адаму непросто далось ее возвращение. Сейчас их семейная жизнь стала заметно легче, чем сразу после освобождения, однако до сих пор случались моменты, когда они не знали, что сказать друг другу и как снять возникшую неловкость. Иной раз Деб замечала, как он напрягается перед очередной вспышкой ее гнева, и ненавидела себя за то, что делает его жизнь такой непростой. Иногда Деб ненавидела его самого за то, что он не понимает, как трудно вернуться к нормальному существованию после такого места, в каком она побывала.

Время от времени, когда дети гуляли на улице или ночевали у друзей, они пытались заняться любовью, что тоже было очень непросто. Может, они ожидали чересчур многого или недостаточно доверяли друг другу. К счастью, теперь они снова позволяли себе маленькие нежности, легкие прикосновения друг к другу на кухне и даже поцелуи.

Триш улыбнулась, глядя на Адама почти с любовью, а в следующую секунду зазвонил телефон. Маркус отшвырнул ручку и закричал:

— Разве можно что-то сделать в таком бардаке?! Здесь что, Пиккадилли-серкус?! Если бы вас двоих хоть чуть-чуть заботило мое будущее, вы дали бы мне возможность спокойно заниматься! Или разрешили бы мне переехать к тете Корделии, как она предлагала!

«Ему ведь всего одиннадцать, — подумала Деб. — А какой он будет лет через пять? И почему Корделия не оставит нас в покое? Она что, думает, мне мало досталось?»

Деб взглянула на испуганное лицо Луиса и выдавила улыбку. Телефон продолжал звонить. Она боялась, что на другом конце провода окажется Корделия, которая всякий разделала вид, будто хочет помириться, а на самом деле только портила младшей сестре настроение. С другой стороны, звонить могла Кейт.

Деб взяла трубку, а Адам в это время выговаривал сыну:

— Ты сидишь с нами, Маркус, потому что насмехался над тем, как Милли играла со Стивом, и довел ее до слез. Не надо было обижать их, тогда они играли бы здесь, а ты сидел бы наверху, в своей комнате, подальше от шума. До тех пор пока ты не научишься относиться к людям добрее, тебя постоянно будут преследовать такого рода трудности.

— Чушь какая, — ответил Маркус.

Деб старалась сосредоточиться на любви и терпении, звучавших в голосе Адама, а не на презрении в тоне Маркуса. Она понимала, что расчесанная в кровь кожа на его руках сильно болит. Понимала, что Маркус не виноват.

Деб прижала телефонную трубку к уху и перед тем, как выйти из комнаты, еще раз оглянулась через плечо. Лицо Маркуса по-прежнему кривилось в презрительной гримасе.

— Мама? — раздался в телефонной трубке звонкий голос. — Мама, это я, Кейт.

— Здравствуй, дорогая! Как у тебя дела?

— Отлично. Просто здорово. А у вас?

— В полном порядке.

Деб отчаянно хотелось излить все свои беды и несчастья, но она понимала, что это будет нечестно по отношению к Кейт. Бедная девочка ничем не поможет, так что не стоит портить ее студенческие годы переживаниями о проблемах матери.

— Что у тебя новенького?

— Мне разрешили в следующем году перейти на юридический.

— Ого…

Деб старалась забыть о том, как сильно она ненавидит юристов, и, вспоминая все приятное, что было в ее жизни, заговорила натянуто радостным голосом:

— Какая чудесная новость. Я очень рада за тебя, Кейт.

— Я тоже очень рада. Так мне будет легче подготовиться к экзаменам. Я рассказывала тебе, как здорово мы с Триш провели время на прошлой неделе?

— Да, Кейт, рассказывала.

— Она показала мне весь Темпл, потом взяла с собой на судебное заседание, а после сводила поужинать. Она считает, что из меня получится отличный барристер, и если я не передумаю, после того как сдам экзамены, она поговорит обо мне с руководством своей адвокатской конторы. Конечно, Триш не может гарантировать, что они возьмут меня на обучение, но…

— Подожди-ка, Кейт, подожди минутку. Я думала, ты собираешься стать солиситором. Учиться на барристера очень долго, ужасно дорого и…

— Я знаю, мама. Триш мне все рассказала. Получить грант на обучение невозможно, а до того как стать практикантом, проучиться надо еще два года. Когда становишься практикантом, почти ничего не зарабатываешь, а после еще несколько лет перебиваешься редкими и совсем небольшими заработками. При этом надо тратиться на самые разные вещи. Я все знаю. Только я очень хочу стать барристером. Больше всего на свете. Триш сказала, она уверена, что у меня все получится.

«Черт бы побрал эту Триш Магуайр! — неблагодарно подумала Дебора. — Черт бы ее побрал». Деб понимала, что без участия Триш она до сих пор сидела бы в тюрьме, и все-таки той не стоило вмешиваться.

— Мы постараемся сделать все возможное, Кейт, хотя я боюсь, что мы не потянем такие расходы. Нам ведь приходится думать еще о троих.

— Я понимаю, мама. — В голосе Кейт звучала нескрываемая радость.

Деб не хотела даже представлять все то, что может встретиться на пути Кейт и высосать из нее сегодняшнее счастье. «Жизнь — это эмоциональная липосакция», — подумала Деб.

— Я и не рассчитываю, что вы будете за меня платить, — сказала Кейт.

— Вряд ли ты сама…

— Погоди минутку, мама, послушай…

— Ты заслуживаешь всего, о чем мечтаешь, Кейт. Я бы с радостью исполнила все твои мечты, но боюсь, мы не осилим такие значительные расходы.

— Потому-то я и звоню.

Деб посмотрела на фотографию Кейт, висевшую перед ней на стене. Она не слышала в голосе дочери столько радости и оживления с тех пор, как та была ребенком и приходила в восторг от свечей на праздничном торте. Больше всего на свете Деб боялась спугнуть ее безоблачное счастье.

— Я получила письмо от солиситоров Лоры Чейз, — продолжала Кейт. — Ну, ты знаешь… Жены моего отца.

— Да. Я знаю, кто она. И чего хотят ее адвокаты?

— Они сказали, что завещание моего отца наконец признано действительным. Это было очень-очень сложно. Во-первых, из-за налоговых вопросов, а во-вторых, из-за того, что отец написал дополнение к завещанию сразу после того, как встретился со мной, а еще из-за формы, в которой он изложил это дополнение. Он основал что-то вроде трастового фонда. Адвокаты с самой его смерти старались сообразить, как лучше исполнить завещание.

— Фонд?

Деб не осознавала, что хмурится, пока не почувствовала боль в напряженных мышцах лба.

— Он оставил тебе какие-то деньги?

— Ну, не совсем деньги. Он сделал дополнение к завещанию, в котором написал, что, если с ним что-то случится, его жена обязана будет оплатить мое обучение, причем я имею право выбрать любую профессию, какую захочу.

— Очень мило с его стороны, — произнесла Деб с таким чувством, словно у нее в горле застрял теннисный мяч. — Только, боюсь…

— Нет, мама, послушай. Это очень важно. По закону миссис Чейз обязана оплатить мое обучение, что бы я ни выбрала. Адвокаты сказали, что отец специально отметил… погоди минутку… вот: «…в области медицины, или юриспруденции, или бухгалтерского учета, или любой другой специальности. Я хочу, чтобы она получила достойную профессию и достаточно денег на то время, которое понадобится для получения квалификации».

— Как великодушно с его стороны.

Деб очень хотела порадоваться за Кейт, но не могла. Через открытую дверь она видела неприбранную гостиную и затылок Адама. За то время, пока она сидела в тюрьме, у него появилось еще больше перхоти, и сейчас белые чешуйки ковром устилали плечи. Маркус все еще злился и шипел, сидя за письменным столом, а Луис уже шмыгал носом. Дебора стояла возле лестницы, ведущей на второй этаж, и слышала, как Милли со Стивом играют в тюрьму. Деборе следовало радоваться, что Кейт вырвется из всего этого ада.

И она действительно радовалась.

— Еще Триш сказала, что со временем познакомит меня с теми, кто работает у нее в конторе, и объяснит, как надо себя вести, чтобы сойтись с ними. Ну разве не здорово?

Деб почувствовала, как волны тепла одна за другой окатывают ее с головы до ног, смывая чувство обиды. Деньги Малкольма дадут Кейт то, что она хочет, а Деб вновь останется в стороне. И все-таки она не обижалась.

— Да, моя дорогая, — сказала она. — Это очень здорово. Только тебе совсем не надо меняться, чтобы с кем-то сойтись, Кейт. Тебя все примут такой, какая ты есть.

— Спасибо, мамочка, и все-таки мне придется столько всего узнать и столькому научиться. Ну ладно. Мне пора идти. Передай остальным, что я их люблю. Пока.

— До свидания, Кейт, — ответила Деб и вернулась в гостиную с телефонной трубкой в руке.

— А дверь что, нельзя закрыть? — ядовито поинтересовался Маркус. — Здесь ужасный сквозняк.

— Тихо!

Адам показал на стоящий в углу комнаты телевизор. В шестичасовых новостях показывали, как по ступеням какого-то огромного здания спускается знакомая фигура. Голос диктора произнес:

— Сегодня доктор Арчибальд Фоскатт предстал перед дисциплинарным комитетом Генерального медицинского совета. В результате с него были сняты все обвинения в грубой профессиональной небрежности, предъявленные в связи со смертью Айана Уотлама.

После короткой паузы раздалось шуршание бумаг в руках Фоскатта и сухой кашель, а затем прозвучало заявление, явно подготовленное заранее:

— Бесконечно сочувствуя всем тем страданиям, которые миссис Дебора Гибберт перенесла во время своего заключения, я должен сказать, что не имел никакой возможности их предотвратить. В тот момент, когда я прописывал мистеру Уотламу антигистаминный препарат «терфенадин», медицина не знала, что его опасно принимать в сочетании с грейпфрутовым соком. Таким образом, моя ошибка не является небрежностью. Я всегда служил пациентам верой и правдой. Я очень счастлив, что это признали и на заседании дисциплинарного комитета. Последние годы были крайне сложными и для меня, и для моей супруги. Благодарю за внимание.

Игнорируя вопросы журналистов и простых зевак, доктор Фоскатт взял жену под руку и повел ее к ожидающему автомобилю. Автомобиль оказался гораздо дороже, чем те, что доктор водил в Норфолке. Деборе было любопытно, кто мог так щедро его финансировать. Кроме того, Деб интересовало, верит ли кто-нибудь, кроме нее и Анны Грейлинг, что именно Фоскатт дал отцу тот астемизол, который нашли при вскрытии. Никто, кроме доктора, этого сделать не мог. Однако Деб не имела возможности доказать свое предположение. Ее саму обвинили только на основании догадок, и она никому не желала той же участи. Даже доктору Фоскатту.

— Вы закроете наконец чертову дверь?! — закричал Маркус, расчесывая зудящую, потрескавшуюся кожу на пальцах. — И выключите телевизор! Я не могу сосредоточиться.

Адам нажал кнопку на пульте, чтобы убрать звук, и посмотрел на Дебору. Ее глаза, точно темные камни, застыли на белом, безжизненном лице. Затем Маркус сказал что-то еще, и ее глаза изменились. Теперь она была опасной.

Адам не задумываясь сделал три больших шага и встал между женой и сыном.

Он вернулся на диван почти сразу, однако Деб заметила и все поняла. Он все испортил. Вся его кропотливая, болезненная работа над своими страхами и неуверенностью Деб пошла прахом. Он упустил единственный шанс, который у них оставался. Теперь она знает, что он считал и считает ее виновной. Адам подумал, что лучше бы он умер.