Жертва

ГЛАВА 6

— Мисс Магуайр? — спросил худой мужчина, наклонившись к боковому окну автомобиля.

— Да. А вы, наверное, Адам Гибберт? Зовите меня просто Триш.

— Хорошо. Спасибо, что проделали такой путь. Мы все очень ценим то, как вы помогаете Деб. Можете припарковаться вон там, за «вольво». Свободного места как раз хватит. Такую машину лучше оставить в стороне от дороги.

— Ладно.

Она подождала, пока Адам уйдет с дороги, и пристроила свой кабриолет «ауди» за его потрепанной легковушкой. Под колесами хрустел гравий, разлетаясь в стороны, когда Триш разворачивалась, чтобы припарковаться.

Адам Гибберт закрыл ворота в дальнем конце сада и вернулся к автомобилю Триш. В зеркале заднего вида она наблюдала за его высокой фигурой и старческой походкой, из-за которой он выглядел гораздо старше Деб. Триш знала, что разница в возрасте у них всего четыре года, то есть Адам был моложе Малкольма Чейза, своего давнего соперника. А по виду никогда не скажешь, подумала Триш.

Одет он был в вельветовые брюки светло-желтого цвета — чистые, но изрядно поношенные — и клетчатую, как шотландка, сине-зеленую рубаху из хлопка. Сочетание цветов было слишком ярким для тонкой шеи Адама и исхудалого, озабоченного лица. Триш подумала, что на киноэкране он смотрелся бы довольно живописно.

— Заходите в дом, — сказал Адам. — Кейт собралась приготовить вам настоящий воскресный обед, чтобы все было как положено, поэтому еда, наверное, слегка припозднится. Зато мы можем прямо сейчас чего-нибудь выпить.

— Прекрасно, — откликнулась Триш. — Я захватила бутылку вина.

Она наклонилась и выудила из-под заднего сиденья закатившуюся туда бутылку. Триш очень надеялась, что вино окажется сносным, а хозяин дома не почувствует себя обиженным. Понимая, что с деньгами у Адама туго и ему приходится одному воспитывать четверых детей, пока их мать отбывает наказание, Триш не хотела приезжать в гости с пустыми руками.

С интересом взглянув на этикетку, Адам поднял глаза и смущенно улыбнулся:

— Приятно будет снова выпить такого вина. Очень мило с вашей стороны! Ну, идемте. Познакомлю вас с Кейт и всеми остальными.

Представляя старшую дочь, он тронул ее за спину. Девочка улыбнулась в ответ, но ее улыбка показалась Триш натянутой. Кейт казалась несчастной. Ее овальное личико еще сохраняло детскую пухлость, хотя над округлыми по-детски щеками уже обозначились острые скулы, а удлиненные карие глаза блестели под пушистыми ресницами.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила Триш, после того как они пожали друг другу руки. — Или лучшей помощью будет не путаться под ногами?

На лице Кейт вспыхнула улыбка, прогнав с него выражение усталой терпеливости. На лбу и щеках девочки блестел пот, а черная растянутая футболка и длинные каштановые волосы были перепачканы мукой. Кейт взяла пласт раскатанного теста и положила его на сковороду с нарезанными и поджаренными яблоками.

— Вы умеете готовить мясную подливку?

— Вообще-то умею, — ответила Триш. — Мой друг умудрился за три года совместной жизни научить меня готовить.

— Здорово. Может, вы тогда сделаете соус? Пап, а ты пока отправь малышей в ванную. Они в саду возятся. Измазались с ног до головы, за сто лет не отмоешь.

Кейт вздохнула и испачканным в муке запястьем откинула с глаз прямую челку. Маленький комочек теста упал с пальца и застрял в волосах. Кейт ничего не заметила.

Когда Адам вышел в сад, она снова вздохнула и потерла лоб, как будто тот раскалывался от боли.

— Картошка там уже целую вечность.

Триш было отлично знакомо состояние, когда человек полностью погружается в какое-то дело и считает, будто окружающие в курсе всех его действий и понимают абсолютно все, о чем он говорит.

— И сколько бы ни стояла, такой рассыпчатой, как у мамы, не получится. Не выходит у меня и все, хоть ты тресни. А баранина будет готова… — Кейт посмотрела на настенные часы. — О нет! Мясо надо было вытащить пять минут назад! Но пирог…

Кейт прикусила губу. Триш смотрела, как она пытается взять себя в руки.

— Давай я достану баранину, — мягко предложила Триш, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали так, будто она берет руководство на себя. — Я уверена, с мясом ничего страшного не случилось. Дадим ему постоять под крышкой, а сами доделаем все остальное. При такой погоде оно сильно не остынет. Я думаю, у тебя все отлично получается. Приготовить обед на столько персон!

— Спасибо. — Кейт немного расслабила напряженные плечи и улыбнулась так жалобно, что сразу стала выглядеть гораздо младше. — Вы не могли бы поставить на огонь кастрюлю с водой? На гарнир у нас будет горох. Минут через пять мы его снимем, а пока я доделаю пирог.

Триш очень старалась не путаться у девочки под ногами, а Адам Гибберт явился на кухню с остальными детьми и стоял рядом с ними, пока малыши мыли руки в раковине. Кейт пришлось обходить длинный кухонный стол, чтобы поставить пирог в печь, и Триш захотелось как следует встряхнуть Адама. Неужели он не понимает, что делает? В доме наверняка есть другое место, где можно вымыть руки.

Триш взглянула на Кейт и увидела на ее лице удивительное смирение. Девочка смотрела на отца почти с материнской улыбкой. Затем повернулась к Триш и без всякого труда прочитала по лицу ее мысли.

Наконец Адам взял поднос со столовыми приборами и отвел троих младших детей в столовую. Триш наблюдала за Кейт и думала, что той всего семнадцать и она еще не успела закончить школу. О чем думал Адам Гибберт, когда взваливал на дочь обязанность кормить целую семью?

Триш размешивала соус так яростно, что немного расплескала его и забрызгала стенку старомодной эмалированной жаровни.

— Извини, — сказала она торопливо. — Я все вытру, когда остынет.

— Знаете, вы такая добрая.

— Ах, Кейт, — со смехом сказала Триш и обернулась через плечо. — Не стоит так сильно этому удивляться.

Кейт смутилась.

— Нет-нет, простите. Я совсем не то хотела сказать. Просто тот мамин адвокат… Мне казалось, вы тоже будете очень грозной. Думаете, у вас получится вытащить маму из тюрьмы?

Она вдруг испугалась и начала лихорадочно стряхивать с футболки муку.

— Простите. Глупо было такой вопрос задавать. У меня в голове все путается. Извините меня.

Триш отложила ложку в сторону и на минуту забыла о мясном соусе.

— Послушай, Кейт. Я сделаю для твоей мамы все возможное, но ты должна понять, что шансов на успех очень…

— Я знаю, знаю. Вы не думайте — я не надеюсь, что ее выпустят на следующей неделе. Я понимаю, все гораздо сложнее. Я…

Она заплакала. Слезы катились по ее лицу, смешиваясь с мукой, и превращались в крохотные сероватые комочки теста.

— Я понимаю, что нельзя серьезно рассчитывать на какой-то телефильм. — Кейт вытерла лицо кухонным полотенцем. — Простите. Сейчас я приду в себя. Просто я знаю, что она этого не делала. Я точно знаю. Если бы в суде все решали по справедливости, а не как в лотерее, она была бы сейчас на свободе. Анна сказала, вы самая лучшая. Она сказала, если кто-нибудь и способен доказать, что суд ошибся, то только вы. В любом случае, даю честное слово, что не буду винить вас, если ничего не получится. Я понимаю, это не легче, чем сдвинуть с места целую гору. Я все понимаю.

Слезы текли у Кейт по лицу быстрее, чем она успевала их вытирать. Казалось, после всего пережитого разговор с Триш стал для девочки последней каплей. Она начала всхлипывать, совсем как маленький ребенок. Триш взяла чистое полотенце и протянула его Кейт, молча дожидаясь, когда шторм стихнет. Когда девочка немного успокоилась, Триш забрала у нее полотенце.

— Твоей маме, Кейт, очень повезло, что у нее есть такая дочка, как ты.

— Спасибо, — тихо ответила Кейт и отвернулась в сторону, чтобы высыпать в кастрюлю с кипящей водой замороженный горох. Несколько горошин упали в миску с мясным соусом.

— И всем остальным в вашей семье тоже очень повезло. Теперь давай на время обо всем забудем и спокойно пообедаем. После мы с тобой сможем потолковать с глазу на глаз. Договорились?

— Конечно. Вы очень добрая. Я изо всех сил стараюсь при малышах не плакать, но когда начинаю говорить о ней, не могу сдержаться. Ей ведь очень…

— Как я уже сказала, ей очень повезло, что у нее такая дочь. Кстати, по-моему, соус уже готов. Куда его вылить?

После обеда, когда Адам повел Милли и мальчиков играть в футбол, Триш и Кейт стали мыть посуду и вернулись к разговору о Деб. Время от времени Кейт принималась плакать, однако основную часть времени держала себя в руках. Ничего принципиально нового Триш не узнала, однако составила для себя более полный портрет убитого старика.

— Он вечно столько шума устраивал из-за того, что ему приходится пить много таблеток, — сказала вдруг Кейт, составляя в буфет чистые тарелки.

Триш, естественно, не знала, как нужно расставлять посуду, поэтому мыла ее и одновременно задавала вопросы.

— Значит, он принимал много таблеток? — спросила она.

— Ой, целый миллион. У него ведь было столько всяких болезней. Он ненавидел глотать лекарства. И ненавидел, когда мама, или бабушка, или еще кто-нибудь говорил ему, что надо делать. Если за ним ухаживала тетя Корделия, он никогда не ворчал. Не потому, что она что-то делала по-особенному. Просто к ней он относился гораздо лучше.

— Ты не знаешь почему?

Девочка снова откинула со лба челку. Ее глаза смотрели по-взрослому проницательно. Теперь, когда Кейт успокоилась и не позволяла чувствам брать верх над разумом, она ничем не напоминала ту маленькую затравленную повариху, которая встретила Триш пару часов назад. Теперь девочка выглядела старше и умнее, хотя по-прежнему казалась не совсем к месту в этой старомодной кухне, на фоне металлических шкафов для посуды, оббитых кастрюль и бело-голубого линолеума с рисунком под мрамор.

— Наверное, он гордился тетей Корделией, поэтому любил ее больше и не делал ничего такого, чтобы она огорчалась. Наш учитель английского сказал бы, что с точки зрения психологии у дедушки не было никаких оснований враждовать с Корделией.

— А враждовать с твоей мамой и бабушкой у него основания были? — озадаченно спросила Триш.

— Наверное, были. Понимаете, я очень много об этом думала. Он, видимо, презирал и маму и бабушку и поэтому относился к обеим свысока. Запугивал их все время, унижал, говорил всякие обидные вещи. Наверное, так он казался себе умнее и значительнее, понимаете?

Кейт нахмурилась. Ее лицо, грустное и задумчивое, стало жестким.

— Только это неправда, — добавила она. — Может, он и был немного умнее их, но, я думаю, не настолько, как ему казалось. Мама совсем не такая тупая, какой он постоянно ее выставлял.

— Полностью с тобой согласна, — абсолютно искренне сказала Триш. — Как ты считаешь, что случилось с твоим дедом?

— Не знаю.

Кейт взяла жаровню, старательно отмытую Триш, и поставила в духовку, чтобы подсушить на огне.

— Правда, не знаю. Если бы у него на голове остался тот полиэтиленовый пакет, я бы подумала, что дед покончил с собой. Только пакет почему-то оказался в мусорной корзине у мамы в комнате.

— В доме действительно никого, кроме них, не было? — спросила Триш, внимательно наблюдая, не вспыхнет ли на лице девочки предательский румянец.

Кейт оказалась очень неглупой и явно обожала свою мать. Триш невольно подумала, что девочка могла достать из мусорного ведра выброшенные таблетки и выяснить, опасны ли они. Однако никакого румянца на лице Кейт не появилось.

— Насколько мы знаем, никого, — ответила она. — Конечно, в дом мог залезть грабитель, только никаких следов взлома не нашли, и ничего не пропало.

Кейт снова нахмурилась, и Триш торопливо сменила тему, чтобы девочка не догадалась о ее мыслях.

— Ты помнишь, как прошлым летом, до того как умер дедушка, у твоей мамы была сильная аллергия?

— Конечно, помню. Она все время чихала и сопела, и глаза у нее постоянно слезились. Ужас, что было. В конце концов, я заставила ее сходить в больницу, и ей выписали лекарство. Название как-то на «аст» начиналось. Точно не помню.

— Астемизол?

— Да. По-моему, так. Только мама не брала те таблетки к бабушке домой. К тому времени сезон аллергии давно закончился, и лекарство ей не понадобилось бы. Я точно знаю. Она сама так сказала, а мама никогда не врет.

— Что она сделала с теми таблетками, которые не выпила?

Глядя Триш прямо в глаза, Кейт покачала головой. По ее лицу снова потекли слезы.

— Она не говорила, а я не спрашивала. Зачем я стала бы задавать ей такие вопросы?

— Конечно, я понимаю, — ответила Триш. — Куда поставить кастрюлю?

Кейт взяла кастрюлю, как следует вытерла ее и наклонилась, чтобы поставить в нижнее отделение буфета. Затем взяла черный пластиковый пакет с мусором и завязала его, прежде чем вынести наружу и выбросить.

Когда она вернулась в дом, Триш заметила:

— У тебя так здорово получается с домашними делами управляться. Большая практика, наверное. Ты часто для всей семьи готовила?

— Нет, совсем не часто. Только с тех пор как суд начался. Раньше все мама делала. Я стараюсь повторять за ней, но многого еще не умею. Готовить, например, и кое-что другое. С мусором-то все просто.

— Им тоже мама занималась?

— Конечно. Ну, иногда по выходным папа ей помогал.

— Понятно.

— Вы хотите знать, могу ли я поручиться, что она выбросила таблетки, правильно?

Триш кивнула.

— Я уже сказала, что точно не знаю. Правда не знаю. Мне бы очень хотелось рассказать вам что-нибудь полезное, но я не могу. Я столько времени голову ломала и все равно ничего не вспомнила.

Голос Кейт с каждым словом становился все выше, но потом она начала дышать медленнее, пытаясь взять себя в руки.

— Вот видите, вы такой путь проделали, и все напрасно.

— Совсем не напрасно, Кейт. Во-первых, меня угостили прекрасным обедом. Во-вторых, я еще сильнее уверилась в том, что твоя мама не совершала того преступления.

Кейт положила на стол ножи и полотенце, которым их вытирала, и обняла Триш. Глядя через плечо девочки, Триш увидела, что на кухню входит Адам с остальными детьми. Заметив Кейт, он удивился и одновременно забеспокоился. Триш постаралась успокоить его жестами, но, судя по всему, без особого успеха.

Позднее, оставив ребятню с Кейт, он отправился проводить Триш до автомобиля. По пути Адам со слезами на глазах рассказал, что понимает, сколько работы навалилось на бедную Кейт, ведь девочке приходится так много заниматься в школе и одновременно работать по дому и присматривать за малышами. Он помогал ей с теми предметами, в которых разбирался, сколько мог, сидел с детьми, делал все покупки, иногда готовил. И все равно для девочки ее возраста такая нагрузка чересчур велика.

— Может, вам стоит нанять кого-нибудь в помощь?

Адам прикусил губу и выглядел не столько пристыженным, сколько несчастным. Немного помолчав, он ответил, что нанимать прислугу ему не по карману.

— Первое время я надеялся, что нам поможет сестра Деб, но она отказалась. Взять в долг я тоже не могу. Под залог у меня нет ничего, кроме дома, а рисковать им я не имею права. Не хочу, чтобы дети остались на улице.

— Честно говоря, я тоже думала, что Корделия при подобных обстоятельствах обязательно поможет вам. Все-таки дети приходятся ей племянниками.

— Я понимаю. Мне совсем не хотелось бы что-то принимать от нее после того, как она обошлась с Деб в суде, да и когда они были подростками… Просто нам так нужна помощь, что ради детей я переборол бы себя. Только вот Корделия так ничего и не предложила. В конце концов я унизился до того, что сам попросил ее о помощи. Она отказала.

— Отказала? Несмотря на то что богата?

Адам кивнул.

— Единственное, что она предложила, это забрать Милли и воспитать ее как собственную дочь. Знаете, со всякими там нянями, гувернантками и частными школами.

Триш представила, как Деб отреагировала бы на идею об удочерении, и выразительно сощурилась.

— Да, понимаю, — сказал Адам, снова демонстрируя гораздо большую проницательность, чем предполагало его поведение на кухне, — с ее стороны было не очень-то красиво предложить такое. Деборе я ничего не стал говорить. Представляю, как она разозлилась бы. Может, Корделия и хотела как лучше, но…

По мере того как Адам пытался справиться с растущим негодованием, его голос садился, становился хриплым, наконец перешел в сухой кашель и прервался совсем.

— У вас есть какие-то предположения о том, что могло случиться с вашим тестем?

Адам потер ладонями сероватое морщинистое лицо, как будто умываясь.

— Нет.

Ответ прозвучал так устало и с такой безнадежностью, что Триш поверила ему сразу.

— Нет, — повторил Адам. — Я могу только предположить, что произошел какой-то несчастный случай. Правда, история с пакетом в мою версию не вписывается.

Он оперся на автомобиль Триш, поставив локоть на крышу, а другой рукой провел по волосам.

— Какой у вашей жены самый серьезный недостаток? — внезапно спросила Триш.

Адам вздрогнул и отшатнулся от автомобиля, будто тот сплошь покрывали бациллы сибирской язвы.

— Что вы имеете в виду?

Он явно разозлился, не решаясь, однако, посмотреть на Триш, и переводил взгляд из стороны в сторону, не в силах выбрать предмет, на котором можно остановиться.

— У нас у всех есть недостатки, Адам, — мягко сказала Триш, — и никто не знает их лучше, чем наши спутники жизни. Чтобы понять Дебору, мне надо узнать все ее минусы. Какая черта ее характера пришла вам в голову в тот момент, когда я задала вопрос?

— Резкость.

Какое-то мгновение Адам смотрел прямо на Триш, а затем отвел глаза и уставился на цветки петунии, разросшейся на клумбе рядом с подъездной дорожкой. Судя по неровным краям клумбы и нескольким беспорядочно воткнутым в нее палочкам, этот уголок сада мог принадлежать Милли. Адам наклонился поправить одну из покосившихся палок.

— А кроме резкости? — спросила Триш, не позволяя себе отвлекаться от темы. — Только не думайте, будто говорить о недостатках Деб — значит предавать ее. Чем полнее и искреннее будет ваш ответ, тем больше вероятность того, что я смогу ей помочь.

— Вспыльчивость.

Адам распрямился, и Триш увидела у него в руках алую петунию. Он обрывал лепесток за лепестком, роняя их на землю, точно капли крови, а сам смотрел куда-то поверх головы Триш, туда, где над неровными верхушками хвойных деревьев плыла розоватая дымка.

— Деб злится не так, как все остальные. Вообще-то она очень терпеливая, гораздо терпеливее многих, но если что-то выводит ее из себя, она взрывается гораздо резче и жес… и сильнее, чем другие люди. И еще она…

Адам закрыл лицо руками. Между пальцами у него по-прежнему торчала искалеченная петуния.

— Я не могу, — сказал он глухо и взволнованно.

— Постарайтесь вспомнить, Дебора когда-нибудь совершала в приступе гнева поступки, в которых позднее раскаивалась? — безжалостно спросила Триш.

— Пару раз случалось, — выдавил Адам, затем развернулся и, спотыкаясь, побрел по гравийной тропинке обратно к дому.

Входная дверь открылась, и в проеме появилась Кейт с младшими братьями и сестренкой. Милли цепко ухватилась за ногу старшей сестры и заплакала, уткнувшись личиком в ее черные джинсы. Кейт сняла ладонь с белокурой головки Милли и протянула руки к отцу. Адам шел к дочери как еще один ребенок, которого надо успокоить. Триш страдала близорукостью, поэтому не могла отчетливо видеть лица девочки, но все-таки рассмотрела то, как виновато и жалобно Адам понурил плечи, Кейт успокаивающе гладила его по спине.

Неудивительно, что он не хочет никого нанимать, подумала Триш и, отперев дверцу, неторопливо опустилась на место водителя. Она сидела, не включая зажигание, и пыталась представить себя на месте человека, который считает свою жену виновной в убийстве отца, но вынужден делать вид, будто верит в ее непричастность.