Жертва

ГЛАВА 22

Триш терпеть не могла телефонную игру в прятки и потихоньку начинала жалеть, что привлекла доктора Бриджа к участию в Аннином проекте. Когда он не занимался пациентами, Триш была на судебном заседании. Когда она освобождалась, занят был он. Такая чехарда продолжалась целый день.

Уже вечером, стоя в душе и смывая накопившуюся за день усталость, она услышала телефонный звонок. Схватив большое красное полотенце, Триш выбралась из душевой кабины и ступила на влажную кафельную плитку. Не успел на телефоне включиться автоответчик, как Триш подняла трубку.

На кухне снова хозяйничал Джордж, и вверх по витой чугунной лестнице поднимались восхитительные запахи свежего кориандра и нарезанного красного лука.

— Триш Магуайр, — сказала она, прерывая механический голос.

— Ну наконец-то. Это Майк Бридж. Я уж думал, что снова вас не застану. Итак, список еды и напитков вы достали. Отлично. Ну, рассказывайте. Что наш покойный ел и пил перед смертью?

Триш зачитала список, который этим утром пришёл от Деборы Гибберт и полностью совпадал с тем, что перечисляла Корделия Уотлам. Триш представила, с каким удовольствием сообщит несравненной Корделии, что, вопреки ее предположениям, Деб все-таки старалась угодить вкусам их отца.

— Грейпфрутовый сок, — удовлетворенно повторил доктор Бридж, а его акцент стал еще заметнее, чем обычно, с раскатистым «р» и четким «о». — Что ж, в таком случае у него был полный набор.

— Я не понимаю. Какой набор? И о чем вам говорит тот факт, что он пил грейпфрутовый сок.

— В перечне прописанных ему лекарств упомянут антигистаминный препарат под названием «терфенадин».

— Я помню, — сказала Триш, стараясь не выдать нетерпения. — И его никогда не прописывали вместе с астемизолом, который тоже обнаружили в крови мистера Уотлама. В сочетании друг с другом, в редких случаях, они могут вызвать аритмию со смертельным исходом. Однако мистер Уотлам принял недостаточную дозу лекарств. Астемизол обнаружили в очень маленьком количестве. Хватило только на то, чтобы возбудить подозрения против Деб.

— Я говорю совсем не об астемизоле. Хотя он тоже внес свою лепту.

— Вот как?

Триш хотелось, чтобы доктор поскорее заканчивал тянуть резину, но он сделал ей одолжение уже тем, что согласился посмотреть материалы дела. Придется принять правила его игры, какими бы те ни были. Триш надеялась, что Бридж закончит к тому времени, когда у Джорджа будет все готово. Из кухни доносились острые, пряные ароматы, и у Триш уже текли слюнки в предвкушении ужина.

— Терфенадин стоит гораздо дешевле астемизола, — сказал Майк Бридж. — Его обычно прописывают пожилым пациентам, если больнице приходится экономить на лекарствах.

— И?..

— И иногда он становится…

Доктор сделал паузу, чтобы создать драматический эффект.

— Становится?.. — нетерпеливо переспросила Триш. — Ну, давайте же, говорите.

— Становится смертельно опасен. В сочетании с грейпфрутовым соком.

— Вы шутите?

Триш обдумывала массу разных версий, но такое объяснение даже не приходило ей в голову.

— Нет, не шучу. Грейпфрутовый сок способен задерживать выведение терфенадина из организма, что объясняет…

— …объясняет мнимую передозировку, которую обнаружили при вскрытии, — закончила Триш, хотя ей совсем не хотелось играть в его игры.

— Совершенно верно. И это еще не все. Помните, я говорил про полный набор? Так вот, слушайте внимательно.

— Я не только слушаю, но и записываю.

— Отлично. Итак, ваш мистер Уотлам страдал подагрой, а при подагре обычно прописывают так называемые НСПВС. Вы знаете, что это такое?

— Нестероидные противовоспалительные средства, — сухо ответила Триш.

— Верно. Так вот, у некоторых — особенно немолодых — людей эти самые НСПВС могут вызвать язву желудка. Успеваете записывать?

— Стараюсь не пропустить ни слова.

— Отлично, — сказал Майк, не заметив сарказма. — Когда у мистера Уотлама началось обострение язвенной болезни, его лечащий врач, естественно, посоветовал прекратить прием НСПВС, а вместо них назначил аллопуринол. Ну, а против язвы прописал старику цизаприд.

— Да, это я тоже помню, — сказала Триш, подумав, уж не связано ли поведение доктора с тем, что он совсем недавно окончил медицинский институт и хотел похвастать своими знаниями.

— Ну, а цизаприд ни в коем случае нельзя прописывать вместе с астемизолом или терфенадином.

Триш показалось, что на секунду все ее тело обдало жаром.

— Почему? — спросила она.

— Если вкратце, — сказал доктор, явно наслаждаясь моментом, — то сочетание этих препаратов вызывает аритмию, которая в очень редких случаях может привести к летальному исходу. Цизаприд был гораздо опаснее для вашего мистера Уотлама, чем крохотная доза астемизола. Добавьте сюда грейпфрутовый сок, и вы получите коктейль из несовместимых препаратов, каждый из которых мог вызвать аритмию.

— Доктор Бридж, вы хотите сказать, что сердце мистера Уотлама могло остановиться само по себе, без всякого удушения? Не понадобилось ни подушки, ни полиэтиленового пакета?

— Именно так.

— Но почему они не подумали об этом во время суда?

— Они? Кого вы имеете в виду, Триш?

— Врачей, патологоанатомов, лаборантов, которые проводили анализы. Кого угодно.

— Даже юристов?

— Даже их, — ответила Триш сквозь зубы.

Фил Редстоун обязан был проверить каждую деталь. Она не понимала, почему он не привлек экспертов и не поручил им проверить и состояние мистера Уотлама накануне смерти, и то, какие лекарства ему прописывали, и нет ли в лабораторных отчетах каких-нибудь зацепок. Если все было так очевидно, то почему никто ничего не заметил?

— Когда умер ваш мистер Уотлам?

— Чуть больше четырех лет назад, — ответила Триш. — А суд состоялся только через год.

— Ну, вот вам и ответ. Не думаю, что тогда кто-то знал о действии грейпфрутового сока или о том, к чему приводит сочетание тех препаратов. Врачи выяснили это всего два или три года назад. Более того, некоторые врачи — и некоторые патологоанатомы — до сих пор не в курсе, потому что не сталкивались с такими вещами.

Триш едва сдержалась, чтобы не сказать какую-нибудь резкость. Она понимала — врачи не в состоянии обладать данными, еще не открытыми наукой, и все-таки интуитивно верила, что доктора обязаны знать все о назначенном ими лечении и о тех препаратах, которые они прописывают своим пациентам. Если верить Майку Бриджу, отец Деборы принимал почти такое же опасное сочетание лекарств, как и смесь парацетамола с героином, которую пронес в тюрьму сутенер Мэнди.

— И все-таки у нас еще остается астемизол, — пробормотала Триш.

— Вы знаете, что он очень долго не выводится из организма?

— Да. Слава Богу, хотя бы об этом на суде упомянули. Похоже, там вообще мало в чем разобрались. — Триш кипела от злости и обиды за Деб. — К сожалению, астемизол не прописывали никому из членов семьи, кроме младшей дочери, а ее как раз и осудили за убийство.

— Да, я понял. Увы, здесь я вам ничем помочь не могу. Понятия не имею, как можно объяснить его появление.

— Когда мистер Уотлам должен был принимать астемизол, чтобы он остался в организме после его смерти?

— Трудно сказать, Триш. У пожилых людей лекарства обычно выводятся из организма дольше, чем у молодых, поэтому им прописывают меньшие дозы.

— Несколько недель могло пройти?

— Запросто. Даже несколько месяцев. Я проверил в справочниках, и там написано, что женщины детородного возраста должны вместе с астемизолом принимать противозачаточные средства. Причем контрацептивы надо сначала принимать вместе с астемизолом, а потом еще несколько недель без него.

«Значит, осталось найти того, кто прописывал Уотламу астемизол, и можно считать, что дело сделано», — подумала Триш.

— Спасибо вам огромное, доктор Бридж.

— Зовите меня Майк. Ваша мама именно так и делает, когда мы не на работе.

— Спасибо, Майк. Вы мне очень помогли.

— Всегда пожалуйста. Ваша мама всегда меня поддерживает, поэтому ради нее я готов сделать все, что угодно. Надеюсь, она познакомит нас, когда вы в следующий раз к ней приедете.

— Буду очень рада. Если телефильм все-таки будут снимать, продюсеры с вами свяжутся, договорились?

— Ну конечно. Кстати, пока вы не положили трубку…

— Думаю, вам будет интересно узнать, что аллопуринол и цизаприд в сочетании могут вызывать сыпь или, другими словами, крапивницу. У мистера Уотлама как раз была одна из форм гигантской крапивницы.

Триш сдавило горло от накатившей ярости. На несколько секунд она потеряла дар речи, а затем спросила:

— Вы хотите сказать, что мистер Уотлам оказался в том ужасном, невыносимом состоянии из-за неудачного сочетания лекарств, которые принимал?

— Вполне вероятно, хотя такое случается редко. Как правило, с пожилыми людьми. В аптеках фармацевты обычно отслеживают такие вещи. К сожалению, в вашем случае лекарство выдавали в самой клинике, а медсестре, наверное, и в голову бы не пришло усомниться в предписании доктора. Если врач спешил и находился под эмоциональным давлением — а, судя по материалам дела, именно так и было, — он мог не заметить, что прописывает плохо сочетаемые препараты.

— Это же возмутительно! — Триш чуть ли не выплюнула последнее слово.

Она хотела, чтобы доктор Фоскатт на всю оставшуюся жизнь отправился в такую же крохотную камеру, как у Деб, и круглые сутки находился в том мучительном, нескончаемом шуме, в каком сейчас обитала она.

— У всех лекарств есть побочные эффекты, — примиряющим тоном проговорил доктор Бридж. — Врачам всегда приходится искать золотую середину между эффективной помощью пациенту и возможным вредом, который могут причинить лекарства.

— Так не должно случаться.

— Вам, наверное, и самой случалось принимать какие-нибудь антибиотики, а потом страдать из-за них от молочницы.

Действительно, так оно и было, но Триш это нисколько не успокоило. Она решила, что в следующий раз обратится к врачу только в случае самой крайней необходимости, не меньше.

— Ладно, Майк, мне пора идти. До свидания.

Триш положила телефонную трубку с очень странным чувством. От злости у нее кружилась голова и подкашивались колени. Ей показалось, что она вот-вот потеряет равновесие и упадет. В первый раз, с тех пор как она занялась этим делом, ей стало жаль старого мистера Уотлама.

— Триш! — крикнул из кухни Джордж. — У меня все готово.

— Отлично. Уже иду.

Она потрясла головой, чтобы прийти в чувство, и взяла домашнюю футболку и леггинсы. Через пару минут, слегка пошатываясь, Триш уже спускалась по витой лестнице на первый этаж.

Джордж поднял голову. Он занимался тем, что выкладывал на тарелки очень красивый на вид салат. Кроме него, на тарелках уже лежали кусочки жареной баранины и картофель фри, украшенный какой-то зеленью. Триш втянула воздух носом и почувствовала аромат розмарина.

— С тобой все в порядке? — спросил Джордж. — Такое чувство, что ты в шоке.

— Правильное у тебя чувство. К счастью, это очень неплохой шок. В деле Деб Гибберт наметился прогресс.

— Слава Богу.

Слова Джорджа прозвучали так мрачно, что Триш удивленно подняла брови и спросила:

— Что случилось?

— Ничего. Простоя подумал, как будет здорово, когда все закончится. Я имею в виду фильм Анны Грейлинг. Тогда я наконец получу тебя обратно.

— О Джордж…

Триш почувствовала нестерпимый укол совести. Наверное, все эти сложные блюда, которые он готовил последнее время, предназначались для того, чтобы привлечь ее внимание. Джордж пытался сказать ей о своих чувствах. Кроме того, последнее время он чаще обычного ужинал где-то вне дома. Триш только сейчас сообразила, что это значило.

— Я совсем не обращала на тебя внимания, да?

— Ну, не то чтобы совсем, — ответил Джордж тоном, который подразумевал, что «да, не обращала».

— Прости меня.

Было бы чересчур грубо сразу закидывать Джорджа вопросами о его собственных делах, но мало-помалу Триш перевела беседу в нужное русло. У Джорджа на лице расплылась его старая жизнерадостная улыбка. Он разгадал маневры Триш, однако в этом не было ничего страшного. Он снова улыбался. Остальное не имело значения.

Доктор Фоскатт повернул голову на колючей полушке — посмотрел, спит Молли или нет. Ее рот был приоткрыт, и она вдыхала и выдыхала воздух довольно шумно, хотя и размеренно. Доктор подумал, что надо проверить все прямо сейчас, безотлагательно. Он откинул простыню, которая закрывала их обоих, и, выбравшись из кровати, снова взглянул на Молли. Она продолжала спокойно спать. Наблюдая за ней, доктор покрепче завязал пояс на пижамной куртке. На брюках не застегивалась ширинка, поэтому их пришлось повернуть так, чтобы она не раскрывалась.

В лунном свете, который казался обманчиво холодным, Молли выглядела лет на двадцать моложе, чем при дневном. Жалко, что он ее не разбудил. Она сумела бы сделать его положение не таким ужасным. Однако ей требовалось выспаться. Он не имеет права беспокоить Молли до того, пока сам во всем не удостоверится. Да и потом неизвестно, стоит ей рассказывать правду или лучше промолчать.

Всякий раз, когда доктор думал о Уотламах и их дочери, его желудок сжимался так, словно он срывается и падает в пропасть. Так больше не могло продолжаться. Неуверенность мучила его, как жестокая агония. Страдали его пациенты. О Господи! Его пациенты.

Доктор Фоскатт взял теннисные туфли и вышел из спальни, придерживая серые фланелевые брюки. В коридоре обулся, почти бесшумно выбрался из дома и поехал в клинику.

Посреди ночи ему наконец удастся спокойно просмотреть свои записи. В такой час там никого нет, и если не заглянет доктор, дежурящий на вызовах, то до семи часов утра Фоскатт будет в клинике совсем один.

Пустая приемная выглядела очень странно, а дверь в аптечный пункт, предусмотрительно запертая на замок, смотрелась безмолвным упреком. Доктор отвел глаза от двери и направился в архив, где хранились карточки умерших пациентов и старые регистрационные журналы.

Карточку Айана Уотлама доктор доставать не стал. Записи в ней проверял и он сам, и полиция, и юристы из службы уголовного преследования. Даже представители защиты не усомнились в их содержании.

Регистрационные журналы лежали там, где положено, аккуратно составленные в стопку. Каждый был покрыт темно-синим переплетом с блестящей металлической спиралью. Фоскатт отыскал журнал того года, когда умер Айан Уотлам, и пролистал страницы за несколько недель и месяцев до его смерти. Фоскатт проверил все дни вплоть до Рождества и только тогда наконец сдался.

Он был прав. Никто из Уотламов в клинику за тот период не приходил. И все-таки доктор точно помнил, что где-то виделся с бедняжкой Элен. За несколько месяцев до гибели мужа она позвонила сюда в полном отчаянии. Она находилась в таком состоянии, что медсестра, дежурившая в приемной, упросила доктора поговорить с миссис Уотлам вне очереди, хотя он не одобрял такую практику и не консультировал по телефону во время приема пациентов.

Он отлично помнил то утро. Он беседовал с молодой Мэри Хаскетт об инфекциях мочевых путей и советовал ей каждый день выпивать по стакану клюквенного сока, затем ему пришлось прерваться и поговорить по телефону с Элен Уотлам.

Она никак не могла успокоиться и даже расплакалась, когда доктор посоветовал ей привести мужа на прием на следующей неделе, как того требовали установленные в клинике правила. В конце концов доктору пришлось сказать, что он сам заедет к ним в тот же день по дороге домой.

Доктор Фоскатт выполнил обещание. На некоторое время этот эпизод начисто выскочил у него из головы, а теперь память, будто в наказание, мучила его мельчайшими подробностями того дня. Он припарковался перед дверью Уотламов и запирал машину, когда из дома вышла Элен и, прихрамывая, двинулась ему навстречу. Под ее тростью хрустел гравий, и миссис Уотлам так торопилась, словно по пятам за ней несся несчастный Айан, разъяренный, как тысяча чертей.

Элен спросила, не могут ли они посидеть в автомобиле. Она не хотела, чтобы Айан услышал их разговор. Они сели в машину и долго разговаривали. Фоскатт искренне жалел ее и делал все возможное, чтобы помочь.

Мистера Уотлама опять донимала его крапивница. Айан страдал то от одной, то от другой ее формы уже много лет, а найти причину заболевания все не удавалось. Элен со слезами на глазах умоляла доктора попробовать какое-нибудь новое лечение.

Фоскатт отчетливо видел эту картину — Элен всхлипывает, а он сам сидит смущенный и смотрит на нее с сочувствием. Сейчас приближалось самое главное, и доктор почувствовал, что его лоб покрывается испариной. Именно это воспоминание будило его по ночам вот уже целую неделю и скручивало желудок всякий раз, когда доктор думал о нем в течение дня.

Он сказал Элен Уотлам, что недавно виделся с представителем одной фармацевтической компании, и тот дал ему образцы нескольких очень эффективных антигистаминных средств. Фоскатт сказал, что даст Элен одну упаковку, если она пообещает не превышать рекомендуемой дозировки.

Элен согласилась, и он дал ей упаковку из тридцати таблеток. Вот в чем было дело. Фоскатт не успел сделать запись в карточке Айана. Он собирался все записать, когда вернется в клинику после обеда, но потом начисто об этом забыл. Ну конечно, забыл, раз ни в регистрационном журнале, ни в карточке Уотлама нет никаких упоминаний о том незапланированном визите.

Что же это были за таблетки? Неужели астемизол? Доктор не помнил название фармацевтической компании, которая присылала к ним своего представителя на той злосчастной неделе. Хотя в регистрационных журналах название сохранилось. Фоскатт заглянул в справочник и прочитал, что астемизол выпускает одна из фирм, названия которых были в журналах клиники.

Фоскатт обхватил голову руками и закрыл глаза. Он подхлестывал свою память, как загнанную лошадь. Почему она молчала так упорно и так долго? Доктор подумал, что знает ответ и на этот вопрос.

Дебора Гибберт так разозлила Фоскатта своим возмутительным поведением в приемной и теми оскорбительными вещами, которые она наговорила ему в тот день, что он искренне поверил в ее виновность. Его подсознание похоронило все факты, которые могли оправдать Дебору Гибберт хотя бы отчасти.

Фоскатт аккуратно положил регистрационные журналы на место, чтобы никто не заметил вторжения. Доктор почувствовал нехороший соблазн стереть из журналов все упоминания о представителях той фармацевтической компании, однако устоял против него и, стараясь не шуметь, покинул клинику.

Он поехал домой, по дороге размышляя, что делать дальше. Всплывшие некстати воспоминания ничего не доказывали. Отпечатки Деборы Гибберт были на том полиэтиленовом пакете, внутри которого нашли слюну ее отца. Она могла задушить отца даже в том случае, если не давала ему своих собственных таблеток.

Если бы не та проклятая адвокатесса и ее подруга, которая работала продюсером на телевидении, Фоскатт мог просто забыть о недоразумении с таблетками. Если же они будут снимать свой чертов фильм и до всего докопаются, доктору грозит публичное осуждение. Бог знает в чем его могут обвинить.

Фоскатт подумал, проснется Молли к его приезду или нет? Он очень сильно нуждался в ее поддержке. С другой стороны, будить ее было бы нечестно. Она все равно не в состоянии помочь ему с возникшей дилеммой. Фоскатт всегда оберегал ее от тех ужасных решений, которые ему приходилось принимать, и не собирался менять эту традицию. Молли приходилось каждый день общаться с его пациентами и их друзьями в деревне. Ей следовало держаться подальше от их проблем, оставаясь в блаженном неведении. Если он будет не в состоянии защитить собственную жену, то в его жизни вообще ничего не останется.

Доехав до дома, он открыл ключом входную дверь и на цыпочках прошел по длинному коврику, постеленному у порога.

— Арчи? — позвала Молли откуда-то из темноты. — Арчи, это ты?

— Да, я, — ответил доктор Фоскатт и включил свет.

Молли, одетая в летний халатик, сидела в кожаном кресле у погашенного камина. Ее седые волосы были не причесаны и торчали в разные стороны. В глазах застыл страх. Только когда Фоскатт улыбнулся и погладил жену по плечу, она немного успокоилась. Однако не успел он заговорить, как с его улыбкой случилось что-то странное. Губы задрожали, на глаза навернулись слезы.

Молли встала с кресла и протянула руки к мужу:

— Что случилось, дорогой мой? Что с тобой случилось?

Он позволил ей обнять себя и попытался выдавить хоть слово.

— Я не слышу. — Молли отстранилась от мужа, все еще улыбаясь ему. — Арчи, я тебя не слышу. Идем-ка со мной.

Она взяла его за руку, отвела на кухню, усадила мужа за стол и налила ему стакан домашнего малинового морса из холодильника.

— Ну, что у тебя стряслось?

Ее голос звучал мягче, чем когда бы то ни было, успокаивая Фоскатта и облегчая его страдания, как микстура от кашля — боль в горле.

— Я давно догадывалась, что у тебя какие-то неприятности. Рассказывай, Арчи. Что случилось?

И он начал рассказывать. Молли внимательно слушала, но по ее лицу было непонятно, что она чувствует. Фоскатт посмотрел на ее стиснутые руки и заметил на пальцах, возле суставов, какие-то припухлости. Они наверняка болят. Ему следовало давно обратить внимание на руки Молли. Скорее всего она страдает артритом. Странно, что она никогда не жаловалась. Интересно, почему? Доктор отвел глаза в сторону и постарался вспомнить, о чем он сейчас говорил. Ах да. Он с трудом закончил свою унылую исповедь и замолчал, глядя в стол.

Секунду спустя доктор почувствовал на плече руку жены и снова поднял голову. Молли смотрела на него с улыбкой. Фоскатт подумал, что теперь все будет в порядке.

— Жаль, конечно, что ты забыл сделать пометку о тех образцах, которые дал Элен, но ведь с тех пор прошло столько времени. Те твои таблетки не имеют никакого отношения к смерти Айана.

— Да, если он следовал инструкциям. А вдруг его состояние ухудшилось, и он прекратил их пить? Разве ты не понимаешь, Молли? Или, наоборот, ему стало лучше, и Элен перестала давать ему таблетки и оставила их на будущее. Через несколько недель или месяцев его состояние снова могло ухудшиться, и он опять начал их принимать, только уже гораздо ближе к тому времени, когда я выписал терфенадин и отдал рецепт Деборе.

Молли все равно не понимала. Она налила мужу еще немного холодного морса, не переставая мягко улыбаться.

— Как ты не понимаешь, Молли? Все могло именно так и случиться. Вполне возможно, что Элен дала Айану последнюю таблетку совсем незадолго до его смерти, как раз перед тем ужасным скандалом, который Дебора устроила в клинике.

— Да. Арчи, могло быть и так, но ведь наверняка никто не знает. Кроме того, никто и не утверждал, что Айан умер от сочетания терфенадина и астемизола.

— Разве?

— Ну конечно. Ты слишком перенервничал, дорогой мой. Я понимаю твое беспокойство, и все-таки нельзя так мучить себя. Эксперты нашли у Айана совсем крохотное количество астемизола. Насколько я помню, обвинитель сказал, что Дебби давала отцу таблетки, чтобы усыпить его и задушить. Сами по себе лекарства его не убили бы. Разве ты сам не помнишь? Все дело в том, Арчи, что последнее время ты работал на износ. Ты устал, мой дорогой, и просто-напросто сгущаешь краски.

Доктор Фоскатт посмотрел на жену. Неужели она права? Неужели всю последнюю неделю он мучился из-за обычного стресса, вызванного постоянными перегрузками?

— Иди спать, Арчи. Ты вымотался и не в силах рассуждать здраво. Ложись в кровать и выспись как следует.

— Терфенадин, — внезапно сказал Фоскатт.

Его глаза расширились, а сердце заколотилось так, что чуть не выпрыгнуло из груди.

— Где справочник? У нас где-то должен быть один экземпляр.

— О чем ты говоришь?

— О медицинском справочнике, — нетерпеливо сказал доктор.

Внезапно Молли перестала быть единственным источником успокоения, а превратилась в обычную женщину средних лет, недостаточно быстро соображающую.

Фоскатт поднялся со стула, споткнувшись о снятую теннисную туфлю, и схватил свою черную сумку. Справочник должен быть там. Да. Слава Богу, он здесь. Доктор пролистал его в поисках раздела об антигистаминных средствах и ничего не нашел. Да что же с ним происходит? Он ведь знал этот справочник как свои пять пальцев. Придется посмотреть в оглавлении. Да. Слава Богу. Вот оно.

Доктор нашел статью о терфенадине и сразу просмотрел последний параграф в поисках рекомендаций для пациентов, которые принимают непатентованные нормы препарата.

— Вождение автомобиля, — сказал Фоскатт вслух.

Больше ничего.

Его сердце все еще стучало в грудную клетку. Ритм сердцебиения был неравномерным. Он то учащался, то почти замирал, как будто Фоскатт сам принимал опасное сочетание антигистаминных препаратов. Он перевел глаза наверх страницы, к параграфу о побочных эффектах. Среди них ничего страшного не было. Противопоказаний тоже особых не имелось, только беременность и кормление грудью.

На мгновение доктор вздохнул спокойнее. Сердце застучало медленнее, почти в нормальном темпе. Наверное, память сыграла с ним злую шутку. Явный признак стресса. Надо срочно найти себе замену и съездить куда-нибудь с Молли, отдохнуть вдали от всех.

Он поднял голову от толстого красного справочника и улыбнулся жене, чтобы успокоить ее. Затем его глаза вернулись к странице и упали на слова «не принимать с грейпфрутовым соком».

Вот оно!

Никто не знал об опасности совмещения терфенадина с грейпфрутом, когда доктор прописывал Уотламу это лекарство. Он ни в чем не виноват. Ни в чем… Однако он должен был вспомнить о Гибберт и ее отце, когда узнал о новых рекомендациях по приему терфенадина. Фоскатт слепо верил в виновность Деборы и не допускал даже сомнения в том, что она дала отцу слишком большую дозу лекарства. Теперь приходилось признать, что она могла этого и не делать. Доктору показалось, будто пол у него под ногами заходил ходуном. Стеметил, подумал Фоскатт. При головокружении надо принимать стеметил.

Затем страх отступил, как морская волна убегает с песчаного берега, и сердце доктора застучало ровнее. Пол у него под ногами снова обрел устойчивость. Почему он, собственно говоря, так разволновался? Господи Боже, да никакой пациент с язвой желудка не станет пить такой кислый напиток, как грейпфрутовый сок. Фоскатт улыбнулся жене.

— Что происходит, Арчи? — спросила она обеспокоенно. — Ты то краснеешь, то бледнеешь и весь покрылся испариной. Что с тобой, милый? Давай я вызову кого-нибудь из твоих партнеров.

— Нет, Молли, нет. Я не болен. Вообще со мной все в полном порядке. Сначала испугался, но теперь все нормально.

Молли все еще волновалась, и доктор с нервным смехом объяснил жене, что у него хватило глупости предположить, будто Айан Уотлам мог пить вместе с лекарствами грейпфрутовый сок.

Триш проснулась от телефонного звонка. Не открывая глаз, сняла трубку и сонным голосом назвала свое имя.

— Триш? Это я, Анна. Что это за фантастически хорошая новость, которую ты собиралась мне сообщить?

Триш моргнула и почувствовала, что Джордж переворачивается на бок. После их вчерашнего разговора Триш не хотелось, чтобы он слышал ее разговор с Анной. Вчера вечером она имела возможность позвонить подруге, когда мыла посуду, а Джордж читал в гостиной газету. Анны не оказалось дома, и Триш оставила ей короткое сообщение на автоответчике.

— Погоди секунду, — сказала она. — Я перейду к другому телефону.

Триш поцеловала Джорджа во взлохмаченный затылок и сказала, чтобы он спал дальше. Внизу она подошла к своему письменному столу и, взяв телефонную трубку, рассказала Анне о том, как терфенадин взаимодействуете грейпфрутовым соком, и все остальное.

Анна громко и с огромным облегчением вздохнула и сказала:

— Слава Богу! Сегодня утром я разговаривала с редакторами канала, и решение будет принято очень скоро. Я уже посылала им предварительный сценарий, редакторам он понравился. Они сказали, если окончательный вариант их устроит, они дадут мне для съемок всю нужную сумму. Теперь я могу даже заплатить тебе за работу, Триш.

— Значит, все произошло очень кстати.

Триш понимала, что ее слова прозвучали слишком резко, но ничего не могла с собой поделать. Если бы Анна не притворялась, что у нее есть эксперты, или призналась в обмане раньше, они бы все выяснили еще пару недель назад. Если бы Фил Редстоун выполнял свою работу как следует, Дебора Гибберт не очутилась бы в тюрьме. Если, если, если…

— Да, — сказала Анна. — Я приготовила отличный материал для презентации. Останется только добавить последний штрих. Это будет идеально. Как вишенка на самый верх торта.

— Анна, у нас все равно нет никакой гарантии, что Деб выпустят на свободу. У нас есть только альтернативное объяснение его смерти, не больше.

— Я понимаю. Ничего другого нам и не надо. Ты блестяще сработала, Триш.

— Ты не особенно радуйся. Впереди еще очень длинный путь.

Она потерла глаза рукой, чтобы избавиться от чувства, будто ей под веки насыпали песка, — Триш никак не удавалось окончательно стряхнуть сон.

— Да черт со всем этим, Триш! — возбужденно проговорила Анна. — В любом случае получится превосходная конфронтация. Я так долго ломала голову, какую бы сделать кульминацию, а теперь она у меня есть в лучшем виде.

— Конфронтация? — удивилась Триш.

Она перешла на кухню и стала наливать в чайник воду, зажав телефонную трубку между плечом и подбородком и стараясь не уронить ее в воду.

— Ну конечно. С доктором Фоскаттом. — Анна уже давно не разговаривала так торопливо и жизнерадостно. — Только представь, как его спрашивают: «Итак, доктор Фоскатт, когда вы прописывали…»

— Нет, Анна, ты не будешь выносить это на экран.

— Да брось ты, Триш. Не будь ребенком. Мы живем в жестоком мире. Раз доктор сделал ошибку — а, насколько я понимаю, он ее сделал, — то почему мы не имеем права рассказать всем о его промахе?

— Не таким образом. Факты должны рассматриваться в суде, а не на телеэкране.

— Не будь занудой, Триш. Мне буквально приходится бороться за выживание. Я не могу позволить себе такие благородные поступки. Они у меня оба получат по заслугам.

— Оба?

— Доктор и адвокат. Ты раздобыла всю нужную информацию. Я знала, что у тебя получится. Мы пригласим Фила Редстоуна на съемки и перед камерой невинно поинтересуемся у него, проверил ли он действие грейпфрутового сока на организм человека, который принимает антигистаминные препараты.

— Анна, в то время никто не знал об этой опасности.

Винтовая чугунная лестница дрогнула, и Триш поняла, что наверху Джордж выбирается из кровати.

— Анна, мне пора идти. Подумай хорошенько, о чем я тебе сказала. Доктор Фоскатт неприятный человек, он вел себя очень высокомерно и плохо относился к Деб. Однако он профессионал и не предупредил ее о грейпфрутовом соке только потому, что ничего не знал о его действии. Ты не имеешь права позорить Фоскатта перед всеми зрителями.

— А я так не думаю. Ладно, Триш, я позвоню тебе, после того как переговорю с редакторами. Расскажу, как все прошло.

— Анна, мне пора.

— Погоди, не клади трубку.

Голос Анны прозвучал так странно, что Триш послушалась.

— Выкладывай быстрее.

— Дай мне слово, Триш, честное слово, что не предупредишь о моих планах ни доктора Фоскатта, ни Редстоуна.

Триш молчала.

— Пожалуйста, Триш. Дай мне честное слово.

— Анна, я не могу ничего сейчас обещать.

— Тогда дай слово, что ничего не скажешь им хотя бы сегодня, а вечером мы с тобой снова все обсудим. Ну пожалуйста, Триш, пообещай мне хотя бы такую малость.

Триш показалось, что она разрывается на части.

— Только до вечера, — повторила Анна. — Мы ведь с тобой так давно дружим. Ну, сделай мне маленькое одолжение.

— Ладно, — сказала Триш, потому что Анна просто не оставила ей выбора. — До вечера буду молчать.

— Спасибо, подруга. Пока.

Триш приготовила завтрак и отправилась одеваться. В доме было слишком жарко, чтобы надевать чулки и туфли, поэтому она спустилась вниз по винтовой лестнице босиком, чувствуя ступнями все неровности холодного металла.

Внизу Джордж налегал на тосты и кофе.

— Давай, Триш, — сказал он. — Присоединяйся и съешь наконец чего-нибудь. Не понимаю, как ты целый день работаешь и без завтрака, и без обеда.

Джордж взял очередной тост и принялся щедро намазывать его маслом.

— Я бы точно умер, — добавил он.

Триш присела за стол и, налив себе черного кофе, наблюдала, как Джордж ест тосты.

— Мне не надо так много горючего, как тебе.

— Какой ужас. Кто тебе звонил в такую рань?

Триш взглянула на него из-под ресниц и отпила глоток кофе.

— Все в порядке, — сказал Джордж. — Вчера вечером я слегка устал, вот и проявил слабость. Сегодня утром я снова бодр и силен, как раз в твоем вкусе. Можешь сказать мне правду. Опять дело Деборы Гибберт?

Триш кивнула и взяла тост.

— Давай-ка, пока я ем, рассказывай, что будешь сегодня делать, — скомандовала она.

Джордж рассмеялся, но все-таки перечислил всех, с кем собирался встретиться в течение дня. В список входили несколько клиентов, пара самых трудных партнеров и новый внештатный клерк.

— Жаль, что мы никак не можем убедить его идти в профессиональные юристы, — сказал Джордж о последнем. — Сообразительный парень, но в сентябре собирается поступать в театральную школу. По-моему, он всех нас считает психами. Целый день еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.

— Он не так уж не прав, Джордж. Я не встречала ни одного солиситора, который не был бы слегка не в своем уме.

— Ну, по крайней мере мы не кучка болтливых фигляров, в отличие от большинства барристеров.

— Фигляров!

Триш рассмеялась и проглотила последний кусочек тоста.

— Что за нелепое словцо! Люди подумали бы, что тебе лет сто, не меньше.

Джордж уже собрался достойно ответить, но тут услышал, как на коврик возле входной двери бросили почту. Вытерев салфеткой рот, он отправился за газетами. Триш с улыбкой взяла из его рук пачку. Заметив среди газет толстый упаковочный пакет, она отложила его на дальний край стола.

— Да ладно, можешь его открыть. — Джордж развернул «Таймс», которую почтальон тоже оставил у порога. — Я не возражаю.

Триш, приподняв брови, посмотрела на газету Джорджа и открыла первый конверт. Счета она складывала в одну стопку, письма, на которые надо ответить, — в другую, а пустые конверты и надоедливые рекламные проспекты и брошюры бросала прямо на пол. Наконец остался только толстый упаковочный пакет.

Внутри пакета оказалась пачка писем, написанных довольно неровным, но изящным почерком, характерным для пожилых людей. К ним была приложена записка, явно нацарапанная более юной особой.

Триш едва заметила, что Джордж налил ей в чашку еще немного кофе. Она взяла ее и отпила глоток, читая письма Элен Уотлам к внучке.

Кейт оказалась права. Письма свидетельствовали о том, что ее бабушка была доброй и чуткой женщиной. Письма почти не рассказывали о жизни самой Элен. Изредка она описывала свою работу в саду или встречи с друзьями, однако чаще всего давала Кейт полезные и благоразумные советы, как справиться с обидчиками в школе или успокоить непоседливых братьев и сестренку.

Эти письма напомнили Триш о мягкости и здравом смысле, которые в отношениях с ней всегда проявляла Мэг. Однако ничего обличительного в них не было. Не считая последнего письма.

— Вот так, наверное, астемизол и попал к мистеру Уотламу, — сказала Триш вслух.

Джордж отложил газету в сторону и выразительно улыбнулся. Триш подумала, что сегодня утром он слушал о деле Гибберт уже достаточно, поэтому сказала, что им обоим пора отправляться на работу.

Когда Триш просматривала в конторе свежую почту, на ее столе зазвонил телефон. В трубке раздался голос Мэг:

— Ну, что у тебя там стряслось?

— Ничего, — ответила Триш, стараясь сосредоточиться на работе и Деб. — У меня сейчас масса работы, но я более-менее справляюсь.

— Не трать попусту мое время, Триш, — отрезала Мэг. — И свое тоже. Вчера вечером, когда ко мне приезжал Майк Бридж, ты была чем-то страшно расстроена. К работе это не имеет никакого отношения. Ты ведь ездила проведать Пэдди, верно? Он что, тебя обидел?

— Нам давно пора завязать с этими экстрасенсорными штучками.

— Я всегда чувствую, когда ты расстроена, Триш, — произнесла Мэг своим обычным, ничуть не сентиментальным тоном. — Что он тебе сказал?

— Сказал, что бил тебя.

Последовала пауза, но совсем короткая.

— Очень редко, — сказала Мэг. — Собственно, по-настоящему он ударил меня только один раз.

— Почему ты никогда не рассказывала мне об этом?

— Да брось, Триш. Он твой отец, а ты его дочь. Я терпеть не могу, когда женщины поливают мужей грязью на глазах у собственных детей. Дети не виноваты в том, что их родители разводятся. Нечестно перекладывать на ребенка ответственность за поступки его отца или матери.

Это было сногсшибательно. В буквальном смысле. Триш перевела дыхание и весело сказала:

— Иногда мне кажется, Мэг, что тебе надо писать руководства по воспитанию детей. Скажи мне лучше, как и зачем ты так долго все терпела?

— Это старая история. Пэдди злил меня, и я не знала, что делать, поэтому намеренно выводила его из себя. Он…

— Не смей винить себя, — сказала Триш так резко и требовательно, что сама поразилась. — Женщины, которые подвергаются насилию в семье, всегда обвиняют самих себя. Это такой синдром, из-за которого…

— Триш, перестань. — Слова Мэг прозвучали так твердо, что Триш сразу же замолчала. — Послушай меня. Мы с Пэдди играли в идиотские игры, которые разрушали наш брак. Сейчас я их не понимаю, но тогда все было по-другому. Ты знаешь, как Пэдди любит всякую театральность. Поэтому он вечно и влюбляется. Ему нравятся страсть и азарт. Он обожает будить в людях демонов. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Не совсем, — ответила Триш, хотя на самом деле догадывалась, что имеет в виду Мэг.

Когда-то Триш самой случалось вести себя подобным образом, пока она не поняла, что делает, и не одумалась.

— В нас во всех живут эти демоны. Живут где-то глубоко, в подсознании. Ты понимаешь меня, Триш?

— Наверное.

— Так вот, Пэдди любит вытаскивать их на свет божий и наблюдать, как они резвятся. Чего он не любит, так это признавать, для чего они нужны на самом деле, усмирять их и заставлять спокойно уживаться с демонами других людей.

— И именно это вы с Бернардом…

— Это требуется всем, кто хочет построить успешные отношения с другим человеком.

Она говорила мягко, но очень выразительно, и Триш поняла, что Мэг очень давно хотела высказать ей свои мысли и чувства. Единственное, что смогла выдавить Триш, это сочувственный вздох.

— Если муж и жена не в состоянии усмирить своих демонов и заставить их мирно ходить парой, то у брака нет никаких шансов. По крайней мере в длительной перспективе.

В душе у Триш боролись противоречивые чувства. Она понимала, что Мэг имеет в виду, однако не хотела обсуждать сейчас такие непростые вещи.

— Я не уверена, мама, что на свете есть много демонов, которые мирно уживаются друг с другом, — сказала она. — Глубоко в подсознании живет много чудовищ, и я пока не слышала, чтобы они когда-нибудь мирно ходили парами.

— Ничего, со временем разберешься, — сказала Мэг и словно ненароком добавила: — Как-нибудь в воскресенье приведи Джорджа к нам пообедать. Бернарду он обязательно понравится.