Живущие во льдах

СУДЬБА ЭТИХ ГУСЕЙ ТРЕВОЖИТ

Дикие гуси всегда привлекали внимание человека, и не только как заманчивый охотничий трофей. Интересны повадки этих удивительно сообразительных пернатых и вообще многие их биологические особенности. Да и может ли кто остаться равнодушным, увидев над собой клин летящих гусей, услышав осенью в ночном холодном небе их грустные прощальные крики?

В последние десятилетия дикие гуси привлекают внимание зоологов и охотоведов еще и потому, что численность большинства их видов быстро убывает. Положение же некоторых гусей, размножающихся на севере СССР, особенно тревожно, и принимаются меры для их охраны. Об этих птицах мне и хочется рассказать подробнее.

Ивану Толстоухову, посланному в 1723 году императорским указом в Сибирь, было велено «у всякого чина людей русских и иноземцев проведывать и купить разных родов зверей и птиц живых, которые во удивление человеком», в том числе «козарки — крылья черные, зобы коришневые». А в 1721 и 1724 годах в Сибирь ездил другой царский посыльный — Казимиров; ему также было поручено собрать «куриозных птичек и зверьков» и среди них «красных гусков».

В этих «козарках» и «гусках» нетрудно узнать краснозобых казарок. И нельзя не согласиться, что они действительно «во удивление человеком» и весьма «куриозны». Это самые миниатюрные из всех гусей земного шара. Размером они всего лишь с крупную утку и весят примерно столько же — около килограмма. Еще сильнее выделяются они среди гусей своей яркой окраской. В оперении их участвуют и рыжий, и черный, и белый цвета, причем в сочетаниях смелых, но гармоничных. Теперь, когда казарки неплохо изучены, нельзя не удивляться также тому, насколько ограничены они в своем распространении, и летнем, и зимнем. Необычными для гусей оказываются и некоторые черты поведения казарок.

Родина краснозобых казарок — Гыданский полуостров и Таймыр, отчасти Ямал, причем особенно охотно они селятся в полосе кустарниковых тундр. Обычные по погоде зимы эти птицы проводят на юго-востоке Азербайджана, в самой теплой его части, и только там, где они находят одновременно хорошие пастбища, пресную воду для питья и безопасные места ночевки. В первую очередь это безлюдные низменности, граничащие с мелководными морскими заливами и озерами. В холодные зимы, когда здесь выпадает снег и замерзают водоемы, краснозобые казарки летят южнее, в Иран и Ирак. А в очень теплые зимы многие птицы не долетают до юга Азербайджана,» оседают на севере республики и даже в Дагестане. Правда, в последние десятилетия птицы стали зимо-вать также в Турции и Румынии. И все равно область их распространения остается ничтожно малой.

На места гнездовий эти казарки прилетают поздно, лишь в середине июля, когда тундра почти полностью освобождается от снега, поверхность почвы успевает $ протаять и уже трогаются в рост злаки и пушицы; они-то и составляют основной летний корм птиц.

Птицы очень подвижны, даже суетливы, характер у них задиристый, и все же казарки слишком слабы, чтобы успешно оборонять свое потомство да и самих себя от голодных песцов. И они используют для защиты все доступные им пути. Гнездятся колониями, и мелкими, состоящими из пяти — семи пар, и крупными, по двадцать — тридцать пар. Ищут покровительства у соколов, мохноногих канюков, даже крупных чаек (серебристых, бургомистров) и очень часто; селятся рядом с их гнездами. Собственно, и расстояния между поселениями казарок в том или ином районе определяются плотностью гнездования пернатых хищников. Наконец, для выведения потомства краснозобые казарки предпочитают занимать труднодоступные островки, вершины скал, обрывы по берегам рек и озер — яры, как называют их на Севере. Птицам, очевидно, не так уж легко бывает найти удобное для размножения место, поэтому их гнездовья подчас десятки лет подряд располагаются на одном и том же обрыве, островке, яру. В 1980 году на Ямале мне пришлось пройти по следам профессора Б. М. Житкова, первого исследователя природы полуострова. С тех пор как он побывал здесь, минуло семьдесят два года, но колонию краснозобых казарок я встретил там же, где ее описал Житков. Встретил — и не особенно удивился.

Свои гнезда они строят из стеблей трав, а после начала насиживания обильно выстилают их светло-серым пухом. Самка откладывает три — шесть яиц, редко больше; они обычной «яйцевидной» формы, относительно крупные, принимая во внимание размеры птицы, со светло-зеленоватой скорлупой. Насиживание продолжается примерно двадцать пять дней. Самка сидит на яйцах так плотно и греет их так самозабвенно, что подпускает к себе человека (если, конечно, он подходит медленно, не делая резких движений) вплотную, позволяет фотографировать себя с самого близкого расстояния и даже касаться рукой.

После выведения птенцов семьи казарок собираются в общие стайки, держатся уже главным образом на воде, а если и на берегах, то у самой воды, но даже и в это время не рискуют удаляться от гнезд хищных птиц. В тесной связи с водой как раз и заключается одна из особенностей биологии краснозобых казарок. Причем по продолжительности ныряния, быстроте передвижения под водой с ними, очевидно, не могут соперничать другие гуси.

В конце июля у взрослых птиц начинается линька, и на время они теряют способность к полету. А в середине августа, когда отрастают их маховые и рулевые перья, казарки снова летают. В это же время поднимается на крыло молодежь. В сентябре птицы улетают отсюда на зимовку.

Зимой жизнь их протекает однообразно. Мне приходилось бывать в декабре в Кзылагачском заповеднике в Азербайджане, там, где находится главная «штаб-квартира» зимующих краснозобых казарок, и видеть здесь своих «земляков». Это были как раз «нормальные» по погоде зимы. Зеленела трава. Хотя ночами подмораживало и лужи подергивались тонкой корочкой льда, днем пригревало солнце, и лед таял. Солнечное тепло иногда выманивало из укрытий даже змей и черепах. Морские мелководья, порыжевшие бурьяны в степи, заросли тростника — все было забито пернатыми зимовщиками. Многие из них объединялись, держались общими стаями.

Гуси, а среди них и краснозобые казарки ночевали на открытых мелководьях морского залива. Незадолго до рассвета, между семью и восемью часами, — в зависимости от того, ясным начинался день или пасмурным, — доносились первые крики казарок. Значит, они проснулись и готовятся к утреннему перелету. Перед самым восходом солнца их стаи поднимались и летели к ближайшему источнику пресной воды на водопой. Они тянулись одна за другой в течение целого часа.

В это же время покидали места ночевок и белолобые гуси, гуси-пискульки, но ни к тем, ни к другим казарки не присоединялись. И думается мне, по понятной причине. Такой «свалки», какую они устраивают в воздухе, просто не могут вытерпеть их гораздо более степенные сородичи. Казарки поначалу тоже пытаются лететь по-гусиному, клином, но вскоре их строй ломается, к основному клину подстраиваются все новые дополнительные, и наконец порядок в стае вовсе нарушается. Казарки летят уже «клубясь», как утки, а скорее даже как комары, и, не переставая, звонко, по-галочьи, переговариваются.

После утреннего водопоя птицы перелетают на кормежку — в степь, а то и на поля, на всходы озимой пшеницы, но за день еще не раз наведываются к пресной воде. Сразу после захода солнца, вскоре после семи часов, начинается их обратный путь к заливу. В светлые лунные ночи они иногда остаются на суше, на своих пастбищах, а в ветреную погоду с привычных мест ночевок перебираются ближе к берегу, под защиту тростников. И так изо дня в день до конца февраля — начала марта, когда подходит срок их отлета на родину.

Красота этих птиц, без сомнения, издавна привлекала к ним внимание. И поэтому Толстоухов и Казимиров, о которых я упоминал, конечно, были не первыми ловцами и добытчиками живых краснозобых казарок, тем более что в неволе даже взрослые казарки очень быстро перестают дичиться и становятся ручными. Гусята же сильно привязываются к человеку.

Изображения казарок обнаружены на египетских папирусах, и вполне вероятно, что уже древние египтяне содержали этих птиц и любовались ими, В наши дни их можно увидеть в неволе в зоопарках многих стран мира. До недавнего времени, пока их не научились разводить, они очень высоко ценились (например, Московский зоопарк получал в обмен на несколько пар краснозобых казарок и слона, и человекообразную обезьяну).

Добиться их размножения в неволе было, пожалуй, труднее, чем любых других гусей. Что только для этого не делали: в вольерах устраивали искусственные яры, для сооружения которых разыскивали особую ярко-красную глину, пытались использовать другие нестандартные строительные материалы. Сильные электрические лампы создавали подобие круглосуточного «полярного дня». Учитывая поведение и возраст птиц, специалисты пытались помогать им в заключении наиболее удачных «брачных» союзов.

Нельзя сказать, что эти усилия были бесплодны. В 1926 году в Англии впервые удалось получить потомство краснозобых казарок. Дважды казарки выводили птенцов в Московском зоопарке. А начиная с середины 60-х годов за двенадцать лет в разных зоопарках мира вывелось около трехсот краснозобых казарок. Конечно, по сравнению с другими видами гусей это не так уж много. Но все-же этот успех, хотя и скромный, уменьшил нагрузку на диких птиц, сократил потребность в их отлове для пополнения зоопарков и пусть ненамного, но увеличил шансы краснозобых казарок на выживание.

У белощекой казарки верх тела в основном черный, низ — белый, лоб, щеки и верх горла — чисто-белые (отсюда название птицы). Она лишь ненамного крупнее краснозобой казарки. Невелика и область распространения казарки: эти птицы размножаются на востоке Гренландии, на Шпицбергене, Лофотенских островах у северного побережья Норвегии, а в СССР — на западных побережьях Южного острова Новой Земли и Вайгача. Зимуют казарки в прибрежных районах Западной Европы — от Дании на севере до Англии на западе и Франции на юге. Из Гренландии к местам зимовок они летят через Исландию, со Шпицбергена — над открытым морем, с Новой Земли и Вайгача — вдоль берегов Белого и Балтийского морей.

Можно назвать несколько характерных особенностей биологии этой птицы: и летом, и особенно зимой она тесно связана с морем; гнездится только колониями — либо на прибрежных скалах, либо на обрывистых берегах рек в их низовьях; как правило, для защиты яиц белощекие казарки прибегают к опеке пернатых хищников, и чаще всего сапсанов, о чем говорилось выше.

На свою родину, на Новую Землю и Вайгач, они прилетают во второй половине мая, вслед за другими видами гусей — гуменниками и белолобыми. И хотя на уступах прибрежных скал еще белеют пятна нестаявшего снега, птицы начинают строить гнезда: собирают растительную ветошь, выброшенные морем обрывки водорослей и укладывают этот материал в неглубокую ямку в грунте, а то и просто на каменном уступе.

Колонии их могут состоять всего лишь из трех — пяти пар, но встречаются и такие «общежития», в которых насчитываются десятки жильцов. Располагаются они нередко на большой высоте, в пятидесяти метрах над морем, а то и выше. Особенно тесниться гуси не любят, и внутри колонии пара от пары редко гнездится ближе чем в двух метрах. Казарки часто селятся на карнизах птичьих базаров, и их, видимо, мало тревожат шум и суета соседей. Охотно гнездятся они и вместе с гагами, в компаниях гораздо более тихих и спокойных, чем их собственные. Любопытно, что в таких случаях мне не раз доводилось находить в гнездах казарок гагачьи яйца. Как они сюда попадали и какая их ожидала судьба, к сожалению, осталось для меня загадкой.

В начале июля самки приступают к кладке и несут до четырех-пяти яиц, редко больше. Скорлупа их в первые дни чисто-белая, а позже, под наседкой, она приобретает желтоватый оттенок. Начав насиживание, гусыня обильно выстилает свое гнездо светло-серым пухом, и тогда гнезда белощеких казарок становятся заметными на большом расстоянии. Насиживают птицы, как и другие виды казарок, двадцать четыре — двадцать пять дней.

Как же спускаются их птенцы с высоких и обрывистых скал на землю? Этот вопрос давно интересовал натуралистов. Высказывались даже предположения, что родители переносят гусят на своей спине или в. клюве. Но на самом деле это совсем не так. Как-то в середине июня мне довелось попасть на карниз птичьего базара, где, как я еще раньше приметил, гнездилось несколько пар белощеких казарок.

К появлению здесь человека разные обитатели этого «общежития» отнеслись неодинаково. Большинство кайр, оставшись на местах, лишь повернули в мою сторону головы. Их самки недавно отложили по единственному яйцу, и теперь по-спартански, пренебрегая какой бы то ни было подстилкой, птицы грели их, причем даже не сидя, а стоя на голом камне. Казавшиеся вопросительными взгляды кайр сопровождались хриплым ворчанием, выражавшим то ли недоумение, то ли недовольство. Чайки-моевки, чьи гнезда были прилеплены к каменной стенке у края карниза, хотя их визгливые голоса и зазвучали громче, тоже не проявили особого беспокойства. Большинство их так и не взлетели, а остальные летали надо мной медленно и низко. Невозмутимо лежал на камне совсем рядом чистик. Но казарки, едва моя голова показалась над карнизом, сразу же взмыли в воздух. Несколько птиц опустилось на воду под берегом, другие с отрывистыми, лающими криками закружились высоко над скалами. В ближайшем гусином гнезде среди трепетавших от ветра клочков пуха виднелись яйца. Остальные гнезда, похоже, были пусты, а у самого края обрыва плотной кучкой с писком метались новорожденные, но уже сухие гусята.

«Что же делать? — промелькнула мысль. — Сейчас они разобьются». И я начал было прикидывать, как мне быстрее уйти отсюда. Но необходимость в этом тут же миновала. Один из птенцов, набравшись храбрости, прыгнул со скалы. Мне было хорошо видно, как он по пути несколько раз ударялся о выступавшие камни. Но падал гусенок медленно, почти как комок ваты, и поэтому, достигнув галечникового пляжа, легко поднялся на ноги и засеменил к воде. За первым прыгнул второй, третий, и на карнизе уже никого не осталось. В море гусят ждали взрослые казарки, и они даже не стали разбираться, какой птенец кому принадлежит. Родители окружили малышей и поплыли общей стаей к зеленевшему невдалеке низменному берегу.

Потом мы все-таки измерили высоту, на которой располагался этот карниз. Она составляла около тридцати метров!

Хотя я и вызвал тогда панику среди птиц, но, возможно, она усугублялась недавним появлением птенцов, а для родителей это вообще пора больших волнений. Приходилось мне видеть птиц и во время насиживания. Они были гораздо спокойнее, подпускали к себе близко, почти так же, как и краснозобые казарки.

К корму птицы неприхотливы и поедают большинство тундровых трав, а кроме того, листья и сережки ив. Зимой их рацион еще более разнообразен: это и травы, и водоросли, и морские беспозвоночные животные, в том числе мелкие моллюски.

С конца июля до середины августа взрослые казарки линяют. В это время подрастают и оперяются их птенцы. В конце августа — начале сентября птицы трогаются в путь, а в октябре — ноябре достигают своих зимовок. Здесь они остаются до марта или апреля, держатся преимущественно на заболоченных морских берегах, и только большими и плотными стаями (их общительность, следовательно, проявляется и зимой), причем жизнь пернатых в это время года тоже весьма однообразна.

В неволе, где их часто содержат, белощекие казарки быстро становятся ручными и живут по многу лет. Однако разведение их долго не удавалось. Впервые приплод был получен в 1930 году в Московском зоопарке лишь после того, как на берегу пруда сложили несколько куч камней. Казарки, очевидно, «поверили», что это скалы, и «обман» остается нераскрытым до сих пор. Те кучи камней лежат на прежних местах, и на каждой из них птицы ежегодно устраивают гнезда…

По-чукотски он называется «итлихлеут», что значит «белоголовый», и это, несомненно, более удачно, чем «гусь-белошей», как зовут его местами русские охотники (таково же и официальное его название), или чем старое книжное «голубой» или «канадский» гусь. Действительно, первое, что бросается в глаза при виде птицы, — ее крупная белая голова. Затем уже можно заметить, что шея у гуся относительно короткая, толстая, сзади белая (остальное оперение его голубовато-серое, с красивым волнистым узором), а весь он плотного, массивного телосложения.

Распространен этот гусь на севере Тихого океана. Гнездится он только в восточной части Чукотки, на побережье Анадырского залива, а также на крайнем западе Аляски. Места его зимовок лежат невдалеке оттуда, на Алеутских и Командорских островах, на восточном побережье Камчатки и на западе Северной Америки вплоть до Калифорнии на юге.

Наиболее характерная особенность его биологии — тесная связь с морскими побережьями, хотя летом он и залетает довольно далеко в глубь суши и даже обосновывается там на гнездовье.

На своей родине, на Чукотке, белоголовые гуси появляются в конце мая — начале июня. Как рассказывают очевидцы, в первое время по прилете самцы токуют (что не очень-то свойственно гусям): довольно неуклюже расхаживают вокруг гусынь, покачивая при этом головой и издавая негромкие, хриплые звуки. А в пределах своего обширного гнездового участка гусаки ведут себя воинственно и прогоняют отсюда весной не только своих сородичей, но и вообще любых средней величины пернатых.

Селятся они среди равнинной, часто сырой тундры и довольно далеко пара от пары — в сотнях метров, а то и в нескольких километрах. Гнезда их незатейливы. Птицы утаптывают в грунте неглубокую ямку, устилают ее травой, перьями, обрывками мхов, лишайников, а с началом насиживания также и пухом. Но подстилки и особенно пуха в их гнездах немного. И в этом заключен очевидный смысл: когда взрослые гуси уходят или улетают, заметить их гнездо даже вблизи бывает трудно.

Около середины июня самки откладывают в гнезда по четыре-пять, изредка по восьми яиц и приступают к насиживанию. Интересно поведение птиц в это время. При опасности, например при приближении человека, самка оставляет гнездо, и птицы, пригнувшись, вытянув голову, осторожно пробираются к воде. Если затаиться и не беспокоить их, они отходят лишь на сто — полтораста метров и бродят здесь, спокойно пощипывая траву. Постепенно птицы возвращаются к гнезду, а дойдя до него, самка опять садится на яйца. Если гуси сильно испуганы, они проходят несколько метров пешком, а затем поднимаются в воздух и, летя низко над землей, исчезают из виду. Но бывает, что при опасности гусыня лишь распластывается на земле, вытягивая перед собой шею: она и сама становится невидимой, и прикрывает собой гнездо.

В июле взрослые гуси линяют, а в августе они вновь становятся летными. Молодые в августе тоже летают — к этому времени они подрастают, оперяются и становятся похожими на родителей, с той лишь разницей, что черный цвет на передней стороне шеи у них заменяется пока буроватым. В сентябре, а иногда и в октябре птицы откочевывают на зимовку.

Летом, как и другие гуси, они кормятся травами, особенно охотно злаками и осоками. Но во внегнездовое время, с осени до весны, птицы держатся главным образом на низменных морских побережьях и мелководьях, где поедают не только травы, но и водоросли, морских беспозвоночных животных, и в том числе мелких моллюсков.

Мне довелось встречаться с белоголовыми гусями лишь на острове Нунивак на Аляске. В середине сентября здесь стояли еще теплые солнечные дни, но с севера уже стая за стаей летели черные и канадские казарки и вот они, белоголовые гуси. Это был верный признак того, что на их родине послышалось дыхание зимы и скорее всего уже выпал снег. Канадские казарки, не задерживаясь, пролетали над островом, а черные казарки и белоголовые гуси останавливались на неглубоких лагунах у его южного побережья.

Интересно, что всю светлую часть суток птиц можно было видеть сидящими на море. Создавалось впечатление, что они даже не летали на водопой, а довольствовались соленой водой. Разные виды не смешивались между собой, держались обособленно. Стаи белоголовых гусей выдавало множество белых точек, которые раскачивались в такт волнам. Когда в лагуне появлялась лодка, первыми взлетали черные казарки. Гуси поднимались в воздух неохотно и летели, почти стелясь над самой водой. Белоголовый гусь и белощекая казарка, казалось бы, имеют между собой мало общего. Однако существует предположение, что они находятся в близком родстве: некоторые орнитологи находят и сходство в их окраске — как взрослых птиц, так и их пуховых птенцов.

Конечно, между разными видами гусей есть существенные различия. Но, несомненно, гораздо больше сходных черт — в биологии, поведении — объединяют все виды этих птиц.

Гуси живут парами, причем супруги неразлучны не только летом, но и во время перелетов и на зимовках; брачный союз их сохраняется много лет, если не всю жизнь.

Поражает глубина взаимной привязанности птиц. Если из пары пролетавших гусей убита гусыня (она всегда летит впереди и обычно первой попадает под выстрел охотника), гусак, несмотря на явную опасность, долго не покидает убитую подругу, кружит над ней, призывает ее криком, а иногда и опускается на землю, даже если близко находятся люди. Возле гусыни, погибшей от раны не сразу после выстрела и не доставшейся охотникам, убитый горем супруг способен провести несколько дней подряд. Он яростно защищает даже окоченевший труп самки от песцов, чаек и поморников. На острове Врангеля от одного из охотников я слышал такой рассказ. Весной здесь была убита самка белого гуся. Гусак, ее супруг, имевший клюв необычной формы (очевидно, в него когда-то попала дробь), долго кружил над охотничьей засидкой. Он появлялся над ней еще в течение двух-трех дней, а затем исчез. Следующей весной охотник устроил за-сидку на прежнем месте. Велико было его удивление, когда от пролетавшей стаи отделился приметный гусак и стал кружиться над тем местом, где год назад была убита его подруга…

В гнездовое время между супругами существует довольно четкое распределение обязанностей. Гусак охраняет гнездовый участок — «семейное пастбище» от посягательств соплеменников, защищает кладку и гусыню от хищников. Если он и насиживает яйца (вообще-то это основная забота самки), то нерегулярно и неподолгу. Поэтому он не так стеснен в своем передвижении вокруг гнезда, имеет возможность часто щипать траву и почти не теряет упитанности. Жизнь самки более спокойна, хотя в этом есть и свои неудобства. Она привязана к кладке и может пастись гораздо реже, чем гусак. Не удивительно поэтому, что к концу насиживания она оказывается сильно истощенной.

Птенцы выводятся покрытыми густым желтоватым или серым пухом, а само рождение их выглядит у разных видов гусей более или менее одинаково. Весь процесс от появления в скорлупе едва заметного отверстия до того момента, когда семья покидает гнездо и свой гнездовый участок, занимает обычно около двух суток. Вначале в скорлупе образуется небольшое отверстие. Проходит немного времени, и подпиленная изнутри скорлупа (как и птенцы всех прочих птиц, гусята пользуются при этом специальным «яйцевым» зубом на клюве) лопается, тупой конец ее отлетает в сторону. Показывается мокрая голова, с любопытством смотрят на свет большие темные глаза. Освободиться от остатков ненужной теперь скорлупы совсем просто. Несколько часов гусята обсыхают под материнскими крыльями, а затем, Почувствовав себя самостоятельными, отправляются знакомиться с миром. За выводком следуют родители: другого выхода у них нет…

В первые часы жизни птенцы запечатлевают образ своих родителей, и, хотя потом выводки объединяются в стаи, семьи у гусей сохраняются еще очень долго. Запечатление вида родителей свойственно, конечно, и другим пернатым, особенно выводковым (тем птицам, чьи птенцы вскоре же после вылупления оставляют гнезда, могут двигаться за родителями и самостоятельно добывать корм), но как-то уж очень наглядно оно выражено у гусей; не случайно в первую очередь на них биологи и изучают это интересное явление.

Оно поразило меня еще много лет назад на Ямале. Здесь у меня были заложены опытные площадки, и в то лето почти каждый день я ходил туда, чтобы провести нужные наблюдения. Рядом с одной из площадок находилось гнездо белолобых гусей. С хозяевами его у нас установились в некотором роде доверительные отношения. Подходя к площадке, я начинал громко разговаривать сам с собой или петь. Тогда над приметными порослями карликовых берез вытягивались и затем исчезали гусиные шеи. Сигнал был принят. Гуси теперь знали, что приближается «свой», и спокойно, пешком уходили на ближайшее пастбище. Казалось, что они, во всяком случае гусыня, даже были рады воспользоваться случаем «сослаться» на то, что были напуганы человеком, и лишний раз пощипать траву. Уходя отсюда, я обычно заглядывал в гусиное гнездо, чтобы убедиться, что у моих знакомых все в порядке.

Однажды, наклонившись над гнездом, я услышал, как в яйцах хором тонкими голосками попискивают гусята, а на одном из них скорлупа чуть вздулась и обозначилось место будущего отверстия. Я был не просто рад за гусей, рад тому, что их заботы завершаются успешно, но даже как бы разделял с ними этот успех.

Через день, как обычно, заранее предупредив птиц о своем: приближении, я явился на площадку и, закончив дела, подошел к гнезду. Теперь в нем лежали полуобсохшие птенцы. Они жалобно пищали, дрожали, и потому, сфотографировав их, я сразу же ушел, чтобы дать возможность родителям вернуться к гусятам. На ходу я слышал какой-то негромкий писк, который доносился до меня время от времени откуда-то сзади. Площадка оставалась все дальше, а писк не утихал. Оглянувшись, я был необычайно поражен. Ковыляя на своих еще неокрепших лапах, то и дело запинаясь и падая, за мной катились желтые пуховые клубочки. Я, конечно, догадывался, что это были птенцы «моих» гусей, но никак не мог поверить, что они предпочли общество впервые увиденного человека обществу своих родителей.

Все еще сомневаясь в справедливости своей догадки, я собрал гусят в шапку и пошел к гнезду. Оно было пусто, а на виду с тревожными криками ходили два гуся. Значит, это те самые птенцы!

Нужно было как-то вернуть их родителям. Я посадил гусят в гнездо, огородив его невысоким частоколом из березовых прутиков, и быстрыми шагами отправился восвояси. Пройдя сотню-другую метров, я сел отдохнуть, довольный тем, что в семье у моих знакомых опять все в порядке. Но тут же послышался жалобный писк и показались совершенно изнемогающие от усталости гусята! Я опять отнес их в гнездо, но повторилось то же самое. Убедившись, что мои попытки бесполезны, я принес гусят в лагерь, и здесь они росли, считая меня своим единственным и настоящим родителем.

Родители с гусятами обычно уходят на другие пастбища — более увлажненные, примыкающие к рекам, озерам или к морю. Теперь здесь не только больше корма, и притом более полноценного, но и гораздо безопаснее. У гусей уже начинается линька — выпадают маховые и рулевые перья, и при появлении наземных хищников, например песцов, они могут спастись только на воде. Линька у гусей протекает очень бурно. Как правило, не проходит двух недель, как они оказываются уже в новом пере и поднимаются на крыло.

На этих лучших в тундре пастбищах удивительно быстро растут и развиваются гусята: едва они освобождаются от пуха, как оказываются покрытыми настоящими перьями. Удлиняются их крылья, и молодежь пытается пустить их в ход: птицы часто расправляют крылья, хлопают ими, пробуют подлетывать, а затем уже и летают, хотя еще неуверенно, низко над землей или над водой. Крепнущая с каждым днем уверенность в своих силах явно доставляет юнцам чувство удовлетворения. Они взлетают, не принуждаемые к тому какой-либо опасностью, и, опустившись на землю, издают победные, торжествующие крики.

Бурное протекание линьки у стариков и быстрый рост молодых — качества, необходимые птицам для жизни на Крайнем Севере: едва они начинают летать, как на их родину приходит осень. Сначала — золотая: задорными веснушками тундру расцвечивают пожелтевшие и потому как бы «прорезавшиеся» крошечные кустики ив. Но ее быстро сменяет поздняя осень, когда по утрам землю серебрит иней, лужи и мелководные заливы подергиваются кружевом ледяных игл, а с неба все чаще падают снежинки — либо мелкие и сухие, либо пухлые, влажные. Это уже время отлета гусей на зимовку.

Поведение птиц становится теперь каким-то нервозным. Днем они все еще спокойно пасутся у рек и озер, но ночи проводят сумбурно. С наступлением сумерек гуси как будто утихомириваются и засыпают. Но вот к стае подсаживаются новые птицы. Поднимается невообразимый галдеж. Прилетевшие либо обосновываются здесь же, прячут головы под крыло и замолкают, либо, сманив ночлежников, летят дальше, будят новых птиц. Партии гусей непрестанно объединяются и делятся. До самого рассвета тундра то стихает, то наполняется гусиным гоготом. Птицы словно обсуждают какие-то важные проблемы, но никак не могут прийти к единому мнению. Вообще-то такую картину можно наблюдать на острове Врангеля, где живут главным образом белые гуси. Но в принципе то же самое происходит в других районах Севера и так же ведут себя любые виды гусей.

Косяки отлетающих на юг гусей, когда они садятся на отдых и кормежку, рассыпаются на семьи, состоящие из родителей и подростков. Семьи сохраняются первое время и на зимовках, а иногда — почти до самого отлета взрослых птиц на родину. Но все же молодые находят себе «женихов» и «невест», и старики улетают на север одни. Необычайно интересно наблюдать (а это можно видеть и в зоопарке, где гуси размножаются), как зарождаются симпатии между молодыми птицами, как гусак очаровывает свою избранницу, изгибая вниз шею и принимая перед гусыней издали гордые и в то же время полные смирения позы (кстати, своей подвижной шеей гуси и выражают все эмоции). Признаком состоявшегося «обручения» может считаться то, что оба гуся начинают ходить рядом. А с того момента, когда они впервые вдвоем прогоняют противника и, торжествуя победу, одновременно издают свое триумфальное гоготанье, супруги уже не разлучаются. Постоянство семей у гусей имеет, конечно, свое биологическое обоснование. Их птенцы долгое время остаются несмышлеными и должны почти целый год находиться под родительской опекой.

Молодежь прилетает на Север самостоятельными стаями (а внутри их — парами) позже стариков. Да им и некуда особенно спешить, поскольку размножаться они начинают, как правило, лишь в трехлетием возрасте. Они раньше и приступают к линьке и улетают на юг. Интересно, что молодые неполовозрелые гуси часто проводят лето не на своей родине (туда они будут прилетать для размножения), а в других районах Севера.

Родина подавляющего большинства диких гусей Евразии и Северной Америки — тундры и лесотундры, а некоторые из этих птиц селятся даже в самых суровых местах арктических пустынь. И хотя они проводят здесь не больше четырех-пяти месяцев в году, особенности их строения, жизнедеятельности, а тем более распространения несут на себе глубокий отпечаток природных условий Крайнего Севера.

Как и остальные «северяне», они направляют усилия на экономию тепла, сокращение теплоотдачи. Большую роль в этом играет густой пух, покрывающий тело гусей: находящаяся в их гнездах выстилка из пуха, выщипанного гусыней с груди и живота, защищает от холода яйца и птенцов. Именно на этих, птицах можно проследить и проявление так называемого правила Аллена: по мере продвижения к северу выступающие части тела животных укорачиваются. Например, самый длинноклювый из гусей — таежный гуменник. У тундровых гуменников клювы уже гораздо короче. Самые короткоклювые и «компактно» сложенные гуси — казарки, они же и наиболее северные из гусей.

Выше уже шла речь о той роли (правда, недостаточно выясненной), какую играет окраска оперения или меха в экономии животными тепла (согласно так называемому правилу Глогера). В этой связи обращает на себя внимание, что среди гусей встречаются и белые (белый гусь), и преимущественно черноокрашенные птицы (черная, белощекая, канадские казарки), хотя вообще-то для окраски гусей более характерны серые тона. А вот правило Бергмана, согласно которому с продвижением к северу размеры тела животных увеличиваются (а следовательно, относительно сокращается их теплоотдача), на гусях прямо не проявляется. Даже наоборот: краснозобая, черная, белощекая казарки, белый гусь, тундровый лебедь отличаются от распространенных южнее близких видов самыми мелкими размерами. Но, как это ни странно, гуси вовсе не вступают в противоречие с правилом Бергмана.

Оказывается, что среди арктических теплокровных животных «ненормально» мелкие размеры имеют не только эти птицы. Таковы же и северные олени: самые мелкие и светлоокрашенные из них, как мы уже видели, населяют крайние северные участки суши с особенно скудными пастбищами; и наоборот, южные их подвиды обладают наиболее крупными размерами. По сравнению с лесными гораздо мельче тундровые волки (вопреки широко распространенному мнению!), ласки и горностаи. Возможность добывания корма у них неодинакова в разные сезоны года и в разные годы. Когда случаются «неурожаи» леммингов и других мелких грызунов, что происходит здесь периодически, ласки и горностаи в тундре голодают. Таких примеров можно привести много, и все они, пожалуй, говорят о том, что «ненормально» мелкие размеры некоторых арктических млекопитающих и птиц прямо связаны с недостаточной обеспеченностью их кормами. В первую очередь это свойственно травоядным животным, а следовательно, и гусям, что хорошо согласуется с угнетением наземной растительности в высоких широтах по мере продвижения с юга на север. Могут быть здесь, конечно, и другие объяснения. Очевидно также, что небольшие размеры тела компенсируются у таких «северян» какими-то другими приспособлениями, в частности у гусей — более компактным телосложением.

Очень велика в жизни гусей на Крайнем Севере роль снежного покрова — ведь даже при самом неглубоком снеге кормиться они не могут. Уже сами сроки прилета птиц на родину и отлета их отсюда хорошо согласуются со сроками схода и залегания снега. А продолжительность залегания снежного покрова по сути дела определяет северные пределы распространения в Арктике тех или иных видов гусей. Естественно, что большинство казарок (а их гнездовый период хотя и ненамного, но короче, чем у «настоящих» гусей) имеют возможность размножаться в более северных районах.

Бесснежный период на Крайнем Севере короткий, но в одних местах снег здесь стаивает раньше, в других — позже. Поэтому и гнезда птиц, особенно тех, кто долго насиживает яйца, распределяются по тундре и лесотундре очень неравномерно. С наибольшей плот-ностыо пернатые, в том числе и гуси, заселяют склоны речных долин, которые раньше освобождаются от снега и где пастбища богаче кормами. Как уже говорилось, возможно, что в основе удивительной «дружбы» в гнездовое время гусей с сапсаном тоже лежит продолжительность залегания на Севере снежного покрова.

Для Крайнего Севера очень характерно непостоянство погодных условий. Затянувшаяся холодная весна, необычно поздний сход снега, запоздалое вскрытие рек и озер нередко распространяются здесь на большие пространства. А если учесть вообще краткость здешнего лета, большую ценность каждого летнего дня на Севере, нетрудно понять, насколько неблагоприятными для гусей могут оказаться такие отклонения от «нормальной» погоды. Поздний сход снега задерживает развитие растительности, по этой же причине птицы не только голодают, но и не могут найти мест для постройки гнезд. В эти годы значительная часть гусей, а то и все они вообще не размножаются. Таким было, например, лето в 1933, 1949, 1961 годах, когда во многих районах Арктики большинство гусей не гнездились и, следовательно, поголовье их почти не пополнялось. А вот что случилось весной 1931 года на острове Врангеля. Тогдашний начальник острова А. И. Минеев писал в своем дневнике: «Весь июнь и часть июля, как никогда раньше, тундра была покрыта снегом, причем даже в середине июня бывала пурга. Нам встречалось бесчисленное множество гусей, носившихся в воздухе в поисках мест для гнездовья, но найти нужные места им не удавалось».

Гуси не только тесно зависят в сроках своего прилета и отлета от сроков таяния и выпадения снега, но и замечательно точно предчувствуют изменения погоды, приближение волны холода. Это хорошо знают полярники. Стаи первых прилетевших в тундры гусей здесь метко называют разведчиками. За этими птицами обычно наблюдают с пристальным интересом. Если «разведчики» вдруг снова улетают к югу — жди возврата холодов. Осенью стремительно летят гуси на юг — значит, вскоре похолодает, выпадет снег.

Из трех видов гусей, о которых здесь идет речь и чья судьба вызывает тревогу, особенно беспокоит будущее краснозобой казарки. Как вид, находящийся под угрозой исчезновения, она включена в Красную книгу СССР. Конвенцией о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под угрозой исчезновения, предусмотрен строгий контроль за торговлей этими птицами (а также, например, их шкурками) и их перевозками.

Еще в середине 50-х годов общая численность их составляла более сорока тысяч, а уже через десятилетие она сократилась примерно до двадцати пяти тысяч и на севере СССР краснозобые казарки стали самыми малочисленными из гусей. Причины, вызывающие исчезновение птиц, очевидны. Их жизнь колониями, гнездование из года в год в одних и тех же местах, необычайная привязанность к гнездам в сезон размножения — все это делает их особенно уязвимыми. А между тем на некогда безлюдных реках и Таймыра, и Гыданского полуострова, там, где они устраивают гнезда, сейчас живут рыбаки, сюда часто наведываются разные экспедиции. Среди этих людей много охотников, и далеко не все из них знают, как выглядит краснозобая казарка и что этот вид подлежит абсолютной охране. А по тундре бродят вместе с ними или сами по себе их собаки…

Катастрофически сокращается численность соколов-сапсанов — защитников краснозобых казарок, и песцы с каждым годом все более безнаказанно совершают набеги на колонии гусей. Все более многолюдными становятся те местности, над которыми птицы пролетают весной и осенью, все больше здесь становится охотников…

Все интенсивнее развиваются сельское хозяйство и промышленность, растет население там, где зимуют эти птицы. Поэтому сокращаются области их зимовок, и казарки вынуждены искать для себя новые прибежища. Тридцать — сорок лет назад они перестали появляться зимой в Туркмении; в последние пятнадцать — двадцать лет резко ухудшились возможности их зимовок в Азербайджане, и одновременно стали известны новые зимние квартиры казарок — в Турции и Румынии.

Совсем ли безнадежно их будущее?

Хочется думать, что нет. В самые последние годы на их родине — северных районах Западной и Средней Сибири — количество птиц, кажется, перестало убывать. На Таймыре, в местах их гнездования, организован государственный заповедник, самый большой в СССР и один из самых больших в мире (площадью около полутора миллионов гектаров). Местом их зимовки в Азербайджане все еще остается Кзылагачский заповедник, и судьба птиц во многом зависит от его гостеприимства. Как уже говорилось, достигнуты некоторые успехи и в разведении краснозобых казарок в неволе.

В середине 50-х годов считалось, что численность белощеких казарок, гнездящихся в СССР, вряд ли намного превышает тысячу. Однако сейчас количество их заметно возросло. Например, в последние годы над Эстонией весной пролетает около двадцати тысяч белощеких казарок. Наиболее вероятно, что все они летят на Новую Землю и Вайгач, где проводят лето. Кстати, как можно судить по учетам этих птиц на зимовках, их становится все больше и в других местах их гнездования.

Белоголовый гусь тоже включен как редкий вид в Красную книгу СССР, но положение его гораздо хуже, чем белощекой казарки. Всего в мире этих гусей насчитывается, вероятно, меньше тридцати тысяч. Очевидно, большая часть их размножается на Аляске, в США, однако многие из гнездящихся там белоголовых гусей прилетают для линьки на Чукотку (в СССР в последние годы их насчитывали до двенадцати — пятнадцати тысяч). Есть тревожные данные, что количество этих гусей в мире сокращается, и, чтобы их сохранить, необходимы особые меры.