Живущие во льдах

В НЕУСТОЙЧИВОМ РАВНОВЕСИИ

Меня всегда поражает стремительный приход весны на Крайний Север. Кажется, еще вчера плели в небе свои затейливые узоры сполохи, тишину нарушал вой ветра да шорох снежинок на гребнях заструг. А сегодня уже нестерпимо светит солнце, там, где белели сугробы, журчат ручьи, и им вторит неумолчный птичий хор. В нем и гогот пролетающих гусиных стай, и вопли гагар, и нелепый хохот куропача — самца белой куропатки, звонкие трели куликов, пуночек, лапландских подорожников.

Но ручьи быстро умолкают, тише и как-то незаметнее становятся птицы, обремененные своими семейными заботами. А там подкрадывается осень, сначала с утренними, а потом и с дневными заморозками, за ней тайком наползает зима… Гаснет солнце, и земля и морской лед покрываются прочной снежной корой. До следующей весны жизнь замирает. Она, правда, не прерывается полностью. То встретишь в тундре ажурную цепочку песцовых следов, то попадутся на сугробе большие овальные отпечатки медвежьих лап либо бисером шитая стежка копытного лемминга — невидимки в его белой зимней шубке. Но конечно, все это ни в какое сравнение не идет с суетой и гомоном, что царят здесь весной.

Крайний Север разнообразен. Это ледники и каменистые пустыни Арктики, дрейфующие льды арктических морей, полоса тундр, то унылых, низменных и заболоченных, то сухих, покрытых летом пестрым ковром цветущих трав. Это заросли кустарников и одиночные деревья, рощицы лиственниц, елей, корявых изогнутых берез. Это и северные рубежи тайги, где деревья еще невысоки и отстоят довольно далеко одно от другого. Крайний Север — это и бесконечные вереницы озер, густая сеть ручьев, речных проток и рек, это и морские побережья — то крутые, сглаженные волнами скалы, то бесконечные пляжи с завалами плавника — выброшенных морем древесных стволов.

Есть ли во всем этом разнообразии что-то общее? Да, есть. Солнце здесь никогда не поднимается высоко над горизонтом и несет мало тепла. Только Крайнему Северу (как и крайнему югу) свойственны такие явления, как полярный день и полярная ночь, постоянно мерзлые грунты (вечная мерзлота). Ощущая недостаток тепла, живые организмы здесь направляют много усилий на его экономию, на борьбу с холодом. Словом, жизнь в этих районах развивается уже на пределе возможного, и отсюда хрупкость, неустойчивость, особая уязвимость местной природы.

Летом солнце непрерывно странствует невысоко над обтаявшей тундрой, над гладью морских вод, над ледяными полями. Человек, впервые попавший в высокие широты, к своему удивлению, замечает, что ночью здесь не только светит солнце, но, как и днем, с цветка на цветок перепархивают бабочки, басовито гудят шмели, летают, кормятся и поют птицы. Действительно, с приходом лета и полярного дня многие животные начинают вести здесь деятельную жизнь в течение большей части, если не круглых суток.

Пуночки, мелкие зерноядные птицы, что живут в каждом арктическом поселке, на каждой полярной станции, в середине летней ночи спят всего лишь один-два часа. Хотя, если быть более точным, арктическим пернатым свойствен так называемый диффузный сон. Они и в дневные часы, если позволяют условия, нет-нет да и задремлют на несколько минут. Кайры, как и другие обитатели птичьих базаров, вообще не отдают предпочтения какому-нибудь определенному времени суток. Круглосуточное солнечное освещение позволяет северным птицам использовать для добывания корма наиболее благоприятные периоды суток. Многие кулики, чайки, гаги, добывающие корм в приливно-отливной полосе моря, наиболее деятельны во время отлива, а в прилив (безразлично, происходит дело днем или ночью) они отдыхают.

Многие животные, особенно птицы, имеют поэтому на Крайнем Севере большие преимущества. Они удлиняют на несколько часов свой «рабочий день» и нередко получают здесь возможность откладывать больше яиц, выкармливать больше птенцов. Например, в гнездах сокола-сапсана (о нем речь впереди) в тундрах чаще встречается по четыре яйца, в средней полосе Европы — обычно по три, а в Средней Азии — по два яйца. Скорее всего именно в связи с более продолжительным «рабочим днем» у родителей птенцы северных птиц часто растут и оставляют гнезда быстрее, чем в средних широтах (жалко, что «механизм» этого явления пока еще изучен слабо). У того же сокола-сапсана молодые в тундре вылетают из гнезд примерно на десять дней раньше, чем в лесной полосе. У белой трясогузки рост птенцов ускоряется на Севере на одни-двое суток, но даже и этот «выигрыш» дает здесь птицам большие преимущества.

Конечно, для животных, ведущих ночной образ жизни, круглосуточный день представляет большие неудобства. Скорее всего именно по этой причине на Крайнем Севере нет летучих мышей (хотя корма — комаров и других мелких насекомых — для них здесь достаточно), так малочисленны совы. В высоких широтах обитает лишь одна белая сова, но и она пытается вести летом в какой-то мере «ночной» образ жизни и не удлиняет, а вынуждена укорачивать свой «рабочий день».

Но все эти «выгоды» (к ним можно отнести и пониженное содержание в атмосфере Крайнего Севера углекислого газа) большинство живых организмов получают здесь летом. Тяготы зимы — продолжительная полярная ночь, очень плотный снежный покров, замерзание, а иногда и промерзание до дна водоемов — сводят для многих видов эти «выгоды» на нет. Поэтому-то столь медленно растут в Арктике кустарники и кустарнички: чтобы стволик вырос толщиной в спичку, подчас нужно целое десятилетие. Многие виды‘бабочек завершают цикл своего развития не за год, как это бывает в средних широтах, а за два и даже за три года. Медленно растут и созревают многие северные рыбы (ведь они деятельны всего три-четыре месяца в году!). А значит, биологическая продуктивность суши и вод на Крайнем Севере не так уж высока.

Условия обитания, количество и доступность кормов в разные сезоны различны. Поэтому и меняется столь резко состав, весь облик арктической фауны по сезонам года. Поэтому-то большинство птиц и значительная часть млекопитающих высоких широт оставляют на зиму пределы Арктики.

Условия обитания живых организмов различны также в разных частях Арктики. Этим вызвано крайне неравномерное распределение видов и особей животных как на суше, так и в море. Жизнь летом здесь сосредоточена преимущественно в долинах рек и межгорных котловинах, где растительность наиболее пышна и разнообразна, где, следовательно, больше кормов для растительноядных животных, укрытий для гнезд птиц. Склоны речных долин весной первыми освобождаются от снега и зеленеют раньше, чем другие участки.

Крутые берега рек подчас единственные в тундре возвышения, необходимые для гнездования хищных птиц — сокола и мохноногого канюка. По склонам речных долин на большую глубину протаивает почва, песцам здесь легче рыть норы, а кроме того, этих хищников привлекает сюда обилие грызунов и птиц. И наоборот, большие участки, занятые ледниками, каменные россыпи почти безжизненны. Очень мало животных обитает в сухих, лишь местами покрытых чахлой растительностью пятнистых тундрах. При определении, скажем, возможных биологических ресурсов и путей их использования эти площади вообще нельзя принимать во внимание.

В арктических морях также есть и пустыни, и свои оазисы, в которых жизнь бьет ключом. Особенно богаты органической жизнью те области морей, где происходит усиленное вертикальное перемешивание вод, где водная толща насыщается необходимыми для развития жизни минеральными солями, поднимаемыми с грунта, и кислородом, захватываемым с поверхности. В первую очередь здесь бурно развиваются непосредственные потребители минеральных солей и кислорода — мельчайшие растительные организмы; их объединяют под общим названием «фитопланктон». Обилие фитопланктона делает возможным массовое развитие мелких ракообразных и других животных, образующих зоопланктон, которым в свою очередь питаются рыба и морские звери. В этих же областях обычно скапливаются и морские птицы.

Резко меняется облик животного населения Арктики и от года к году. На суше эти изменения обусловлены главным образом климатическими причинами. Если лету предшествует относительно теплая зима, разливы рек невелики, не было гололедиц, то обычны или даже многочисленны лемминги, а местами и другие мелкие грызуны. От их мельтешения, пока идешь по тундре, рябит в глазах. Ими кормятся здесь все хищные звери и птицы. Но не только хищники. Не упустят случая поймать и проглотить лемминга гага и стерх и даже такой, казалось бы, вегетарианец, как северный олень. Поэтому в годы массового размножения грызунов усиленно размножаются и бывают многочисленны питающиеся ими белые совы, хищные чайки-поморники, мохноногие канюки. В такие годы успешно размножаются гуси, куропатки, кулики и другие птицы: хорошо обеспеченные кормами хищники меньше обращают внимания на их яйца и птенцов.

Когда же климатические причины не благоприятствуют развитию грызунов, белые совы, поморники, канюки вообще не размножаются. Песцы переключаются на питание яйцами, птенцами, а при случае — и взрослыми птицами, чем сильно сокращают пернатое население. «Урожаи» леммингов обычно случаются один раз в два — четыре года; с такой же периодичностью меняется и весь облик животного мира тундр. Точно так же благополучие многих морских животных в высоких широтах Арктики определяется подходами и обилием полярной тресочки — сайки. Эти подходы зависят в основном от температуры воды в море. В те годы, когда сайка у берегов не появляется, не размножаются морские птицы, в прибрежных водах становятся редки тюлени; тогда здесь нечего делать и белому медведю.

Даже не очень наблюдательный человек может заметить, что по мере продвижения к северу суша в высоких широтах становится все негостеприимнее и беднее кормами, что жизнь все больше и больше тяготеет к водоемам. Уже на юге тундровой полосы количество кормов на суше становится ограниченным, в то время как многочисленные пресноводные водоемы и прибрежная полоса моря отличаются богатством жизни. Не случайно поэтому в местном птичьем населении преобладают водные или полуводные пернатые — чайки, утки, кулики. В высоких широтах Арктики в общем уже немногочисленные животные существуют в основном за счет моря. Например, пуночки, на юге Арктики вполне наземные птицы, на крайних северных участках суши прокормиться не могут и весной вынуждены вести «полуморской» образ жизни — собирают у полыней и разводий под берегами выплеснутых на лед рачков. Северные олени и те на островах Арктики кормятся зимой «дарами моря» — водорослями, выброшенными на берег штормом.

Большие изменения произошли в животном мире высоких широт за последние шестьдесят — семьдесят лет. Причиной было общее потепление Арктики. Оно оказало в общем благоприятное влияние на ее органический мир. За эти годы, как считают многие исследователи, к северу продвинулась кустарниковая и древесная растительность. Лето здесь хотя и не намного, но удлинилось, и по этой причине богаче и пышнее стала растительность, увеличилось количество насекомых и улучшились условия обитания многих зверей и птиц.

В связи с потеплением на Севере распространились животные, которых тут прежде не было. В тундрах все чаще видят лосей, а лисица за последние сорок — пятьдесят лет продвинулась к северу более чем на сто километров. Даже на далеких арктических островах появились и стали размножаться новые виды птиц, в том числе переселенцы из лесной полосы. Всего их вселилось в высокие широты не менее тридцати видов. Чаще всего «южане» проникали в тундру по речным долинам, где они встречали более благоприятные для себя климатические условия и где им было легче добывать корм. Лишь закрепившись здесь, новоселы распространялись и на водоразделы.

Однако «южане» при своем расселении нередко теснили и вынуждали отступать к северу местные виды животных. Например, там, где появлялись лисы, исчезали песцы: лисица, зверь более крупный и сильный, выживала песцов из их нор (места для их устройства здесь найти нелегко), а при случае просто загрызала своего арктического родственника.

Отступление «северян» и сокращение их численности было и прямо связано с климатическими изменениями. Особенно, конечно, это касалось видов, проводящих в высоких широтах зиму. Повышение температуры воздуха в зимние месяцы сопровождалось гололедицами, а это затрудняло добывание корма северным оленям, овцебыкам, куропаткам и нередко вызывало их массовую гибель.

Что же из всего этого следует?

Немногим более ста лет назад известный русский исследователь Севера А. Ф. Миддендорф писал: «Условия жизненных явлений в Сибири (т. е. на Крайнем Севере. — С. У.). гораздо проще, главные, друг друга обусловливающие климатические причины, от которых они зависят, проявляются там гораздо резче тем, что самый недостаток в разнообразии животных форм способствует лучшему пониманию общих законов жизни».

Лучше ответить на заданный вопрос, быть может, и нельзя.

До недавнего времени Крайний Север Евразии, как и Северной Америки, был слабо заселен и освоен человеком. Бытовало даже мнение о «никчемности» этих земель и вод, о том, что перспективы развития производительных сил здесь ничтожны. В плену гипноза оказался даже Карл Бэр, один из крупнейших русских естествоиспытателей прошлого столетия. Это он воскликнул, глядя на мрачные, пустынные скалы Новой Земли: «Здесь положен предел исканиям человека, никогда не сможет он укрепиться на этих суровых скалах!» Местные жители — саамы, ненцы, чукчи, эскимосы, хотя и поселились на Севере тысячелетия назад и жили за счет того, что давала им природа, лишь приспосабливались к ней, к ее капризам, не внося в нее больших изменений.

Однако в последние десятилетия взаимоотношения человека и природы на Крайнем Севере складываются иначе. В этих районах открыты и разрабатываются месторождения нефти и газа, каменного угля, руд, железа и цветных металлов. Особенно это относится к советскому Северу, где в последнее время интенсивно развивались и традиционные отрасли хозяйства — оленеводство, охотничий промысел, рыболовство. В советском Заполярье выросли большие города с широкими проспектами, многоэтажными зданиями, и их электрическое зарево виднеется в тундре за десятки километров; на сотни и тысячи километров протянулись от них шоссейные и железные дороги.

Именно в последние десятилетия и стало очевидным, что северная природа очень хрупка, что «нормальная» для более южных районов нагрузка, такие же формы и размах человеческой деятельности вызывают в ней глубокие, часто нежелательные и необратимые изменения. При этом особенно пострадавшим оказывается органический мир — животные и растительность. Поэтому не случайно в те же десятилетия так усилилась тревога о судьбе белых медведей и розовых чаек, стерхов, моржей, водоплавающих и хищных птиц, даже о судьбе оленьих пастбищ и лесов на северном пределе их произрастания.

Как эхо докатываются до Крайнего Севера последствия человеческой деятельности в других, более южных краях. Прежде всего потому, что там проводит зиму большинство здешних зверей и тем более птиц. В мире повсеместно растет число охотников, и это, конечно, ощущают на себе тундровые утки и гуси во время своих миграций и зимовок. А такие пернатые, как кулики, вообще считаются дичью только за пределами их родины. Даже значительная часть песцовых шкурок, несмотря на то что сами песцы размножаются только в тундрах, добывается в лесотундре и лесной полосе.

Еще сильнее «северяне» ощущают косвенное воздействие человеческой деятельности. Изменение ландшафтов на местах зимовок арктических птиц — распашка земель, осушение болот или, наоборот, обводнение земель, неумеренное применение здесь химических средств борьбы с вредителями сельского и лесного хозяйства нередко ведут к резкому уменьшению численности или даже к полному исчезновению пернатых. Так случилось, например, с эскимосским кроншнепом. Эти кулики из канадских тундр — со своей родины — улетали зимовать в Южную Америку. По пути, особенно в Соединенных Штатах, их нещадно истребляли охотники. Жирные, отъевшиеся на ягодах, они пользовались среди гурманов славой «сдобных птичек». К тому же с каждым годом сокращались и площади целинных степей в Аргентине — их зимних местообитаний. Еще в середине прошлого столетия эту дичь привозили на американские рынки фургонами. В конце прошлого века они стали редкостью, а в 1932 году на Лабрадоре была убита последняя одиноко летевшая птица. (Много лет спустя опять видели одиночных эскимосских кроншнепов, но это уже не меняет сути дела.) Очень может быть, что по этим же причинам сто — сто пятьдесят лет назад в материковых тундрах Сибири исчезли громадные колонии белых гусей, проводивших зиму в прериях Дальнего Запада Северной Америки.

Одно из последствий «хозяйственной» деятельности человека — гибель птиц от нефти, мазута и других загрязнений морских вод. Например, в 1957 году вблизи шведского острова Готланд в Балтийском море погибло, попав всего лишь в одно нефтяное пятно (а сколько таких пятен плавает сейчас на поверхности морских вод!), более тридцати тысяч зимующих морянок. Не удивительно, что в последующие годы заметно уменьшилось число этих тундровых уток на их родине, в шведской Лапландии.

Еще больший урон человек наносит животному и растительному миру непосредственно на Крайнем Севере. И не только потому, что здесь тоже растет число охотников (это обстоятельство, конечно, также следует принимать во внимание). Необходимо учитывать невольный ущерб, который наносят местным животным люди, даже полные самых добрых чувств к «братьям меньшим», но незнакомые с их нравами. Здесь особенно сильно проявляются вредные последствия так называемого «фактора беспокойства»: достаточно вспугнуть наседку, и гнездо пропало: ведь в тундре оно всегда на виду у хищников! Часто находятся любители сфотографировать вблизи лежбище моржей, вообще посмотреть на этих исполинов, потрогать их, Между тем не требуется больших усилий, чтобы вызвать панику на моржовом лежбище, а она нередко заканчивается тем, что животные давят друг друга и на месте залежки остаются десятки их трупов.

Человек двинул сюда могучую технику и использует ее, подчас не учитывая особенностей местной природы. Ведь даже след проехавшего летом трактора или вездехода оставляет в- тундре на десятилетия незаживающий шрам. Гусеницы сдирают с грунта моховую дернину, в колеях быстро протаивает мерзлота, в них зарождаются и растут овраги. С этого начинается эрозия почв. Подсчитано, что один вездеход или трактор, пройдя всего три километра, уничтожает гектар тундровой растительности. А если тракторов много?

Даже если в этом нет большой нужды, человек нередко сводит или изреживает северные леса. А ведь здесь, на северном пределе произрастания древесной растительности, эти леса не только украшают пейзаж, дают приют многим пернатым и четвероногим обитателям, но и смягчают климат. Срубить такое дерево — значит открыть доступ ветру и пурге. Пожары часто тоже плод человеческой деятельности. И они приносят тундре не меньший урон, чем лесу. Больше того, в отличие от леса сожженные здесь ягельники — важнейшая составная часть оленьих пастбищ — уже не восстанавливаются, и на их месте образуются скудные пятнистые тундры.

С развитием промышленности на Севере возникают неожиданные проблемы. Так, газо- и нефтепроводы иногда оказываются препятствием на пути мигрирующих стад северных оленей. Поэтому при их сооружении устраиваются специальные проходы для животных, более тщательно изучаются пути миграций оленьих стад.

Вот несколько хрестоматийных примеров — порой полезно бывает вспомнить о них лишний раз! В штате Висконсин в США местное орнитологическое общество установило бронзовую мемориальную доску с надписью: «В память последнего висконсинского странствующего голубя, убитого в Бабконе в сентябре 1899 года. Этот вид вымер из-за алчности и легкомыслия человека».

И не только странствующий голубь. Менее чем за триста последних лет в мире исчезло по крайней мере семьдесят пять видов одних только птиц. И это неповторимая утрата, поскольку любой вымерший вид исчезает навсегда, и никакими усилиями воскресить его нельзя. А между тем очень часто исследователи открывают в животных, казалось бы «бесполезных», нечто очень нужное и ценное для человека.

Особенно реальна опасность исчезновения тех видов, которые распространены на очень небольших площадях или представлены малым числом особей. Не случайно так сильно обеднели именно островные фауны: за короткое время, например, на острове Бонин вымерло не менее трети, а на островах Лайзсан и Мидуэй (все эти острова находятся в Тихом океане) — более половины местных птиц и млекопитающих. Гавайские острова потеряли около половины, остров Гваделупа (Малые Антильские острова) — около трети аборигенных видов пернатых. Да и дронт, нелетающий голубь, стоящий во главе траурного списка утерянных человеком животных (он был окончательно истреблен в 1681 году, и с него началась документально засвидетельствованная хроника потерь. Именно в связи с ним родилась английская поговорка «Мертв, как дронт», то есть мертв действительно, по-настоящему), тоже был ограничен в своем распространении лишь несколькими островами в Индийском океане.

Фауна Севера тоже понесла утраты, и они особенно тяжелы, потому что здесь вообще обитает относительно немного видов животных.

На Таймырском полуострове, возможно, еще двести — триста лет назад были истреблены последние из евразийских овцебыков, но подробности этой печальной истории остаются неизвестными. Известна зато и поучительна судьба стеллеровой морской коровы и очкового баклана. Они были открыты в 1741 году на ранее необитаемом острове Беринга (Командорские острова) участниками русской Великой Северной экспедиции. Особенно замечательными животными были морские коровы.

Судя по сохранившимся описаниям и рисункам, по нескольким скелетам, что хранятся в зоологических музеях, длина тела морских коров достигала девяти-десяти метров, окружность тела — пяти метров, а вес — четырех тонн. Передние конечности их были коротки и недоразвиты, задних конечностей не было; туловище, как у китов, заканчивалось плоским, расположенным в горизонтальной плоскости хвостом. «До пупа это животное похоже на сухопутных, — писал Георг Стеллер, натуралист экспедиции, — а далее до хвоста — на рыбу». Во рту у них помещались роговые пластины, выполнявшие роль терок.

Морские коровы держались стадами, оседло, по тихим морским заливам, особенно часто у устьев рек, причем в середине стада помещались детеныши. Корм их составляли бурые водоросли («морская капуста», отчего матросы экспедиции окрестили самих животных «капустниками»), густые заросли которых и теперь окружают Командорские и Курильские острова, значительную часть Камчатки. Коровы были малоподвижны, очень доверчивы и вовсе не обращали внимания на людей. Мясо их оказалось вполне съедобным. «Когда приготовлено оно, хотя его и приходится долго варить, удивительно сочно и почти неотличимо от говядины», — свидетельствует Стеллер. Какими бы они могли стать ценными домашними животными!

Вскоре острова стали посещать промышленники, и уже к 1768 году — всего за двадцать семь лет! — морские коровы здесь (а они, по-видимому, были распространены только на Командорских островах) исчезли. Правда, в 60-х годах нашего века появлялись сообщения о том, что у берегов Камчатки якобы встречали животных, напоминавших «капустников», но, к сожалению, эти слухи не подтвердились.

Очковые бакланы селились только на скалах острова Беринга. Это были большие птицы (они весили пять-шесть килограммов) в черном, отливавшем зеленью и золотом оперении. Крылья у них были невелики, и бакланы, по-видимому, летали плохо. Мясо их было съедобно, и, как пишет Стеллер, одного баклана «с избытком хватало на троих измученных голодом людей». Птицы лишь ненамного пережили морских коров и исчезли в середине прошлого столетия. Не исключено, что кроме человека в этом повинно и какое-то массовое заболевание. Памятью о них служат теперь шесть чучел, два из которых хранятся в музеях СССР.

Не менее печальна судьба бескрылой гагарки и лабрадорской гаги.

Бескрылая гагарка исчезла с лица земли примерно в одно время с очковым бакланом, однако, в отличие от него она была известна человечеству гораздо дольше. Эта очень крупная птица, достигавшая в высоту семидесяти — восьмидесяти сантиметров, не могла летать. Но зато ее крылья, короткие и узкие, похожие на ласты, помогали ей плавать и нырять в море быстро и маневренно. Внешне гагарка очень походила на пингвина (кстати, она так и называется по-латыни — Pinguinnus impennis), а образом жизни напоминала кайр. Как и кайры, гагарки не строили гнезд, откладывали по одному крупному яйцу и насиживали его стоя, на голых карнизах скал.

Когда-то колонии бескрылых гагарок встречались на Фарерских островах, в Исландии, Гренландии, на побережье Лабрадора, а в очень далеком прошлом были распространены на севере Атлантики еще шире. Охота на птиц не представляла труда, и бескрылых гагарок помногу добывали как местные охотники, так и моряки, которые специально приходили к гнездовьям птиц, чтобы запастись провиантом. «Матросы загоняют их по доске в шлюпку сразу по сотне, будто господь сотворил это жалкое существо столь простодушным, дабы оно служило человеку превосходным подкреплением его сил» — так рассказывает об «охоте» на них один из очевидцев.

Последним прибежищем гагарок была Исландия, но случившееся здесь в 1830 году вулканическое извержение приблизило их гибель. В 1844 году на острове Элдей, у побережья Исландии, была убита последняя пара бескрылых гагарок. Вот как пишет об этом событии американский зоолог Мак-Кланг: «Элдей, вулканическое нагромождение скал, встает из холодных зеленых вод Северной Атлантики как грозная крепостная башня. Только его западный склон в одном месте довольно полого спускается к морю — и лишь там к нему может пристать лодка. Именно туда на заре 4 июня 1844 года пристал вельбот, и трое исландцев начали карабкаться вверх по вулканическому склону в поисках бескрылых гагарок. В Рейкьявике некий коллекционер обещал сто крон за каждый доставленный ему экземпляр.

Вскоре охотники заметили впереди пару гагарок. Птицы неуклюже прыгали с камня на камень, балансируя крыльями. Быстро догнав драгоценную добычу, люди пустили в ход дубинки. Один из них нашел яйцо, но оно было надтреснуто, и он разбил его о скалу…»

Теперь сохранились скорлупа нескольких яиц и около семидесяти чучел этих птиц, два из которых хранятся в коллекциях зоологических музеев СССР.

В 1975 году исполнилось сто лет со дня гибели последней на земном шаре лабрадорской гаги. К ее несчастью, она принадлежала к числу самых нарядных на ее родине морских уток. Хотя в окраске оперения самца участвовали всего два цвета — черный и белый, сочетание их было необыкновенно изящно: на белой голове птицы красовалась узкая черная «шапочка», бархатисто-черный «галстук» кокетливо выделялся на белом фоне груди, на крыльях видны были белые «зеркальца». Поэтому, как пишет Мак-Кланг, «лабрадорские гаги были слишком соблазнительной мишенью, и никакой охотник не упускал случая подстрелить их. Хотя мясо этих гаг не было особенно вкусно, они постоянно появлялись на рынках Нью-Йорка и других восточных городов. Нередко они подолгу висели в лавках, пока не портились, и тогда их выбрасывали».

Об образе жизни, даже о распространении этих птиц мало что известно. Предполагают, что они гнездились на побережьях Лабрадора и, быть может, залива Святого Лаврентия, на зимовке же их встречали у большей части восточного побережья Соединенных Штатов и юга Канады. По-видимому, вплоть до середины прошлого столетия они не были особенно редки. Но в 1875 году выстрел охотника прервал жизнь последней из птиц. Убита она была совсем рядом с Нью-Йорком. Шкурка гаги попала в коллекцию Смитсоновского института в Вашингтоне: всего же в зоологических музеях мира сохранилось сорок восемь экспонатов, изготовленных из шкурок лабрадорских гаг.

Немного цифр. С середины XVI до середины XIX века, то есть за триста лет, на земном шаре исчезло по крайней мере сто тридцать видов диких млекопитающих и птиц. Иными словами, мировая фауна теряла тогда примерно по одному виду каждые три года. С середины XIX века до наших дней потери составили не менее ста видов (ежегодно исчезало по одному виду), причем только за последние пятьдесят лет вымерло не менее семидесяти видов (каждые восемь месяцев истреблялось по одному виду).

Большую группу животных сейчас красноречиво называют «ископаемыми завтрашнего дня». Это они признаны редкими и исчезающими, это их судьба вызывает особое беспокойство, это они внесены в Красные книги: международную, ту, что ведет Международный союз охраны природы и природных ресурсов, и Красную книгу СССР.

Международная Красная книга в 1971 году включала в себя 533 вида и подвида редких и исчезающих зверей и птиц (292 вида зверей и 241 вид птиц). В 1979 году количество внесенных в нее видов и подвидов млекопитающих возросло до 305, птиц — до 258. Включено в нее также 193 вида и подвида пресноводных рыб, 40 — амфибий и 98 — рептилий. В первое издание Красной книги СССР (1978) было внесено 126 видов и подвидов редких и исчезающих птиц и млекопитающих, а во второе (1983) — включены уже 174 таких вида и подвида, и среди них шестнадцать «северян» (в первом издании — четырнадцать), то есть животных, которые обитают только или преимущественно на Крайнем Севере.

Хотя в нашей стране все эти животные охраняются, нависшая над ними угроза далеко не одинакова. Особенно большую тревогу вызывает судьба исчезающих видов. Из «северян» это гренландский кит, атлантический морж, стерх. И численность, и область их распространения сократились уже до критического уровня. Чтобы сберечь их, необходимы неотложные и самые решительные меры: строгая охрана, а в тех случаях, когда это осуществимо, организация в местах обитания животных специальных заповедников и даже питомников для их разведения. Немногим лучшее положение угнетенных или сокращающихся в числе видов, к которым относится, например, краснозобая казарка. Они встречаются в природе еще в достаточном для размножения и существования количестве, однако их численность и область размножения склонны уменьшаться. Это ближайшие кандидаты в исчезающие виды, они нуждаются не только в более действенной охране, но и в специальных мерах по восстановлению.

Более устойчиво положение редких видов. К ним относят животных, которые всегда и везде были немногочисленны, например кречета. Как правило, для их охраны пока не нужны какие-либо дополнительные меры, однако за ними необходим постоянный надзор. Сюда же относятся виды, распространенные в очень ограниченных областях, такие, как розовая чайка, кулик-лопатень. И этих животных необходимо держать в поле зрения, а кроме того, особой заботы требует сохранение их местообитаний. Наконец, к категории редких относятся также виды, распространенные в СССР на небольшой территории, хотя они обитают, и подчас в значительном числе, за пределами нашей страны. Из «северян» таковы, например, белощекая казарка и единозуб (нарвал). Охрана этих видов должна осуществляться не только советским законодательством, но и международными соглашениями.

Зоологи называют даже количество особей вида или подвида, при котором вид еще может быть восстановлен. Таким рубежом считают две тысячи. Из «северян» этот рубеж между «жизнью и смертью», увы, перешагнули и атлантический морж, и гренландский кит, и стерх. Но это, конечно, не значит, что за них не следует больше бороться. Известно, например, что в 1945 году, когда началась работа по восстановлению зубров, их насчитывалось в СССР лишь шесть особей, а сейчас в нашей стране обитает больше пятисот зубров! Приступая в 1950 году к восстановлению численности гавайских казарок (йене), английские орнитологи располагали всего лишь тремя птицами, а в 1976 году их было уже 1170 особей!

Арктика в общем-то невелика, и при определении ее хозяйственных возможностей это обстоятельство обязательно нужно учитывать, поскольку здесь тоже кроется причина особой уязвимости арктической природы.

Однако, какую бы она ни занимала площадь, Арктика (вообще полярные страны) остается на Земле последним еще не исчерпанным земельным ресурсом. Население здесь растет и будет расти впредь. Но нельзя допустить, чтобы с увеличением на Севере числа людей его природа нищала; техногенные, антропогенные пустыни на земном шаре теперь не редкость, но на Севере они пустынны и безрадостны, как нигде. И как раз состояние органического мира, особенно редких и исчезающих видов животных, о которых пойдет речь дальше, может служить хорошим показателем того, насколько правильно, разумно хозяйничает пришедший на Север человек.