Живущие во льдах

ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ КЫТАЛЫК

Сначала мне встретились загадочные следы. Один палец спереди, два, под прямым углом к нему, — по бокам, четвертый, маленький, зачаточный, — сзади. Каждый палец толщиной с человеческий, но вдвое длиннее. Несомненно, оставила их на илистой отмели большая птица. Но какая именно?

Следы были свежие и четкие, на некоторых хорошо оттиснулись даже морщины птичьей «ступни». Перепонок между пальцами не было. Значит, отметалось самое первое предположение, что это бродил лебедь.

Дело происходило в тундре, между большими сибирскими реками Оленёком и Анабаром. Из крупных птиц здесь можно встретить еще полярную гагару, но она не в состоянии разгуливать по суше так уверенно да еще полуметровыми шагами, а кроме того, у нее на лапах, как и у лебедя, есть плавательные перепонки. Залетает сюда также орлан-белохвост, но ему нечего делать на топком иле, у него не может быть таких широких шагов, да и вообще это следы не хищной птицы. Но чьи же?

Шли дни. Время от времени мне вновь попадались загадочные отпечатки лап, и старые, полусмытые дождями, и совсем свежие. В одном месте встретилась целая россыпь этих следов. Они виднелись не только на речной отмели, но и на сыром прибрежном лугу, где голубели куртинки цветущих незабудок. Здесь птицы даже обронили несколько белых перьев. Но и вещественные доказательства не давали ответа. А так как в здешних равнинных тундрах нет никаких укрытий, это было особенно странно.

«Ну где им здесь скрыться?» — думал я, в очередной раз доставая бинокль и пристально просматривая и небо, и сушу. Как-то мы повстречались с местным охотником — он пришел сюда поправлять ловушки на песцов. Однако и этот старожил не смог рассеять моего недоумения.

Разгадка пришла неожиданно. Ранним утром меня разбудили какие-то необычные звуки, нежные и одновременно мощные, торжественные и волнующие, будто рождались они какой-то диковинной флейтой. Трудно было даже определить, откуда, с какой стороны они неслись — издалека или из близи, с земли или с неба. А когда я расстегнул вход палатки, то обомлел…

На бугре среди болота, шагах в пятидесяти от меня, разыгрывалось потрясающее представление. Пять стройных, белоснежных птиц ходили по кругу одна за другой, то убыстряя, то замедляя шаг. Временами они останавливались и церемонно приседали, сгибая свои длинные ноги, затем выпрямлялись, распускали крылья и начинали кланяться друг другу либо отвешивать «общие поклоны», направив головы в центр круга.

Птицы подпрыгивали высоко, чуть ли не на метр, замирали на месте, подняв головы и плотно прижав к туловищам крылья, — в это время и неслись в небо их изумительные клики — опять начинали «водить хоровод», проделывали какие-то другие танцевальные движения, и казалось, разнообразию этих движений нет конца. Поражала пластичность танцоров, согласованность их действий, словно у них был свой дирижер. Вообще изумляла какая-то цельность и законченность этого танца.

Так вот чьи следы так долго не давали мне покоя! Это стерх, белый журавль, по-якутски «кытальрс». Недаром эта птица считается в Якутии олицетворением красоты и изящества, недаром ей посвящено так много легенд, песен, стихов и с ней связано так много названий рек, озер, урочищ.

Эти мысли мелькали у меня в голове, пока я поспешно вытягивал из-под спящего товарища телеобъектив и прилаживал его к фотоаппарату. Всё это Удалось сделать довольно быстро. И тем не менее я опоздал. Птицы либо заметили движение в палатке, либо услышали шорох, а может быть, вообще подошло время их отлета, но они. на мгновение замерли и тут же взмыли в воздух. Кричали стерхи и на лету, но это были уже совсем не те звуки, что разбудили меня: было теперь в них что-то обыденное, скрипучее, похожее на гусиное гоготанье.

Стерх — одна из самых крупных и приметных наших птиц. Длина его тела превышает метр, размах крыльев — два метра, а вес достигает семи-восьми килограммов. За исключением первостепенных маховых перьев (они черные), все оперение взрослой птицы чисто-белое, а клюв, голая кожа «лица» и ноги кирпично-красные.

Нетрудно догадаться, что название его происходит от немецкого Storch, что значит «аист». Понятно также, как родилась эта ошибка. Первыми путешественниками по Сибири в большинстве случаев были немцы, приглашенные на службу царем Петром I. Встречая больших птиц с красными клювами и ногами, услышав о них от местных жителей, европейцы, не задумываясь, сочли их привычными для себя аистами. Это «ученое» название и перешло в русский язык как «сторх», «стерех» или «стерх».

Еще сто — двести лет назад белый журавль был, по-видимому, немногочисленной, но широко распространенной в Сибири птицей и обитал здесь среди открытых пространств, от степной зоны до тундровой. Однако позже на большей части Сибири он исчез. Причиной тому могли быть и пересыхание водоемов (особенно усилившееся во второй половине прошлого века), и распашка степей, их осушение, и прямое преследование птиц человеком, в том числе сбор яиц стерхов. Теперь они размножаются только в двух изолированных очагах: на северо-востоке Якутии, в лесотундре и тундрах междуречья Яны и Алазеи, и в очень небольшом числе в заболоченной тайге Западной Сибири, в бассейнах рек Конды и Сосьвы (в левобережье Оби). Холостые журавли кочуют летом на более обширной территории, и в том числе на северо-западе Якутии, где мне и посчастливилось встретиться с ними и даже подсмотреть их «увеселения». Зимуют они в Южной Азии — Индии, Пакистане, Китае.

На места гнездовий стерхи прилетают одновременно с гусями, в последних числах мая, в то время, когда здесь бурно тает снег и пробиваются первые зеленые ростки трав. Летят они небольшими стаями и, прежде чем приступить к гнездовым делам, так же как и другие журавли, какое-то время посвящают своеобразным «танцам». Впрочем, как я сам убедился, танцуют также и холостые птицы, причем не только весной, но и в другие сезоны года. Значит, это не ток, не составная часть брачного ритуала. Скорее всего птицы выражают так свое возбуждение по тому или иному поводу, свои чувства, а может быть, это просто игра.

Местами гнездования стерхи избирают топкие берега озер либо речных проток среди равнинной заболоченной тундры, окраины труднодоступных болот в лесотундре или тайге. Гнездо они устраивают на кочке и скудно выстилают его собранной здесь же растительной ветошью, поэтому заметить его, когда поблизости нет хозяев, трудно. Если птиц не беспокоят, они из года в год селятся на одном и том же месте, лишь возобновляя весной гнездовую выстилку. Самец и самка поровну делят все заботы по насиживанию яиц и воспитанию журавлят. В начале июня они заканчивают кладку, которая состоит из одного, а чаще двух крупных зеленоватых с коричневатыми и фиолетовыми пятнами яиц. А примерно через месяц из яиц появляются птенцы.

Запомнилась мне и такая встреча со стерхами. Дело происходило в низовьях Яны. Ранним утром в густом, липком тумане я брел по болоту. Время от времени видимость все же улучшалась и можно было хоть немного осмотреться.

Один из просветов застал меня у неширокой речной протоки. На противоположном ее берегу маячили два белых пятна. Одно из них, вытянутое, округлое, казалось, висело в воздухе. Второе лежало немного поодаль на земле и было похоже на снежный ком.

Набегала очередная волна тумана. Но белые пятна, прежде чем скрыться в ней, превратились в двух стерхов. «Висящий в воздухе» выпустил вторую ногу, которую, как оказалось, он держал поджатой, и выпростал из-под крыла голову на длинной шее. Лежащая птица только подняла голову. Стерхи спали, и я застиг их врасплох. Не шевелясь, я дождался следующего просвета, но птиц на месте уже не было.

На бугорке можно было рассмотреть пустое гнездо. По-видимому, в нем недавно вывелись птенцы (было начало июля), и один из родителей заснул, когда согревал их. Поняв свою оплошность, старшие, конечно, улетели, а журавлята скорее всего затаились где-то поблизости.

Случай этот, разумеется, необычный: стерхи всегда очень осторожны, а в сезон размножения их бдительность особенно возрастает. Обычно, едва заметив опасность, они стараются незаметно отойти от гнезда, а если птенцы уже большие, то и увести их с собой. Впрочем, защищая потомство или самих себя, когда они линяют и не могут летать, стерхи храбро нападают на песцов, на оленей и даже иногда на человека. Как раз здесь, на Яне, несколько охотников рассказывали мне, как они с трудом унесли ноги от разъяренных журавлей.

Птенцы стерхов вылупляются покрытыми густым рыжеватым пухом и уже через несколько часов начинают разыскивать корм. При опасности малыши прекрасно маскируются среди рыжеватого ковра болотных трав. К осени они достигают размеров взрослых птиц, но одеваются пока не в белое, а в серое оперение. Весной, на следующий год, молодые прилетают на свою родину уже в почти белом наряде, однако достигают полной зрелости и начинают размножаться эти пернатые не раньше чем на третьем — четвертом году жизни.

Чем кормятся стерхи, стало известно относительно недавно. Как выяснилось, они преимущественно вегетарианцы и едят то же, что и гуси: корневища, стебли и побеги трав, ягоды. Так же как и у гусей, их желудки наполнены камешками, которые облегчают им перетирание грубой растительной пищи. Однако иногда журавль не прочь проглотить лемминга, поймать в озере или речном заливе мелкую рыбешку.

Одновременно с гусями, в конце августа — начале сентября, стерхи улетают на юг и примерно через месяц или несколько позже достигают мест своих зимовок, расположенных в Афганистане, Индии, Китае. Здесь они держатся семьями или небольшими стаями среди болот, речных мелководий и разливов. На них они и добывают пищу, и отдыхают. Птицы не летают кормиться на окрестные поля, и поэтому местное население в большинстве случаев относится к ним вполне дружелюбно.

Как рассказывают недавно побывавшие там орнитологи, около шестидесяти стерхов регулярно проводят зиму в заповеднике Гхана-Бхаратпур в Центральной Индии. Если год выдается влажный, семьи журавлей кочуют по бескрайним мелководьям, а в маловодные годы все они скапливаются на нескольких небольших водоемах. Там же зимует и местный журавль-антигона, причем в стерхах он видит конкурентов и нередко изгоняет их с общих мест кормежки. А поскольку с каждым годом воды в заповедник попадает все меньше — ее разбирают на орошение полей, — конкуренция между птицами усиливается, и в этом, возможно, заключается главная причина исчезновения западносибирских стерхов.

«Великолепный» — значит сочетающий в себе красоту и величие, и мне кажется, что это определение можно с полным основанием отнести к стерхам. Сохранилось этих птиц очень мало, возможно меньше тысячи, и будущее их вызывает сильную тревогу, тем более что для нее есть особые причины.

Стерх очень похож на американского белого журавля, хотя можно заметить между ними и некоторые различия. У американского собрата «лицо» не голое и на нем черные «усы», которых нет у стерха. На голове «американца» алая шапочка, а у нашего «сибиряка» ее нет.

Как-то мы беседовали с гостем из США, известным орнитологом и большим специалистом по систематике птиц доктором Чарлзом Вори. Дело происходило в Зоологическом музее Московского университета. Просмотрев коллекции шкурок стерхов, Вори задумался и сказал:

— Очень они похожи, эти журавли, — наш и ваш, сибирский. Может быть, следует даже объединить их в один вид. Но я человек суеверный и боюсь, что стерха тогда постигнет участь его американского собрата.

А участь его действительно трагична.

Когда-то американские журавли были широко распространены в Новом Свете от степной до тундровой зоны, но особенно многочисленны даже в далеком прошлом они тоже не были. С наплывом в Америку европейских переселенцев, с распашкой земель и осушением болот журавли лишались привычных мест гнездования. К тому же с каждым годом все больше охотников поджидало пернатых на путях их перелетов (не то ли происходило и со стерхом?). И птицы капитулировали перед «белым» человеком. Последнее гнездо американских белых журавлей нашли в 1883 году в штате Айова, шестью годами позже — в штате Миннесота, а еще через восемь лет птицы вообще перестали размножаться в Соединенных Штатах. На территории Канады последнее гнездо их было найдено в Саскачеване в 1922 году.

После этого многие годы никто уже не встречал их гнезд, хотя примерно тридцать птиц еще сохранилось: их видели и во время пролета, и на зимовках. Специалисты уже были готовы внести журавля в «черный список» — перечень вымерших животных земного шара. Но у него оказалось много друзей, и их усилиями пока удается избежать роковой развязки.

В 1937 году на побережье Мексиканского залива было взято под охрану основное место зимовки птиц. Здесь, в заказнике Аранзас, тогда проводили зиму восемнадцать журавлей. К 1942 году их осталось лишь пятнадцать, но, судя по тому, что в стае были не только взрослые, но и молодежь, они где-то продолжали размножаться (где именно, пока не было известно).

С этого времени кампания по спасению журавлей приняла в США и Канаде невиданный размах. Радио и газеты сообщали о местонахождении пернатых, вновь и вновь рассказывали об их трагической судьбе, призывали к их охране. В густонаселенных районах пролетных журавлей сопровождали самолеты. Несколько раз летчики разыскивали отбившихся птиц и подгоняли их к стае. И эти меры были не напрасны: к 1945 году количество пернатых увеличилось до двадцати двух.

Затем число белых журавлей в мире то сокращалось, то увеличивалось. В 1954 году было наконец обнаружено место их гнездования. Оказалось, что оно располагается в Канаде, на не тронутых человеком землях национального парка Вуд-Буффало (Лесные Бизоны). А еще через три года натуралистов ждала новая радость. В зоопарке Нового Орлеана впервые в истории пара журавлей вывела и благополучно вырастила двух птенцов.

В начале 1962 года дикая стая состояла уже из тридцати восьми журавлей, и семь птиц жили в неволе, причем казалось, что сотрудники зоопарков уже научились их разводить. Однако тут же пришло и разочарование: летом стая сократилась на четверть и впервые за многие годы в ней не было молодых. Не удалось получить приплода и от птиц, живущих в неволе. Но зато через два года на зимовку прилетели сорок две птицы.

В 1967 году американские зоологи приступили к осуществлению давно задуманной операции. Из гнезд диких журавлей в парке Вуд-Буффало начали отбирать по одному яйцу (второй птенец из выводка все равно редко вырастает во взрослую птицу), чтобы подкладывать их в специальных питомниках под журавлей другого вида или класть в инкубатор.

В том же году в неволе жило уже двенадцать птиц, а на зимовку прилетело сорок восемь. К 1976 году общее количество пернатых приблизилось к восьмидесяти (в дикой стае — к пятидесяти). Любителям природы удалось совершить почти невозможное: птицы, казалось бы давно обреченные на вымирание, дожили до наших дней, их можно видеть, слышать. Однако считать, что теперь они уже вне опасности, увы, все равно нельзя.

Стерхов пока сохранилось больше, чем американских журавлей, может быть, в десять или в двадцать раз (по подсчетам последних лет, в Якутии гнездится не менее пятидесяти — шестидесяти пар стерхов). Будущее их не выглядит так мрачно, тем более что начало их спасению уже положено. Охотничьим законодательством СССР они отнесены к абсолютно охраняемым птицам. Как вид, находящийся под угрозой исчезновения, стерх включен в Красные книги Международного союза охраны природы и природных ресурсов и СССР. Полный запрет торговли птицами и любыми продуктами их промысла (включая шкурки и яйца) предусматривается конвенцией о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под угрозой исчезновения. Начаты опыты по размножению стерхов в неволе, и с этой целью советскими учеными в 1977 году было взято несколько яиц из гнезд птиц для закладки в инкубатор. А еще через год при Окском государственном заповеднике, в центре России, был организован питомник по разведению редких видов журавлей. В 1981 году там жило уже тринадцать стерхов (всего в мире в неволе жило двадцать восемь стерхов). Они вывелись из привезенных сюда яиц «диких» птиц или попали сюда со своей родины еще птенцами. Однако есть надежда, что они тоже станут родителями, начнут здесь размножаться.

Трагедия американского журавля разыгрывалась на наших глазах. Нельзя допустить, чтобы она повторилась со стерхом.