Живущие во льдах

ДРУЗЬЯ ИЛИ ВРАГИ?

Чтобы увидеть белого медведя, жителям канадского города Черчилла не нужно ходить в зоопарк, которого, кстати, здесь и нет. Звери сами переступают черту города. Они прогуливаются по улицам, вызывают заторы в движении автомобилей, сумятицу среди пешеходов. С ними возникают и свои специфические проблемы. Первое, что бросается в глаза при въезде в город, — похожие на большие бочки металлические ловушки на медведей, оптированные на автомобильных прицепах. Хотя заборы в Канаде не приняты, здания школ и больниц здесь издали можно узнать по высоким дощатым оградам — это тоже защита от незваных четвероногих гостей.

В провинции Манитоба, к которой относится Черчилл, охота на белых медведей запрещена, и поэтому горожане вынуждены держать лишь «пассивную оборону». Конечно, не всех, но многих зверей удается поймать у городских окраин в ловушки. Согласно существующим порядкам, пленников отбуксировывают за несколько десятков миль в безлюдную местность и там выпускают. Занимаются этим специальные сотрудники Службы охраны природы. В их обязанности входит также выдворение из города все-таки проникших туда медведей. Особенно строптивых приходится предварительно обездвиживать при помощи «летающих шприцев». Эти же сотрудники дежурят у школ, а в сумерках разводят школьников по домам. Большое значение в «обороне» от медведей придается контролю за состоянием городских свалок и помоек, поскольку именно они в первую очередь привлекают зверей.

Белые медведи — исконные обитатели Гудзонова залива. Как и в других частях своего ареала, они проводили здесь большую часть года среди льдов и кормились тюленями. Лишь во второй половине лета, когда лед в заливе таял, звери были вынуждены оседать на побережье. Перебиваясь скудными кормами суши, медведи дожидались ледостава, чтобы вернуться в привычную обстановку. Однако в последние десятилетия в их поведении и образе жизни наметились изменения, косвенным виновником которых был человек. С появлением на побережье городов (Черчилл, один из крупнейших городов в этом районе, вырос в основном в годы второй мировой войны) все больше и больше белых медведей становятся «горожанами». Даже когда залив покрыт льдом, некоторые звери предпочитают охоте на тюленей «легкую жизнь» у свалок и помоек, создавая тем самым в современных городах «медвежью проблему».

«Медвежья проблема» — явление отнюдь не чисто канадское. Рост численности этих, ныне охраняемых зверей совпадает с другим процессом, происходящим в Арктике повсеместно, — с ростом населения, появлением новых городов и поселков. Поэтому всюду, и на Крайнем Севере СССР тоже, встречи людей с медведями участились, а в будущем, надо полагать, они станут еще более обычны. Например, в поселке Мыс Шмидта на севере Чукотки нет-нет да и приживается четвероногий путешественник, что забрел сюда с ближайшего ледяного поля. Как правило, он пользуется симпатией местных жителей, иногда его начинают даже подкармливать (или он сам разыскивает помойки, где можно найти что-нибудь съестное), хотя, как уже говорилось, было бы гораздо разумнее прогнать медведя, скажем, выстрелом из ракетницы при первой же встрече с ним.

Но не только белые медведи находят на Севере нечто привлекательное для себя в соседстве с человеком. Порой ищут покровительства у людей обыкновенные гаги — морские утки, поставщики лучшего природного утеплителя — гагачьего пуха. Там, где эти птицы встречают доброжелательное к себе отношение, — местами на севере Европейской России, в Норвегии, Исландии — они без боязни селятся рядом с домами, даже на завалинках домов, занимают искусственные гнездовья, сделанные из бревен, досок или камней. Иногда соседствуют с человеком, как уже говорилось, даже белощекие казарки, несмотря на то что вообще-то гуси относятся к людям очень настороженно.

Летом 1896 года Нансен и его спутники были поражены поведением пары пуночек. Хотя корабль «Фрам» в это время дрейфовал в Центральной Арктике, у восемьдесят третьего градуса северной широты, и вокруг судна громоздились льды, птицы, будто дело происходило на суше (а до нее было более двухсот километров), устроили на палубе гнездо. Подобный случай произошел и на советской дрейфующей станции СП-7. В конце июня 1958 года, когда льдина находилась у восемьдесят пятого градуса северной широты, на станции появилась пара пуночек. Вскоре они свили гнездо, устроив его в пустом ящике. В начале июля в гнезде было пять яиц. Однако благополучно высидеть их птицы не смогли — гнездо разорили собаки.

Вокруг поселков и особенно промышленных предприятий на Севере можно видеть техногенные, созданные искусственно, пустыни. Выйдя из дома, не услышишь тогда весенней задорной песенки пуночки или звонкой, журчащей ручейком серенады куличка-песочника. Даже вдали от поселка или города не увидишь на озере обычных в других местах уток-морянок или гагар. Нечего здесь делать и рыбаку, поскольку в этих водах перевелась рыба.

Однако техногенные пустыни вовсе не обязательная примета цивилизации в этих районах. Есть множество убедительных доказательств, множество примеров того, что человек и дикие животные и здесь могут сосуществовать, что они скорее друзья, нежели враги.

Люди пришли на Север давно, по крайней мере за шесть — семь тысяч лет до нашей эры. И несомненно, что уже с тех пор так или иначе проявлялось их влияние на природу, в том числе и на животный мир. Но ясно и другое. Очень долго население здесь было немногочисленным, люди вели преимущественно кочевой образ жизни и не вносили в облик этих районов сколько-нибудь ощутимых изменений. Влияние человека на природу Крайнего Севера и формирование на морских побережьях, в тундрах и лесотундрах так называемых антропогенных, то есть созданных человеком, ландшафтов началось по сути дела лишь в XVI–XVII веках, когда здесь появились постоянные зимовья и поселки. Наиболее бурно этот процесс развивается, как уже говорилось, в последние десятилетия. Следовательно, антропогенные ландшафты Севера еще очень молоды. В этом одна из главных их особенностей. Они очень интересны для исследователей, поскольку именно здесь можно видеть, какими путями и с какой скоростью формируется окружающий человека мир животных. На их примере, следовательно, можно воссоздать и ход становления синантропных (обитающих вокруг человека) группировок животных в южнее расположенных областях.

Что же такое современные антропогенные ландшафты Крайнего Севера? Они очень разнообразны. Относятся к ним и большие города с широкими шумными улицами и многоэтажными домами, как, например, Норильск или Воркута. Это оснащенные современным оборудованием рудники и шахты, заводы, электростанции, многочисленные поселки разной величины, строившиеся в разное время, с деревянными и каменными, одноэтажными и многоэтажными зданиями. Элементы антропогенного ландшафта — это и отдельный домик охотника на морском побережье, и обложенная дерном поварня где-нибудь на севере Якутии, всегда готовая предоставить путнику тепло и кров. Сюда же можно отнести и нежилые сооружения — навигационные знаки, вышки, каменные пирамиды на приметных местах (гурии), разного рода дороги, «чумовища» (места регулярных стоянок оленеводов) и даже постоянные пути перегонов оленьих стад.

Почти все это — города, поселки, отдельные дома, дороги — есть и южнее. Но на Крайнем Севере антропогенный ландшафт и его элементы обладают еще одной важной специфической особенностью: они разобщены. В то время как в районах развитого земледелия и животноводства в результате распашки земель, интенсивного выпаса скота ощутимое влияние человека проявляется на громадных сплошных площадях, здесь оно сказывается на незначительных, изолированных один от другого участках, по сути дела лишь на территориях поселков и в их ближайших окрестностях. И оказывается, есть в этих антропогенных ландшафтах, во всех их проявлениях и элементах, нечто привлекательное для многочисленных видов животных.

На Крайнем Севере, как и всюду, прямо или косвенно человек улучшает кормовые возможности многих птиц и млекопитающих. Конечно, эти возможности более ограниченны, если население ведет кочевой образ жизни. Тем не менее и у чумов, и у яранг оленеводов можно видеть воронов, поморников, чаек, которых привлекают сюда съедобные отбросы. И хотя человек этому вовсе не рад, но стада домашних оленей — основной источник существования на Севере волка, особенно зимой. К числу так называемых посетителей (то есть видов, связи которых с человеком непрочны и непостоянны) относится даже розовая чайка. Этих замечательных птиц ранней весной можно видеть на улицах некоторых поселков севера Якутии. Цель их пребывания здесь и поведение весьма прозаичны: они обследуют помойки и переругиваются хриплыми голосами из-за найденных съедобных крох (что-нибудь мало-мальски существенное гораздо раньше было выбрано собаками). Весной же на улицах северных городов и поселков, в том числе на асфальтированных проспектах Воркуты, не особенно обращая внимание на шум, на людей и автомобили, устраивают свои турниры нарядные и задиристые самцы турухтанов — «петушки», как их часто здесь называют. Зимой на тех же улицах в пятне света от уличного фонаря какой-то бесплотной тенью может промелькнуть песец, а то и послышится хруст снега под грузным телом белого медведя. Это тоже посетители антропогенных ландшафтов Севера.

Итак, возле человека легче прокормиться. Ведь даже там, где пролегла пешеходная тропа, неизбежно нарушается целостность моховой дернины и глубже протаивает почвенная мерзлота. Здесь часто повышается интенсивность биологических процессов в почвах, и исходная растительность тундрового типа сменяется более богатым травостоем «антропогенных лугов», а в низинах образуются непересыхающие и богатые кормами лужи. Поэтому окрестности поселков и даже отдельных домов, «чумовища», а иногда и тракторные дороги, места регулярного выпаса оленей резко выделяются среди соседних участков то сочной зеленью разнотравья, то черными пятнами болотин. К тому же запыленный снег вокруг поселков тает на неделю, а то и на две раньше, чем в окружающей тундре, отчего большинство пролетных птиц жмется ранней весной к человеческому жилью. Все это происходит, конечно, при умеренной «нагрузке» человека на ландшафты Севера, там, где не родились еще антропогенные пустыни.

Лучше всего обеспеченными кормом в здешних антропогенных ландшафтах оказываются растительноядные птицы и мелкие грызуны. Прилетают к домам, чтобы подкормиться, даже гнездящиеся далеко отсюда пуночки и лапландские подорожники, многочисленные кулики. Из грызунов в поселках Европейского Севера и Ямала можно встретить немного похожих на домовых мышей короткохвостых узкочерепных полевок, а в поселках северо-востока Сибири — красных полевок. Да и один из самых типичных тундровых зверьков — обский лемминг в те годы, когда его численность невысока, ютится главным образом вблизи человека. Грызуны в свою очередь привлекают в поселки четвероногих хищников — горностаев и ласок. Мухи и другие насекомые, неизбежные спутники человеческого жилья, привлекают в антропогенные ландшафты насекомоядных птиц.

В равнинной тундре трудно найти возвышения или укрытия, необходимые для устройства гнезд, и такие удобства многим пернатым тоже предоставляет человек. Навигационные знаки, вышки, гурии, несомненно, воспринимаются птицами как скалы или какие-нибудь другие природные образования. На них охотно гнездятся и кречеты, и сапсаны, и мохноногие канюки. В городах на севере Норвегии можно видеть гнездящихся на карнизах домов чаек-моевок — типичных обитателей птичьих базаров.

Именно животные-«посетители» в первую очередь и связывают свою судьбу с человеком. В каждом поселке в Арктике, в каждом одиночном доме здесь гнездятся пуночки. И полярники не случайно называют их арктическими воробьями. Еще стоят трескучие морозы, в окрестной тундре нет и намека на проталины, а звонкая, незатейливая песенка жизнерадостных птах уже несется откуда-нибудь с крыши или с кучи угля. Сам певец в это время — сущий невидимка: на фоне белесого неба мелькают, словно сами по себе, лишь черные концы его крыльев (остальное оперение пуночки почти чисто-белое). В естественных условиях пуночки используют для устройства гнезд любые укрытия — расщелины в скалах, кучи камней, выброшенные морем бревна, даже норки леммингов, на какой бы высоте они ни находились. Столь же нетребовательны птицы при выборе укрытия для гнезд и тогда, когда они селятся вблизи человека. С равным успехом пуночки используют вентиляционные отверстия в фундаменте и застрехи под наличниками окон, пустоты в каменной кладке стен, груды металлического лома, поленницы дров. На чердаке нашего дома на Новой Земле пара пуночек из года в год гнездилась в старом валенке, который по этой причине не выбрасывали при уборках.

В антропогенных ландшафтах более южных районов (на юге Арктики и в Субарктике) почти так же обычны из воробьиных птиц белые трясогузки и каменки.

Белая трясогузка занимает в естественных условиях любые укрытия, лишь бы они располагались невдалеке от воды — от берега реки, озера или моря. Когда она гнездится в человеческих сооружениях, ее связи с водой и водоемами проявляются гораздо слабее, а использует она здесь для устройства гнезд самые разнообразные ниши и углубления — в фундаментах, на стенах, чердаках. Довольно часто трясогузки селятся в необитаемых летом домах, конечно, если они находят лаз вовнутрь. А однажды на побережье Югорского полуострова мне пришлось увидеть их гнездо в жилой рыбацкой избе. Видимо, птицы гнездились здесь и в прошлом году, когда изба пустовала. Гнездо располагалось на полке у стола, всего в полуметре от голов сидящих людей; вылетали трясогузки наружу через раскрытую форточку. Когда я попал сюда, в гнезде были уже довольно крупные птенцы. А пока я гостил у рыбаков, снаружи похолодало, пошел снег. Мы было встревожились за судьбу пернатых жильцов, но все обошлось благополучно: день-два они вообще не летали на «улицу», а ловили мух и для себя и для птенцов в самом жилье. Вот и еще одно преимущество тесного соседства с человеком!

Каменка ростом меньше воробья. В неярком, но контрастном ее оперении сочетаются белый, серый и черный цвета. В естественных условиях каменки занимают укрытия, находящиеся на уровне земли: трещины скал, норы грызунов, пустоты под камнями или бревнами. Поселяясь в антропогенных ландшафтах, они гнездятся в. пустотах и углублениях искусственных сооружений, но уже вне зависимости от высоты, на которой эти пустоты расположены: гнезда их можно найти здесь и в трещинах фундаментов, и за наличниками окон, и на крышах под листами шифера.

Уже говорилось, что среди млекопитающих на Крайнем Севере СССР наиболее обычные обитатели человеческих поселений — узкочерепные и красные полевки. Они селятся в жилых домах, на складах, в амбарах, часто заменяя здесь домовых мышей; в поселках сельского типа они прокладывают густую сеть ходов в земляных завалинах.

Все звери и птицы, о которых только что шла речь, были как бы «вобраны» человеком из числа исконных местных обитателей (исследователи так и называют их — «вобранными»). Если присмотреться к ним внимательнее, окажется также, что эти виды наиболее неприхотливы в выборе кормов и убежищ. Некоторые из них нашли в антропогенных ландшафтах настолько благоприятные для своей жизни условия, что селятся здесь с гораздо большей плотностью, чем в «дикой» природе, и даже интенсивнее размножаются. Такова, например, красная полевка. Местами в Якутии зверьки наиболее многочисленны именно в жилых домах, складах, амбарах. А приносят потомство они в тепле не только летом, как их «дикие» сородичи, но и зимой. Или вот куличок — белохвостый песочник. Он относится к числу наиболее обычных тундровых пернатых (добавлю, что его без всякой натяжки можно считать и одним из лучших тундровых певцов). Но наиболее многочислен этот вид на гнездовье в ближайших окрестностях поселков; он селится здесь с плотностью, превышающей «естественную» в пять, а то и в десять раз. Что привлекает его сюда, не очень-то ясно, но вероятнее всего — более сытая жизнь.

Лишь благодаря человеку некоторые животные смогли продвинуться далеко к северу. Хороший пример тому — чечетка. Исконные местообитания этой небольшой серой птички с красной шапочкой на голове и черным пятном на горле — заросли кустарников. А там, где естественных кустарников уже нет, чечетки используют для поселения их искусственные «заменители». В окрестностях поселка Тикси их гнезда находили в мотках брошенной проволоки и стального троса. А на севере Югорского полуострова мне встретилось гнездо чечеток, расположенное в срубе нежилого дома, в углу между верхними венцами бревен. Птицы, наверное, и здесь усмотрели какое-то сходство с кустом…

В окрестностях поселка Диксон, который расположен уже в открытой тундре, я однажды неожиданно для себя увидел нескольких варакушек и даже дроздов-белобровиков. Судя по их поведению, у них тут были гнезда. Но ведь варакушки обычно строят гнезда в густых, хотя и не обязательно высоких кустарниках, а дроздам-белобровикам для выведения птенцов необходимы кусты высотой по крайней мере в рост человека! Как же птицы выходят из положения?

Несколько дней я потратил на то, чтобы разрешить эту загадку. И вот первая находка. Небольшая бурая птичка с приметным рыжим пятном у основания хвоста (это самка варакушки, у самца горло и грудь ярко-голубые, и он относится к числу самых нарядных пернатых не только на Севере, но и вообще в нашей стране) вылетела из большой кучи стружек, то ли сложенных, то ли брошенных у склада. Среди этой кучи и находилось ее гнездо с шестью недавно появившимися на свет птенцами. Дальше искать было уже легче. Следующее гнездо, и тоже с птенцами, обнаружилось в другой куче стружек, а еще несколько гнезд — среди кип выгруженного с парохода сена. И в стружках, и в сене все-таки можно усмотреть отдаленное сходство с чащей кустарников. Дрозды поразили меня гораздо сильнее. Одно из их гнезд я нашел в груде пустых ящиков, другое — на ступеньке приставленной к стене лестницы, третье — на бревенчатом основании маяка. Что общего здесь с кустами? На этот вопрос могли бы ответить только сами птицы…

Продвигаясь на север, человек невольно привел за собой из более южных районов и своих обычных «захребетников» — домового и полевого воробьев, домовую мышь, серую крысу.

Домовый воробей нуждается на Севере в человеческой опеке гораздо сильнее, чем в других местах, и может существовать здесь лишь в том случае, если люди полностью обеспечивают его кормами. Кроме того, необходимые укрытия для гнезд он находит лишь в постройках определенного типа и наиболее охотно заселяет рубленые русские дома. Поэтому расселение его на территории нашей страны к северу и к востоку было тесно связано с развитием там земледелия, возникновением русских поселений и появлением лошадей. По образному выражению известного русского ученого А. Ф. Миддендорфа, в Сибири «воробей шел вслед за сохой». А ханты называли домового воробья не менее метко — «птичкой, сидящей на углу русской избы».

Северная граница распространения этого вида сейчас в общем совпадает с северной границей земледелия. У обитающих здесь птиц выработались интересные приспособительные особенности. В отличие от распространенных южнее северные воробьи совершают регулярные сезонные перелеты. Например, они улетают на зиму из северных частей Архангельской области, с низовьев Печоры, Таза, Оби, Енисея, из Якутска. С другой стороны, известны случаи, когда по мере приспособления к новым условиям перелетные воробьи вновь становились оседлыми. Так, в Березове в первые годы после своего появления птицы на зиму улетали, но затем стали жить там круглый год.

Среди зимующих на Крайнем Севере домовых воробьев явно преобладают самцы (как и у большинства других птиц, они легче мирятся с низкими температурами, чем самки). Эти воробьи отличаются от распространенных южнее большим весом, поскольку в организме у них накапливается большее количество жира, играющего важную роль в теплоизоляции, и, следовательно, лучше защищены от холода.

Однако, даже значительно изменив свой образ жизни, домовые воробьи оказываются недостаточно приспособленными к обитанию во многих районах Крайнего Севера. В холодные зимы они иногда полностью вымирали в Салехарде, Туруханске, Якутске и в других северных городах и поселках. Плотность обитания вида у северных пределов его распространения всюду оказывается очень невысокой. Например, в Воркуте в 1950 году гнездилось не более пятидесяти пар воробьев. Они зимовали в городской котельной, где большее количество птиц, видимо, и не могло поместиться.

Полевой воробей не смог распространиться к северу так же далеко, как воробей домовый, но и он (хотя в других местах это вполне оседлая птица) на северном пределе своего обитания совершает регулярные сезонные перелеты. Городская ласточка-воронок распространена к северу вплоть до низовьев Таза, Енисея, Оленёка, Колымы. Так же как и домовый воробей, она, очевидно, распространялась здесь вслед за русскими переселенцами, поскольку может гнездиться только в домах русского типа. Якутские юрты, не имеющие коньков и наличников на окнах, а равно и якутские открытые сеновалы для поселения птиц непригодны. Места для постройки гнезд ласточка может находить и гораздо севернее современной границы своего обитания, но дальнейшему ее продвижению на север, надо полагать, также препятствует короткое и суровое лето. Например, в низовьях Колымы птицы уже едва успевают вырастить за лето птенцов и улетают отсюда очень дружно, тотчас же после вылета из гнезд молодых.

А вот домовая мышь поселилась на севере и особенно на северо-востоке СССР относительно недавно, и до сих пор область ее распространения продолжает расширяться. В 1843 году Миддендорф считал наиболее северной точкой ее обитания на Енисее Туруханск, где мыши, однако, были тогда еще очень редки. А в 20-х годах нашего века они уже жили здесь в большом количестве. Сейчас домовые мыши обычны во всех приенисейских поселках вплоть до Диксона. В последние десятилетия этот вид вообще широко расселился в Восточной Сибири и во многих местах вышел на побережья Северного Ледовитого океана. Известно, например, что в городе Анадыре и в поселках Олюторского района, где мыши теперь обычны, их не было еще в начале 30-х годов; примерно в 1960 году мыши появились и в низовьях Лены, на острове Тит-Ары и, возможно, в то же время в поселке Тикси.

В отличие от южнее расположенных областей на Севере домовая мышь, как правило, теснее связана с жилыми и хозяйственными постройками человека и проводит в них большую часть года. Благодаря более высокой температуре воздуха в помещениях (здесь тщательнее следят за теплоизоляцией) эти зверьки, как правило, размножаются на Севере интенсивнее, чем в областях умеренного климата. Однако в последние годы летом все чаще можно встретить гнезда домовых мышей в тундре, вдали от поселков. Не исключено поэтому, что здесь складывается и особая раса «диких» мышей.

Другой широко распространенный «захребетник» — серая крыса продвигается к северу, к счастью, значительно медленнее. Главной причиной этого можно считать суровую долгую зиму. Например, на реке Лене уже много лет крайним северным пунктом ее обитания остается поселок Витим. Конечно, вместе с грузами серую крысу неоднократно завозили и в Якутск, и в самые низовья Лены, вплоть до поселка Тикси, но здесь она так и не прижилась. Исключения из этого правила, к сожалению, есть, но их не так много. На Енисее Миддендорф не встречал крысу севернее Енисейска, а уже через несколько десятилетий она заселила Дудинку. Какие-то особо благоприятные условия способствовали ее распространению на северо-востоке СССР, и она встречается теперь в Анадыре, Певеке и некоторых других здешних поселках.

Итак, одни виды животных соседствуют с человеком на Севере лишь в самые трудные и голодные для них периоды года, другие составляют его постоянное окружение, выводят и выращивают в антропогенных ландшафтах потомство и иной раз чувствуют себя здесь лучше, чем в естественных местообитаниях. Большую часть своих пернатых и четвероногих спутников человек «вобрал» из числа исконных местных видов. Некоторые же «захребетники» (их гораздо меньше) пришли за ним из более южных районов. Но в этом нет ничего принципиально нового; по сути дела таким же образом формируется окружающий человека животный мир в любой другой части земного шара. На Крайнем Севере, как и повсюду, среди спутников человека можно выделить даже «городской» и «сельский» комплексы, несмотря на то что по-настоящему «сельских» ландшафтов здесь нет.

Вот один пример. В самом поселке Диксон среди домов гнездятся пуночки, белые трясогузки, каменки — это «горожане». В ближайших окрестностях поселка можно найти гнезда варакушек, дроздов-белобровиков, белохвостых песочников, а в некотором удалении от домов, но еще в сфере явного влияния человека обитают краснозобые коньки — мелкие насекомоядные птицы, хорошие певцы, устраивающие свои гнезда на земле, а также чечетки; все они как бы «селяне».

И все-таки в животном мире антропогенных ландшафтов Крайнего Севера есть нечто специфическое, только ему присущее. Прежде всего бросается в глаза его пока еще бедный видовой состав. Если не принимать во внимание «посетителей» или представителей «сельских» комплексов, связи у которых с человеком подчас слабы и непостоянны, можно считать, что группы «вобранных» и «приведенных» птиц и млекопитающих (примерно то же относится и к насекомым) включают в себя лишь около десяти процентов всех обитающих здесь видов, причем большая часть их может просуществовать и без опеки человека. Южнее, там, где сами антропогенные ландшафты имеют более давнюю историю, доля местных видов в их фауне несравненно выше.

Нельзя не заметить, что человек привел за собой на Север лишь очень немногих животных — самых стойких и неприхотливых. Надо полагать, что других переселенцев с юга здесь и не появится: им не преодолеть трудностей, особенно связанных с коротким летом, долгой зимой, недостатком тепла. Можно заключить далее, что видовой состав окружающего человека на Севере животного мира будет постепенно расширяться, но за счет преимущественно своих, исконных «северян».

Итак, многие звери и птицы все-таки могут поладить на Севере с человеком, находят в соседстве с ним иной раз даже важные преимущества. В принципе это относится также к редким и исчезающим видам. Во всяком случае некоторых из них, как мы уже видели, не назовешь «беглецами от цивилизации», и они в принципе вписываются если не в «городские», то в «сельские» комплексы антропогенных ландшафтов. Таковы, например, розовая и белая чайки, кулик-лопатень, сапсан, может быть, даже кречет. Менее вероятно, но тоже не исключено вовлечение в антропогенные ландшафты Севера гусей, особенно казарок — белощекой и краснозобой.

Конечно, нужно еще думать над тем, как это осуществить, нужно экспериментировать, и здесь открывается широкое, интересное поле деятельности для натуралистов-полярников. В средней полосе и на юге мы уже давно привлекаем к своему жилью скворцов, мухоловок, синиц; в охотничьих хозяйствах разработаны и успешно применяются методы поселения на водоемах водоплавающих птиц. А разве не заманчиво научиться привлекать пернатых, конечно с выбором, в наши северные города и поселки, на ближайшие к ним озера и реки?

В антропогенные ландшафты, во всяком случае в качестве «посетителя», все настойчивее стремится войти белый медведь, хотя как раз он-то здесь и нежелателен. Стерхи на своей родине — птицы осторожные и подозрительные. Однако на зимовках, там, где они видят доброжелательное к себе отношение, их поведение заметно меняется. Не исключено поэтому, что и на Севере к близости людей они могут относиться терпимее. Моржи с большим подозрением воспринимают любые изменения в пейзаже знакомого им лежбища, а также шум, движения, посторонние запахи в этом районе. У них, следовательно, существует связь с человеком, но не «положительная», а «отрицательная». Нарвалы и гренландские киты, естественно, ни в каких взаимоотношениях с антропогенными ландшафтами не состоят.

Наконец, у северного оленя отношения с цивилизацией довольно противоречивые. Там, где это животное считается охотничье-промысловым (в большей части области своего распространения), «дикари», конечно, избегают антропогенных ландшафтов. Они не только не видят в них ничего привлекательного, но и терпят большие неудобства, встречая на своем пути во время миграций дороги, нефте- и газопроводы и другие искусственные препятствия. Однако, если олени находятся под охраной закона (например, на некоторых арктических островах), они охотно пользуются подкормкой, в том числе солонцами, которые обнаруживают вблизи поселков; и вообще с людьми у них устанавливаются здесь довольно хорошие отношения, основанные на взаимном доверии. Вот один случай. В поселке советских горняков на Шпицбергене — Баренцбурге в 1977 году «квартировали» десятка три «дикарей». Вели они размеренную жизнь: вечером шли к выложенному специально для них стожку сена, ночью спали под горой в облюбованном месте, а утром и в середине дня опять наведывались к подкормочной площадке, хотя и не так регулярно, как вечером. Появились свои «подшефные» олени и в других советских поселках на Шпицбергене — у геологов, буровиков, астрономов.

Антропогенный ландшафт часто называют также культурным и подразумевают под ним здоровые, полноценные для жизни и работы людей условия. Понятие это, конечно, очень большое, емкое. Но при всех обстоятельствах оно включает в себя и живое солнечное тепло, и зелень и пестроту разнотравья, и птичьи песни. На Севере все это особенно необходимо человеку, и все это может его окружать. Рядом с человеком могут обитать здесь и некоторые из тех животных, которые считаются редкими и исчезающими. У человека есть все основания, есть возможность быть и сегодня и завтра не врагом им, а другом!