Живущие во льдах

ФОНТАНЫ НА ГОРИЗОНТЕ

Замшелые остатки скелетов этих исполинов — их изогнутые трех-четырехметровой длины ребра, позвонки, похожие на чурбаки без малого в обхват толщиной, громадные кости черепа — разбросаны по побережьям почти всех арктических морей. А изредка можно увидеть и живого гренландского кита — его невысокие фонтаны, расцветающие на горизонте причудливыми пушистыми цветками, вспоровшую морскую гладь округлую черную спину, на мгновение мелькнувший могучий двухлопастный хвост.

Он тесно связал свою судьбу с Арктикой, приспособился к жизни в холодных ледовитых морях. Поэтому вполне оправдано и другое его название — полярный кит. С обитанием во льдах могут быть связаны общие особенности телосложения животного — гладкая, без выступов, спина, широкие, относительно короткие и закругленные передние плавники. Исследователей поражает необыкновенно мощный слой кожи на голове и на спине гренландского кита. Толщина кожи достигает здесь двух с половиной сантиметров, в то время как на горле и на животе она почти вдвое тоньше. Но наиболее наглядно о приспособленности кита к жизни среди льдов говорят некоторые черты его поведения. Он хорошо ориентируется в полыньях и узких извилистых разводьях среди ледяных полей, способен пробивать спиной молодой лед (во всяком случае толщиной до двадцати — тридцати сантиметров). Вообще, как рассказывают китобои, эти животные не только легко раздвигают льдины, но и любят заходить в заливы, покрытые нетолстым льдом, и без труда его ломают.

Длина тела гренландского кита может достигать двадцати и даже двадцати двух метров, а вес — ста пятидесяти тонн. Это, следовательно, одно из самых крупных животных, когда-либо обитавших на земном шаре или населяющих его в наши дни. Туловище кита необычайно массивно. Голова громадная (на ее долю приходится около трети длины тела); на вершине головы находится «дыхало» — два небольших дыхательных отверстия. Глаза очень маленькие, расположены у самых углов рта. Позади глаз открываются едва заметные ушные отверстия.

Зоологи относят его к подотряду усатых китов и семейству гладких китов. Два других семейства усатых китов составляют так называемые полосатики (на животе у них продольные складки или полосы) и серые киты; ближайший же родственник гренландского кита — южный кит, распространенный от севера Тихого и Атлантического океанов до Антарктики. Следовательно, «усы» — одна из характерных принадлежностей животного. Усы эти весьма своеобразны. Прежде всего они помещаются внутри ротовой полости, а образуют их триста — четыреста эластичных пластин, свисающих с верхней челюсти. Пластина достигает четырех с половиной метров длины, весит четыре-пять килограммов и оторочена по внутреннему краю волосовидной бахромой.

Кормятся эти гиганты, как ни странно, лишь крошечными рачками и другими планктонными организмами и используют усы как сито: отцеживают ими пищу, попавшую в рот вместе с водой. По приблизительным подсчетам, киту удается собрать таким путем за день до тонны корма.

Биология гренландских китов изучена плохо. Предполагается, что определенных сроков размножения у них нет. Известно, что длина китенка при рождении достигает трех-четырех метров, а через год — уже девяти метров. Самка рождает молодого (только одного, двойни не бывает) в арктических водах, с чем можно связать хорошую упитанность новорожденного: слой его подкожного жира составляет пятнадцать сантиметров. Продолжительность жизни животного, судя по находимым в их теле заросшим гарпунам, может достигать сорока и более лет.

Держатся гренландские киты поодиночке или небольшими группами. (В прошлом встречались их стада, состоящие из сотен голов, причем молодые обычно держались отдельно от взрослых.) Рядом с самками чаще плавают малыши, и матери к ним очень привязаны, при опасности прикрывают их своим телом, яростно защищают от лодок китобоев.

Животные находятся на поверхности и дышат, как правило, одну — три минуты, после чего уходят под воду на пять — десять, а иногда — на двадцать минут. Раненые же или сильно напуганные киты могут занырнуть на полчаса и даже на час. Иногда удается увидеть, как киты «резвятся» — выпрыгивают из воды, и тогда громадная туша вся оказывается в воздухе. Плывет кит обычно медленно, со скоростью до семи-восьми километров в час и только при испуге увеличивает скорость до тринадцати — шестнадцати километров. Моряки изредка застают китов на поверхности воды спящими. В таких случаях животные подпускают к себе лодку или корабль почти вплотную. Но вообще они чутки и осторожны. Испугать их может и шум, и, допустим, резкие движения гребцов в шлюпке; кит приходит в беспокойство, даже если на спину ему садится птица.

Характерный опознавательный признак каждого вида китов, его «визитная карточка» — форма и величина фонтанов (у усатых китов это вырывающийся при дыхании пар). Фонтаны гренландского кита не превышают в высоту четырех — шести метров и заканчиваются пушистой шапкой. Если смотреть на плывущего кита сзади или спереди, то видно, что фонтан двойной и струи его расходятся в стороны в виде латинской буквы V.

Случаи массовой гибели гренландских китов по каким-либо естественным причинам неизвестны. Установлено лишь, что на костях их скелета иногда развиваются опухоли. В отличие от близкого вида — южного кита гренландские киты не страдают так сильно от наружных паразитов (одно из преимуществ жизни в Арктике), хотя внутренних паразитов у них обнаружено немало. Возможно, некоторый урон они терпят от хищных китов — косаток. Наконец, несмотря на свою приспособленность к жизни в Арктике, оказавшись среди мощных ледяных полей, киты все-таки иногда задыхаются или погибают от голода: их вмерзшие в лед туши не раз находили местные жители Чукотки и Камчатки.

В наши дни пушистые, расходящиеся в стороны фонтаны чаще можно увидеть на севере Тихого океана и в примыкающих к нему морях — Чукотском и Бофорта. Встретить их можно также у западного побережья Гренландии и северо-востока Канады, в том числе в Гудзоновом заливе, и, наконец, совсем редко — в пространстве между Баренцевым и Восточно-Сибирским морями. Так и считается, что гренландские киты образуют три самостоятельных стада: берингово-чукотское, западногренландское и шпицбергенское. Принадлежат они к числу мигрирующих животных: осенью, по мере наступления льдов, движутся к югу, весной направляются к северу.

В те времена, когда еще была развита охота на гренландских китов, они подчас уходили от преследования, унося в своем теле гарпуны и пики, часто с обозначением имени владельца, а иногда даже места промысла и года изготовления. Рано или поздно, но эти киты все-таки доставались китобоям или их туши море выбрасывало на берег. Найденные на них метки позволяли узнать некоторые особенности их жизни. Именно так было выяснено, сколько лет киты живут. Эти же метки показали, что киты могут совершать громадные путешествия по Арктике, даже проплывать из Чукотского моря в Баренцево и обратно.

Главная причина исчезновения гренландского кита, конечно, истребление его человеком.

В глазах древних охотников, надо полагать, это была «живая гора» съедобного мяса и жира, не только желанная, но и относительно доступная. Кит настолько тихоходен, что его можно догнать на весельной лодке. В общем не так сложно его и добыть, владея простейшим оружием — копьями и ручными гарпунами. Наконец, убитый на воде, он не тонет (в отличие, скажем, от китов-полосатиков).

Сперва, наверное, человек использовал туши животных, которые находил на берегах. Однако очень давнюю историю имеет и китобойный промысел, причем наиболее вероятно, что он зародился на берегах северных морей и начался с добычи именно гренландских китов. Такое предположение возникает по двум причинам: эти животные когда-то были здесь очень многочисленны, местное же население составляли морские охотники, большие мастера своего дела. Во всяком случае эскимосам, чукчам, корякам киты с незапамятных времен давали пищу и корм для собак, материал для светильников. Один добытый кит нередко кормил и обогревал целый поселок в течение всего года.

Еще и сейчас северные охотники носят серебристые непромокаемые плащи и рубахи, сшитые из китовых кишок. В прошлом же из сухожилий кита вили веревки, рассученным китовым усом сшивали лодки; сани для лучшего скольжения подбивали китовым усом или пластинами кости, выпиленными из нижней челюсти животного. Из китового уса делали также луки, ловушки на белых медведей и песцов, плели «вечные» рыболовные сети. Ребра и челюсти служили стропилами в ярангах и полу подземных жилищах эскимосов и чукчей. Остатки этих землянок (чукотское название их — «валкаран», то есть «дом из челюстей кита») еще можно встретить на Чукотке и на Аляске. До сих пор кое-где у чукотских яранг и даже у деревянных домов стоят помосты, устроенные из китовых ребер; летом на них держат сани, зимой — байдары.

Китовый промысел до конца прошлого века играл большую роль в жизни эскимосов. Позднее, с истреблением животных европейцами, эскимосы переключились на добывание тюленей. И конечно, нет ничего удивительного в том, что кит занимал большое место в духовной жизни этого народа. Кит — один из главных персонажей в их фольклоре. До сих пор отмечаются в эскимосских поселках «праздники кита». Теперь это просто веселье, песни и пляски, которыми заканчивается удачная охота на морского исполина. В прошлом этим праздникам сопутствовали особые обряды — они должны были обеспечить успех в предстоящих охотах. Праздник завершался тем, что в море бросали остатки еды — куски китового мяса. Считалось, что так возвращается жизнь убитым животным и они снова станут добычей охотников.

Давно начали промысел этих китов и европейцы. Начало ему положили русские поморы. Еще в XVI веке они охотились на китов и у берегов Мурмана, и на Груманте (Шпицбергене). В XVII веке в шпицбергенские воды устремились китобои многих западноевропейских стран. В 1611 году тут появились англичане, в следующем году — голландцы, в 1615 году — датчане, за ними — испанцы, французы, немцы. Стада китов, по-видимому, были здесь в то время колоссальны. Об этом можно судить хотя бы по тому, что на промысел к Шпицбергену ежегодно стало ходить по пятьсот и даже по тысяче кораблей. Правда, каждое китобойное судно добывало за сезон всего несколько китов, а иногда лишь одного-единственного кита. Но и это была удача. Она с лихвой окупала расходы на снаряжение такой экспедиции. На пустынном островке Амстердам, у Западного Шпицбергена, за несколько лет выросла разгульная столица китобоев — Смеренбург (Ворванный город) с салотопнями и мастерскими, складами и жилыми домами, лавками и трактирами.

Через пятьдесят лет запасы китов в Баренцевом море стали заметно сокращаться, и китобои начали осваивать новые районы промысла, расположенные к западу от Гренландии. Но тем не менее еще в XVIII веке годовая добыча нередко составляла здесь две с половиной тысячи китов. Даже в XIX веке у одних только американских компаний доход от китобойного промысла в Баренцевом море превысил миллиард долларов. Еще в 1905 году здесь было добыто шестьсот китов, но уже в 1912 году — всего пятьдесят пять… В 20 —30-х годах нашего века гренландские киты в Баренцевом море считались уже полностью истребленными.

К западу от Гренландии запасы животных также быстро сокращались, и китобои в поисках добычи забирались все дальше к северу. В 1817 году они проникли в Баффиново море, а затем очистили от китов все проливы и заливы севернее Баффиновой Земли. Последнее промысловое судно заходило сюда в 1914 году. Киты и здесь были истреблены.

В северной части Тихого океана китобои появились лишь в середине прошлого столетия. Однако и здесь промысел развивался стремительно: только с 1846 по 1862 год американские компании выручили от продажи уса и жира китов, добытых в Охотском море, больше ста тридцати миллионов долларов. У берегов Чукотки, Камчатки и в Охотском море с 1854 по 1876 год американские китобои добыли почти двести тысяч гренландских и южных китов. Но с 1911 по 1930 год у северо-западного побережья Америки удалось убить только пять гренландских китов.

Как охотились на китов в прошлом веке, рассказывает один из очевидцев.

«Лишь только китоловы завидят кита, они тотчас же спускают как можно скорее лодки и на веслах идут навстречу чудовищу, сохраняя возможную тишину. Один из охотников — непременно одаренный верным глазом и сильной рукой — стоит в лодке с гарпуном в руке и ждет минуты, чтобы вонзить свое оружие в мягкие части зверя. Раненый кит ныряет вглубь с быстротой молнии, таща за собой бечеву, прикрепленную к острозубому гарпуну. Потребность дышать вызывает снова кита на поверхность, здесь его встречает второй гарпун, потом третий, четвертый, и после каждого удара кит ныряет вглубь. Беснуясь от боли, он делает невероятные усилия, чтобы вырвать из своего тела раздирающее его копье, — все напрасно. Из зияющих ран, хотя не слишком широких и глубоких, все-таки теряется достаточно крови, чтобы истощить даже кита. Все слабее и медленнее становятся его движения, и вот плывет он бесчувственной массой по воде, а китоловы обогатились двумя-тремя тысячами талеров.

Совершенно убедившись в смерти кита, ибо до последней минуты он может ударом своего сильного хвоста опрокинуть лодку, осмелившуюся к нему приблизиться, подводят труп его к боку корабля, к которому приковывают цепями. Матросы, одетые в кожу, в подкованных сапогах (чтобы не поскользнуться на гладкой слизистой коже кита) слезают на убитого зверя и режут толстый слой жира на длинные полосы. Потом снимают китовый ус, а остальной неценный остов предоставляют течению; на нем пируют морские птицы и рыбы…»

В общем так же охотились на китов эскимосы и чукчи, даже и древние охотники. Разница заключалась главным образом в том, что разделывали они зверя не в море, а на берегу и использовали не только жир и ус, но и все остальные части туши. Только коряки добывали морских исполинов иначе — особыми сетями. Плели их из прочных ремней, а вместо грузил подвязывали к ним большие камни.

Северные моря, особенно Баренцево море, дольше двух столетий слыли «жиротопнями Европы». В самом деле, трудно себе представить, как бы обходились многие страны Западной Европы без жира и уса и других видов сырья, полученных от гренландских китов. Один крупный кит давал до тридцати тонн (примерно двести бочек!) жира — столько, сколько дали бы приблизительно три тысячи свиней или шесть тысяч баранов, — да еще около полутора тонн уса. Отсюда легко рассчитать, что значила, допустим, тысяча китов для сравнительно немногочисленного в то время населения континента.

Как и чукчи, европейцы, не брезгуя, ели этот жир (а также и китовое мясо), но, кроме того, использовали его для приготовления мыла, выделки кож, а главным образом — для освещения улиц и жилищ. И уж совсем невозможно представить себе, как обходились бы европейцы без китового уса. Пластины его не только упруги и эластичны, но и легко расщепляются, размягчаются в горячей воде или на пару и пригодны в таком виде для штамповки самых разнообразных предметов; их легко пилить, точить, шлифовать. Чего только из него не делали! Рессоры для экипажей и кучерские кнуты, пружины для матрацев и для часов, кости для корсетов и вееров, спицы для зонтов и рыболовные удилища, парики и набивку для подушек. В общем это был универсальный материал, с успехом заменявший в то время и пластмассы, и металл.

Трудно сказать, что оказалось здесь первопричиной, но во всяком случае с исчезновением китов и падением их промысла совпало появление у китового жира и уса серьезных конкурентов. Керосин стал стоить дешевле, горел он ярче и не так коптил в лампах, как жир. Выяснилось, что пластмассы и металлы как материал не хуже, чем китовый ус. Не керосин ли и помог сохраниться гренландским китам до наших дней?

Так или иначе, но они, к счастью, еще существуют.

Важную, если не решающую роль в судьбе гренландского кита сыграла подписанная в 1946 году восемнадцатью странами, и в их числе Советским Союзом, Международная конвенция по регулированию китобойного промысла. Один из пунктов этого соглашения предусматривает запрещение ловить или убивать гренландских китов, за исключением тех случаев, когда мясо и другие полученные от них продукты используются исключительно для потребления местных жителей. В СССР поэтому охота на китов разрешается только коренному населению Чукотского полуострова, и в последние годы чукчи и эскимосы добывали здесь иногда одного, иногда двух китов, редко — больше. Аляскинские эскимосы добывают до пятидесяти китов в год. Китобойным промыслом занимаются здесь жители острова Св. Лаврентия, поселка Хоп, но главным образом — поселков Уэйнрайт и Барроу. Их добыча растет от года к году. В 20 —30-х годах нашего столетия они добывали в среднем по десять китов в год и даже в 60-х годах — лишь по пятнадцать. «Но так ли уж необходим эскимосам этот промысел?» — задаются на Аляске вопросом и ученые и администраторы. Не пора ли дать китам возможность восстановиться? Тем более что одновременно с ростом добычи увеличивается и количество раненых и вообще бесцельно погубленных исполинов.

Считается, что общее поголовье животных берингово-чукотского стада сейчас около двух тысяч голов (примерно двадцать процентов того, что было здесь сто лет назад). Запасы этих китов хотя и очень медленно, но, по-видимому, все же увеличиваются, чего, к сожалению, нельзя сказать о шпицбергенском стаде.

Гренландский кит включен в Красные книги как Международного союза охраны природы и природных ресурсов, так и СССР. Конвенцией о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под угрозой исчезновения, предусматривается полный запрет торговли какими-либо продуктами промысла этих животных и перевозки таких продуктов. Все чаще и настойчивее раздаются призывы к полной охране китов, к восстановлению, пока это возможно, их запасов, а также важной роли в круговороте веществ в арктических морях.

Больше того, зоологи выдвигают интересное предложение — перейти к новой форме использования запасов китов, создавать своего рода морские фермы, где человек выступал бы в той же роли, что и пастух (а также зоотехник и ветеринарный врач) при стаде домашнего скота. И первыми кандидатами здесь называют гладких китов, особенно гренландских.

«Фонтаны на горизонте!» — когда-то это был традиционный клич китобоев. Он означал, что добыча замечена, означал суету, на корабле, лихорадочные приготовления к охоте, жадные подсчеты бочек жира и пудов уса, в которые можно превратить морского исполина.

«Фонтаны гренландских китов на горизонте!» — слышится этот клич изредка еще и сейчас. Но означает он другое — удивление, радость, надежду, что они не только сохранились, но и будут жить…