На нашей планете найдется не много видов животных, которые привлекали бы к себе такое большое внимание, как белый медведь. О нем пишутся многочисленные статьи и книги, ему посвящаются научные конференции и даже международные совещания, издаются специальные законы о его охране.
Замечателен уже сам факт, что этот крупнейший из современных наземных хищников (а вес его может достигать тонны) постоянно обитает в ледяной пустыне Арктики, что он сумел приспособиться к жизни в этих, казалось бы, невероятно тяжелых условиях, где климат* так суров и так трудно добывать корм. Он мало осторожен и, конечно, достаточно заметен. Однако, если учесть все те препятствия, которые встречает здесь естествоиспытатель: дрейф льдов, хаотические нагромождения торосов, бесчисленные трещины и разводья между ледяными полями, морозы и метели, темноту полярной ночи, — станет ясно, что вести наблюдения за белым медведем трудно, а часто и невозможно. Поэтому он изучен недостаточно. Но даже из того, что мы знаем о нем, ясно, что это не только один из наиболее характерных, но и один из «совершеннейших» представителей арктической фауны.
Он состоит в близком родстве с медведем бурым и в самостоятельный вид выделился относительно недавно — в течение ледникового периода (при совместном содержании в неволе эти медведи могут скрещиваться между собой и приносить вполне жизнеспособное потомство). Однако как сильно он успел измениться!
Белый медведь приспособился к питанию практически лишь одним видом корма — тюленями: ведь ничего другого здесь и не найдешь. Его когти хорошо служат ему для удерживания крупной живой добычи: они относительно коротки, слабоизогнуты и покрыты невероятно прочными роговыми чехлами. Закономерно, что коренные зубы у белого медведя мельче, чем у бурого, но зато клыки выдают в нем хищника: они более крупные и мощные. Как у типично плотоядного животного, у него короче кишечник и вообще пищеварительная система хуже, чем у его бурого собрата, приспособлена к перевариванию растительных кормов.
Арктика — это не только суша или лед, это еще и открытое море, и он в отличие от всех медведей земного шара вынужден вести полуводный образ жизни. Полярные летчики и моряки встречают белых медведей плывущими в десятках километров от ближайшей тверди.
Потребность в преодолении водных пространств не могла не отразиться на телосложении зверя. Узкое, обтекаемой формы туловище, узкая голова с высоко расположенными глазами, длинная подвижная шея, широкие лапы-«весла» — все это признаки хорошего пловца и ныряльщика. Не только взрослые животные, но и медвежата могут подолгу плыть со скоростью до пяти и даже шести километров в час. Ныряет он с открытыми глазами, но со сжатыми ноздрями и может пробыть под водой около двух минут, что для наземного зверя очень много. Кстати, и мех у него, как и у тюленей, бобра или выдры, равномерно густой на всем теле, а удельный вес туши близок к весу воды. Недавно было изучено строение его глаза. Установлено, что в отличие от чисто сухопутных животных белый медведь хорошо видит как в воздухе, так и под водой.
Конечно, особенно уверенно он чувствует себя во льдах — широкие лапы и прочные когти здесь тоже очень кстати. С необыкновенным мастерством звери преодолевают хаос торосов, карабкаются на отвесные скользкие стены ледяных гор, идя по гребням торосов, перепрыгивают с одной вершины на другую. Они прекрасно разбираются в особенностях льда, безошибочно находят самые легкие и проходимые пути среди, казалось бы, непролазных нагромождений. Мне не раз приходилось забираться в торосы. То проваливаясь по пояс в снег, то карабкаясь на скользкие ледяные кручи, я с надеждой смотрел по сторонам и, если замечал след медведя, путь которого хотя бы частично совпадал с моим, всегда выходил на медвежью тропу. Дорога эта была самой легкой.
В зависимости от времени года, поверхности и величины ледяных полей медведи охотятся на тюленей по-разному.
В ровных, сплоченных льдах медведи с удивительным терпением часами подкарауливают тюленей у их лунок. На фоне заснеженной льдины лежащий мишка сам выглядит большим сугробом снега; как и сугроб, охотник неподвижен и молчалив. Свой предательски чернеющий нос, как утверждают многие очевидцы, он тщательно прикрывает лапами. Стоит тюленю хотя бы на мгновение показать голову, как медведь схватывает его лапой или одновременно и когтями, и зубами. Зимой тюлень прилагает немало усилий к тому, чтобы поддерживать лунку открытой, и тем не менее это отверстие во льду обмерзает; подчас сквозь него проходит на поверхность только кончик тюленьей морды. Впрочем, это обстоятельство мало смущает медведя. Захватив добычу, он с такой силой тянет ее из лунки, что ребра и тазовые кости поднятого на лед тюленя оказываются раздробленными. Это и не удивительно: зверь, например, в состоянии поднять на высокий и крутой берег тушу моржа или белухи весом более тонны.
Весной и в начале лета нерпы, наиболее многочисленные в Арктике тюлени, не прочь понежиться на солнцепеке, но ложатся они на ровных, гладких ледяных полях, часто поднимают головы и осматриваются. При малейшей опасности, мелькнув в воздухе задними ластами, тюлень скатывается в лунку и исчезает. В таких случаях медведь высматривает добычу с вершин торосов. К намеченной жертве он бесшумно подкрадывается, искусно прячась за каждым небольшим укрытием (иногда охота длится много часов подряд), и настигает ее одним-двумя могучими прыжками. К тюленю, лежащему среди разреженных льдов, медведь нередко подбирается с воды, подплывает, глубоко погрузившись, ныряя или даже, по рассказам полярников, толкая перед собой для маскировки небольшую льдинку.
Всю свою жизнь белый медведь кочует среди льдов в поисках корма и по протяженности миграций соперничает с птицами. Так же как и пернатые, он безошибочно ориентируется в пространстве. Однако каков механизм этой ориентации, особенно зимой, полярной ночью (птицы при перелетах определяются благодаря свойственному им «чувству времени» и способности учитывать положение солнца и звезд), остается загадкой. А поскольку эти кочевки происходят среди дрейфующих льдов, можно предполагать, что белый медведь обладает способностью даже к навигации, он может вносить в свой путь поправки в зависимости от направления и скорости дрейфа ледяных полей.
Нельзя не вспомнить здесь и о поразительной способности зверя точно определять, где располагается ближайший участок открытой воды. Полярные мореплаватели в тех случаях, когда их суда оказываются затертыми среди льдов, стремятся проложить курс на «водяное небо» — к отблескам полыней на небосводе. Не исключено, что тем же ориентиром пользуется и белый медведь.
Белых медведей не страшат морозы, и они, за исключением беременных самок, не залегают на зиму в берлоги. Следовательно, у них весьма совершенная теплоизоляция, и достигается она сочетанием самых разнообразных приспособлений. Например, кожа у белого медведя немного толще, чем у бурого, и в ней могут накапливаться жировые клетки. У него более густой и длинный мех (особенно это относится к подпуши), а волос белого медведя имеет более толстый сердцевинный слой, содержащий воздух (а он-то и «греет»). К зиме белый медведь накапливает толстый слой подкожного жира. Густым мехом у него покрыты и уши, и подошвы лап. Уши его намного меньше, чем у бурого медведя. Это тоже показатель борьбы с холодом, один из путей сокращения теплоотдачи. Немалую роль играет здесь и поведение зверя: в холодную погоду спящий белый медведь сворачивается клубком, в жаркую — ложится на спину, брюхом вверх.
Белизна меха, наверное, облегчает медведю охоту на тюленей; считалось также, что она способствует уменьшению теплоотдачи, однако тут еще далеко не все ясно.
Ни в одном районе земного шара, кроме Арктики, не распространено так широко прилагательное «белый» (или «черный») в сочетании с названиями птиц и млекопитающих. Белая сова, белая чайка, белый гусь, белая и тундряная куропатки, песец и некоторые другие обитатели высоких широт, как и белый медведь, имеют круглый год или большую часть года белую либо почти белую окраску оперения или меха. Следовательно, «полярное побеление» теплокровных животных (или «почернение», как у некоторых гусей — казарок, чистиков) представляет собой общую закономерность. Но в чем же биологический его смысл? Например, белой сове цвет одеяния летом скорее в тягость, чем на пользу. За километр и дальше выделяется она на фоне бесснежной тундры. Демаскирующая окраска, надо полагать, затрудняет сове добычу леммингов — ее основного корма, требует от птицы дополнительных усилий, упорства и настойчивости в подкарауливании у нор осторожных зверьков. Трудно себе представить большее несоответствие общей гамме цветов летней тундры белого гуся или самца белой куропатки. Впрочем, в последнем случае польза демаскирующей окраски ясна. Самец куропатки словно нарочно привлекает к себе внимание хищников, он как бы жертвует своей жизнью ради сидящей на гнезде самки, ради продолжения куропаточьего рода.
Довольно распространенное до сих пор мнение, что светлоокрашенные животные, в том числе и белый медведь, излучают меньше тепла и не так быстро остывают, специально поставленными опытами не подтверждается. Лишь не так давно было установлено, что белая (либо преимущественно черная) окраска в какой-то мере обязательна для арктических птиц и млекопитающих: она отражает высокую интенсивность протекающих в организме окислительных процессов и вообще обмена веществ, служит суммарным выражением приспособленности этих животных к жизни в высоких широтах.
Тюлени распределены в Арктике очень неравномерно; не всегда они и доступны медведю, поэтому дни удачных охот нередко чередуются с неделями голодовок, и к ним медведь тоже неплохо приспособлен. Поражает объем его желудка: он может вместить колоссальное количество корма — пятьдесят и даже семьдесят килограммов жира и мяса. Очевидно, большую роль играет способность белого медведя очень быстро накапливать запасы жира, а затем медленно и экономно их расходовать. Сам жир белого медведя тоже необычен: ему свойственна очень высокая химическая активность, и он, следовательно, легко вовлекается в обменные процессы. Необычна его печень: витамина А, который способствует усвоению организмом питательных веществ, в ней содержится в десять, а то и в сто раз больше, чем в печени трески или акулы.
Ну а когда все эти ресурсы исчерпаны, а добыть корм так и не удается? Тогда у белого медведя в запасе еще одна удивительная возможность. Он может залечь в спячку независимо от времени года. Эта особенность его биологии недавно была выявлена канадскими зоологами. На побережье Гудзонова залива голодные звери, оказавшиеся на суше после летнего таяния льдов, залегают в ямы, вырытые среди песчаных обрывов или на прибрежных косах. Спят они чутко, и гул пролетающего самолета заставляет их покидать убежища. Несколько таких медведей осенью были пойманы. Шерсть на подошвах их лап сильно отросла, значит, они провели в «летней спячке» много времени.
Такой необычный это зверь. Потому-то исследователи и считают его хорошей «биологической моделью»; изучение белого медведя помогает им вскрывать общие биологические закономерности.
Что еще известно о белом медведе?
Звери обитают только в Арктике и в своем распространении почти не выходят на юге за пределы плавучих льдов и узкой полосы арктических побережий. Достигают они даже Северного полюса; в ближайших его окрестностях, по наблюдениям полярников с дрейфующих исследовательских станций, появляются не только взрослые медведи — как самцы, так и самки, по и медвежата в сопровождении медведиц.
Наиболее многочисленны они в тех районах Арктики, где чаще бывают участки открытой воды: здесь скорее можно встретить и легче добыть тюленя. По этой причине звери тяготеют либо к южной кромке дрейфующих льдов, либо к полыньям, круглый год существующим в высоких широтах Северного Ледовитого океана.
Основная масса льдов, среди которых проходит жизнь медведей, находится в почти постоянном движении, и скорость их дрейфа достигает иногда десяти — пятнадцати километров в сутки. Льды дрейфуют главным образом в направлении движения часовой стрелки и выносятся из Северного Ледовитого океана в Гренландское море. С той же скоростью и в том же направлении льды переносят белых медведей, хотя, конечно, звери кочуют и самостоятельно, разыскивая корм и задерживаясь там, где он более доступен.
Летом в Арктике, когда льды становятся разреженными, равномернее распределяются и медведи. К зиме большинство зверей вновь собирается к открытой воде. Странствуя, они не так уж редко оказываются на суше, а в том случае, если льды от берегов отходят, звери надолго задерживаются на островах или материке, питаются отбросами, которые им удается собрать у подножий птичьих базаров, у человеческого жилья, леммингами, даже веточками и корешками карликовых ив.
Поскольку размеры Арктики относительно малы, невелика и область обитания на земном шаре белого медведя. Собственно же родина зверей и вовсе мала. Это отдельные островки, гористые, слабо освоенные человеком и расположенные на путях обычных медвежьих миграций. На них осенью собираются медведицы. Здесь они залегают в берлоги, рождают медвежат, а весной пускаются с ними в привычное путешествие. Одиночные берлоги можно встретить во многих частях арктической суши и даже, как было недавно установлено, иногда на дрейфующем льду. Но некоторые острова оказываются особенно удобными для залегания зверей, и сюда, словно в «родильные дома», каждый год приходит большое количество медведиц. Эти места, где родилось подавляющее большинство белых медведей, в зарубежной Арктике находятся на востоке Шпицбергена, на северо-востоке и западе Гренландии, на восточных островах Канадского Арктического архипелага. В СССР это главным образом Земля Франца-Иосифа и остров Врангеля.
Медвежьи горы на острове Врангеля внешне ничем не примечательны. Скорее это щебнистые увалы. Летом с самолета или вообще с большого расстояния на фоне желтовато-зеленоватой равнинной тундры они выглядят невысокими серыми холмами. Зимой, сглаженные снежными наносами, горы становятся еще более приземистыми и неприметными. На других картах да и в обиходе местных охотников они значатся также как горы Дремхед. Название это английское[1] и в переводе означает нечто вроде «вершины мечты» (от dream — «мечта», «грезы» и head — «голова», «головной»). Не знаю, каков был истинный смысл, вложенный в это поэтическое название при «крещении» гор, по меня они действительно манили долгие годы.
Еще из разговоров с пионерами освоения острова — Г. А. Ушаковым и А. И. Минеевым можно было заключить, что именно здесь находится самое главное отделение» медвежьего «родильного дома». Об обилии берлог на склонах Дремхеда мне позже рассказывали многие островитяне. Потом я все-таки попал сюда, и именно весной, когда это было нужно, но нам (моим спутником был местный охотник) не повезло с погодой. И хотя мы провели тогда в горах около суток, из-за начавшейся пурги обследованию их я смог уделить всего лишь несколько часов.
И вот спустя еще несколько лет у меня наконец появилась возможность подробно познакомиться с этой удивительной частью острова Врангеля. В конце марта трактор прибуксировал сюда довольно вместительный балок с железной печкой, запасом угля, продуктов, необходимым снаряжением и сразу же ушел в поселок. До приезда остальных участников экспедиции мы остались в балке вдвоем с Александром Александровичем Кищинским, тоже зоологом.
Утро следующего дня, тихое и ясное, застало нас в маршруте. И в этом году горы вполне оправдывали названием Медвежьих. Уже в ближайших окрестностях балка нам встретились, относительно невдалеке одна от другой, три берлоги — две полузанесенные снегом и, следовательно, пустые, покинутые семьями, и одна жилая. Ее хозяйка глухо рявкнула, показав на миг свою голову, и тут же скрылась. Ненадолго останавливаемся около каждой берлоги, чтобы описать се и нанести на карту. Рядом втыкаем в снег проволочный штырь с небольшим красным флажком на конце. В дальнейшем нам предстоит облететь остров Врангеля на самолете и провести учет берлог с воздуха; флажки будут служить ориентирами, помогут решить, насколько точными окажутся авиаучеты и вообще оправдывают ли они себя.
О том, что эта часть острова особенно приглянулась медведям, свидетельствует и обилие их следов. Цепочки отпечатков овальных ступней тянутся вдоль нашего пути, пересекают его во всех направлениях. Следы принадлежат и одиночным животным, и семьям;, местами они сливаются в настоящие медвежьи тропы. Среди них есть совсем свежие, вчерашние или даже сегодняшние. Есть и старые, оставленные неделю назад и еще раньше. Кстати, следы — зверя, человека или машины — «старятся» в Арктике совсем иначе, чем, скажем, в лесу. Там, где только что прошел медведь (если, конечно, это не рыхлый снег, выпавший в тихую и теплую погоду), можно заметить лишь слабые отпечатки когтей. Однако снежный покров в тех местах, где ступают медвежьи лапы, уплотняется, и в пургу следы разрушаются медленнее, чем остальной снежный покров. После каждой вьюги след проявляется все сильнее, поднимается на высоту до десяти сантиметров и более и постепенно принимает форму гриба. Но «гриб» уже недолговечен. Следующая же пурга перепиливает его ножку, и след исчезает окончательно…
Солнце клонилось к закату, когда на одном из склонов был обнаружен целый медвежий «городок». Он состоял из четырех вскрытых и пока еще жилых берлог, расстояние между которыми не превышало двадцати — двадцати пяти метров (как выяснилось позже, на этом же пятачке зимовали еще две самки с детенышами, а в следующем году мы нашли на этом склоне две берлоги, разделенные снежной перемычкой лишь в полметра толщиной). Хозяек трех убежищ увидеть так и не пришлось, но с четвертой мы познакомились довольно близко.
Мы были еще метрах в двухстах от берлоги, когда медведица показалась из узкого лаза и, вытягивая свою и без того длинную шею, стала присматриваться к пришельцам. Три черные точки среди ярко-желтого меха — глаза и нос — то опускались, то поднимались. На поверхность снега ложилась, повторяя медленные движения животного, густая тень, в косых закатных лучах особенно отчетливо выделялись полосы больших и малых заструг, вход в берлогу, разбросанные вокруг него снежные обломки. Складывались почти идеальные условия для фотосъемки, и, приготовив аппараты, мы не спеша направились к берлоге. Карабин, который висел теперь на груди у Саши, он предусмотрительно перевел на боевой взвод.
До берлоги метров пятьдесят. Медведица втягивает голову в убежище, но продолжает изучать нас, пока еще спокойно и вроде даже миролюбиво. Теперь выясняется, что это жилище имеет два входа, устроенные один над другим примерно на расстоянии метра. В нижнем виднеется обращенная к нам физиономия матери. Через верхний, отпихивая друг друга, попеременно выглядывают любопытствующие медвежата.
В аппаратах уже по нескольку кадров — и с медведицей, и со всей семьей. Но хочется снять их крупнее, и мы продолжаем приближаться. До берлоги остается метров двадцать, затем пятнадцать, наконец — десять. Здесь терпение медведицы иссякает. Она показывает лобастую голову, опять прячется, снова высовывает голову и шею и неожиданно, обломив тонкий снежный свод, прыжком выскакивает наружу.
Я шел первым и теперь останавливаюсь. Зная, что рядом Саша и с ним карабин, стою спокойно, рассматривая зверя. Медведица явно «берет нас на испуг». Из вытянутых дудочкой губ слышится ее сердитое шипение. Вздыбив на загривке шерсть, она пытается показаться большей, чем она есть на самом деле; видимо, с этой же целью она подпрыгивает на одном месте раз, другой. Опять шипит и, пятясь задом, уходит в берлогу. Оборачиваюсь к Саше и вижу, что карабин мирно покоится на его груди, а сам «оруженосец» замерзшими пальцами тщетно пытается перезарядить кассету в аппарате.
Так же как и медведица, пятясь, отходим от берлоги, оставив семейство в покое. Поскольку хозяйка следующего жилища может оказаться не столь миролюбивой, карабин перемещается на мое плечо. Впрочем, уже наступают сумерки, и мы поворачиваем обратно к балку.
Уже первый маршрут по Медвежьим горам показал, что снега этой зимой очень мало. Берлоги поэтому неглубоки, и, чтобы вскрывать их, самкам не приходится прокапывать длинные коридоры. Звери иногда просто проламывают свод и сразу оказываются «на улице». По этой же причине снежные выбросы у входов в берлоги невелики и убежища зверей заметны плохо. Подчас их удается обнаружить, только подойдя к ним вплотную. Было ясно, что ходить по склонам в одиночку сейчас нельзя: велик риск наступить на тонкий снежный потолок и оказаться непрошеным гостем хозяйки жилища. Зато малоснежье помогало объяснить различия в поведении животных, в реакции их на приближение человека. Стало очевидно, что затаиваются в убежищах (так поступает подавляющее большинство медведиц), считая их достаточно безопасными, звери, скрытые более или менее толстыми снежными наносами. Некоторые самки, как и наша знакомая, в этом году не смогли устроить глубоких берлог и, не полагаясь на прочность своего жилища, предпочитали оборонять его активно.
[Пропуск в исходном файле около 3-х страниц]
медведицу, образуют вокруг нее и стену, и потолок. Но если она находит осенью достаточно глубокие снежники, то, очевидно, закапывается в них полностью.
Устроены берлоги, как правило, однотипно и просто. В подавляющем большинстве случаев это овальные в разрезе камеры длиной и шириной около полутора метров и высотой около метра, образовавшиеся в результате обтаивания снега, прессования его спиной и боками и окончательной отделки помещения лапами. Гораздо реже берлоги имеют разной глубины ниши, туннели или состоят из нескольких камер. Толщина снежного потолка чаще бывает около метра, но может составлять и десять — двадцать сантиметров, и два-три метра. В потолке берлоги иногда встречаются узкие вентиляционные отверстия; такое отверстие, хотя оно и затянуто толстым слоем инея, позволяет обнаружить весной еще не «распечатанную» самкой берлогу.
Откапывается самка таким образом, что зимовальное помещение оказывается значительно выше по склону, чем выход из берлоги. По этой причине даже во вскрытой берлоге бывает гораздо теплее, чем на «улице» (кстати, тот же принцип положен в устройство эскимосской иглу; не у медведей ли подсмотрел этот секрет древний человек?). По наблюдениям моих товарищей, при колебаниях наружной температуры воздуха от четырнадцати до двадцати восьми градусов мороза по Цельсию в одной берлоге температура изменялась от минус шести до плюс двух, в другой — от нуля до плюс семи градусов. Замечено, что в зоопарках медведицы удивительно точно предчувствуют наступление холодов и, готовясь к ним, заблаговременно затыкают вход в убежище соломой. По всей вероятности, самки регулируют температуру также и внутри естественных берлог: при необходимости затыкают вентиляционное отверстие изнутри снегом или расширяют его.
В декабре — январе в берлогах появляются медвежата, покрытые редкой белесой шерсткой, беспомощные, слепые и глухие, размером не крупнее новорожденных котят. По сравнению с медведицей величина малышей, конечно, ничтожна. Но ведь всю зиму мать не питается, живет за счет накопленных в своем организме запасов, и прокормить более крупное потомство ей вряд ли удалось бы.
До тех пор пока они живут в берлоге, единственный корм малышей составляет материнское молоко, густое, похожее на сливки и очень богатое жиром. Когда семья покидает зимнее жилище и медведица начинает охотиться, медвежата познают вкус тюленьего жира и мяса, хотя мать продолжает кормить их молоком около полутора лет. Медведицы, как правило, приносят двух, очень редко трех детенышей, молодые самки чаще рождают по одному медвежонку.
В марте — апреле, когда Арктики достигает первое, еще робкое дыхание весны, малыши становятся настолько самостоятельными, что мать решается вскрыть берлогу, прокопать из нее лаз и вывести потомство наружу. В течение нескольких дней, прежде чем переселиться на лед, семья еще пользуется зимним убежищем, предпринимая днем недалекие прогулки и уходя на ночь обратно в логово.
Однажды, тоже весной 1964 года, мне пришлось быть очевидцем интересного зрелища. Передо мной на склоне, освещенном солнцем, большим округлым пятном чернела вскрытая берлога. Хорошо выделялась на гладкой поверхности надува куча снежных комьев перед входом в убежище, виднелось несколько ямок или пещер, явно выкопанных живыми существами. Я остановился и тотчас увидел у подножия склона медведицу с двумя медвежатами. Мать, топчась на одном месте, что-то разыскивала под снегом, временами погружая в яму всю голову и даже шею. Как потом выяснилось, ее привлекали здесь, за неимением лучшего, чахлые стволики ползучих ив. Малыши хотя и небольшого роста, но уже бойкие и юркие, то совались к матери в яму, то затевали игру «в салочки» или один за другим карабкались вверх по крутому склону, а затем с увлечением скатывались вниз на животах. Меня, возможно, ожидали здесь и еще более интересные наблюдения, но их прервал зафырчавший вдали мотор вездехода. Едва послышался шум, как медведица насторожилась, осмотрелась, а затем махами бросилась к берлоге. Ее обогнали и первыми исчезли в убежище медвежата. Мать напоследок еще раз оглянулась и тоже будто провалилась под снег, удивительно быстро и ловко втиснув свое большое тело в узкий лаз.
Медвежья семья сохраняется долго — около двух лет. Медведицы с медвежатами-подростками разного возраста бродят обычно среди льдов, вдали от суши. Но однажды они встретились мне у самого острова. Дело было в середине лета. Вначале я заметил на припае медведя, потом еще двух. Это была семья: медведица и медвежата, родившиеся прошедшей зимой. Недавние малыши уже сильно подросли, достигли почти половины роста матери и в первый момент показались взрослыми зверями. Впрочем, сомнения тут же рассеялись: мать ненадолго присела, и детеныши приникли к ее груди. Слабый ветер тянул в мою сторону, и звери меня не замечали.
Мех их был грязный, бурый. Когда они оказывались против солнца, то выглядели и вовсе темными, почти черными. Звери высматривали нерп. Охотилась, собственно, одна медведица. Она то привставала на задних ногах, то забиралась на торосы. Молодые шли сзади, точно повторяя ее действия. Однако на торосы они карабкались лишь после того, как мать осматривалась. Похоже даже, что они ждали внизу ее разрешения.
Сон у нерп и впрямь очень чуток. Там, где недавно прошли медведи, не видно ни одного тюленя. Семейство перешло на новое ледяное поле, и оно также моментально опустело. Но охота все-таки началась. Мать скрылась за торосом, затем стало видно, что она крадется, проползая от укрытия к укрытию. Где-то залегли и исчезли медвежата. Медведица все удалялась от берега. Бурое пятно на льду то показывалось, то скрывалось. Наконец несколько заключительных прыжков и… неудача: нерпа успела скатиться в лунку. Медведица осталась стоять на месте, затем пошла, уже без маскировки; рядом показались медвежата. Семья направилась в сильно торошенные льды, и я потерял ее из виду.
Даже начавшие самостоятельную жизнь молодые еще далеко не достигают своей полной величины и веса. Не очень-то они пока умудрены и в своих житейских делах. Самки продолжают расти до четырех-пяти лет, самцы же растут практически всю жизнь. Поэтому все молодые медведи примерно одинаковых размеров; взрослые же и старые самцы оказываются чуть ли не вдвое крупнее самок. Поздно они и созревают: медведицы впервые приступают к размножению, по-видимому, не раньше чем в четырехлетием возрасте, самцы же — еще на год позже. Поголовье зверей, следовательно, увеличивается медленно, и поддержание в нем равновесия в значительной мере обусловлено их долголетием. По-видимому, еще до двадцати — двадцати пяти лет они могут приносить потомство, а отдельные особи доживают и до более почтенного возраста, возможно, до тридцати и даже сорока лет — во всяком случае такого возраста они достигают в зоопарках. Живется старикам, конечно, не сладко, и в конце концов их ждет гибель от голода и истощения; они уже плохо видят и слышат, становятся малоподвижны, зубы их почти совсем стачиваются.
Арктической весной у медведей наступает брачный сезон. Длится он недели две, иногда месяц. В продолжение его самец и самка ходят вместе и даже обнаруживают друг к другу что-то похожее на привязанность. Несколько раз мне. пришлось наблюдать такие супружеские пары, иногда даже совсем вблизи. Впереди неизменно шла самка: об этом можно было судить по ее относительно небольшим размерам, ее более стройному телосложению и даже «женственной» походке. «Кавалер» шел позади, но не отступал от «дамы» дальше, чем на два-три шага. В одном случае можно было рассмотреть, что обращался «кавалер» с «дамой» строго: ухо медведицы было надорвано и висело, на щеке виднелась кровь. Чаще же, наоборот, звери относятся друг к другу с нежностью, и самец, ласкаясь, на ходу трется о бок подруги.
Как рассказывают очевидцы, самцы в это время жестоко дерутся между собой: наглядное доказательство потасовок, происходящих между соперниками, — многочисленные рубцы и шрамы на их шкурах. Остальную часть года звери держатся семьями (медведицы с медвежатами) или поодиночке (самцы и холостые самки), обычно не проявляя к своим собратьям заметного интереса. Иногда вблизи больших запасов корма, например у туши выброшенного морем кита, собирается по нескольку медведей. Сохраняя полное равнодушие к соседям, точнее нечто вроде «вооруженного нейтралитета», они отъедаются и отсыпаются здесь, а когда пищи не остается, расходятся в разные стороны.
Однажды зимой 1978 года на Чукотке, невдалеке от поселка Мыс Биллингса, море выбросило на берег китовую тушу. Щедрый морской дар на следующий день привлек сюда белого медведя. Затем с каждым днем их приходило сюда все больше и больше. Через месяц тут пировало уже четыре десятка зверей. Жителям поселка такое соседство, конечно, не доставило большой радости. Людей охватила тревога. Но потом выяснилось, что медведи ведут себя вполне пристойно и вообще не отходят далеко от туши, и жизнь в поселке потекла обычным порядком. Основательно обглодав тушу, звери начали расходиться.
Жизнь белого медведя по существу очень проста и однообразна. Покончив с одним тюленем и отоспавшись здесь же, на месте успешной охоты, мишка бредет в поисках следующей добычи. Иногда удача ему сопутствует, зверя подолгу не оставляет приятное чувство сытой тяжести, и он, «шикуя», лакомится только тюленьим жиром, оставляя прочие части туши своим «нахлебникам» — песцам, белым чайкам и воронам. Однако обычно медведь живет впроголодь, а нередко и голодает. Туго приходится в таких случаях и ему самому, и его компаньонам.
По натуре он «нелюдим», поэтому вряд ли рад и обществу своих спутников — песцов, чаек, воронов. Однако избавиться от них не в его силах. Особенно часто медведя сопровождают песец и белая чайка.
Множество песцов осенью уходят на морской лед. Некоторые добывают корм у полыней и разводий. Это выброшенные штормами на лед рыба, рачки, да и мало ли какие дары моря удается здесь подобрать. Но многие из них становятся спутниками белых медведей, довольствуются скудными остатками их пищи и вместе с «кормильцами» забредают далеко в глубь Центральной Арктики, вплоть до ближайших окрестностей Северного полюса. По всей вероятности, песцы пересекают при этом даже Северный Ледовитый океан и достигают побережий противоположного материка. Во всяком случае иначе нельзя объяснить то обстоятельство, что на Аляске был добыт песец, незадолго до этого помеченный (особой металлической биркой) на севере Сибири. Обычно медведя сопровождает не больше двух-трех песцов: «первооткрыватели», очевидно, считают эту «кормушку» своей собственностью и отгоняют от нее позднее появляющихся соплеменников.
Белые чайки вообще проводят всю жизнь в высоких широтах Арктики, и подавляющее большинство их существует зимой за счет белых медведей. Ворон иногда сопутствует белому медведю вблизи суши — далеко во льды он не залетает.
Эти сообщества, существующие в Арктике только в зимнее время, остаются неизученными, неясны и взаимоотношения между отдельными их сочленами. Можно лишь предположить, что первыми захватывают остатки медвежьей добычи песцы. На долю чаек остается не так уж много, иногда только капли тюленьей крови на снегу. Сами же спутники вряд ли мешают медведю охотиться. В то же время они могут оказать своему «кормильцу» немалую услугу, выступая в качестве «наводчиков» — разыскивая запасы корма (например, туши мертвых тюленей) и оповещая об этом зверя.
В природе у белого медведя нет врагов. Силой с ним, пожалуй, мог бы помериться только морж. Но этот арктический исполин миролюбив. Словно уважая достойного противника, встречаясь с моржами на льдинах или на берегу, медведи, как правило, не отваживаются нападать на них и тем самым не подвергаются риску быть изувеченными моржовыми бивнями. Очень редко вышедшие на сушу медведи становятся жертвой волчьих стай.
Медвежата, чаще всего весной, погибают от… самих же медведей, возможно даже своих отцов. Некоторые самцы в это голодное и трудное для зверей время года специально выслеживают медведиц с медвежатами, нападают на малышей и, несмотря на то что мать яростно защищает потомство, пожирают их. Не исключено, что более крупные, сильные медведи иногда поедают и взрослых, но меньших по размерам и слабых собратьев.
Возможно, медведи, особенно самцы, иногда гибнут от ран, нанесенных им соперниками в брачный сезон или медведицами, защищающими медвежат. Нередко у добытых зверей обнаруживают трещины и переломы ребер, костей конечностей или черепа. Скорее всего эти повреждения они получают во время подвижек и торошению льда. Удар льдины может даже убить медведя. Какие-либо заболевания, свойственные только белому медведю, неизвестны. Звери страдают воспалением суставов и при ходьбе в таком случае заметно хромают. Очень старые животные с гнилыми и разрушенными зубами, несомненно, знакомы с зубной болью.
Белые медведи, как и тюлени, песцы, ездовые собаки, болеют трихинеллезом. Это заболевание вызывается паразитами, живущими в мышцах животных, а также человека. Существует предположение, что в Арктике оно появилось или во всяком случае получило широкое распространение недавно и, быть может, было завезено сюда с домашними свиньями. Известны места, где трихинеллезом поражена сейчас почти половина белых медведей. Как и домашние животные, они, видимо, тяжело переносят болезнь и нередко гибнут от нее. Наконец, есть подозрения, что звери подвержены в природе не менее опасному для них заболеванию — туберкулезу.
Однако главная причина гибели белых медведей — истребление их человеком. Звери не отличаются большой осторожностью, а подчас и вовсе не боятся людей, поэтому охота на них, тем более с применением современного оружия, проста и добычлива.
До тех пор пока на них охотились лишь немногочисленные коренные жители Крайнего Севера, вооруженные копьем и луком, урон в медвежьем поголовье, конечно, был невелик. Однако уже в XVII–XVIII веках в арктические моря начали регулярно заходить зверобойные суда, и промысел белых медведей с этого времени стал быстро расширяться. Резко возрос он в середине прошлого столетия, когда запасы гренландских китов в Арктике истощились и внимание зверобоев переключилось на более мелкую добычу — тюленей, моржей, медведей. Но особенно широкая охота на медведей началась во второй четверти нашего века, что было связано с общим хозяйственным освоением арктических земель и вод, увеличением населения на Севере и ростом цен на медвежьи шкуры. Известно, что только на Шпицбергене с 1920 по 1930 год было добыто более четырех тысяч зверей; норвежские охотники добыли в 1924 году 714 медведей, а с 1945 по 1963 год — около шести тысяч медведей. По самым скромным подсчетам, только на севере Европы с начала VIII века было добыто свыше ста пятидесяти тысяч белых медведей.
Шкуры белых медведей всегда использовались на Севере местным населением. Их употребляли вместо постели, из них шили одежду и обувь. Сейчас еще эскимосы северо-западной Гренландии ходят зимой в штанах из медвежьего меха. Ненцы, обитатели севера Европейской части СССР и Западной Сибири, надевали в сильные морозы поверх обычной обуви медвежьи «галоши» — тобоки. И ненцы, и чукчи, и эскимосы обычно брали с собой в дорогу кусок медвежьей шкуры: шерсть на ней не намокает и ею удобно «войдать» сани (наращивать на полозьях слой льда). Благодаря водонепроницаемости и большой плавучести шерсть медведя считалась хорошим материалом для поплавков к рыболовным сетям.
Конечно, большая часть медвежьих шкур вывозилась за пределы Арктики. Пройдя долгий и сложный путь от охотника до магазина, они превращались в конце концов в дорогое и нарядное украшение городских квартир — медвежьи ковры. На севере Канады и Аляски сто лет назад скупщик пушнины выменивал шкуру белого медведя у эскимосов за пачку табаку или несколько зарядов пороха и свинца. В конце прошлого столетия за лучшие медвежьи шкуры эскимосы получали от пяти до пятнадцати долларов. В 50-е годы XX века цена шкуры поднялась здесь до сорока, в 60-е — до двухсот, а в конце 70-х годов — даже до тысячи долларов. Естественно, готовые ковры на последнем этапе их пути от охотника к покупателю стоили и стоят во много раз дороже.
Использовалось и мясо белых медведей, хотя медвежий жир, которому присущ заметный запах ворвани, не каждому по вкусу. Несъедобна лишь печень. Разделывая туши, и эскимосы, и чукчи, и ненцы обычно бросали ее в море или зарывали в землю. Они не только не ели печень сами, но и опасались, чтобы она не досталась собакам. Новички в Арктике, которым случалось отведать медвежьей печени, расплачивались за оплошность головной болью, рвотой, расстройством зрения, иногда даже смертью. Теперь установлено: все дело в том, что печень белого медведя содержит колоссальное количество витамина А. Несколько граммов ее восполняют годовую потребность человека в этом витамине, а съеденная в большом количестве печень вызывает острое заболевание, похожее на отравление.
В прошлом белых медведей добывали не столько из-за шкур, сколько из-за мяса. Охотники питались им сами и кормили медвежатиной собак. В век санных и пеших путешествий в Арктике белый медведь не без основания считался «резервным депо продовольствия» и тем самым немало способствовал изучению и освоению этой части земного шара. Некоторые экспедиции даже заранее планировали жизнь в высоких широтах за счет местных ресурсов и добывали продовольствие, главным образом охотясь на медведей. Подвернувшийся кстати медведь вообще нередко выручал терпящих бедствие полярников, спасал их от голодной смерти.
У многих народов Крайнего Севера с добычей белого медведя был связан даже особый ритуал. Например, аляскинские эскимосы отмечали это событие исполнением «танца белого медведя». Жены и матери гренландских эскимосов, убивших медведя, с гордостью носили обувь, отороченную медвежьей «гривой» — частью шкуры, снятой с тыльной стороны его передних лап. На северо-востоке Сибири эскимос, убивший медведя, должен был умилостивить «дух» зверя; при разделке туши охотник извлекал сердце и, разрезав его на куски, бросал через плечо. В честь охоты устраивал-
[Пропуск в исходном файле около 3-х страниц]
развязно, били стекла в окнах, требовали от людей подачек, а однажды сильно помяли одного из полярников (хотя, может быть, он сам был виноват). Одного из медведей пришлось застрелить, а другого посадили в прочный ящик и отправили в зоопарк.
По единодушному мнению полярных исследователей и охотников, белый медведь в общем не опасен для человека. Но там, где встречи с этим зверем возможны, нелишне все-таки иметь при себе винтовку, ружье, ракетницу или брать в спутники злобную собаку.
Нападает белый медведь на людей крайне редко. Например, на Новой Земле за последнее столетие это случалось дважды или трижды. На острове Врангеля, где в свое время добывалось много медведей, от них тем не менее не пострадал ни один человек. При этом, если быть объективным, не менее чем в половине случаев виноваты были сами пострадавшие. И тем не менее опасаться этого зверя нужно. Некоторые натуралисты, движимые самыми добрыми чувствами к белому медведю, пытаются показать его полным «вегетарианцем» и абсолютно безопасным для человека животным. Увы, это не совсем так, и авторы подобных книг, статей, кинофильмов оказывают по сути дела «медвежью услугу» как медведям, так и полярникам.
Чаще всего даже раненый медведь, даже медведица с медвежатами стремятся лишь уйти от преследования, хотя и из этого правила возможны исключения. Не спешит скрыться зверь, встретившийся с людьми впервые в жизни. Иногда в медведе пробуждается любопытство, впрочем не имеющее ничего общего с агрессивными намерениями, и он, не таясь, идет к человеку. Отогнать такого зверя обычно удается окриком, брошенным в его сторону камнем, выстрелом в воздух. Самое опасное — пытаться убежать от медведя. При всем своем добродушии он остается хищником и невольно, в силу свойственного ему инстинкта, устремляется в погоню. Зверь в этом случае очень напоминает котенка, который с азартом догоняет бумажку, хотя вовсе и не считает ее лакомством. Медлительность его обманчива, и в беге, особенно на короткой дистанции, он имеет явные преимущества перед человеком. По-видимому, при таких обстоятельствах чаще всего и происходят несчастные случаи.
Подавляющее большинство белых медведей в наши дни избегают встреч с человеком, с подозрением относятся они и к человеческому запаху, запахам бензина, керосина, пороховой гари. Зверь, который видит людей впервые, либо вовсе не обращает на них внимания — ищет поблизости корм, спит, занимается другими своими делами, либо, наоборот, «горит желанием» с ними познакомиться.
Вспоминается мне такой случай. Дело происходило на Новосибирских островах летом, во время одного из маршрутов. Мы сидели у жарко горящего костра. Накануне похолодало, выпавший снег покрыл землю хотя неглубоким, но сплошным слоем, и теперь отдых в тепле был особенно приятен.
Невдалеке, на прибрежной косе, которую мы недавно пересекли, показался медведь. В этом не было ничего необычного — в то лето мы видели их много. Однако вел он себя странно. Зверь приближался, идя по нашей тропе, как-то жадно обнюхивал и осматривал каждый отпечаток резиновых сапог. Четвероногий «следопыт» настолько увлекся, что подошел совсем вплотную к костру. Чтобы прогнать не в меру любопытного зверя, кто-то кинул в него головешкой. Но и это его не испугало. Он даже понюхал головешку, потрогал ее лапой. Медведь явно был молод и скорее всего впервые повстречался с людьми. Его, несомненно, удивил вид, а тем более запах наших следов (сапоги на всех были новые и очень «духовитые»), но особенно — мы сами. «Следопыт» обошел вокруг нашего временного лагеря, лег метрах в двадцати с подветренной стороны и долго изучал незнакомые запахи, затем вновь направился к костру. Но на этот раз, из педагогических соображений, мы прогнали его выстрелом в воздух.
Впрочем, в той или иной мере любопытство свойственно всем категориям белых медведей, причем более смелы и потому более опасны для человека старые крупные самцы.
С ростом населения в Арктике, с восстановлением в самые последние годы численности белых медведей и изменением отношения к ним со стороны людей зверям и людям все чаще приходится сталкиваться «нос к носу», и все чаще возникают между ними конфликты, которых можно было бы избежать.
Особенно опасны попытки «завязать дружбу» с медведями, желание их подкормить. Привыкнув к подачкам либо к добыче корма на помойках вблизи поселков и потеряв осторожность, такие звери ведут себя развязно. От них можно ждать любых неприятностей. Необходимо помнить, конечно, что хотя и крайне редко, но медведи действительно иногда охотятся на человека, причем ведут себя подчас крайне нагло, не обращают внимания ни на какие угрозы, даже на выстрелы. Как правило, так ведут себя истощенные и старые особи, уже неспособные к добыванию привычного корма.
Человек давно знаком с белым медведем. Обитатели Крайнего Севера добывают его с незапамятных времен. Древним римлянам эти звери были известны по крайней мере в первом веке нашей эры. В Японию и Маньчжурию, как о том свидетельствуют материалы японских императорских архивов, живые белые медведи и их шкуры попадали уже в VII веке. Впрочем, население этих стран могло познакомиться с животными и раньше, так как медведи изредка достигали берегов Японии вместе с плавучими льдами. Древнейший письменный источник, содержащий сведения о белых медведях и относящийся к северу Европы, датируется примерно 880 годом; в нем сообщается о том, что два медвежонка были привезены в Норвегию из Исландии. Позже живые звери и их шкуры начинают довольно часто попадать к европейским правителям.
Русские люди уже в XII–XIII веках начали заселять берега Белого и Баренцева морей. С этого же времени поморы, несомненно, охотились на белых медведей, поставляли в Новгород, а позже и в Москву медвежьи шкуры, иной раз и живых зверей. Примечательно, что свои лодки отважные новгородские мореплаватели называли, как и белых медведей, «ушкуями», а себя — «ушкуйниками».
А 1774 году белый медведь был впервые описан в научной литературе как самостоятельный вид. Автор этого описания — английский зоолог Константин Фиппс. В XVIII веке были опубликованы и первые наблюдения за жизнью медведей в природе. В следующем столетии о белом медведе стало известно значительно больше. Постепенно расширялись сведения о нем и в первой половине нашего века. И тем не менее еще двадцать — тридцать лет назад мы знали белого медведя еще очень плохо. По сути дела он был изучен лишь в последние годы. Сыграли свою роль здесь тревога о его судьбе, поиски действенных путей охраны этого животного. Особенно обширные данные о биологии белого медведя — о миграциях, продолжительности жизни и о многом другом — зоологи стали получать после того, как научились обездвиживать и метить его.
Негромкий хлопок выстрела — и на щеке медведицы среди желтого меха появляется красное пятнышко. Сюда впился «летающий шприц». Положение красной кисточки — хвостового оперения шприца — показывает, что попадание было удачным.
Все поспешно отскакивают от берлоги. Но зверь не показывается и вообще не подает признаков жизни. Часы отсчитывают пять минут, десять… В берлоге по-прежнему тихо. Решаемся подняться по склону и заглянуть в медвежье убежище. Видно плохо, но в полумраке все-таки можно рассмотреть три черные точки — глаза и нос, обращенные к выходу, Угадываются очертания широколобой головы, похоже неподвижно лежащей на полу снежного коридора. Кто-то приносит длинный шест: только так можно убедиться, что шприц действительно сработал и препарат оказал свое действие. На всякий случай у меня в руках карабин. Рукавицы сброшены, прокаленный морозом спусковой крючок обжигает голый палец, но сейчас на это не обращаешь внимания. Конец шеста бесцеремонно тычется в большое, мягкое тело. Зверь не шевелится.
Так нам удалось обездвижить первую хозяйку берлоги. Происходило это в конце марта 1969 года на одном из склонов Медвежьих гор острова Врангеля.
Обездвиживание животных, особенно крупных млекопитающих, — наиболее простой, а подчас и единственно возможный способ их ловли. В последние годы он получил широкое распространение в зоологических исследованиях. Правда, этот способ уже давнее изобретение человека: таким же образом с незапамятных времен поступают южноамериканские индейцы, использующие на охоте стрелы, отравленные растительным ядом кураре. Теперь химия дала зоологам различные синтетические препараты, по своему действию сходные с кураре; для их приготовления не требуется ввозить дорогое сырье из Южной Америки. Разработаны и способы введения этих препаратов. Исследователи пользуются специальными пулями, начиненными порошком, или особыми стрелками (они выстреливаются из лука или ружья), углубления в которых заполнены мазью, пастой или также порошком. Наибольшее распространение получили так называемые «летающие шприцы», сделанные из металла и в принципе похожие на всем известные медицинские. Шприц выстреливается из ружья на расстояние до пятидесяти — восьмидесяти метров. В момент попадания в тело животного поршень движется вперед и освобождает резервуар шприца от раствора.
Конечно, зоологи применяют обездвиживающие средства совершенно с иной целью, нежели индейцы. Южноамериканские охотники, пользуясь ядом, стремятся лишь умертвить добычу. Перед зоологами или охотоведами стоит другая задача: временно лишить животное способности двигаться, успеть в этот момент посадить его в клетку (например, чтобы отправить в зоопарк или перевезти на новое место жительства), провести необходимые лечебные процедуры, измерить и взвесить или, как в нашем случае, пометить зверя.
К ушам медведя мы должны прикрепить сережки из нержавеющей стали с номером и надписью «Сообщи Москва» (иностранные метки, естественно, имеют другие надписи). Для страховки номера дублируются — при помощи специальных татуировочных щипцов на внутренней поверхности нижней губы и крупно, несмываемой красной краской (эти номера медведь будет носить до осени, до полной линьки) — на меху, на огузке. Таков международный стандарт: стремясь получить сопоставимые результаты, так же метят белых медведей и наши коллеги в США, Канаде и Норвегии. Конечно, нужно получить как можно больше сведений о каждом обездвиженном звере. Необходимо его обмерить, осмотреть зубы, чтобы хоть приблизительно определить возраст зверя, или для более точного определения возраста вырвать один из зубов, взять для анализа мазки крови, проделать другие манипуляции. При этом необходимо помнить, что зверь лишен способности двигаться только на время, причем на весьма неопределенный срок. В любой момент он может встать на ноги и, мягко говоря, выразить экспериментаторам «свое неудовольствие».
Метить белых медведей стали недавно. Первые, вначале не особенно удачные опыты такого рода были предприняты в 1962 году на Шпицбергене и в 1965 году — на Аляске. Однако успех пришел довольно быстро. Уже в 1970 году более пятисот зверей в разных частях Арктики носили сережки и прочие следы тесного общения с зоологами, а к концу 70-х годов общее количество помеченных в Арктике белых медведей уже исчислялось тысячами.
Канадские зоологи метят много животных на побережье Гудзонова залива — в одном из самых удивительных мест Арктики. В самом деле, хотя весь залив расположен южнее полярного круга, зимой он покрыт сплошным ледяным панцирем. Несмотря на то что он находится на широте Ленинграда и даже Москвы, узкая прибрежная полоса его занята настоящей тундрой, а среди торосов бродят и чувствуют себя в родной стихии белые медведи. Необычен образ жизни местных зверей. В конце лета, когда лед в заливе разрушается, они скапливаются на берегах залива (лесов, близко подступающих к побережью, медведи избегают), в поисках корма копаются в кучах водорослей, а еще чаще — среди отбросов у человеческих поселений, даже вблизи больших и шумных городов. Необычно, наконец, выглядит сама работа канадских зоологов. Исследователи ловят животных петлями из стального троса, обездвиживают и метят их на суше. Для этого им не нужно предпринимать экспедиции в отдаленные и труднодоступные арктические районы. Люди живут в Черчилле, вполне современном городе, и ездят на свой «охотничий участок» по асфальту на автомобиле.
Осенью 1969 года мне пришлось побывать здесь, и я невольно позавидовал своим канадским коллегам: поразило меня и обилие медведей, и то, как легко они давались «в руки». Голодные животные, привлеченные запахом мяса или рыбы, подчас буквально атаковали ловушки и нередко попадались в настороженные петли на глазах у людей. Поскольку трос надежно схватывает медведя за переднюю лапу, дальнейшая процедура, связанная с обездвиживанием и мечением, уже не составляет большого труда; к тому же ей не препятствуют пурга и морозы.
Норвежские исследователи работают на западе Баренцева моря, разыскивают медведей с небольшого судна и обездвиживают их на воде, когда те пытаются спастись вплавь, — с борта корабля или шлюпки, а иногда догоняют и обездвиживают зверей на льду. В последнем случае люди вооружаются винтовками и револьверами, хотя, как выяснилось, не в меру любопытного или нахального зверя можно отогнать, звякая небольшими металлическими предметами, например связкой ключей. Обездвиженных животных норвежцы поднимают на палубу судна, помещают в большую клетку, где и исследуют. Клетку звери покидают, уже встав на ноги, своим ходом. На Аляске стреляют по медведям «летающими шприцами» с вертолета.
Мы же стремились освоить обездвиживание и мечение не любых встреченных зверей, а самок и медвежат, находящихся в берлогах. Это можно осуществить только в марте — апреле, когда в Арктике стоит далеко не лучшая погода. Уже поэтому следовало быть готовым ко многим трудностям. Взять хотя бы «летающие шприцы», которыми мы были оснащены. На морозе их капризам нет конца. Водные растворы препаратов использовать нельзя: во время полета шприца, хотя летит он недолго, его содержимое успевает замерзнуть. В спирту же не все препараты растворимы, и, следовательно, набор их для нас сокращается. При сильных холодах обездвиживающее снаряжение вообще бездействует: отказывает механизм ружья, густеет смазка в стволе. Впрочем, это еще не главные трудности. Непросто подойти к берлоге, устроенной на крутом и высоком склоне (а ведь именно здесь чаще всего и располагаются убежища зверей), найти или вырубить в снегу площадку, на которой могли бы поместиться люди и необходимое оборудование. Даже если знаешь, что рядом товарищ, что в руках его карабин и что он страхует тебя, все равно не так уж приятно близкое соседство хозяйки берлоги. К тому же стрелять шприцем нужно почти в упор и только в щеку, поскольку стрелок видит лишь голову зверя.
Но что поделаешь! Ведь только так можно выяснить, пользуются ли самки на протяжении своей жизни одним и тем же «родильным домом», из каких районов Арктики они приходят сюда и вообще насколько развито у животных «чувство дома». Мы шли сейчас на заведомые трудности еще и из тех соображений, что освоение надежных способов обездвиживания самок в берлогах открывало путь к «бескровному» отлову медвежат, то есть было прямо связано с охраной животных. Чтобы поймать или взять из берлоги медвежат, долгое время приходилось убивать самок. Заготовка медвежат превращалась подчас и в удобное прикрытие для браконьеров. Но уже в 1969 году отстрел медведиц при отлове медвежат в СССР был запрещен: медведицу в таких случаях можно лишь обездвижить.
Большие надежды зоологи возлагают на использование при мечении белых медведей радиопередатчиков, тем более что обычные метки оказываются недолговечными и обнаружить их можно лишь при тесном контакте с животным. Именно при помощи радио пытаются выяснить, относятся ли все звери к одному общему «стаду» (а это значит, что четвероногий путешественник может бродить сегодня у берегов Сибири, через некоторое время оказаться, допустим, в Гренландии, а затем — в Канаде), или они образуют несколько самостоятельных групп, приуроченных к тем или иным районам Арктики. Без решения этого вопроса, кстати, нельзя выработать правильную политику охраны животных. Совершенно очевидно, что в первом случае меры по сохранению животных должны быть преимущественно международными, во втором — национальными, и каждое государство может ограничиваться заботой лишь о своих «подданных». Забегая вперед, скажу, что наибольшую пользу приносит сочетание тех и других мер.
Радиопередатчик прикрепляется к специальному ошейнику, сделанному из металлического троса (он играет роль антенны), и все это сооружение вместе с запасом батарей надевается на медведя. Такой ошейник, хотя он весит несколько килограммов, не мешает зверю охотиться; похоже даже, что медведь вскоре вообще забывает о своей ноше. Засечь сигналы передатчика и по ним обнаружить меченого зверя с суши удается за десятки километров, с самолета — с гораздо большего расстояния.
Очень интересные возможности слежения за помеченными таким способом белыми медведями открывают искусственные спутники Земли. В принципе вполне возможна (такие проекты существуют и в 1977 году даже начали осуществляться) регистрация со спутника местонахождения зверей и их физиологического состояния. Получая же данные, например, о частоте дыхания и сердцебиений, зоологи смогут определить, что делает зверь в тот или иной момент: спит ли он, идет, охотится и т. д. Применяются в изучении белого медведя и такие достижения современной техники, как приборы, улавливающие инфракрасное излучение (при учетах зверей во льдах), приборы ночного видения (для наблюдений во время арктической зимы), дистанционные датчики (их мы опускали в берлоги, чтобы измерить температуру воздуха и освещенность в зимнем убежище самки), звукозаписывающая аппаратура, даже электронно-вычислительные машины, дающие возможность предсказывать изменения в составе поголовья белых медведей. И тем не менее вопросов к этому зверю остается у зоологов еще много…
В последние десятилетия белый медведь стал привлекать к себе внимание как редкий и исчезающий вид мировой фауны. По приблизительным подсчетам, в начале 70-х годов в Арктике обитало не более двадцати тысяч белых медведей. Это означает что на одного белого медведя в среднем приходилось около семисот квадратных километров льдов и, следовательно, одного зверя от другого отделяли сотни, а то и тысячи километров. (Вероятно, уже по этой причине были затруднены встречи самцов и самок, и это сказывалось на продолжении медвежьего рода.)
Осваивая Арктику, создавая в ней города и поселки, человек потеснил этого зверя. С каждым годом здесь остается все меньше мест, пригодных для залегания медведиц в берлоги. Человек же, возможно, и косвенный виновник распространения среди медведей трихинеллеза. Но конечно, особенно пагубно на численности животных сказалось их длительное и массовое истребление.
Уже сто лет назад появились первые сообщения о том, что количество белых медведей на островах Баренцева и Берингова морей, на севере Канады заметно уменьшается. Позднее в разных частях Арктики численность зверей стала сокращаться почти с катастрофической быстротой. По наблюдениям советских полярников, по прибрежной полосе льда у мыса Челюскин в 1932–1933 годах прошло около четырехсот медведей, в 1948–1949 годах — только три. За последние сорок — пятьдесят лет на севере и востоке Гренландии количество зверей сократилось наполовину, а на юге и западе Гренландии — даже на девяносто процентов.
Усиленное преследование белых медведей совпало с периодом потепления Арктики, и это немало способствовало сокращению области обитания и уменьшению численности животных. За последние десятилетия здесь не только уменьшилась площадь льдов, но и ухудшились кормовые возможности зверей. Например, у побережья Гренландии с повышением температуры морских вод исчезла холодолюбивая рыбешка сайка. Вслед за ней отступила к северу нерпа, в рационе которой сайка занимает основное место. Естественно, что эти районы должен был оставить и белый медведь, ведь нерпа — источник его существования.
В последние десятилетия, как уже говорилось, было обнаружено массовое заболевание белых медведей трихинеллезом. Ждала исследователей и еще одна неожиданность. В тканях белых медведей выявилась высокая концентрация ДДТ и других ядовитых веществ — они заносятся в высокие широты с воздухом и водой. Последствия этого явления как следует пока не выяснены, но можно предположить, что отравление не проходит для зверей бесследно и в первую очередь ведет к сокращению их плодовитости.
Итак, стала реальной угроза вымирания белого медведя. Но к счастью, у него нашлись защитники. Особенно решительно выступил за сохранение этой «живой эмблемы» Арктики Советский Союз.
Еще в 1938 году в СССР был запрещен промысел зверей с кораблей и без крайней необходимости на полярных станциях. В первые послевоенные годы промысел белого медведя был полностью прекращен в некоторых районах, а в 1956 году Совет Министров РСФСР специальным постановлением запретил охоту на белого медведя повсеместно. Эта мера, означавшая сокращение добычи белых медведей в Арктике почти вдвое, сыграла в их охране особенно важную роль.
Для спасения белых медведей в СССР предпринимались и другие шаги. Было запрещено при отлове медвежат убивать сопровождающих их медведиц (вообще ловить медвежат для зоопарков можно только по специальному разрешению). За незаконную добычу зверей введен денежный штраф; в большинстве районов он составляет двести рублей, а в Магаданской области — семьсот рублей. На острове Врангеля, в главном арктическом «родильном доме» белых медведей, в 1960 году был организован заказник, а с 1976 года здесь существует государственный заповедник. Эти меры способствовали не только сохранению белых медведей, но и увеличению их численности.