Когда тьма вокруг рассеялась, я летел вперед. Не через какой-то пространственный или временной тоннель, а в самом прямом смысле. Точнее, падал: глупо и неуклюже, обогнав головой и плечами ноги — так, что уже не мог удержать равновесие. Пол коварно прыгнул навстречу, и я едва успел подставить руку.
Какую-то странную, будто чужую — с бледными тонкими пальцами, торчащими из-под рукава с парой блестящих пуговиц. На моей флиске таких определенно не было… да и вообще никаких не было, если уж на то пошло.
Знакомый подвал исчез — я оказался в длинном коридоре с окнами по одну сторону и дверью с номером — по другую. Каменный пол сменился видавшим виды паркетом, а стол с колдовскими письмена куда-то испарился.
Остались только люди… точнее — их количество. Обступившая меня троица в темно-синих кителях с серебряными пуговицами выглядела куда моложе бывших сослуживцев — и уж точно не так внушительно. Зато настрой, похоже, имела самый что ни на есть боевой.
Все-таки у летящего в челюсть ботинка есть один несомненный плюс: он моментально разделяет любые текущие задачи и вопросы на важные — и все остальные. Заставляет действовать без лишних раздумий.
В общем, тонизирует.
Я еще не успел толком сообразить, какого лешего вообще происходит, а тело уже действовало само, резво вспоминая все то, что когда-то намертво забивалось в мышцы бесконечными тренировками. Я завалился чуть набок, уходя от удара, подхватил нападавшего за пятку — и дернул вверх. Раньше такое запросто опрокинуло бы на пол даже шефа, но сейчас силенок почему-то не хватило: долговязый тощий парень неуклюже взмахнул руками, отступил на пару шагов — но на ногах все-таки удержался.
А я уже получил от следующего. Прямо по ребрам чем-то увесистым, зато — на мое счастье — не слишком твердым. Били коряво и вскользь — в самый раз, чтобы успеть подняться, не словив еще пару пинков.
Я крутанулся на месте, вскакивая — и тут же метнулся к стене, чтобы хоть как-то прикрыть тылы. Впрочем, это оказалось без особой надобности: вместо того, чтобы окружить и навалиться со всех сторон, мои противники ринулись в лоб, чуть ли не строем. Подраться они явно любили, а вот умели от силы на троечку.
С жирнющим таким минусом. Я без особого труда свалил первого, кто сунулся — того самого, что чуть не влепил мне по голове ботинком. Просто швырнул лицом в стену, пропустив мимо и на всякий случай еще добавил локтем в поясницу. Второй — полноватый коротышка с поросячьим рылом — снова попытался ударить меня. И не кулаком, а кожаным портфелем — то ли побоялся подойти ближе, то ли не слишком-то рассчитывал на собственные силенки. Его я срезал еще на размахе — пнул ногой в мягкий живот и отправил на паркет.
А вот с третьим пришлось повозиться: он не только двигался поувереннее своих сотоварищей, но и выглядел куда основательнее. Здоровенный — на полголовы выше меня и тяжелее раза в полтора. Бритая круглая башка будто росла прямо из плеч, а шеи не было вовсе — парень явно любил побаловаться гирями. Или просто целыми днями поднимал тяжести на какой-то нелегкой работе — силища в нем оказалась звериная.
Хорошо хоть умение подвело.
Я прикрыл подбородок плечом, но могучий удар все равно отбросил меня — чуть ли не протащил по полу подошвами, и от второго я предпочел уклониться. Поднырнул под неуклюжую размашистую «закидуху» и впечатал кулак в торс. Будто в стену — каменную, разве что кое-как прикрытую сверху слоем податливой человеческой плоти. Здоровяк даже не хмыкнул, а вот моя рука онемела чуть ли не по локоть. Зато осталась еще и вторая — ею я зарядил в челюсть.
Четко и мощно, с переносом веса, вложившись всем корпусом. Прямо как на показательных выступлениях: не кулаком, чтобы не сломать костяшки — а предплечьем, ровно по линии от подбородка под ухо, заодно зацепив сгибом большого пальца болевую точку. Любого нормального человека такой удар отправил бы в нокаут — ну, или хотя бы уронил.
Но этот бугай разве что пошатнулся. Я не стал дожидаться, пока он очухается — или пока на меня снова прыгнет кто-нибудь из его товарищей. Дальше демонстрировать свои бойцовские навыки и калечить парней в мои планы определенно не входило, как и рисковать огрести от превосходящих втрое сил врага — так что я напоследок добавил носком ботинка здоровяку под колено, развернулся…
И едва не налетел на невесть откуда взявшегося усатого мужика в форме. Вроде той, что носили мои недруги — только чуть темнее, с какими-то значками на лацканах и наплечными знаками с золотым шитьем.
— А ну стой!!!
От сердитого окрика мои преследователи замерли — их будто к полу приморозило. Да и я сам вдруг с предельной ясностью осознал — удирать будет чревато последствиями. Не смертельными, конечно — но теми, которых любой разумный человек предпочел бы избежать.
— Что вы тут устроили⁈
Голос у моего нежданного спасителя оказался командирский — зычный и могучий, разве что чуть охрипший от крика. А вот внешность до такой луженой глотки явно не дотягивала: ростом мужик был заметно ниже меня, да и богатырским сложением не отличался. Красноватый и опухший рыхлый нос выдавал в нем любителя заложить за воротник, а рыжеватые прокуренные усы, почти сросшиеся с бакенбардами, при ближайшем рассмотрении оказались наполовину седыми, хоть их обладатель наверняка еще не разменял и шестого десятка. Потасканный облик дополняла огромная блестящая плешь — да и в целом местный блюститель порядка выглядел скорее забавным, чем грозным.
Но парни в форме, похоже, изрядно его побаивались.
— Ничего, ваше благородие, — проворчал здоровяк, потирая ушибленную мною челюсть. — Столкнулись… нечаянно.
— Я вам устрою — нечаянно! — Усатый погрозил костлявым кулаком. — А еще гимназисты называются… При Александре Николаевиче всех бы уже сто раз выперли за такие выкрутасы, остолопов.
— Иван Павлович, мы не…
— Молчать! Молчать, когда я говорю. — Тот, кого назвали Иваном Павловичем, шагнул вперед и ухватил здоровяка за пуговицу на кителе. — Слушай сюда, Кудеяров, внимательно слушай: еще раз начнешь кулаками махать — вылетишь с волчьим билетом. Понял⁈
— Да как же не понять, ваше благородие.
Здоровяк едва заметно улыбнулся — но тут же снова подобрался, старательно изображая испуг. Видимо, он уже не раз попадался на подобных потасовках, и теперь всерьез рисковал огрести по-полной. А его товарищи и вовсе уже успели то ли удрать по коридору, то ли спрятаться — и как будто смогли избежать праведного гнева…
Воспитателя? Или как его тут называют?
— Пошел вон отсюда. — Иван Павлович отпустил насупившегося Кудеярова и развернулся ко мне. — А ты, Волков — марш в уборную! Не хватало еще с таким рылом на улице показаться.
Волков?..
В виновники потасовки меня как будто не записали — но на этом благосклонность Ивана Павловича закончилась: он схватил меня под локоть, с неожиданной для своей комплекции силой проволок по коридору и буквально швырнул за дверь к видавшему виды умывальнику с латунным краном.
Прямо над ними висело зеркало — небольшое, с отколотым куском в углу, мутное и явно давно не мытое. И из него на меня удивленно таращился худой темноволосый пацан лет семнадцати-восемнадцати, облаченный точно в такой же китель со стоячим воротником, как и те, что только что пытались отметелить…
Его? Меня?.. Нас?
Я поднял руку — и парень за стеклом повторил движение. Осторожно коснулся пальцами разбитого носа, покачал головой — и снова уставился прямо на меня.
Может, я и правда выглядел примерно так — целую вечность назад. Так давно, что при всем желании не смог бы вспомнить. Впрочем, едва ли ритуал мог иметь такой… побочный эффект. События принимали весьма занятный оборот, и все больше напоминали какую-то фантасмагорию — однако вывод напрашивался сам собой: меня переместило не только во времени и пространстве — но еще и зашвырнуло в чье-то тело. И если…
— Долго тут рассусоливать будешь? — сердито буркнул за моей спиной Иван Павлович. — Как на девку пялишься… Мойся давай — и иди уже!
Я не стал спорить: открутил кран, сполоснул лицо, осторожно пощупал нос — кажется, не сломан — и даже кое-как привел в порядок одежду. Эти нехитрые операции не только окончательно привели меня в чувство, но и позволили хоть немного выдохнуть и подумать…
Нет — подумать как раз таки не получилось, хоть я и отчаянно пытался. Вопросы с жужжанием роились в голове, и с каждым мгновением их количество увеличивалось примерно вдвое. Даже срочных и самых-самых важных оказалось столько, что они принялись расталкивать друг друга, буквально встали колом где-то между ушей — и только вяло трепыхались, пока меня в конце концов не вытолкали из уборной, так и не дав как следует оттереть мокрой ладонью брюки.
— Вот, держи свое богатство.
Иван Павлович протянул мне изрядно помятую синюю фуражку и портфель. Примерно такой же, как тот, что прошелся по моим ребрам — видимо, подобрал где-то неподалеку, пока я мылся.
Там, где их обронил этот самый… Волков.
— Чего смотришь? Ступай уже домой.
— Домой?.. — переспросил я.
— Ты что, головой ударился? — Иван Павлович озабоченно нахмурился — но тут же ухмыльнулся и погрозил мне пальцем. — Паясничать вздумал? Так я тебя быстро отучу.
Вот тебе и воспитатель-наставник. Помощи тут точно не дождешься — да и не очень-то и надо!
Я уже успел сообразить, что если этот старый хрен кому-то и сочувствовал, то только себе — за необходимость возиться с бестолковыми гимназистами. Впрочем, лишние расспросы вряд ли принесли бы хоть какую-то пользу, а вот вред — запросто. Я пока еще понятия не имел, что собираюсь делать, но уж точно не собирался жаловаться на потерю памяти и закончить сегодняшний вечер в больнице для умалишенных.
Ничего, как-нибудь разберусь.
Спускаясь по лестнице, я изучил содержимое собственных карманов. Улов оказалось невелик: перочинный нож, пара позеленевших латунных ключей на проволоке, несколько медных монет, одна серебряная — и крохотный черный переплет. Мягкий, «под кожу».
Паспорт — точнее, паспортная книжка — судя по надписи под обложкой. Без фотографии, зато имя знакомое — видимо, мое… теперь. Волков, Владимир Петрович. В графе «Звание» — вполне ожидаемое «гимназист» с номером учебного заведения. А вот дальше…
Нет, я уже успел сообразить, что дело нечисто — хотя бы по знакомому, но непривычному языку с обилием ятей и еров на концах слов. И все равно никак не мог поверить, пока не добрался до строчки «Время рождения».
14 января 1892 года.
Приехали. Что я там говорил, пока чертил письмена на столе? Месяц, от силы полтора?
Ну-ну.