Гимназия №6

Глава 20

— Подкараулили? — вздохнул я.

— Да сейчас… Я бы удрал, и делов-то.

Петропавловский мрачно усмехнулся и в очередной раз шумно высморкался в кулак. На пальцах осталась кровь — впрочем, теперь уже совсем немного. Похоже, били крепко, но все-таки без особых излишеств: калечить явно не собирались — так, намяли бока.

Просто воспитывали.

— Кудеяр? — уточнил я.

— Они, братец. Перед классами в коридоре зажали и говорят: ты либо с нами, либо извольте по сусалам, сударь. — Петропавловский состроил скорбную мину. — В общем, пришлось пострадать за наше общее дело.

Упрямый. Один, да еще и против собственного восьмого класса. И ведь наверняка уже не первый раз лез на рожон… Особого недовольства в голосе я, впрочем, не заметил: мой новый товарищ явно мог бы выбрать своим девизом по жизни «Слабоумие и отвага». Поэтому даже разбитый нос его не слишком-то печалил. И будь у него возможность вчера или сегодня поступить иначе — вряд ли бы стал менять хоть что-то.

Да чего уж там. Оно и правда того стоило.

— Ладно, прорвемся. — Я хлопнул Петропавловского по плечу. — Враг силен, зато мы умные. Чего-нибудь да придумаем.

— Это ты можешь. Только думай быстрее, братец. Мне тут один доброжелатель шепнул, что враг задумал страшную месть! И воинство атамана Кудеяра намерено сокрушить непокорных храбрецов, посмевших… — Петропавловский снова затянул было, как пономарь — и вдруг нахмурился и продолжил уже нормальным голосом: — В общем, бить нас будут. И крепко.

— Это я и так догадывался. — Я пожал плечами. — Опять после классов все выходы обложат?

— Не-е-ет, тут повеселее, — кисло отозвался Петропавловский. — Прямо днем. Сегодня после обеда у ваших гимнастика по расписанию. Тебя с Фурсовым запрут в зале, чтобы не удрали. И отделают по первое число, пока из учителей никого нет. Ключ уже раздобыли, даже Ивана Павловича, говорят, не будет. Вот такие пироги.

Ставки понемногу повышались: уж не знаю, какие силы пришлось задействовать Кудеярову, чтобы хоть на четверть часа избавиться от грозного инспектора, но настроен он был явно серьезно. Если уж решился карать нас не тайком где-нибудь в темном углу после занятий, а прямо в гимназии посреди бела дня.

Показательная «казнь». Чтобы все видели, знали и боялись до самых каникул. Серьезная мера… и весьма рискованная. Даже для сына богатея-мецената, подмявшего под себя весь попечительский совет Шестой гимназии — все-таки правила есть правила, а Кудеяров и так вплотную приблизился к черте, за которую нельзя заходить.

Значит, трон под местным царьком уже зашатался. Драка в столовой, дерзкий побег через крыши, измазанная помидорами поросячья морда… Всего одного дня хватило, чтобы преданные вассалы увидели позор своего монарха, а недовольные подняли головы. Наверняка многие уже давно втайне желали дворцового переворота.

И кто-то, возможно, даже готов поучаствовать лично.

— Вот чего я тебе скажу. — Я шагнул к двери. — Они будут бить нас. А мы — их. Поспрашивай аккуратно у своих — вдруг найдутся желающие подраться? Я тоже спрошу, как раз до обеда время есть… Может, кто и сподобится.

— Бунт на корабле? — В глазах Петропавловского зажглись озорные искорки. — Я правильно понимаю, милейший?

— Еще как правильно, — кивнул я. — Соберем воинство и наваляем гадам. Мне бы хоть человек десять — и тогда еще посмотрим, кому там в гимнастическом зале туго придется.

Зерна бестолковой отваги упали на подходящую почву: Петропавловский засиял так, что на мгновение захотелось даже отвернуться. И тут же шмыгнул передо мной в дверь и умчался вверх по ступенькам — видимо, уже спешил в класс. Я тоже поднялся — но не спеша, на ходу прикидывая, как буду выкручиваться.

Силы понемногу возвращались, и в драке я без труда одолел бы и взрослого мужика. Или даже двоих-троих, особенно если при этом не надо было бы думать, как их ненароком не прибить. Но в одиночку сцепиться с целым классом бестолковых пацанов… нет, вряд ли. Швырну кого-нибудь, выверну руку, разобью пару носов, но в конце концов или покалечу кого-нибудь, или — что вероятнее — огребу сам.

Родной седьмой класс встретил меня молчанием — то ли уважительным, то ли просто осторожным. Занятие уже началось, но сонный учитель латыни не стал вредничать — молча махнул рукой и кивнул, указывая на парту.

— Слышал уже? — прошептал Фурсов, когда я уселся рядом.

— Угу. — Я щелкнул замком портфеля и принялся доставать тетради. — Нам готовят баню.

— Еще какую, брат. Вовсю топят — так, что дым из трубы валит. — Фурсов мрачно насупился. — Чего делать будем, вояка грозный?

— Воевать и будем, — отозвался я. — Скажи нашим — сегодня Кудеяру конец придет. И всю его шайку так отлупим, что до самых экзаменов хвосты подожмут… А там уж их и на выпуск отправят.

— Сказать-то я скажу. Только сам понимаешь — дураков нет, — тоскливо заворчал Фурсов.

Но договорить не успел. Учитель громыхнул по столу указкой, и все дружно притихли. А на нас тут же обрушилась заслуженная кара: спряжение глаголов. Я кое-как дотянул до тройки на знаниях из прошлой жизни, а вот Фурсову повезло меньше — на перемену он отправился, унося в портфеле жирнющую единицу.

Впрочем, из всех наших проблем это было самой меньшей. Часы на стене в коридоре неумолимо отсчитывали время, и его не становилось больше. Классы естественной истории, математики и немецкого прошли, как в тумане — я мог только ждать, предоставив сбор армии товарищам.

И они справились. Пусть не запредельно круто — но все-таки справились. К обеду за длинным столом собрались человек двенадцать: мы втроем, четверо восьмиклассников и остальные наши, из седьмого. Петропавловский не постеснялся притащить с собой парочку пацанов из младших — впрочем, довольно рослых и явно исполненных желанием подраться.

— Ну что, орлы, готовы? — поинтересовался я, оглядывая свое тощее воинство. — Побьемся?

Вихрастые головы дружно закивали. Конечно, моих силенок пока еще не хватало накачать отвагой целую дюжину гимназистов, но кое-чем я все же мог поделиться — и парни буквально расцветали на глазах: садились ровно, расправляли костлявые угловатые плечи, сжимали кулаки. И улыбались — лихо и бесшабашно.

Хорошо. Мне приходилось водить бойцов на врага пострашнее банды восьмиклассников, но сейчас самая обычная школьная драка вдруг стала чем-то по-настоящему важным. Для ребят вокруг. Для Петропавловского с Фурсовым. Для исчезнувшего где-то в глубинах вечности Володи Волкова, чье тело я теперь носил, как свое собственное. И даже для меня — видавшего виды старикана.

Все-таки засиделся я в своей глуши под Москвой, еще как засиделся. Обмяк, заржавел — разве что плесенью не покрылся. И, наверное, уже давно ждал хоть какого-то повода встряхнуться.

Даже такого дурацкого.

— Ну, тогда пошли. — Я оттолкнулся ладонями от столешницы и рывком поднялся. — По трое, не все сразу. А чего делать — все знаете.

При всей своей недалекости идиотом Кудеяров определенно не был. А значит, уже давно поглядывал в нашу сторону. Следил, чтобы не удрали от положенной кары — или не выкинули глупость. Сил мы собрали не так уж много, поэтому «светить» их раньше времени я не собирался.

Так что из столовой мы выходили крохотными кучками, а кто-то и вовсе по-одному. Первыми шагали Фурсов с Петропавловскими. Я чуть отстал, остальные шли за мной следом, а восьмиклассники и вовсе тащились где-то в хвосте «строя», делая вид, что и вовсе нас не знают. У кого-то наверняка даже хватило актерских талантов изобразить на лице блаженное неведение.

Но воздух в коридоре перед гимнастическим залом определенно пах неприятностями. Не знаю, кто из младших классов уже точно знал о готовящейся расправе, а кто только догадывался — все спешили убраться подальше. Некоторые хотя бы старался исчезать степенно, сохраняя хотя бы иллюзию солидности, но большинство разбегались в стороны — или вовсе испуганно жались к стенам.

И хорошо — не будут путаться под ногами, когда мы начнем… действовать. До входа в гимнастический зал оставалось шагов двадцать, а я уже успел «срисовать» всю нехитрую расстановку сил. Большая часть банды и сам Кудеяров, конечно же, поджидали нас за дверью, уже в зале. Кто-то наверняка спрятался в раздевалке, кто-то — в подсобке для хранения гирь и прочего спортивного барахла.

Но пятерых здоровенных лбов оставили в коридоре снаружи. Придержать дверь, запереть — или прихлопнуть любого, кому посчастливится сбежать. Восьмиклассники выстроились вдоль подоконника и разглядывали площадь внизу — в общем, старательно делали вид, что мы им совершенно не интересны.

С них и начнем.

— Эй, братец! — Я хлопнул по плечу ближайшего — самого рослого и плечистого. — Закурить не найдется?

— Чего-о-о?.. — бестолково протянул здоровяк, оборачиваясь.

— А вот чего.

Удар получился отличный: снизу в челюсть, как по учебнику. Восьмиклассник даже не успел понять, что случилось — отключился моментально и с потухшим взглядом повалился на своих товарищей. Второго я убрал кулаком в переносицу, третьего подхватил за пояс и буквально воткнул лбом в паркет — и больше драться оказалось не с кем: Петропавловский со своими работал резво и с огоньком. Не успел я развернуться, как двое уцелевших из банды Кудеярова уже валялись на полу и вовсю огребали по ребрам ботинками.

— Тихо, тихо, братцы! — рявкнул я. — Насмерть не забейте!

Начало определенно вышло удачным — но из гимнастического зала уже мчалось подкрепление. Я встретился взглядом с прижавшимся к стене Фурсовым. Он коротко кивнул в ответ, пропустил пятерых — и пинком захлопнул дверь перед шестым. Дерево с глухим стуком ударилось в лоб, раздался вопль, и через мгновение в конце коридора снова стало тихо.

Фурсов придавил дверь широченной спиной и держал. Изо всех сил. Ботинки скользили по паркету, на лбу стремительно надувались жилы, мышцы напрягались так, что грозились вот-вот разорвать тесный форменный китель. Но несколько мгновений мы выиграли — и я собирался потратить их с пользой.

Восьмиклассников мы буквально снесли. Двоих я свалил сам, а остальных затоптали однокашники. Налетели толпой и колошматили так, что клочья летели. Били крепко, так, чтобы поднялись нескоро — оставлять врага за спиной я не собирался.

— Давай! — заорал я, впечатывая носок ботинка в чьи-то ребра. — Открывай!!!

Фурсов прыгнул вперед, едва успев увернуться от распахнувшейся двери. Восьмиклассники с руганью ломились наружу, но больше мешали друг другу — так, что застряли в узком проходе. Я заехал одному в скулу, отпихнул второго, а третьего выдернул на себя и встретил коленом под ребра. И чуть не поплатился за самоуверенность — здоровяк не только выдержал мой удар, но еще и повис на шее, грозясь утянуть вниз, на пол.

Выручил Петропавловский: он закончил дела в коридоре и первым бросился на помощь. Завопил, как бешеный, и с разбегу влетел в дверной проем обеими ногами вперед. Кто-то жалобно крякнул, хватка на моих плечах ослабла — и вся куча-мала с грохотом повалилась в темное нутро гимнастического зала. Я кое-как удержался на ногах, переступил через извивающиеся на полу тела — и с кулаками встретил остатки Кудеяровского воинства.

Восьмиклассники тут же окружили меня — зато места вокруг оказалось достаточно и для маневра, и для полноценных рукопашных выкрутасов. Налитое под завязку мощью Таланта и веселой злобой молодое тело работало, как отлаженный и смазанный механизм, доставая откуда-то из глубин памяти мышц движения, которые в другое время я едва ли смог бы вспомнить. Пригибалось, сжимаясь в пружину — и тут же выстреливало ударом, способным переломить надвое дубовую доску… или чьи-нибудь ребра. Вертелось волчком, раскидывая со все стороны пинки и зуботычины.

А когда я изящно подхватил с пола забытую кем-то швабру, дело пошло еще веселее. Мокрая тряпка задорно щелкнула по чьей-то сердито перекошенной щекастой морде, и деревяшка не выдержала: с хрустом переломилась, оставив в моих руках кусок около метра длиной. Легкий и хваткий — самую настоящую дубинка, которой я тут же прошелся по беззащитным мягким местам наседавших со всех сторон врагов.

Беднягам оставалось только с воплем валиться на пол, зажимая отбитые конечности. Но и мои силы понемногу уходили — все-таки сражаться в одиночку с целой толпой оказалось не так уж просто. Кто-то повис на плечах сзади, а руку с обломком швабры обхватили крепкие пальцы. Третий восьмиклассник бросился прямо в ноги, и я едва не свалился…

И вдруг все закончилось: подоспела помощь. Наши разобрались со свалкой у двери и теперь беспощадно гнали Кудеяровскую шушеру вглубь зала. Жирную точку в побоище поставил Фурсов — подскочил ко мне и смачным пинком отправил какого-то толстяка на пол.

И все, наконец, стихло — никто больше не ругался, не гремел ботинками и не хрипел, получив удар под дых. Только негромко постанывали побитые восьмиклассники, на всякий случай расползаясь от меня подальше.

— Мой генерал! — Петропавловский выскочил неведомо откуда и встал со мной рядом. — Мы победили! Силы врага повержены!

Вид у него при этом был совершенно дурной. Изрядно помятый: китель лишился половины пуговиц и свисал краем ворота чуть ли не до пупа, а почти оторванный левый рукав болтался на трех нитках. К утренним ранам добавились ссадины на щеке и здоровенный синяк: левый глаз заплыл так, что превратился в узенькую щелочку… Зато в правом ярким пламенем сияла радость победы, от которой в полумраке зала как будто становилось чуточку светлее.

— Господа хулиганы и шутники! — рявкнул я. — Довожу до вашего сведения, что с сегодняшнего дня мы все дружно начинаем вести себя прилично. К любому товарищу, на котором надета форма нашей славной гимназии, обращаемся уважительно — вне зависимости от класса, возраста и происхождения. Искореняем в себе порочные привычки и последствия дурного воспитания… А те, кто не понимает хорошего отношения, — Я легонько стукнул себя обломком швабры по ноге, — будут иметь дело со мной лично, судари. Есть вопросы?

Ответом мне было тишина. Не то, чтобы гробовая — но вполне торжественная. Можно сказать, триумфальная. Восьмиклассники с кряхтением поднимались на ноги и ковыляли к скамейкам у стены. Кто-то уже успел убраться за дверь или спрятаться в раздевалке, зато остальные слушали меня буквально с раскрытыми ртами.

Похоже, воспитательная работа удалась.

— Вопросов нет. Замечательно, судари, просто замечательно. Приятно видеть столь понятливую публику. В таком случае, все свободны. — Я неторопливо вышел в самую середину зала. — А господина Кудеярова я попрошу остаться. К нему у меня разговор особый.

С самого начала победной речи я пытался отыскать глазами своего недруга — и не находил. Кудеяров не укрывался за спинами товарищей, не прятался в подсобке и не сбежал — уж его бы наши точно не выпустили. И все же главаря поверженной шайки нигде не было.

— Иди-ка сюда, — негромко позвал Петропавловский, когда восьмиклассники осторожно потянулись к выходу из зала.

Раздевалка опустела. Кто бы тут ни отсиживался — он уже ушел. То ли через дверь, то ли еще как-то — не оставив и следа…

Впрочем, нет — кое-какой след все-таки остался: крохотный клочок синей ткани, повисший на гвозде на подоконнике. Тот, кто вылезал здесь наружу, сумел каким-то чудом прикрыть за собой створки — и все же зацепился. Выбрался на улицу, а оттуда… Оттуда, похоже, сиганул прямо вниз — идти по карнизу было попросту некуда.

Кудеяров предпочел рискнуть и прыгнул со второго этажа, лишь бы не попасть мне в руки. Не знаю, чего ему это стоило, но даже хромая на обе ноги он, похоже, все-таки успел убраться куда подальше — пока мы лупцевали его банду.

— Удрал, зараза такая, — вздохнул я. — Ну, ничего. Никуда он от нас не денется.