Гимназия №6

Глава 27

Возня с несчастным Захаром заняла куда больше времени, чем казалось. Когда я вышел на улицу, там уже совсем стемнело. И неплохо было бы отправиться домой и, наконец, выспаться… но одно дело у меня все-таки еще осталось. Пусть не срочное, и даже не слишком важное — зато личное и, можно сказать, приятное.

Не зря же я загремел в карцер — в конце то концов.

Адрес неведомо куда подевавшегося Фурсова я выяснил еще утром, сразу после класса латыни, а вот отыскал не сразу: маленькие четырехэтажные домишки в конце Большой Подьяческой не только мало чем отличались друг от друга, но еще и стояли так тесно, что случайный гость на улице едва ли мог сообразить, где заканчивается один и начинается следующий.

Я зашел в тесный двор-колодец чуть ли не наугад — и все-таки не ошибся. Даже сверхчеловеческое обоняние не пробивалось сквозь привычные и могучие запахи бензина, сырости, лошадиного навоза и дыма, и отыскать следы проходившего здесь человека я, конечно же, не мог — но чутье справлялось и само по себе.

Фурсов где-то рядом. И ему, кажется, не слишком-то хорошо.

Я нахмурился и неторопливо зашагал по двору, на ходу «прощупывая» эфир на предмет чего-то знакомого… или наоборот — странного и чужого.

И у второй или третьей лестницы нашел и то, и другое: Фурсов точно был здесь. Спешил, нервничал — то ли торопился домой, то ли пытался удрать от тех, кто шел за ним следом. Я взялся за ручку на двери и поморщился — отпечаток чужого присутствия оказался каким-то гадким, неприятным — хоть уже и прошло около суток.

Внутри пахло точно так же, как и должно было пахнуть в копеечном доходном доме, который населяли работяги, мелкие торговцы и порой весьма сомнительные личности: в нос тут же ударил аромат табака, дешевой выпивки и пота. К счастью, порохового дыма я так и не почувствовал.

А вот кровь была. На втором этаже я сначала почувствовал запах, а потом увидел на перилах засохшие бурые отпечатки. И еще через несколько ступенек — отпечаток широкой ладони на стене. Фурсов дрался, пытался отбиться… но проиграл.

Впрочем, количество выглядело не слишком пугающим — даже небольшая лужица на площадке чуть выше скорее натекла из сломанного носа, а не из раны. Вздумай кто-то схватиться за нож — я бы нашел куда больше.

Или даже бездыханный труп.

Здесь Фурсов лежал… валялся без сознания — но потом все-таки нашел в себе силы встать и подняться по лестнице дальше. Домой, под самую крышу: как и я, они с матерью снимали комнату в мансарде. Дешевую и тесную, с низкими потолками. Можно сказать, чердак — вряд ли те, кто строил этот дом еще в прошлом веке, вообще предполагали, что здесь будет кто-то жить. Вместо полноценного пролета наверх вели деревянные ступеньки, верхняя из которых упиралась прямо в хлипкую узкую дверь.

Номера не было, но я и так знал, что пришел по адресу. Ничего похожего на звонок, конечно же, не имелось — так что оставалось только стучать… без ответа. Вряд ли хозяева решили выйти прогуляться на ночь глядя — так что я решил проявить настойчивость, и грохот тяжелых ударов прокатился вниз по лестнице. Тонкое дерево обиженно застонало, ясно давая понять — еще немного, и я проломлю дверь или вовсе снесу ее с петель.

Внутри, видимо, подумали точно так же — и до моих ушей донеслись торопливые шаркающие шаги.

— Чего надобно? — проворчал недовольный женский голос.

— А Фур… Дмитрий дома? — спросил я. — Я…

— Нету тут никаких Дмитриев… И не было никогда! Ступай, откуда пришел.

Да уж… Мне определенно не обрадовались. Впрочем, после того, что случилось вчера к ночи — неудивительно. Мать Фурсова то ли опасалась возвращения недоброжелателей, то ли готова была гнать прочь вообще любого.

— Это Володя Волков! — не сдавался я. — С ним все в порядке?

На этот раз ответа пришлось ждать чуть дольше. За дверью раздалось негромкое шушуканье — которое, впрочем, тут же переросло в сердитое шипение. Кто-то с кем-то спорил. Хозяйка явно все еще не хотела меня пускать, но битву все-таки проиграла: дверь приоткрылась, и в проеме мелькнуло бледное и испуганное женское лицо.

— Ну здравствуй, братец. — Плечистая фигура Фурсова заслонила мать и шагнула мне навстречу. — Ты какими… судьбами?

— Да так, — вздохнул я. — На тебя посмотреть пришел.

Мир вокруг полыхнул алым — и снова вернулся к нормальной темно-серой гамме. Но и этого крохотного мгновения ярости вполне хватило, чтобы пожалеть. О том, что Кудеяров получил недостаточно, бессовестно и несправедливо мало — по сравнению с тем, что заслужил.

За последние дни мы уже не раз дрались. Нещадно били — и огребали сами в таких количествах, что даже мое тело не успевало за ночь целиком залечить синяки, ушибы и ссадины. Но Фурсов выглядел так, что я с трудом представил, каких усилий ему стоило подняться с постели и дойти до двери.

Я едва узнал его лицо — на нем буквально не осталось живого место. Всю шею покрывали кровоподтеки, на костяшках обеих рук застыли уродливые буры корки, а пальца распухли — похоже, кто-то изрядно по ним потоптался, добивая уже поверженного противника. Нос распух чуть ли не вдвое, а лоб закрывала повязка. Обычного человека такие побои, пожалуй, и вовсе могли бы отправить на тот свет, но Фурсов не только ходил и кое-как говорил, но и даже находил в себе силы улыбаться.

— Ну что, насмотрелся? — поинтересовался он. — Хорош?

— Краше в гроб кладут. — Я с трудом подавил желание заехать кулаком по стене. — Кудеяр постарался?

— Да если бы. — Фурсов прикрыл за собой дверь и оперся спиной на грязную стену — стоять ему было тяжело. — Меня вчера с работы выперли, без копейки денег. А как домой пришел, так вижу — стоят… эти. Сказали, что на складе кража случилась, а грузчики все на меня показали. И теперь я, получается, денег должен.

— А дальше? — поморщился я.

— Дальше… Будто сам не знаешь. — Фурсов свесил голову на грудь. — Тут и к городовым идти без толку — эти бандюки с торгашами одна шайка-лейка. Свидетелей найдут, кого надо купят, а остальных запугают.

— И что делать думаешь?

— Да чего тут сделаешь? — мрачно усмехнулся Фурсов. — Был бы один — собрал чемодан — да на вокзал. В деревне, может, и не нашли бы… А с матерью куда я убегу? Небось, еще и приглядывают, скоты этакие.

И будто в ответ на опасения где-то внизу хлопнула дверь. Конечно, это вполне мог возвращаться домой после праведных трудов кто-нибудь из местных жильцов. Или спешить по своим делам припозднившийся почтальон. Или… впрочем, порядочные граждане и почтальоны редко ходят толпой — да и ведут себя, пожалуй, поприличнее.

А эти шагали нарочито-громко, переговариваясь, стуча ботинками и то и дело колотя в двери — видимо, для острастки, чтобы никому не пришло в голову выйти на шум. А уж запах табака и дешевого алкоголя от них шел такой, что опережал шайку на пару этажей.

Четыре человека… или даже пятеро — судя по топоту. Согнувшись в просвет между лестничными пролетами я насчитал шестерых: последний чуть отстал от своих товарищей, да и вообще старался держаться потише. То ли осторожничал, то ли просто прикрывал тылы — на всякий случай.

— Приплыли, блин… — Фурсов сжал зубы. — Вот чего, Вовка — ступай в квартиру, спрячься. Может, отбрехаюсь как-нибудь.

— Да я и сам отбрехаюсь. — Я расстегнул пуговицы и принялся неторопливо засучивать рукава. — Пойду, поздороваюсь с гостями дорогими.

— Стой… Стой, дурья твоя башка! — Фурсов попытался поймать меня за плечо. — Вовка, это не Кудеяр — это Прошки Рябого люди… Взрослые мужики, из бывших каторжан. Вздумаешь с ними драться — сунут финку в бок, и дело с концом!

— Так я разве драться? — Я пожал плечами. — Так, поговорить… наверное.

Ответа я не услышал — точнее, не разобрал. Фурсов пробормотал что-то неразборчивое — и явно не восторгался ни моими умственными способностями, ни умением решать проблемы. Чего уж там — я и сам уже начал сомневаться, что мои выкрутасы хоть как-то помогали делу.

Но уж точно не собирался оставлять товарища наедине с этими…

Рожами — другого слова я не смог бы придумать даже при всем желании. Небритые, без половины зубов, с не раз ломаными носами и замызганными кепками, надвинутыми чуть ли не до самых глаз. По сравнению с нашими гостями даже восьмиклассники и сам Кудеяров показались бы высшим светом столицы. Не знаю, что там насчет каторги, но как минимум трое из шести явно не один год провели на рудниках. Я даже без всяких колдовских способностей мог различить на их лицах следы болезней, которые неизбежно мучают тех, кто много дней проводит без нормальной еды и солнечного света.

Впрочем, изможденными бандиты уж точно не выглядели, и в цепких руках наверняка осталось немало силы. И, что куда опаснее — умения орудовать не только лопатой или киркой, но и прочими инструментами. Которые наверняка годились не только для мирного и честного труда.

— Оп-па! — Поднимавшийся первым тощий урка замедлил шаг и картинным жестом сдвинул кепку на затылок. — А ты откуда такой взялся, красавец?

— Мимо проходил, — буркнул я, сложив руки на груди. — А вы, любезные — какими судьбами?

— Да дело у нас есть к одному сударю. — Урка расплылся в фальшивой щербатой улыбке. — Всего-то на минутку — зайти да выйти. А сударь, небось, твой знакомый, из гимназии.

— Нездоровится ему. — Я неторопливо спустился еще на пару ступенек ниже. — Отдыхать сударь изволит. А вы, милейшие — шли бы лучше домой. А дела подождут, да и…

— А я этого студиозуса знаю, — вдруг раздался еще один голос. — От он нас с пацанами давеча…

А вот и мой старый знакомый — из тех, что пытались подкараулить меня по пути в гимназию. В той компании он явно был главарем, но среди взрослых уголовников занимал роль поскромнее. Поэтому и шел последним — и только сейчас вылез из-за чужих спин.

И вылез не без опаски — видимо, помнил, чем закончилась наша прошлая встреча.

— Вон оно чего… — Старший урка понимающе закивал. — Выходит, ты, студиозус, парень крепкий — да еще и кулаками махать обучен.

— Самую малость. — Я пожал плечами. — И исключительно в случае особой нужды, любезный.

— Ну, так нужды и вовсе никакой нету. У меня к тебе дел не имеется, у тебя ко мне, стало быть, тоже. — Урка развел руками в стороны. — Ступай себе домой, а мы с твоим другом пока потолкуем… Не бойся, лишнего не спросим.

— Иди, Вовка. — Фурсов обреченно вздохнул за моей спиной. — Нечего тебе тут делать.

Я не ответил. Время разговоров определенно заканчивалось, и молчание в любом случае выглядело куда убедительнее слов. Я молча помотал головой и расставил ноги чуть пошире, давая понять, что подняться по лестнице вверх получится только убрав меня с дороги силой.

Впрочем, вряд ли это кого-то смущало.

— Отв-а-а-ажный студиозус… — насмешливо протянул урка. — Отважный — но бестолковый. И чего тебе дома не сиделось? Может, ты на кулаках драться и мастак — так и мы, поди, не пальцем деланные. Шесть человек, а ты, дурак, один. — Урка едва заметно шевельнул ладонью, вытряхивая из рукава короткую, но увесистую металлическую трубку. — И деваться тебе некуда.

— А вот тут ты ошибаешься, любезный. Это не мне. — Я широко улыбнулся, обнажая уже начавшие отрастать зубы. — Это вам деваться некуда.