Гимназия №6

Глава 28

Все-таки у звериной формы — даже в весьма и весьма урезанной ее версии — имеется одно неоспоримое преимущество: выглядит она весьма эффектно. Конечно, есть еще сила и сверхчеловеческая скорость реакции, но чем-то подобным в этом мире наверняка могут похвастать если не все Владеющие, то уж точно немалая их часть. И даже если урки, которых подослал неведомый Прошка Рябой, еще не встречались с наделенным Талантом противником, вряд ли это так уж сильно бы их удивило или напугало.

А вот перекошенная желтоглазая морда с клыками в полтора раза длиннее человеческих — вполне могла. Бывалые ветераны ножа и топора, конечно же, не разбежались, даже не попятились вниз по ступенькам… и все же застыли — лишь на одно короткое мгновение.

Но и его мне вполне хватило.

Реакция у урки оказалась что надо: самодельная железная дубинка в его руках взметнулась, чтобы то ли отразить удар, то ли нанести собственный — и все-таки чуть медленнее, чем следовало. Я успел первым и впечатал ботинок прямо в щербатое лицо. Обычно такие выкрутасы годятся только для фильмов про суетливый и показушный азиатский мордобой, но я стоял на несколько ступенек выше — и пинок вышел на славу.

Урку буквально снесло, отбросив на площадку внизу через головы подопечных. А я уже взялся за следующего: увернулся от неуклюжего выпада, поймал за локоть, подтянул и пробил. Свободной правой рукой снизу вверх, под челюсть, почти без замаха. Не классический боксерский апперкот кулаком, а нижней частью ладони. Лязгнули зубы, слетела с головы кепка — и второй бандит повалился за своих товарищей.

Третьего я подхватил одной рукой за ворот, второй за ремень на брюках, приложил ребрами о жалобно хрустнувшие перила и, чуть приподняв, сбросил на лестницу вниз. На его счастье, лететь пришлось недолго — иначе кости бы точно превратились в кашу.

Дальше пришлось уже сложнее: могучий натиск выбил половину противников, но потом первый испуг прошел, и остальные навалились на меня с трех сторон разом, и в руках у одного сверкнул короткий клинок.

Та самая финка, когда-то произошедшая от традиционных северных ножей с пузатой рукоятью. Поначалу совсем простеньких и коротких, скорее утилитарных инструментов, чем боевых — полноценной гардой с упором для пальцев подобные игрушки обзавелись уже позднее, в начале двадцатого века. И примерно тогда же разом стали популярны и у охотников, и у солдат, и у мелких уголовников. Простота и надежность конструкции делали финку идеальным оружием для рукопашного боя в ограниченном пространстве — к примеру, в траншее.

Или на лестничной площадке.

Я едва успел остановить удар, перехватив руку с ножом чуть ниже локтя. Урка попытался было выкрутить кисть и подрезать мне сухожилия на запястье, но силы все-таки оказались неравны: я изо всех сил стиснул предплечье, отвел чуть в сторону, пока не хрустнул сустав — и уже двумя руками резко нажал сверху, одновременно разворачивая нацеленное в меня лезвие.

Раздался вопль, и финка ушла в бедро чуть ли не по самую гарду. Урка так и не выпустил ее из пальцев, и теперь любое движение лишь причиняли ему боль. Я оттолкнул обмякшее тело и едва успел прикрыться плечом от летевшего прямо в скулу кулака. Второго удара не последовало — видимо, противники успел сообразить, что голыми руками меня не возьмешь. И пока один возился с латунным кастетом, второй отскочил на ступеньку вниз — и полез за ворот куртки за тяжелой артиллерией.

В полумраке лестницы блеснул револьвер — отлично знакомый мне по обоим мирам «наган». Видимо, дешевая версия, солдатская — если уж урке пришлось взводить курок прежде, чем пальнуть. Только благодаря этому я и успел увернуться: сместился вбок, скользнул плечом вдоль стены и почти наугад схватился за ствол. Раздался грохот, раскаленный кусок свинца ударил в ступеньку, отрикошетил — и с сердитым визгом унесся куда-то вверх, к потолку.

Я не стал дожидаться, пока урка снова выстрелит — дернул на себя, врезал в челюсть локтем и что было силы крутанул «наган», с хрустом ломая скобой палец. Через мгновение оружие перекочевало в мои руки — и расклад изменился.

Окончательно и бесповоротно.

— А ну назад! — рявкнул я, взлетая по ступенькам. — Или всех перестреляю!

Не знаю, что оказалось более убедительным — мой крик или щелчок, с которым провернулся барабан. Теперь дуло «нагана» смотрело на уголовников сверху вниз и уж точно успело бы выплюнуть парочку пуль куда раньше, чем кто-то из них сделал бы шаг.

Впрочем, желающих геройствовать уже не осталось — да и здоровье, можно сказать, не позволяло. Главный урка все еще ворочался на лестничной площадке снизу, тоскливо выплевывая из ноздрей алые фонтанчики, да и самые крепкие из его подручных выглядели не лучше: один с руганью и стонами пытался вытащить из ноги финку, второй скрючился на ступеньках, нянча изувеченную скобой «нагана» руку, а третий и вовсе лежал без движения — то ли приложился головой, то ли и вовсе свернул шею, когда падал вниз через пролет.

Более-менее невредимым остался только старый знакомый — молодой и, похоже, самый сообразительный из всей банды. Он уже имел со мной дело — на безусом лице до сих пор красовался здоровенный, расходящийся в обе стороны от пунцового носа синяк. Зато свежей порции травм парень как будто избежал. Видимо, успел быстрее прочих смекнуть, чем закончится дело, и благоразумно не лез на рожон, отсидевшись за спинами многострадальных старших товарищей.

— Тихо, тихо… — простонал старший урка, кое-как приподнимаясь на локте. — Уймись, студиозус… Сейчас уйдем.

Поверженное воинство каторжан больше не выглядело угрожающим. Скорее жалким, но я и не думал опускать оружие — и внимательно наблюдал за руками всех шестерых. И особенно за тем, что наконец смог выдернуть из ноги окровавленную финку. Между нами было не меньше полудюжины ступенек, но я отлично знал, что в умелых руках нож опасен и на расстоянии. Одно короткое движение, гулкий свист — и короткое лезвие войдет мне в живот или грудь чуть ли не целиком. Выстрелить я, пожалуй, успею и после этого, а вот залечить такую рану или хотя бы дождаться кареты с медиками — уже не факт.

Но на мое счастье урка то ли не владел искусством метания ножей, то ли не стал рисковать. А может, его уже мало волновало что-либо кроме спасения собственной и без того продырявленной шкуры. Уголовники со стоном переползали вниз — и только там кое-как поднимались на ноги и, держась за стену, спускались дальше.

— Еще свидимся, студиозус, — проворчал старший, скрывшись за пролетом. — Узнаешь, с кем связался… Узнаешь, дурья твоя голова. Прохор Михайлович обид не прощает.

— Топай давай, — буркнул я, на всякий случай чуть отойдя от перил. — И чтобы ноги вашей больше тут не было!

— Мы тебя еще достанем, — донеслось с этажа ниже. — Так, что небо с овчинку покажется. Еще просить будешь, чтобы…

Видимо, уркам очень уж хотелось, чтобы последнее слово осталось за ними — раз уж не получилось одолеть меня в драке. Я не возражал и уж тем более не боялся, что им взбредет в голову вернуться, но все же убрал «наган», только когда где-то внизу хлопнула входная дверь.

— Да уж… Я думал, это у нас Петропавловский без царя в голове, — Фурсов вздохнул и устало опустился на ступеньку. — А ты, оказывается, еще хуже — совсем дурной.

— Угу… А где мое «спасибо»? — съехидничал я. — Вот так — стараешься, помогаешь людям, а они…

— Да от такой помощи, братец, как бы хуже не стало. Так эти хмыри только мне бы руки-ноги поломали, а теперь и мать зарежут, и квартиру сожгут… И тебя Прошка хоть из под земли достанет.

Видимо, моя способность заводить влиятельных и крутых друзей пока оставляла желать лучшего — зато враги разных калибров буквально слетались ко мне, как… ну, допустим, как пчелы на мед. Прежний я наверняка проявлял бы куда больше осторожности. Может, даже сбежал от драки, попробовал спрятаться и спрятать других, не лез на рожон без надобности. Нет, я и раньше никогда не считал себя трусом и едва ли прошел бы мимо чего-то подобного — но и бесшабашная отвага в число моих пороков, пожалуй, все-таки не входила.

А вот нынешнего меня почему-то отчаянно тянуло на приключения, сомнительные и порой совершенно ненужные. Я пока еще не разучился мыслить, и все же порой действовал так, будто мне снова исполнилось семнадцать лет…

Впрочем, — почему «будто»?

— А доставалки-то хватит? — Я поднялся на пару ступенек и устроился рядом с товарищем. — Что это вообще за Прошка такой?

— Хорошо ж ты живешь, брат, если Прошку Рябого не знаешь. — В голосе Фурсова прорезалось неподдельное удивление. — Бандит он, вот кто. И не из мелкой шушеры, а серьезный человек. Половина торгашей с Апраксина двора, считай, под ним ходит. И склады его урки охраняют — вот вроде тех, которых ты покалечил.

— Охраняют? — на всякий случай уточнил я.

— Ну… Следят, чтобы работяги себе в карман ничего не сунули. Ворье гоняют всякое… только сами похуже любого ворья будут. — Фурсов сердито сверкнул заплывшими синевой глазами. — Наберут ящиками, а хозяева потом с нас спросят. А будешь оправдываться, так разговор короткий — по зубам, и все дела. Сам видел.

— Видел, — вздохнул я. — И что — совсем на них никакой управы нету? Неужели никто не пробовал?..

— Мы с тобой, считай, попробовали. — Фурсов снова посмотрел на меня, как первоклассника — да еще и явно не самого сообразительного. — И вот чего вышло. Каторжане люди лихие, им человека убить — раз плюнуть, а других Прошка не держит. За ним сила настоящая — он и с полицейскими приставами знакомства водит, и с благородными на короткой ноге… И с Кудеяром-старшим у них дело общее.

— Вот оно чего, — закивал я. — Значит, вот кто тебе подгадил… Не просто так.

— Да уж куда проще, братец. — Фурсов попытался изобразить на изуродованном лице что-то вроде улыбки. — Говорил я тебе — не лезь, хуже будет. А ты не послушал. Теперь нам обоим, считай… в общем, сам понимаешь.

— Ну и чего теперь — самому в простыню заворачиваться? — рассердился я. — И на кладбище ползти?

— Зачем ползти? Отвезут, поди… — Фурсов толкнул меня локтем в бок и хрипло рассмеялся. — Да ладно тебе, брат, я не в обиде. Здорово ты им задал — будет, чего на том свете рассказать.

— Ты погоди на тот свет. Побарахтаемся еще. — Я достал из кармана «наган». — Держи, тебе нужнее. Не думаю, что сегодня кто сюда сунется — но мало ли…

— А ты куда?

— А я, брат, домой. — Я хлопнул Фурсова по плечу и поднялся на ноги. — Если по дороге не убьют — так хоть посплю, как человек.