Гитлер: мировоззрение революционера

Райнер Цительманн К ОБОСНОВАНИЮ МОТИВА «ЖИЗНЕННОГО ПРОСТРАНСТВА» В МИРОВОЗЗРЕНИИ ГИТЛЕРА[1876]

Вопрос о том, что было основным мотивом в решении Гитлера о нападении на Советский Союз — краткосрочная военно-стратегическая задача или долговременная «программная» стратегия, — наукой еще не решен[1877]. Те историки, которые подчеркивают этот «программный» элемент, формировавший решение Гитлера, делают особый упор на тесном переплетении «расово-идеологических» и внешнеполитических целей в его мировоззрении. Здесь преобладает точка зрения Андреаса Хильгрубера, согласно которой «военное покорение России ради приобретения нового „жизненного пространства“ и истребление евреев были неразрывно связаны друг с другом как в политической программе Гитлера, так и в его… реальной политике». Для понимания мировоззрения и политики Гитлера существенное значение имеет осознание «расово-идеологического ядра его программы»[1878]. Объяснение гитлеровской программы обретения «жизненного пространства» следует выводить из его «расово-идеологической догмы» о «еврейском происхождении большевизма»[1879].

На основании многочисленных высказываний Гитлера Хильгрубер пытается доказать, что тот исходил из своей «навязчивой» идеи, будто большевизм представляет собой попытку евреев установить свое господство над массами славянского населения Советской России. Этот тезис о «еврейском большевизме», которого Гитлер придерживался и после 1933 г., дает ключ к пониманию внутренней связи «расово-идеологических» и внешнеполитических целей диктатора.

И действительно, можно без особого труда найти много доводов в пользу тезиса о «еврейском большевизме» прежде всего в книге Гитлера «Майн кампф» и в других его более ранних речах и публикациях. Однако крайне сомнительно то, что Гитлер и в 1940–1941 гг., принимая решение о нападении на СССР, опирался на этот тезис.

Многое говорит скорее о том, что Гитлер к этому времени пересмотрел свои первоначальные взгляды на Сталина и на СССР в одном решающем аспекте. Так, если раньше он подчеркивал «интернационалистский» («еврейский») характер большевизма, то уже в начале августа 1939 г. в беседе с венгерским министром иностранных дел он заявлял, что, вполне возможно, «большевизм надел на себя националистский шлем»[1880]. В разговоре со Свеном Гедином 4 марта 1940 г. Гитлер высказал такое соображение: «Сталин вообще серьезно изменился. Он уже не большевик-интернационалист, а предстает как абсолютно русский националист и, в сущности, преследует ту же естественно заданную русскую национальную политику, которая проводилась царями»[1881].

В своем ответном письме от 8 марта 1940 г. на послание Муссолини от 3 января 1940 г. Гитлер объяснял свою точку зрения так: «Россия после окончательной победы Сталина, без сомнения, переживает отход от большевистских принципов в сторону русских национальных форм существования»[1882].

Десятью днями позже в разговоре с дуче Гитлер заявил: «Сталин совершенный автократ, и если бы сейчас, в 1940 г., вместо Сталина посадить какого-либо российского царя образца 1540 г., то ничего бы не изменилось. Только стали бы во всевозрастающей мере выгонять евреев из центральных органов российского государственного управления. <…> И тем самым большевизм сбросил бы свое московитско-еврейское и интернационалистcкое обличье и стал бы просто славянским московитством»[1883].

Разумеется, подобные высказывания имели целью развеять сомнения, возникшие у итальянского союзника по поводу германо-советского пакта, подписанного в августе 1939 г. Гитлер счет необходимым оправдать свое рандеву с СССР. Тактический же элемент его аргументации остался с очевидностью прежним, ибо Гитлер на самом деле не был готов отказаться от своих планов расширения «жизненного пространства» в силу изменения своих представлений о Сталине. Такая аргументация (независимо от тех выводов, которые он предпочитал из этого делать), однако, вполне соответствовала его убеждениям. Схожим образом рассуждал он и 12 января 1940 г. в разговоре с Геббельсом: «Фюрер считает, что большевизм — это вполне соответствующее сегодня славянству государственное устройство. <…> Сталин сегодня — это современный Иван Грозный или, пожалуй, Петр Великий. А то, что страна не смеется, то этого она не делала и при царях. Только с тех пор правящая верхушка исчезла и была заменена типичными славянами»[1884].

О том, что Гитлер действительно был убежден во внутренней трансформации Советского Союза (при этом отнюдь не следует переоценивать тактическую и ситуационную функцию его высказываний), свидетельствует прежде всего тот факт, что даже после нападения на СССР он оставался верным своей новой оценке Сталина. Так, во время одной из застольных бесед в ночь на 6 января 1942 г. он заявил: «Сталин здесь выступает как человек, который намеревался помочь большевистской идее одержать победу. На самом же деле он — только лишь Россия, продолжение царского панславизма! Большевизм является для него средством достижения цели: он служит маскировкой перед взорами германских и романских народов»[1885].

В разговоре 23 марта 1942 г. он сказал, что «Сталина нужно уважать уже за то, что он не допускает „еврея“ к искусству»[1886]. А 24 июля 1942 г. Гитлер рассуждал так: «Сталин также вовсе не скрывал от Риббентропа, что он только и ждет того момента, когда достаточно созреет его собственная интеллигенция в СССР, чтобы покончить с использованием еще необходимого ему сегодня еврейства в правящих кругах»[1887].

24 августа 1942 г. он утверждал, что Сталин использовал евреев «только для того, чтобы устранить интеллигенцию на Украине». А потом якобы он «отправил в Сибирь целые поезда евреев»[1888]. И уже оглядываясь назад, Гитлер заявил 26 февраля 1945 г., что полагает, будто Сталин, как «реалист», освободился «от яичной скорлупы туманной марксистской идеологии», которую «отныне будет держать в запасе в качестве опиума для чужих народов. Жестокость, с которой ликвидировалась еврейская интеллигенция после того, как она выполнила свою задачу разрушения царской империи, казалось, подчеркивала это предположение. Нужно, по-видимому, считать, что Сталин своевременно хотел позаботиться о том, чтобы эти еврейские интеллектуалы не заразили уже мерещившуюся ему великорусскую империю, создание которой составляло цель панславизма и которая по сути своей являлась лишь духовным наследием Петра Великого»[1889].

Когда Гитлер пришел к этой новой оценке Сталина и СССР, сказать с уверенностью нельзя. Уже во «Второй книге», написанной в 1928 г., он намекнул на возможность подобного развития в России: «В любом случае вполне мыслимо, что в России произойдет сама по себе трансформация большевистского мира изнутри постольку, поскольку еврейский элемент, видимо, в большей или меньшей мере может быть вытеснен русским национальным»[1890].

В последующие годы Гитлер все же весьма скептически относился к возможности такого развития[1891]. Он решительно отвергал распространенное в «народных» кругах мнение, будто Сталин освободился от «жидов» и проводит националистскую русскую политику. Такое «позитивное» восприятие России было широко распространено в кругах сторонников «консервативной революции». Для приверженцев этого в то время влиятельного в Германии ителлектуального течения Россия была не «марксистским» государством, а скорее образцовым примером вновь открытых национальных ценностей.

«Живая действительность восторжествовала в России над сухой теорией, русское своеобразие все больше и больше преодолевало чужеродные западные тела „петровизма“ и марксизма»[1892].

Конфликт между Сталиным и Троцким в 1929–1930 гг. Гитлер оценил как некое «демонстративное» сражение. Однако начавшийся 23 января 1937 г. процесс над Георгием Пятаковым, Карлом Радеком и другими «троцкистскими предателями» он уже рассматривал как одно из проявлений борьбы Сталина с «евреями». Геббельс отметил в своем дневнике 25 января 1937 г. следующее: «В Москве снова показательный процесс. На этот раз вновь исключительно над евреями. Радек и др. Фюрер все еще сомневается, нет ли скрытой антисемитской тенденции. Может быть, Сталин собирается все-таки извести всех евреев. У военных тоже, говорят, сильны антисемитские настроения»[1893].

Однако самое позднее в конце 1939 г. Гитлер, как мы уже говорили, с очевидностью пересмотрел свой тезис о «еврейском большевизме». Хильгрубер, правда, указывает, что в своих публичных выступлениях Гитлер продолжал придерживаться формулы «еврейского большевизма»[1894]; тем не менее это отнюдь не доказывает, что Гитлер переменил свое мнение. Во всех публичных выступлениях Гитлера следует неизменно учитывать преследовавшиеся им пропагандистские цели. Как показывают к тому же многочисленные другие примеры (например, его отношение к франкистской Испании, к итальянскому фашизму или к немецким социал-демократам и коммунистам[1895]), нередко между публичными и частными высказываниями Гитлера наблюдались существенные расхождения. А то, что он и дальше в своих речах поддерживал тезис о «еврейском большевизме», вовсе не свидетельствует о том, что он сам так думал.

Эта пропагандистская стратегия в гораздо большей мере соответствовала принципу, который он сформулировал уже в «Майн кампф»: «Вообще, искусство всех по-настоящему великих вождей народов состоит во все времена прежде всего в том, чтобы не распылять внимание народа, а всегда концентрировать его на одном единственном противнике. Чем более последовательным будет это проявление воли народа к борьбе, тем сильнее будет магнетическая притягательность движения и тем сильнее будет сила удара. Гениальность великого руководителя включает в себя то, что он всегда умеет представить даже располагающихся далеко друг от друга противников всегда как принадлежащих только к одной категории, потому что распознание различных врагов слабоватыми и неуверенными в себе характерами слишком легко приводит к возникновению сомнений в собственных правах»[1896].

Гитлер по-настоящему боролся с двумя различными противниками — с западными демократиями и с коммунистическим Советским Союзом. Поэтому было необходимо найти какой-то «общий знаменатель», который позволил бы представить обоих этих врагов как «принадлежащих к одной категории». И здесь оказался удобным постулат о близнецах-братьях — «еврейском большевизме» и «еврейском капитализме», — который Гитлер использовал в пропагандистских целях еще до прихода к власти.

Какие же выводы напрашиваются из того предположения, что Гитлер пересмотрел свой тезис о «еврейском большевизме»? Уильям Kapp, один из немногих историков, констатировавших «идеологическую переоценку» большевизма Гитлером, полагает: «Описанный выше эпизод бросает по крайней мере некоторую тень сомнения на гипотезу о том, что Гитлер в 1939–1941 гг. неизменно и последовательно преследовал одну и ту же старую идеологическую цель».

Нападение на Россию было будто бы в меньшей степени выражением «неослабного намерения покорить и обрести „жизненное пространство“, а скорее спонтанной реакцией на новую ситуацию, создавшую угрозу стратегическим и экономическим интересам Германии на Балканах»[1897].

Следовательно, встает вопрос о том, доминировали или нет «краткосрочные» военно-стратегические мотивы диктатора над его «долгосрочными», программно обусловленными целевыми установками. Бесспорно, оба эти компонента сыграли важную роль в принятии Гитлером решения о нападении на СССР. Релятивизация Карром программного компонента могла бы быть убедительной лишь в том случае, если бы Гитлер обосновывал свою цель приобретения «жизненного пространства» в России главным образом своими расово-идеологическими идеями. Однако если мы глубже проанализируем вопрос, почему Гитлер хотел захватить «новое жизненное пространство» в России и как он обосновывал эту претензию, то окажется, что даже в плане долгосрочных целевых установок Гитлера экономические соображения стояли на первом месте[1898].

Развертывая дальше эту аргументацию, приведшую Гитлера уже в «Майн кампф», во «Второй книге» и в речах и публикациях (до и после «прихода к власти») к претензии на то, что немецкий народ должен захватить для себя «новое жизненное пространство» на Востоке, мы приходим к выводу, который на все времена остается неизменным: основным условием существования человечества является, по Гитлеру, наличие у каждого народа достаточного «жизненного пространства», т. е. определенной территории, дающей ему средства для существования в самом широком смысле (т. е. полезные сельскохозяйственные угодья, сырье, источники энергии и т. п.). Эта основная территория в одно и то же время образует хозяйственную базу и ограничивает экономические возможности роста. В определенном «жизненном пространстве» проживает и определенное число людей, причем это число отнюдь не является статичным и при нормальных, т. е. «здоровых», обстоятельствах постоянно растет. На какой-то определенной стадии развития территориальная ограниченность базового пространства приходит в противоречие с растущей численностью населения.

«Когда народ имеет слишком ограниченное жизненное пространство, т. е. когда народ не располагает определенными полезными ископаемыми, когда земельные угодья недостаточны для его пропитания, это приводит к тому, что именно здесь [sic!] возникает определенная потребность в чем-то[1899]. Нужда, беды, социальные болезни и в конечном счете заболевания, обсуловленные природой, — все это вытекает из этих неблагоприятных условий существования»[1900].

Когда наступает несоответствие между факторами «жизненного пространства» и «численности народа», тогда якобы появляются различные возможные реакции на это. Гитлер прежде всего не захотел положиться на «стратегию экономического завоевания мира», т. е. на экономическую политику, ориентированную на экспорт товаров. Он считал такую политику лишь кажущимся решением проблемы несоответствия «жизненного пространства» и «численности народа».

Первая мировая война показала, что как раз такая экономическая политика с упором на экспорт в конечном счете и должна была привести к войне. Как и многие его современники, Гитлер придерживался тех взглядов, что истинной причиной Первой мировой войны якобы явилась торговая конкуренция между Англией и Германией. Так, в речи, произнесенной 26 мая 1920 г., он объяснял причину Первой мировой войны тем, что «Англия… начала бояться немецкой конкуренции на мировых рынках… [но] Англия не имела… средств мирно побороть Германию, и потому она перешла к такому средству, как насилие»[1901].

Политика экономической экспансии, однако, не только наталкивается на сопротивление других стран с развитой экономикой, но и уже в силу этого оказывается непригодной в качестве долговременной стратегии преодоления противоречия между «жизненным пространством» и «численностью народа», хотя бы потому, что мировой рынок сбыта прогрессивно сужается. Опираясь на распространенные тогда экономические теории[1902], Гитлер полагал, что индустриализация аграрных стран должна создавать всё большие трудности со сбытом для «старых» промышленно развитых стран. В своей речи 6 августа 1927 г. Гитлер так выразил эту мысль: «И есть еще одна возможность [преодоления противоречия между «жизненным пространством» и «численностью населения». — Р. Ц.], это экспорт товаров. Тем не менее это возможность призрачная: не только Германия идет по этому пути индустриализации и вынуждена это делать, но точно так же Англия, Франция и Италия. И в последнее время Америка тоже пополняет ряды таких конкурентов, и теперь самое трудное состоит не в так называемом повышении производительности, как у нас все еще думают, а самое сложное — это расширение сбыта. Вот это и есть сегодня главная проблема в этом мире, в этом самом мире, который повсюду индустриализируется и который борется за эти рынки».

Экономические трудности Германии должны были, вероятно, становиться еще более серьезными, «потому что, во-первых, конкуренция в мире с каждым годом будет усиливаться, а во-вторых, потому, что остальные страны, которым мы раньше поставляли товары, сами развиваются в промышленном отношении, и еще потому, что нехватка сырья с самого начала ставит нас во все более невыгодное положение в сравнении с другими государствами и народами на этой земле»[1903].

К этому добавляется еще и то, что экспортоориентированная экономическая политика, которая уже увеличивает наблюдающуюся непропорциональность развития сельского хозяйства и промышленности, видимо, должна была еще и привести к исчезновению крестьянства как элемента общества.

По всем этим причинам стратегия «мирного экономического завоевания мира», делал вывод Гитлер, есть иллюзия и непригодна на долгий срок решить экономические проблемы Германии. Поэтому лучше, мол, идти «прямым путем и преодолеть несоответствие между жизненным пространством и численностью населения с помощью военного захвата новых земель». В своей «Второй книге» Гитлер разъяснял: «Увеличение численности [народонаселения] можно компенсировать увеличением, то есть расширением, жизненного пространства. <…> Да, вполне верно сказать, что вся борьба любого народа в действительности сводится только к тому, [чтобы]… обеспечить себе необходимое землевладение в качестве общего условия существования. <…> В жизни народов есть лишь немногие способы корректировать несоответствие между численностью народонаселения и занимаемой им территорией. Наиболее естественным из них является подгонка время от времени территории к растущей численности населения. А это требует военной готовности и кровопролития»[1904].

Как известно, в «Майн кампф» и во «Второй книге» Гитлер разъяснил, что расширение «жизненного пространства» для немецкого народа может произойти только за счет России. Если бы Гитлер выдвинул свою претензию на «расширение жизненного пространства» и необходимую для этого войну с Россией только в «Майн кампф» и в своих ранних выступлениях, ее можно было бы на самом деле посчитать фантазией, не нашедшей себе подкрепления в его более поздних действиях[1905]. Но этого не случилось. К многочисленным свидетельствам, подтверждающим тот факт, что Гитлер и после 1933 г. продолжал ставить перед собой эту цель, следует отнести также и записи Йозефа Геббельса в своем дневнике[1906].

Существуют два основных документа, которые постоянно приводятся как доказательства намерений Гитлера начать войну; они подчеркивают центральное место экономического фактора в гитлеровском требовании расширения «жизненного пространства». В своей «Памятной записке к четырехлетнему плану», составленной в августе 1936 г., он выдвинул перед германской промышленностью задачу «быть готовой к войне через четыре года». Он подчеркивал, что замена натурального сырья и изготовление синтетических материалов хотя и являются «временным облегчением», тем не менее ни в коем случае не могут быть основополагающим и долгосрочным решением экономических проблем Германии. Решающим же моментом должно стать «принятие тех мер, которые в будущем позволят обеспечить… окончательное решение». Под «окончательным решением» Гитлер подразумевает «расширение жизненного пространства и, соответственно, сырьевой и продовольственной базы для нашего народа». И это должно было стать «задачей, которую следовало когда-нибудь решить политическому руководству»[1907].

На так называемом хоссбаховском совещании 5 ноября 1937 г. Гитлер в своем известном выступлении перед высокопоставленными военными вновь обратился к тем стратегиям, которым можно было следовать для разрешения экономических проблем Германии. И здесь он опять вернулся к теории о «сужающихся рынках»: «Участие в мировом хозяйственном процессе: перед вами возведены границы, которые мы не в состоянии устранить. <…> И в особенности следует основательно задуматься над тем, что с момента окончания мировой войны происходит индустриализация как раз тех стран, которые ранее были экспортерами продовольственных товаров».

Однако автаркия на базе ограниченного «жизненного пространства» может быть реализована лишь в нескольких отдельно взятых отраслях. Вывод Гитлера гласил: «Единственный и, вероятно, кажущийся несбыточным способ устранить наши трудности лежит в завоевании более обширного жизненного пространства, то есть в том, что во все времена было причиной основания государств и народных движений»[1908].

10 февраля 1939 г. Гитлер выступил в Берлине перед войсковыми командирами. Для него очень важно, заявил он с первых же слов, чтобы «1. Обсудить с верхушкой германского вермахта основные идеи национал-социализма, чего по вполне понятным причинам нельзя делать для широкой общественности. 2. К тому же нужно особо разъяснить определенные события, указать причины, которые привели и должны были привести к этим действиям и решениям, и, наконец, сделать из этого выводы, которые будут верны не только сейчас, но и в будущем»[1909].

В этой речи Гитлер также остановился на проблеме соотношения «жизненного пространства» и «численности народонаселения». «Я подхожу теперь к другому фактору, который является самым решающим, и этот фактор — жизненное пространство. И это самый обязательный фактор для формирования жизненных стандартов, для их развития и поддержания. Что можно получить от имеющегося в распоряжении жизненного пространства…? Поначалу это проблема полезных ископаемых, плодородия земли; во-вторых, и самоочевидно, это проблема плотности населения. <…> Совершенно безразлично, кто будет править в Германии; любой режим должен принимать во внимание, что здесь на одном квадратном километре проживают 140 человек, которые не могут прокормиться с этой земли и не могут быть обеспечены прочими нужными им сырьевыми ресурсами»[1910].

В ходе дальнейших высказываний Гитлер подробно говорил о возможных путях разрешения этих противоречий, чтобы в конце концов все их отвергнуть.

«Тем самым остаются лишь два пути. Один путь — это расширение экспорта и за счет этого обеспечение необходимого импорта продовольствия, ну и к тому же необходимого сырья; а второй путь — это не приспосабливать численность народа к жизненному пространству, а подогнать под нее жизненное пространство. Это тот путь, каким до сих пор шли все великие народы. Какой путь грезится мне лично, объяснять вам в деталях и по существу нет необходимости. Я знаю только этот, второй путь»[1911].

«Я намерен решить германский вопрос, то есть решить проблему германской территории. Имейте в виду, что, пока я жив, эта идея будет всецело владеть всем моим существом. И еще будьте уверены, что, как я полагаю, когда в какой-то момент понадобится сделать шаг вперед, то я тогда моментально начну действовать и при этом не побоюсь пойти на самую крайность, потому что я убежден, что этот вопрос так или иначе должен быть решен»[1912].

Гитлеровскую концепцию «жизненного пространства» нередко интерпретируют как якобы антимодернистскую «идеологию реаграризации». Такому ее истолкованию мы обязаны прежде всего Генри Тёрнеру. В статье «Фашизм и антимодернизм», которая в значительной мере повлияла на исследования в этой области, Тёрнер пишет: «Чтобы исцелить проблемы, стоявшие перед высокоиндустриализированной Германией в XX веке, они [Гитлер, Гиммлер, Розенберг и Дарре, которых Тёрнер скопом причисляет к антимодернистскому направлению в НСДАП. — Р. Ц.] прописали в качестве рецепта возрождение культового поклонения крови и почве. Они хотели высвободить большую часть немецкого народа от индустриального мира и помочь ему вернуться к простой сельской жизни»[1913].

В другом месте Тёрнер утверждает, будто Гитлер «в те годы, когда он шел к власти в одной из самых передовых индустриальных стран мира, [рассматривал] экономическую деятельность в конечном счете в аграрном аспекте»[1914]. Он подкрепляет этот тезис главным образом гитлеровской концепцией «жизненного пространства», которая якобы служила цели «реаграризации». И завоевание «жизненного пространства на Востоке» носило-де для Гитлера характер «односторонней аграрно-политической задачи». В публикациях Гитлера будто бы нет никаких намеков на то, что «Гитлер на этот счет имел какие-то широкие экономические соображения и, к примеру, учитывал возможность приобретения источников энергии или сырья»[1915].

Такое утверждение вызывает удивление, учитывая огромное количество высказываний Гитлера, которые показывают, что он придавал проблеме сырья центральное значение, а в завоеванном «жизненном пространстве» видел как раз возможность получения источников сырья и энергии.

Проблему сырья он рассматривал и во «Второй книге». Гитлер отмечал, что уже до войны «снабжение сырьем во многих отраслях… [сталкивалось] с серьзными трудностями» и они могли обеспечивать себя только за счет импорта из-за рубежа[1916]. Это был путь, который он, как известно, отрицал. Наилучшим способом решения этой проблемы Гитлер все же считал приобретение новых земель. Экономическое превосходство США, доказывал он в другом месте «Второй книги», обусловлено размерами их «жизненного пространства» и прежде всего богатством сырьевых ресурсов. Будущее Германии в ее теперешних границах и «в особенности в условиях ограниченности наших собственных сырьевых материалов, а стало быть, и угрожающей зависимости от других стран представляется очень мрачным и печальным»[1917]. Значение России Гитлер рассматривал и под углом зрения возможности использования ее источников энергии. Он подчеркивал, что Россия «[является] собственником источников нефти, которой сегодня придается такое же значение, как железной руде и углю в прошлом столетии»[1918].

Эти высказывания подтверждают тот факт, что проблема «сырья» уже очень давно занимала важное место в мыслях Гитлера. В речи 10 октября 1928 г. он вновь говорил о «значении проблемы земли» и проанализировал причины экономического превосходства США и их высоких жизненных стандартов. Условием этого отнюдь не является, мол, экономический строй США; это всего лишь результат того, что Америка «[располагает] достаточными земельными угодьями для выращивания пшеницы, достаточными природными богатствами, огромными лесными массивами, колоссальными залежами разных руд, громадными угольными бассейнами, гигантскими нефтепромыслами… короче говоря, Америка — это страна неимоверных природных богатств»[1919].

Когда Гитлер затрагивал проблему несоответствия численности населения и «жизненного пространства», он сетовал отнюдь не только на отсутствие у сельского хозяйства возможности увеличивать посевные площади, но и на «недостаток сырья», которое теперь приходится ввозить из-за рубежа[1920].

Гитлер в разное время неоднократно выступал против представлений о том, будто экономические проблемы Германии можно решить единственно путем преобразования экономического строя. По его мнению, эти проблемы были в первую очередь результатом недостаточности базовой территории. «Человек живет не идеями, а хлебом, углем, железом, рудой, всеми теми вещами, которые лежат в земле. <…> Это проблема не экономики как таковой, а земли»[1921].

Эти и подобные им замечания поясняют, что Гитлер, говоря о несоответствии между базой, обеспечивающей продовольственное снабжение, и численностью народонаселения, ни в коем случае не сводил все к недостатку посевных площадей, а имел в виду также и отсутствие жизненно важных сырьевых материалов. «Земля» означала для него и то и другое. 3 июля 1931 г. Гитлер заявил, что нынешнее «жизненное пространство» «слишком бедно природными богатствами, которых требует сегодняшняя промышленность в качестве сырья; другими словами, суженное жизненное пространство будет всегда и везде снова заставлять нас искать способ устранить этот недостаток»[1922].

В том же 1931 г., в беседе с руководителем экономико-политического отдела в центральном аппарате НСДАП Отто Вагенером он обосновал свою концепцию завоевания «жизненного пространства на Востоке» отсутствием достаточной сырьевой базы у Германии. Как пишет Вагенер, Гитлер разъяснил ему это так: «И кроме того, Европе, чтобы выстоять в решительной битве с Америкой, потребуются зерно, мясо, древесина, уголь, железо и нефть России»[1923].

Можно было бы привести огромное количество подобных цитат, которые подтверждают, что Гитлер рассматривал намеченное к завоеванию «жизненное пространство на Востоке» также и именно как сырьевой источник. Соответствующие высказывания можно найти и в период военного планирования войны с Россией (равно как и некоторое время спустя). Так, 9 января 1941 г. Гитлер дал своим главнокомандующим такое разъяснение: «Русская территория таит в себе неизмеримые богатства. Германия должна установить над ней экономическое и политическое господство, но не присоединять ее к себе. Тем самым создаются все возможности в будущем для борьбы с континентами, и тогда уж Германию разгромить не удастся больше никому»[1924].

Экономические цели русской кампании подробно обсуждались на протяжении 1940–1941 гг. также и высшим военным руководством. При этом нужно четко разделять их соображения на военно-экономические («краткосрочные») и концептуальные («долгосрочные»). Последние занимали важное место в аналитических выкладках о России, представленных 28 июля 1940 г. начальником штаба ведения войны на море контр-адмиралом Фрике. Безопасность Германии, доказывал он, требует «максимально самообеспечивающейся экономики, в особенности в отношении товаров, жизненно необходимых для войны (например, нефти, продовольствия)». Для этого нужны сырье и широкие возможности сбыта. И в том и в другом плане Россия является «мыслимо наиболее подходящей». Также и в отношении планировавшегося тогда создания большой экономики европейского масштаба под немецким управлением постоянно и настойчиво бросались в глаза «данные от природы возможности взаимодополнения между Германией и Россией почти во всех областях хозяйственной жизни»[1925]. В составленной в начале августа 1940 г. военно-географической справке о европейской части России особо подчеркивалось значение таких промышленных центров, как Москва и Ленинград, а также Украины как ценнейшей сельскохозяйственной и промышленной части Советского Союза. Рольф-Дитер Мюллер констатирует, что оккупация этих районов дает «особую выгоду». «При этом думали не столько об ослаблении оборонительных способностей противника, сколько, и гораздо больше, о той выгоде, которую Германия смогла бы извлекать в длительной перспективе из обладания сельскохозяйственными продуктами и сырьевыми запасами этой территории»[1926].

В памятной записке генерала Томаса (начальника управления военной экономики и вооружений ОКВ) отводилось большое место долгосрочной экономической выгоде, которую получит Германия в результате приобретения «жизненного пространства» на территории России. По словам Томаса, статс-секретарь в министерстве продовольственного снабжения Герберт Баке заверил фюрера, что «овладение Украиной избавит нас от любых экономических забот и тревог»[1927]. Памятная записка Томаса, как и другие разработки, была оценена Гитлером как подтверждение его взглядов.

Когда после нападения на Советский Союз возможность реализации гитлеровских целей казалась уже непосредственно близка, он говорил не только о намерении колонизации восточных областей путем переселения сюда крестьян, но и о громадных перспективах, которые откроются с овладением сырьевыми и энергетическими ресурсами России. В августе 1941 г. Гитлер отметил важное значение русских залежей железной руды[1928], в сентябре того же года он говорил о важности захваченных в России рудников[1929]. В своих застольных беседах Гитлер характеризовал Россию определенно как «источник сырья и область сбыта товаров»[1930].

В октябре 1941 г. он снова заговорил о том, что захваченное в России «жизненное пространство», по-видимому, обеспечит автаркию для Европы. «Где еще мы найдем область, имеющую железо столь высокого качества, как украинское? Где еще столько никеля, угля, марганца и молибдена? Это же те самые марганцовые рудники, из которых получает руду Америка. К тому же есть возможность разведения каучуконосных растений! Если их посевную площадь довести до 40 тысяч гектаров, то мы покроем этим все наши потребности в резине»[1931].

Гитлер называл Украину «европейской Индией» и объяснял это так: «Больше нас никто с Востока не выгонит! У нас была монополия на калий. Теперь мы к тому же получаем и монополию на хлеб, уголь, железо, древесину»[1932].

В феврале 1942 г. он заявил: «Рассудок повелевает нам продвигаться на Восток. <…> На Востоке есть железо, уголь, зерно, древесина»[1933].

В застольной беседе в августе 1942 г. он перечислил те виды сырья и полезных ископаемых, которые делали для него Восток столь привлекательным. «Теперь у нас достаточно древесины, неограниченные запасы железа, самые крупные месторождения марганца в мире, нефть. Всего полным-полно!»[1934] Какое впечатление на Гитлера производили российские запасы природного сырья, видно также из разговора фюрера с голландским национал-социалистом Мюссертом.

«Восток располагает гигантскими запасами сырья, и безразлично, идет ли речь о сельском хозяйстве или о руде. Россия, несомненно, является самой богатой страной на Земле. Стоит только подумать о залежах железной руды в Керчи, о запасах нефти, редких металлах и т. д. Кроме того, в распоряжении России есть важнейшее сырье — человек»[1935].

Высказывания Гитлера свидетельствуют: Украина должна была, безусловно, стать «житницей Европы», а все завоеванное «жизненное пространство» — еще и выполнять функцию аграрного придатка. Но по меньшей мере такое же значение придавал он природным богатствам и сырью — железу, никелю, марганцу, углю и прежде всего российским источникам нефти, о которых он постоянно вспоминал.

Помимо функций аграрного придатка, а также источника сырья и энергии, Гитлер наделял «жизненное пространство» в России еще и функцией рынка сбыта. Так, например, Вернер Кёппен записал такое замечание Гитлера, сделанное им 18 сентября 1941 г.: «Возможности сбыта на российском рынке товаров первой необходимости и готовой продукции обеспечат саксонской промышленности небывалый подъем»[1936].

Гитлеровская концепция «жизненного пространства» отнюдь не была, как полагает Генри Тёрнер, выражением его предположительно антимодернистских идей «реаграризации». Переселение горожан на свободные земли ради аграрной колонизации он, как бы то ни было, категорически отвергал. Подобное предприятие в его глазах было «напрасным трудом и выброшенными на ветер деньгами»[1937]. Конечно, аграрная колонизация была бы одним из путей освоения «жизненного пространства на Востоке», однако это вовсе не должно было вести к «реаграризации» германского общества, а единственно служить задаче устранения перекоса в соотношении между сельским хозяйством и промышленностью и быть также предпосылкой для создания сравнительно самообеспечивающегося общеевропейского экономического строя. Овладение российскими запасами сырья и источниками энергии должно было, как представлялось Гитлеру, позволить Германии добиться колоссального подъема промышленного производства. Образцом для него служило не средневековое крестьянское общество, а высокоиндустриальное и сверхтехнизированное хозяйство США, которые он хотел догнать и перегнать[1938].

В той же мере и осуществление социально-политических идей Гитлера решающим образом зависело от главного условия, а именно что ресурсы российской территории будут поставлены на службу автаркичного общеевропейского экономического строя. Когда же Гитлер неоднократно выступал против требований Германского трудового фронта (которые в принципе вполне соответствовали его социально-политической программе), то это объяснялось тем, что, по его мнению, «наше положение выводит вперед не теория, а только мощь»[1939] и пока еще «нет пространства, чтобы кормить наш народ»[1940].

Обобщая сказанное, следует подчеркнуть, что претензия Гитлера на «жизненное пространство» весьма существенно мотивировалась его экономическими соображениями. В застольной беседе 10 октября 1941 г. он разъяснял: «Война вернулась к своей первозданной форме бытия: взамен сражений между народами вперед вновь выходит борьба за пространство. Ведь первоначально война была не чем иным, как борьбой за место для прокорма. Сегодня это опять драка за природные богатства. По воле мироздания они принадлежат тому, кто их завоюет»[1941].

Гитлер полностью исключал войны, которые не мотивированы необходимостью устранения противоречий между «численностью народонаселения» и «базой для его пропитания». В таких «немотивированных» захватнических войнах он усматривал даже причину пацифизма.

«Народы, живущие на непригодной земле, — писал он, — в принципе должны постоянно, по крайней мере до тех пор, пока ими руководят нормально, испытывать стремление расширить свои земли, а заодно и пространство. Этот процесс, первоначально связанный с заботой о пропитании, оказался благодаря счастливым обстоятельствам настолько благодатным, что постепенно именно ему была отдана вся слава успехов. Иначе говоря, расширение территории, имевшее первоначально чистую целесообразность как основу, в ходе развития человечества превратилось в героический акт, который и тогда не лишался этого свойства, когда отсутствовали первичные стимулы или предпосылки. Из попыток подогнать жизненное пространство к численности населения позднее развились немотивированные захватнические войны, в которых именно отсутствие мотива уже несло в себе последующий ответный удар. А ответом на это становится пацифизм. И пацифизм существует в мире с тех пор, как ведутся войны, смысл которых уже не сводится к овладению землей ради прокорма своего населения. <…> И исчезнет, как только война перестанет быть инструментом отдельных людей или целых народов, стремящихся к добыче и господству, и как только она снова станет последним орудием, с помощью которого народ борется за насущный хлеб»[1942].

Становится ясно, что ревизия представлений о характере и облике России, проделанная Гитлером самое позднее в конце 1939 г., нисколько не могла изменить цели захвата нового «жизненного пространства» в России. В своей «Второй книге», в которой он уже гипотетически рассматривал возможность транформации России[1943], подчеркивалось, что даже при таких обстоятельствах союз с Россией (как этого требовали, например, нацистские левые, группировавшиеся вокруг братьев Штрассер[1944]) невозможен.

«Ибо все равно, каким бы ни был конец этого союза, Германия не смогла бы добиться конечной цели. В основополагающем жизненно важном и даже жизненно необходимом вопросе для немецкого народа от этого ничего не изменилось бы. Наоборот, Германия еще более отдалилась бы от своей единственно разумной земельной политики»[1945].

Поэтому «счастье для будущего, что это развитие [т. е. победа большевизма в России. — Р. Ц.] пошло именно таким путем. [Тем самым был] снят запрет, который препятствовал искать цель германской внешней политики там, где она только и может быть, — в пространстве на Востоке»[1946].

Следовательно, «еврейско-большевистский» характер России не был подлинной причиной принятия Гитлером программной целевой установки на войну против России. Решение о начале этой войны было принято совершенно независимо от этого. Хотя, конечно, Гитлеру удалось использовать антибольшевистскую пропаганду в качестве дополнительного обоснования своих антироссийских замыслов.