Гитлер: мировоззрение революционера

В этом контексте ключевым вопросом является вопрос о функции и представлениях о структуре жизненного пространства на востоке, которое следовало завоевать, в концепции Гитлера. Дело в том, что Тёрнер обосновывает свой тезис об антимодернистском характере гитлеровских целевых установок главным образом тем, что «жизненное пространство», которое Гитлер хотел завоевать в России, должно было якобы служить исключительно расселению крестьян, а значит, реаграризации. «В качестве поселенцев на востоке эти колонисты снова будут вести простую, чистую народную жизнь, как их предки, и, как и в прошлом, снова образуют слой мужественных свободных мелких землевладельцев и неисчерпаемый резервуар воинов для будущих сражений»[1264]. В любом случае, однако, по словам Тёрнера, «добыча жизненного пространства имела для него одностороннюю аграрно-политическую цель. Свидетельства того, что Гитлер в этой связи руководствовался также и более широкими экономическими соображениями, например рассматривал возможности получения энергии и сырья, можно найти в лучшем случае в сообщениях современников, но не в его собственных письменных материалах»[1265]. Как покажет наше исследование, этот вывод ошибочен. Переселение крестьян было лишь одним из моментов, и, помимо него, жизненное пространство обладало для Гитлера решающей функцией в качестве источника сырья и рынка сбыта.

В дальнейшем рассмотрении нам нужно будет сначала зайти издалека, поскольку функция «жизненного пространства» в концепции Гитлера может быть понята только в связи с его критикой экономической экспансии и с его представлениями об автаркии. Без этого широкого контекста невозможно ответить на вопрос, почему Гитлер хотел завоевать жизненное пространство на востоке, какую функцию оно должно было выполнять и какие представления о реализации предполагал Гитлер.

а. Обоснование концепции жизненного пространства в рамках экономических представлений Гитлера: критика экономической экспансии и концепция автаркии

Фундаментальной теорией для мировоззрения Гитлера является теория имеющей противоречия взаимосвязи между «жизненным пространством» (продовольственной базой) и численностью населения: основным условием существования людей является определенное жизненное пространство, т. е. очень специфическая базовая площадь, составляющая продовольственную базу в самом широком смысле (т. е. сельскохозяйственные угодья, сырье, источники энергии и т. д.). Эта базовая площадь как бы формирует основу и ограничивает экономические возможности. В уже существующем жизненном пространстве проживает определенное количество людей, хотя их численность, конечно, не статична, но при нормальных обстоятельствах постоянно увеличивается. На некоторой ступени развития ограниченная базовая площадь, т. е. доступное жизненное пространство, вступает в противоречие с растущей численностью населения. И тогда продовольственное снабжение народа более не будет обеспечено.

В этом случае существуют различные возможности отреагировать на эту инконгруэнтность, т. е. на несоответствие между ростом численности населения и жизненным пространством. Одной из возможностей является эмиграция, феномен, который играл определенную роль в Европе на рубеже веков. Другой возможностью является контроль за рождаемостью, а третье решение заключается в увеличении экспорта с тем, чтобы можно было импортировать продовольствие и сырье в обмен на вывозимые промышленные товары. Наконец, четвертой возможностью является расширение жизненного пространства, которое может быть достигнуто только применением силы. Эта теория Гитлера, кратко изложенная здесь, хорошо известна, ее можно найти во многих речах и статьях, она также подробно описана в «Майн кампф» и во «Второй книге Гитлера»[1266].

В нашем контексте для начала важно, что Гитлер понимал экономическую экспансию, т. е. экспорт товаров и капитала, как реакцию на уже имевшее место несоответствие между численностью населения и продовольственной базой. Это не означает, что Гитлер объяснял любой экспорт этой диспропорцией, а то, что высокоинтенсивный и высокоэкстенсивный рост промышленного производства является результатом и выражением диспропорциональности, возникшей в развитии соотношения между сельским хозяйством и промышленностью, которая уже не позволяет народу обеспечивать пропитание за счет собственных имеющихся ресурсов. Гитлер, однако, подвергал критике эту специфическую реакцию на несоответствие между численностью населения и продовольственной базой. Поскольку эта критика занимает очень видное место в его выступлениях и письменных материалах и без ее понимания ни представления Гитлера об автаркии, ни его концепция жизненного пространства не могут быть поняты, ее следует подробно отобразить ниже. При этом необходимо различать следующие три линии аргументации:

1. Стратегия «экономического завоевания мира» иллюзорна, поскольку, как показала Первая мировая война, политика экономической экспансии в конечном итоге также приводит к войне.

2. Возможности экстремально экспортоориентированной экономической политики уменьшились в результате сужения мирового рынка в связи с индустриализацией прежде аграрных стран.

3. Такая экономическая политика еще больше усилила бы диспропорциональность развития сельского хозяйства и промышленности и в конечном счете привела бы к уничтожению крестьянского сословия.

Результат этих соображений Гитлера: только завоевание нового жизненного пространства может устранить диспропорцию между численностью населения и землей и обеспечить основу для автаркического экономического порядка.

Однако давайте сначала обратимся к первому аргументу, который Гитлер использовал, критикуя политику экономической экспансии.

В число основных убеждений Гитлера (а это до сих пор в научных исследованиях не было рассмотрено) входило то, что войны, по крайней мере в новейшей истории, в основном обусловливаются экономикой. За дипломатическими поводами того или иного военного конфликта Гитлер всегда предполагал наличие более глубоких экономических причин, которые он рассматривал как подлинный мотив войн[1267]. В застольной беседе 10 октября 1941 г. он сказал: «Изначально война была не чем иным, как борьбой за кормовую площадку. Сегодня речь снова идет о природных ресурсах. Согласно воле творения, они принадлежат тем, кто их себе завоевывает»[1268]. В соответствии с этой точкой зрения, Гитлер придерживался мнения, что Первая мировая война была также в конечном счете обусловлена экономическими причинами, главным образом — по его мнению, вполне естественной — реакцией англичан на угрозу, которую Германия представляет для их экономических интересов. Впервые Гитлер высказал тезис об экономической экспансии Германии как причине Первой мировой войны в своей речи 17 апреля 1920 г.: «Немец создал англичанину серьезную конкуренцию. Немецкий инженер и т. д. быстро вытеснил английского. Мы тоже начали экспортировать товары. <…> Не прошло бы всего несколько лет, и Германия стала бы торговым государством номер один в мире. Англия распознала это и соответствующим образом сориентировала свою политику. Сначала были предприняты попытки сокрушить Германию с помощью экономических мер, таких как таможенные пошлины, размещение штампов на немецких товарах (Made in Germany) и т. д. Но это не принесло успеха. С тех пор ненависть к нам неизмеримо возросла, и Англия уже подумывала о том, чтобы уничтожить нас, развязав войну. Английская политика изоляции!»[1269] В речи 26 мая 1920 г. Гитлер объяснил причину мировой войны тем, что «Англия стала бояться немецкой конкуренции на мировом рынке. <…> Англия, однако, не имела средства, чтобы мирно побороть Германию, и поэтому она перешла к такому средству, как насилие»[1270].

17 июня 1920 г. Гитлер выдвинул следующий аргумент: «Подъем Германии, ее освобождение от английского капитала, конкуренция на мировом рынке, ее растущий экспорт, ее процветающие колонии, которые сделали метрополию независимой от сырьевых товаров английских колоний, трансатлантические судоходные линии, ее значительный торговый флот и, наконец, ее опасный военный флот, угольные базы и сухопутная армия вызвали зависть и страх Англии и стали причиной войны»[1271]. Он повторял этот тезис в многочисленных речах, а также в книге «Майн кампф». В ней он утверждал, что экономическая экспансия Германии должна была неизбежно привести к тому, что «однажды Англия стала нашим врагом»: «Было более чем нелепо возмущаться тем — но это полностью соответствовало нашей собственной безобидности, — что Англия позволила себе в какой-то день воспротивиться нашей мирной деятельности с грубостью воинствующего эгоиста»[1272].

Важность этого аргумента для Гитлера проявляется хотя бы в необычайной частоте его упоминания в речах, статьях, письменных материалах и в беседах[1273]. Он упоминается не только в его ранних речах, но и после захвата власти. Гитлер приводит его в своих застольных беседах, например 23 июня 1941 г., как и за 20 лет до этого в своих речах[1274]. Таким образом, в отношении этой оценки причин Первой мировой войны речь идет о фундаментальной константе в мышлении Гитлера.

Точка зрения Гитлера на то, что немецкая стратегия экономической экспансии была решающей причиной Первой мировой войны, соответствовало распространенной тогда в Германии теории британской коммерческой зависти как причины войны. В опубликованной в 1922 г. книге Йоханнеса Халлера говорится, что тезис о британской коммерческой зависти как причине мировой войны «во время войны повторялся до оскомины, а после поражения его приверженцы не устают проповедовать его снова и снова»[1275]. Выдающиеся личности и ученые отстаивали эту теорию в бесчисленных обращениях, речах, книгах и публикациях[1276]. В одной из наиболее широко распространенных книг того времени, в книге Германа Штегемана «История войны» («Geschichte des Krieges», 1917), которая, по словам Эрнста Ганфштенгля, близкого доверенного лица Гитлера, была одной из его любимых книг[1277], германо-британский антагонизм также в первую очередь оправдывается с точки зрения торговой политики и выставлен как решающая причина войны[1278]. Эта теория, которая была широко распространена в то время и которая в настоящее время отвергается исторической наукой, по крайней мере, в качестве единственного объяснения причин Первой мировой войны, в тогдашний период привлекалась самыми разными политическими течениями для подкрепления своих тезисов. Даже в рамках ленинской теории империализма важное значение приобрело утверждение о том, что чрезвычайно высокое экономическое развитие Германии и вытекающая из этого конкуренция с другими империалистическими державами, особенно с Англией, в конечном итоге должны были привести к войне.

Соответственно, сам по себе тезис Гитлера не был оригинален и вполне мог рассчитывать на широкое одобрение. Однако выводы, которые он сделал из этого, и сочетание с его экономическими и внешнеполитическими представлениями не были способны без оговорок привести к консенсусу. Гитлер ни в коем случае не помышлял о том, чтобы морально осудить англичан из-за их коммерческой зависти. Такой наивный взгляд вряд ли соответствовал бы его мировосприятию, несущему отпечаток социал-дарвиниз-ма и политики насилия и диктата. Для него тот факт, что Англии пришлось ответить на германскую торговую конкуренцию войной, был вполне естественным, совершенно оправданным и понятным, имея в виду британские интересы. Вывод Гитлера был таким: если мирная стратегия, т. е. «экономическое завоевание мира», в конечном итоге неизбежно должна привести к войне, то она, по существу, оказывается иллюзорной. Следовательно, противоречие между численностью населения и жизненным пространством не могло — такова логика Гитлера — быть разрешено «мирным путем», поскольку и стратегия мирного решения, т. е. политика экономической экспансии, должна в конечном итоге обязательно привести к военному конфликту, и как раз с той страной, которую он так желал видеть своим союзником. Для Гитлера попытка устранить возникшую диспропорцию между численностью населения и жизненным пространством с помощью экспортоориентированной политики была в конечном счете «обходным путем», который, однако, был в любом случае крайне проблематичным и неосуществимым по другим причинам, которые будут изложены ниже. Существенной причиной скептицизма Гитлера относительно возможности идти по этому пути была теория «свертывания рынков».

Эта теория впервые встречается в речи Гитлера 6 августа 1927 г. Он в ней вновь изложил свой тезис о несоответствии между численностью населения и продовольственной базой и рассмотрел различные возможности согласования обоих факторов друг с другом: «И есть еще одна возможность, это экспорт товаров. Только эта возможность призрачная; не одна Германия продвигается по пути индустриализации и вынуждена проводить эту индустриализацию, но точно так же и Англия, Франция и Италия. И в последнее время Америка тоже пополняет ряды таких конкурентов, и самое сложное — это не так называемое повышение производительности, а самое сложное — это расширение сбыта. Вот это и есть сегодня главная проблема в этом мире, в этом самом мире, который повсюду индустриализируется и который борется за эти рынки». Экономические трудности Германии будут возрастать, говорил Гитлер, «во-первых, потому, что с каждым годом мировая конкуренция будет усиливаться, а во-вторых, потому, что и сами другие государства индустриализируются, которым мы до сих пор поставляли продукцию, и потому, что дефицит сырья изначально ставит нас во все более неблагоприятное положение по сравнению с другими государствами и народами мира»[1279].

Примерно через две недели Гитлер повторил эти рассуждения в своем заключительном слове на Третьем имперском съезде НСДАП: «Мы, национал-социалисты, должны здесь немедленно выдвинуть возражение, что не промышленное производство является самым трудным для будущего европейских народов; гораздо труднее будет наращивание сбыта в ближайшие десятилетия. Настанет день, и мы зайдем в тупик, так как даже те страны, которые в настоящее время еще не совсем рассматриваются в отношении промышленного производства, будут постепенно настраиваться на индустриализацию. Вместе с тем эти государства не будут в состоянии удовлетворить свои потребности тут же, собственными народными силами. Таким образом, когда-нибудь наступит, по сути, уже ухудшение сбыта промышленной продукции, и оно будет увеличиваться до такой степени, что затронет уже не одно государство, а целый ряд государств в Европе. Совершенно естественно, что растущая конкуренция заставит эти государства постепенно применять все более разящее оружие. И однажды острота этой первоначально экономической борьбы сменится остротой меча»[1280].

Тезис о тенденции рынков к свертыванию не вытекал из соображений самого Гитлера, а был уже давно широко распространен в Германии. Он использовался теоретиками-экономистами различных школ и приверженцами противоположных политических убеждений для подкрепления своих собственных теорий. На рубеже веков известный экономист Вернер Зомбарт впервые сформулировал «закон убывающей доли экспорта»[1281]. В лекции, прочитанной в 1928 г., центральные тезисы которой он повторил в 1932 г. в популярной брошюре «Будущее капитализма»[1282], Зомбарт изложил взгляд, что «прогрессивная индустриализация аграрных народов» замедлит промышленный экспорт, «потому что младокапиталистические народы больше не будут удовлетворять свой спрос на промышленную продукцию в прежних объемах у старых капиталистических народов»[1283].

Фердинанд Фрид (псевдоним Фридриха Циммермана), главный представитель идеи автаркии, уже с 1929 г. отстаивал тезис о «свертывании рынков» в известном консервативном революционном журнале «Die Tat». Его книга «Das Ende des Kapitalismus» («Конец капитализма»), в которой собраны его статьи на эту тему, повлияла, как свидетельствует Отто Штрассер, на экономические позиции НСДАП больше, чем любая другая книга. Сам Гитлер также читал эту книгу[1284]. Фрид придерживался мнения, что было бы «наивным оптимизмом» полагать, что можно «продолжать увеличение импорта и экспорта до бесконечности». Напротив, товарообмен уже сейчас «сократился до минимума, потому что ни в странах-должниках нет товарного голода в отношении готовой продукции, ни в странах-кредиторах нет дефицита сырья. Одни больше не нуждаются в готовой продукции, поскольку теперь они оснащены для производства своей собственной продукции; другие больше не нуждаются в сырье, потому что никто не покупает переработанное в готовую продукцию сырье»[1285].

Марксистские теоретики, такие как Роза Люксембург и Николай Бухарин, также приводили доводы о том, что в результате сужения свободных рынков — в том числе из-за индустриализации бывших аграрных стран — усугубились сбытовые трудности и это якобы в конечном итоге неизбежно приводит к империалистическим войнам за обеспечение рынков сбыта[1286].

Эти теории не были лишены реальной основы. В послевоенный период не только усилился протекционизм, индустриализация за океаном (в Америке. — Пер.) привела к жесткой конкуренции на рынках, которые до войны обслуживались европейским экспортом. В результате падения цен на международных рынках со времен Великой депрессии в большинстве стран упали внешнеторговые квоты, т. е. доли внешней торговли в национальном доходе. «Это развитие, — отмечает Эккарт Тайхерт в своем исследовании «Автаркия и экономика больших пространств в Германии 1930–1939 гг.», — подтвердило пессимистические оценки способствующей благосостоянию функции глобального разделения труда не только в Германии». В Англии в 1925 г. Комитет Бальфура выступил против дальнейшей индустриализации колониальных стран, прямо ссылаясь на «закон убывающей доли экспорта» Зомбарта. Даже Кейнс использовал этот аргумент, который был «жадно подхвачен в Германии»[1287], в своем прогнозе развития «условий торговли» для промышленно развитых стран.

В нашем контексте важно, что теория «свертывания рынков» играла центральную роль в экономическом мышлении Гитлера и настойчиво отстаивалась им как во «Второй книге», так и в многочисленных речах с 1927 по 1937 г. Без понимания значения этого тезиса для экономического мышления Гитлера не могут быть поняты ни его концепция автаркии, ни его концепция жизненного пространства в их внутренней связи. Поэтому мы хотим привести ниже подробные цитаты, сначала из «Второй книги» Гитлера: «Рынок сбыта в сегодняшнем мире не безграничен. Число стран, активно занимающихся промышленностью, постоянно растет. Почти все европейские народы страдают от недостаточного и неудовлетворительного соотношения их земель к численности населения и поэтому зависят от мирового экспорта. В последнее время к ним присоединился Американский союз, а на востоке — Япония. Тем самым начинается сама по себе борьба за ограниченный рынок сбыта, которая будет становиться все более ожесточенной, чем больше будет число стран, активно развивающих промышленность, и, наоборот, тем больше будут сужаться рынки сбыта. Ибо в то время как, с одной стороны, увеличивается число народов, борющихся за мировой рынок, сам рынок сбыта постепенно уменьшается, отчасти в результате самоиндустриализации за счет собственных сил, отчасти за счет системы филиальных предприятий, которые все больше и больше создаются в таких странах из чисто капиталистических интересов. Чем больше сугубо капиталистические интересы начинают определять сегодняшнюю экономику, в особенности чем более решающее влияние приобретут здесь прежде всего общие финансовые и биржевые аспекты, тем больше будет распространяться эта система учреждения филиалов, а вместе с ней и индустриализация прежних рынков сбыта… искусственно и, в частности, ограничивая экспортные возможности европейских метрополий. Но чем больше будут нарастать трудности со сбытом, тем ожесточеннее будет борьба за оставшиеся [рынки]. И если первое оружие этой битвы зависит от ценообразования и качества товара, с помощью которых пытаются обоюдно уничтожить друг друга через конкуренцию, то последнее оружие здесь в конечном счете заключается в мече. Так называемое экономическое завоевание мира могло бы иметь место только в том случае, если земля состояла бы только из аграрных народов и имела бы один единый экономически активный народ. Но поскольку все великие народы сегодня являются индустриальными народами, то так называемое экономически мирное завоевание Земли — это не что иное, как борьба с помощью средств, которые будут мирными только до тех пор, пока более сильные народы будут считать, что, используя их, они смогут победить, то есть, другими словами, на самом деле смогут, используя мирную экономику, убивать других. <…> Но если действительно мощный народ полагает, что он не может победить другой народ экономически мирными средствами, или если экономически более слабый народ не хочет позволять экономически более сильному убивать себя за счет того, что ему постепенно будут отрезаны возможности его пропитания, тогда… в обоих случаях туман фраз об экономически мирных путях внезапно рассеивается и их место занимает война, то есть продолжение политики другими средствами»[1288].

Проследим еще раз логику аргументации: европейские страны, США и Япония борются за, в сущности, ограниченный рынок сбыта. Но этот рынок сбыта к тому же сокращается за счет того, что экспорт капитала промышленно развитых стран дает толчок к индустриализации ранее слаборазвитых стран. Однако в долгосрочной перспективе они этим сокращают свои рынки сбыта и непреднамеренно взращивают новых конкурентов. Обостряющаяся борьба за рынки сбыта сначала ведется чисто экономическими средствами, но в конце концов она неизбежно приводит к войне.

В речи 18 октября 1928 г. Гитлер заявил: «Что такое мировая экономика? Он [народ. — Р. Ц.] должен производить и пытаться продать продукцию. Нельзя забывать, что это обеспечивается не только ростом производства, забывается, что ряд других народов находятся в таком же положении»[1289]. Гитлер вновь указал на то, «что возможность сбыта становится все более и более ограниченной из-за индустриализации мира вообще и потому, что число наций, базирующихся на этой продовольственной основе, увеличивается все больше и больше»[1290]. 30 ноября 1928 г. он назвал «чушью, когда сегодня наша экономика говорит, что вопрос германской экономики — это вопрос увеличения производства. Нет. Вопрос экономики — это увеличение сбыта. Это отражает полное непонимание самой экономики, крупных аспектов экономической политики, когда она заводит речь о наращивании производства. Производство можно нарастить легко. Наши автозаводы, например, могут его немедленно нарастить. Но не сбыт. Поскольку наш внутренний сбыт слишком мал и поскольку издержки производства слишком высоки, мы не можем конкурировать за рубежом. Вопрос экономической экспансии какого-либо народа является вопросом обеспечения рынков сбыта, и они в мире ограниченны. Большая часть рынков сбыта уже оккупирована другими странами. Англия обеспечила себе почти четверть всех рынков сбыта в мире поколониальному. Сырье также надежно закреплено. Германия слишком опоздала. За существующий рынок сбыта бушует жесткая конкуренция, при которой речь идет о жизни и смерти. Немецкие политики забывают, что исход этой битвы будет решен в конечном счете за счет большей силы. Когда, например, англичане поймут, что они не могут уничтожить нас экономически, они возьмутся за меч»[1291]. Гитлер излагал свою мысль о «свертывании рынков» в многочисленных других речах и беседах[1292], в том числе в своей известной речи в Дюссельдорфском промышленном клубе 26 января 1932 г.[1293]

Сколь исключительное значение было придано тезису о «свертывании рынков» для обоснования Гитлером своей концепции жизненного пространства, видно также и из того, что через несколько дней после захвата власти он повторил свою аргументацию в своем программном выступлении перед командующими армией и флотом. Часто цитируется формулировка Гитлера, известная из записок генерал-лейтенанта Либмана: «Как следует использовать политическую власть, когда она завоевана? Пока не скажешь. Может быть, завоевание новых возможностей для экспорта, может быть — и, вероятно, лучше, — завоевание нового жизненного пространства на востоке и его решительная германизация». Это высказывание Гитлера с полным основанием приведено как доказательство континуитета его целевой установки на завоевание жизненного пространства на востоке. Менее известно, однако, как Гитлер обосновал необходимость жизненного пространства несколькими предложениями ранее: «Будущее увеличение экспорта бессмысленно. Емкость мира ограниченна, а производство повсюду чрезмерно высоко. Переселение — единственная возможность снова частично впрячь в работу армию безработных. Но для этого требуется время, а радикальных перемен ожидать не следует, так как жизненное пространство для немецкого народа слишком невелико»[1294].

В своей речи в Рейхстаге 21 мая 1935 г., в которой Гитлер обосновывал, в частности, свои представления об автаркии и необходимости государственного регулирования экономики, он повторил тезис о том, что международный рынок сбыта «слишком мал», а кроме того, «также еще больше ограничивается практически многочисленными мерами и некоторыми неизбежными тенденциями развития»[1295].

Одним из ключевых документов (но не бесспорным по своему значению в качестве источника), который постоянно приводится как доказательство готовности Гитлера к войне, является так называемый «протокол Хоссбаха», в котором воспроизводится важная речь Гитлера перед руководящими военными и политиками от 5 ноября 1937 г. И в этом выступлении, в котором Гитлер для обоснования необходимости войны еще раз досконально рассматривает все прочие стратегии, он снова делает отсылку на теорему о «свертывании рынков»: «Участие в мировой экономике: ему положены пределы, которые мы не можем устранить. В частности, следует не забывать, что со времен мировой войны произошла индустриализация именно бывших стран — экспортеров продовольствия». И в этом случае также линия аргументации в конечном счете приводит к тому результату, что «единственное средство, которое может показаться нам сказочным, состоит в приобретении большего жизненного пространства, а это есть устремление, которое всегда было причиной образования государств и передвижения народов»[1296].

Подведем итог изложенного: второй главный аргумент, который Гитлер выдвигает против стратегии «экономического завоевания мира», является чисто экономическим. Проявляющаяся в результате экспорта капитала промышленно развитыми странами индустриализация до сих пор слаборазвитых аграрных стран ведет к все большему сужению рынков, т. е. возможностей сбыта. Поэтому в долгосрочной перспективе противоречие между жизненным пространством и численностью населения не может быть решено односторонней экспортоориентированной экономической стратегией, этого можно добиться только завоеванием нового жизненного пространства.

Наряду с обоснованиями, представленными выше, Гитлер выдвигает третий аргумент против стратегии экономической экспансии.

Гитлер понимает причину и сущность стратегии экономической экспансии следующим образом: ввиду инконгруэнтности, возникшей между продовольственной базой и численностью населения, большую часть продовольствия (но также и сырья!) приходится импортировать, что возможно только за счет существенного увеличения экспорта готовой промышленной продукции. Это, однако, приводит к развитию диспропорциональности между сельским хозяйством и промышленностью. Следствиями этого становятся отток населения из сельских районов и непропорционально высокий прирост населения в крупных городах. А вот исправить такое положение можно только путем завоевания нового жизненного пространства, которое обеспечит продовольственную базу из собственных ресурсов. Поэтому это жизненное пространство должно также служить расселению крестьян.

Эта мысль Гитлера привела к возникновению множества неверных толкований, поскольку она ошибочно трактовалась как свидетельство его цели «реаграризации» и, таким образом, как выражение принципиально антимодернистской позиции. В «Майн кампф» Гитлер сокрушается, что «отказ от добычи новых земель и ее замена иллюзией экономического завоевания мира… в конце концов должны были привести к индустриализации, которая была столь же беспредельной, сколь и вредной»: «Первым следствием с тяжелейшим значением было вызванное этим ослабление крестьянского сословия. В той же мере, в какой оно приходило бы в упадок, все больше и больше росла бы масса городского пролетариата, до тех пор, пока в конце концов равновесие не было бы полностью утрачено»[1297].

18 октября 1928 г. Гитлер выдвинул аргумент, что экономика здорова только в том случае, «если она представляет собой баланс между товарами земледелия и товарами промышленного производства». Если эта уравновешенность в национальной экономике будет нарушена в результате того, что будет совершен переход к экспорту промышленной продукции для того, чтобы импортировать недостающее продовольствие, то произойдет миграция людей в крупные города и обезлюдение сельских регионов: «Это обезлюдение сельских районов может быть доведено до такой степени, что народ не сможет даже хотя бы немного обеспечивать свое пропитание плодами земли. На этот принцип опирается Англия. Она запустила свою собственную землю, урезала сельское хозяйство, обзавелась огромными парками и т. д. Английский народ потерял свое собственное сельское хозяйство и полностью опирается на свою мировую экономику». Хуже всего в индустриализации то, что «народ разучивается мыслить здраво. Народные массы постепенно начинают определять политику. Они говорят: мы хотим дешевый хлеб; открывайте все границы, чтобы обеспечить это. Народ настраивается на индустрию. В результате этого часть сельского хозяйства погибает как по плану. Часть крестьян сейчас переходит в промышленность. Из-за этого усиливается вредное воздействие промышленности. Всё перекочевывает в промышленность, а возможности сбыта в конце концов не остается»[1298]. Гитлер опасается, что такое развитие событий сведется к уничтожению всего крестьянского сословия[1299]. Разорение крестьянства и в то же время все возрастающая экономическая зависимость от зарубежных стран (а именно от возможностей сбыта или импорта сельскохозяйственных товаров) приведут к тому, что первая же катастрофа обернется для Германии крахом, «что она при малейшей угрозе своим международным экономическим отношениям будет обречена на голодную смерть»[1300].

В результате перекоса уравновешенности между городом и деревней, как сказал Гитлер 30 ноября 1928 г., люди в крупных городах окончательно потеряли «исконное оседлое мышление, у них не стало ощущения собственного сельского хозяйства. У этих людей есть только одно желание — получить дешевое продовольствие». Поскольку зарубежные страны теперь могут поставлять более дешевые продукты питания, жители крупных городов требовали открытия границ, в результате чего произошел бы еще больший развал их собственного сельского хозяйства. Это, в свою очередь, привело бы к дальнейшему оттоку населения из сельской местности, дальнейшему разрастанию крупных городов, к усилению требования открытия границ и т. д. — результатом в конечном итоге стало бы разрушение сельского хозяйства. Англия, по крайней мере, была достаточно осторожна, чтобы обеспечить свой мировой рынок сбыта в колониях, но если бы Германия, не имея этой предпосылки, пошла бы по этому пути, то однажды это привело бы когда-нибудь к краху[1301].

Помимо этой экономической проблемы, возникшей в результате нарушения уравновешенности между сельским хозяйством и промышленностью, уничтожение крестьянства имело бы и другие нежелательные последствия, так как крестьянин — что обусловлено способом ведения им хозяйственной деятельности — был воспитан в готовности к риску и решительности. Уничтожение крестьянского сословия приведет к тому, что люди перестанут отваживаться делать дела, у них исчезнет готовность идти на риск и тем самым они проиграют, упустят свою жизнь[1302].

Подытожим изложенную выше аргументацию Гитлера: чрезмерная индустриализация приводит к пренебрежению сельским хозяйством, сбалансированность между двумя отраслями экономики все больше нарушается, и дело доходит в конечном счете до уничтожения крестьянского сословия. Вывод для Гитлера состоит в том, что следует отойти от политики экономической экспансии и завоевать новое жизненное пространство, чтобы восстановить нарушенную уравновешенность между сельским хозяйством и промышленностью. Является ли это требование выражением «антимодернистских» убеждений и подразумевает ли оно концепцию «реаграризации»? Приводит ли аргумент Гитлера к требованию повернуть вспять весь процесс индустриализации и снова стать чисто аграрным государством? Очевидно, что нет. Гитлер просто констатирует диспропорциональность между сельским хозяйством и промышленностью и видит в завоевании жизненного пространства способ восстановить нарушенное равновесие. В конечном счете жизненное пространство, которое нужно было завоевать в России, было для Гитлера не чем иным, как то, чем были колонии для Англии, Франции и других промышленно развитых стран, т. е. аграрным придатком, источником сырья, рынком сбыта. Конечно, все это не имеет ничего общего с принципиальной враждебностью по отношению к промышленности и с «антимодернизмом».

Но, возможно, другой аспект аргументации Гитлера можно привести в качестве доказательства его антимодернизма, а именно его критику крупных городов. В исследованных нами источниках есть тринадцать высказываний, свидетельствующих об отрицательном отношении Гитлера к крупным городам. Из этих высказываний, однако, восемь были сделаны в 1927–1928 гг., три между 1929 и 1931 гг., и только два были сделаны в последующие годы. Это наблюдение по той причине важно — хотя, конечно, никаких статистических выводов здесь не может быть сделано, — что мы уже констатировали в главе о позиции Гитлера по крестьянству[1303], что, по-видимо-му, в период между 1925 и 1928 гг. некоторые антимодернистские элементы действительно можно найти в речах и письменных материалах Гитлера, которые, вероятно, объясняются его стараниями использовать аграрный кризис в пропагандистских целях или перечеканить его в национал-социалистские успехи на выборах, поскольку ни до ни после соответствующие высказывания обнаружить не удалось. Как и большинство высказываний, указывающих на идеализацию крестьянства, все цитаты, кроме одной, приведенные на предыдущих страницах и выражающие критику Гитлером оттока населения из сельских районов и урбанизацию в результате экономической экспансии, приходятся на 1928 г.[1304]

Замечание, которое можно было бы использовать в качестве доказательства «антимодернистских» элементов в мировоззрении Гитлера, обнаруживается в речи от 13 апреля 1927 г. Гитлер сетует в ней на «уничтожение нашего народного наследия», происходящее в крупных городах, а именно «на ублюдизацию и на разложение, остающееся как результат ублюдизации». Это «разложение» привело, по словам Гитлера, к «непродуктивности наших крупных городов»: «Неудивительно, что среди великих людей такого города, как Вена, нет венцев, потому что из этого котла ублюдков больше не может вырасти ничего великого. Все, что является великим, пришло в Вену из здоровых крестьянских провинций. Вот так будет и здесь, у нас. Из плавильных котлов наших крупных городов ничего великого больше выйти не может»[1305]. 23 января 1928 г. Гитлер посетовал на «постепенное заражение организма нашего народа в результате отравления крови в наших крупных городах»[1306], а в своей «Второй книге» он писал: «Особая опасность так называемой экономически мирной политики какого-либо народа заключается ведь в том, что она сначала открывает возможность увеличения численности населения, которое потом в конечном счете перестает быть соразмерным с тем, что приносит собственная земля. Эта перенаселенность на недостаточно большом жизненном пространстве нередко приводит к серьезному социальному урону тем, что люди концентрируются только в рабочих центрах, которые становятся меньше похожи на объекты культуры, а скорее на прыщи на теле народа, в которых как бы сочетаются все отвратительные пороки, дурные наклонности и болезни. И получается, что они являются прежде всего рассадниками кровосмешения и ублюдизации и тем самым порождают те гнойные очаги, в которых процветает международный еврейский опарыш и окончательно приводит к дальнейшему разложению». В другом месте своей «Второй книги» он также сетует на «негровизацию и евреизацию нашего народа в крупных городах»[1307].

В речи 18 сентября 1928 г. четко проявляется амбивалентное отношение Гитлера к крупному городу: «В прошлом веке из-за невозможности обеспечивать наше снабжение теми припасами, которые плодит наша собственная земля, мы постепенно сконцентрировали это снабжение на наши крупные города. Они стали зародышевыми клетками промышленного развития гигантских городов, технического прогресса, созидательной гениальности, экономических способностей, но вместе с тем также и всех социальных болезней и всего отсутствия корней у этих людей»[1308]. Таким образом Гитлер никоим образом не отвергал крупные города из-за промышленного развития. Он даже ценил их как «зародышевые клетки» технического прогресса, созидательной гениальности и экономических способностей. Его критика крупных городов была вызвана не враждебностью к промышленности, а его расовой идеологией. Поскольку большая часть еврейства была сосредоточена в крупных городах, таких как Вена и Берлин, он рассматривал их как очаги «расового смешения». В особенности к критике крупных городов его привел тот опыт, с которым он столкнулся в Вене и который был мотивирован расовой идеологией. Логический вывод, однако, заключается в следующем: как только программный пункт расовой политики Гитлера, «удаление евреев»[1309], был бы выполнен, его занимающая центральное место критика крупных городов больше не требовалась бы. Тогда остался бы только один пункт для критики, который был высказан, например, в речи Гитлера от 30 ноября 1928 г.: крупный город «отчуждает» своих жителей от «земли», «потому что в крупном городе живут миллионы людей, которые, вероятно, едят три раза в день, не отдавая себе отчета в том, откуда берется пища. Они работают на фабрике, в офисе, на предприятии и убеждены, что именно так они и зарабатывают себе на жизнь. Но они забывают, что этот хлеб еще надо откуда-то доставить, что увеличение чисто промышленного труда не означает увеличения хлеба насущного. Ибо хлеб насущный народа обусловлен прежде всего размерами его собственного имеющегося жизненного пространства»[1310].

Таким образом, Гитлер считал, что перекос равновесия между сельскохозяйственным и промышленным секторами, вызванный стратегией экономической экспансии, возникновение диспропорции между двумя секторами экономики больше не воспринимается жителями крупных городов во всей полноте, поскольку они, руководствуясь сферой своего опыта, уже не учитывают связь между двумя фундаментальными факторами «жизненное пространство» и «численность населения». Одну лишь эту точку зрения нельзя расценивать как свидетельство антимодернистских элементов в мышлении Гитлера, столь же мало подходят для этого и другие представленные ранее цитаты. Только лишь одно высказывание в речи от 8 декабря 1928 г., которое мы уже цитировали в другом контексте, выражает, что Гитлер, по-видимо-му, в 1928 г. действительно представлял частично антимодернистскую крестьянскую идеологию: «Совершенно иные, чем раньше, мысли овладевают нашим народом, и постепенно в Германии область, связанная с политикой пространства немецкой нации, превращается в область, связанную с экономической политикой. Больше уже не солдат находится на переднем плане, а коммерсант, больше уже не крестьянин, а предприниматель. Город встает на место деревни»[1311]. Еще одно высказывание, которое можно было бы привлечь в качестве доказательства антимодернистской критики Гитлером крупных городов и крестьянской идеологии, датируется 1929 г.: «Возможно, больше всех обладает инстинктом именно крестьянин, которому хорошо знакомы мысли о риске, которому приходится отважиться на то, чтобы провести сев, независимо от того, дают ли небеса свое благословение на это. <…> Народ ныне в асфальтовом духе наших крупных городов постепенно утратил инстинкт»[1312].

3 июля 1931 г. Гитлер вновь подверг критике стратегию экономической экспансии и коснулся рисков, связанных с ненадежностью сбыта. Второй «темной стороной» экономической экспансии он назвал «скучивание больших масс людей в наших крупных городах и городах мирового значения». Это приводит к отрицанию понятия собственности, потому что «сложно трактовать понятие собственности как основу экономического порядка, когда изначально у бесчисленного числа людей нет возможности хоть когда-нибудь получить собственность». Еще одним результатом скучивания больших масс людей в крупных городах являются социальные последствия городской жизни, которые приводят к болезням, отравляют и изматывают народ. Однако «самой большой опасностью» является отчуждение горожан от земли, но прежде всего распространение представления о том, что «крестьянин есть бремя для нации, что аграрий — это своего рода изъян нации, что обработка почвы — неизбежное зло». Из такой позиции, в свою очередь, следует, что жители крупных городов якобы взывают к тому, чтобы был дешевый импорт продовольствия, выступают за открытие границ, тем самым в результате все больше разрушая сельское хозяйство и разоряя крестьянство[1313].

В беседе с Вагенером[1314] Гитлер также критически высказывался о крупных городах. Очевидно Гитлер всегда сохранял определенный скептицизм по поводу одностороннего развития крупных городов[1315], но это не означает, что он хотел рассредоточить существующие города и переселить их жителей в сельскую местность. Как раз наоборот. Как доказывает мегаломания его градостроительных проектов, у него не было никаких намерений в этом направлении. 4 октября 1941 г. Кёппен сделал запись о высказывании Гитлера, согласно которому он недвусмысленно подчеркнул, что «переселение горожан назад в деревню» он отвергает, это «напрасный труд и выброшенные деньги»[1316].

В жизненном пространстве, которое следовало завоевать на востоке, Гитлер хотел не только поселить крестьян, но и построить «несколько достаточно крупных городов»[1317]. Но внутри Германии он был «против создания новых городов размером с Берлин. Для рейха было достаточно, чтобы он имел один пятимиллионный город (Берлин), два двухмиллионных города (Вену и Гамбург) и многочисленные города-миллионники. И дальше расширять наши крупные города для того, чтобы сориентировать на них всю культурную жизнь более-менее крупных регионов Германского рейха будет глупостью»[1318].

Подведем итог рассмотренного материала: одна, хотя и не самая важная, линия аргументации против стратегии экономической экспансии, которую Гитлер также провел к требованию нового жизненного пространства, заключается в следующем: из-за этой стратегии возникает все возрастающая диспропорциональность между сельским хозяйством и промышленностью, которая в конечном итоге должна привести к разрушению отечественного сельского хозяйства. Это сопровождается оттоком населения из сельских районов и чрезмерным расширением некоторых центров промышленных агломераций. Из этой аргументации не следует делать вывод о том, что Гитлер хотел рассредоточить крупные города и переселить их жителей в сельские местности (на жизненное пространство, которое будет завоевано на востоке). Гитлер, как мы показали, ни в коем случае не отвергал крупные города в принципе, а самое большее — некоторые явления жизни крупных городов, которые он воспринимал как негативные[1319].

Если описанная нами линия аргументации сама по себе и не может представлять собой каких-то доказательств антимодернистских коренных убеждений Гитлера, то несостоятельность такого тезиса еще больше подчеркивается тем, что здесь речь идет только об одной линии аргументации, а именно о той, которую Гитлер излагал с наименьшей частотой!

Гораздо более важными для его критики экономической экспансии являются две представленные первыми теории, которые он также приводит несравненно чаще в качестве аргументов против стратегии экономической экспансии: 1. Как показала Первая мировая война, «экономическое завоевание мира» было невозможно, поскольку торговая конкуренция в конечном счете привела бы к войне, прежде всего с Англией. 2. Этой стратегии установлены жесткие границы прежде всего по той причине, что — из-за индустриализации пока еще слаборазвитых стран — имеет место тенденция к сужению рынков. Однако когда Гитлер отвергает одностороннюю экспортоориентированную экономическую политику, то это означает, что ему приходится нацеливаться на автаркическое экономическое пространство, в котором восстанавливается нарушенная уравновешенность между промышленностью и сельским хозяйством и, возможно, самообеспечение сырьем.

Гитлер полностью осознавал факт того, что ввиду ограниченных сырьевых ресурсов Германии создание какой-либо автаркии в принципе нереализуемо. Такого рода концепцию автаркии, по сути, можно было бы реализовать только в рамках общеевропейского экономического порядка, включая жизненное пространство в России, которое нужно было завоевать. И это завоевание жизненного пространства как раз принесет решение проблемы несоответствия численности населения и продовольственной базы, которую нельзя было бы устранить путем экономической экспансии.

Однако если следовать этой логике и принимать во внимание внешнеполитическую программу Гитлера, то становится очевидным некое противоречие. Гитлер хотел добиться автаркии на основе жизненного пространства, которое требовалось завоевать на востоке. Но поскольку, помятуя об опыте Первой мировой войны, он хотел избежать войны на два фронта, то стремился наладить союз с Англией. Этот союз должен был бы иметь следующую основу: Англия на фоне подъема США и СССР более не в состоянии поддерживать в силе свою традиционную концепцию «баланса сил» на континенте, разве только ценой своего положения в качестве мировой державы. Гитлер был готов дать гарантии британским заморским колониям, но требовал взамен, чтобы ему была дана свобода действий для экспансии на восток[1320].

К политике экономической экспансии Гитлер относился скептически также и по той причине, что опасался этим — как и перед Первой мировой войной — спровоцировать Англию и таким образом поставить под угрозу реализацию своей концепции союза. В «Майн кампф» он определенно заявил: «Склонность Англии побеждать не должна была, однако, при этом оборачиваться слишком большими жертвами. Надлежало отказаться от колоний и владычества на морях, но британскую промышленность следовало избавить от конкуренции». Это подразумевало также недвусмысленный «отказ от мировой торговли»[1321].

Ведь, с другой стороны, для Гитлера стратегия, нацеленная на экономическую экспансию, была неизбежным результатом уже возникшего несоответствия между жизненным пространством и численностью населения. Для того чтобы эти два фактора привести в соответствие и реализовать автаркическую экономику больших пространств, требовалось сначала провести завоевание нового жизненного пространства. До этого автаркию нельзя было реализовать в принципе, из чего вытекало следующее: ведение торговли следовало по-прежнему продолжать, но через нее прежде всего создавать конкуренцию британцам, тем самым разрушая предпосылки для союза с ними и в конечном итоге лишая себя возможности завоевывать новое жизненное пространство. Здесь возникал порочный круг, который Гитлер отчетливо осознавал. Его решение: сначала подручными средствами, например с помощью производства синтетического сырья и замещения таких сырьевых материалов, которые так или иначе пришлось бы импортировать, добиться ограниченной, неполноценной автаркии, но тем самым создать предпосылки, с одной стороны, для союза с Англией, а с другой — для войны. После того как будет завоевано жизненное пространство на востоке, можно будет, отталкиваясь от чисто временной автаркии, теперь уже с помощью имеющегося в больших объемах сырья и сельскохозяйственных угодий претворить в жизнь реальную автаркию, которую можно было бы сохранять на протяжении длительного срока. Ну а «временная» автаркия была, таким образом, всего лишь вынужденным решением.

До недавнего времени представления Гитлера об автаркии в основном выводились из необходимости ведения войны. И на самом деле это играло определенную роль, ибо, исходя из опыта блокады в конце Первой мировой войны, он хотел предотвратить повторение подобной ситуации. С другой стороны, автаркия была необходима для того, чтобы реализовать идею союза с Англией. Между тем необходимо всегда проводить различие между двумя концепциями автаркии: вызванной трудным положением и за неимением лучшего автаркией, достичь которой следовало с помощью четырехлетнего плана, т. е. путем замещения природного сырья синтетическим сырьем (резина, топливо и т. д.); во-вторых, фактической автаркией, осуществимой только в рамках общеевропейского экономического пространства с включением жизненного пространства, которое предстояло завоевать на востоке[1322].

Только зная этот контекст, можно адекватно интерпретировать гитлеровскую концепцию жизненного пространства и его высказывания по проблематике автаркии. Связь между жизненным пространством и автаркией он подчеркивал уже в «Майн кампф» и во «Второй книге». Жизненное пространство, которое требовалось еще завоевать, позволило бы, по его словам, создать «экономику потребностей и сбалансированности», в которой была бы устранена диспропорция в развитии сельского хозяйства, торговли и промышленности: когда у них [промышленности и торговли. — Р. Ц.] будет стоять только лишь задача создания баланса между собственным производством и потребностями во всех областях, они сделают все продовольственное снабжение народа более или менее независимым от заграницы, то есть тоже помогая обеспечить свободу государства и независимость нации, особенно в трудные времена»[1323]. В этой цитате, как также и во «Второй книге» Гитлера[1324], нашло отражение то, что он, по-видимому, осмыслил опыт ситуации блокады в конце Первой мировой войны. Однако, поскольку для него, уже просто исходя из его социал-дарвинистского мировоззрения, война была вечным основным условием человеческой жизни[1325], государство должно было в любое время быть потенциально способным вести войну. Но это прежде всего означает следующее: государство должно было обладать устойчивостью к блокаде, т. е. быть максимально самообеспечивающимся. Между тем мы видели, что Гитлер, совершенно независимо от таких соображений, выступал за экономику, которая, однако, могла бы быть реализована, по его представлению, только на основе жизненного пространства, которое надлежало завоевать.

10 октября 1928 г. он заявил: «Экономика может в принципе обеспечить народу здоровое пропитание только в том случае, если она будет оставаться во внутреннем кругу народа. Как часто мы, национал-социалисты, в этом вопросе представляли следующий принцип: народная общность будет тогда здоровой, когда производство, связанное с использованием ресурсов земли, будет питать индустриальные силы, когда одна часть является потребителем у другой части. Тогда народ независим от внешних сил, а его плоть имеет здоровую организацию внутри себя. Но если только народ слишком мал, чтобы сделать возможным этот внутренний оборот, и если он вынужден со своей экономикой выходить на внешний оборот, то в тот же миг этот народ вступает в борьбу за то, чтобы властвовать»[1326]. Следовательно, с одной стороны, только автаркия и позволяет вести войну. А с другой стороны — и это здесь хочет выразить Гитлер, — из состояния, в котором нация оказывается неспособной быть самообеспечивающейся, поскольку из-за ограниченности жизненного пространства необходимо проводить экономико-экспансионистскую политику, неизбежно проистекает война как результат торговой конкуренции. 18 октября 1928 г. он охарактеризовал экономику здоровой только в том случае, «если она представляет собой баланс между товарами сельскохозяйственного производства и товарами промышленного производства», т. е. «если экономика в целом останется во внутреннем кругообороте»[1327]. Нужно еще раз обратить внимание на то, что Гитлер говорит о балансе между двумя секторами экономики. Но это никак не связано с прокламируемой целью «реаграризации».

В свете различных заявлений, сделанных Гитлером еще до 1933 г., в которых он выступал за автаркию[1328], представляется сомнительным, а действительно ли, как сообщает Отто Штрассер, он заявил в ходе дебатов 22 мая 1930 г., «что и он тоже стремится к такой автаркии как к отдаленной цели, но что это будет возможным не раньше, чем через 100 лет, так как мы не можем обойтись без обмена товарами с мировой экономикой»[1329]. В соответствии с этим Гитлер якобы назвал цель автаркии, за которую выступал Штрассер, «наихудшим дилетантизмом». Штрассер так передает слова Гитлера: «Неужели вы думаете, что мы сможем когда-нибудь отделиться от мировой экономики? Мы зависим от импорта всех важных видов сырья. Мы в не меньшей степени зависим от экспорта наших промышленных товаров. Я как раз в последние месяцы получил сообщения из Восточной Азии и других мест, в которых описывается это принуждение к переплетению в мировой экономике, и мы не можем и не хотим остановить эту тенденцию»[1330].

Если нет намерения обвинить Штрассера в том, что он просто выдумал эти гитлеровские высказывания — что вполне вероятно, — то он, безусловно, весьма преувеличивает некоторые опасения Гитлера. По сути, дискуссия, вероятно, шла так: в то время как Отто Штрассер настаивал на скорейшей реализации концепции автаркии, Гитлер заявил, что это не могло бы быть реализовано в кратчайшие сроки, буквально со дня на день, учитывая существующую глобальную взаимозависимость мировой экономики. Однако то, что он якобы сказал, что автаркия может быть достигнута не раньше, чем через 100 лет, представляется неправдоподобным. Гитлер знал, что при существующей сырьевой базе Германии и существующем «ограниченном жизненном пространстве» автаркия вряд ли может быть достигнута. Однако после захвата жизненного пространства на востоке он считал вполне возможной реализацию — хотя и не абсолютной — автаркии в рамках общеевропейского экономического порядка. А что Гитлер хотел завоевать жизненное пространство в России еще при своей жизни — а не через 100 лет, — в этом нет сомнения.

Если Гитлер, например, в речи о Законе о полномочиях от 23 марта 1933 г. заявил, «что географическое положение Германии, бедной сырьем, не позволяет нашему Рейху быть полностью самообеспечивающимся» и «что у правительства Рейха нет никакого намерения проявлять враждебное отношение к экспорту»[1331], то он одновременно сказал правду и неправду. Он, конечно, осознавал, что Германия в существующих границах вряд ли сможет добиться автаркии на фоне отсутствия сырьевых ресурсов. О чем он, конечно, умолчал, так это о том, что он хотел завоевать новое жизненное пространство на востоке, чтобы таким образом создать условия для независимого снабжения Германии сырьем, без необходимости большего участия в мировой торговле.

Однако, пока это жизненное пространство не оказалось завоеванным, Гитлеру приходилось реализовывать временную неполную автаркию. Конечно, Гитлер исказил факты, когда заявил — как в своей речи в рейхстаге 21 мая 1935 г., — что он, собственно, «убежден, что полное осуществление идеи экономической автаркии всех государств. <…> неразумно и в своем результате будет только вредным для всех народов», но что поведение других держав вынуждает его «либо самому получать отсутствующее сырье с помощью сложных технологий, либо, если это невозможно, чем-то заменять его»[1332]. Усилия, начатые в 1935–1936 гг. для достижения относительной автаркии за счет синтетического производства сырья или замещения, определялись исключительно целью иметь устойчивую к блокаде экономику в случае войны. Они пока еще не имели ничего общего с целью экономической политики национал-социализма, с подлинной автаркией, которая казалась достижимой только на базе нового жизненного пространства.

В меморандуме, составленном в августе 1936 г. и посвященном четырехлетнему плану, цитаты из которого мы уже несколько раз приводили в связи с другими вопросами, Гитлер поставил перед немецкой экономикой задачу «быть готовой к войне через четыре года». Конкретно это означало, что Германия должна стать полностью независимой от иностранных государств в области снабжения топливом, резиной/каучуком и железной рудой. В этом меморандуме Гитлер подчеркивает, что вступать на этот путь [замещение и синтетическое производство сырья для достижения относительной автаркии. — Р. Ц.] следует только временно, в связи с трудным положением и за неимением лучшего. Разумеется, верно, аргументирует он, что у сельскохозяйственного производства уже не будет значительного прироста и что невозможно в настоящее время искусственно производить отдельные виды сырья, которых сейчас нет в наличии в Германии, или восполнять их каким-либо другим способом. Но нет совершенно никакого значения в том, чтобы снова и снова констатировать эти факты, «то есть фиксировать, что у нас отсутствуют продовольствие и сырье, а решающее значение заключается в том, чтобы принимать такие меры, которые могут обеспечить окончательное решение в будущем, а для переходного периода дадут временное облегчение». Под «окончательным решением» Гитлер подразумевал «расширение жизненного пространства и, соответственно, сырьевой и продовольственной базы нашего народа. И задача политического руководства — со временем решить этот вопрос»[1333].

На так называемом «заседании с протоколированием Хоссбахом», в известном выступлении Гитлера перед представителями военного руководства 5 ноября 1937 г., которое приводится как подтверждение его воли к войне, он коснулся вопроса о том, может ли быть реализуема автаркия при данных условиях ограниченного жизненного пространства. Ответ Гитлера был следующим: в области сырья может быть достигнута лишь условная, а вовсе не полная автаркия. Автаркия реализуема, по его словам, если для получения сырьевых продуктов можно было бы использовать уголь, но дело обстоит гораздо сложнее, даже уже когда речь идет о рудах: «Потребность в железе — покрытие своими силами возможно, то же самое по легким металлам, по другим видам сырья — меди, олову — это невозможно». Что касается волокнистых материалов, то самопокрытие возможно, если в наличии будет достаточный объем древесины, но это не будет «долгосрочным решением». В области продовольствия, отметил он, на вопрос об автаркии можно ответить однозначно «нет», поскольку «дальнейшее увеличение производства при перенапряжении почвы, которая уже проявляет усталостные признаки в результате внесения искусственных удобрений», вряд ли возможно. Вывод Гитлера на «заседании с протоколированием Хоссбахом»: автаркия в данных условиях нереализуема, а единственным выходом, на его взгляд, было бы приобретение нового жизненного пространства[1334]. И в этом случае также вновь проявляется, в какой степени Гитлер аргументирует экономически и сколь тесно связаны в его мышлении комплексы «автаркия», «война» и «жизненное пространство».

Хотя во многих своих речах Гитлер подчеркивал необходимость уже и при данных условиях добиваться как можно большей независимости от иностранных государств и ссылался на успехи в этом отношении[1335], ему ведь тем не менее было ясно, что «нынешние обстоятельства совершенно не дают» Германии «возможность удалиться из мировой экономики. Они заставляют нас участвовать в ней, уже хотя бы из-за тяжкой необходимости, при любых обстоятельствах». Правда, Германия попыталась разгрузить «иностранные рынки от немецкой конкуренции» благодаря своему четырехлетнему плану (это не просто заявление, вызванное тактическими соображениями, а снова ссылка на его тезис о том, что Германии придется в значительной степени отказаться от мировой торговли, чтобы реализовать союз с Англией!); «что, однако, не может найти своего экономически удовлетворительного решения в том пространстве, которое уж доступно нам в настоящее время, и потому должно решаться путем участия в мировой торговле»[1336].

После начала войны против России Гитлер неоднократно подчеркивал связь своих идей жизненного пространства и концепции автаркии. Так 17/18 сентября 1941 г. он заявил: «Борьба за гегемонию в мире будет решаться для Европы в результате обладания русским пространством; это сделает Европу наиболее устойчивым к блокаде местом в мире»[1337]. Здесь явственно проявляются долгосрочные перспективы гитлеровской внешней и военной политики: как только жизненное пространство в России будет завоевано, Европа сможет обеспечить себе полную автаркию и больше не будет удушена никакой блокадой. Тем самым, однако, возникнут чрезвычайно благоприятные исходные условия для последующей борьбы (Гитлер имел в виду здесь прежде всего неизбежный, на его взгляд, конфликт с США[1338]).

25 сентября 1941 г. он сказал в своих «Монологах»: жизнь следует основывать на «рыночных возможностях, находящихся в пределах собственной сферы власти. Сегодня я могу сказать: Европа будет самообеспечивающейся, если только мы воспрепятствуем тому, что и далее будет существовать гигантское государство, использующее европейскую цивилизацию для того, чтобы мобилизовать Азию против нас [имеется в виду СССР. — Р. Ц.]». Обосновывая свою концепцию автаркии, он еще раз назвал устойчивость к блокадам, однако независимо от этого он также привел и другие аргументы: «Кроме того, я полагаю, что европейская политика будет правильной тогда, когда она будет держаться подальше от желания иметь охоту вывозить свои товары во весь мир. Белый мир сам уничтожил торговлю по всей Земле. На прочих континентах европейская экономика больше не имеет сфер сбыта. С нашими производственными издержками мы не можем здесь конкурировать. Нам там везде так плохо благоприятствуют, что мы никуда не можем проникнуть. За ту пару экспортных изделий, от которых еще зависит заграница, бьется весь мир, а чтобы в этом поучаствовать, я должен заплатить такую большую экспортную пошлину, что из наших собственных народных нужд изымается огромная мощь, колоссальный труд. Какое-то время мы еще сможем вести торговлю, но задействуя лишь парочку свежих изобретений. Германия — единственная страна, в которой сейчас нет безработицы, потому что мы не настраивались на зарубежные рынки сбыта! Страна, которую мы сейчас осваиваем [т. е. Россия. — Р. Ц.], является для нас только источником сырья и сферой сбыта, а не поприщем для промышленного производства»[1339]. К последнему замечанию Гитлера мы еще вернемся в параграфе У1.д, в котором обоснуем, почему он отвергал экспорт капитала вообще, а следовательно, и экспорт капитала в завоеванное жизненное пространство на востоке. Однако существенным в его заявлении представляется то, что он обосновывал свое представление об автаркии независимо от помысла о будущей войне, а главным образом с помощью теории «свертывания рынков».

Связь между жизненным пространством и концепцией автаркии особенно четко проявилась в высказывании Гитлера, сделанном 13 октября 1941 г.: «Нет страны, которая будет более автаркической, чем Европа». Его аргумент: безмерные сырьевые материалы Украины. Образцом для того самообеспечивающегося крупного экономического пространства, к которому стремился Гитлер, были, несомненно, США. «Если бы я был в Америке, я бы боязни не испытывал, там всего лишь нужно было бы выстроить огромную внутреннюю экономику. При наличии девяти с половиной миллионов квадратных километров земли проблема была бы полностью решена за пять лет»[1340].

Концепцию автаркии ни в коем случае нельзя интерпретировать просто как переходное решение. Она была по преимуществу не средством для ведения войны, а прежде всего целью войны, а тем самым опять же предпосылкой дальнейших войн. В этом отношении концепции Гитлера в отношении автаркии отражают его долгосрочные внешнеполитические планы: неполная автаркия, на которую был нацелен четырехлетний план, должна была, с одной стороны, обеспечить устойчивую к блокаде экономику, чтобы можно было стойко выдержать предстоящую войну, но, с другой стороны, представлять собой экономическое средство, позволяющее в большей степени склонить Англию к союзу с Германией. «Окончательное» решение, захват жизненного пространства на востоке, призвано открыть возможность действительно самообеспечивающейся общеевропейской экономики больших пространств, следовательно предпосылки для ведения дальнейших войн, в первую очередь последующей войны против США. Гитлер предостерегал от того, чтобы не повторялся совершенный после Первой мировой войны промах и не обеспечивалось сохранение автаркии после войны: «Я не хочу более совершать ошибку. Мы строим себе то, что у нас уже было во время мировой войны: самообеспечивающуюся экономику. В то время это не удалось из-за того, что мы не смогли сделать выводы об этом в плане людей. Рабочая сила, полностью расходуемая на производство непродуктивных товаров, должна была найти свою компенсацию. Но оказалось, что вместо внутреннего рынка мы бросились на внешний рынок, перед мировой войной из-за жажды наживы, а после мировой войны — чтобы расплатиться с нашими долгами. То, что нам дали кредит на эти цели, затянуло нас еще глубже на дно. Ведь к концу войны мы уже подошли к синтетической резине. Вместо того чтобы продолжать ее производство, после войны мы сразу же перешли на каучук. Бензин мы импортировали, несмотря на то что процесс Бергиуса уже был разработан[1341]. Так что самое насущное после войны — немедленно построить самообеспечивающуюся экономику»[1342]. Основой такой автаркии, сказал Гитлер в той же беседе, является жизненное пространство на востоке с его разнообразными сырьевыми ресурсами[1343].

26/27 октября 1941 г. Гитлер заявил, что национальная и политическая независимость «обусловлена в равной степени как автаркией, так и военной мощью. Главное: не поддаваться снова ошибке, не кидаться опрометью в мировую экономику; нам не нужно больше трех-четырех миллионов тонн тоннажа торговых судов. Получать кофе и чай с африканского континента будет достаточно; а все остальное у нас есть в Европе»[1344]. В беседе с министром иностранных дел Финляндии Виттингом, состоявшейся 27 ноября 1941 г., Гитлер обрисовал перспективы мировой политики после окончания войны: США и Англия будут, несомненно, «с большой скоростью дрейфовать в направлении к ужасному социальному кризису», в то время как Европа уже справилась с тяжелейшими социальными кризисами. «И следует признать, что в конечном итоге Европе приходится рассчитывать только на себя саму. По его словам, важнейшая задача — освоить самую богатую и плодородную часть Европы [имелась в виду европейская Россия и Украина. — Р. Ц.], которая до сих пор была сориентирована против Европы, освоить ее отныне на пользу Европе. <…> Европа должна мобилизовать свои собственные вспомогательные источники, и это будет сделано. Европа способна стать самообеспечивающейся, и она сделает себя автаркической. <…> Исполинская задача заключается, по его словам, в том, чтобы превратить Европу в самообеспечивающееся образование, это задача решаемая, причем лишь с относительно небольшими корректировками. Все богатство обширной европейской России не было использовано на пользу ни европейскому человеку, ни даже русскому человеку, а направлялось исключительно на то, чтобы создавать гигантский объем вооружений против Европы»[1345]. И здесь вновь проявляется реальная функция жизненного пространства на востоке в экономической концепции Гитлера: это пространство должно было быть не средством реаграризации, оно предназначалось для создания возможности для реализации концепции автаркии в общеевропейских рамках.

Эти взаимосвязи Гитлер обрисовал также в застольной беседе 27 июля 1942 г.: с помощью захвата территорий на востоке в руки Германии попало бы почти все необходимое сырье. «При преобразовании рейха мы должны всегда иметь в виду одну вещь: существенно, чтобы государство было достаточно большим, чтобы быть экономически автаркическим. В этой войне этот аспект стал виден в трудностях Италии, в которой в дефиците оказался уголь, и Англии, существование которой поставлено под угрозу из-за потопления кораблей»[1346]. Следовательно, размер жизненного пространства был важен для Гитлера прежде всего для достижения независимости в поставках сырья и тем самым для достижения автаркии. 9 августа 1942 г. Гитлер вновь заявил, сколь богато сырьем жизненное пространство, завоеванное на востоке: «Мы станем самым самообеспечивающимся государством из всех существующих, в том числе по хлопку»[1347].

В своем выступлении перед руководителями военной промышленности в конце июня 1944 г., которое уже цитировалось в другом контексте, Гитлер обрисовал перспективы победоносной войны: «Между тем выигранная война дает нам прежде всего основы, и она даст нам их — ибо у меня и в мыслях нет какого-то гнилого компромисса, — такая война даст нам основы для того, чтобы фактически обеспечить немецкой экономике предпосылки для ее дальнейшего функционирования. Ибо это ведь должен был разглядеть каждый, видеть, насколько мы, немцы, излишне чувствительны, ранимы из-за того, насколько мы зависимы в нашем прежнем формировании жизненного пространства и в размерах жизненного пространства от импорта, осуществляемого государствами, которые могут желать этого, а могут и не захотеть. Если какое-то государство не захочет поставлять нам вольфрам, то оно нам его и не поставит. Достаточно будет другому государству просто оказать давление, и мы будем испытывать сильнейшие сложности. Если какая-то другая страна не захочет дать нам никель, простого давления с его стороны будет достаточно, и у нас будут серьезнейшие проблемы из-за никеля. А если какое-то другое государство запретит поставлять нам хром, тогда нам придется беспокоиться о хроме, молибдене и т. д. Господа, столь важно эти вот совершенно необходимые материалы перевести — не хочу сейчас сказать — в собственность рейха, но на территорию распространения власти германской нации, в сферу этой власти, и столь же необходимо обеспечить себе необходимые посевные площади зерновых культур, угодья для выращивания свеклы, картофеля и т. д. Это тоже сюда относится; и относится это сюда для того, чтобы в будущем обеспечить экономике стабильную работу. Государство, которое формирует и проводит здесь политику, обязано обеспечить для экономики в политической области то, что ей требуется для того, чтобы она могла работать непрерывно и стабильно в самой долгосрочной перспективе»[1348].

В последних записях, которые под диктовку делал Борман, еще раз проявляется то, что представлялось Гитлеру в его мечтаниях как цель: большое экономическое пространство, такое как США, в котором можно было бы воплотить возможность автаркии: «Соединенные Штаты практически обладают предпосылками для автаркической экономики, именно такой, о которой и мы тоже мечтаем. Они обладают неограниченным пространством, в котором они могут беспрепятственно развивать разные виды своей энергии. Со своей стороны, мы надеемся в отношении Германии, что когда-нибудь нам удастся обеспечить ей экономическую независимость в жизненном пространстве, соответствующем численности ее населения. Великому народу требуется достаточное жизненное пространство»[1349].

Этим подтверждается непрерывность представлений Гитлера со времени написания «Майн кампф» вплоть до последних недель его жизни. Функциональное предназначение жизненного пространства на востоке, которое нужно завоевать — таков итог этой главы, — следует понимать только в контексте критики Гитлером экономической экспансии, а также его представлений об автаркии. При этом нельзя упускать из виду, что постулируемый им запрос на автаркию был связан как с тогдашней публичной дискуссией, так и с реальными тенденциями экономического развития. Не зная этих взаимоотношений, невозможно понять силу воздействия мировоззрения Гитлера. Тайхерт выявил и подтвердил, какое центральное значение в то время в Германии имела потребность в экономической автаркии. При этом воспоминание о блокадном положении во время Первой мировой войны, безусловно, было одним, но не единственным и не главным аргументом сторонников такой концепции. Однако в большей степени следует учитывать, что после Первой мировой войны, а затем с резким усилением в результате Великой депрессии, произошло «ослабление международных экономических отношений»[1350] с тенденцией к экономическому национализму и регионализации торговой политики.

Еще когда мы излагали гитлеровский тезис о «свертывании рынков», мы указывали на то, что пессимизм в отношении экспорта, который неизбежно должен был привести к запросу на автаркию, был тогда широко распространен в Германии. Тайхерт в связи с этим также отмечает: «„Автаркия“ и экономика больших пространств“ были популярными лозунговыми фразами, которые распространялись с помощью просто необозримого потока книг, брошюр и статей. Все эти публикации были признаками пессимистических ожиданий в государственном аппарате и в среде хозяйственной бюрократии, в научной политической экономии, публицистике и в широкой общественности в отношении будущей значимости внешней экономики и мирового экономического порядка»[1351]. Фердинанд Фрид, ярый сторонник концепции автаркии, в своей книге «Автаркия», опубликованной в 1932 г., заметил: «Едва ли найдется какой-нибудь термин, вброшенный в нынешнюю общественную дискуссию, который распалил такие страсти, как „автаркия“, и ни о каком термине сегодня не ведутся такие горячие и ожесточенные споры, как об „автаркии“»[1352]. Имела место, как писал Гёрделер, «прямо-таки демоническая тяга к автаркии»[1353].

Призыв к автаркии был тесно связан с принципиальной критикой капиталистической системы и с целью дополнения или замены этой системы государственным управлением экономикой или плановым хозяйством. Сам Фрид проводит эту связь в самом начале своей книги: «Автаркия относится к свободной торговле, как плановая экономика — к свободной рыночной экономике. Обе они не являются логическими, контрадикторными противоположностями, скорее одно является исторической заменой, органическим продолжением другого. В результате плановая экономика является „организацией“ свободной экономики, автаркия — „организацией“ свободной торговли, свободного перемещения товаров по миру». Консервативно-революционные сторонники идеи автаркии, конечно, отнюдь не требовали, как Гитлер, завоевывать новое жизненное пространство для реализации этой концепции. Фрид, например, интерпретировал запрос на автаркию как выражение «возвращения мыслями к своей земле», которое противопоставляется «старому империалистическому национализму». «Нация, которая сегодня зарождается в результате немецкой революции, обращена глубоко внутрь себя, хочет быть самодостаточной». Но в то же время это означало, что автаркия была мыслима только в общих рамках антимодернистского разворота, который включал, например, реаграризацию и отказ от потребления. Так, Фрид призвал к «возвращению в сельскую местность людских масс, вынесенных течением жизни в крупные города», он требовал «укрепления сельского хозяйства и постепенного ослабление влияния города, а точнее говоря — крупного города». Народ, писал он, борющийся за свою свободу и независимость, должен также «уметь отказываться от натурального кофе, апельсинов или от шоколада»[1354]. Зомбарт, который, как и Гитлер, выводил потребность в обеспечении автаркии или «автархии» из тенденции к свертыванию рынков, высказывался за реаграризацию: «Путь, ведущий к достижению цели большей национальной самостоятельности, четко обозначен: это путь реаграризации, которая, как представляется, также и во внутренней структуре нашей национальной экономики призвана сыграть решающую роль». Для него это конкретно означало следующее: долю сельского населения, снизившуюся в настоящее время (1932 г.) до 30 %, следовало бы повысить до уровня 1882 г. (42,5 %), что примерно соответствовало бы числу безработных в ближайшие годы[1355].

Само собой разумеется, что такие идеи были для Гитлера неприемлемы. Для его мышления, направленного на «борьбу» и «наступление», они были слишком уж оборонческими. Коль скоро было желание сформировать автаркию, не приемля при этом снижения промышленного производства, если было желание восстановить нарушенное пропорциональное соотношение сельского хозяйства и промышленности при одновременном форсированном промышленном росте, то оставался единственный путь — насильственно завоевать новое «жизненное пространство», которое затем могло бы исполнить роль сырьевой и продовольственной базы для реализации автаркии. Такая последовательность, естественно, устрашила большинство современников Гитлера, в том числе сторонников автаркии. В этом проявляется, до какой степени мировоззрение Гитлера было продуктом его времени, т. е. отражением расхожих тезисов, и в какой мере оно было самобытным продуктом именно этого человека. Не слишком оригинальными, а скорее вполне «соответствующими духу времени» были пессимизм Гитлера касательно экспорта и вытекающий из этого настоятельный запрос на автаркию. Однако радикальная последовательность, с которой он призывал к военному завоеванию нового жизненного пространства для реализации этой концепции, не считающееся ни с чем исчерпывающее, доводимое до конца продумывание суждений, которые другие не осмеливались додумать до конца, — это было характерно для Гитлера. При этом, однако, следует отметить, что настоятельный призыв овладеть новым жизненным пространством в целях обеспечения устойчивой к блокаде экономики вовсе не был какой-то совершенно новой идеей. Напротив, эта концепция была уже намечена в планах Верховного главнокомандования сухопутных войск (Людендорф) в конце Первой мировой войны. Гитлер позаимствовал этот взгляд, а также некоторые теории политэкономистов и объединил их в новую систему в рамках своего мировоззрения. Отличие от точек зрения на автаркию таких «консервативно-революционных» современников, как Фрид, заключалось у Гитлера в том, что он как раз не выдвигал концепцию реаграризации в смысле некого ущемления промышленного сектора. Скорее наоборот, жизненное пространство, которое нужно было завоевать, помимо устранения диспропорциональности сельского хозяйства и промышленности, должно было прежде всего быть источником сырья и рынком сбыта и, таким образом, средством увеличения промышленного производства.

б. Создание дополнительной сельскохозяйственной территории путем переселения крестьян

В следующих частях главы V.1 мы хотим систематизировать различные экономические функциональные предназначения, которые Гитлер придавал жизненному пространству на востоке. Начнем с наиболее известной функции — переселения крестьян.

В своей «Второй книге» Гитлер пишет: «Если прибавить еще 500 тыс. кв. км земли в Европе, то они могут обеспечить миллионам немецких крестьян новые пристанища и усадьбы, а кроме того, предоставить в распоряжение германской народной силы в случае, когда грянет время принимать решения, миллионы солдат. Единственной областью, которую в Европе можно рассматривать касательно такой земельной политики, была именно Россия. Малонаселенные западные окраины, граничащие с Германией и ранее принимавшие немецких колонизаторов в качестве людей, приносящих культуру, также принимались в расчет для новой европейской политики немецкой нации в области землепользования»[1356].

Если Гитлер хотел поселить «миллионы немецких крестьян» в жизненном пространстве на востоке, которое требовалось еще завоевать, то причина этого заключалась, по его мнению, в том, что, учитывая плодородие Украины, эти земли подходили в качестве дополнительной аграрной территории для Германии. В самой же Германии, как неоднократно подчеркивал Гитлер, наращивание сельскохозяйственного производства уже было невозможно. Благодаря искусственному удобрению почвы и ее интенсивному возделыванию границы повышения урожайности сельскохозяйственных культур давно были достигнуты или уже превышены. По этой причине Германия должна была бы оставаться высокоразвитым индустриальным центральным ядром, которое, однако, в таком случае требовалось дополнить жизненным пространством на востоке. Разумеется, что Гитлер в своих публичных выступлениях после захвата власти воздерживался от упоминания подобных планов, в принципе даже уже с 1930–1931 гг.; вообще, он больше не затрагивал тему «завоевания жизненного пространства на востоке» в своих публичных заявлениях после 1933 г. Однако его внутренние конфиденциальные высказывания свидетельствуют о том, что он твердо придерживался этой цели.

Когда после нападения на СССР реализация его планов, казалось бы, стала непосредственно близкой перспективой, тогда-то Гитлер и вернулся к своей концепции. При этом явственно проявился общий план, направленный на безжалостное порабощение местного населения и заселение «крестьянами-ополченцами» [Wehrbauern]. 27 июля 1941 г. Гитлер заявил во время своих застольных бесед: «Нет ничего более бессмысленного, чем желать заниматься, например, воспитанием этой массы [коренного местного населения. — Р. Ц.]. Наш интерес заключается только в том, чтобы эти люди научились, скажем, различать дорожные указатели; сейчас они неграмотны и должны оставаться таковыми. Пожалуй, однако, они должны уметь жить хорошо; это в нашем собственном интересе. Юг Украины, особенно Крым, мы хотим заселить исключительно немцами. Мне не составит особого труда и не обернется головной болью переместить тамошнее население куда-нибудь в другие места. Немецкий же поселенец будет крестьянином-ополченцем, и сюда я отношу добровольцев, поступающих на военную службу сверхсрочниками, пусть даже они будут и связанными друг с другом родственными узами. В будущем у нас будет постоянная армия численностью 1,5–2 миллиона человек. Когда из состава семей будут уходить двенадцатилетние подростки, то ежегодно в нашем распоряжении будет 30 000—40 000 добровольцев-сверхсрочников. Коль скоро они являются крестьянскими сыновьями, им будет предоставляться рейхом полностью оборудованное подворье». Эти крестьяне-ополченцы должны быть снаряжены оружием, «так что в случае какой-либо опасности они немедленно будут в распоряжении в качестве местных военнослужащих»[1357].

При этом Гитлер выступал против любой попытки воспитательно-образовательного воздействия на русских: «Немец стал ненавистен во всем мире тем, что, где бы он ни выступал, он начинал изображать из себя учителя. Народам это не принесло ни малейшей пользы; дело в том, что те ценности, знания о которых им передавались, им ценностями не казались. Понятия долга и добросовестности в нашем понимании в России не существует. Так зачем же еще желать воспитать к этому русских? „Рейхсбауэр“ [крестьянин Рейха] должен жить в превосходных красивых поселениях. Немецкие учреждения и органы власти должны иметь замечательные здания, губернаторы — дворцы. Вокруг мест работы и службы надо выстраивать и возделывать то, что служит для поддержания жизни. А вокруг города на 30–40 километров надо закладывать кольцо красивых деревень, соединенных превосходными дорогами. Ну а за этими пределами окажется то, что будет иным миром, в котором мы хотим, чтобы русские жили так, как им заблагорассудится; но только чтобы господствовали над ними мы. В случае революции нам достаточно будет лишь сбросить парочку бомб на их города, и дело с концом». Поскольку Гитлер хотел эвакуировать русских и не включал их, как расово «неполноценных», в свои созидательные планы, то возникает вопрос — с помощью каких людей он намеревался реализовать свои проекты по заселению. С одной стороны, мы видели, что это должны были быть добровольцы-сверхсрочники, а с другой — те «нордические» люди, которые ранее эмигрировали в Америку: «Нам непозволительно более отпускать ни одного германца из Европы в Америку. Норвежцев, шведов, датчан, голландцев — мы всех должны направлять в восточные территории; они станут звеньями Германского рейха»[1358]. Здесь четко проявляется связь с расово-политическими идеями Гитлера.

От этих планов можно было бы отмахнуться как от фантазий человека, страдающего манией величия, однако при этом нельзя забывать, что в тот момент он — фактически или в своем воображении — был как никогда ранее и никогда в более поздние времена близок к возможности их практической реализации и что в конечном итоге только объединенные усилия всего мира смогли поставить ему заслон и не дали ему претворить в жизнь эти планы. 19/20 августа 1941 г. Гитлер в своих «Монологах» заявил, что Украина и бассейн Волги когда-нибудь в будущем станут «житницами Европы. Мы будем собирать урожаи, во много раз превышающие то, что растет на этой почве сейчас»[1359]. Германия, как сказал Гитлер 17/18 сентября 1941 г., «станет страной — экспортером зерна для всех в Европе, которые не могут обойтись без зерна. В Крыму у нас есть южные плоды, каучуковые культуры (имея 40 тысяч гектаров, мы станем независимыми), хлопок. Припятские болота дадут нам тростник»[1360].

Гитлер ожидал, что на восток хлынет огромный «поток людей», «потому что крестьянину мила та местность, которая много дает». Через двадцать лет направление эмиграции из Европы пойдет, по его словам, не как раньше, в сторону Америки, а на восток. «Черное море станет нашим внутренним морем с бесконечным изобилием рыбы. Благодаря выращиванию соевых бобов в Крыму мы поднимем животноводство. Мы будем собирать урожаи в несколько раз большие, чем те, которые сегодня собирает с этой земли украинский крестьянин»[1361].4 октября 1941 г. Гитлер заявил, как записал Кёппен, «что через 50 лет там [на востоке. — Р. Ц.] следует разместить 5 миллионов немецких крестьянских хозяйств». Это необходимо уже по военным соображениям, поскольку только так можно подчинить себе столь большой континент[1362]. Надо лишь производство продуктов питания на Украине увеличить всего на 50 %, так сказал Гитлер 12 ноября 1941 г., но тогда оно все равно будет на 30 % ниже средних показателей по Германии: «Благодаря этому мы обеспечим полное снабжение хлебом 25–30 миллионов человек с предоставлением дотаций. То же самое относится и к прибалтийским странам. В сельскохозяйственном отношении это области, имеющие излишки, это же можно сказать, однако, и о Белоруссии. Было бы нелепо, если мы не стали бы приводить этот континент в порядок!»[1363] В своих застольных беседах Гитлер снова и снова излагал свою идею «крестьян-ополченцев» на востоке[1364] и высказывал убеждение, что качество земель, которыми там можно было бы распорядиться, побудит крестьян поселяться на востоке[1365]. По словам Гитлера, с востока «мы будем вывозить от 10 до 12 миллионов тонн зерна в год». Через сто лет, как представлялось ему будущее, «там будут проживать миллионы немецких крестьян!»[1366]

Эта концепция, которую Гитлер очерчивает в своих застольных беседах, логично вписывается в его экономические взгляды: из-за несоответствия жизненного пространства и численности населения со временем возникла, как он говорил, несбалансированность сельского хозяйства и промышленности, которая вынуждала усиливать внешнеэкономическую деятельность. Значительная часть экспорта была необходима только для того, чтобы получить в обмен отсутствующие продукты питания и сырьевые материалы. По его словам, новое жизненное пространство на востоке устранит эту диспропорцию между численностью населения и продовольственной базой. Являясь дополнительным сельскохозяйственным регионом, оно послужит тому, чтобы восстановить пропорциональность обоих секторов экономики — сельского хозяйства и промышленности.

Вывод из этой главы: планы расселения крестьян на востоке играют для Гитлера достаточно большую роль, однако их нельзя расценивать как свидетельство «концепции реаграризации» немецкого общества. И прежде всего главное: функция «житницы Европы» была только одним из назначений жизненного пространства на востоке. Оно должно было при этом также служить и как источник сырья и рынок сбыта.

в. Жизненное пространство как источник сырья

Давайте вспомним: Тёрнер считает, что приобретение жизненного пространства имело для Гитлера «одностороннюю аграрно-политическую цель. <…> Свидетельства того, что Гитлер в этом контексте руководствовался и более широкими экономическими соображениями и, например, рассматривал возможности выработки энергии или добычи сырья, можно найти в лучшем случае в сообщениях современников, но не в его собственных публикациях»[1367]. Это утверждение вызывает тем большее удивление, что обнаруживаются многочисленные свидетельства того, что Гитлер рассматривал жизненное пространство также как источник сырья. Во «Второй книге» он пишет, что еще до войны в Германии «поставки сырья для некоторых отраслей промышленности. <…> [были сопряжены] с серьезными трудностями», и закупить сырье можно было только за границей, т. е. путем импорта — а это путь, который Гитлер, как известно, отвергал. Приобретение же новых земель рассматривается Гитлером как лучший способ решения этой проблемы. Обширность жизненного пространства США, а прежде всего также и их богатство сырьевыми ресурсами обусловливают, на его взгляд, их экономическое превосходство. Будущее Германии в ее нынешних границах, по его словам, «должно казаться очень мрачным и печальным, особенно учитывая ограниченность наших собственных сырьевых ресурсов и вызванную этим зависимость от других стран, принимающую опасный оборот». Кстати, Гитлер рассматривал значение России также и в аспекте добычи энергии, не случайно во «Второй книге» он подчеркивает, что Россия является «обладателем нефтяных скважин, которые сегодня приобретают такое же значение, какое в прошлом веке имели железорудные месторождения и угольные шахты»[1368].

Эти замечания свидетельствуют о том, что фактор «сырья» играл решающую роль в мышлении Гитлера с самого начала. В своей речи 10 октября 1928 г. он вновь затронул «важность проблемы земли» и рассмотрел причины экономического превосходства США и их более высокого уровня жизни. Причина, на его взгляд, кроется ни в коем случае не в экономическом строе США, а просто в том факте, что Америка обладает «достаточным количеством пшеничных угодий, достаточным количеством природных ресурсов, огромными лесными массивами, огромными рудными месторождениями, огромными угленосными районами, огромными нефтяными источниками. Короче говоря, Америка — страна неимоверных природных богатств»[1369]. Жизненное пространство на востоке было предназначено для создания единой континентальной империи, которая по богатству не только сельскохозяйственными угодьями, но и сырьевыми ресурсами и источниками энергии была бы сопоставима с США. Когда Гитлер затрагивал проблему несоразмерности численности населения и жизненного пространства, он сетовал отнюдь не только на дефицит сельскохозяйственных угодий, но равным образом он говорил и об «отсутствии сырьевых материалов», которые из-за этого приходилось ввозить из-за рубежа[1370].

Неоднократно Гитлер, выступая против марксистов, приводил доводы о том, что даже какой-либо иной экономический строй не сможет устранить эти дефициты, являющиеся следствием нехватки земельных площадей: «Человек живет не идеями, а зерновыми и хлебом, углем, железом, рудами, многими вещами, которые лежат в земле. И если этой земли нет, то бесполезны все теории. Это проблема не экономики как таковой, а земли»[1371].

Из таких замечаний становится ясно, что, когда Гитлер говорил о диспропорции между продовольственной базой и численностью населения, он ни в коем случае не сводил это только к отсутствию сельскохозяйственной земли, а имел также в виду и отсутствие жизненно важных сырьевых материалов. Слово «земля» [«Boden»] использовалось Гитлером в отношении обоих факторов.

В конце июня и начале июля 1931 г. Гитлер в двух своих речах затронул проблему сырья: он выводил критикуемую им экономическую экспансию не в первую очередь из нехватки продовольствия — этот фактор он называет на втором месте, — но прежде всего из необходимости того, что приходилось импортировать отсутствующее сырье в обмен на промышленные товары. «То, что мы вообще смогли достичь довоенного уровня жизни, было связано с тем, что мы искусственно расширили границы нашего ограниченного жизненного пространства таким образом, что приспособились к экономическому порядку или системе, которые открыли перед нами возможность производить в Германии больше некоторых товаров, чем нам самим это требуется, и благодаря излишкам этих товаров завозить все отсутствующее, чего не имелось, а стало необходимым, да и таковым является, то есть прежде всего несметный объем сырьевых материалов, которыми мы вообще не обладаем и которые нам требуются, если мы хотим сохранить наш уровень жизни, а его нам хотелось бы соизмерять с уровнем жизни окружающих нас народов. Огромное число видов сырьевых материалов в нашем жизненном пространстве просто отсутствует, поэтому нам приходится их приобретать…»[1372] Мы знаем, что Гитлер отвергал этот путь приобретения сырья с помощью импорта. Долгосрочное решение могло быть обеспечено по этой причине только приобретением нового жизненного пространства для того, чтобы извлекать это сырье из собственных недр. 3 июля 1931 г. Гитлер заявил, что нынешнее жизненное пространство «слишком бедно полезными ископаемыми, в которых современная промышленность нуждается в качестве сырья; другими словами, стесненное жизненное пространство будет снова и снова заставлять нас искать выход из такого затруднительного положения»[1373].

В 1931 г. Гитлер, беседуя также с Вагенером, обосновал свою концепцию завоевания жизненного пространства на востоке отсутствием сырьевой базы Германии: «И кроме того, чтобы Европа могла выстоять в решающей битве с Америкой, Европе нужны зерно, мясо, древесина, уголь, железо и нефть России»[1374].

Эрнст Ганфштенгль, один из ближайших приближенных Гитлера в ранний период, до прихода к власти, позднее пресс-секретарь НСДАП по связям с зарубежной прессой, рассказывает о беседе Гитлера с неким японским профессором, которая состоялась примерно на рубеже 1931 и 1932 гг. Во время этой беседы Гитлер подчеркнул, что как Япония, так и Германия нуждается в «сырье, которое обеспечит нашу независимость от мирового рынка и, следовательно, наше национальное будущее»[1375]. В своей речи в Рейхстаге 17 мая 1933 г., посвященной внешней политике, Гитлер дал следующий анализ экономического положения Европы: «Нынешнее экономическое положение Европы характеризуется перенаселенностью европейского Запада и бедностью почвы этих областей определенными сырьевыми ресурсами, которые именно в этих регионах с древней культурой совершенно необходимы для привычного там уровня жизни»[1376]. В своей речи в Рейхстаге 28 апреля 1939 г., давая ответ на послание президента США Рузвельта, он снова провел сравнение ограниченного жизненного пространства Германии и обширной территории Америки: «У вас страна с огромными богатствами, всеми полезными ископаемыми, достаточно плодородная, чтобы накормить и обеспечить всем необходимым более полумиллиарда человек. <…> Плодородие нашей страны не идет в сравнение с плодородием вашей. Бесчисленные ресурсы недр, которые вам в неограниченных количествах предоставляет природа, у нас отсутствуют»[1377]. А вот что Гитлер, конечно, не добавил: что он ни под каким видом не был готов смириться с этим невыгодным положением Германии по отношению к США, но что через завоевание нового жизненного пространства в России он намеревался создать в Европе сравнимую по богатству сырьевыми ресурсами континентальную империю, которая была бы в состоянии противодействовать США.

Когда после нападения на Россию этот план, казалось бы, стал близок к реализации, он говорил не только о необходимости поселения крестьян на востоке, но и об огромных экономических перспективах, открывающихся благодаря обладанию источниками сырья и энергетическими ресурсами России. 19/20 августа 1941 г. Гитлер заявил в застольной беседе: «_мы будем снабжать Европу также железом. Если Швеция вдруг не захочет [осуществлять поставки железной руды], что ж, тогда мы привезем ее с востока»[1378]. 17 сентября 1941 г., как зафиксировал в своей записи Кёппен, он говорил о «важности завоеванного Криворожского железорудного бассейна. Если на полное восстановление огромных промышленных установок может потребоваться и целый год, то все же к эксплуатации рудных месторождений необходимо приступить в ускоренном режиме и усиленно. Производство примерно одного миллиона тонн железа и руд в месяц устранит практически все затруднения в области удовлетворения потребностей, поскольку от наличия железа в достаточном объеме как-то зависит, однако же, все»[1379]. А примерно через неделю он сказал: «Страна, которую мы сейчас осваиваем, является для нас лишь источником сырья и сферой сбыта, а не поприщем для промышленного производства»[1380]. Очевидно, Гитлер имел в виду следующее: жизненное пространство на востоке не должно было становиться местом размещения промышленного оборудования для производства готовой продукции[1381]. Важно отметить при этом, что он недвусмысленно охарактеризовал завоеванные территории как «источник сырья». Спустя несколько недель, во время застольной беседы 13 октября 1941 г., он вновь говорил о том, что завоеванное жизненное пространство обеспечит Европе автаркию: «Где мы найдем территорию с железом такого качества, как украинское? Где [находятся] никель, уголь, марганец и молибден? Это те же источники марганца, из которых его получала еще Америка. А кроме того, есть возможность выращивать масличные и каучуковые культуры!

При наличии 40 тысяч гектаров посевных площадей будет удовлетворена вся наша потребность в каучуке»[1382]. Прошло несколько дней, и 18 октября 1941 г. Гитлер сказал, что русские озера «обеспечат Германии неисчерпаемые плантации тростника. На их берегах следовало бы сразу же построить заводы по переработке целлюлозы»[1383]. 26/27 октября 1941 г. он назвал Украину «европейской Индией» и заявил: «С востока нас больше никто не выкинет! Мы владели монополией на калий. К этому теперь мы получаем монополию на хлеб, уголь, железо, древесину»[1384].

26 октября 1941 г. Кёппен записал следующее высказывание Гитлера: «Затем фюрер говорил о том, что эта война сделает Европу в значительной степени независимой от колоний. Если предыдущие войны уже сделали нас независимыми от сахарного тростника, чилийской селитры, индиго и коры хинного дерева, то эта война повлекла бы за собой самообеспечение каучуком, резиной и хлопком»[1385]. 4 февраля 1942 г. он заявил: «Только разум велит нам идти на восток. <…> На востоке есть железо, уголь, зерно, древесина»[1386].

30 мая 1942 г. Гитлер выступил с секретной речью перед молодыми военными кадрами на тему: «Была ли Вторая мировая война неизбежной?». При этом он повторил свою теорию о необходимом соответствии между жизненным пространством и численностью населения, подчеркнув в этой связи, что он рассматривал жизненное пространство прежде всего как источник сырья: «Если не стремиться к расширению жизненного пространства, то в один прекрасный день обязательно возникнет диспропорция между численностью населения, которая постоянно растет, и жизненным пространством, которое остается прежним. Таков предумысел природы: ведь именно этим она заставляет человека вести борьбу, как и любое другое существо в мире. Это борьба за пропитание, борьба за основы жизни, за сырье, которое дает земля, за полезные ископаемые, которые лежат в ее недрах, и за плоды, которые она дает тому, кто ее возделывает»[1387]. Это всего лишь несколько предложений, но в них проявляется социал-дарвинистское мировоззрение Гитлера, его теория о связи между численностью какого-либо народа и жизненным пространством и — что имеет определяющее значение в нашем контексте — тот факт, что он рассматривал жизненное пространство прежде всего в аспекте сырьевых материалов и полезных ископаемых.

В застольной беседе 9 августа 1942 г. Гитлер снова упомянул сырьевые ресурсы и полезные ископаемые, в связи с которыми восток представлялся ему столь ценным: «Древесины у нас достаточно, железа неограниченное количество, крупнейшие месторождения марганцевой руды в мире, нефть — всего через край!»[1388] 28 августа 1942 г. он упомянул, что прочитал сейчас некое описание, «из него следует, что Кавказ, определенно, самый богатый полезными ископаемыми регион в мире; он состоит из древнейших пород: гнейса и гранита. Я не знал, что там также есть и месторождения никеля»[1389]. Насколько Гитлер был впечатлен русскими месторождениями полезных ископаемых и сырья, проявилось во время подробной беседы, которую он провел 10 декабря 1942 г. с вождем (фюрером) голландских национал-социалистов Мюссертом: «восток располагает гигантскими запасами сырья, и безразлично, идет ли речь о сельском хозяйстве или о руде. Россия, несомненно, является самой богатой страной на Земле. Стоит только подумать о залежах железной руды в Керчи, о запасах нефти, редких металлах и т. д. Кроме того, в распоряжении России имеется важнейшее сырье — человек»[1390].

Цель завоевания нового жизненного пространства на востоке иногда формулировалась очень откровенно даже в национал-социалистической пропаганде. Так, 17 ноября 1942 г. на митинге НСДАП Геббельс следующим образом обосновал смысл войны: «И вот когда мы пошли в наступление на восток и будем и далее наступать, то это — не из чисто теоретических соображений, не только для того, чтобы спасти Европу. [Кстати это была популярная тема нацистской пропаганды. — Р. Ц.] Если бы речь шла только о Европе, мы бы спасение Европы охотно вверили ей самой. Но помимо этого — также и для расширения нашего жизненного пространства. Ныне мы хотим владеть пшеничными полями на Дону и Кубани и хотим через это положить свою руку на хлебный мешок Европы! Теперь мы хотим владеть нефтяными источниками и месторождениями железа, угля и марганца. Мы хотим добыть себе колониальные владения на собственном европейском пространстве, и это наша цель в обозримом периоде…»[1391]

Все эти высказывания показывают: несомненно, Украина должна была стать для Гитлера также «житницей Европы»; жизненное пространство, которое нужно было завоевать, должно было также выполнять функцию дополнительной аграрной территории, как мы показали в предыдущей главе, но отнюдь не исключительно эту функцию. Как минимум столь же большое значение он придавал полезным ископаемым и сырью, железу, руде, никелю, марганцу, молибдену, углю, а также прежде всего источникам нефти в России. Это сырье было ему необходимо, разумеется, для снабжения германской промышленности, которая, исходя из этих соображений, должна была получить огромный подъем. Это не имеет ничего общего с концепцией деиндустриализации или «утопией реаграризации». Возможно, этому неверному пониманию способствовало воззрение Гитлера о том, что на самом востоке вовсе и не должно было осуществляться промышленное производство готовой продукции, воззрение, которое можно понять только в контексте его принципиального неприятия экспорта капитала. Однако, прежде чем мы перейдем к рассмотрению этого круга проблем, следует обсудить еще одну функцию завоеванных восточных территорий. Гитлер рассматривал их не только как дополнительную сельскохозяйственную территорию, источник сырья и энергии, но и как рынок сбыта — аспект, который, как и только что описанный, до сих пор упускался из виду.

г. Жизненное пространство как рынок сбыта

По сравнению с функцией дополнительного аграрного региона и источника сырья жизненное пространство в качества рынка сбыта имело для Гитлера, однако, второстепенное значение. По крайней мере, он начал развивать эту перспективу только после уже осуществленного нападения на СССР, когда он предавал гласности свое видение будущего применительно к формированию теперь уже захваченного жизненного пространства в своих монологах в штаб-квартире фюрера.

Его представления в этом отношении показывают, что он рассматривал население Советского Союза как «туземцев» или «аборигенов», такое наименование он порой использовал. Например, 17/18 сентября 1941 г. он сказал: «Украинцам мы будем поставлять головные платки, стеклянные бусы как украшения и то, что обычно нравится колониальным народам»[1392]. На следующий день он заявил: «Возможности сбыта на российском рынке товаров первой необходимости и готовой продукции обеспечат саксонской промышленности небывалый подъем. А если потом ввести государственную монополию на такие незаменимые вкусовые товары, как алкоголь и табак, то население оккупированных территорий будет полностью в наших руках»[1393]. Эти слова показывают, что Гитлер в результате завоевания жизненного пространства на востоке отнюдь не стремился обратить вспять процесс индустриализации, совсем наоборот, для саксонской промышленности он ожидал, что у нее будет «небывалый подъем». Точно так же 25 сентября 1941 г. он недвусмысленно охарактеризовал восток как будущую «сферу сбыта» для немецкой промышленности[1394]. Сферу сбыта, как он подчеркнул 13 октября 1941 г., не только для Германии, но и для «народов, которых мы принимаем в наш экономический строй». И пусть эти народы «приобщаются к природным богатствам освоенных восточных территорий и находят там рынок сбыта для своей промышленной продукции. Нам нужно только открыть им эту перспективу, и они сами вольются в наш строй. Эта территория, организованная для Европы, означает ликвидацию всяческой безработицы»[1395].

В беседе с хорватским посланником Будаком 14 февраля 1942 г. Гитлер сказал, что у жителей СССР «отсутствует самое примитивное, что требуется для жизни. У людей там нет даже самой простой кухонной посуды, самых простых приспособлений, и во время своих поездок по стране он не видел ни одной женщины, которая носила бы даже самые скромные украшения. И это все в стране, почва которой столь богата, как нигде в Европе. Если уж мы наведем порядок в этих областях, то люди там приобретут больше, чем они когда-либо мечтали, и при этом в своей массе они стали бы представлять огромную покупательную способность для европейских товаров. Вот ведь полнейшая нелепица, но европейцы устремлялись в Восточную Азию, в Китай или бог знает куда, лишь бы найти рынок сбыта для своей продукции, а при этом на границах Европы сейчас открылась сфера сбыта с почти неограниченными возможностями»[1396].

6 августа 1942 г. Гитлер вновь изложил свою бесчеловечную концепцию полного порабощения каких-то «смехотворных сотен миллионов славян», которых, по его словам, следует «поглотить или вытеснить». «К сезону сбора урожая в каждом более или менее крупном селении будет устраиваться базар, куда мы будем поставлять наш бросовый дешевый товар. На этом же базаре будут продаваться зерно и плодовые. Как только кто-то что-то такое продаст, он сразу же может сделать закупку. За нашу продукцию будет поступать сумма, которая значительно превысит наши затраты на производство или приобретение. Разница должна пойти в казну рейха, чтобы таким образом окупить военные расходы. Заводы сельскохозяйственного машиностроения, другие специализированные отрасли промышленности, транспортная отрасль, промышленность товаров широкого потребления получат огромный импульс. Самый дешевый и пестрый ситец здесь пойдет великолепно»[1397].

Это высказывание и целый ряд других демонстрируют, что Гитлер, который был удивительным образом в значительной степени впечатлен идеями Карла Мая[1398], видел в колонизации востока некое подобие колонизации Америки. «Крестьянин-ополченец» сравним с ковбоем, а «туземцы» — сравнимы с индейцами, которым можно втюхивать дешевые украшения, барахло, алкоголь и табак. 8 августа 1942 г. такой подход был весьма отчетливо продемонстрирован Гитлером в застольной беседе: «Против партизан здесь ведется борьба, как в боях с индейцами в Северной Америке. Победит более сильная раса, и это мы. Осенью мы должны организовать близ какой-либо железнодорожной станции по одну из ее сторон рынок, такой как немецкая ежегодная ярмарка, а по соседству организовать пункт сдачи для зерновых. Там должно быть все — всяческие тряпки и безделушки, какие бывают и у нас в сельской местности. В Саксонии произойдет подъем в промышленности, какого никогда раньше не бывало. У нас будет промышленность, нацеленная на экспорт. Тогда-то снова сможет проявить себя их изобретательский дух»[1399].

Нет необходимости заводить дискуссию о бесчеловечности колонизационных планов Гитлера — да он и сам характеризовал себя подчас противником гуманности, поскольку она противоречила его социал-дарвинистским взглядам. Однако в нашем контексте интересен один определенный аспект высказываний Гитлера. Когда он говорил о подъеме различных специализированных отраслей промышленности, транспорта и производства товаров широкого потребления, когда он снова и снова предавался мечтаниям о подъеме, который немецкой промышленности будет придан благодаря завоеванию жизненного пространства на востоке — с одной стороны, из-за бесконечно широкой сырьевой базы, с другой стороны, в качестве рынка сбыта, — все это не имеет ничего общего с «аграрной утопией» или с желанием отрешиться от индустриального общества.

И наоборот, наши результаты могут привести к выводу о том, что экономическая теория империализма может внести гораздо больший вклад в объяснение воли национал-социалистов к экспансии, чем это до сих пор хотели признать в так называемой «буржуазной» историографии. Конечно, понимание того, что захват жизненного пространства на востоке отнюдь не был для Гитлера средством «реаграризации», но что он рассматривал Россию в том числе и напрямую именно как источник сырья и рынок сбыта, может быть привлечено марксистской историографией для подкрепления тезиса о «фашистском империализме». Однако против такого толкования говорит, в частности, тот аргумент, что Гитлер, как мы показали на с. 334–335, решительно выступал против постановки этих источников сырья на службу частнокапиталистическому стремлению к наживе и категорически выступал за то, чтобы экономику на востоке априори следовало организовывать на государственной основе. В какой мере это все же допускает толкования в духе теории «государственно-монополистического капитализма», мы здесь обсуждать не имеем возможности. По крайней мере, следует принимать во внимание, что Гитлер четко дистанцировался от практики экспорта капитала, характерной для монополистической фазы капитализма, о чем свидетельствует его неприятие индустриализации России.

д. Деиндустриализация России

Когда 18 сентября 1941 г. рейхскомиссар Эрих Кох, отвечавший за Украину, был приглашен на обед к Гитлеру, Кёппен сделал следующую запись: «Склонность фюрера, который рассматривает разрушение крупных русских городов как предпосылку длительного срока нашей власти в России, была еще более подкреплена рейхскомиссаром, который хочет по мере возможности разгромить украинскую промышленность, чтобы вернуть пролетариат на село»[1400]. Как уже упоминалось, Гитлер заявлял в своих застольных беседах также, что завоеванные восточные территории, на его взгляд, являются «для нас только источником сырья и сферой сбыта, а не поприщем для промышленного производства»[1401], что подтверждается и Шпеером: «Позже, согласно его [Гитлера] воле, оккупированные восточные территории должны были быть даже деиндустриализированы, поскольку промышленность, по его мнению, стимулирует коммунизм и порождает нежелательный слой интеллигенции»[1402].

Здесь уже становится очевидным мотив Гитлера, почему он отказался от индустриализации России. Промышленность и крупные города, по мнению Гитлера, расширили бы и мобилизовали возможности сопротивления и дух сопротивления порабощенных «туземцев». Поэтому центр промышленности, как тяжелой, так и производящей потребительские товары, по-прежнему должен был оставаться в Германии. А вот там, как мы видели, она должна была получить небывалый подъем. Таким образом, отказ Гитлера от индустриализации России не имеет ничего общего с принципиальным антимодернизмом, с враждебностью к современному индустриальному обществу, а вытекает из его концепции подчинения и порабощения, которая должна была пресечь в зародыше любую возможность сопротивления. Поскольку, однако, пролетариат в большей степени способен к солидаризации и политизации, чем сельское население, а города всегда в большей степени представляют собой ячейки революционного подъема, чем деревни, — по крайней мере, так считал Гитлер, — он хотел сосредоточить промышленность, насколько это возможно, на Западе. «Насколько это возможно» означает следующее: Гитлер, конечно, не был настолько наивен, чтобы предполагать, что можно будет осуществлять эксплуатацию сырья без наличия какой-либо промышленности. Об этом свидетельствует, например, его высказывание от 18 октября 1941 г., уже приведенное в другом контексте: «Именно русские озера обеспечат нам неисчерпаемые плантации тростника. На их берегах следовало бы сразу же построить заводы по переработке целлюлозы»[1403]. Также и создание инфраструктуры, конечно, было предпосылкой промышленного освоения восточных областей: «Территория должна потерять характер азиатской степи, стать европеизированной! Для этого мы сейчас строим большие транспортные магистрали к южной оконечности Крыма, к Кавказу; на эти транспортные магистрали, как на нитку жемчуга, будут нанизываться немецкие города, а вокруг них — немецкие поселения»[1404]. 26 февраля 1942 г. он говорил о том, что построит шоссе протяженностью 1500 километров на оккупированных восточных территориях, «я размещу поселения вдоль шоссе, как на нитке жемчужных бус, через каждые пятьдесят-сто километров, в дополнение к этому еще несколько более крупных городов»[1405].

Следовательно, Гитлер даже выступал за строительство городов и планировал создать обширную инфраструктуру на востоке — но только для немцев и других поселенцев из Скандинавии, западных стран и Америки. «Туземцы» должны были быть «отсеяны» по расовым аспектам, т. е. «еврея-разрушителя мы полностью исключим», а части населения Украины, признанные Гитлером расово ценными, были бы подвергнуты онемечиванию. «Есть только одна задача: проводить германизацию, привлекать немцев и рассматривать коренных жителей как индейцев»[1406]. Таким образом, деиндустриализации русской промышленности и разрушению русских городов отвечала на другой стороне концепция строительства новых немецких городов и создания обширной инфраструктуры. Вместе с тем концентрация промышленных производственных мощностей должна была осуществляться в центре Европы, в Германском рейхе[1407].

Чтобы понять отрицание Гитлером индустриализации России, следует разобраться с его принципиальной позицией в отношении экспорта капитала, поскольку его планы по демонтажу промышленности в оккупированной России прямо вытекают из его критики экспорта капитала. Мы в значительной степени вынесли за скобки этот аспект при изложении гитлеровской критики экономической экспансии, поскольку здесь в основном речь шла об экспорте товаров. Однако здесь следует вкратце обрисовать, почему Гитлер был противником экспорта капитала.

Экскурс: критика Гитлером экспорта капитала

В связи с критикой Гитлером экономической экспансии мы увидели его взгляды на то, что в результате экспорта капитала из промышленно развитых стран в слаборазвитые страны якобы еще больше ускоряется их индустриализация, что приведет к нарастающему сужению мирового рынка сбыта. Между тем такая «система компаний-филиалов», как продолжил Гитлер в своей «Второй книге», «все больше и больше создавалась в таких странах из чисто капиталистических интересов. При этом, однако, надо учитывать следующее: немецкий народ, например, живо заинтересован в том, чтобы строить корабли для [sic] Китая на немецких верфях, потому что это дает определенному количеству людей нашей национальности возможность пропитания, а его у них не было бы на нашей собственной земле, которой ныне не хватает. Но у немецкого народа нет интереса в том, чтобы, скажем, какая-нибудь немецкая финансовая группа или даже немецкий завод учредил бы в Шанхае так называемую дочернюю верфь-филиал, которая начнет строить корабли для Китая, используя китайских рабочих и зарубежные сорта стали, даже если сама компания будет получать определенную прибыль в виде процентов или дивидендов. Наоборот, ведь результатом этого будет только то, что немецкая финансовая группа получит сколько-то миллионов прибыли, вот только вследствие непоступления из-за этого заказов из немецкой экономики будет изъята сумма, намного превышающая упомянутые прибыли». Гитлер, однако, придерживался мнения, что нынешнюю экономику все более и более определяют «чисто капиталистические интересы» и что потому система учреждения филиалов или дочерних предприятий будет только распространяться[1408].

Таким образом, Гитлер в своей аргументации проводит различие между общими интересами немецкого народа и частными интересами отдельных капиталистических компаний. Однако в случае, если экспорт капитала осуществляется лишь в интересах получения максимальной прибыли капиталистическими компаниями, а не в интересах народа, то Гитлер его отвергает. Из этого следует вот какой вывод: в национал-социалистском государстве, в котором капиталистические интересы больше не имеют решающего значения, но в котором осуществляется примат политики, экспорт капитала должен во все большей степени пресекаться. В речи 26 июня 1931 г. Гитлер вновь привел пример завода в Шанхае и подверг критике тот факт, что учреждение таких компаний-филиалов «может отвечать капиталистическому интересу, но быть вредным для немецкого народа»[1409].

На заседании Комитета по экономической политике правительства рейха 24 апреля 1933 г., которое было созвано, в частности, для определения позиции Германии на Всемирной экономической конференции в Лондоне, Гитлер посетовал на «то, что за последние 20 лет мы отказались от принципов, которые в прошлом привели к созданию нашей экономика. Это включало, по его словам, например, размещение производства ближе к местонахождению залежей сырья. Если бы этот экспорт средств производства продолжался бесконечно, то жизненные предпосылки для европейской промышленности просто иссякли бы»[1410]. В качестве цели переговоров немецкой делегации на Всемирной экономической конференции Гитлер предложил в связи с этим заключить соглашение между промышленно развитыми странами об «ограничении экспорта средств производства», т. е. о сокращении экспорта капитала[1411].

То, что Гитлер отвергал индустриализацию нового жизненного пространства, которое нужно было завоевать, было следствием его принципиального скептического отношения к последствиям экспорта капитала в слаборазвитые страны. С особой четкостью причины, побудившие Гитлера занять такую позицию, были высказаны во время застольной беседы 25 сентября 1941 г.: «Себе же во вред англичане индустриализировали Индию. Результат: в Англии растет безработица, британский рабочий нищает. Миллионы безработных насчитываются в Америке! В такой ситуации следовало бы начать проведение совершенно новой экономической политики: отвязаться от золотого стандарта и для этого размещать производство внутри [собственных стран]». Из такого рода рассуждений Гитлер сделал вывод, на который уже указывалось в этой книге, о том, что жизненное пространство на востоке не должно быть для Германии «поприщем для промышленного производства»[1412].

Такие же рассуждения можно найти и в другой застольной беседе Гитлера, состоявшейся 31 января 1942 г. И снова он привел пример «Индия— Англия», причем следует отметить, что Гитлер часто называл Россию европейской Индией Германии, т. е. России в экономическом плане должна была быть уготована та же функция, которую Индия выполняла для Англии, хотя он, правда, не хотел повторить роковую ошибку. Гитлер высказался за то, чтобы Англия рассматривала Индию как рынок сбыта, например для ситца; в свою очередь, Россия должна была стать рынком сбыта для Германии, однако потом добавил: «Ситец первоначально поставлялся из Англии. И лишь позже и там [в Индии] были построены фабрики. При этом была занята капиталистическая позиция; упразднение долгих транспортных путей и дешевая рабочая сила принесут, как полагали, повышение доходов, которое просто непозволительно упускать. Зато сегодня в Англии имеется армия безработных, насчитывающая два с половиной миллиона человек!»[1413]

Как видно из двух последних приведенных цитат, Гитлер придерживался мнения, что промышленное производство следует «размещать внутри [собственной страны]», а не проводить индустриализацию колоний или эрзац-колоний (чем в глазах Гитлера было жизненное пространство на востоке). Причина: для капиталистической компании может оказаться выгодным открывать филиалы непосредственно на местах, поскольку там имеется дешевая рабочая сила, а длинные транспортные маршруты отпадают. Однако, как наглядно показывает пример Англии, это приведет к безработице в стране-метрополии.

Это свидетельствует о том, что отказ Гитлера от индустриализации России проистекает вовсе не из неприятия индустриального общества, а из принципиального скепсиса в отношении экспорта капитала, который в конечном итоге привел бы только к безработице в собственной стержневой стране. Площадки промышленного производства следовало бы сосредотачивать в самой Германии, и на них начался бы колоссальный подъем за счет почти неограниченных запасов сырья и энергии на завоеванном жизненном пространстве на востоке, а также за счет открывающихся там новых возможностей сбыта.

Мы сейчас рассмотрели различные экономические определения функций жизненного пространства на востоке. И здесь следует отметить, что жизненное пространство имело для Гитлера еще и неэкономические функции, прежде всего он придерживался тезиса о том, что как можно большее жизненное пространство в будущем имело бы решающее военно-географическое значение[1414]. В этой главе мы так подробно рассматривали функцию жизненного пространства в связи с тем, что задуманные Гитлером переселение крестьян и деиндустриализация отображаются как первейшее доказательство «аграрной утопии» и оппозиции современному индустриальному обществу, за которые якобы выступал Гитлер.

Независимо от вопроса об экономической функции жизненного пространства на востоке в следующей главе мы хотим рассмотреть отношение Гитлера к индустриальному обществу и при этом выяснить, обнаруживается ли в его случае принципиальная оппозиция современному индустриальному обществу, в связи с чем можно было бы говорить об «антимодернистском» целеполагании Гитлера.

а. Положительные высказывания Гитлера о современном индустриальном обществе

Позиция Гитлера в отношении современного индустриального общества, техники и массового производства не может быть адекватно истолкована без предварительного знакомства с его критикой «нетребовательности, неприхотливости» и с его тезисом о постоянном повышении уровня жизни в результате динамики постоянно растущих потребностей.

6 марта 1927 г. Гитлер вновь высказался о противоречии между численностью населения и продовольственной базой, в этом контексте он пытался оспорить мнение о том, что оба этих фактора можно было бы привести в соответствие с помощью «внутренней колонизации», за счет вовлечения земель в сельскохозяйственный оборот и более интенсивной обработки почвы. Гитлер привел следующие аргументы: то, что народ приобретет благодаря внутренней колонизации, будет «основательно сметено из-за того, что народ со временем увеличивает свои собственные запросы до бесконечности, что отдельный человек не такой уж нетребовательный, что у человека более высокие потребности; таким образом, то, что в больших объемах будет давать земля, полностью пойдет в расход из-за того, что возрастут потребности». Такая тенденция развития наблюдается не только в Германии, но и во всем мире[1415].

Примерно через три недели Гитлер довольно подробно повторил эту аргументацию в своей речи. И в ней он снова выступил против воззрения о том, что противоречие между численностью населения и продовольственной базой может быть в корне устранено, например, путем внесения в почву искусственных удобрений и т. п. Правда, сельхозпроизводство в результате этого было бы значительно увеличено, но тем не менее этого оказалось бы недостаточно, чтобы прокормить возросшую численность населения. «Почему? Потому что с течением времени и по мере перемен не только увеличилась сама численность населения, но и выросли потребности отдельных людей, то есть те большие урожаи, которые даст возделывание земли, послужат в лучшем случае для удовлетворения растущих, постоянно возрастающих потребностей индивидов. Потребности предков, скажем, этого города сто лет тому назад были лишь малой частью тех запросов, которые данный город имеет ныне. Мы это даже не осознаем, но это все-таки так. Человек предъявляет все более высокие запросы, и неудовлетворение более высоких запросов сегодня воспринимается болезненнее, чем 80 лет назад, когда их, может быть, еще не было. Однако именно определенный рок — он движет человека вперед. Человек смотрит на высшее руководство своего общества и все время плетется позади, извиваясь как змея армейской колонны. Впереди авангард, потом головной отряд и за ним войска, за ними идут тылы, а потом и люди, народ, во главе у него свои лидеры. Возможно, лет триста тому назад у тогдашних руководителей и лидеров еще не было тех даров природы и нужных для жизни товаров, которыми в среднем владеют нынешние люди. И сегодня человек смотрит не назад, а вперед, на сегодняшних лидеров»[1416].

Таким образом, Гитлер исходит из заданной закономерности, согласно которой человеческие потребности и жизненные притязания постоянно возрастают. Он уже развил этот тезис в «Майн кампф»[1417], а также изложил его во «Второй книге». Там, однако, добавлен еще один аргумент: «Здесь уровень жизни создается как образец, прежде всего благодаря знанию условий и жизни в американском Союзе. Подобно тому как жизненные потребности в равнинной местности возрастают благодаря медленному восприятию и влиянию жизни крупных городов, также возрастают жизненные запросы целых народов под влиянием жизни более обеспеченных, более богатых наций. Нередко люди, народ воспринимает некий уровень жизни как недостаточный, хотя еще лет за тридцать до этого он мог бы показаться максимальным, просто только потому, что они за прошедшее время узнали об уровне жизни другого народа. Однако чем больше современная техника и особенно общение позволяют преодолевать пространства и чем больше народы приближаются друг к другу, тем интенсивнее благодаря этому их взаимоотношения, тем больше условия жизни будут налагать отпечаток друг на друга и предпринимать попытки приспособиться друг к другу. Мнение о том, что можно продолжительное время удерживать людей с определенными культурными способностями и также с реальной культурной значимостью, апеллируя к знаниям или идеалам, которые ниже того уровня жизни, который считается в целом общепризнанным, это мнение ошибочно. И в частности, широкие массы редко будут относиться к этому с пониманием»[1418].

Подытожим рассуждения Гитлера: всегда существовавшая тенденция к постоянному увеличению потребностей людей в настоящее время значительно усилилась, потому что в результате расширения сети международных коммуникаций пример в особенности США повышает запросы также и других промышленно развитых стран, увеличивает потребность масс в постоянном повышении уровня жизни. Сам Гитлер, как мы еще увидим, восхищался техническими и промышленными возможностями Америки и обусловленным этим высоким уровнем жизни.

Гитлер, как он подчеркивал 26 июня 1931 г., исходил из того, что «наш народ достиг определенного уровня жизни и любое соскальзывание вниз с этого уровня жизни рассматривает как невыносимое ухудшение». Он добавил, что правомерность такого взгляда народа на вещи нельзя отрицать[1419]. На заседании Генерального совета экономики 20 сентября 1933 г. он заявил, что «прежде всего необходимо бороться с идеологией отсутствия запросов и систематического ограничения потребления, то есть с исходящим от коммунизма культом примитивизма. Этот большевистский идеал постепенного регресса цивилизационных притязаний неизбежно должен привести к разрушению экономики, да и жизни в целом. <…> Решающий аспект заключается не в том, чтобы все ограничивали себя, а в том, чтобы все стремились продвигаться вперед и совершенствоваться. Немецкая экономика может выживать только при совершенно определенном уровне спроса и при совершенно определенном культурном запросе немецкого народа»[1420].

Против этой «теории примитивности» Гитлер выступил также в своей речи на Международном салоне автомобилей и мотоциклов в Берлине 15 февраля 1936 г. Хотя все новые изобретения, подчеркнул он, первоначально шли на пользу лишь ограниченному кругу лиц и поэтому рассматривались как «предметы роскоши», однако, по истечении некоторого времени прежние предметы роскоши становятся совершенно нормальными вещами также и для широких масс. «Покупка автомобиля — вещь в столь же малой степени вредная для общества, как когда-то считалось вредным для общества вставлять в окна своего дома вместо традиционных промасленных шкур животных кусочек современного стекла. Разработка такого изобретения неизбежно выливается также и в практическое применение, но всего лишь у нескольких человек, однако затем использование изобретения все больше ширится и постепенно охватывает всех». Это можно сказать и об автомобиле, он в будущем должен будет превратиться из предмета роскоши в предмет массового потребления. По мнению Гитлера, автомобильная промышленность была «беспрецедентно многообещающей и перспективной», что он вновь подтвердил на примере США, где по дорогам уже передвигаются 23 млн автомобилей и ежегодно выпускается от трех до четырех миллионов новых, в то время как в Германии в эксплуатации находилось около 450 тысяч авто, а объем производства в 1932 г. доходил всего до 46 тысяч. В этом контексте он критически высказался о немецких предпринимателях, которые не разглядели, «что автомобиль должен стать инструментом широких слоев общества, а иначе дремлющий в нем общий потенциал развития просто не состоится. Автомобиль либо будет дорогостоящим объектом роскоши для всего нескольких одиночек и тем самым не будет обладать большой важностью для экономики в целом в долгосрочной перспективе, либо он действительно призван дать экономике тот огромный толчок, на который он способен по самой своей сути, и тогда он должен превратиться из предмета роскоши для нескольких одиночек в потребительский объект для всех». Однако это может произойти только в том случае, если удастся «привести расходы на приобретение, эксплуатацию и на содержание в исправном состоянии этого автомобиля в приемлемое соотношение с доходами этой широкой массы нашего народа, как мы уже видели это в Америке на столь блестящем примере удачного решения»[1421].

Здесь на практическом примере становится понятным тезис Гитлера о необходимости постоянного повышения уровня жизни. Это, однако, относилось не только к отрасли товаров широкого потребления, но и, например, к возможностям туризма. Так, Гитлер сказал в своих застольных беседах 27/28 сентября 1941 г.: «В будущем каждый рабочий будет получать свой отпуск, несколько дней, принадлежащих полностью ему, а еще раз-другой в жизни каждый сможет совершить свой морской круиз. Неправильно говорить: „Нет, Боже упаси, люди утрачивают свою умеренность!“ Нетребовательность, неприхотливость — враг всякого прогресса. Мы похожи на американцев тем, что мы предъявляем высокие требования, а вот испанец, например, предпочитает обходиться несколькими маслинами в день, только чтобы за это вообще ничего не надо было делать»[1422].

2 февраля 1942 г. Гитлер с восхищением говорил о современных методах производства американцев и выступил против точки зрения о том, что «такая интенсификация методов производства должна бы привести к тому, что рабочие лишатся всех средств к существованию из-за безработицы. Да, но такое произойдет только в том случае, если я не обеспечу компенсации, подняв уровень жизни в другой области! Человек изначально был земледельцем, а вещи для себя он делал собственными руками. Он изготовлял их не больше, чем требовалось ему самому. По мере того как ему удавалось усовершенствовать методы, он высвобождал отдельных людей и переводил их в сферу ремесленного труда. В целом у немецкого народа только 27 % населения работает на земле, все остальные — в других областях. Аналогичное происходило потом и в сфере ремесленничества. Благодаря гениализации производственных методов повсюду осуществлялось сокращение числа работников. А потом начали высказываться сумасбродные мысли: дальше повышать уровень жизни нельзя! Но ведь прогресс заключается в том, чтобы делать жизнь людей прекрасней! Только было бы обеспечено пропитание! Тогда я смогу сокращать людей, сколько мне заблагорассудится! Я вот строю, например, автобан вдвое более длинный, при этом теперь мне нужна только половина сил для такой работы, которая несколько лет назад требовала вдвое больше рабочей силы»[1423].

5 июля 1942 г. во время застольной беседы Гитлер упомянул о «чрезвычайной непритязательности жителей Южной Италии». «В такой непритязательности, однако, таится большая опасность. Поскольку большинство людей склонны к лености, они слишком легко теряют желание что-то делать, когда видят, что и без этого вполне можно прожить»[1424]. В речи в конце июня 1944 г. Гитлер сказал, что притязания и запросы народа были «пищей промышленности. Это предпосылка жизни экономики. Возьмите народ, у которого нет никаких притязаний, тогда вам придется в трех четвертях всей экономики „собирать вещички“. Если же вам удастся добиваться возникновения все большего числа потребностей и запросов и, наоборот, если вы дадите понять каждому отдельному человеку, что добиться удовлетворения потребностей ты можешь только трудом, всегда трудом, то мы будем постепенно повышать уровень жизни нашего народа все больше и больше, а многие моменты, которые сначала действуют в плане классового расслоения или дробления, дробления общества, позже, с течением времени становятся моментами, связующими классы»[1425].

Такие высказывания Гитлера, да и вся его теория о непрерывно растущих потребностях и его вытекающее из этого требование постоянного повышения уровня жизни, подкрепляют тезис о том, что «подлинным экономико-политическим достижением Гитлера» было «осознание легитимационной функции ориентированной на потребление политики полной занятости»[1426]. Недостаток некоторых описаний реальности Третьего рейха заключается в том, что сознательно продвигаемая режимом ориентация на потребление осталась в значительной степени невоспринятой. Следует отметить заслугу исследования Ганса Дитера Шефера «Расщепленное сознание», благодаря которому эти до сих пор скрытые аспекты реальности жизни при национал-социализме оказались помещены в поле внимания: «В условиях конъюнктуры производства вооружений через популяризацию таких понятий, как автомобиль/жилой автоприцеп, радиоприемник/ телевизор, фотоаппарат, кухонная техника, моющие средства, гигиенические средства/косметика и т. д., пропагандируются те ценности, которые наше сознание отождествляет почти исключительно с 20-ми годами прошлого века или с периодом Аденауэра»[1427]. О том, какое центральное значение режим придавал удовлетворению потребностей частного потребления, свидетельствует тот факт, что, в отличие, например, от Великобритании, производство гражданской продукции не было значительно сокращено даже в обстановке «тотальной войны»: в 1944 г. оно все еще составляло 93 % уровня 1938 г.[1428]. Распоряжение Шпеера от 1941 г. об увеличении мощностей по производству вооружений было впоследствии ограничено приказом Гитлера «возобновить производство продукции для общего снабжения населения»[1429].

Подведем итог: тезис Гитлера о том, что постоянное повышение уровня жизни есть необходимый закон современного общества, опровергает воззрение о том, что он якобы был противником индустриального общества и использовал индустриальное общество только по необходимости, потому что оно было ему нужно для войны, конечная цель которой заключалась в реализации антимодернистской аграрной утопии[1430]. Такое намерение было бы несовместимо с представлениями Гитлера; более того, оно было бы, по словам Гитлера, выражением «культа примитивизма», идеологии «непритязательности» или выражением «большевистского идеала постепенного регресса цивилизационных притязаний». Здесь следует отметить, что Гитлер рассматривал постоянное повышение уровня жизни как «объективный» закон, но, как ясно демонстрируется в содержании его высказываний, также приветствовал эту закономерность. И вовсе не потому, что он видел в росте материального достатка возможность увеличить индивидуальное счастье, а потому, что видел в постоянном росте потребностей что-то вроде «острой колючки», предохраняющей людей от пассивности, и тем самым в конечном счете соответствовал закону «вечной борьбы», понимаемому им в духе социал-дарвинизма. Цель Гитлера, и это следует подчеркнуть в конце этой главы, вовсе не заключалась, как полагает Тёрнер, в возвращении к «мифическому и эклектично приукрашенному прошлому» и в «бегстве от современного мира»[1431]. Совсем наоборот. Его образцом для подражания было высокотехнологичное индустриальное общество США, которое он презирал за бескультурье и чью капиталистическую экономическую систему он критиковал, но чьей промышленной мощью он тем не менее восхищался.

В своей «Второй книге» Гитлер пишет, что «величина и богатство» американского внутреннего рынка» открывают дорогу производственной эффективности, а вместе с ней и производственному оборудованию, которое настолько удешевляет готовые изделия, что, несмотря на огромные зарплаты, предлагать более низкие цены [со стороны европейских держав. — Р. Ц.] уже не представляется возможным». «Величина собственного внутреннего рынка сбыта, его богатство по покупательной способности, а также по сырью [гарантируют] американской автомобильной промышленности такие показатели внутреннего сбыта, которые сами по себе предоставляют возможность использования производственных методов, что в Европе были бы просто неосуществимы, поскольку отсутствуют такие внутренние возможности сбыта. В результате этого сформировался огромный экспортный потенциал американского автомобилестроения. И в данном случае речь идет об общей автомобилизации мира, а это вопрос совершенно неизмеримой важности для будущего. Ибо замена человеческой и животной силы мотором находится сейчас только в самом начале своего развития, а определить, когда оно завершится, в настоящее время попросту невозможно». Мы уже видели, что Гитлер, конечно, не был готов к тому, чтобы фаталистически признать это превосходство США. А завоевание жизненного пространства на востоке должно было бы создать для Германии столь же обширный внутренний рынок сбыта и столь же крупную сырьевую базу, какую уже имели США, следствием же этого должно было стать то, что и в Германии можно было бы сформировать современные индустриальные мощности и добиться исполинских производственных показателей (например, в автомобильной промышленности). Помимо размера жизненного пространства и изобилия сырья, Гитлер выдвинул еще один аргумент в пользу превосходства США, а именно «расовый»: в результате противоречия между численностью населения и продовольственной базой в европейских странах произошла эмиграция в США, которая охватила ценные в расовом отношении «нордические силы Европы». А эмиграция, по твердому убеждению Гитлера, «неизбежно вытягивает из тела нашего народа наиболее стойких, смелых и решительных людей» и таким образом ухудшает расовый состав Германии или европейских стран в той же степени, в какой она предоставляет в распоряжение Соединенных Штатов работников самой высокой квалификации. «Не случайно американский Союз является тем государством, в котором в настоящее время делается подавляющее большинство изобретений, некоторые из которых невероятно смелы. В отличие от старой Европы, потерявшей в результате войн и эмиграции беспредельно много своей лучшей крови, американство [АтепкапегШт] выступает как молодой, расово отборный народ». И с этим фактом Гитлер, конечно, тоже смириться не желал. Он выработал следующее решение: с одной стороны, необходимо завоевать новое жизненное пространство, чтобы разрешить противоречие между численностью населения и продовольственной базой и тем самым устранить необходимость эмиграции в США или же направить эмиграцию на восток. С другой стороны, европейские нации должны проводить некую «осознанно националистическую расовую политику», потому что только такая политика якобы может спасти их от того, что «закон действия будет проигран в пользу Америки»[1432].

Кроме того, в высокой социальной мобильности общества США, в том, что там представителям нижних слоев предлагались якобы большие шансы повышения социального и карьерного статуса, Гитлер видел главную причину того, почему «за последние несколько десятилетий изобилие значимых изобретений чрезвычайно увеличилось особенно в Северной Америке»[1433]. Гитлер сделал из этого вывод, что Германия и в этом должна равняться на США и улучшать возможности социальной мобильности. Так что Гитлер ориентировался на высокоразвитую в промышленном отношении Америку с ее «невероятно смелыми изобретениями» и пытался не просто анализировать причину этого превосходства, но в конечном счете устранить его, чтобы Германия и Европа смогли окончательно преодолеть превосходство США в этой области.

Майор Энгель, адъютант от сухопутных войск при Гитлере в период с 1938 по 1943 г., сделал 5 сентября 1938 г. следующую запись в своем дневнике: «Во время прогулки Ф. [фюрер. — Р. Ц.] очень подробно говорил о транспортных проблемах в мире и утверждал, что разработки автомобилей и увеличение их производства будут означать, что самое позднее через 10 лет повсюду будет не хватать дорог для того, чтобы справляться с уличным движением. Он связывал совершенно особые представления с созданием завода „Фольксваген“. Завод должен был, по его мнению, стать не только хорошим источником иностранной валюты для рейха, но прежде всего дать рабочему что-то на замену велосипеда. Он подчеркнул, что не успокоится, пока с годами производство не будет развернуто так, чтобы в период времени, до которого ему хотелось бы дожить, по крайней мере у каждого квалифицированного рабочего был бы собственный „народный автомобиль“. Придет время, когда на этом пути сначала мотоцикл, его он, кстати, совсем не ценит, а затем и малолитражный автомобиль вытеснит велосипед. На велосипедах будут ездить только маленькие мальчишки и девочки. Расширение автобанов ведется, на его взгляд, слишком медленно, но быстрее просто не получается, потому что нельзя забывать также и о сталелитейной и военной промышленности. Помимо него, пока только всего одна страна осознала проблему дорожного движения, это Соединенные Штаты. Там уже несколько лет тому назад вокруг городов начали строить крупные объездные дороги. Прежде всего там были выстроены многополосные магистрали, в то время как в Германии из-за допотопных средств передвижения, а именно так называют лошадь, целые полки глав районных администраций как сумасшедшие бились за сохранение проселочных дорог, проезжих только в летнее время. Он покончит с этим нелепым подходом и уже дал соответствующие указания гауляйтерам. Через 50 лет лошадь будет разве что показным парадным объектом армии или будет в зоопарках и цирках точно так же изумлять глазеющую молодежь, как сейчас верблюды и слоны»[1434]. Эти высказывания демонстрируют не только восхищение Гитлера автомобилем, который он рассматривал как транспортное средство будущего, но и то, что он ориентировался на Соединенные Штаты, которые аттестовал как единственную страну, где, кроме него самого, осознали существенные проблемы с дорожным движением, которые возникнут в результате этого неминуемого развития.

2 февраля 1942 г. Гитлер в своих застольных беседах потребовал повысить результативность производства в области угля и руды, потому что на угле и железе базируется вся промышленность. Однако такое повышение продуктивности требует, по его словам, более современных и рациональных методов: «Только на этом зиждятся большие успехи американцев. Они производят столько же, сколько и мы, используя треть работников по сравнению с нашим числом занятых. У нас всегда говорили: работа с немецким мастерством. Этими словами хотели уверить в том, что это нечто непревзойденное. Это блеф. Современный гигантский пресс отштампует мне деталь с точностью, которая просто недостижима при нашей ручной работе. Также и их автомобильные заводы они делают с минимумом людей. Первой немецкой фабрикой такого рода должен бы стать завод „Фольксваген“. Мы в этом плане еще далеко не на том уровне, на каком находятся американцы! Все дело в чисто автоматизированной работе, потому-то они могут нанять любого идиота. Получить квалификацию — да там в этом нет никакой необходимости!»[1435] То восхищение, которое Гитлер испытывал от современных американских методов массового производства, контрастировало с антимодернистской критикой этих передовых методов производства, которая была популярна именно в кругах «консервативной революции». В то время как, например, Фрид высказывал критику в связи с тем, что в американских товарах «уже больше нет человеческого труда» (?!) и что «Америка не способна дать качество», а как пример такой неспособности он приводил — так восхищавшую Гитлера — американскую автомобильную промышленность, сравнивал это с немецкими изделиями высокого качества и делал из этого вывод о том, «что американские принципы не могут быть перенесены на немецкую экономику; принципы массы, рациональной логики — на традицию, чутье и качество»[1436], в замечании Гитлера о том, что «мы в этом плане еще далеко не на том уровне, на каком находятся американцы!», ясно выражается, что высокоиндустриальное американское общество было для него ориентиром его усилий и проекцией целевых прогнозов.

Это, заметьте, совсем не означает, что он восхищался американским общественным строем или культурой, наоборот. Однако его завораживало техническое и промышленное развитие. Поэтому-то он подвергал критике манеру германской полемики против США, когда, например, в национал-социалистской прессе их технический уровень и степень индустриализации представлялись негативно. 27 марта 1942 г. он продиктовал корреспондентам недвусмысленное указание, в какой манере следует вести полемику против США и какими аргументами нельзя пользоваться: «В последнее время можно было неоднократно обнаружить, что в полемике против США приводятся неподходящие аргументы. То, что мы приводим против этой нации, это прежде всего полное бескультурье. Например, омерзительное перехваливание кинозвезд свидетельствует об общем отсутствии действительно великих идеалов. Ярко выраженная погоня за сенсациями, не чурающаяся даже самых отвратительных шоу-номеров, таких как женский бокс, борьба в грязи и жидкой глине, как публичные показы уродцев, как выставление напоказ родственников особо подлых преступников и тому подобное, и это является ярким доказательством отсутствия культуры в этой стране. В свете этого факта мы отказываем г-ну Рузвельту в праве выступать судьей над Германией. Этот аргумент должен находиться на переднем плане нашей яростной критики этого ханжи. Однако совершенно неверно высмеивать стремление к цивилизационному развитию в Соединенных Штатах. Между тем решающим является то, что не в США, а у нас в рейхе прогрессивность получила самые славные центры содействия и добилась наибольших успехов[1437]. Лучшие дороги в мире имеет Германия, самые быстрые автомобили производятся у нас. Это наглядно доказали результаты крупных международных гонок. Германские исследователи и изобретатели создали новые первичные вещества, к которым именно в США отнеслись презрительно»[1438].

Это распоряжение Гитлера корреспондентам лишний раз показывает, что он был сторонником промышленного прогресса, что он завидовал США и старался не отставать от их развития и даже превосходить их. Но ведь это как раз полная противоположность мечтаниям о доиндустриальных условиях и идеальном мире аграрной утопии.

В речи 6 марта 1927 г. Гитлер описал процесс индустриализации и его социальные последствия: «Представьте себе, что когда-то в нашем народе не было фабричных рабочих. Но постепенно мелкие ремесленные промыслы были вытеснены. На месте, где орудовали маленькими швейными иглами и маленькими инструментами, возникли фабрики. Это само по себе было не бедой для людей, а благом. Сегодня вы не найдете ни одного даже бедного домика, в окнах которого не было бы стекол. 300 лет назад оконные стекла были редкостью. Почему? Это машины ныне дают возможность производить его настолько дешевым, что ныне любой может его иметь. Если вы выйдете сегодня на улицу, то увидите в садах бутылки, воткнутые в землю. Их используют как бордюры у цветников и т. п. Такая бутылка 100 лет тому назад была еще редкостью, чтобы заработать на нее, требовалось несколько дней. Сегодня это уже больше так в расчет не принимают. Сегодня их используют для украшения садов. Были времена, с тех пор не прошло и восьмидесяти лет, когда только 70 % людей имели сапоги, да и они носили их самое большее по воскресеньям. И было всего несколько процентов людей, которые имели больше одной пары сапог. Связь между заработной платой и трудовыми усилиями становится все меньше и меньше»[1439]. В своих дальнейших рассуждениях Гитлер коснулся социальных последствий этого процесса индустриализации, возникновения пролетариата, безразличия буржуазии к нему, возникновения классового раскола и т. д. Таковы, по его словам, негативные последствия индустриализации. Мы уже подробно описали критику Гитлера в параграфах Ш.З. а — б. В нашем контексте важно следующее: Гитлер рассматривает процесс модернизации или индустриализации как таковой очень позитивно, это не несчастье, а «благо» для людей, поскольку он сделал возможным повышение уровня жизни. «Несчастье» начинается только в тот момент, когда буржуазия начинает безжалостно эксплуатировать пролетариат, выступать против законных требований рабочих, например об ограничении чрезмерно продолжительного рабочего времени.

26 июня 1927 Гитлер снова затронул свою любимую тему, он говорил о неизбежной автомобилизации мира: «Мы живем в эпоху моторизации мира. Мировая моторизация делает невероятные успехи. Она проникает в города и деревни. Все больше и больше она начинает заменять силу человека и животных силой машин, приводимых в движение двигателем». И это «преобразование, масштабы которого мы уже не в состоянии оценить» — дело рук арийца, который один является творцом культуры[1440].

Часто в литературе все еще преобладает представление о том, что Гитлер якобы был представителем реакционной, или антимодернистской, фракции в нацистской партии, в то время как Отто Штрассер возглавлял прогрессивное и социалистическое крыло. Это и без того неверное представление придется исправить, если осмыслить следующую полемику по поводу концепции прогресса, как ее излагает сам Штрассер: Штрассер пишет в своих записках о споре между Гитлером и ним 22 мая 1930 г. Он выдвинул в качестве возражения Гитлеру, что «сначала я должен был бы вообще отрицать так называемый прогресс человечества, поскольку я совершенно не вижу в изобретении ватерклозета никакого культурного акта». Гитлер ответил на это: «Вы же не будете отрицать, что человечество невероятно развилось, начиная с каменного века и заканчивая современными чудесами техники». Штрассер возразил на это, что он не верит в прогресс людей и скорее придерживается мнения, что «человек оставался неизменным на протяжении тысячелетий и остается таким, даже если его внешность и меняется». Полемизируя с Гитлером, он спросил его, считает ли он, например, «что Гёте оказался бы „отсталым“ из-за того, что не ездил на автомашине, или Наполеон из-за того, что ему еще не довелось слушать радио. То, что мы называем прогрессом, я рассматриваю — в соответствии со сформулированным мной законом триединой биполярности — как различные возрастные стадии, причем, говоря о прогрессе, нужно сказать, что это относительный термин». Гитлер возразил на это, что «все это — кабинетные теории, поскольку практическая жизнь все же каждодневно свидетельствует о громадном прогрессе человечества, который получает свой импульс всегда только от великих личностей»[1441].

Этот диспут демонстрирует разительную разницу между мировоззрением Гитлера и пониманием истории «левыми» национал-социалистами, на которое сильно повлияли консервативно-революционные идеологи, такие как Мёллер ван ден Брук и Шпенглер. В отличие от Гитлера Штрассер не признавал прогресса в истории, а ссылался на так называемый «закон триединой биполярности». Согласно этому закону, история представляет собой последовательность поочередных колебаний маятника между «либерализмом» и «консерватизмом», закономерно повторяющихся каждые 150 лет. Эта «теория», которую Штрассер трактовал как «дополнение к учению Шпенглера»[1442], была так же несовместима с верой Гитлера в прогресс и оптимизмом в отношении будущего, как и пророчество Шпенглера о «закате Европы», против которого неоднократно выступал Гитлер[1443]. Восхваление Гитлером прогресса, который виделся ему именно также и в развитии техники, показывает, что он придерживался традиций тех идей XIX века, которые так решительно отвергались консервативно-революционными теоретиками и их сторонниками среди национал-социалистов[1444].

Однажды Гитлер, обращаясь к Вагенеру, сказал: «Вспомните Фауста! Фаустовская воля, фаустовское понимание природы и ее сил, возможностей техники и человеческого гения — вот что должно быть истинными признаками пробуждающейся новой эпохи»[1445]. В интервью представителю агентства Ассошиэйтед Пресс Луи П. Лохнеру Гитлер вновь коснулся ценности великих технических изобретений и заявил, что цель и задачи любого прогресса должны заключаться в том, чтобы сделать целый народ, да и все человечество счастливее[1446]. Такое поклонение «прогрессу» не имеет ничего общего с позицией, пессимистической в отношении культуры и критической в отношении цивилизации.

О вере Гитлера в будущее автомобиля и автомобильной промышленности мы упоминали уже неоднократно, он очень часто повторял свои взгляды на этот счет[1447]. 19 октября 1941 г. в ходе застольных бесед он говорил о необходимости единообразной стандартизации в технической сфере: «Для чего нам в Германской империи нужны сто разных форм раковин умывальников? Для чего [нужна] разница в размерах окон и дверей? Для каждой новой квартиры нужно покупать новый комплект штор! Для своей автомашины я везде найду запчасти, а для своей квартиры — нет. Причина в том, что можно заработать на новых покупках, оформленных зарегистрированными моделями, промышленными образцами и патентным законодательством. Через год или два это безобразие должно быть прекращено! Желание повысить жизненный уровень миллионам наших людей вынуждает нас проводить унификацию, а также использовать стандартные элементы везде, где индивидуальный дизайн не требуется»[1448].

Гитлер вообще был принципиальным сторонником технических новинок. Следует, по его словам, внимательно следить, «чтобы вековечные тенденции консервативной жизни не взяли верх над стремлением к разработке новых технических возможностей», сказал он 28/29 января 1942 г. «Необходимость заставляет нас всегда быть на переднем крае, когда дело касается технического прогресса, она одна обеспечивает нам фору!»[1449]9 февраля 1942 г. Гитлер признался: «Я, скажу совершенно открыто, я без ума от техники. Преимущество всегда будет у того, кто придумывает поразительные технические новшества»[1450]. В случае Гитлера можно уже почти говорить о фанатизме в отношении техники; ему хотелось добиться технизации во всех областях жизни, где это возможно. 28 февраля 1942 г. он говорил, например, о своем намерении «как только наступит мир, каждые пять лет строить по миллиону квартир. <…> При этом нам надо предполагать, что достижения техники наконец-то будут применяться там, где они пока полностью отсутствуют: например, нужно снять нагрузку с домохозяйки!» И Гитлер нарисовал картину современного, полностью механизированного домашнего хозяйства: «Мало того, что кварталы жилых домов должны будут иметь детский сад в непосредственной близости, надо сделать так, чтобы домохозяйке больше не нужно было самой туда отводить детишек, стоит ей нажать на кнопку, как появится няня, чтобы забрать детей. Кроме того, домохозяйке больше не нужно будет относить мусор и кухонные отходы вниз по лестнице или тащить наверх материал для топки, со всеми этими делами должна управляться аппаратура в самой квартире. Будильник, который будит вас по утрам, должен одновременно сделать так, чтобы вскипятилась вода, которая вам нужна для завтрака, и еще много подобных вещей для облегчения жизни. У меня есть муж, я должна всего лишь поручить ему провести техническую модернизацию домашнего хозяйства. Роберт Лей только и ждет того, чтобы пустить в ход свои средства в этом направлении!»[1451] В застольной беседе 11 мая 1942 г. Гитлер упомянул о строительстве мюнхенского метро и объяснил в этом контексте, что «всегда важно полностью использовать все технические возможности, чтобы создать или сохранить лицо города»[1452].

В отношении ведения военных действий Гитлер также не разделял воззрений о том, что решающее значение якобы имеет только боевой дух войск, а техника вторична: «На войне лучшим, т. е. наиболее удачливым солдатом, всегда себя показывает тот, кто имеет новейшие средства техники — и не только средства атаки, но и перевозок или тылового обеспечения — и умеет их использовать. Ситуация „или-или“, либо солдат, либо техника, — это во время войны самая недопустимая вещь, какая только может сложиться. В этой связи лишь такая стратегия будет по-настоящему хорошей, которая развивает технику и ее применение до наивысшего уровня»[1453]. В застольной беседе 28 июля 1942 г. он высказал мнение, что было ошибкой, что во время Первой мировой войны был дан отказ в разрешении на привлечение необходимого числа работников для производства бронеавтомобилей еще в 1917 г., а еще с большим запозданием, только в 1918 г., на производство подводных лодок были направлены около 80 тысяч рабочих. Военное руководство этим допустило «кардинальную ошибку», поскольку оно «таким образом отказалось от усовершенствования военной техники в пользу людских ресурсов вермахта. А ведь решающим фактором для победы в любой войне является всегдашнее обладание „технически лучшим оружием“»[1454].

Несмотря на понимание важности техники для современных методов ведения военных действий, Гитлер подчас не понимал полезности технических новшеств. Наиболее известным примером является его ошибочное решение в случае с самолетом «Мессершмитт» Ме-262, первым реактивным истребителем Германии, производство которого Гитлер первоначально запретил, предположительно по той причине, что неудачный опыт, связанный с тяжелым бомбардировщиком «Хейнкель» Не-177, возбудил в нем скептическое отношение ко всем новым прототипам[1455]. Конечно, такие ошибочные решения Гитлера не являются выражением некой антимодернистской неприязни к технике, тем более что с ними контрастировали другие случаи, когда он, зачастую раньше, чем большинство военных профессионалов, осознавал важность технических новшеств или их влияния на военную тактику. Так, он, выступив против подавляющего большинства узких военных специалистов, принял решение о создании сводных, самостоятельно действующих танковых дивизий и танковых армий. Эти армейские формирования нового типа, которыми в 1938 г. располагала только немецкая армия, оказались в первые два года войны оружием, решавшим успех военных кампаний, позднее их стали копировать во всех других армиях. Хаффнер охарактеризовал их создание как «личную заслугу Гитлера и его величайшее достижение на военном поприще»[1456].

С другой стороны, Гитлер, как представляется, не осознавал в необходимой степени значимость научных исследований для разработки военной техники, на это указывает Людвиг в своем исследовании «Техника и инженеры в Третьем рейхе»[1457]. Большую значимость Гитлер придавал предложениям по совершенствованию боевой техники, которые поступали непосредственно из войск[1458]. По всей вероятности, в таком его отношении нашла выражение первоначально преобладавшая «стратегия блицкрига» и пришедшее позднее понимание того, что Германии следует избегать долгой войны — войны техники, войны на истощение. С этой точки зрения казалось понятным решение в пользу технических усовершенствований и инноваций, которые могут быть реализованы в кратчайшие сроки, и против системных фундаментальных исследований, которые могут принести практическую пользу лишь по истечении долгого срока.

Как попытку установить примат техники можно было бы расценить то, что Гитлер, передавая посты [Фрица] Тодта [Альберту] Шпееру, настоятельно посоветовал молодому архитектору придерживаться испытанного метода и прежде всего в вопросах вооружений привлекать в первую очередь «технарей». В конце июля 1942 г. Гитлер даже дал согласие на то, чтобы было представлено постановление, согласно которому в наблюдательные советы военно-промышленных компаний разрешалось привлекать не более 20–30 % представителей банковской сферы или юристов, в то время как основную часть должны были составлять эксперты из сферы промышленности[1459]. Хотя в таких предписаниях и в приведенных выше высказываниях находит выражение то, что Гитлер осознавал важность техники и технарей для ведения современной войны, следует отметить, что независимо от военных соображений он был заворожен возможностями техники применительно к будущему. Так, он упорно придерживался своего проекта автобанов, хотя военные неизменно скептически оценивали его военную полезность[1460]. Когда он во время своих застольных бесед 18 июля 1942 г. рассказал о том, как «сильно ему запали в душу автобаны»[1461], то у него, как справедливо заметил Людвиг, это было связано «несомненно, не с возможностью провала агрессивной военной политики, а с поздними проявлениями технических и творческо-оформительских интересов времен собственной юности»[1462]. Его восхищение по поводу возможностей техники проявилось уже во время его предвыборных поездок в 1932 г.: Гитлер во время избирательной кампании был первым из ее участников, совершавшим поездки для своих выступлений на самолете, что широко обыгрывалось нацистской пропагандой. Даже в своих вечерних застольных беседах во время войны он категорически заявлял, что если сравнивать с морскими кораблями, то будущее безусловно принадлежит самолетам[1463]. А 13 июня 1943 г. он высказал пророчество — тоже в одном из своих вечерних монологов в главной ставке фюрера: «Сегодня техника пока еще находится в преддверии колоссального развития»[1464].

Именно в таких высказываниях проявляется коренное противоречие между гитлеровским модернистским мировоззрением и антимодернизмом многих представителей того течения тех времен, которое известно как «консервативная революция». В отличие от Гитлера многие сторонники этого направления придерживались мнения, что в ХХ в. классическое время эпохальных изобретений якобы закончилось и человечество может, по существу, лишь выжимать до конца то, что дали известные технические решения[1465]. Мировой экономический кризис представлялся выражением того факта, что развитие промышленной техники в принципе завершилось — как явные признаки этого представителями этого направления расценивались перепроизводство и массовая безработица[1466].

Правда, Гитлеру удалось использовать это направление в своих целях и задействовать такого рода антимодернистские мотивы для борьбы с «системой», не отождествляя себя, однако, по-настоящему с их содержанием. Это привело представителей таких течений к глубокому разочарованию. Примером тому может служить Вернер Зомбарт, который еще в 1934 г. со скептицизмом отмечал, что среди национал-социалистов «очень даже многие еще не осознали демоническую природу техники и верят в нее и ее чудеса, а значит, и в вечный прогресс»[1467]. И действительно, Гитлер был вовсе не одинок в своем восхищении в отношении техники. Ведущие национал-социалисты, такие как Фриц Тодт, Роберт Лей, Йозеф Геббельс и Альберт Шпеер, яростно выступали против антимодернистских и антитехнических тенденций и разделяли с Гитлером веру в возможности технического прогресса[1468]. В свете такой преимущественно положительной оценки современной техники в Третьем рейхе неудивительно, что критике Зомбарта был немедленно дан отпор в рецензии газеты «Народный наблюдатель»: «Отношение национал-социализма к технике ни в малейшей степени не идентично отношению к ней Зомбарта. <…> Для нас современная техника — это порождение нордического духа. Она выражает силу нашего рода человеческого»[1469]. Нонненбрух, редактор экономического отдела газеты «Народный наблюдатель», констатировал в 1939 г.: «Сопротивление технике провалилось, потерпев столь сокрушительное поражение, что у тех, кто продолжает лелеять его, нет иного выбора, кроме как и самому провалиться»[1470].

Однако не только отношение к технике разделяло национал-социалистов и представителей антимодернистских течений, которых часто причисляли к «консервативной революции». Мы показали, что сам Гитлер вполне положительно относился к понятию исторического «прогресса», что он не только разделял веру в прогресс, но и яростно защищал ее от внутрипартийной критики. В этом заключается принципиальное отличие от «консервативной революции», которую Армин Молер интерпретирует как выражение «отрицания прогрессивного мышления»[1471].

Тот факт, что национал-социалисты сумели вовлечь в созданную ими коалицию всех недовольных, также и те антимодернистские течения, которые обосновывали свое неприятие капитализма обращенной в прошлое критикой цивилизации, и это привело к тому, что они превратно поняли национал-социализм как реализацию своих собственных целей[1472]. И было бы продолжением этого ложного понимания, если цели Гитлера смешивать с антимодернистскими утопиями этих сил. Был только один пункт, в котором Гитлер видел оправданность этой тенденции, критикующей цивилизацию, и это была ее критика разрушения природы.

б. Гитлер о разрушении окружающей среды как следствии индустриализации

Систематизируя критику Гитлером последствий промышленного развития, можно выделить два основных выдвигаемых им возражения: 1. Социальные последствия индустриализации (появление промышленного пролетариата, который не был интегрирован в общество). Однако вину за это Гитлер возлагал не на индустриализацию как таковую, которую он оценивал положительно, а на буржуазию с ее жаждой наживы[1473]. 2. Отрицательные экологические последствия индустриализации, т. е. разрушение окружающей среды.

Поскольку первый пункт мы уже подробно разобрали, обратимся теперь ко второму пункту, который занимал определенное место в застольных беседах Гитлера. А вот в его публичных выступлениях вопросы охраны окружающей среды почти не присутствовали. Гитлер лишь несколько раз скептически высказался о внесении удобрений в почву и о последствиях этого, а необходимость приобретения нового жизненного пространства он обосновывал в том числе и тем, что дальнейшая интенсификация обработки почвы уже перестала быть приемлемой. В речи 14 ноября 1940 г. он заявил: «Те урожаи, которые мы получаем благодаря нашей земле, — это что-то невообразимое, правда, мы не знаем, как долго земля еще будет их давать. Мы раздражаем ее всеми мыслимыми искусственными веществами. А ведь мы даже не знаем, полезно ли это для нашей собственной жизни, но мы раздражаем ее искусственными удобрениями и тому подобным и предпринимаем попытки выжать столько, сколько возможно»[1474].

В застольной беседе 5 июля 1941 г. Гитлер говорил об ограниченности природных ресурсов: «Он считает, что нефть все еще есть в тысяче мест; про уголь, по его словам, мы знаем, как уменьшаются его запасы: образуются каверны; что касается нефти, то мы не знаем, не заполняются ли снова полые пространства из резервуаров, для нас невидимых. Человек, как он считает, пожалуй, самый опасный микроб, какой только можно себе представить: он извлекает из земли все, не задавая вопрос о том, а нет ли там веществ, жизненно важных для жизни другого региона, которая под микроскопом выглядит как причина опустошений, проявляющихся на поверхности земли»[1475].

2 августа 1941 г. Гитлер высказался за использование силы воды в качестве источника энергии: «Использование водных сил у нас из-за засилья интересов частного капитала все еще находится в зачаточном состоянии. Крупная гидроэнергетика должна в первую очередь ориентироваться на крупных потребителей, таких как химическая промышленность. Ну а впрочем, следует, вообще-то, вознаграждать выработку каждой лошадиной силы в стиле нашего прежнего использования энергии мельниц: вода бежит, надо только устроить уступ, и тогда у вас будет то, что нужно, в то время как уголь когда-нибудь иссякнет, вода всегда притечет новая. Все это можно использовать совсем иначе, чем сейчас. Можно строить уступ за уступом и использовать даже самый малый уклон, обеспечивая при этом равномерный сток воды, а строительство можно вести совершенно безопасно. Новый процесс Фишера[1476] является одним из самых гениальных изобретений, которые когда-либо были сделаны. <…> Если бы все наши города использовали мюнхенский процесс сбраживания ила для производства бытового газа (им покрывается 12 % обычной потребности в газе в Мюнхене), то получилось бы что-то потрясающее. В Вельской пустоши газ поступает из-под земли: им отапливается город Вельс; я бы не удивился, если бы там когда-нибудь разведали нефть. Но будущее определено: вода, ветер, приливы и отливы; а для отопления, видимо, будет использоваться газообразный водород»[1477].

То, что Гитлера волновала проблема энергоснабжения, подтверждает и его архитектор Герман Гислер. Гислер и инженер Адольф Герке, занимаясь градостроительным проектированием Мюнхена, основательно изучали возможности альтернативного энергоснабжения, особенно с помощью тепловых электростанций[1478]. По словам Гислера, Гитлер этим очень заинтересовался и подчеркнул в разговоре в конце лета 1940 г.: «Даже во времена боевых действий меня привлекала к себе проблема энергетики. Я неоднократно обсуждал это с инженером Федером и Кеплером. Сейчас, конечно, меня это особенно занимает, потому что энергия определяет не только уровень жизни народа, она определяет само его существование! Это европейская проблема, и в конечном счете она может быть решена только в общеевропейских рамках. Уголь является европейским сырьем, имеющим огромное народнохозяйственное значение, другие страны и регионы одарены нефтью. Мы же, несмотря на наши большие запасы угля, должны бережно с ним обращаться, поэтому я отдал распоряжение о том, чтобы в первую очередь использовались водно-энергетические ресурсы — как, например, в Норвегии. Я попросил доктора Тодта серьезно заняться возможностью использования приливов и отливов на атлантическом побережье. Но у транспортировки электроэнергии есть свои пространственные ограничения»[1479].

Гитлер, по крайней мере частично, был в курсе обсуждаемых сегодня проблем пределов допустимой химической нагрузки на почву, нехватки ресурсов и разработки альтернативных источников энергии. Иногда он видел также и экологические связи, как показывает его высказывание от 28 сентября 1941 г.: «Следует не допускать того, чтобы переусердствовать в организационных аспектах, потому что какая-нибудь непредвиденная катастрофа может легко вывести из строя весь аппарат. Ведь было бы неправильно ввиду продуктивности украинских земель говорить: пусть здесь выращиваются только зерновые. Нет, здесь должно быть еще и животноводство! Природа сама по себе устремлена к тому, чтобы сделать земные пространства максимально автаркическими, человек же должен обеспечить возникновение смешанного порядка. Так, мы хотим сохранить болота не только потому, что они нужны нам как районы для военных учений, но и из-за погоды, чтобы противодействовать опасности опустынивания. Они действуют как губка; не будь их, то когда-нибудь весь урожай мог оказаться уничтоженным из-за наступления волны аномально жаркой погоды»[1480]. Во время застольной беседы 7 июля 1942 г. Гитлер заявил, что будет «доказательством культурного упадка народа, если его представители будут вырубать леса, не обеспечивая соответствующего лесовосстановления и тем самым лишая водные ресурсы, разумно регулируемые природой, их важнейших предпосылок»[1481].

Хотя Гитлер был «без ума от техники», как он про себя говорил, и, например, напророчил большое будущее самолетам и автомобилям, он видел и негативные стороны грядущего развития. 28 июля 1942 г. он заметил, например, что «хорошо, что он застает времена лишь зарождения авиации. Потому что когда все возможности развития будут полностью исчерпаны, то небо будет забито самолетами. Любой, кто должен будет тогда терпеть весь шум моторов и всю толкотню взад-вперед в воздухе, тот и знать не будет, как прекрасен был когда-то мир, когда авиация была еще на заре своего развития. Нужно всегда помнить, что любой слепень, любой комарик, когда летит, издает шумы, различаемые человеческим ухом. Насколько же меньше должен бы быть мотор самолета, не издающий грохота. Он считает полным абсурдом устранять шум винта или пропеллера. Как это сделаешь в отношении четырех моторов наших крупных самолетов мощностью по четыре тысячи лошадиных сил, каждый из которых по мощности сравним с электростанцией в городе с населением сорок тысяч человек»[1482].

Как свидетельствует Пиккер, для того, чтобы решить проблему неприятного воздействия шума от автомобильного движения, Гитлер выступал за пешеходные зоны в центре города и за автодорожные туннели для автомобильного движения в этой зоне[1483]. Утверждают, что Гитлер подробно говорил со своим архитектором Гислером, которому было поручена работа по проектированию городского пространства Мюнхена, о проблемах дорожного движения и о том, как с ними справляться. Однако в отношении воспоминаний Гислера уместен определенный скептицизм, поскольку его книга была написана явно с намерением представить Гитлера в положительном свете. Вместе с тем и другие сотрудники Гитлера также сообщают, что он очень серьезно относился к проблемам дорожного движения, которых можно было ожидать в результате грядущей автомобилизации, и занимался поиском их решения[1484], а значит, что воспроизведенные Гислером высказывания Гитлера по этим вопросам можно, по всей видимости, все же по сути считать достоверными. Гислер сообщает, что Гитлер якобы сказал: «В случаях, когда можно избежать движения автомобилей в центре города — исключения разрешаются, — вместо них можно было бы использовать общественный транспорт, метро, а также и трамвайные линии, проложенные под уличным пространством, с совершенно новым профилем вагонов. Это снимет нагрузку с улиц в центральной части города, улицы будут снова соответствовать человеческому масштабу, каким он был на протяжении сотен лет. Как можно противодействовать нагрузке от транспорта, которую неизбежно повлечет за собой возрастающая автомобилизация? <…> Пока в Мюнхен ведут три автомагистрали, на заключительном этапе реконструкции будет шесть въездов по автомагистралям или дорогам с поперечным профилем, как у автобана. Как только они минуют кольцевую дорогу, они становятся городскими скоростными магистралями, но у них будут оборудованы также боковые полосы для прокладки второстепенных дорог и малого городского транспорта. С этими тремя скоростными автомагистралями совпадает — и это важно! — направление линий метро. Таким образом, под автомобилем, под индивидуальным транспортным средством, проходит общественный транспорт, рельсовая магистраль, метро. И если между этими двумя уровнями движения запланирован еще уровень парковки, как вы предусматривали это для новой оси Восток — Запад, то тогда мы не только получим парковочные места, тогда у нас одновременно будет и плавный переход от индивидуального автомобильного движения к городскому транспорту общего пользования, а это метро, и дальнейший выход к подземному трамваю. Автомобиль, прибывая извне, с автомагистралей, кольцевой автодороги, а также с поперечных улиц и внутригородских кольцевых дорог, можно будет припарковать, а благодаря расположению станций метро самое большое расстояние от припаркованного автомобиля до остановки составит 200–250 метров. Я полагаю, что это вполне приемлемо. Мы создаем таким образом еще один уровень для „стационарного трафика“, буфер и переход между индивидуальным личным транспортом и транспортом общего пользования»[1485].

В этом разделе книги не представляется возможным в деталях описать планы Гитлера по планированию города. Между тем в нашем контексте интерес представляет воспроизведенное Гислером высказывание Гитлера о том, что эта концепция «[устраняет] раздражительное воздействие, отчуждение улиц и площадей, построенных не по масштабности автомобилей. Центр города остается обозримым, понижается уровень шума и выделения выхлопных газов, а также снижается аварийность. Из-за выделения выхлопных газов и шумообразования эстакадная дорога для автомобильного движения в городе представляется столь же бессмысленной, как и перевод рельсового транспорта на надземный уровень. Все это идет в ущерб человечным условиям и урбанности городского организма. В первую очередь улицы и площади в самом центре города должны принадлежать пешеходам! <…> Решение транспортных проблем с учетом перспективы на будущие времена является приоритетной задачей не только для Мюнхена! Уже сегодня мы можем предугадать, что индивидуальное транспортное средство, автомобиль, будет оказывать нагрузку на дороги и улицы в невообразимой до сих пор степени. Такая тенденция развития уже прорисовывается. Несмотря на возможность объезда по кольцевому автобану, дорожное пространство оказывается перегруженным, необходимо строить второй уровень для массовых перевозок рельсовым транспортом. Это снизит автомобильное движение до разумного уровня, иначе старинный центр города задохнется от машин и их выхлопных газов!»[1486]

Хотя Гитлер был решительным сторонником современного индустриального общества и техники, он критиковал негативные последствия индустриализации и масштабного вмешательства человека в природу. Использование химии при обработке почвы и последствия этого для здоровья людей и экологии; нехватка ресурсов и опасное вмешательство человека в природу; вода, ветер и приливы и отливы как виды энергии будущего на фоне ограниченности запасов других источников энергии; возделывание почвы в соответствии с естественными закономерностями; предостережение об экологических последствиях (изменении климата) осушения болот или вырубки лесов; шумовые нагрузки в результате увеличения авиационного движения; вредное воздействие шума и выхлопных газов, а также перенаселенность городов в результате увеличения автомобильного движения — все это не было, однако, на взгляд Гитлера, причинами, чтобы отказываться от современного индустриального общества в целом, но, пребывая в оптимизме в отношении будущего, он верил, что сможет найти решения возникающих проблем.

Критику, которую Гитлер высказывал в отношении последствий индустриализации и модернизации, при желании можно было бы назвать «антимодернизмом», но в таком случае это был весьма современный антимодернизм. То же самое можно отнести в определенном отношении также и к его критике крупных городов. Мы уже касались этого аспекта в другом разделе книги и увидели, что Гитлер отнюдь не был принципиальным противником городов, в том числе и городов крупных, но он скептически относился к дальнейшему укрупнению городов и формированию дополнительных городов-миллионников. Гислер утверждает, что Гитлер якобы охарактеризовал промышленные агломерации как выражение «нарушения необходимого баланса» и как «несоблюдение гуманных условий окружающей среды»[1487]. Сомнительно, чтобы Гитлер выразился именно так, но его критику крупных городов следует рассматривать не в связи с мнимой «аграрной утопией», а скорее в контексте его скептического отношения к последствиям процесса индустриализации для человеческой среды.

Хотя экологические темы определенно не играли центральной роли в идеологии Гитлера, однако ведущие защитники природы, такие как, например, Вальтер Шёнихен, лелеяли надежду на то, что национал-социализм приведет к далеко идущим изменениям в обращении с природой, к отходу от чисто технического подхода к ресурсам и к спасению памятников природы, которым угрожает опасность[1488]. Так, в 1934 г. в журнале «Защита природы» («Naturschutz») можно было прочитать: «Друзья и поборники охраны природы ожидают [от национал-социализма. — Р. Ц.] выполнения некоторых своих требований и пожеланий, столь важных для нашего народа и понимания которых в минувшие времена решительно не следовало ожидать»[1489].

В 1935 г. и в самом деле был принят Имперский закон об охране природы, в котором, например, все имперские, государственные и местные органы власти были обязаны «перед утверждением мер или планов, которые могут привести к значительным изменениям в ландшафте, столь заблаговременно привлекать компетентные органы по охране природы, чтобы была возможность учесть природоохранные интересы»[1490]. Было также создано Управление Рейха по охране природы[1491], а предписание министра настоятельно наложило «на школы обязанность попечения о помыслах охраны природы»[1492]. Однако форсирование технического и промышленного развития, с другой стороны, привело к противоположному эффекту[1493]. По этой причине многие защитники природы надеялись, что принципиальный разворот произойдет только в результате завоевания нового жизненного пространства, которое, например, должно было бы позволить расширить существовавший национальный парк Беловеж (в Польше) с 46 до 2600 квадратных километров или даже, по замыслу рейхсминистра Зейсс-Инкварта, «устроить заповедник от горы Гросглоккнер до горы Гросвенедигер в совершенно масштабном стиле»[1494]. Война, на победоносный конец которой возлагались надежды «освободить большие площади для сохранения природы без особого учета существующих имущественных отношений и конкурирующих, экономически более жизнеспособных видов использования»[1495], привела с самого начала к величайшему разрушению окружающей среды, какое только можно было вообразить в то время.

С другой стороны, не следует упускать из виду, что, например, при строительстве автомагистралей прилагали очень большие старания, чтобы учесть экологические аспекты. Ответственный за дорожное строительство д-р Тодт требовал для безукоризненного творения техники обеспечения гармонии природы и ландшафта, и тем самым он отвечал, по словам Людвига, «как современным экологическим принципам инженерной работы, так и «„органологическим“ принципам того времени вместе с их корнями в народной идеологии»[1496]. Гитлер следовал такому ходу мыслей, когда в марте 1935 г. приказал свернуть работы близ Байройта и немедленно пересмотреть уже начатые операции. В то время Тодт чувствовал себя глубоко задетым и подчинился без возражений, «поскольку из-за возведения зданий или трассировки линий дорог могла возникнуть угроза нанесения вреда ландшафту»[1497]. В конце 1935 г. Тодт писал в частном письме предпринимателю, занимавшемуся подземными инженерными сооружениями: «Немецкий ландшафт — это нечто уникальное, и это мы не имеем права повреждать или тем более уничтожать. Если бы не было просто только благоговения перед красотами нашей родины, то было бы по крайней мере понимание того неотъемлемого и незаменимого значения нашего ландшафта для целей отдыха, и именно на него мы должны ориентироваться при каждом вмешательстве в природу при выполнении строительных работ. <…> Когда мы что-то строим в этом нашем родном ландшафте, то должны четко представлять себе, что мы хотим сохранить его красоту, и как мы будем это делать, и как мы будем воссоздавать ее в новой форме там, где она уже пострадала»[1498].

Еще в 1934 г., реагируя на экспертизу защитника природы Зайферта, Тодт распорядился, чтобы к каждой строительной конторе по сооружению автобанов был прикомандирован научно подготовленный «ландшафтный поверенный», который, основываясь на ботанических и биологических знаниях и опыте, должен был обеспечивать, чтобы после необходимой передвижки земляных масс новые транспортные пути снова «органично» вписались в ландшафт. «Гармонии между природой и техникой», по словам Людвига, «действительно отдавался приоритет в дорожном строительстве»[1499]. Зиферле высказывает следующее суждение: «Сегодня кажется недобровольной иронией, что требования защиты природы и ландшафта наиболее интенсивно продвигались именно в дорожном строительстве. <…> Однако в глазах чисто технократических строителей дорог здесь речь шла все же об излишних идеологических добавках, противоречащих отдельно рассматриваемому назначению транспортного движения. Вот и в послевоенный период большую часть из них снова зачистили. Техника должна выглядеть рационально, просто, геометрично, в общем как техника, потому что это считалось честным»[1500].

Подведем итог этой главы: то, что в мировоззрении Гитлера и в реальности Третьего рейха можно обнаружить «антимодернистские» элементы в смысле скептицизма по поводу определенных последствий технического и промышленного прогресса, что в какой-то, хоть и небольшой, степени, также привело к практическим попыткам корректировки влияния индустриализации на окружающую среду, не следует оспаривать. Это ничего не меняет, однако, в том факте, что Гитлер в принципе был горячим сторонником технизации и индустриализации, приверженцем идеи постоянного экономического роста и неуклонно возрастающего уровня потребления.