Они валялись на Майиной огромной кровати, а на Эву вдруг напала икота.
— Слушай, — вдруг сказала она, — а что такое Марианская впадина?
— Самое глубокое место в мире. Глубина одиннадцать тысяч метров. Ты только представь себе: одиннадцать тысяч метров.
— А откуда ты знаешь такие вещи?
— Понятия не имею. Наверное, прочитала где-нибудь. Ну, для сравнения, глубина вот этой загаженной речушки, которая протекает по нашему городу, восемь целых восемь десятых метра, например, под мостом.
— Господи, сколько ты всего знаешь!
— У меня на самом деле мало свободного времени, но, если оно есть, я трачу его на «Коктейль»,[20] если тебе это о чем-то говорит.
— Ты и раньше такая была.
— Прошло двадцать пять лет, но я помню: ты тогда тоже интересовалась сексом.
И обе они расхохотались.
— На самом деле твои картины — это просто ужас, — сказала Эва. — Вот это и есть настоящая проституция, доложу я тебе, писать картину для того, чтобы ее продать. То есть только для этого.
— Но есть-то людям надо или нет, по-твоему?
— Да, немного надо, но на самом деле человек может довольствоваться малым.
— Есть еще такие полезные вещи, как электричество и телефон, ты со мной не согласна?
— Ну-у-у…
— Когда будешь уходить, возьмешь с собой десять тысяч крон.
— Что ты сказала?
Эва, пошатываясь, приподнялась на локте. Такое положение оказалось неудобным — она в любой момент могла упасть.
— А когда придешь завтра, захватишь с собой одну из своих картин. Только хорошую — такую, какую ты сама оценила бы в десять тысяч. Я покупаю твою картину. А вдруг ты когда-нибудь и впрямь станешь знаменитой, может, я делаю удачное вложение!
— Будем надеяться.
Майя удовлетворенно улыбнулась:
— Твоя лавочка еще заработает, Эва. А когда Эмма возвращается?
— Еще не знаю. Обычно она звонит, когда хочет домой.
— Значит, ты можешь начать уже завтра. Ну, конечно, только попробуешь! Я помогу тебе, введу в курс дела. Я пошлю за тобой такси, давай часов в шесть? Завтра вечерком? Одежду и все прочее я беру на себя.
— Одежду?
— Ты же не можешь принимать клиентов в этом кошмарном одеянии. Извини меня, конечно, но то, что ты носишь, совершенно лишено сексуальности.
— А с чего бы мне демонстрировать свою сексуальность?
Майя поднялась с кровати и удивленно уставилась на подругу.
— Но ты же все-таки женщина. Тебе ведь тоже нужен мужик, разве не так?
— Да, — устало ответила Эва. — Наверное.
— Значит, перестань одеваться, как призрак чумы.[21]
— Спасибо за комплимент!
— На самом деле я тебе немного завидую. Ты элегантная, а я просто толстая тетка с жировыми складками и двойным подбородком.
— Неправда. Ты — добродушная толстая тетка, знающая толк в жизни. А ты сама себя уважаешь? — внезапно поинтересовалась Эва.
— Полагаю, примерно в два раза больше, чем ты себя.
— Я только спросила.
— Знаешь, я прямо вижу, как все будет. Слухи о длинноногой художнице, как лесной пожар, распространятся по всему городу. Не исключено, что ты даже будешь переманивать у меня клиентов. Еще и без денег меня оставишь!
— Если у тебя уже почти два миллиона, мне тебя не жалко.
Домой Эва уехала на такси, за которое заплатила Майя. Она тут же заказала еще одну машину — к дому Эвы на завтра, на шесть часов. Эва, с трудом попав ключом в замочную скважину, открыла, наконец, дверь и, пошатываясь, побрела в студию. Там она села и принялась критически осматривать свои картины. Она здорово напилась, поэтому они произвели на нее огромное впечатление, и она с чувством глубокого удовлетворения рухнула на диван и уснула прямо в одежде.