Глаз Эвы

***

«Убита в собственной постели».

Эва увидела заголовок на первой странице газеты, выставленной на штативе перед лавкой Омара, даже не успев выйти из машины. За ночь новость распространилась по всему городу, скоро она распространится по всей стране. Эва вбежала в лавку, почти швырнула на прилавок десять крон, развернула газету в машине и стала читать, положив ее на руль. Руки дрожали.

Тридцатидевятилетняя женщина была вчера поздно вечером обнаружена мертвой в собственной постели. Судя по всему, женщина была задушена. В интересах следствия полиция пока отказывается сообщить подробности. В квартире не было обнаружено никаких следов борьбы, ничто не указывает на ограбление. Женщина, которая и раньше попадала в поле зрения полиции, потому что занималась проституцией, была найдена знакомым мужчиной вчера в двадцать два часа. В беседе с нашим корреспондентом он подтвердил, что пришел к ней в качестве клиента и случайно обнаружил, что дверь в квартиру открыта. Он увидел в постели труп и позвонил в полицию. По предварительной версии, женщина была убита одним из своих клиентов, мотивы убийства пока не известны. Подробнее на страницах 6 и 7.

Эва заглянула на страницы шесть и семь. Там было не так много текста и несколько больших фотографий. На снимке дома окна Майи были помечены крестиками. Фотография, скорее всего, была старая — деревья перед домом были покрыты листвой. Фотография мужчины, который нашел Майю, — нечеткая, сделанная со спины, чтобы никто не смог его узнать. И фотография полицейского. Того, кто расследует дело. Серьезный мужчина в голубой рубашке, с проседью в волосах. Инспектор полиции Конрад Сейер. Ну и фамилия, подумала она. Всех, кто был в том районе в четверг вечером, просят связаться с полицией.

Она сложила газету. Если полиция выяснит, что они виделись с Майей, то полицейские появятся у нее в ближайшее время, не исключено, что уже сегодня, во всяком случае, еще до выходных. А вот если пройдет неделя и никто ею не заинтересуется — тогда она, скорее всего, сможет успокоиться. Первое, что они, очевидно, сделают, — это попытаются выяснить, с кем Майя встречалась и что делала в последние дни. Эва снова завела машину и медленно поехала назад к дому. Она решила немного поработать, вымыть полы, убраться в доме и между делом продумать, что говорить полиции. У нее накопились целые горы грязного белья, она засунула его в стиральную машину. Сумка с деньгами все еще лежала в барабане, Эва поспешно вытащила ее. Майя и я были подругами детства, сказала она себе, но мы не виделись с 1969 года. Потому что мне пришлось переехать. Нам с ней тогда было по пятнадцать лет.

Она засыпала в машину порошок и нажала на кнопку.

Так вот, мы не виделись двадцать пять лет. Я встретила ее в «Глассмагасинет» — я зашла в лавочку, где торгуют красками, кое-что обменять, — и мы пошли в кафе на втором этаже выпить кофе.

Она направилась на кухню и пустила в раковину воду.

Ну, и мы стали вспоминать прошлое. Знала ли я, что она проститутка? Да, она мне сама об этом сказала. Она этого ничуть не стыдилась. И потом она пригласила меня на ужин, мы были в «Кухне Ханны».

Эва капнула в раковину с водой несколько капель средства для мытья посуды и опустила в горячую воду стаканы и приборы. Она слышала, как стиральная машина медленно наполняется водой.

После ужина мы поехали к ней домой. Да, совершенно верно, взяли такси. Но я пробыла у нее очень недолго. Да, она говорила о своих клиентах, но никаких имен не называла. Картина?

Эва взяла рюмку, посмотрела сквозь нее на свет и принялась мыть.

Верно, это моя картина. Майя ее у меня купила. За десять тысяч крон. Честно говоря, только потому, что ей стало меня жалко, не думаю, что картина ей на самом деле понравилась. Мне кажется, она не особенно хорошо разбиралась в искусстве. Так что на следующий день я вечером опять к ней поехала, чтобы отвезти картину, взяла такси. Выпила чашечку кофе и уехала — все было очень быстро. Дело в том, что она ждала клиента. Видела ли я его? Нет-нет, не видела, я ушла еще до того, как он пришел, я не хотела находиться там, когда он придет.

Она сполоснула рюмку под струей воды и взяла следующую. Кошмар, сколько же у нее скопилось бокалов со следами красного вина! В стиральной машине медленно вращалось белье. На самом деле ничего страшного, успокаивала она себя, меня, конечно же, никогда не заподозрят в убийстве. Подруги не убивают друг друга. И вообще у них нет никаких оснований ее подозревать. Никто не сможет доказать, что я видела.

Но деньги, которые она унесла…

Она глубоко вздохнула и постаралась успокоиться. Внезапно мысль о том, что она присвоила деньги Майи, потрясла ее: Господи, зачем я это сделала?! Только ли потому, что мне нужны были деньги? Она принялась за следующий стакан, и тут в дверь позвонили. Звонок прозвучал сурово и решительно.

Нет! Это просто невозможно! Эву затрясло так, что она раздавила бокал в руке. Пошла кровь, вода стала красной. Она потянулась к окну, чтобы посмотреть, кто же звонит в дверь, но так и не разглядела, увидела только, что на крыльце кто-то стоит. Боже, кто же это может быть…

Она подняла руку и обмотала ее полотенцем, чтобы не запачкать кровью пол. Вышла в коридор. Пожалела о том, что в дверном окошке тонированные стекла, — рассмотреть что-то сквозь них было невозможно. И открыла дверь. На пороге стоял мужчина, очень высокий, худой, с седыми волосами, он почему-то показался ей знакомым. Похож на того мужчину в газете, того, кто возглавляет расследование, но ведь еще слишком рано, только утро пятницы, неужели им удалось так много выяснить всего за одну ночь? Хотя они, конечно…

— Конрад Сейер, — представился он. — Полиция.

Сердце ухнуло и оказалось где-то в низу живота. В горле вдруг пересохло, она не могла вымолвить ни слова. Он стоял, не двигаясь, только вопросительно смотрел на нее, а поскольку она молчала, он кивком указал на полотенце.

— Что-то случилось?

— Нет, я просто мою посуду. — Она никак не могла унять дрожь в ногах.

— Эва Мария Магнус?

— Да, это я.

Он пристально посмотрел на нее.

— Разрешите войти?

КАК ОН МЕНЯ НАШЕЛ? ВСЕГО ЗА НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ? КАКОГО ЧЕРТА? КАК?

— Да, конечно, но вы меня извините, мне надо найти пластырь, я руку порезала. Бокал был дешевый, ничего страшного, но кровь все течет и течет, а это просто кошмар, когда кровь попадает на мебель и ковры — пятно потом нипочем не выведешь. Просто невозможно… Полиция?

Она повернулась к нему спиной, пытаясь вспомнить, что же она должна говорить, но, как назло, все вылетело из головы. Что ж, он сам должен будет спросить ее о чем-то, прежде чем ей придется отвечать. Лучше всего вообще говорить поменьше, только отвечать, не кудахтать, как курица, не болтать попусту, а то он подумает, что она нервничает. Ясное дело, она нервничала, но он не должен был об этом догадаться.

Они стояли в гостиной.

— Займитесь сначала своей рукой, — сказал он. — Я подожду, — инспектор внимательно, словно изучая, смотрел на нее, он заметил все — и лопнувшую губу, которая сейчас распухла, тоже.

Она прошла в ванную, избегая смотреть на себя в зеркало, чтобы не расстраиваться. Вытащила упаковку пластыря из аптечки и оторвала кусочек, залепила им рану и сделала три глубоких вдоха и выдоха. «Мы с Майей были подругами детства», — прошептала она. И вернулась в гостиную.

Он все еще стоял посреди комнаты, она кивнула, предлагая ему сесть.

Он еще не успел рта раскрыть, как ее вдруг пронзила мысль о том, что она забыла что-то важное, она хотела исправить ошибку, но было поздно, потому что он уже начал спрашивать, и она не могла думать ни о чем другом.

— Вы знаете Майю Дурбан?

Она откинулась на спинку кресла.

— Что? Да, знаю.

— Вы давно с ней виделись?

— Нет. Вчера. Вчера вечером.

Он медленно кивнул.

— Вчера, в какое время?

— Где-то часов в шесть или семь, по-моему.

— Вы знаете, что ее нашли мертвой в собственной постели в двадцать два часа?

Эва облизала пересохшие губы и сглотнула слюну. «Знаю ли я? — подумала она. — Слышала ли я об этом? Ведь еще так рано…»

И увидела газету, лежащую на столе первой страницей вверх.

— Да. Я читала в газете.

Он взял газету, перевернул ее и внимательно посмотрел на последнюю страницу.

— Да. Я вижу, вы не подписаны на нее. Нет бумажки с адресом. А вы всегда по утрам ездите за газетами?

В нем было какое-то упорство, наверняка он из таких, что и булыжник заставит разговориться. У нее нет ни одного шанса.

— Да нет, не каждый день. Но довольно часто.

— А откуда вы узнали, что убита была именно Дурбан?

— Что вы имеете в виду?

— В газете, — тихо заметил он, — ее имя не названо.

Эва почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

— Нет, но я узнала дом на фотографии. И именно ее окно было помечено крестиком. Я хочу сказать, что из статьи я поняла, что это Майя. Она же была… Вот здесь написано, — она наклонилась вперед и показала пальцем строчку «в поле зрения полиции» и «занятие проституцией». — И «тридцать девять лет». Так что я поняла, что речь идет о ней, сразу же поняла.

— Вот как? И что же вы подумали? Когда поняли, что это она убита?

Эва лихорадочно пыталась найти правильные слова.

— Что ей следовало бы послушаться меня. Я пыталась ее предостеречь.

Он молчал. Она думала, что он продолжит задавать вопросы, но он молчал; смотрел по сторонам, на ее черно-белые картины, причем не без интереса, потом взглянул на нее, по-прежнему молча. Эва почувствовала, что ее прошиб пот. Рана на руке зачесалась.

— Наверное, вы собирались с нами связаться, я просто вас опередил?

— Что вы имеете в виду?

— Вы были в гостях у подруги, а на следующий день прочитали в газете, что она убита. Поэтому я, совершенно естественно, предполагаю, что вы хотели связаться с нами, потребовать объяснений, может быть, помочь нам?

— Да-да, конечно, я просто не успела.

— Наверное, вымыть посуду было важнее?

Эва совсем растерялась — так пристально он смотрел на нее.

— Майя и я — мы были подругами детства, — произнесла она тусклым голосом.

— Продолжайте.

Она была в таком отчаянии, что едва могла говорить; попыталась собраться, но уже не могла вспомнить, что именно собиралась рассказать.

— Мы случайно встретились в «Глассмагасинет», мы не виделись двадцать пять лет, и мы пошли с ней выпить кофе. И она рассказала мне, чем занимается.

— Да. И довольно долго.

Он опять замолчал, а она продолжала. Отвечать, только отвечать на вопросы, не получалось.

— И мы вместе ужинали, вечером в среду. А потом пили кофе у нее дома.

— Значит, вы были у нее в квартире?

— Да, но очень недолго. А вечером я уехала на такси, и Майя попросила, чтобы я приехала потом с картиной. Она захотела ее купить. Я художница. Она, правда, считала это делом безнадежным, ведь я почти не продаю свои картины, и когда я сказала, что у меня отключили телефон, она просто захотела мне помочь и купить картину. У нее было очень много денег.

Она подумала про деньги на даче, но не сказала о них.

— И сколько она вам заплатила за картину?

— Десять тысяч. Именно столько мне необходимо, чтобы заплатить по счетам.

— Она сделала хорошую покупку, — неожиданно произнес он.

Глаза Эвы широко распахнулись от удивления.

— Значит, она хотела, чтобы вы вернулись. И вы вернулись?

— Да. Но только для того, чтобы отдать картину, — быстро сказала она. — Я взяла такси. Картину упаковала в плед…

— Я знаю. Номер машины был F-16.[23] Но я бьюсь об заклад, что все обошлось, — улыбнулся он. — Сколько вы у нее пробыли?

Эве стоило невероятных усилий сохранить лицо.

— Наверное, около часа. Я съела бутерброд, и мы еще немного поболтали. — Она встала, чтобы взять сигарету, открыла сумку, которую сама же поставила на обеденный стол, и увидела пачки денег. Она быстро захлопнула сумку.

— Вы курите? — внезапно поинтересовался он и помахал пачкой «Принс».

— Да, спасибо.

Эва вытянула из пачки сигарету и схватила зажигалку «Зиппо», которую он протянул ей через стол.

— Такси заехало за вами в восемнадцать часов, значит, у Дурбан вы были где-то в восемнадцать двадцать, да?

— Да, наверное, но я не смотрела на часы.

Она лихорадочно затягивалась и выпускала дым, пытаясь как-то унять волнение, поднимавшееся откуда-то изнутри. Не помогало.

— Вы были там примерно час. Значит, вы покинули квартиру примерно в девятнадцать двадцать?

— Я уже говорила, что на часы не смотрела. Но она ждала клиента, и я не хотела с ним встречаться, поэтому ушла задолго до того, как он должен был прийти.

— А когда он должен был прийти?

— В восемь часов. Она сразу мне сказала, что в восемь ждет клиента. Он должен был позвонить в дверь два раза, такой у них был условный сигнал.

Сейер кивнул.

— А вы знаете, кто это был?

— Нет. Я не хотела этого знать, мне это казалось отвратительным, то, чем она занимается, ужасным, я не могу понять, как она могла и как кто-то вообще может этим заниматься.

— Возможно, вы последняя, кто видел ее в живых. Не исключено, что мужчина, который пришел в восемь, и есть убийца.

— О? — она глубоко вздохнула, как будто само это предположение привело ее в ужас.

— На улице никого не встретили?

— Нет.

— А как вы добрались до дома?

«Говори правду, — подумала она, — когда можно, говори правду».

— Я пошла налево. Мимо заправки «ESSO» и «Gjendisige».[24] Потом вдоль реки и через мост.

— Но это длинный путь.

— Я не хотела идти мимо пивной.

— Почему?

— Там вокруг по вечерам много разного народа слоняется.

Это была чистая правда. Что может быть хуже — идти мимо толпы пьяных мужиков.

— Ясно.

Он посмотрел на ее заклеенную пластырем руку.

— А Дурбан вас не проводила?

— Нет.

— Она заперла за вами дверь?

— Не думаю. Но, может быть, я просто не обратила на это внимания.

— И ни в подъезде, ни на улице вы никого не встретили?

— Нет. Никого.

— А вы не обратили внимания — не были ли там припаркованы какие-то машины?

— Не припоминаю.

— Ладно. Значит, вы перешли по мосту и…

— Что вы имеете в виду?

— Куда вы направились?

— Домой.

— Вы пошли домой пешком? С Торденшоллсгата до Энгельстада?

— Да.

— Путь неблизкий, правда?

— Возможно. Да, неблизкий. Но мне хотелось пройтись. Мне надо было о многом подумать.

— И о чем же вы думали, если вам понадобилась столь продолжительная прогулка?

— Ну, это связано с Майей и вообще, — пробормотала она. — Как она такой стала. Мы с ней так хорошо знали друг друга, правда, это было давно, но я все равно не могла этого понять. Я думала, что знала ее, — сказала она, как бы размышляя про себя.

Эва загасила сигарету и откинула волосы назад.

— Значит, вы встретили Майю Дурбан утром в среду впервые за двадцать пять лет?

— Да.

— И ненадолго заезжали к ней вчера вечером между шестью и семью?

— Да.

— И это все?

— Да. Конечно, это все.

— Вы ничего не забыли?

— Нет, не думаю.

Он встал с дивана, снова кивнул, потянулся за зажигалкой, на которой были теперь отпечатки пальцев Эвы, и сунул ее в нагрудный карман.

— А вам не показалось, что она чем-то обеспокоена?

— Да нет, не показалось. Майя была на коне, она всегда такая была. «Все под контролем».

— Случайно в разговоре с вами она не обмолвилась, что ее кто-то преследует? Или что у нее конфликт с кем-то?

— Нет, ничего такого.

— А пока вы там были, никто не звонил?

— Нет.

— Ну, не буду вам больше мешать. Будьте добры, позвоните, если вдруг что-то вспомните, то, что покажется вам важным. Что угодно!

— Хорошо!

— Я позабочусь о том, чтобы вам немедленно включили телефон.

— Что?

— Я пытался вам дозвониться, а на телефонной станции сказали, что телефон отключили за неуплату.

— Ах, да. Большое спасибо.

— На случай, если нам понадобится еще поговорить с вами.

Эва прикусила губу.

— Кстати, — сказала она, — а как вы узнали, что я была там?

Он сунул руку во внутренний карман и достал маленькую книжечку из красной кожи.

— Седьмое чувство Майи. Вот здесь записано, «30 сентября. Встретила в „Глассмагасинет“ Эву. Ужинали у „Ханны“». Дальше — ваше имя и адрес.

«Как все просто», — подумала Эва.

— Сидите, — продолжал он. — Я найду дорогу.

Она снова рухнула в кресло, чувствуя себя совершенно измочаленной, и так сжала пальцы, что рана опять начала кровоточить. Сейер прошел через гостиную и вдруг остановился перед одной из ее картин. Склонил голову набок и опять повернулся к ней.

— А что это означает?

Эве не хотелось отвечать.

— Я не имею обыкновения объяснять свои картины.

— Ну, это понятно. Но вот это, — и он показал на росток, проклюнувшийся из темноты, — напоминает мне церковь. А вот это серое, на заднем плане, — это, может быть, надгробный камень. Немного скругленная вершина. Он далеко от церкви, но все равно видно, что они как-то связаны друг с другом. Кладбище, — сказал он просто. — С одним-единственным надгробным камнем. Кто же там похоронен?

Эва с удивлением уставилась на него.

— Вероятно, я сама.

Он опять пошел к выходу.

— На меня еще ни одна картина не производила такого сильного впечатления, — признался он.

Когда дверь за ним захлопнулась, она как раз подумала, что ей, наверное, следовало бы заплакать, но сейчас было уже поздно. Она сидела, сложа руки, и слушала жужжание стиральной машины. Как раз включилась центрифуга, она крутилась все быстрее и быстрее, пока звук ее не стал угрожающим.