Голос Вессема. Радиомолчание

Глава 15

— Так что это была какая-то ловушка, одна из тех, что оставляли тут войска Возрождения Нации. Если бы не это… Тебе не о чем беспокоиться.

Я кивнула.

Мне совершенно точно было о чем беспокоиться.

По дороге в лагерь картинка в моей голове собиралась, как пазл. Полковник Валлерт точно знал, что лаборатория принадлежала Альянсу, и врал Петеру и этим его друзьям, как их там. И с их помощью получил часть оборудования и, по всей видимости, записи доктора Лукаш, те, что хранились в электронном виде. Теперь, когда доктора Эйсуле с ее правилом про безнадежных и умирающих куда-то задвинули, герр доктор сможет развернуться — вряд ли кто-то из отделения Дале откажется принимать импланты, слишком им надоело быть мальчиками для битья, слишком долго все вокруг подчеркивали, что солдаты без модификаций — это солдаты второго сорта.

Но что они собираются делать дальше? В чем я участвую?

Ведь закон, основанный на Манифесте Феникса, никуда не делся, и ограничения, налагаемые нашим собственным мозгом, тоже.

Коди уже искал меня и очень удивился, что мы с Петером вернулись все мокрые. За те полчаса, что нас не было, все перезнакомились и теперь жгли общий костер. Ханнеле оставили в покое — оказалось, что у нее в Северном Союзе остался жених. Биргит разделывала топором здоровенное сухое бревно и пела — голос у нее оказался хоть и низким, но очень приятным. Детлеф болтал о чем-то с незнакомым парнем. Раздался рев раненой гиены — это Талеш смеялся на чьей-то шуткой. Я мало знала об армии и учениях, но это уже была атмосфера какого-то летнего лагеря. Может быть, так и надо?

Следующие несколько дней я так и этак крутила в голове все, что узнала. С Петером я на эту тему больше не разговаривала, и ни с кем другим тоже.

Карим говорил, что наши тренировки по последовательному переключению между бойцами — это тренировки для всех участников. Кураторы должны действовать слаженно и эффективно, не просто не ошибаться, выполняя распоряжения начальства, а делать все наилучшим образом. Солдаты должны учиться взаимодействовать с нами, понимать нас, воспринимать информацию. И тренироваться надо каждую свободную минуту.

Так что почти все время я проводила в медицинском куполе. Нас разбили на группы, в которых мы работали постоянно — как сказал Карим, чтобы лучше адаптироваться. Мне не повезло — Коди оказался в группе Эрики, не знаю, как она сумела добиться своего. И повезло одновременно — в моей группе были Детлеф и Талеш и не было ни Рейниса, ни его приятеля, который напоминал мокрый картон, ни Каукса.

К обычным тренировкам, которыми сержант Хольт изводил нас на базе и в которых мне тоже приходилось участвовать, добавилось ориентирование на местности, маскировка и прочая беготня по лесу, за которой я наблюдала чужими глазами.

— Занять позиции! — орал Хольт. — Ползком! Ползком, я сказал, Ленц, ниже голову! Корто, ползаешь как слизняк, шевелись! За дерево! Это маленькое дерево может спасти тебе жизнь. Гальский, сколько раз говорить — при перевязке занимаешь положение за трехсотым! Сортировка раненых, вашу мать, чем вы слушали, жопой?..

В пяти километрах нашлась скала, и сержанты через день заставляли забираться на ее вершину. И тут оказалось, что Талеш из моей группы боится высоты. Он никак этого не показывал — наоборот, лез первым, чтобы никто не догадался.

Но я отчего-то сразу решила, что Карим об этом знал и хотел посмотреть, что я буду делать.

Хольт — в этом я была уверена — тоже знал.

Может, если бы я сама боялась высоты, я бы растерялась. Но я могла отделить чужой страх от своего.

Талеш был приятным парнем, и не только потому, что его голова была похожа на уютное кресло, в которое ты опускаешься после целого дня на ногах. Он легко заводил друзей, искренне смеялся над любыми, даже дурацкими шутками, никогда не раздражался и не злился. Я была рада, что с ним работаю.

И я очень хотела, чтобы он не дал повод Хольту наорать на него.

Его страх был похож на черный комок пыли. А была водой, которая может смыть любую грязь. Я вытолкнула этот страх из его головы, а потом поделилась с ним своей уверенностью, своим восторгом, когда смотришь на мир с высоты — восторгом, который я впервые испытала благодаря Нико, и с каждым шагом, с каждым движением, с каждым метром, который он преодолевал по почти отвесной стене, мы оба чувствовали себя все лучше и лучше.

Карим остался доволен. Я не читала его мысли, но вечером подслушала, как он делился этим с другими кураторами.

— Коррекция эмоционального состояния реципиента — на десять баллов, — сказал он. — Я был уверен, что получится. Давайте теперь просмотрим профайлы остальных бойцов, надо проверить другие группы.

Мы сходили в ночной поход, во время которого нельзя было пользоваться фонариками и вообще любым оборудованием. Ночью мы чуть не замерзли насмерть, один из наших ребят подвернул ногу, наступив в какую-то трещину в камне, и нам пришлось его нести, а лучше всех справились Детлеф, Петер и Аре — конечно, у них наверняка были встроенные приборы ночного видения. Но я все равно была довольна — целые сутки мне не надо было ни к кому подключаться.

После этого наши сержанты назначили в каждой группе главного. В моей группе лидером стал Детлеф, и я за него порадовалась. Это не было званием или должностью, но теперь он мог говорить о себе «рядовой Керефов, командир группы бета», и в отсутствие сержантов мы должны были выполнять его приказы. В группе альфа — то есть в группе Эрики — командовал Михаэль Курц, серьезный, но резковатый парень, и мне было интересно, станет ли Эрика его слушаться. Мне Детлеф по-настоящему не приказывал, относясь скорее как партнеру — мое положение было немножко особенным, но у Эрики с Михаэлем все могло быть и по-другому.

Командиром в группе гамма стал Антон Рейнис.

Кураторы придумали для нас новую тренировку — теперь мы должны были координировать свои действия сами, без их команды. Они придумали систему знаков, по которой мы должны были передавать модификанта от одного медиатора к другому, и вся коммуникация была только через нас. Всего несколько часов тренировок — и мы научились передавать информацию по цепочке, вообще не пользуясь голосом.

В тот день, когда мы должны были выследить и захватить группу Северного Союза, мы сразу перешли в режим радиомолчания, и это дало нам преимущество. Им пришлось пользоваться рациями, а эти переговоры Петер, Коди и Детлеф со своим усиленным слухом могли перехватывать даже без дополнительного оборудования. Мы могли слышать их переговоры, они наши — нет.

В базовый лагерь все вернулись грязные, уставшие, но радостные. Ребята из Северного Союза старательно скрывали свое разочарование. Я встретила удивленный взгляд Биргит.

— Ты не была в лесу, — сказала она. — Почему?

— У нас другое задание, — отрезала Эрика прежде, чем я успела рот открыть.

Биргит, кажется, немного обиделась, но никак этого не показала.

А я поймала себя на том, что мне здесь нравится. Может, никто и не желает нам зла, пришло мне в голову, и я зря боюсь, и полковник Валлерт действительно хотел уничтожить все, что осталось от разработок Лукаш? А что он соврал про Возрождение Нации — ну так я бы тоже вряд ли сказала такую правду. К тому же я испытывала гордость — за себя, за Коди, за всех наших. Я же видела — нас здорово подготовили, мы лучше, чем Северный Союз, наша система тренировок эффективнее, способы передачи информации — надежнее. И никто из модификантов не сходит с ума и не кидается на людей. Мы с моей группой — кроме Детлефа и Талеша, в ней были Эмиль Волчек, Алекс Унгвере и Иржи Гальский — здорово сработались. И я чувствовала себя нужной.

А что мне каждый вечер приходится лезть в ледяную воду — это вполне можно перетерпеть.

***

У нас с Эрикой было по пять модификантов, а Иштан неплохо справлялся и с семью — связь их не подводила, как медиатор он и правда был хорош, мы с Эрикой в подметки ему не годились. Поскольку одним из этих семи был Рейнис, я старалась пересекаться с их группой поменьше. Но сложно по-настоящему избегать кого-то, когда вы живете в одном лагере.

Тем утром я шаталась вокруг наших жилых куполов без особой цели. Ночью дождь лил стеной, и сержант Хольт решил, что здорово будет выгнать нас в лес. Кураторы его поддержали и первыми загнали в лес медиаторов, заставили нас залезть в какой-то бурелом и оттуда давать своим группам наводку, где нас искать. Я промокла, замерзла, устала и не выспалась, и утром еще до завтрака ускользнула подальше от пристального взора Хольта, пока он не придумал еще какое-нибудь садистское задание.

И не только я.

Голоса я услышала издалека и решила подобраться поближе — посмотреть, получится ли подойти так, чтобы не заметили.

— Потому что сейчас я твой командир, вот почему, — узнала я голос Рейниса и чуть не повернула обратно. — Тебе ясно?

Он говорил зло, сквозь зубы.

— Так точно, — глухо ответила Аре.

Я передумала уходить. Может, ей нужна помощь? Что он там заставляет ее делать?

Мне было жаль Аре — после всего, через что ей пришлось пройти, чтобы оказаться подальше от Рейниса, в итоге их снова поместили в одну группу, и теперь она изо всех сил старалась приспособиться. Она не жаловалась, не просила о переводе, не подавала рапортов, но я чувствовала, как ей тяжело.

Все так же стараясь не шуметь, я подбиралась поближе.

— Огонь, — сказал Рейнис, и я раздался выстрел.

Я на слух определила, что стреляют из нашего обычного парализатора, того, который часто использовали на тренировках. Но, в отличие от тренировок, когда мы ставили мощность на минимум, чтобы лишь обозначить попадание, сейчас ее выкрутили до максимальных значений. В таком режиме он не парализует, а оставляет ожоги — глубокие обожженные раны, которые потом долго заживают и очень болят. Я знала это в теории — на самом деле я этого не видела и стреляла на максимальной мощности только по болванчикам в тире. Они забавно рассыпались.

— Огонь, — повторил Рейнис, и снова раздался глухой звук выстрела.

— Теперь ты.

— Зачем тебе это? — спросил кто-то нервно.

Голос я не узнала, но уже через секунду увидела их. Рядом с Рейнисом и Аре был Тим Ройтблад, парень из их группы, которого я едва знала. Все трое стояли на прогалине и смотрели на что-то, скрытое от меня зарослями.

— Потому что солдат должен уметь отключать свои чувства, — так же зло ответил Рейнис, — и выполнять приказы, ясно? Я твой командир, и я приказываю тебе — стреляй!

— Слушай, Антон, ну правда, это чушь какая-то, — сказал Тим, покачав головой. — Так не делается.

Я все еще не понимала, что у них там происходит, но почувствовала тошноту. Если там Рейнис, то это точно какая-то мерзость.

— Ты солдат или баба? Ты и на войне будешь сопли на кулак наматывать? Это тренировка, понял? Для всех вас, чтобы вы научились переступать через себя, через свои эмоции, и делать то, чего от вас хочет армия. Сейчас Ковец тебе покажет, как надо, да, Ковец?

Аре посмотрела на него каким-то щенячьим взглядом.

— Давай, стреляй. Смотри, она — солдат, а солдат слушается своего командира, не рассуждает, не жалеет, не думает, потому что командир лучше знает, когда и в кого стрелять. Огонь!

Я поняла, что пора вмешаться. Понятия не имею, во что они там палят, но мне это не нравится.

Но я не успела. С другого конца поляны прозвучал выстрел — куда более громкий, чем раньше, — а потом из-за деревьев появился Петер.

— Вас ищет сержант Хольт, — сказал он.

— Мы с тобой еще поговорим о невыполнении приказов, — сказал Рейнис Тиму, развернулся и пошел прочь.

Аре и Тим потянулись следом. Я вышла из своего укрытия и подошла к Петеру, который продолжал стоять и смотреть на то, что лежало под деревом.

Это была лиса, совсем еще маленькая. Лисий подросток. Мех в нескольких местах обуглился, особенно досталось лапами хвосту — стреляли так, чтобы зверек оставался живым подольше. Но сейчас, после выстрела Петера, он уже даже не дергался.

— Она бы не выжила, — сказал он мне. — Я просто… чтобы не мучилась.

Я кивнула. И, больше не глядя ни на лису, ни на Петера, пошла в лагерь.

Может, и выжила бы. Может, мы бы ее вылечили.

А может, стоило пристрелить Рейниса, чтобы больше не пришлось никого лечить.

Мне хотелось немедленно нажаловаться на Рейниса — кому-нибудь, кому угодно, — но, дойдя до лагеря, я остыла и задумалась. Это не моя группа, меня он ничего не заставлял делать, а его подчиненные — даже Аре — не жалуются. И полковник Валлерт любит Рейниса, я сама слышала, как он несколько раз хвалил его, когда присутствовал на стрельбах. Может, ему разрешается проводить такие тренировки, может, с точки зрения армии он вообще прав, заставляя солдат переступать через себя. Мне неприятно было это признавать, но он и впрямь был лучше других — был сильнее остальных, отлично стрелял, мгновенно ориентировался в ситуации, его оценкам оставалось только завидовать, при посторонних он вел себя идеально. Рейнис был на хорошем счету. А я?

Если из-за жалобы у меня будут проблемы — то проблемы будут и у Коди.

И я промолчала. Только понадеялась, что Иштан сам с ним разберется.

***

Это случилось через две недели после истории с лисой, уже в самом конце учений.

Солдат из Северного Союза в тот день отпустили в Ранту — первый раз за месяц, а большую часть наших ребят перебросили за двадцать километров, на другой край острова, отрабатывать лечебно-эвакуационные мероприятия в области химического заражения. Свое «химическое заражение» они тащили с собой — баллоны с какой-то отравой, которую будут распылять, чтобы все было достоверно. С ними отправился Иштан, двадцать километров — это было почти предельное расстояние, на котором мы могли работать, и начальство, посовещавшись, решило не рисковать. А мы с Эрикой сидели в непривычно пустом базовом лагере в компании двух сержантов и одного капрала и ждали, когда вернутся Талеш, Волчек и Жукаускас. Талеш и Волчек были в моей группе, а Жукаускас — в группе Эрики, но их вместе отправили в Медвежье ущелье, где они должны были, устроив серию взрывов, вызвать управляемый обвал.

Я была в Медвежьем ущелье всего раз и осталась под большим впечатлением — серые скалы, поросшие разноцветным мхом, вздымались высоко вверх, между ними проложила путь речка, периодически превращавшаяся в маленькие водопады, повсюду цвели мелкие желтые цветы. Наверху росли деревья, их кроны смыкались над ущельем, и солнце туда не заглядывало — все заливал тусклый зеленый свет. Так что теперь мне было очень жаль, что они должны там все испортить.

Правда, Карим сказал, что это упражнение в ущелье отрабатывали много раз, в конце каждых учений на острове, потому что склоны там неустойчивые, и смысл управляемого обвала — обрушить те камни, которые и так скоро упали бы. Просто это произойдет раньше, и серия последовательных направленных взрывов заставит камни падать туда, куда надо. Жукаускас и сам это уже делал и теперь должен был показать остальным. Завтра утром это упражнение сделают еще две группы, а потом мы поедем в Ранту, погрузимся на паром и отчалим домой.

Я не видела, что именно произошло. Все случилось, когда была очередь Эрики смотреть за происходящим. Я только услышала далекий взрыв и звук падающих камней и успела подумать, что вот и все, конец разноцветному мху и желтым цветам, как Эрика распахнула глаза и с шумом втянула в себя воздух, словно пыталась закричать на вдохе.

Я метнулась к ней.

— Что там?

Она смотрела сквозь меня. Ясно было, что случилось что-то плохое, и мне нужно было знать масштаб катастрофы.

— Что с ними?

Там двое ребят из моей группы, я должна была узнать, что случилось!

Капрал Ильд сориентировался мгновенно.

— Баух! — крикнул он, и тут же откуда ни возьмись рядом с нами оказался куратор Эрики, а заодно и Карим. — В медблок ее.

Куратор поднял Эрику, и я с удивлением обнаружила, что мы держимся за руки. Пришлось разжать пальцы, но Эрика еще секунду или две цеплялась за меня, и я слышала, как тяжело она дышит. Наконец Баух унес ее, и я мысленно пожелала, чтобы у нее все было хорошо.

— Ты, — капрал Ильд посмотрел на меня, и я поняла, что он забыл, как меня зовут.

— Рядовая Корто, — напомнила я.

— Ага, — кивнул он и повернулся к Кариму. — Подключай ее. Посмотрим, что там.

Я с готовностью подставила руку, Карим тут же прижал к коже инъектор. Через секунду мир стал зеленым, я испытала привычный секундный страх — сейчас захлебнусь, — а потом принялась искать группу из трех человек. Но нашла только двоих.

— Жукаускаса нет, — сказала я через силу. — Волчеку больно, ноги, он… теряет кровь. Не может… двигаться. Талеш… в темноте.

— Что значит — в темноте? Его завалило?

— Нет, — я с трудом открыла глаза. Мир рассыпался на три разных картинки, все вокруг было слишком ярким, резким, и я поскорее снова зажмурилась. — Он ничего не видит. У него кровь на лице. Его глаза…

— Так, — кивнул Ильд. — Корто, где конкретно они находятся?

Я покачала головой. Капрал Ильд понял меня без слов.

— Бесполезное дерьмо, — пробормотал он едва слышно. — Никберг, поднимай дрон. Сейчас найдем их.

Я слышала, как сержант Хольт вызывает кого-то по рации.

— Все слишком далеко, — сказала я. — Не успеть. Я… их выведу.

— Каким образом, — судя по голосу, капрал Ильд едва сдерживался, — ты их выведешь? Один ослеп, второму перебило ноги!

— Да, — кивнула я. — В смысле, так точно. Но вместе, на двоих, они видят и могут ходить. У меня получится. Я выведу их к началу ущелья, отправьте мобильный медблок им навстречу.

У меня получится, повторила я еще раз для самой себя и с головой нырнула в чужую боль и чужой страх, в липкий металлический запах.

Они ждали меня, они были рады, что я с ними, и попыталась передать им немного своей уверенности, так же, как тогда, во время подъема на скалу. Я вас выведу, все будет хорошо, не бойтесь, сказала я мысленно. Я вода, я могу быть теплой, могу дарить ощущение невесомости, все эти рваные клочья, ледяной ветер — я могу это успокоить. Я уже делала это с Петером, я сделаю это снова, а потом мы пойдем.

Им стало легче просто от того, что я была рядом, даже до того, как я — так же, как с Петером — замедлила окружавшее меня жуткое хаотичное движение.

Глазами Волчека я нашла Талеша — он был метрах в пяти — и велела ему встать. Я переставляла чужие ноги вслепую, ориентируясь на мутную, дерганую картинку. Но Карим не зря заставлял меня тренироваться каждую свободную минуту, повторять одно и то же упражнение, от которого у меня болела голова — руками одного человека рисовать круги, руками другого — квадраты. Сейчас я могла — с трудом, но все же — скоординировать их действия.

Волчек уже наложил жгут сам, ярко-зеленая эластичная лента перехватывала его бедро, но я знала, что этого не хватит. И очень надеялась, что я вспомню, чему меня учили, не ошибусь и не испорчу все окончательно.

Я заставила его сесть, чтобы улучшить себе обзор. Нашла в распотрошенной аптечке зеленый запаянный пакет. Глубоко вдохнула. Давай, Рета. Ты же совсем недавно сдавала это Хольту, он на тебя орал, вспоминай, что именно.

Когда я принялась руками Талеша запихивать в рану гемостатик, Волчек взвыл, задохнувшись от боли, запрокинул голову, и я резким движением снова усадила его в прежнюю позу. Не вздумай отворачиваться, парень, это твои ноги, смотри на них внимательно. Других глаз у нас тут нет.

От того, что видел Волчек, меня затошнило — густая липкая жижа, черно-красные куски вывернутой плоти, но пришлось стиснуть зубы и смотреть, как руки Талеша заканчивают с тампонадой и накладывают давящую повязку. Это больно, противно, страшно, но это нужно сделать, иначе нам не дойти. Достав еще один зеленый пакет, я занялась его рукой. Кожу с нее будто наждачкой содрали, откуда-то толчками выплескивалась кровь, я полезла за новым перевязочным материалом.

Посыпались шприц-ампулы, но я все равно не помнила, что надо колоть в таких случаях, и оставила их валяться.

На повязке расплылось красное пятно. Я, замерев, считала секунды, и наконец облегченно выдохнула. Не слишком быстро. Я наверняка облажалась по всем фронтам, но, как бы там ни было, мы почти остановили кровотечение. Теперь можно идти.

Я протянула руки Талеша, подхватила Волчека, взяла поудобнее — так, чтобы видеть дорогу. Сделала первый шаг. Потом второй. Пошатнулась, на миг теряя равновесие. Третий шаг. Вот так. Все получается. Теперь надо двигаться немного быстрее.

Я так старалась, что мои собственные ноги начали дергаться, повторяя чужие движения.

Помощь уже идет, сказала я мысленно. Мы дойдем, и там уже не будет больно. Вам сделают новые глаза и ноги, все будет хорошо, я здесь, я рядом, нужно только идти, не останавливаться. Вы моя команда, я вас не брошу.

Ботинки Талеша скользили на влажных камнях. Глаза жгло огнем, от них по всей голове разливалась тупая боль, и лицо чесалось от стекающих по нему горячих капель.

Почти каждый вдох заканчивался приступом кашля от висящей в воздухе пыли. Жажда раздирала горло, можно было остановиться и попить из ручья, но Талеш запретил себе даже думать об этом. Лишняя задержка. Он только слизывал кровь, которая попадала на губы.

Иногда Волчек поднимал голову — она целую тонну весила — и натыкался взглядом на изуродованное лицо Талеша. А потом переводил взгляд на дорогу, на желтые цветы, на разноцветный мох, на воду, перекатывающуюся на гладких камнях, на что угодно, только бы не посмотреть случайно на свои ноги. Он часто дышал, широко открыв рот, и уговаривал себя потерпеть еще вот до того камня, а потом, так и быть, можно будет заплакать.

Беспилотник шумел где-то в стороне, на самом пределе слышимости. Не знаю, где нас искали, но точно не там, где надо.

Мне было больно, больно, больно, я не понимала, чувствую ли это сама или просто настолько погрузилась в чужое сознание, но я запретила и себе, и им сомневаться и прекращать движение.

Я приспособилась к этому странному порядку, Талеш и Волчек действовали как один человек, и мы двигались все быстрее и быстрее. Мы все трое поверили, что у нас получится, когда я заметила, что Волчеку все сложнее держать голову. Его подбородок уперся в грудь, теперь я видела лишь камни под ногами, и то нечетко, и дорожку из бурых капель, которая отмечала наш путь.

— Пожалуйста, только не теряй сознание, — прошептала я в ужасе, и тут же мой страх утроился, перерос в панику, и Талеш сбился с движения.

Я несколько раз вдохнула и выдохнула. Я не могу позволить себе бояться и паниковать, иначе завалю дело. Все хорошо. Мы выйдем.

Волчек поднял голову — я прекрасно знала, чего ему это стоило, — и наконец стало ясно, где мы. Это не основная дорога, это одна из боковых троп, ответвление, которых полно по всей длине ущелья. Шум беспилотника сместился, теперь он летал где-то левее, но все равно не рядом с нами. Наверное, его завели в ущелье — сверху ничего не разглядеть из-за деревьев, и теперь он летает туда-сюда, ищет нас.

Я уже ждала, что мы вот-вот встретимся с теми, кто вышел нам навстречу, как вдруг мир подернулся серым, затем резко стало темно.

— Нет! — не сдержалась я.

Талеш не сумел резко остановиться, налетел на какой-то камень и упал на колени. Руками он начал шарить вокруг себя, но я не понимала, что он пытается найти.

— В чем дело, Реталин? — услышала я голос Карима.

— Волчек потерял сознание, — сказала я, приоткрывая глаза.

Связь с Талешем почти разорвалась.

— Ничего, — сказал Карим. — Они уже рядом, их скоро найдут.

— Они не в основном ущелье, — покачала я головой. — В одном из ответвлений. Я почти вывела их. Я же их почти вывела!

По очереди обвела взглядом каждого, кто был сейчас рядом со мной. Карим, капрал Ильд, Эрика, у которой странно дергалась левая щека и влажно поблескивало лицо, ее куратор Баух. Против воли у меня слезы навернулись на глаза. Это же моя группа, я отвечаю за них! Я должна их спасти! Этот чертов дрон их никогда не найдет!

Если только я не помогу.

— Дрон с камерой, — сказала я, глядя Кариму в глаза, потом повернулась к капралу. — Мне нужно просто видеть камеру, мы сможем идти, если я буду видеть…

— Ты не сможешь одновременно смотреть на экран и управлять действиями другого человека, — перебил меня Карим. — Мы это уже проходили, Реталин. Тебе нельзя открывать глаза, пока ты выполняешь какие-то сложные движения.

— Да, правильно, — торопливо кивнула я. — Но я могу подключиться к тому, кто смотрит в камеру.

— В лагере нет никого с нейроимплантом, — покачал он головой.

— Есть, — сказала я и повернулась к Эрике. Мы встретились глазами, и я видела, что она понимает, о чем я подумала. — Пожалуйста… Не надо выжигать мне мозги.

***

Спор был коротким, но эмоциональным.

Закончился он, когда Эрика сказала:

— Я думаю, доктор Эйсуле ввела этот запрет просто на всякий случай. Никто на самом деле никогда этого не делал, о последствиях ничего не известно.

— Я ведь могу и без стимулятора подключиться, — добавила я. — Вот тогда последствия точно будут.

Эрика прошла курс управления беспилотниками, наверное, еще в младшей школе и в других обстоятельствах могла бы вести дрон сама. Но ее так трясло, что капрал Ильд решительно отодвинул ее от панели управления и посадил рядом с собой. Он тоже хотел спасти парней и едва ли понимал, что именно мы собираемся сделать. Он привык руководить учениями, натаскивать солдат, всех, кто попадал к нему в подчинение, считал почти семьей. А нейроимпланты он считал бесполезной тратой ресурсов.

Наши кураторы о чем-то негромко переговаривались, доставая и набирая в инъекторы стимулятор. Их тоже потряхивало.

— Минимальная концентрация, — услышала я голос Карима. — Если что-то пойдет не так.

— Под твою ответственность, да? Полковник нас не то что уволит… Это трибунал. Его жизнь точно этого стоит?

— Стоит, — вмешалась я. — Точно.

Я снова встретилась глазами с Эрикой. Ее лицо было зеленоватого оттенка, в дрожащих руках зажата кружка с водой.

— Ты как? — спросила я.

— Н-нормально, — ответила она. — Я готова.

— Мне надо их спасти, понимаешь? Я не знаю, как объяснить…

— Я знаю, — кивнула она. — Когда долго с кем-то работаешь, он становится ч-частью тебя. Настолько важной, что забываешь обо всех остальных частях.

Когда Жукаускас погиб, она была в его голове, подумала я. Она только что пережила его смерть как свою. Но сейчас она сидит здесь и готова пустить меня в свою голову, чтобы я могла спасти тех, кто остался.

— Реталин, — позвал меня Карим.

Мы с Эрикой синхронно протянули руки. Мы не знали, что будет, если один медиатор подключится к другому. Никто на свете этого не знал. Сейчас мы рисковали всем — собой, друг другом, будущим проекта и будущим Вооруженных сил Церы — чтобы спасти двух парней, которые наверняка сами же ошиблись во время работы со взрывчаткой. Но почему-то это казалось важнее всего.

— Послушай, — Карим присел передо мной на корточки и заглянул в лицо. — Если ты поймешь, что что-то идет не так… Если хоть что-то тебя насторожит — обрывай связь, открывай глаза, выходи из ее головы, хорошо? Подай хоть какой-то знак, и я введу антидот. Спасатели уже идут им навстречу, мобильный медблок подогнали ко входу в ущелье, их найдут и выведут.

Если успеют, подумала я.

— Давайте уже укол, — оборвала я его. — Разберусь.

— Валлерт меня убьет, — пробормотал Карим и прижал инъектор к моему плечу.

Я нырнула в мутную зелень и потянулась к Талешу. Он был там же, где я его оставила, — сидел на камнях рядом с Волчеком, держа руку на его шее и считая пульс. Пульс был частым, слишком частым, и кожа уже стала ледяной и липкой, и я поняла, что ждать, пока кто-то их найдет, нельзя. Теперь надо подвести дрон поближе. Звук его слышался откуда-то слева.

— Летите куда-нибудь, — сказала я, не осознавая, что отдаю указания капралу.

Через секунду звук стал удаляться.

— Нет, в другую сторону. Да, правильно. Ближе. Ближе. Стоп, вернитесь. Здесь.

— Здесь ничего нет.

— Должно быть. Я хорошо слышу дрон.

— За кустами проход, — сказала Эрика. — Я его помню, видела. Надо нырнуть в самые заросли.

Жужжание снова сдвинулось, приблизилось еще — дрон завис прямо над головой Талеша, и он повернул на звук слепое лицо.

Прямо сейчас Эрика их видит. Прямо сейчас я должна посмотреть на них ее глазами.

Я потянулась к маячку, который был совсем рядом со мной, осторожно коснулась ее разума.

Это было похоже на кристаллическую решетку. Острые углы, черно-белые грани, четкая структура. Я чувствовала, как заходится ее сердце, как ее трясет от холода, как ее тошнит и как ей хочется пить, чувствовала ее частое и неглубокое дыхание. Эрика не была в порядке, что бы она ни говорила. Но и в серьезной опасности она не была. Мы могли работать.

Все хорошо, я ненадолго, сказала я ей мысленно и посмотрела на экран.

Теперь и я это видела. Двое парней, один без сознания, второй — с залитым кровью лицом и крепко зажмуренными глазами, не разберешь, что там с ними случилось.

Я вас вижу, сказала я Талешу. Я вас выведу. Сегодня больше никто не умрет. Все будет хорошо.

Талеш поднялся на ноги, поднял Волчека и замер, ожидая моих действий.

Вода качнулась — вперед. Мы сделали шаг, и дрон сдвинулся за нами. Это было неудобно, сложно, я то и дело сбивалась с шага, а еще старательно гнала от себя мысли о том, что со мной может сделать Эрика, и мне мешал образ Детлефа, то и дело всплывающий в голове, хотя он-то был в безопасности, в двадцати километрах отсюда. Но мы продолжали двигаться, Талеш шел и шел, я чувствовала его бесконечное доверие, которое сильнее боли и страха, — сколько бы я ни ошибалась, ни спотыкалась, ни налетала на камни, делая неверное движение. И даже когда он не выдержал, когда из-под зажмуренных век потекли слезы, он все равно ни на секунду не пожелал сдаться. Только вперед. Пока наконец в камеру дрона не попали еще две человеческие фигуры, бегущие нам навстречу, а звук дрона сменился звуком приближающегося вертолета.

***

Я рвалась в медицинский вертолет вместе с ранеными, но вместо меня забрали Эрику.

— Хочешь оставить свою группу без медиатора, Корто? — мрачно спросил меня сержант Хольт.

— Никак нет, — сникла я.

Так что я осталась в лагере, некоторое время слонялась без дела и обдирала кожу на пальцах, потом это заметил Хольт и отправил меня мыть и без того чистые машины.

Когда через два часа наши наконец вернулись, я выбежала им навстречу и кинулась к Коди.

— Рета? — спросил он обеспокоено. — Что произошло? Мы видели вертолет…

Его перебил Детлеф:

— Где все?

Унгвере и Гальский мгновенно оказались рядом, оба обеспокоенно смотрели на меня.

— Несчастный случай, — выдавила я и уткнулась Коди в плечо. — Когда закладывали взрывчатку в ущелье… Эд погиб, а ребята…

У меня слов не хватало, чтобы описать то, что мы сегодня пережили.

— Ранены? — спросил Коди.

Я кивнула, не поднимая головы.

— А Эрика? — спросил Детлеф.

— Улетела с ними. Хольт сказал мне остаться здесь…

— Эй, — Коди погладил меня по спине. — Уже все закончилось. Все будет в порядке, им помогут.

Я снова кивнула. Их, конечно, вылечат, но пока я не увижу собственными глазами, что они живы — не успокоюсь.

Я не рассказывала подробностей — может, потом рассказала бы Коди, но к вечеру уже все знали о моей роли в этой истории.

Первым меня нашел Унгвере. Вместе с северными девчонками я таскала со склада коробки с ужином, когда заметила что он пришел и молча смотрит на меня.

— Алекс? — спросила я. — Что-то случилось?

Он подошел ближе и неожиданно обнял меня.

Я вырвалась и уставилась на него.

— Ты что?

— Спасибо, — сказал он. — Мы с Эмилем… В общем, мы как братья. В школе были вместе, в армии вместе… Он бы истек кровью, если бы не ты.

Я это знала. Унгвере и Волчек все время держались рядом друг с другом, даже внешне их можно было принять за родственников — оба высокие, темноволосые, резкие в движениях, да и ощущение от контакта с ними было похожим. Волчек был — будто ледяной ветер в лицо, Унгвере — будто мчишь по трассе на полной скорости.

— Он бы истек кровью, если бы не ты.

— Ерунда, — смутилась я.

Хотя, конечно, это была не ерунда. Но он смотрел на меня так, что я невольно начала спорить.

— Ты спасла ему жизнь, — покачал он головой. — Юферев сказал, его бы не успели эвакуировать.

У меня внутри все замерло, когда я представила это — Волчека, глаза которого невидяще смотрят в зеленоватое небо над ущельем.

— Я бы ни за что его там не бросила, — сказала я тихо. — Никого из вас.

Унгвере снова притянул меня к себе и ушел, пока Хольт не заметил.

За ужином ко мне подсел Детлеф.

— Ты крута, — сказал он. — Ты просто охренеть какая крутая. Слышал, Корто? Твоя сестра — вообще нереальная.

Коди улыбнулся мне и показал движение «я знаю».

— Без Эрики бы ничего не получилось, — пробормотала я.

— Но ты же это придумала, да?

— Ну…

— Вот! Серьезно, ты вообще не отдаешь себе отчет, что ли? Ты же спасла их.

На нас поглядывали с любопытством.

— Я же ваш медиатор, — сказала я смущенно. — Я вроде как и должна была.

Детлеф посмотрел на меня долгим взглядом.

— Выходи за меня, — сказал он с чувством.

Я захихикала. Те, кто его слышал, тоже засмеялись, кто-то присвистнул.

— Я напомню, что любые отношения, кроме рабочих, внутри группы запрещены, — громко сказал Карим.

Я встретилась с ним глазами — он тоже улыбался.

И в этот момент до меня и правда начало доходить. Я, кажется, действительно сделала что-то выдающееся. Я, девчонка из Гетто, не просто не растерялась, я придумала что-то такое, что спасло человеку жизнь. Волчека уже могло бы не быть — но он есть, и он будет, и это благодаря мне. Я спасла его, потому что я хороший медиатор. И потому что я хорошо училась, я запомнила, как правильно оказывать помощь. Но главное — потому что эта технология существует, и она работает. Мы не то же самое, что операторы Измененных. Мы спасаем людей.