За драку получили мы обе. Эрика — за то, что ее начала, а я — потому что тоже в ней участвовала. Я бы решила, что не понравилась сержанту Хольту, но ему, кажется, вообще никто не нравился. Той ночью мы обе оказались на дежурстве — наматывали круги по периметру и следили за порядком, а утром Хольт погнал нас на десятикилометровый кросс вместе со всем отделением М — как он и обещал мне, наказаны были все.
После я мечтала только об одном — поспать, но меня вызвали в желтую зону вместе с Коди.
— Мне нужно волноваться? — спросила я его, пока мы в сопровождении сержанта Хольта шагали в научный корпус.
— Нет, — сказал он. — Я был там несколько раз, когда ставил импланты.
— Ну вот теперь я совсем успокоилась, — сказала я нервно.
Коди рассмеялся.
— Тебя же не обследовали, сегодня резать точно не будут.
Желтой зоной называлось здание, в котором я уже была — именно там мне кололи красную жидкость, после которой я несколько часов пробыла в отключке.
Мы с Коди разошлись по разным кабинетам. Меня ждала доктор Эйсуле.
— Здравствуй, Реталин, — сказала она с улыбкой, от которой у меня все внутренности замерзли. — Садись вот сюда.
Она указала на кресло, и я села и откинулась на спинку. Где-то в подлокотниках прятались фиксаторы, и мне казалось, что я уже чувствую их на своих руках.
— Сегодня мы попробуем кое-что сделать, — сказала она и, подтянув поближе стул, села напротив меня. — Мы подключим одно устройство… и ты попытаешься с его помощью передать информацию своему брату. Он находится в соседней комнате.
— Я медиатор? — спросила я. — Мне говорили, это называется «медиатор».
Доктор Эйсуле снова улыбнулась. Ее раскосые темные глаза оставались холодными.
— Именно.
— А вы снова будете колоть мне то лекарство?
Улыбка стала еще шире.
— Сосредоточься, Реталин. Свои вопросы ты задашь потом… Когда я скажу. Сейчас ты должна как следует уяснить свою задачу. Найти своего брата. Связаться с ним. И передать ему последовательность цифр, которые я назову. Тебе ясно?
— Так точно, — ответила я, вспомнив, о чем говорил мне Кару.
Прикинуться тупой, но исполнительной, и не задавать вопросов.
— Связаться с рядовым Корто и передать последовательность цифр.
Еще бы я понимала, что она вообще имеет в виду.
Доктор Эйсуле посмотрела куда-то в сторону и мотнула головой. Словно ниоткуда появились двое, очкастый светловолосый парень и рыжая девушка, оба лет по двадцать пять или тридцать, оба в белых халатах, и молча стали включать приборы за моей спиной.
Девушка обошла мое кресло и принялась закреплять фиксаторы. Я не сопротивлялась, только косилась на нее. Работа была для нее явно привычная — наверное, раньше она проделывала это с Эрикой. Густые рыжие волосы ее были собраны в хвост, и она то и дело дергала головой, отбрасывая назад выбившиеся пряди. Доктор Эйсуле нахмурилась, и я подумала, что эта привычка ее, наверное, изрядно раздражает.
— Я сделаю укол обезболиващюего, — сказал парень. — Не шевелитесь. Будет больно.
Металлический обруч сжал мою голову, и теперь я не смогла бы пошевелиться, даже если бы захотела. Рыжая девушка подкрутила что-то сбоку, и моя голова наклонилась вперед. Шее стало холодно.
Я почувствовала укол где-то у основания черепа и вцепилась ногтями в подлокотники кресла. Шея начала неметь, и через несколько минут мне казалось, что мою голову держит только этот металлический обруч, убери его — и голова повиснет, как цветок на сломанном стебельке.
— Давайте, — скомандовала доктор Эйсуле.
Все они переместились мне за спину.
Я чувствовала прикосновение чего-то металлического, чувствовала боль — приглушенную, но явную, чувствовала, словно что-то ввинчивается мне прямо в голову, мне хотелось кричать, и я сжала зубы, чтобы не издать ни звука. Коди в соседней комнате, напомнила я себе, он может услышать, как я ору, и сделать какую-нибудь глупость. Молчи, повторяла я про себя, молчи, вдох на четыре, выдох на три, молчи, это все ради Коди.
Наконец болезненные ощущения стали стихать, и я расслабила руки.
— Почему нельзя было сделать это под наркозом, — сказала я шепотом.
Я не ждала ответа, но доктор Эйсуле сказала:
— Не прикидывайся, это не так уж и неприятно. Уберите фиксаторы с головы.
Я смогла немного расслабиться. На шее все еще ощущалось что-то тяжелое, какой-то посторонний предмет, и я старалась не делать лишних движений.
— Это устройство связи. Оно легкое, современное, и не требует операции на мозге. — Доктор Эйсуле изобразила одну из своих улыбочек. — Удобно, правда же?
— Так точно, — выдавила я.
Шея и затылок побаливали.
— Сейчас мы вколем тебе нейростимулятор, — сказала доктор Эйсуле, и парень в белом халате направился к шкафу в углу кабинета.
— Не торопись, — сказала ему в спину доктор. — У нас же полно времени, куда спешить?
Парень ускорился и едва ли не бегом вернулся ко мне.
— Доктор Ланге считает тебя перспективной, — сказала мне женщина. — Надеюсь, он прав.
Парень воткнул мне в руку шприц, и алая жидкость стала медленно переливаться в мои вены. Я выбрала точку — прямоугольник магнитного замка рядом с дверью — и старалась не сводить с него взгляда.
Сейчас я окажусь под водой, но это не страшно, повторяла я себе. Мне нечего бояться. Вода не настоящая. Я не могу утонуть.
Мир подернулся зеленым, меня затошнило.
— Закрой глаза, — сказала мне доктор Эйсуле, и я послушалась. — Найди своего брата и передай ему последовательность цифр.
Ее голос стал каким-то глухим. Мне хотелось течь, растворяться, двигаться, переливаться, но я попыталась сосредоточиться. Мне надо найти Коди.
— Три, — доносился до меня голос, — два, четыре, пять, два, пять. — И снова: — Три, два, четыре, пять, два, пять.
«Коди, — мысленно звала я, — Коди, Коди, Коди».
Ничего не происходило, брат не отзывался. Я с трудом удерживалась, чтобы не выплеснуться за пределы здания, не стать снова потоком, рекой, дождем, штормом, из последних сил, на одном упрямстве я держалась в пределах собственного тела.
Я должна найти Коди, я должна, но я не понимаю, как!
— Три, два, четыре, пять, два, пять.
Да чтоб тебя, как мне передать ему это?!
Мне казалось, что моя голова сейчас взорвется, что изнутри на череп давит что-то огромное и злое, и, если я не найду выхода, мне конец — бум, и моя голова разлетится, и в этот раз я стану не водой — я стану Большим взрывом.
— Три, два, четыре, пять, два, пять.
Коди, где ты?!
— Ничего не выходит, — с досадой сказала доктор Эйсуле. — Ланге ошибся.
Нет, только не это. Если я не стану медиатором — я стану модификантом, меня разберут на части и соберут заново, и я превращусь в чудовище.
От ужаса я распахнула глаза. Доктор Эйсуле все еще сидела напротив, и через толщу зеленой воды лицо ее казалось распухшим и бледным, как у утопленницы.
Мы встретились взглядами.
— Выводите ее, — сказала она, и я не смогла сдержать то, что рвалось наружу из моей головы.
В глазах потемнело, и в одну секунду я перестала быть. Воде не нужно зрение, не нужны чувства, мне достаточно было того, что я могу течь, и это делало меня счастливой. Я выплеснулась за пределы кабинета, растеклась по коридорам, по зданию, просочилась на подземный этаж, устремилась вперед, огибая препятствия, наткнулась на какую-то преграду, которая втянула меня, и я закрутилась в воронку, в тонкую нитку, не переставая вращаться вдруг зависла в пустоте, собралась в шар, а потом оказалось, что у меня есть глаза, и я открыла их и увидела доктора Ланге.
— Три, два, четыре, пять, два, пять, — сказала я ему.
У меня был мужской голос.
***
Сначала я передавала цифры и слова, пока не кончилось действие стимулятора, потом некоторое время мне пришлось проваляться в кресле с капельницей, тянущейся к руке, и я рассеянно слушала в полудреме, как доктор Ланге спорит с доктором Эйсуле, молодец я или не молодец.
— Время до контакта — восемнадцать минут, — говорила она, и я как наяву видела ее якобы располагающую улыбочку. — Не очень хороший показатель.
— Но и не плохой, — говорил доктор Ланге, и от его лающего акцента я вздрагивала. — Мы видели и хуже. Это компромисс.
— Таф-ритмы неустойчивые.
— Значит, надо еще немного подождать. Нейрогенез еще идет, компенсаторные возможности есть. Она стабилизируется.
— Пока одно стабилизируется, другое развалится. Мы неплохо подготовили…
— Мы посредственно подготовили! Посредственно!
— Не так уж посредственно, если все работает. До уровня Перович она все равно не дотянет. А неприятностей с нестабильной нейроактивностью нам хватило. Вколем ей нейропротектор и отправим обратно в Чарну.
— И надолго ей этого хватит? Она все равно…
— Я могла бы связаться с этим доктором, как его… Доктор Кару?.. Который ее сюда направил.
— И что? Передать ему формулу? — спросил доктор Ланге неожиданно мягко.
Доктор Эйсуле помолчала.
— Я рекомендую не брать ее в программу, — твердо сказала она наконец.
— Я против! — почти крикнул доктор Ланге, и я вздрогнула. — Если нужно — я обращусь лично к полковнику Валлерту! Эрика не справляется, не справляется, нам нужен другой, более сильный медиатор! А когда программа будет расширяться…
— Она не будет расширяться, пока я не скажу, — перебила его доктор Эйсуле.
— Вы забываете, что программа не ваша, а национальная, — ответил ей Ланге. Его акцент сделался сильнее. — Если полковник Валлерт решит, что вы саботируете исследования…
— А почему же он вдруг так решит? — ледяным тоном осведомилась Эйсуле.
— Не надо делать из меня… как это… доносчика, — возмутился мужчина. — Я хочу успешного завершения эксперимента не меньше, чем вы. Я предлагаю оставить девочку и понаблюдать еще немного. Проверим ее в контакте с другими. Если окажется, что она нестабильна…
— Она пришла в себя, — сказала рыжая лаборантка, и все замолчали.
Хлопнула дверь — оба спорщика вышли, и теперь я едва слышала неразборчивое бормотание. Некоторое время я лежала в тишине и почти уснула, когда на лоб мне вдруг опустилась чья-то рука. Я вздрогнула и открыла глаза.
— Как ты, Реталин? — улыбнулась мне доктор Эйсуле.
— Прекрасно.
— Готова еще немного поработать?
Что? Опять?!
— Так точно.
Рыжая лаборантка смотрела на меня с сочувствием. Я потрясла головой. Меня мутило, после бессонной ночи веки, казалось, склеились, голова кружилась, перед глазами плавали цветные круги. Но если я скажу, что мне плохо — она может отправить меня в Чарну. А Коди останется здесь.
Очкастый парень отключил капельницу и вместо нее в ту же иглу вставил шприц с красной жидкостью.
Я закусила губу, и боль немного привела меня в чувство.
Бояться нечего, напомнила я себе, глядя, как комнату заливает вода. Это неприятно, но не опасно. Я справилась в первый раз, а сейчас вообще раз плюнуть.
Когда комната стала зеленой и зыбкой, я прикрыла глаза. Мое тело уже начинало исчезать, растекаться, и я ждала, когда же мне скажут, что я должна делать.
— Новая последовательность, — услышала я искаженный голос, — пять, три, восемь, два, один, девять.
Пять, три, восемь, два, один, девять, повторила я мысленно. И вновь стала водой. Только на этот раз я не сопротивлялась.
Это было словно прыгнуть с обрыва, зная, что сделанные Нико крылья тебя точно выдержат. Ужас пополам с восторгом, а потом — потрясающее чувство свободы.
Я рванулась вперед, вверх и в стороны, волной прокатилась по коридорам, разбилась на брызги, ударившись в стену — это было не больно, а смешно, а потом почувствовала направление, закрутилась маленьким водоворотом и оказалась внутри чужой головы. Это не был Коди, это был кто-то другой, и я заставила его открыть глаза — это было странно, словно одним глазом я видела лучше, чем другим, — и произнести последовательность цифр.
— Время до контакта — двадцать шесть секунд, — сказал доктор Ланге, и на лице его расплылась улыбка. — Реталин, ты слышишь меня? Если слышишь — вытяни руку.
Мне казалось, я раздвоилась. Сидя в кресле, я дернула рукой, максимально, насколько позволяли фиксаторы, вытягивая ее вперед. Одновременно я все еще находилась в соседней комнате, в голове Детлефа — теперь я была уверена, что это он. И я мягко качнулась, подталкивая его — давай же, мы можем это сделать, это будет наше движение, наше общее, — и почувствовала, что ему приятно было ощущать мое присутствие, и ему нравилось, что я не приказываю, а еще — что воде все равно невозможно сопротивляться, даже если бы он и хотел, — и мы вместе вытянули его руку вперед.
— Прекрасно, — кивнул доктор Ланге. — Реталин, передай доктору Эйсуле следующую последовательность…
***
— Я не сразу поняла, как это делается. Они же ничего не объясняют. Говорят просто — передай информацию. А у меня ощущение, что я вода, блин.
Я говорила, не переставая жевать. Обед я пропустила, и теперь была страшно голодной, хотя что-то питательное мне через капельницу точно заливали.
— Вода? — с интересом переспросил Детлеф.
Из желтой зоны мы вышли вместе и ужинали теперь тоже вместе — я, он и Коди. Эрика и здоровенный молчаливый парень — я уже знала, что его зовут Петер — сидели хоть и рядом, но вроде как сами по себе. Петеру было все равно, что я там рассказываю, а Эрика, я видела, слушает, хоть и не подает виду. Ну-ну, пусть послушает, мне скрывать нечего.
— Ага, — кивнула я. — Это странное чувство, тяжело описать. Ты вроде как растекаешься за пределы своего тела, потом такая воронка — и тебя засасывает в чужую голову. А я же не знала, сначала старалась наоборот как-то держаться. Почти двадцать минут продержалась. Потом уже, когда чуть голова не взорвалась, сопротивляться стало невозможно. Второй раз было легче. Не знаете, двадцать шесть секунд — хороший результат?
Коди поглядел на меня с гордостью.
— Хороший. И как это? Когда ты внутри моей головы? — спросил он.
Я помедлила, потом пожала плечами. Как же это описать?
— Темно… — сказала я неуверенно.
— И пусто, — радостно добавил Детлеф и тут же получил от Коди кулаком в бок.
— Нет, — помотала я головой, изо всех сил пытаясь перевести ощущения, для которых не было названия, в какую-то привычную форму. — Это как будто руки погружаешь в очень мелкий песок. Приятно.
— А у меня? — заинтересовался Детлеф.
По правде говоря, его голова больше всего напоминала комнату, где на полу набросано много мелкого цветного мусора. Если не считать того, что я не видела ни комнаты, ни мусора, да и цвета в этом странном зыбком мире не было.
— Свет и блестки, — сказала я. — Не знаю. Это сложно объяснить. Я же это не глазами вижу.
— Класс, — обрадовался Детлеф. — Эрика никогда не рассказывала, как она это видит.
Потому что она ничего и не видит, подумала я. Может, у нее вообще другие ощущения. Может, она чувствует не теплый мелкий песок, а что ее связали и заживо запихнули в гроб. Или еще что-то такое, что не захочешь рассказывать.
Я покосилась на девушку. Она злилась — это было заметно по тому, как она не смотрит на нас, как сжимает вилку, как алые пятна горят на ее щеках.
«Посредственно», — вспомнила я слова доктора Ланге. Им не хватает способностей Эрики, им нужна я. Двадцать шесть секунд — хороший результат, и меня не отправят в Чарну. Меня сделают основным медиатором. А в Измененную превратят ее.
Я потрогала языком ссадину, которая осталась у меня на щеке изнутри. Во рту все еще был привкус крови.
— Интересно, — сказала я громко, — как будет выглядеть изнутри голова Эрики?
Она бросила вилку на поднос, встала и направилась к выходу. Поравнявшись с нами, она притормозила и наклонилась ко мне.
— Только попробуй, — прошептала она мне на ухо, — и я тебе мозги выжгу.
Я проводила ее взглядом. Детлеф поднялся.
— Я тоже пойду. До вечерней проверки надо успеть написать письмо родителям — мне дали добро на связь.
— До завтра, — кивнула я ему.
Я была уверена, что никакое письмо он писать не пойдет — побежит за Эрикой.
— Что она тебе сказала? — спросил Коди, когда мы остались одни.
— Ничего такого, — пожала я плечами. — Это между нами, девочками. Хотя, честно говоря, она меня не очень любит.
Мы поднялись и, сдав посуду, направились к выходу.
— Ты же этого и хотела, — заметил Коди.
— Ага. Но она первая начала. Сам знаешь, что бывает, если не ответить.
— Это в Гетто. Здесь — другое дело, — возразил он.
— Ну да, — не поверила я. — Дело везде одно и то же. К тому же я твоя сестра, ты должен быть на моей стороне. Она что, твоя девушка?
— Я бы это так не назвал, — ухмыльнулся Коди.
— Не понимаю, как вообще ты умудрился влезть в какие-то отношения. Ты же не любишь разговаривать.
— А мы и не разговариваем, — хмыкнул он. Потом добавил, став серьезным: — Для нее это важно — быть медиатором, понимаешь? Она здесь из-за мачехи. Чтобы доказать ей, что она чего-то стоит.
— То есть вы все-таки разговариваете? Даже душу друг другу изливаете? — притворно удивилась я.
Коди толкнул меня плечом — вроде легко, мы в детстве постоянно так делали. Но тут я едва устояла на ногах.
— Вот черт, — сказал он, поймав меня за руку. — Прости. Мне усилили мышцы. Надо рассчитывать. Но я забываю.
«Новые мышцы из углеродных нанотрубок», — сказал голос Теодора в моей голове.
На секунду мне показалось, что я в подвале, воздух стал сырым и холодным. Миг — и все прошло, я снова была на улице, в сгущающихся сумерках.
— Усилили мышцы, — повторила я.
Похоже, в конфликты с Детлефом и Петером мне лучше не вступать.
— Да, это круто, — с воодушевлением сказал Коди. — Увидишь, когда поедем на полигон. Может, попросить, чтобы и тебе сделали?
Я покачала головой:
— Вроде бы медиаторам нельзя.
Не говоря уже о том, что я не хочу.
«А потом у него пошло отторжение, и ему что-то сделали с иммунной системой», — Теодор в моей голове все не унимался.
С Коди тоже это сделали? Или еще нет? Или они придумали что-то, чтобы не было отторжения? И как мне это узнать, не вызывая подозрений?
— Поэтому вы все так легко бегаете эти чертовы кроссы у Хольта? — решила я перевести тему.
— Нет, просто мы полгода только и делаем, что бегаем. Здесь и на полигоне.
— А что за полигон?
— Да просто полоса препятствий, — отмахнулся Коди. — Бегаешь, стреляешь… Эрика тоже ездила, медиаторов туда берут. Не бегать, конечно. Только подключаться и смотреть нашими глазами.
Мы остановились. Коди повернулся и взял меня за плечи.
— Вот увидишь, — сказал он с улыбкой, — будет здорово работать вместе.
Внезапно расчувствовавшись, я обняла его и притянула к себе.
— Да, — сказала я. — Будет здорово.
Будет здорово, когда мы наконец сможем отсюда свалить.