Гонцы смерти

28

Пока все не склеивалось: и разговор Скопина с Оболенским утешительных результатов не дал, и ситуация с Кроминым повисала в воздухе. Турецкий допросил всех в «Белом доме», его оперативники прошерстили и переговорили со всеми на даче. Один сосед видел, правда, «мерседес», похожий по описаниям на машину Станкевича, но не обратил внимания на тех, кто сидел в машине. И время не запомнил. Ходил в лес за грибами, увидел, что у забора дачи Шелиша стоит «мерседес». Вся информация. Оперативники позже доложили, что стекла в машине затемненные, поэтому сосед увидеть никого и не мог. Но Станкевич ездил именно в это время к Дитковскому, встреча была назначена заранее, за неделю, замминистра специально спланировал свое время так, чтобы приехать именно к четырем. Станкевич приехал в 16.15. Александр Борисович специально его не вызывал, чтобы собрать о нем как можно больше сведений. Нутром чувствовал, что он не посторонний в этой истории. Может быть, и самый главный. Меркулов, которому Турецкий рассказал о брате первой жены Шелиша, грозившем его убить, посоветовал проверить и эту версию, но брат тогда был весь день на работе и имел твердое алиби. Александр Борисович это проверил.

Важно было подтвердить и версию о воздействии аппарата Володина, иначе тот же Фомин поднимет его на смех. Как сквозь землю провалились два террориста из Швейцарии. Они-то уж наверняка могли порассказать много интересного, но объявившийся Грязнов-старший, которому Турецкий сделал втык за то, что он тратит время на поиск дурацких колес, поведал, что фотографии еще только будут раздавать, их не успели распечатать, потому что испортился ксерокс в ГУВД и, вместо того чтобы найти другой, этот взялись ремонтировать. Словом, все как обычно в Поднебесной.

Телефон Басова не отвечал ни дома, ни на работе. Секретарша сказала, что директор будет только завтра. Турецкий, не любивший сидеть сложа руки в таких ситуациях, позвонил Элле Максимовне. Встреча с ней была запланирована. Тогда она была в горе и подробных показаний дать не могла. И хотя Александр Борисович не рассчитывал выудить у нее что-нибудь сенсационное, но по опыту знал, что контролируемый участок надо пропахивать по нескольку раз: обязательно что-то объявится такое, что не заметил с первого раза. И в этом отношении допрос жены умершего был важен для следствия.

Вдова была дома и охотно согласилась встретиться. У Турецкого даже возникло ощущение во время телефонного разговора, что ей очень одиноко и она рада видеть кого угодно, лишь бы не быть одной. А кроме того, уже при первой встрече между ними возникла некая связь, и безутешная мадам Шелиш, как ему показалось, посматривала на него с явным женским интересом. Вообще-то он должен был пригласить ее в следственную часть, но решил съездить к ней домой.

Турецкий помчался к ней, бросив Лару опять в неведении относительно своих вечерних планов. После легкой размолвки из-за Нади Павловой они вроде бы помирились, хотя настроение у «важняка» высоким градусом не отличалось. Когда работа не ладится, ему и на баб смотреть неохота, и коньяк кажется горьким, как водка.

Единственное, что осталось Элле от бывшего вице-премьера, — это двухкомнатная квартира на Рублевке. Старую, трехкомнатную, он оставил прежней жене, Нине, а новую они едва успели обставить кое-какой мебелью. Вот и все наследство да пара тысяч долларов сбережений. Расставаясь со Станкевичем, Элла не выставила ему никаких условий, радуясь, что он вообще согласился на развод. Теперь же, задним числом, она хотела урвать свой кусок, была даже согласна вернуться к нему, хоть и испытывала прежнее отвращение.

Однажды, когда они еще жили вместе, проснувшись среди ночи, она вдруг увидела его желтое восковое лицо и страшно перепугалась, точно рядом с ней лежал покойник. С той ночи и появилась эта брезгливость, которую она никак не могла подавить в себе. Поэтому и бросилась в объятия к розовощекому Олегу. Конечно, не только поэтому, но одной из причин разрыва и стало это физическое отвращение к мужу.

Элла Максимовна встретила его в нарядном длинном платье приглушенных желто-красных, тонов, которое очень шло ей, еще эффектней подчеркивая статную фигуру и красивое лицо. Турецкий готов был поклясться, что хозяйка надела это платье специально, чтобы заинтересовать собой, впрочем, он и не мог думать иначе. Она предложила гостю кофе, выставила на стол коробку конфет и печенье.

Александр Борисович пошел вместе с ней варить кофе, чтобы начать разговор на кухне, в непринужденной обстановке.

— Я вижу, вы немного оправились от вашего горя, — закуривая свои «LM», улыбнулся он.

— Время все лечит, как, кстати, и одиночество, а последним я переполнена: последние три дня ни одного звонка, — заговорила она. — Вы — первый, поэтому я так и ухватилась за вас.

Она так и сказала: «ухватилась за вас», и Турецкому понравилось это выражение, как и ее искренний тон с самого начала.

— Вы ведь тоже не верите, что произошел несчастный случай, что все случилось от переутомления, как некоторые стараются преподнести эту внезапную кончину?

— Ваш Фомин…

— Он не наш, — сразу же поправил ее гость.

— Да, простите, не ваш, но он либо дурак, либо выполняет чью-то волю. Вы гораздо умнее и тоньше его. — Она улыбнулась, бросая ему эту улыбку, как теннисный пас, и Турецкий тотчас подхватил его.

— Вот тут вы попали в самую точку, — рассмеялся он.

— Нет, я серьезно, я же вижу, с кем имею дело.

— И мне нравится ваш острый ум!

— Спасибо, мне давно уже никто не говорил комплиментов.

Элла Максимовна посмотрела на него тем загадочным взором, который подразумевал многое, и Александр Борисович даже заволновался.

— Но если мы с вами сходимся в главном, то встает закономерный вопрос: кто? Не Господь же обрушил на него свою кару.

— А я знаю кто, — ответила хозяйка.

— Вот как? — удивился Турецкий, и сердце его забилось еще сильнее. — Может быть, поделитесь своей тайной?

— Это тайна только для непосвященных. Шелиша убил мой бывший муж, Станкевич. Только официальных показаний я давать не намерена. Вы понимаете почему? Меня уберут точно так же и сразу.

— Мотив — ревность? — затаив дыхание, поинтересовался следователь.

— Ну что вы, он на такие благородные поступки не способен. — Элла Максимовна взглянула на свой пустой бокал, и Турецкий поспешил наполнить его. — Деньги. Все дело в них.

— Но… — Александр Борисович изобразил недоумение на лице, подталкивая хозяйку к дальнейшему объяснению.

— Тут все просто. Когда-то с помощью Шелиша Геннадий нахватал много предприятий. Часть из них благодаря ему была куплена через подставных лиц западными воротилами, и там, естественно, был и процент прибыли Станкевича. Когда Олег все понял, он пришел в ужас: страну разворовывают по кускам, как говорил он, ничего нашего скоро не будет, и мы будем учиться по западным учебникам. Он с Кроминым разработал программу деприватизации. Она предполагала национализацию сырьевых рудников и крупных заводов. А это означало разорение Станкевича и его западных приятелей. Их потери равнялись бы миллионам долларов. А кто же просто так все это отдаст? Поэтому и Шелиша, и Кромина не стало. Вам понятно?

— Я кое о чем таком догадывался, но вы так просто и доступно объяснили, что я восхищен! За вас! За ваш блестящий ум и конечно же красоту, которая меня делает пигмеем в вашем присутствии! — вдохновенно произнес Турецкий.

Настроение снова начало возвращаться к нему.

— Да вы искуситель, — рассмеялась Элла Максимовна, — и сердцеед!..

— Я становлюсь им, когда вижу перед собой такую богиню!

Он выпил кофе. Элла Максимовна налила ему еще чашку.

— Но способ исполнения убийства, согласитесь, довольно необычный. Здесь у вас никаких догадок?

— Тут увы! Если б я знала, я сразу бы позвонила и рассказала, а так, я понимаю, обвинять Станкевича абсурдно. Уж легче все приписать ревности. Однажды он говорил по телефону с Биллом Редли, это глава «клана» воротил. Разговор шел по-английски, но я язык знаю и, находясь на кухне, невольно прислушивалась. Речь шла о каком-то аппарате, имеющем довольно большую силу. И Станкевич сказал Биллу, что ему удалось заполучить его. Но что это был за аппарат, для чего, Геннадий в разговоре не объяснял. Помню, что Редли хотел его заполучить, но бывший муж явно не хотел отдавать и все свел к тому, что с пересылкой стоит повременить, мол, Россия сегодня плацдарм наступательных действий. Меня тогда заинтересовал этот аппарат, и я спросила у мужа, что это такое. Он сказал, что к нему заявился один сумасшедший конструктор, который хочет продать свое изобретение, оно помогает восстанавливать давление, и требует чуть ли не миллион долларов. Но я тогда не обратила на это внимание, все старались что-то продать, но сейчас думаю, может быть, с помощью него все и произошло? Если тот аппарат помогал восстанавливать давление, он был способен его и увеличивать. Как вы думаете?..

Турецкий, слушая Эллу Максимовну, чуть не подпрыгнул от радости. Он пожалел, что не заявился к ней раньше. Вдова Шелиша давно знала разгадку страшной тайны и до сих пор никому ее не открывала.

— Возможно и это, — сдерживая напор радости, ответил Турецкий.

— У вас даже глаза загорелись, — подметила она.

— Вот как? — наигранно удивился он. — Это потому что я смотрю на вас.

— Да вы просто опасный донжуан! — вспыхнула она. — Ну а что другое может быть? Ведь в желудке ничего не нашли, а пресловутые магнитные бури не убивают здоровых мужиков.

— Все возможно, — снова согласился Турецкий. — Но это, как говорится, предположение, а следствию нужны доказательства. Я не могу предъявить обвинения вашему первому мужу лишь на том основании, что он с кем-то разговаривал по телефону о некоем аппарате, а вы слышали. Тем более, что этот разговор шел по-английски, а там каждое слово имеет несколько значений в зависимости от контекста. И потом, он даже не упоминал, что кого-то хочет убить с помощью этого аппарата. И вы, как свидетель, весьма неудобный, ибо развелись, потому что не любили мужа, а значит, не можете быть объективны, или, как говорят юристы, здесь пахнет оговором. Словом, кисея, из которой платье не сошьешь. Кстати, у вас прекрасное платье, я сразу же обратил внимание.

— Тогда больше не буду его надевать, — ревниво сказала Элла.

— Почему?

— Потому что вы свой первый взор обратили не на меня, а на платье!

— Зато теперь я от вас не могу глаз оторвать.

«Этак мы далеко зайдем!» — пронеслось у него. Но он был так рад, что вся картина вдруг открылась как на ладони, что за одно это уже был влюблен в Эллу Максимовну. Теперь все встало на свои места: аппарат у Станкевича, мотивы ясны, и Володин, по всей видимости, у него же. Не важно, в каком качестве — заложника или работника. А всех других, причастных к изобретению, он уничтожил. Они могли понять, как убрали Шелиша, и становились опасными свидетелями, и Володин, возможно, нарочно переборщил со скачком давления, чтобы подать сигнал своим соратникам. Станкевич это разгадал и свидетелей убрал. Значит, и Нортон с Гжижей приезжали как бы на показательные стрельбы. Все правильно, они оба физики и неплохо в этом разбираются. Станкевич демонстрировал новое оружие, которое мечтают заполучить на Западе. Одним ударом убить нескольких зайцев. Но пока это версия. Генеральный предположений не примет. Да и опасно расшифровывать имя убийцы, если Фомин работает на него. Станкевич спрячет аппарат, уберет Володина, и Турецкий окажется в роли унтер-офицерской вдовы. И хозяйку надо увести в другую сторону: ее наблюдения весьма опасны, если она поделится ими еще с кем-нибудь.

— Вы, кажется, задумались над моими словами, — заметила Элла Максимовна.

— Я думаю о вас, — сказал он.

— И что же?

— Сдается мне, что у такой женщины всегда должно быть много поклонников…

— Они были. Но, выйдя замуж за Олега, я разом обрезала все связи, чтобы жена Цезаря всегда была вне подозрений, а сейчас мне не хочется к ним возвращаться. — Она смотрела на него столь откровенно, что Турецкий заерзал на месте. Одна часть его души уже стремилась убежать на службу, чтобы как по тревоге собрать всех членов бригады и дать конкретные задания по делу, а другая останавливала его, убеждая, что если он уйдет, то оскорбит Эллу, которая рассчитывает провести этот вечер с ним. — Я чувствую, что вы голодны, можно я вас покормлю?

— Не стоит беспокоиться…

— У меня есть два хороших эскалопа, не сопротивляйтесь! — Она поднялась и пошла на кухню. — А кроме того, я и сама проголодалась.

«Ах, что за женщина! — подумал Александр Борисович. — Недаром Шелиш не побоялся испортить карьеру и ради нее бросил свою жену, с которой прожил почти двадцать лет. А я паршивый донжуан, которого лишь могила исправит».

Он уже знал, что никуда не побежит, и пробудет здесь до тех пор, пока его не выгонят.

— У вашего бывшего мужа есть охрана?

— Да, ее возглавляет бывший правительственный охранник, который работал с ним еще у Президента. Довольно нахальный и гнусный тип, готовый на все. Его фамилия и имя — Виктор Кузнецов, но Станкевич зовет его Кузьма. Он с ним не расстается. А у Кузьмы еще есть несколько парней, они и раньше работали, но сейчас я их что-то не вижу. Потом, в банке есть охрана…

— Это ОНОКСбанк?

— Да, — бросая на сковородку эскалопы, рассказывала Элла Максимовна. — Бывший муж создал его практически на свои деньги, поэтому это как бы его личный банк.

— Но он же один из крупных, там миллиардные обороты.

— А Гена вовсе не бедный. Я думаю, что на его личных счетах миллионов триста долларов имеется. Он, правда, никогда мне не говорил о своих доходах, и я, даже разведясь, наивно полагала, что у Станкевича ну пара-тройка миллионов. А недавно Санин, это его банкир, номинальный управитель ОНОКСбанка, проговорился о трехстах, и я обалдела. А живет Геннадий Генрихович в отличие от остальных «новых русских» очень скромно. Этакий советский Корейко. Нет, он не грызет сухую корочку, у него «мерседес» и пьет он только мартини, но зайдите к нему в квартиру, туда, где мы жили: обыкновенная меблирашка, стенка «Хельга», как у всех обывателей, мебель хоть нестарая, но стандартная. И питается он скромно. Иногда шашлычок, сыр, зелень, лепешки. И одевается, как обычный чиновник. Хорошо, но без изысков, не от Диора и Версачи. Когда я просила какую-нибудь модную тряпку, он, скрипя зубами, вынимал свои доллары. Ну вот все и готово!

Они вернулись в гостиную, и Турецкий с жадностью съел эскалоп: за всеми передрягами он не успел сегодня пообедать.

— Я ему звонил несколько раз, но дома застать его невозможно, — заметил Турецкий.

— А он постоянно живет на даче, там у него штаб-квартира. — Элла Максимовна призывно посмотрела на гостя, как бы говоря: я тебя покормила, теперь пора и за дело. Так, во всяком случае, показалось Александру Борисовичу.

Самое простое в создавшейся ситуации — это нагрянуть на дачу, но ордер на обыск никто, естественно, не даст, а тихо прошарить ее не удастся. «Для начала надо установить за дачей круглосуточное наблюдение, — подумал Турецкий. — Возможно, удастся увидеть Володина, это будет повод для вторжения».

Элла Максимовна, не доев эскалоп, неожиданно поднялась и ушла в ванную. Александр Борисович занервничал. Он все понимал и в то же время не хотел ставить себя в глупое положение. Чем хороша эта игра полуслов-полувзглядов для женщин, тем что всегда можно дать обратный ход, удивиться и сказать: «Что это с вами, мой милый?»

Но Турецкий тоже поднялся, нехорошо сидеть увальнем перед пустой тарелкой. Он предположил, что она вернется в халате, но Элла Максимовна лишь подкрасила губы, помада стерлась после жирного эскалопа.

— Вы тоже хотите в ванную? — спросила она. — Я достала вам розовое полотенце.

Александр Борисович прошел в ванную, помыл руки. На столике перед зеркалом стояло много баночек с разными кремами, от которых исходил нежный возбуждающий запах.

Турецкий вернулся. Хозяйка уже убрала со стола и снова заваривала кофе.

— Не против еще по чашечке кофе?

— С вами даже чашечку яда приму с радостью, — грубовато пошутил он.

— Все следователи такие сердцееды?

— В нашей конторе только один я такой непутевый! Все остальные нормальные прокуроры, следователи: строгие и суровые.

— А любите выстраивать этакие интимные отношения, чтобы получше узнать свою жертву, — язвительно заметила хозяйка.

— Нет, я просто стараюсь держаться искренне. И если дама мне нравится, то я открыто признаюсь в этом, помня, что я в первую очередь мужчина, а уж потом следователь.

— Это интересно. Вы мне этим, наверное, и нравитесь, — открыто сказала она. — Я тоже стараюсь быть искренней, но женщине сделать это труднее, она испорчена игрой. Вы ведь тоже себе немного подыгрываете?

— Бывает…

Кофе сварился, Элла Максимовна принесла его в комнату, остановилась у стола, неожиданно повернувшись к Турецкому. На мгновение они оказались друг напротив друга, лицом к лицу, но этого оказалось достаточно, чтобы искра возбуждения сблизила их.

Кофе так и остался на столе. Турецкий вышел от нее в половине двенадцатого вечера и поплелся домой. Машину он давно отпустил. Элла предложила ему остаться у нее, но Александр Борисович сослался на дела и звонки. Телефон дома наверняка уже обрывают.

С Эллой Шелиш они договорились созвониться. Турецкий попросил ее никому не распространяться об их разговоре. «Если твоя версия верна, то твой бывший муж этим же способом уберет и тебя», — сказал он.

— Я же не дура, — усмехнулась Элла Максимовна.

За это короткое время она даже привязалась к нему.

— Еще ни с кем из мужиков у меня такого не было! — призналась она.

«Нортон и Гжижа могут скрываться если не на даче, то тогда на городской квартире Станкевича. Она все равно пустует, — подумал Турецкий. — Надо бы ее осторожно проверить. Славкины ребята к таким трюкам привычны, и надо, чтобы он их зарядил».

Вернувшись домой, он сразу же позвонил ему. Но телефон не отвечал. Не было в своем номере и Питера. Турецкий подумал, что Реддвей может быть в номере Нади Павловой, ее разместили на том же этаже, но звонить туда не стал. Да и жена, которую он разбудил, сказала, что Питер не звонил.

— Позвони Ларе, она трезвонила, — сонно отозвалась Ира.

Александр Борисович позвонил своей помощнице: у нее могла быть информация для него. Но оказалось, что Лара трезвонила без всякой причины, снедаемая лишь чувством ревности. Уходя, он не стал ей говорить, что идет к вдове, а сказал, что поедет к одному физику.

— Ну как твой физик, хорошенькой оказалась? — ядовито высказалась Лара. Бабы всегда все просекают моментально.

— Слово «физик» всегда было мужского рода, — парировал Турецкий. — Ты же знаешь, дело есть дело.

— Ладно, — сказала она, — я уже сплю. Что-то подвинулось? — потеплев голосом, уже сочувственно спросила она.

— Подвинулось.

— Что?

— Спи, не телефонный разговор!

— Целую, — успела вставить Лара, прежде чем Турецкий повесил трубку.