Гонцы смерти

40

В субботу Турецкий с женой заявился на свадьбу к Денису. Тот был рад его появлению, а Маринка большому кухонному комбайну.

Костя на правах заместителя генерального прокурора вручил сыскному агентству «Глория» благодарность, в которой были отмечены как заслуги агентства, так и лично его руководителя — Дениса Грязнова в раскрытии ряда операций по поиску и поимке особо важных государственных преступников и выражалась надежда на будущее сотрудничество, а также ценный подарок в виде именных часов.

Вячеслав Иванович также преподнес грамоту от МУРа и часы, что произвело на родственников невесты неизгладимое впечатление, как и присутствие на торжестве столь важных персон.

Грязнов-старший сиял и чувствовал себя именинником. Министр поставил вопрос об утверждении его в должности начальника МУРа, заметив, что ходить в вечных врио для такого замечательного сыщика, как Вячеслав Иванович, не гоже.

В пятницу вечером пришла телеграмма от Скопина. Он сообщал, что вопрос с выдачей Нортона благополучно разрешился, и в понедельник он вылетает вместе с арестованным в Москву.

Сидя за свадебным столом, Костя разъяснял Ирине Генриховне, жене Турецкого, все прелести жизни в Гармише. Она не возражала, радуясь больше всего за дочку, которая в живой языковой среде подучит немецкий и английский.

Сам Александр Борисович сидел грустный и почти не пил. Затосковал и Грязнов, узнав о переводе друга в Гармиш. А поскольку Турецкий и Меркулов почти не пили, то и у него пропала всякая охота к спиртному.

— Ну что, ты растрясешь этого Нортона? — с постной рожей спрашивал Славка, глупо было сидеть и молчать за праздничным столом.

— Куда он денется, — вздыхал Турецкий. — Мы провели обыск на квартире Кузьмы и обнаружили немало интересного. — Есть оружие, наркотики и пальчики того же Нортона. — А если он скажет, что действовал под давлением Кузьмы и не он организатор убийства, то у него есть шанс получить десять — двенадцать лет. Кто же на такое не клюнет. Кроме того, он технарь и занимался всегда организацией подслушивания, мокруха вроде бы первое его дело, поэтому расколется, я чувствую. И Кузьма расколется. Вышка ему обеспечена, но, если поможет следствию и все чистосердечно расскажет, опять же есть шанс на пожизненное. Это все же жизнь. Нам надо с тобой труп Тюменина найти. Он где-то недалеко от дачи Станкевича. Мы уже нашли свидетелей, которые видели, как вечером Кузьма выезжал на машине в сторону болот. Тебе это что-то говорит?

— Понял! — утвердительно кивнул Грязнов.

— Вы, может быть, хоть на свадьбе прекратите вести служебные разговоры?! — возмутился Меркулов. — Люди радуются, о счастье говорят, а вы о трупах! Кстати, мне адвокат Станкевича уже звонил, Григорий Горелик, я тебе, Саша, не завидую. Он тебе всю печень проест.

— Она у меня несъедобная, — отозвался Турецкий.

Свадьба еще была в разгаре, когда Ирина Генриховна запросилась домой. Хотел уходить и Турецкий, но Денис с Маринкой стали просить его остаться.

— Леха Гаврилов Ирину Генриховну отвезет, он совсем не пил, потому что ему ночью надо кого-то из родственников встречать в аэропорту, — нашелся новоиспеченный муж и тут же выудил из-за стола Гаврилова.

— Только ты не пей! — попросила Турецкого Ирина Генриховна.

— Ты же видишь, я совсем не пью! — успокоил ее Александр Борисович.

— Это меня и тревожит, — сказала она.

Проводив жену, следователь вернулся за стол.

— Ну что, Борисыч? — Славка с тоской посмотрел на него.

— А, наливай! — махнул рукой Турецкий.

Они славно набрались с Грязновым, Костя к тому времени уехал, и Славка потащил друга в свою холостяцкую берлогу, мотивируя тем, что скоро они расстаются, Сашка бросает его одного на произвол судьбы, поэтому надо надраться до чертиков.

Только они по-шустрому сварганили стол, благо Денис нагрузил их и выпивкой, и закусками, которых оставалось в изобилии, как раздался звонок. Звонил Костя.

— Саша, ЧП, — услышав голос Турецкого, заговорил Меркулов. — Кузнецов, или как его, Кузьма, сбежал из Бутырки. Невероятно, но факт. Там церковь организовала какой-то день примирения, и он умудрился затащить монаха к себе в камеру, переоделся в его одежду и дал деру, воспользовавшись суматохой. А без него, сам понимаешь, все моментально рассыплется. Славка-то как?

— Нормально, — взглянув на заснувшего полковника, вздохнул Турецкий. У него от этого известия улетучился весь хмель.

— Я уже поднял всех на ноги, милиция сейчас перекрывает аэропорты, вокзалы, автостанции, на дорогах расставляют посты, важно, чтоб он не ушел. Извини, что помешал вашей вечеринке. Если что, ты мне звони в любое время.

— Во сколько это случилось?

— Между четырьмя и пятью вечера. Точнее, около шестнадцати тридцати.

Турецкий посмотрел на часы: 21.45.

— Тут еще субботний день. Пока спохватились, пока раскачались, нас никого не могли найти, он, конечно, и мог уйти за пределы области, а может быть, и дальше. Но тут есть один резон: ни паспорта, ни других документов у него нет, как денег и одежды, а в рясе да без гроша за пазухой далеко не ускачешь, поэтому, мне думается, он вряд ли помчался, как заяц, без оглядки. Не тот субъект. Он матерый и опытный волк, ты сам мне говорил. Значит, день-полтора ему необходимы на экипировку и добычу денег и продовольствия. Вот из этого и будем исходить.

— Хорошо! Я понял, начинаю действовать!

Александр Борисович бросил трубку. Тут же позвонили из МУРа. Турецкий сказал, что все знает, и попросил прислать машину.

После чего он потащил Грязнова в туалет. Влил в него стакан крутой марганцовки и поставил под контрастный душ. Когда Славка немного пришел в себя, Турецкий рассказал о происшедшем. К прибытию машины начальник МУРа смотрел на водителя трезво и осмысленно.

— Может быть, Дениса поднимем? — заикнулся по дороге Вячеслав Иванович.

— Не надо! — отрезал Турецкий. — У них же брачная ночь.

— Она у них два года длится, — заметил Грязнов.

— Счастливый, — промычал Александр Борисович.

Он почти не вслушивался в пьяную болтовню полковника милиции, который был послабее Турецкого в отношении выпивки, хоть постоянно хорохорился, стараясь пить наравне, сейчас старшего следователя занимала только одна страсть: он старался вжиться в шкуру этого поджарого, тертого калача, исполнителя всех преступных замыслов Станкевича, человека, без которого уличить в преступлениях самого Хозяина будет очень трудно. Костя тут прав на сто процентов. А как себя поведет Кузьма? Он один, а ментов много… Достать деньги и одежду. Это первое. Денег надо не меньше двух-трех тысяч баксов, чтобы купить паспорт и билет, но долго оставаться в Москве ему нельзя. Аэропорты исключены. На машине ненадежно. Поезд. И желательно куда-нибудь побыстрее за кордон.

— Тебе по ориентировке на Нортона и Гжижу еще приходили сведения? — спросил Турецкий Грязнова.

— Да что-то было…

Они подъехали на Петровку.

— Не уезжайте никуда, вы можете понадобиться, — попросил Александр Борисович шофера.

— Хорошо.

Они поднялись на этаж к Грязнову.

— Достань сведения по Нортону и Гжиже, — потребовал Турецкий. — И пусть кофе сварят покруче.

«У кого он может взять деньги? Если где-то был тайник, то вычислять его бессмысленно».

— Узнай, послали людей на дачу Станкевича?

Из богатых друзей есть только Санин. Вице-премьер. Следователь нашел его домашний телефон. 22.30. Позвонил. Санин был дома.

— Виталий Александрович, вас беспокоит старший следователь по особо важным делам Прокуратуры Российской Федерации Турецкий Александр Борисович, добрый вечер…

— Добрый вечер. — Голос у Санина дрогнул, и у Турецкого замерло сердце от предчувствия.

— Я должен к вам подъехать и задать вам несколько вопросов.

— Но уже поздно. Нельзя это перенести на понедельник…

— Нельзя. И потом, вы хотите, чтоб я вас вызвал повесткой в следственную часть?!

Почему-то вызова по повестке боялись все, даже вице-премьер.

— Это займет десять минут, — смягчил тон Александр Борисович.

И Санин согласился. Через пятнадцать минут следователь был у вице-премьера. Он провел гостя в кабинет.

— К вам звонил или заезжал Кузнецов Виктор Николаевич, охранник Станкевича? — сразу же задал вопрос Турецкий.

— Мы с ним всегда были на ножах. То есть не симпатизировали друг другу. — Услышав вопрос, Виталик вспыхнул, точно его в чем-то уличили.

— Я спрашиваю: звонил или заезжал он к вам?

— Нет, не звонил, не заезжал.

— Вы в этом уверены?

— А что? — Санин порозовел, боясь выдавить из себя неосторожное слово.

— Я просто хочу, чтоб вы повторили свой ответ.

— Зачем?

— Так нужно.

— Я ничего не хочу повторять! Я — вице-премьер правительства! А вы без всякого на то основания устраиваете мне в моем же доме гнусный допрос! Я этого так не оставлю! — истерично стал выкрикивать Санин.

Александр Борисович поднялся.

— Успокойтесь, Виталий Александрович, — мягко сказал он. — Во-первых, я приехал с вашего согласия. Во-вторых, Кузнецов опасный государственный преступник и обвиняется в убийстве вашего предшественника, тоже вице-премьера, Шелиша Олега Дмитриевича, а сегодня он сбежал из СИЗО Бутырки и может совершить еще немало преступлений, так что я приехал к вам для вашей же пользы.

— Но вы смеете подозревать меня в чем-то в связи с ним?!

— Я вас не подозреваю. Я задал вам конкретный вопрос, потому что вы были знакомы. Вы же не будете отрицать этого знакомства?

— Я уже объяснил: мы ненавидели друг друга!

— Но сегодня он звонил или заезжал к вам?

— Нет, нет! Вы довольны?

— Спасибо.

Турецкий быстро заполнил протокол допроса и дал его подписать Санину.

— Разве это был допрос?! — возмутился Санин. — Мы договаривались о беседе, и ничего подписывать я не буду!

— Хорошо. — Следователь сунул протокол в карман, подошел к двери. Санин вытащил из ящика стола какие-то таблетки, стал жевать, демонстрируя свое ужасное состояние.

— Мы его все равно поймаем, Виталий Александрович, — улыбнувшись, проговорил Александр Борисович. — И если вы сейчас ввели следствие в заблуждение, то… — Турецкий усмехнулся, развел руками, и за этим жестом можно было предположить все, что угодно, даже арест, и Санин заволновался. Он даже поднялся с кресла.

— До свидания! — «Важняк» решительно распахнул дверь.

— Подождите! — остановил его Санин. — Вернитесь…

Виталик рухнул в кресло. Александр Борисович вернулся.

— Он заехал, я его не звал, — промямлил вице-премьер. — Мы действительно с ним всегда были на ножах…

— Чего он хотел? — перебил Турецкий.

— Денег. Он мне угрожал, прошу это отметить, он взял их с помощью угроз, давления…

— Сколько?

Санин замялся.

— Отвечайте честно!

— Две тысячи долларов. И миллион рублями.

— Что еще?

— Одежду. Он явился в этой рясе…

— Где она?

— Сейчас. Он потребовал ее немедленно сжечь, но я не сжег, я как раз хотел звонить вам, но подумал: сегодня суббота и никто не работает, а в понедельник…

— Принесите!

Вице-премьер сбегал, принес завернутую в газету рясу и черные ботинки.

— Когда пришел и когда ушел?

— Появился в половине шестого — в семь, а ушел полчаса назад. Я закрыл за ним дверь, и вы позвонили.

Турецкий взглянул на часы: 23.01. Если б Санин сказал ему об этом по телефону сразу же, они могли оцепить район и взяли бы Кузьму.

— Что он взял из одежды?

Санин продиктовал размеры, цвет костюма, рубашки и даже носков. Турецкий записывал.

— Что еще? Машину, документы?

— Нет! Только одежду. Еще он принял душ, побрился, сбрил свои усики, поел. И все. Пригрозил…

— Оружие взял? Нож, пистолет?

— Нет-нет, у меня нет дома оружия. Он ничего не взял… Еще очки. Хамелеоны. От солнца. И почему-то трубку. Мне привезли из Голландии. Взял трубку. Да, и трость-зонтик. Черный. Все.

— Вспомните еще раз. Это все? — наскоро записав слова Санина в протокол и протянув вице-премьеру лист для подписи, спросил следователь.

Санин внимательно, шевеля губами, перечитал показания и на этот раз расписался.

Через час фотопортрет Кузьмы без усов и в том костюме, о котором рассказал Санин, был готов и разослан повсюду.

Грязнов принес сообщение пограничников: они опознали пересекавших российскую границу Нортона и Гжижу, следовавших на фирменном поезде «Летува» до Вильнюса. Сообщался номер вагона, число и даже час пересечения. Но тогда ориентировки на них еще не было, и пограничники их пропустили.

— Свяжись с ребятами на Белорусском, узнай, кто дежурил в тот день, видели ли они их на вокзале! — потребовал Турецкий у Грязнова. Полковник уже пришел в норму и выглядел бодрым.

«Если Кузьма отправлял их в Литву, значит, там у него хорошие, надежные связи. Крыша. Литва почти заграница. За деньги можно купить паспорт и уехать куда угодно, — размышлял Александр Борисович. — Забираться в глубь России опасно. Кузьма, видимо, давно готовил себе отходную. И когда нависла угроза разоблачения Нортона и Гжижи, он своей крышей воспользовался. Уехать сегодня он не мог…»

— Узнай, какие поезда уходят в сторону Литвы с двадцати трех, где первая остановка! — бросил он Грязнову.

«Но вряд ли, вряд ли! — остановил размышления Турецкий. — Он не станет суетиться. Вылезать ночью, на вокзале, где всегда дежурит милиционер, нет, это отпадает. У него наверняка есть подружка, и не одна, тут мы снова бессильны что-либо сделать. Возьмет конечно же частника, приедет, выпьет, полакомится… Стоп! Есть же номер вагона! И наверняка знакомая проводница. Тут ему важно иметь знакомую проводницу, которая за деньги его укроет и провезет…»

Грязнов связался с милиционерами, дежурившими в тот день на Белорусском. Ориентировку они в тот день только что получили, присматривались к пассажирам, но никого не обнаружили.

— Это интересно! — загорелся Турецкий. — Как же они проскочили?

— Да просто, — ответил Грязнов. — Пришли в отстойник, куда состав отгоняют, постучали, сунули девчонке-проводнице пару червонцев «зеленых», а той чего не посадить, если билеты есть. Вот она и посадила, а придумать любую тюльку можно!

— Или проводница знакомая, — промычал мэтр.

— Еще лучше! — подхватил полковник. — Он же недаром в Литву этих друзей переправлял! Значит, у него там крыша, и контакт давно налажен, а если так, то наверняка есть и своя проводница, которую он подкармливал всякими подарочками.

— В каком вагоне ехали Нортон и Гжижа?

— В шестом.

— В шестом… — Александр Борисович отхлебнул кофе.

— Кстати, у постоянных, штатных проводниц вагоны свои и они их не меняют. — Грязнов на лету ловил мысли Турецкого.

— Может быть, может быть…

— Жаль с Вильнюсом нет толковых отношений! — огорчился Вячеслав Иванович. — Сейчас бы старые времена, подключили тамошние каналы, и все бы вычислили! Что это за проводница, ее связи, и всю компашку бы знали. Он, гад, наверняка туда уже названивает и готовит почву. Ничего, все равно поймаем! Никуда не денется!

Турецкий посмотрел на часы: половина первого.

— Черт! — выругался он и схватился за телефон.

— Чего ты? — не понял Грязнов.

— Жене забыл позвонить!

Но Ирина уже все знала. Костя, когда его искал, успел сообщить, что у них ЧП.

— Приедешь? — спросила она.

— Не знаю. Ты спи.

— Я уже сплю, — ответила жена.

На следующий день Белорусский вокзал, отстойник, где должен стоять поезд «Летува», был взят под наблюдение. Костя, которому Турецкий изложил свои соображения, отнесся к идее с поездом неплохо, но посоветовал проработать и другие варианты. Но других не было. Вся жизнь Кузьмы протекала рядом со Станкевичем, а о его жизни могла бы поведать Элла, но телефон ее не отвечал. Александр Борисович не поленился и съездил к ней домой, но там никого не оказалось. Шустрая вдова могла уехать на дачу к знакомым или к любовнику, искать ее было бессмысленно. Поэтому оставался только вариант с литовским поездом и шестым вагоном. Рано утром на соседний путь железнодорожники подогнали несколько вагонов, рассчитав так, чтобы шестой вагон находился напротив того, где расположится группа захвата. Были просчитаны пути, по которым Кузьма будет пробираться в отстойник. Турецкий высказал предположение, что охранник, помимо того, что хорошо владеет приемами восточных единоборств, может быть вооружен. Вступать с ним в драку он не рекомендовал, поэтому заставил тех, кто будет его пасти, запастись арканами, а повалив на землю, связать по рукам и ногам.

Сам Турецкий на вокзале не остался, а поехал к себе в следственную часть ждать сообщений Грязнова, который остался руководить операцией.

Кузьма мог появиться утром, когда поезд придет и его откатят в отстойник. Проводницы обычно задерживаются минут на сорок, чтобы закончить уборку и застелить чистое белье. Потом некоторые едут в город, чтобы пройтись по магазинам, другие попросту отсыпаются. Аугуста, Грязнову уже сообщили имя проводницы шестого вагона, убравшись, поспешила в город.

Турецкий, сидевший у рации и слушавший, как Славка, наблюдая за ней из соседнего вагона, описывает ее стройные ножки и завлекательную фигурку, неожиданно оборвал его:

— Пошли двух ребят за ней! Она может встретиться с ним раньше! Только пусть ведут себя осторожно, чтобы ни она, ни Кузьма ничего не смогли заподозрить!

— Понял!..

Грязнов на время прервал связь.

Через три часа оперативники, следившие за Аугустой, связались с Турецким. Проводница побывала в Пассаже, Детском мире, сделала покупки и отправилась на вокзал. Потом позвонил Грязнов, сказал, что в Твери задержали похожего человека в таком же костюме. Документов при нем не оказалось. Неизвестный ведет себя вызывающе, выдает себя за некоего Смирнова. Вскоре по факсу пришла фотография. Полковник примчался с ней в прокуратуру.

Турецкий внимательно изучил присланный фотоснимок, сверил его с фотографией Кузьмы. Неизвестный действительно был похож на Кузнецова, но отпечаток, присланный по факсу, оказался темный и сказать что-либо наверняка Турецкий не смог.

— Пусть привезут, — вздохнул Александр Борисович.

— Ну что, будем снимать группу захвата? — помолчав, спросил Вячеслав Иванович.

— Подождем, — ответил следователь, посмотрев на часы: оставалось четыре часа до отправления литовского поезда. — Что-то не лежит душа к этому самозванцу.

Грязнов отправился на вокзал. Оперативникам он ничего не стал говорить, хотя в душе начал уже сомневаться в успехе операции. В Твери у Кузьмы тоже могли быть свои люди. Он мог там отсидеться, больше того, создать боевую группу, чтобы вызволить Станкевича из неволи. Без своего босса ему за границей особенно делать нечего.

Грязнов уже задремал, когда по рации передали, что «объект» появился. Все приготовились. Еще через две минуты Вячеслав Иванович сам увидел Кузьму, который, подобравшись к шестому вагону, постучал в окно.

— Дадим войти или возьмем прямо сейчас? — спросил руководитель группы захвата Быстров. Здоровый, плечистый майор торопился на день рождения жены, даже зазывал Грязнова, соблазняя фирменными пельменями. Жена у майора была с Урала, из Перми, и делала их так, что, как выражался майор, он пальцы себе откусывал. Славка даже в душе склонялся к такому предложению. Вчера этот бандит им весь кайф поломал, заставив целые сутки напролет заниматься его поисками, поэтому ему с Турецким вовсе не грех расслабиться. Майор обрадовался, что будет еще и Александр Борисович, которого он хорошо знал и уважал как опытного следователя.

— Сейчас, — сказал Грязнов. — Потом он возьмет в заложники проводницу, мы до утра с ним проваландаемся и никаких пельменей не попробуем!

Оперативники высыпали с двух сторон, но Кузьма не растерялся, выхватил пистолет и произвел два выстрела, первым же уложив наповал Быстрова: пуля попала ему в глаз. Однако убежать не смог: очередью по ногам его тут же скосили, скрутили ему руки и стали молотить в ярости ногами, мстя за командира. Грязнов еле растащил ребят: Кузьма лежал уже без сознания, но еще живой. Его отволокли к машине.

Грязнов подошел к Быстрову, застонал от бессилия и злости. Высыпали проводники с «Летувы», из окна испуганно смотрела Аугуста. Грязнов приказал задержать ее.

Бригадир поезда стал говорить о том, что она гражданка другого государства и полковник не имеет права арестовывать его проводницу, но Славка с такой злобой посмотрел на него, что он отстал.

Обыскав карманы Кузьмы, полковник обнаружил не две, а тридцать тысяч долларов, старые золотые монеты и мешочек с отборными бриллиантами, стоимость которых на глаз и определить было трудно. Во всяком случае, речь могла идти о нескольких миллионах долларов.

Они долго вдвоем с Турецким сидели в здании Генеральной прокуратуры. Грязнов, возвращаясь от Быстровых, куда ездил сообщать о гибели майора, взял по дороге бутылку коньяка. У него перед глазами все еще стояло окаменевшее лицо жены начальника отряда МУРа, именно окаменевшее, превратившееся в прочную белую маску, когда Вячеслав Иванович, заикаясь, сообщил об этой утрате.

— Он ничего тебе не скажет. Это зверь, а не человек, — вздохнув, проговорил Грязнов.

— Скажет, — уверенно произнес Турецкий.

Он выложил на стол фотографию молодой белокурой девушки.

— Это его дочь.

— Откуда? — не понял полковник.

— Санин выложил. Он, видимо, здорово струхнул, да и тесть его накрутил, поэтому сам позвонил и сказал. Правда, три часа назад. Я взял людей, поехали. Она сказала, что отец заезжал, только что уехал. Сейчас там обыск идет. От нее он и забрал камешки. И ей еще оставил. Поэтому, если не захочет, чтоб мы ее впутывали, все расскажет. А я думаю, не захочет. У зверей родительский инстинкт тоже имеется.

— Санин, я думаю, многое знает.

— Я тоже так считаю. — Турецкий помолчал. — Реддвей звонил. Его отстранили от дел, идет служебное расследование… — Александр Борисович не сказал, что и Надю Павлову взяли в оборот. Историю с ней он опустил, когда говорил, что Реддвей совершил ряд серьезных промахов.

— Значит, теперь ты останешься за главного? — обрадовался Вячеслав Иванович.

— Я не поеду.

— Как — не поедешь?! — удивился полковник.

— Так, не поеду. Когда руководил Реддвей, была одна ситуация, он и вызывал меня, чтобы работать вместе, а без него не получится. Наша работа штучная, и если заводится напарник, то это надолго и серьезно. Сам знаешь.

— А ты думаешь, его вообще отстранят?

— Не знаю, но вполне может быть. Скорее всего.

— Из-за этой «ловушки»?

— Из-за нее тоже. Это же фактически провал. Такое не прощают, даже если произошло не по твоей прямой вине. Дочка расстроится, конечно, но она в английскую спецшколу ходит, а летом я отправлю ее к тому же Питеру в Нью-Йорк или еще куда-нибудь. Переживет.

— Н-да… — Славка от этого сообщения даже посветлел лицом, разлил остатки коньяка, с грустью взглянув на пустую бутылку. — У нас, между прочим, дома свадебный запас остался, — намекнул он. — Ты Ларке позвони, она обрадуется. Я тебе забыл сказать, но в субботу утром она меня терзала часа два: что, да почему, да зачем по поводу твоего отъезда. Даже всплакнула.

Турецкий улыбнулся.

— Позвони, обрадуй девушку!

— Ничего, пусть помучается, — сказал важно Турецкий. — Нежнее будет…

— И за что тебя только бабы любят?! — поднимая и опрокидывая рюмку, усмехнулся Грязнов.

— Как — за что? За красоту, — без всякой иронии ответил Турецкий. — Из всех «важняков» я, наверное, самый неотразимый. Между прочим, этому легко научиться. Хочешь?

— Да куда мне, дурню неотесанному! — рассмеялся Славка.

— Учись, пока я жив! — поддел его Александр Борисович. — Наша красота — это… — Турецкий загадочно улыбнулся. — Ладно, поехали к свадебным запасам, заодно я тебе раскрою самый важный из всех своих секретов. Никому еще не открывал, тебе первому! Женщины на руках носить будут!

— Неужели на руках?! — предвкушая будущее застолье, обрадовался Славка. — Вот чего мне в жизни всегда не хватало!

— А то! — подмигнул Турецкий.

И они помчались на Полянку к Грязнову продолжать дружеский пир. Время было еще детское: половина первого ночи.