38


Басов четвертые сутки томился на даче Станкевича. Время уговоров закончилось. Почти четверо суток Геннадий Генрихович разными способами добивался от физика лишь одного: сделать работающую копию аппарата. Он предлагал ему миллион долларов наличными, пытался шантажировать тем, что убийство Шелиша падет на него, угрожал смертью, но Сергей не соглашался. Он уже понял, что перед своим побегом Тюменин не выдержал и, обманув Хозяина, уничтожил проклятый «фантом», а значит, так тому и быть.

Перелом наступил на пятый день, когда утром в половине девятого Басова подвели к окну, и он увидел во дворе беззаботно прогуливающегося Владимира Саввовича Ивлюшкина, директора его родного клинского детского дома. Физик тотчас узнал его и обомлел. Саввич, как все в детдоме звали Ивлюшкина, заметно постарел, сгорбился, седые волосы торчали в разные стороны. У Сергея слезы брызнули из глаз. Кузьма тотчас увел его от окна. Владимир Саввович и придумал ему фамилию — Володин, использовав свое имя.

Кузьма привел Сергея в кабинет Станкевича. Тот сидел за столом, пил кофе и курил сигару. Охранник усадил Басова в кресло напротив хозяина.

— Кофе? Чай?

— Нет, не хочу.

— Вы узнали своего бывшего директора?

— Зачем вы его привезли?

— Ни один волос не упадет с головы твоего старого воспитателя, если аппарат будет сделан. Больше того, я пожертвую твоему детдому сто тысяч долларов, — объявил Станкевич. — Обещаю также, что в России новых жертв больше не будет, я отправлю аппарат в Америку, я просто обещал и не могу нарушить собственное слово. Если откажешься — утоплю старика в болоте. Второй жертвой станет Илья Евгеньевич, и так до тех пор, пока ты не согласишься. Даю минуту на раздумья. Если нет, Кузьма увозит его и привезет пленку, где все сам увидишь.

— Вы что, зверь? — удивился Басов.

— Да, я зверь. Хомо хомини люпус эст. Мы все волки в этом стаде. Настал час зверя, как было писано в Апокалипсисе, и мир отныне будет принадлежать нам. Я не шучу, как вы уже поняли, Сергей Константинович. Решайте, как, по вашим принципам, стоит спасать человечество, жертвуя близкими или далекими. Я с удовольствием поспорю с вами чуть позже, но сейчас давайте решим основную проблему. Итак, я даю вам минуту!

Геннадий Генрихович положил перед собой часы. Выпустил несколько сигарных колец, и они медленно поплыли по кабинету. Кузьма ловил мух. Делал он это мастерски, реакция у него была отменная. Минута истекла.

— Ваше слово, Валериан Владимирович?

Басов молчал.

Станкевич кивнул Кузьме. Тот шумно вздохнул, лениво поднялся и двинулся к двери.

— Нет! — выкрикнул Сергей. — Хорошо, я сделаю, я сделаю этот аппарат. Только отвезите Саввича домой. Он уже старик, ему тяжело вдали от дома…

— Вообще-то я пригласил его пожить у меня, — улыбнулся Геннадий Генрихович, торжествуя победу. — Ведь много времени тебе не потребуется?

— Мне потребуется пять дней, если у вас есть все детали.

— Все будет.

— Но сначала вы отвезете Саввича домой, это мое условие! — жестко проговорил Басов. Он с такой суровостью посмотрел на Станкевича, что тот сразу же согласился.

— Какие проблемы…

— Но это еще не все, — перебил Хозяина Сергей. — Когда я сделаю работу, вы привезете его сюда, и мы уедем вместе. Одни. Это тоже мое условие.

— Договорились, — кивнул Станкевич. — Пусть его увезут! — Хозяин бросил взгляд на Кузьму. Тот вышел.

— Вот такой разговор мне нравится, — усмехнулся Геннадий Генрихович. — Что ж, раз мы все решили, приступайте, Сергей Константинович. Где лаборатория, вы знаете. Составьте список всех необходимых деталей. Те, что будет не хватать, мы завтра обязательно доставим.

Басов помедлил, презрительно усмехнулся и ушел.

Станкевич решился на столь рискованную затею после разговора с Президентом. Он пожаловался ему на обыск, выразил возмущение, и Президент, не знавший всего происшедшего, пообещал разобраться. На следующий день на дачу к Станкевичу приехал Меркулов из Генеральной прокуратуры, принес свои извинения, заверив его, что подобное впредь не повторится. Геннадий Генрихович с бесстрастным лицом выслушал извинения и потребовал убрать всех соглядатаев. Кузьма к тому времени обнаружил двоих оперативников Грязнова, подменявших днем Дениса, и каждое утро сам теперь проверял окрестности, но никаких подозрительных личностей вокруг дачи больше не крутилось. Тогда и возник этот вариант с Басовым. Догадаться о том, что это и есть Володин, после находки Вики было нетрудно. Узнал Станкевич и о клинском детском доме.

Кузьма, напуганный вторжением МУРа и лихим шмоном, проведенным на даче, пытался отговорить Хозяина от столь рискованной затеи, напоминая о волчьем нюхе Турецкого, но «важняк» находился далеко, в Гармише, а остальные были укрощены гневом Президента.

— Другого такого случая у нас не будет! — рассуждал он. — Сделаем аппарат и махнем на Майами. Поживем там месяц, пока «игрушку» скопируют, и, если тут шума не будет, вернемся.

— А Людочка? — спросил охранник.

— Я уже с ней договорился. Там и брак зарегистрируем. Проведем медовый месяц. Ты себе подыщешь крутую негритяночку и разомнешь свои старые члены. А на это время пришлем сюда ребятишек, пусть они расчистят поле для гольфа, уберут урода Турецкого, Грязнова, его племянника, отправим их на инвалидность, припугнем остальных, всех, кто был замешан в этом наглом вторжении. Никому не прощу. Все равно наступает лето, время отпусков, а с делами Санин один управится. Прибавлю ему процентик, это несколько миллионов, он землю будет рыть. Без аппарата в Америке появляться не могу. Раструбил всем, Билли уже губы раскатал, у него врагов тоже хватает, а я вдруг обосранный приеду. Такого со Станкевичем еще не бывало. И не будет!

— А что потом с Басовым-Володиным? — спросил Кузьма.

Геннадий Генрихович помолчал.

— Посмотрим. Нам главное — его сломать. Если сделает аппарат, то будет замаран. Думаю, он либо сам покончит с собой, как Тюменин, а если выдержит, то станет на нас работать, никуда не денется. Меня тоже больше всего Турецкий беспокоит. Фанатик истины. Он крепкий орешек. Я уже звонил Фомину. Но тот сам мандражирует. Его неожиданно вознамерились куда-то перевести, даже с повышением, а Антитеррористический центр слить с МВД, словом, обычная чехарда. Мне только непонятно, почему Белов стал играть в эти игры. Накануне того шмона Турецкий с генеральным были у Белова. Зачем, что они решали? Потом, правда, этого вшивого следователя услали в Гармиш. Мне доложили, что американцы прислали письмо с предложением сделать Турецкого заместителем Реддвея. Я надеюсь, что это и явилось темой обсуждения. Такой поворот событий был бы нам на руку. Вот там, на Западе, мы бы его крепко заарканили. — Геннадий Генрихович ядовито усмехнулся. — Девочки там что надо, а он слабак в этом отношении.

Станкевич налил себе мартини. Кузьма с завистью посмотрел на него. Хозяин помедлил и налил ему полстакана.

— Ладно, расслабься! — сказал Геннадий Генрихович. — А то и тебе нервотрепки хватило через край. Но больше ни-ни!


Турецкий сидел в кабинете Меркулова, выслушивая все неприятные новости, свалившиеся на прокуратуру после неудачного шмона на даче Станкевича. Бывший помощник пожаловался Президенту, а тот, вызвав к себе Белова и генерального прокурора, в категорической форме запретил подобные акции, не став даже выслушивать аргументы двух сановных лиц. Президент сказал: есть факты, пожалуйста, подписывайте ордер на арест, на обыск, на что угодно. Нет — соблюдайте законность, которую они же по своему положению призваны защищать.

— Я сам ездил извиняться, и Дениса, естественно, снял с поста номер один, — закончил Костя.

— Но Басов там, у него, я же чувствую! — восстал Турецкий.

— Знаешь, Саша, ты же не институтка, чтобы кричать о том, что ты чувствуешь! Извини, что напоминаю о прописных истинах. Вот привезут Нортона, он даст показания, тогда я первый подпишу ордер на арест и обыск. А сейчас за эту инициативу нам с тобой не только по шапке дадут, но и самих в Лефортово отправят. А у меня два инфаркта уже было. — И словно в доказательство Костя вытащил пузырек с таблетками и проглотил две штуки.

Турецкий молчал. Окрик Президента так на всех подействовал, что никто и продолжать расследование по делу Шелиша не хотел. Генеральный еще не знает, что строптивец вернулся, иначе непременно вызвал бы его на душеспасительную беседу.

— Розыск Басова объявили?

— Нет, — ответил Костя. — Две недели истечет, если не появится, тогда и объявят. Ты законы знаешь. Сейчас же есть его записка. Почерк дядя признал. Какие вопросы?

— А что с записью разговора Санина и Станкевича?

— Генеральный упрятал ее далеко в сейф. Сказал: пусть полежит до лучших времен.

— Лучше бы я в Гармише остался, — вздохнув, пробормотал Турецкий.

— А я тебя отзывал?! — возмутился Меркулов. — Учти, если Скопин не доставит Нортона, тебе крышка. Генеральный уж тогда на тебе отыграется!


Турецкий вернулся к себе в кабинет, позвонил Грязнову, попросил срочно приехать, но тот, услышав голос старого друга, вдруг замялся, сослался на дела.

— Может быть, ты приедешь? — попросил Вячеслав Иванович. — У меня срочный отчет, я сижу как проклятый.

Одна Лара ходила сияющая, как утреннее солнце. Александр Борисович привез ей модную на Западе прозрачную косметичку с набором губной помады и теней разных оттенков — такую же купил и для жены, — и она была счастлива до изнеможения, не зная, как и чем обласкать своего шефа.

Турецкий поехал в МУР, к Грязнову. Уже по телефонному разговору он понял, что у полковника положение в конторе снова напряженное. Так оно и оказалось. Высшее начальство, почувствовав перемену ветра, быстренько вызвало его на ковер и врезало ему по первое число, запретив вообще появляться на Большой Дмитровке, а тем более якшаться с Турецким и участвовать в его авантюрах. Замминистра, присутствовавший при разговоре, даже бросил язвительную фразу о том, что они там только пьянствуют да готовят сомнительные операции. А между тем показатели по раскрываемости преступлений за то время, что Вячеслав Иванович руководит МУРом, резко упали, с дисциплиной вообще черт-те что, люди на работу вовремя не являются, документация не ведется. Разнос длился около часа. Полковник, как первоклашка, переминался с ноги на ногу.

На следующий день из канцелярии позвонили доброхоты и по секрету сообщили Грязнову, что заготовлен приказ о его снятии и он на подписи у министра. Рассказывая все это, Славка был расстроен, но внешне держался бодрячком.

— А пошли они все! Пойду снова к Денису! Ты, кстати, знаешь, что он женится?

— Когда?

— Свадьба в эту субботу, между прочим! Ты тоже приглашен. С женой или как хочешь. Дениска несколько раз повторил: если дядя Саша приедет, пусть обязательно придет. Пойдем напьемся с горя! — обрадовался Славка.

— Не знаю. Не до свадеб тут.

— А мне нельзя. Как-никак, будущий мой начальник, а начальство надо уважать, — нахмурился Грязнов. — Только не знаю, какой подарок купить. Может, кухонный комбайн? Ну тот, что посуду моет, картошку чистит. Давай вдвоем скинемся?

— Ты мне трех человечков дашь?

— Зачем? — насторожился Грязнов и, взглянув на Турецкого, замахал руками. — И не думай! О дочери, о жене вспомни! Ведь одним административным взысканием и снятием с должности не отделаешься. Твой генеральный на тебя давно когти точит. Кстати, тут уже болтают, что ты в Гармиш работать уезжаешь?

Турецкий не ответил.

— Станкевич нам пока не по зубам. Он все правительство купить может. Там не один Фомин у него в форвардах. Тот же Санин. Ты думаешь, почему меня выстегали, как школьника? Санин лично позвонил нашему министру, оперативники-то мои дачу наблюдали. А наш рад стараться. Санин уже вовсю интервью дает, выглядит хорошо. А как в Гармише?

Турецкий шумно вздохнул.

— Ты дашь мне людей?

— Извини, не дам, Саша, — помолчав, ответил Грязнов. — Я тогда Дениса сразу срежу. Его в два счета закроют. А парень женится, Маринка, как выяснилось, беременна. Я-то уж ладно, голь перекатная, а парню хребет перешибем.

— Парню другой хребет перешибем! — не выдержав, взъярился Турецкий. — Он же не дурак и теперь знает, что Станкевич — убийца и преступник! И верит в нас! Верит, что все могут предать, сдаться, но только не мы, его учителя и близкие друзья! Что мы-то уж будем драться за истину до последнего! И пока мы есть, преступники будут дрожать и бояться проворачивать свои подлые дела! Потому что рано или поздно, но возмездие придет и к ним! А мы придем, вырядимся на свадьбу, напьемся, скажем: вот тебе, парень, кухонный комбайн, а деньги на него мы заработали тем, что в штаны наложили и решили молчать в тряпочку. Ты думаешь, ему это понравится и он нас еще больше зауважает?! А если случится, что зауважает, то пусть тогда к своей Маринке под юбку катится и пломбы ей для зубов по дешевке достает. Не хрен ему в сыщики пробиваться! Это работа для настоящих мужиков, а не для слюнтяев! Я могу еще Костю понять, но он два инфаркта схлопотал и честно свое отступление в тихую гавань заработал. Не одну сотню оплеух скушал достойно и после каждой взбучки выходил, улыбаясь и говоря: «Да какие проблемы, Саша! Как работали, так и будем работать!» Нам надо еще заслужить эту почетную отставку!

Турецкий почти выкрикивал эти слова, вбивая их, как гвозди, в сидевшего за столом Грязнова, и полковник милиции, покраснев, как ученик второго класса, неожиданно поднялся и хряснул кулаком по столу так, что ручки из пластмассового стаканчика веером разлетелись по всему кабинету.

— Хватит! — рявкнул он.

Турецкий замолчал.

— Я все понял, — уже тихо сказал он. — Извини. Иногда, знаешь, нажрешься дерьма и думаешь: да что я, прокаженный, что ли?! Другие же сопят в тряпочку и радуются. И ни на что не претендуют. Все так просто. А давать себе такую послабку нельзя! — выкрикнул он. — Ты прав! Нельзя!

Грязнов сел. Несколько минут они молчали.

— Ты хоть уверен, что Басов там, на даче?

— Не знаю. Но уверен.

— «Не знаю, но уверен», — передразнил его Грязнов. — Вот всегда так! А закон? Ты же у нас первый законник! Ты меня должен за руку хватать, останавливать и кричать дурным голосом: не лезь, не замай, не трогай! Ты! А ты что делаешь, какой мне пример показываешь?! — снова раскричался полковник Грязнов.

— Что, с дуба съехал? — недоуменно спросил Турецкий.

— С дуба, — огрызнулся Вячеслав Иванович. — С ясеня! Он не знает, но уверен. Не дам людей! И это последнее мое слово!

Загрузка...