Гонцы смерти

3

Санин положил трубку, помедлил, но перезванивать и вновь объясняться не стал.

— Да кто он вообще такой?! — выкрикнул вслух Виталик и швырнул в стену со стола массивный бронзовый чернильный прибор. Он отскочил от стены, и по кабинету разнеслись рыдающие звуки. Банкир невольно усмехнулся. Кто-то из латиноамериканцев придумал эту мягкую игрушку из каучука, декорированную внешне под массивную бронзу. Она для того и предназначалась, чтобы ее сбрасывали со стола и швыряли в стену. Этой страшной на вид чернильницей можно ударить по голове, и синяка не останется. Придумали не хуже японцев, которые мастера на подобные игрушки, во всяком случае, Виталик после этого жеста немного разрядился, и ему полегчало.

Санин был словно рожден для того, чтобы сидеть в шикарных апартаментах с кондиционерами и кучей молоденьких смазливых секретарш, ибо сам выглядел как топ-модель с рекламной картинки: стройный, элегантный, с внешностью Алена Делона, не хватало только его обаяния и раскованности, да квадратный подбородок с ямочкой чуть утяжелял лицо. Однако в его сорок пять ему никто не давал больше тридцати, редкие седые волосы он тщательно закрашивал, и молоденькие девочки, естественно, бросали на него жадные взоры, ибо весь лощеный и изысканный облик Виталика словно говорил им: берите меня, пытайтесь завоевать мое сердце, ибо я богат и смогу сделать вас счастливыми. Молоденькие шлюшки с острым обонянием сразу же улавливали этот запах райского наслаждения и липли к нему как мухи на мед. И Виталик редко кому из них отказывал, но долгого рая не бывает. Он уходил, они закатывали истерики, и смирялись, получив новую шубу или путевку в Анталию. Санин научился легко и красиво прощаться.

А так в обыденной жизни ему не хватало выдержки и твердости характера, какими, к примеру, обладал тот же Станкевич, и это во многом тоже определяло судьбу и карьеру Санина. Он был под пятой и у жены, и во власти Станкевича, роптал, подчас негодовал, но в последний миг сдавался. Правда, с годами сопротивление росло, накапливалось, подобно магическому кристаллу, и сейчас, положив трубку, он не стал, как раньше, звонить своим помощникам и судорожно требовать дополнительную платежку на двадцать миллионов долларов, чтобы задобрить своего всесильного босса, он лишь швырял в стену чернильный прибор и медленно выпивал полстакана виноградного сока.

«Станкевич начал зарываться, это и дураку ясно, давно пора поставить на место этого отставного генерала», — думал Виталик и в подтверждение своих слов пальцем не пошевелил, чтобы исполнить его приказ. Хотя он понимал, что завтра шума будет еще больше. Станкевич не любил бунтовщиков и действовал методами Петра Первого: голову долой, а там и разбираться не надо. Поэтому Виталик чувствовал себя немного неуверенно, рука инстинктивно потянулась к пульту внутренней связи, но последним, почти нечеловеческим усилием воли он сдержал себя.

— Нечего, нечего! — пробормотал он вслух. — Неужели Геник не понимает, что песенка его спета?

Два дня назад банкир говорил с Шелишем. Олег Дмитриевич довольно внятно предупредил его, чтобы ОНОКС подальше держался от махинаций бывшего помощника Президента, видимо, в правительстве накопали на него приличный компромат и готовится солидный штурм укреплений Станкевича. А значит, надо побыстрее уходить в тень. Шелиш даже предложил Санину перейти работать к ним. Это обстоятельство и придавало Санину уверенности.

Виталик все помнил. И то, что банк был организован Геником, фактически на его деньги — в 1992 году по просьбе Станкевича на счет вновь открывшегося банка перечислили тридцать миллионов рублей от промышленной ассоциации ИНТЕК, тогда это были большие деньги, — и то, что благодаря стараниям Президента именно ОНОКСу передали финансирование ряда мощных строительных проектов, и последовавшая за этим помощь Швейцарского банка, организованная тем же Геннадием Генриховичем, — все это позволило Санину уже через год раскрутиться так, что с ОНОКСом стал считаться Центробанк, с которым, опять же при содействии бывшего помощника Президента, войны не возникло, а, наоборот, был установлен режим наибольшего благоприятствования.

Теперь уже и ИНТЕКа нет, ассоциация развалилась сразу после мощного вливания в ОНОКС, точно для того и создавалась, и Станкевич, выполнив свою миссию, быстро сошел с политической сцены, а Санин остался, он был и есть, весьма уважаемый, между прочим, в деловых кругах человек, бывающий на всех правительственных приемах, его знает сам Президент и всегда ласково здоровается за руку. Санин одним из первых вложил кругленькую сумму в его последнюю избирательную кампанию, взамен ему даже предлагали портфель министра, но Станкевич запретил пересаживаться в кресло госслужащего. Виталик сначала поворчал, ему хотелось побольше мелькать по «ящику», но позже он по достоинству оценил всю прозорливость Геника. За год уже третий человек Президента становился тем самым министром, и вовсе не потому, что два предыдущих оказались плохими организаторами: место было такое, горячее — экономика России трещала по швам. Виталик же не умел заглядывать далеко.

Нет, он не остался по отношению к Генику Иваном, родства не помнящим. На сегодняшний день Санин в разных вариантах выплатил своему благодетелю сто двадцать миллионов долларов, причем не просто выплатил, а перевел на остров Мэн, на счет фирмы, которой негласно руководил Станкевич. Казалось бы, куда больше, не только внукам — и правнукам одних процентов ХВАТИТ, но аппетиты Геннадия Генриховича не только не угасали, они с каждым месяцем возрастали, и это жутко нервировало Санина. Как банкира и как человека.

Конечно, и сейчас Геник ему помогал. Это благодаря его деловой хватке ОНОКС приобрел контрольный — пятьдесят один процент — пакет акций завода «Азотрон», который выпускает химические удобрения. И опять же Геником, как уже потом выяснилось, все было сделано так, что заводик, до этого процветавший, вдруг стал хиреть, попал в должники и оказался на грани банкротства. На самом же деле ситуацию взвинтили искусственно, подобно мановению волшебной палочки маэстро Станкевича.

Две западные фирмы неожиданно отказались от поставок продукции «Азотрона», а эти поставки составляли тридцать процентов всего объема выпуска и давали почти половину прибыли. Завод сразу же полетел в долговую яму. Объявили торги. Откуда ни возьмись выскочили еще две финансовые компании, которые вышли на аукцион.

Первая предложила заводу миллиард долларов, вторая полмиллиарда. Санин же по совету того же Станкевича заявил только сто миллионов.

Когда Виталик узнал, какие суммы предлагают другие компании, понимая, что уплывает столь лакомый кусок, он в ярости примчался на дачу к Станкевичу.

— Ты что, меня подставить решил? — вспылил Санин. — Ясно же, что завод выберет первую или вторую компанию, а мы останемся с носом! Какого черта?!

Станкевич качался в гамаке, натянутом между двумя соснами на своей старенькой даче, и, грызя яблоко, читал своего любимого Стивена Кинга. Геник обожал ужасы и фантастику. Может быть, поэтому он никак не отреагировал на беснующегося рядом Виталика и, повернув голову к Кузьме, который дрых в соседнем гамаке, лениво проговорил:

— Кузя, принеси нам мартини. И лед захвати.

Кузьма исполнял при Генике все должности: от охранника и шеф-повара до первого советника. Санин ненавидел эту хищную рожу хорька с раскосыми рысьими глазами. Наглый, самоуверенный Кузьма как-то даже осмелился послать Санина очень далеко в одном телефонном разговоре. Виталик сгоряча потребовал, чтобы Станкевич убрал его из своей команды.

— Я скорее тебя уберу, чем его, — помолчав, ответил Станкевич, и Виталик тогда испугался. Геник такой: уберет — и на двадцать лет дружбы не посмотрит.

Виталик, расхаживая вокруг гамака, продолжал пускать пену и возмущаться.

— Зачем мы вообще ввязались в эту историю?! Мне же предлагали завод радиоаппаратуры. Здесь недалеко, и за эти бы сто миллионов руководство ножки нам целовало, а дела у них, между прочим, процветают, но им тоже нужна реконструкция, а денег в обозримом будущем не предвидится. Зачем нам твой «Азотрон»? Мы сейчас только завязли с этой сделкой, и, пока чухаемся, умыкнут остальные перспективные предприятия!

Станкевич, не обращая внимания на разглагольствования Санина, увлеченно продолжал читать Кинга и даже похмыкивал от удовольствия, настолько его занимало чтение.

— Генка, я с тобой разговариваю?! Какого дьявола?! Не хочешь говорить, у меня тоже времени нет!

Санин разозлился и двинулся к машине. Станкевич его даже не окликнул. Виталик сел в машину и сердито бросил шоферу: «Поехали!»

Станкевич перехватил его уже на кольцевой, связавшись с ним по сотовому.

— В чем дело? — спросил он. — Может быть, прекратишь истерику и вернешься?

Он положил трубку. Несколько секунд Санин обдумывал ситуацию. Очень хотелось взбунтоваться и послать желтолицего к чертовой бабушке.

— Разворачивайся, — бросил шоферу Санин. — Поехали обратно!

Станкевич уже сидел на веранде и потягивал мартини.

Виталик снова начал выговаривать ему свои претензии, но Геннадий Генрихович оборвал его:

— Чего ты суетишься? Я тебя когда-нибудь подводил?

Санин не ответил.

— Вот и сиди спокойно и делай, что велят! — уже более грубо заметил Хозяин.

— Я не «шестерка», как твой Кузьма, и должен знать весь расклад! — потребовал Виталик.

— Пока рано, — помолчав, ответил Станкевич. — Игра идет по-крупному, в нее втянуты немалые силы, поэтому доступ к информации перекрыт.

— И для меня тоже?! — возмутился банкир.

— И для тебя тоже, — глядя прямо Санину в глаза, спокойно ответил Геник. — Поезжай в банк и не суетись.

Торги выиграла первая компания. Но неожиданно, сославшись на временные затруднения, она вышла из игры. За ней, опять же как по мановению волшебной палочки, вылетела и вторая, и ОНОКС, не прикладывая никаких усилий, за те же свои сто миллионов получил «Азотрон». Еще через полмесяца опять же вдруг передумали и западные фирмы, восстановили контракт с заводом на более выгодных условиях, и все помчалось, понеслось, закрутилось. Через полгода «Азотрон» сам, без посторонней помощи, вылез из долговой ямы и банк, не вложив ни копейки, стал получать свою долю прибылей.

— Но эти сто миллионов придется пустить в дело, — приехав три недели назад к Виталику, сказал Станкевич и сам же предложил одну эстонскую фирму под ласковым названием «Радуга», которая бралась осуществить полную компьютеризацию всех производственных процессов на «Азотроне». Но вместо контракта «Радуга» просила подписать свои долговые обязательства с одной западной фирмой на сорок миллионов долларов, обещая на эту же сумму произвести все работы. В этом смысле все было чисто: подрядчики приложили смету, где все было рассчитано до копейки: стоимость компьютеров, наладка линий, организационное обслуживание и так далее, — все укладывалось в сорок с хвостиком миллионов долларов. Эстонцы милостиво простили даже этот хвостик в двести тысяч. Кто заподозрит в этом аферу?

Санин, радостный, полетел на «Азотрон», договорился с директором, говоря, что банк свое слово держит, а полная компьютеризация всех производственных линий в полтора раза увеличит выпуск удобрений, а это новые миллионы прибыли. Все сладилось, все было подписано. Но когда пришел окончательный контракт от эстонцев, в котором «Радуга» просила перевести всю или по частям сумму на счет лондонской компании TNC, Виталик все понял. Он был не дурак и неплохо знал дела Станкевича, как и то, что TNC принадлежала ему же, естественно, через подставных лиц. Теперь все объяснялось просто: Геннадий Генрихович попросту хотел постепенно прикарманить все сто миллионов, обещанных предприятию «Азотрон».

Уже через пару дней доверенные люди Санина доложили ему, что никакой эстонской «Радуги» фактически нет, все это фикция и, скорее всего, как только деньги уйдут, она прекратит свое существование. Даже судиться будет не с кем. Все это Виталик сделал скрытно, через свою тайную разведку, которую финансировал из собственных денег. Трюк Станкевича был хоть и грубоватый, но проверенный. Эстонцы никого искать не будут. А самое главное — все при этом раскладе оставались счастливы: и завод, подписавший через банк долговые обязательства перед TNC, хоть и не получит не копейки, но зато развяжется с кабальным долгом, терять лицо перед западными партнерами нельзя, и банк, который просто спишет эти сорок миллионов из обещанных ста заводу, и получится в результате, что ОНОКС как бы выполняет договорные условия и не зря получает часть прибыли, но больше всех, естественно, будет счастлив желтолицый, увеличив свое состояние. Сколько сейчас у него миллионов? Триста, пятьсот или сумма перевалила уже за миллиард? Это единственное, о чем не ведал Санин. Мог только догадываться: не меньше четырехсот миллионов долларов. Не меньше.

Перед этим они встречались, и Санин, уже зная об игре Станкевича, прозрачно намекнул, что неплохо бы вознаградить и его старания. Как-никак, а семь лет верой и правдой. Кроме того, он влез в долги, немало вложил в строительство дачи для дочери, которая вышла замуж и родила ему внука. И вообще, с его рождением изрядно поиздержался. Поэтому неплохо бы Генику вспомнить о старом друге. Но желтолицый лишь нахмурился в ответ на его просьбы и сказал, что подумает. Потом. Не сейчас. Пока важно побыстрее отправить всю сумму в Лондон. А потом они разберутся.

Виталика задевала жадность желтолицего. И еще его недоверие. А ведь они хоть и не учились вместе, но все же старые друзья. Станкевич согласился даже стать крестным внука Виталика, подарив на крестины дешевенькую золотую цепочку. Чего проще, ну приди ты как человек, как друг, расскажи всю схему операции, которую вычислить-то нетрудно, не надо держать Санина за лоха, и тот сам скажет: «Какие проблемы, дружище Геник, сейчас в пять минут все раскрутим!» Но Станкевич умный, он понимает, что в этом случае пришлось бы делиться, а делиться, по всей видимости, он не хочет. Зачем делиться, если можно весь куш забрать себе.

И сегодня утром, когда платежка легла на его стол, а рука потянулась за ручкой, чтобы поставить подпись, что-то дрогнуло в душе Виталика. «Какого черта! — подумал он. — Я, как ишак, пашу на этого счастливчика Геника, подставляю свою задницу, а получаю одни вершки?!»

Станкевичу везет как утопленнику. Даже стерва жена от него ушла, не взяв ни копейки, оставив все мужу, чему Санин позавидовал больше всего. А все это наложилось на одно неприятное известие: неделю назад он узнал, что его благоверная, дочка генерала МВД, с которой он вынужден продолжать свой несчастный брак из-за мстительного характера папаши, наняла частного детектива, который следит за каждым его шагом. Теперь ему приходится заниматься любовью со своей куколкой помощницей прямо у себя на столе в кабинете, в жутких антисанитарных условиях — комната отдыха не была запланирована изначально, — а о ласках и нежностях и подумать некогда.

Поэтому его куколка постоянно ворчит, но что поделаешь, если ее квартирка, которую она снимает в центре Москвы, — Виталик, естественно, ее оплачивает — находится под наблюдением детектива жены и наверняка прослушивается.

В силу этих неодолимых обстоятельств Санин помедлил, зачеркнул цифру сорок и написал двадцать миллионов долларов. Потом позвонил Станкевичу и вместо благодарности услышал брань и скрытые угрозы. Этот любитель мартини, мартинист, как в шутку называл его Виталик, ничем не рискует, но, если афера раскроется, поджаривать будут Санина. Шелиш внимательно следит за всеми отправками денег за границу, газетчики каждый день орут, что кучка негодяев разворовывает национальное достояние, и даже за эти двадцать «лимонов» Виталику еще придется отдуваться. А банкиров сейчас если не убивают около дома в своих машинах, то бросают в тюрьмы, и никакой тесть-генерал не поможет.

Другое дело, если б половина назначенной суммы принадлежала ему, Санину, тут уж был смысл рисковать, а так никому не объяснишь, почему он не проверил надежность эстонской фирмы, почему пошел на ее странные условия оплаты. В правительстве сидят тоже не идиоты, они хорошо знают, как производится отмывка, как раскручиваются подобные акции, и найдут, чем прижать Санина. Не стоит забывать, что сорока девятью процентами акций «Азотрона» владеет государство, и с ним Виталик ведет нечестную игру.

Поэтому Санин решил: он поставит вопрос ребром: либо из остальных двадцати миллионов половину Станкевич отдает ему, отправив на его швейцарский счет, и тогда они продолжат эти совместные игры, либо Виталик умывает руки и уходит. Дойдя до этой критической фазы гипотетического разговора с Геником, Виталик поморщился.

«Ну и гуляй, Вася!» — скажет Станкевич, соберет правление, общественным председателем которого он является, и назначит другого. А Санин полгода посидит дома, скушает все оставшиеся деньги и прибежит снова к Станкевичу. А тот ему скажет:

«Гуляй, Вася!»

И что тогда? Виталик тяжело вздохнул. Неужели Станкевич так скажет? Но Санин знает из жизни желтолицего много такого, что Генику хватит лет на двадцать тюремного заключения, а то и больше. Значит, война?.. И кто выиграет?

По спине банкира пробежали мурашки. Опасное дело тягаться с Геннадием Генриховичем по этой части, ох опасное. Но что тогда? Проглотить и утереться? Ждать, когда мартинист в конце года бросит ему пару миллионов долларов, как подачку, и снова благодарно лизать задницу? Надо думать. Думай, Виталик, думай, мозги у тебя не из дерьма сварены, просчитывай на сто шагов вперед и припаси на всякий случай запасной аэродром. Конечно, если помириться с женой, накрутить тестя, то что-то и можно было бы сделать. Но тесть — тупой солдафон, хоть и генерал, он этих игр не понимает и никогда не поймет, он только и горазд жрать свою «Смирновскую», да еще ему подавай теперь не польскую, а настоящую, американскую, по семьдесят тысяч за флакон. И потом, самое главное — Санин потеряет ласки своей куколки, с которой ему так хорошо, что даже эта паршивая жизнь сегодня кажется такой приятной. Жуткая ситуация. Почти безвыходная. Думай, Виталик, думай и не смей оплошать, ибо ставка в этой игре больше, чем жизнь.